Аннотация: Это были времена, когда лозунг - "Всё во имя человека" не затихал из репродукторов.
Хопёр - большая река в Пензенской, Саратовской,
Воронежской и Волгоградской областях России.
Крупнейший левый приток Дона
Помню...
Помню мальчик я босой,
В лодке колыхался над волнами.
Девушка с распущенной косой,
Мои губы трогала губами.
(из песни)
Летом одна тысяча девятьсот семидесятого года, в начале июня, должен был я вступительные экзамены в институт сдавать. Подготовительные курсы к тому времени работу закончили. Дальше, как на курсах сказали, сами готовьтесь. Пожелали удачи на абитуриентском поприще и по домам распустили.
Я тогда в общежитии жил. В посёлке, который и сегодня носит название "Тайцы". Работал в строительном мотоотряде. От него и направление в институт получил для поступления на заочное отделение.
Но в конце апреля почувствовал, что "клинить" меня начинает. Понял, что если вновь начну учебники штудировать, то в ступор войду, и экзамены не сдам. Передышка требовалась. А ещё лучше поменять место пребывания на пару недель.
Тут об отце вспомнил, который вместе с женой и двумя сёстрёнками на Средней Волге проживал. К ним и отправился. Жили они в "частном секторе", в тупиковом переулке. Машины там не ходили, шума городского не было. Самое место отдохнуть душой и телом от передряг Ленинградских.
И вот, с утречкА, перед самым Первомаем, открыл заветную калитку и предстал пред удивлёнными взорами родных. За столом, собранным по случаю моего приезда, поведал родственникам о причине посещения "блудного сына".
- Отдыхай! - сказал отец. - Спасибо, что приехал. Рад, что вспомнил о нас.
Первого мая, с сестрёнкой младшей, на демонстрацию сходили. И, глядя на народ веселящийся, вспомнил, как говорила она мне, приехав по случаю в Ленинград:
- Всем хороший город, который именуют "культурной столицей". Но почему народ питерский так примитивно одевается? Не видно нарядности в одеждах. Ходят все в чёрном и сером. Словно после поминок на улицу вышли.
Как вспомнил об этом, то впервые почувствовал, что радостно смотреть на женщин в нарядных платьях: с цветочками, розочками, в полоску, в клеточку, горошек разноцветный. Поясочками подпоясанными, рюшечками отороченными по воротничкам, рукавчикам, юбочкам. Таких красивых женщин если только на Украине встречал.
До девятого мая успел в места своей юности смотаться. Там отец когда-то службу правил перевоспитывая заключённых в лагере. Там мы и познакомились в шестьдесят первом году. В школе учился. Друзьями настоящими обзавёлся, невестой одноклассницей. Куда всё подевалось?
Все прошло, все умчалося в невозвратную даль,
Ничего не осталося, лишь тоска да печаль.
Девятое мая, по утрянке, сходили с отцом на кладбище. Положили цветочки у обелиска, что во главе могил погибших на фронтах стоит. Домой вернулись. Девчонки с матерью уже стол накрыли. Расселись все. По рюмашке за погибших выпили. Потом за победу. Потом...
На поле танки грохотали,
Солдаты шли в последний бой,
А молодого командира...
Ну, что вы не знаете как в семье бывает, когда все собираются по торжественным дням?
На следующий день вся семья на службу разбежалась. Только за отцом "Волга" с гербами на дверях и проблесковыми огоньками подъехала.
И отец, напевая:
Наша служба и опасна и трудна,
И на первый взгляд, как будто не видна...
вышел из дома.
Я же, поклевав то, что от завтрака осталось, похлебав чайку горячего, на диване убрякался, взяв с собой "Справочник по математике" В.Я. Выгодского. Но листать его, перечитывать не стал. Открыл там, где оглавление. Прочитаешь название темы, да подстрочник под ней и, прикрыв глаза, вспоминаешь все, о чём написано. И так это у меня здорово получалось, что остался собой доволен:
- "Значит не дурака батька мой выродил. Что-то и мы в голове хранить умеем".
А тут слышу, вроде бы как машина к калитке подъехала.
Поднялся. К окошку подошёл.
- "Ба-а-а! Батя, лёгок на помине, приехал. Но, что-то в неурочный час - раньше раньшего".
В дом зашёл и говорит, чуть ли не приказным порядком:
- Собирайся, сын. Поедешь со мной в командировку. С инспекцией негласной нагрянуть в пару лагерей. Чего-то они план производственный перестали перевыполнять.
А надо вам сказать, что к тому времени, на базе ИТУ (исправительно-трудовых учреждений) стали заводы, фабрики организовываться. И на эти организации спускался план народного хозяйствования. А, если кто не помнит, то напоминаю, что:
- "План - закон! Выполнение его - долг! Перевыполнение - честь!"
И допустить обесчестить людей, хоть и за "решёткой", было никак не возможно. Вот и поехали мы с батей, и с прокурором узнать, куда честь у заключённых делась.
Двести километров, что до города с лагерями пролегали, чуть ли не за час промчали. Если кто маячил перед нами, то сирену и маячки проблесковые включали. Все машины в стороны шарахались. А оказавшись на месте назначения, к зоне подъехали. Там все офицерА в шеренгу выстроились по стойке "смирно". Я первым из "волжанки" вышел. И не успел ещё дверцей хлопнуть, как офицерики животы подтянули, а старший по званию, майор, "под козырёк" руку подбросил. Но тут и прокурор, и батя из машины вышли. Подошли к строю побратимых, выслушали доклад по случаю встречи, начали здороваться и разговоры разговаривать. Я в сторонке стоял.
Потом на завод подались. Он производством тракторных прицепов занимался. Которые грузоподъёмностью четыре тонны. Приходилось мне на них в уборочную страду поработать, там где юность моя прошла. А изготавливали их, оказывается, вот где. Но когда из цеха в цех переходили то, сдаётся мне, что только меня интересовали производственные процессы изготовления этих тележек. Все остальные о своём разговоры вели.
После экскурсии по заводу на плац вышли. Где заключённые выстраиваются для переклички. Прозвучала сирена, и объявил по трансляции о всеобщем построении. Слово взял батяня мой. Никогда не слышал его публичных выступлений.
Прозвучала команда "смирно!" и...
- Вы что же, дешовки позорные, творите?! По "орг-пероду" соскучАли? Я вам устрою "орг-период"! На всю жизнь запомните! От подъёма и до отбоя строем "смирно" ходить будете.
Это надо, сучары подлые, на ноль целых, восемь десятых процента производственный план не перевыполнить. Бабы, что у вас за забором трудятся и те на два процента "подскочили", а эти бугаи, видите ли, лишних пять телег для тракторов собрать не смогли.
Чтобы в мае месяце недостачу по перевыполнению плана перекрыли. И, сверх того, на полпроцента производительность повысили. Понятно вам, ублюдки?! Иначе ни каких УДО (условно досрочное освобождение)в течение года никому не видать. Отсюда и выводы делайте. Я всё сказал!
А теперь слушай, что прокурор вам поведает.
Прокурор был не многословен:
- Я здесь пробуду ещё сутки. Жалобы, претензии на службу воспитательного состава, несогласия с содержанием - жду от вас в письменном виде до завтрашних семнадцати часов. Жалобы подавать по подчинённости. А мне их передаст начальник вверенного ему учреждения, в котором вы имеете честь отбывать срок.
И, повернувшись к начальнику лагеря, закончил:
- Если у вас есть, что сказать, то не возражаю. А так заключённых можно распускать по рабочим местам.
Мы все: прокурор, отец, начальник лагеря, оперуполномоченный, и я спустились с трибуны и направились к КПП. Заключённые, слева по одному, колоннами, рысью проследовали в производственные цеха.
Всего их пребывало в лагере около полутора тысяч человек.
Лагерь заключённых женщин находился рядышком. Можно сказать, что за соседним забором с таким же козырьком из колючей проволоки. Между этими заборами, с расстоянием в сто, или около того, метров была разделительная полоса, густо заваленная пУтанкой из той же "колючки". Ехать никуда было не надо. Пешком дошли. Офицеры о чём-то разговаривали, совершенно выбросив из головы то, что произошло менее получаса назад. Время от времени среди них раздавался смех, и видно было по всему, что с инспекционной проверкой одного из лагерей было покончено. Впереди нас ожидало посещение ИТУ для женщин правонарушительниц.
В женском лагере я был впервые. Как себя вести и что там делать было не ясно. И я плёлся позади толпы проверяющих корёжимый любопытством, некоторой брезгливость, желанием остаться и не видеть всё то, что предстоит. Однако отец шёл впереди, поддерживаемый под руку майором из мужского лагеря, и никаких вводных не давал.
- "Значит надо идти", - подумал я и шагнул за порог КПП.
При женском лагере находилась фабрИчка по производству ткани болонья. Эта ткань и сегодня пользуется спросом: не мнётся, отлично стирается, пригодна для пошива всяческой одежды для людей, которые, пока, "гуляют на свободе".
При фабрИчке находились пошивочные мастерские, в которых шили всяческую верхнюю одежду "в ассортименте". Однако заключённые женщины ходили в чёрных х/б робах. И, что меня удивило, в брюках из того же материала, и такой же расцветки.
Посещение производственных участков проходило "в темпе вальса". Грохот в цехах был ужасный - доводил до нервического состояния буквально через несколько минут. Как в таких условиях работали женщины не понятно и сегодня. Когда все вышли на улицу, то вздохнули с облегчением. И офицеры, и прокурор хранили горестное молчание. Только отец, набрав в грудь воздуха, произнёс:
- Да-а-а!
Перекурив, зашли в жилой барак, где справа и слева стояли двух ярусные койки. Возле каждой из нижних коек стояли табуретки. Всё идеально ровненько, под "ниточку". Чистота в помещении была идеальная, но запах...
Не дай вам бог хоть раз услышать запах тюрьмы.
Пройдясь из конца в конец, вышли из барака и каждый из присутствующих потянулся за сигаретами.
Из фабрИчки, через открытую створку ворот, вышло человек двадцать женщин в сопровождении надзирательницы в звании старшины. Построив девчушек в колонну, направились в нашу сторону. Кто-то, по-моему майор из соседнего лагеря, открыл створку двери и девчата беспрепятственно проследовали в барак. Через пару минут, сопровождавшая группу надзирательница вышла на улицу и, вытянувшись по стойке "смирно", отрапортовала начальнику мужского лагеря:
- Ваше приказание выполнено.
- "Какое приказание? Когда и кому майор его передавал?" - мне было невдомёк. Но я быстро выбросил эти мысли из головы стараясь не задумываться о происходящем.
То, что, в ответ на рапорт старшины, спросил офицер, повергло меня в очередное недоумение.
- Шалашовок среди девок нет?
- Никак нет! - также лихо, по армейски, ответила старшина. - Все передовики производства.
- Ну, это ты мне брось, - погрозив пальцем надзирательнице, улыбаясь произнёс майор. - УДОшницы среди них имеются?
- Все УДОшницы. Утверждены приказом по Управлению.
- А с длительными срокАми, что - не нашлось? Эти и так через месяц другой мужиков увидят.
- Есть и с длительными сроками, но те, пока, кочевряжутся. А эти "по согласию". Смотреть на их рожи будете?
- Давай глянем. За "погляд" денег не просят.
При входе в барак майор, обернувшись к присутствующим , с некоторой иронией, произнёс:
- Лицезрейте, господа офицеры.
"Господа офицеры" стаяли как на рабовладельческом рынке, выбирая себе наложниц. Молчали. Только прокурор, подойдя к одной блондинке с распушенными волосами, строго произнёс:
- Форму одежды соблюдаете?
- Так точно, гражданин начальник, - ответила девчушка не забыв упомянуть фамилию, статью приговора, срок отсидки. Было ей не больше двадцати лет.
- Предъяви, - так же строго произнёс прокурор.
Девушка расстегнула куртку, распахнулась и перед глазами всех присутствующих предстало девичье тело, одетое в солдатскую нательную рубаху. Потом, не торопливо расстегнула брюки, спустила их и осталась в мужских кальсонах на завязочках.
Это было что-то ужасное! Оказывается зечки ходили в том же, что и заключённые мужики. Нижнего женского белья им не полагалось.
- Молодец! - произнёс одобряюще прокурор. - Сразу видно, что срок тебе на пользу пошёл. Но впредь постарайся "на зону" не попадать. Тебе, красивой, и жить надлежит красиво. Помни об этом.
Кто такие "шалашовки", спустя годы, я узнал читая Солженицына. Это те, кто в "сталинские времена", будучи "ударниками труда" на стойках народного хозяйства, получали разрешение забеременеть будучи в заключении. Они пользовались некоторой льготой в конце срока беременности и отпуском по "вскармливанию ребёнка" после родов. Для того, чтобы забеременеть приводился мужик, которому было уготовлено место для встречи с будущей матерью.
Соитие происходило в бараке при всех кто в нём проживал. А чтобы не вводить "в раж" других "сиделок", чтобы не устраивать из "любви" комедию под комментарии окружающих, над койкой натягивалась верёвка и на ней развешивались одеяла и прочее тряпьё. Что-то на подобии шалаша. Отсюда и "шалашовка".
Велик и могуч русский язык!
Потом девушек увели. Нам подали "Икарус" с мягкими сидениями и занавешенными окнами. Вошли офицеры, прокурор. Я вошёл последним и устроился на задних рядах сидений. Что-то не позволяло находиться среди тех, кто сидел в салоне. Отец расположился на отдельном сидении для гида. Повернулся в салон лицом и о что-то говорил. Не увидев меня рядом привстал и громко произнёс:
- Сынок, не надо там сидеть. То места для других пассажиров.
Пришлось подчиниться и сесть рядом. Позади оперуполномоченного.
Кто-то из офицеров залихватски свистнул и из дверей барака показались девчата. Переодетые в цивильные платья, с уложенными, наспех, причёсками, и пахнущие пряным парфюмом. Все они, устремив взгляд в пол, прошли в конец салона и расселись там, где только что сидел я.
Автобус тронулся.
Я не знал, что в Управлении, где правил службу мой папА, была база отдыха. Располагалась она на берегу Хопра , в лесочке. Состояла из хаотично разбросанных домиков с прихожей и комнатой на одну семью - четыре человека. Сколько было домиков, в памяти не сохранилось, но в каждом из них поселился офицер. Значит, всяко их было больше двадцати.
Почему двадцати? Потому, что когда мы въехали на огороженную забором территорию, то нас встречали офицеры. Те, которым принадлежал лагерь для зечек. А я всё в толк взять не мог куда подевались "исправители" женского учреждения, которые, по идее, должны встречать проверяющих. Оказывается, они управлялись с благоустройством "мест обетованных". Конечно не сами. Всё делалось руками вольнонаёмных сотрудниц. По-моему их было пятеро. Но, как только мы въехали на территорию базы и, под радостные возгласы скучковались у длинного обеденного стола, находившегося под ветвистыми берёзами, сотрудницы быстренько попрыгали в автобус и уехали в неизвестном направлении. Остались только офицеры и "наложницы". Офицеры расселись за столом, приглашая к сообществу девушек. Вот тут среди мужчин начались трения. На некоторых из девчат "положили глаз" несколько офицеров. Но они побазарили слегка и решили разыграть тех на спичках.
Всё это время я стоял на берегу Хопра и не переставал удивляться очарованию природы окружавшей меня. И река, и заросли ракитника по брегам, и близкий вечер, пение птиц, ласковый, по-весеннему свежий, ветерок приносил откуда-то запах сирени и я балдел от этих ощущений. Балдел до тех пор, пока не услышал за спиной женский голос:
- Вас приглашают к столу.
Оглянулся. Передо мной стояло нежное создание с распушенными волосами золотистого цвета. Стройная, с ещё девичьей грудью, к которой, наверняка, ещё не прикасалась ладонь мужчины. Она стояла и смотрела на меня с некоторым страхом. Боязнью, если позволите сказать.
Душа моя наполнилась болью. Мне стало страшно от осознания, что эта девушка принадлежит мне. Что я, по неизвестно какому праву, могу сделать с ней что угодно.
Так мы простояли с минуту. Я смотрел на юное очарование. Она смотрела мимо меня и, кажется, ни к чему не внимала. Только маленькая слезинка непроизвольно скатилась по юному личику и спряталась где-то под подбородком. И я понял, что не смогу прикоснуться к этому человеку. Не смогу!
- Вы кушать хотите? - спросил я девушку.
- Нет, - ответила она, чуть припоздав с ответом.
- Ждите меня здесь, - решительным голосом произнёс на её "нет".
Мне было известно, как кормят людей находившихся в заключении. Поэтому, не раздумывая, прошёл к столу и, высмотрев "своё" место и место моей "суженной", наложил в тарелку бутербродов, половину жареной курицы, две парниковые помидорины. Распихав по карманам пиджака пару бутылок с лимонадом, оставшиеся полбутылки с красочной этикеткой "Португальский портвейн", недопитую соседями по столу бутылку водки и два стакана. Стаканы пришлось запихать в карманы брюк. Другого свободного места во мне не оставалось, а руки были заняты закусем.
Когда вернулся, девушка стояла в бездвижении там, где её оставил. Спустившись к кромке воды, установив тарелку на траве, достав всё из карманов. С улыбкой, с позой слуги, пригласил несчастную отведать "что бог послал". Та чуть улыбнулась, если только мне это не показалось и, спустившись, присела напротив.
Мы проговорили с ней всю ночь. О чём? - Не помню. Но если бы вспомнил, то не стал бы пересказывать. Трагичной показалась мне жизнь этого юного существа. По сути ещё ребёнка, который не начал жить полной жизнью. Мне же хотелось вернуть ей веру в людей, веру в жизнь, которую она проживёт, освободившись из места заключения.
По-моему мне это удалось. Во всяком случае, мы перешли на "ты" и она весело смеялась надо мной, когда рассказывал ей, как попадал в смешные истории до службы во флоте, во флоте и на "гражданке".
Где-то часа в три ночи, из домов повыползали офицерА. Чуть позже появились их избранницы. Расселись за столом, вяло что-то пожевали после звона гранёных стаканов и пешком направились к выходу.
К нам подошёл отец. Присел на корточки рядом и, улыбаясь чему-то своему, произнёс:
- А всё-таки замечательная она штука - жизнь. Не правда ли, сын? Если бы только знал как я рад, что ты приехал.
И чуть помолчав, продолжил:
- Я вот что решил - остаёшься здесь, пока мы служивых по месту службы не развезём. У них в пять часов поверка личного состава. А за вами "Волгу" пришлю. На ней и доберётесь.
А у тебя, моё милое создание, - обратился он к зечке, - сегодня выходной. Вернёшься в лагерь и отсыпайся. Я распоряжусь.
В общем отдыхайте. Пока такая возможность есть.
Отец ушёл. И как только он скрылся, девушка со смущением произнесла:
- Я есть хочу.
Мы поднялись и направились к столу, над которым всю ночь горела электрическая лампочка. В лАтке, стоящей в стороне от остатков пиршества, обнаружилась не тронутая жареная курица. Её мы по-родственному разделили. А недопитой водки, вина и не распечатанных бутылок лимонада было предостаточно, чтобы выпить с моей знакомой.
Где-то в семь утра мы были у ворот женского лагеря. Выйдя из "волжанки" помог попутчице выбраться из салона и протянул, на прощание, руку.
Дальше произошло то, чего никак не ожидал. Девушка бросилась мне на грудь и, обняв за шею, впилась в мои губы крепким поцелуем. Когда её стройная фигура скрылась за дверями КПП, мне подумалось:
- А я бы мог целоваться с ней всю ночь.
Об этом оставалось только сожалеть.
Всю обратную дорогу я проспал. Проснулся когда подъехали к дому. В окнах горел свет. Нас ждали. Мать, сделав вид, что ни о чём таком не догадывается, всё внимание уделила мне. Младшая сестрёнка, взобравшись на стул с ногами, повисла у меня на шее и с интересом слушала рассказ о проведённом на Хопре времени. Только о девушке не посмел произнести ни слова.
Томка, старшая сестра, поднявшись с кресла, не скрывая иронической улыбки, сказала:
- Харе врать-то. Думаешь мы не знаем о срочных "инспекторских проверках". Скажи сколько с отцом водки выпили? Мать всё поймёт правильно. Поймёт и простит, поскольку редко появляешься в отчем доме. Не стыдно?
В конце недели поезд на Ленинград возвращал меня в посёлок Тайцы. А ещё через пару недель, сдав вступительные экзамены на тройки, был зачислен студентом строительного факультета.