Кто не знает славную песню времён гражданских боестолкновений:
И останутся как в сказке,
Как погасшие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Волочаевские дни...
Но то, что хочу рассказать сейчас, к гражданской войне отношения не имеет, хоть дело происходило именно в Спасске. То другая война была - человека с "зелёным змием". Шёл 1990 год. Год голодный и безденежный. (Спасибо партии родной!)
Павел, так зовут нашего героя, решил навсегда завязать с недугом, которому были подвержены многие граждане страны развивающегося социализма. Пили все и везде. Пили от безысходности, от безденежья... Пили по праздникам и будням, с горя и радости. Пили и мужчины, и женщины.
Страна остро нуждалась в средствах для пополнения военного бюджета. Исполнение "интернационального долга" в Афганистане достигло своего апогея, и деньги нужны были катастрофически. Водка стала основным источником дОбычи средств, поэтому ею торговали все, везде и в любое время суток. Именно тогда и пристрастился Павел к исполнению долга перед афганцами.
Но настали иные времена. Постепенно выводили войска из Афгана, а на прилавках, вследствие гонки вооружения "красной армии", продукты стали пропадать. Водка ещё оставалась, а колбасы, да хлеба не хватало. Чтобы семью прокормить требовалось прекратить дружбу с "зелёным змием". А тут ещё язва желудка пробудилась от чрезмерного общения с "весёлым Джином".
- "Всё! - сказал сам себе Павел, будучи отважным человеком. - Больше не пью!"
И направился, за помощью, в неврологическое отделение госпиталя, к которому был приписан
Был он на все руки мастер. Это когда в трезвости пребывал. И, в ответ на внимание со стороны медицинского персонала изощрялся, как только мог. То линолеум перестелет в кабинете главврача, то потолок, стенки побелит в туалете персонала. Лампочки менял, мебель чинил...
Хорошо к нему врачи относились. Поместили в ВИП палату, потчевали дефицитными лекарствами, кормили только диетическим... И пошёл Паша на поправку. Ему, даже, на улицу разрешили выходить.
А на улице, он это сразу отметил - "жизнь не сахар". Народ ходит с печальным выражением морды-лица и старается шагать быстрее, когда на пути магазины попадаются. Как увидел всё это Паша, так сразу расхотелось ему из больнички выписываться. А что предпринять?
Купил литровую "Абсолюта" и стакан за стаканом опорожнил бутылёк.
Всё это он рассказывает, когда мы с ним в Петербурге не так давно встретились. Супруга стол накрыла. Я бутылочку "Царской" из холодильника достал. Паша скуксился и отвернулся даже:
- Не пью больше. Зарок себе дал.
И стал дальше рассказывать, как с этой привычкой "завязал".
Сижу, это значит, я в скверочке - "ни в голове, ни в жопе". И подался к деду своему, Василию Павловичу. Он всю жизнь на пасеке трудился. И самогон у него... Такого пития ни в одном магазине не купишь. Короче, принял на грудь дедова "нектара"... Мало! Ещё хочу!
А на улице февраль, минус двадцать восемь. Я в тапочках, тельнике и в спортивном костюме. Шасть в кочегарку больничную и мужикам, их двое было, деньги сую. Бегите, мол, за самогоном.
Пришёл в сознание в пятом часу утра. Один из кочегаров на угольной куче дрыхнет. Другой передо мной стоит и тычет мне в грудь пальцем: - Моряк?
- Нет, - отвечаю. - Не родной это тельник. Мой голубой.
И на себя показываю:
- ВДВ. Капитан...
А он услышал "голубой", а понял по-своему. И с размаху, лопатой, что в руках держал, бьёт меня по голове.
Видимо, что-то подобное я ожидал. Ногу вперёд и врезал ему по бейцам. Тот, промахнулся и по инерции, попал в голову напарника своего. Кровь, мозги, сопли в разные стороны...
И попробуй докажи, что это не моих рук дело.
- "Ну, - думаю - тюрьма меня ждёт."
И так мне стало жалко свою так рано заканчивающуюся жизнь, что я, озверев, схватив за волосы, бил обидчика и руками и ногами. Он уже и признаков жизни не подавал, а меня всё ещё колотило от злости.
Потом закопал обоих в угольную кучу. Той же лопатой стёкла в котельной побил. Но это уже напоследках дури, что в меня вселилась. Сел, где стоял и одна только мысль молотом стучит в голове:
- Всё! Приехал! Отгулялся парень молодой.
Вышел из котельной - не пойму:
- Где я?
К двери какой-то подошёл и стучусь босыми ногами. Потом оказалось, что в реанимацию стучался. Выскочил врач коренастый и с разбега врезал мне в морду со всем усердием.
Этим ударом он спас меня.
Проехав на заднице метров десять по обледенелой дорожке, понял, где моё нервное отделение. А времени пять утра - кто меня впустит? Снял куртку, намотал на руку, выбил стекло на первом этаже и мырнул ласточкой в помещение. Помню, что била меня мелкая дрожь, но похмелье, после случившегося, само выветрилось.
Поднявшись с кафельного пола, огляделся. В туалете я.
Оглядел себя с головы до ног - кровь. Но не моя. Только подбородок от хука доктора побаливает.
В девять утра доктор лечащий приходит - Бехтер Александр Михайлович. Увидал, в каком состоянии пребываю, и пять дней на растяжках, под двумя капельницами меня продержал.
А к вечеру ЛОР, Володя Савинков, приходит. И тихо так спрашивает:
- Твоя работа?
Я тоже шепотом:
- Живы?
Кочегары не ходили на работу больше месяца. Про меня не вспоминали. Думали, что между собой подрались.
А я, когда из госпиталя вышел, в церкви свечку боженьке поставил за их здравие. И поверил, что ежели без водки, то ещё лет сорок проживу. Пятнадцатого марта двадцать семь лет в завязке.
Вот такие дела, брат мой во Христе и написательской упряжке. А ты пей, если хочешь. Когда другие пьют - на меня это не действует.
Получив Пашкино разрешение, налил себе стопарик и, подняв руку "по-гусарски", произнёс: