На бульваре Кронвальда, 6/8 стоят два высоких старинных здания. Если повернуться лицом к ним, собственно, с бульвара, то справа находится учебный корпус, слева - жилой. По легенде в этих домах обитал когда-то женский монастырь. Гораздо позже я узнаю, что в этих зданиях существовало некое общество призрения церковных белошвеек, или что-то в этом роде. Через дорогу располагался (он и сейчас там располагается) антомический театр мединститута с которым мореходка, якобы, связана подземными ходами, а также с подземельями Старой Риги, которые в свою очередь вели к Даугаве. За анатомическим театром через дорогу открывалась набережная, яхтклуб "Моряк", напротив него, через заливчик - морской вокзал. Вправо от яхтклуба за забором в тени деревьев прятался портофлот, за ним - судоремонтные мастерские, Андреевская гавань, элеватор и дальше вниз по течению реки по правому берегу - Рижский морской порт. К мореходке с задней стороны жилого корпуса примыкал высокий деревянный забор,тянувшийся вдоль тогдатошней улицы Кирова, нынешней Элизабет. За забором протекала наша внутрення жизнь: построения, утренняя зарядка, разводы, вахты, спортивная жизнь. Забор укрывал футбольное поле, которое зимой заливалось в каток и беговые ледяные дорожки. Имел я счастье побегать по ним на беговушках - длинных узких полозьях. Дух захватывало от скорости! Забор отделял парк, делал поворот и примыкал уже к правой стороне учебного корпуса. Теперь там расположилось новое современное здание в виде трёх-лучевой звезды, в котором процветал (доцветал!) до 90-го года ЦК компартии Латвии. Сейчас там правят бал деньги Ханза-банка и разных адвокатских и менеджментских контор. Двор сузился до пределов мусорных баков, а потом мореходка в ранге уже Морской Академии, вообще переехала в Болдераю, к черту на кулички. Жалко. Лучшего места для морского учебного заведения, как было на Кронвальда, не придумаешь.
Валера Эринцев был самым мирным, самым безобидным из нашей четверки и тем не менее как раз его и угораздило залететь в тюрягу аж на целый год. Это было очень обидно. Ни меня, ни Жана, ни в конце концов, другого Валеру, Горбачева, а именно его, Эринцева, душу и сердце нашей компании судьба забросила на нары. Ровно год назад (не считая месяца), 18 октября, аккурат перед своим днём рождения Валера и попал под судебный пресс буквально накануне вышедшего Указа о борьбе с хулиганством. Знаменитый был Указ от 66-го года, многим поломавший судьбу и здоровье.
И вот мы с Жаном топчемся у ворот РЦТ, Рижской Центральной Тюрьмы, ждем. Друг выходит на свободу.
А начиналось это так. Год назад, если еще убрать 3 месяца назад, в мае-июне 66-го, носились мы с идеей: всей четверкой устроиться на одно судно и снимать кино. Впереди предстояла годичная плавательская практика, а перед ней - дизельная, двухмесячная. Вот на нее мы и стремились попасть вместе. Осенью предыдущего года мы ухитрились наснимать любительский фильм "Море слабых не любит" под руководством незабвенного Виктора Викторовича Мельвида и с этим фильмом занять третье призовое место на смотре фильмов Баскомфлота. И теперь лавры Эйзенштейна и Кармена не давали нам покоя. Впереди светила благодарная тема: море, шторма и ураганы, волны, чайки, "лимонно-банановый Сингапур" - в общем как ни банально, но захватывающе. Тем более приз, который мы завоевали, представлял собой кинокамеру "Кварц-2", 8-ми миллиметровую, удобную в обращении и походе камеру. Приз, так сказать, обязывал. И вот пока мы организовывались в могучую кино-кучку, ребята практические и свободные от кинематографических штучек, спокойно обьехали нас в выборе (кормных ) мест практики. Пришла на исходе третьего курса разнарядка на практику. Кроме нашего славного пароходства предлагались следующие места: на китобои в Калининград - 30 человек, В Тикси, каботажный флот - 30 человек. Туда направлялись сразу в штат, мотористами. В пароходство же - практикантами сперва, а там уже как получится. И камбузником пойдешь, чтобы заработать что-то. Всё это обьявили в клубе и пока наша четверка обсуждала эти горячие новости и мы было плюнули на наше кинематографическое будущее и сунулись записываться в китобои, поезд ушёл, 30 человек уже опередили нас. (Жалеть о том, что мы не попали в китобойный флот нам пришлось позже. Это был один из последних годов свободного китобойного промысла. Потом лавочку закрыли и героический китобойный флот приказал долго жить). В Тикси мы не собирались, на Крайний Север и опять вернулись к нашим баранам, то есть, к кино. С большим трудом удалось пробить идею нашего совместного плавания, для чего я написал киносценарий(эскиз), утвердил его в нашей кинолюбительской студии "Чайка", ведомой уже упоминавшимся Мельвидом; он вдобавок к кино, занимался еще и яхтами, о которых мы снимали свой замечательный фильм. Руководителем нашей съёмочной группы был старшекурсник Эвалд Ниперс, который в данный момент находился на практике. Пришлось мне побегать между мореходкой и кадрами, чтобы уладить наш вопрос и вот мы уже висим на подножке поезда Рига-Калининград, прощаемся с девчонками, с которыми час назад за насыпью распивали дешевый портвейн. Нас направили на славный пароход "Калуга": нас четверых практикантами и еще из 6-ой роты в штат ехал Вася М. Пять замечатеотных лиц на один пароход. При расставании на перроне мы уже сцепились с неким майором, который пытался нас загнать в вагон. И это было плохим знаком. В вагоне расположилась целая армейская футбольная команда, в другом - дублирующий состав. Они ехали с соревнований, на которых выиграли футбольный кубок Прибалтийского военного округа. По этой причине солдаты-спортсмены были навеселе. Мы тоже навеселе, но на свою беду мы были одеты по гражданке, форма была в чемоданах. Это потом сказалось на наших отношениях с солдатами. Те не переваривали гражданских, а во хмелю так и вовсе нарывались на драку. Что и не замедлило случиться по прошествии некоторого времени. Поезд был ночной. Вскоре уже Ванька (кличка Горбачева) вовсю давил хоря на верхней полке. Вася дремал в закутке, положив голову на столик. Вагон был общий. Жан тоже подремывал у прохода. И только мы с Валерой не угомонились. У солдат нашлись аккордеон и гитара. Валера наигрывал на аккордеоне, а солдат - на гитаре. И получалось у них очень даже толково. Вполне тихо и пристойно. Валера был музыкант от Бога. Он мог сыграть на щепке. Но тут вмешался молодой лейтенант: всем спать приказал. На что мы с Валерой среагировали вполне адекватно: командуй, мол, своей пехотой, а к нам не лезь. В общем, завелись. Пошли в тамбур выяснять отношения. Я, Валера, лейтенант и еще несколько солдат. По пути я толкнул Жана. В тамбуре, где туалет, особо не развернёшься, но один из солдат умудрился затолкать Валеру в туалет и пытался там разобраться с ним. С трудом я вытащил этого солдата оттуда, а вслед и Валеру. Жан и лейтенант намотали ремни на свои правые руки и вполне мирно беседовали. Откуда у Жана ремень, мелькнуло у меня в башке, мы же по граждански были одеты? Но долго раздумывать мне не дали. Содат напихалось в тесный тамбур - не развернуться. Но тем не менее полетели разнообразные тычки, не приносящие успеха ни одной из сторон. Жан с лейтенантом выскочили в междувагонный отсек и там продолжили "дискуссию", впрочем только дружелюбно крутили перед носом друг у друга свои ремни. Но, как любой знает, для ремня нужно пространство. В тамбуре кулаки надежнее. У Жана, я знал, бляха была с тыльной стороны заплавлена свинцом и в определённых условиях становилась грозным оружием. Но тут оба-два соперника только что анекдоты не рассказывали друг другу. Толпа между тем прибывала. Заволновался было уже отошедший ко сну вагон. Послышались крики, детский плач. Мне в маленьком тамбуре зажали руки двое солдат, а третий беспрепятственно и с наслаждением бил меня головой по носу, превращая его в кровавое мессиво. Так он мне и остался на память, раздавшийся во всё лицо, нос. Конечно несся мат-перемат и по вагону прокатился взвыв. Солдаты заполнили проход, всем хотелось помочь любимому лейтенанту и своим товарищам, но не пробиться было к месту действия. А лейтенант с Жаном все еще выясняли отношения и так не применив свои бляхи. Любят солдаты подраться, это я на всю жизнь запомнил. Особенно в поездах, как показала дальнейшая жизнь.Так они отыгрываются на гражданских за свое армейство, так скажем.
Наконец из соседнего вагона каким-то макаром ухитрился добраться к эпицентру свалки уже вышеупомянутый майор. "Расходитесь! Я приказываю!" -- понеслось на весь вагон. С трудом восстановилась тишина и солдаты начали расползаться по своим купе. Я зажал нос руками, пытаясь остановить кровь. Поезд качало, все качались, я пытался удержаться пока пробирались вдоль вагона и непроизвольно испачкал и себя, и Валерку и Жана мокрыми кровавыми руками. Мы все были в модных тогда белых нейлоновых рубашках. На первой практике закупили за границей. Впереди, спотыкаясь, шёл тот солдат, который меня головой отмутузил:
-- Извини, брат. Мы не знали, что вы курсанты. (каким-то образом это выяснилось).
-- Честно это? Втроем на одного? - возропотал я сквозь зажатый нос.
-- Ну извини, больше не буду. Хочешь, дай мне!
-- А получай! - и я от души нанес апперкот, развернувшимуся ко мне, солдату.
Взвизгнула женщина.
-- Тихо, тихо - произнес сам пострадавший, разгибаясь с колен. - Мир?
Потом уже, когда мы переоделись в свою флотскую форму, закинув кровавые рубашки на верхние полки, пришел этот солдат(он был из другого вагона) и принес адрес свой калининградский и полбутылки водки. Мы вполне подружились, втроем распили эту водку, вместе с Жаном. Поговорили про жизнь и договорились встретиться после дембеля. Ванька же благополучно проспал всё действо. Солдаты сошли в Черняховске. С ними пропали и наши фирменные, хоть и в крови, рубашки. А подъезжая к Калиниграду, обнаружилось, что и пиджака моего нет, а в нем мой морской паспорт, утеря которого грозила поставить крест на моей морской карьере. Приплыли! Лихорадочно я пошел шерстить вагон, благо вагон уже подопустел. Ребята помогали, но - пропал пиджак. Унесли гады вместе с рубашками! У меня всё опустилась внутри, и всё похолодело под ремнем. Наконец, Валера, который Эринцев, выволок какую-то тряпку из под боковой скамьи и с торжеством вручил её мне. Это и был мой замечательный гэдээровский пиджак, который мы совсем недавно купили с тётей Сашей на базаре. И о, радость, в кармане внутреннем лежал несколько помятый, но все же вполне советский паспорт моряка. Так началась наша практика.
И как приехали мы на "Калугу" и как зарядили на Росток походы! Это в ГДР то! Германская Демократическая Республика была копией СССР в немецком варианте. Это не Сингапур. Это гораздо... Возили мы запчасти для наших танков и пропитание нашим солдатам, и как вскоре взвыли! Мы то раскатали губы на Антверпен да на Амстердам, куда "Калуга" до этого и ходила. А это порты, где мы с нашей практикантской зарплатой могли худо-бедно выжить, закупая дефицитный товар и продавая этот товар изголодавшемуся по хорошим и модным вещам советскому народу. А тут... В Ростоке мы покупали дамские головные сеточки и гонялись с ними потом по Калининграду за женщинами. Шли они по рублю штука. Но напуганные женщины чаще всего если и брали эти сеточки, то явно с перепугу. Бизнес наш еле тлел. И так ходим туда-сюда: Калининград-Росток. Дожди и туманы. Мы с Жаном сражаемся на корме в боксерских перчатках. Ванька как всегда спит. Валера за всех упирается, отчеты по практике пишет. На стоянках пытаемся наладить личную жизнь, но без денег трудновато. Да и с местной шпаной стычки неоднократные не всегда кончались миром. Кино забросили. Я поснимал немного, потом пленка закончилась, денег нет. Решили мы потиху с "Калуги: разбегаться. И разбежались под предлогом окончания двухмесячной дизельной практики - это на пароходе-то! Написал я всем нам положительные характеристки, которые дед Савин не глядя подмахнул и отправились мы восвояси в Ригу. Привез я эти характеристики Гриммаловскому, начальнику практики. Тот как прочитал их, как заорал:
-- Кто их вам писал?
-- Кто? Старший механик, вестимо. А что такое?
-- "Дворников А. Показали себя с хорошей стороны, грамотные и прилежные курсанты и т.д. и т. п.
Мелнис Ж. Показали себя с хорошей стороны, грамотные...
Эринцев В. Показали себя с хорошей стороны...
Горбачев В. Показали себя и т.д. всё во множественном числе. Показали они себя, я вам покажу!
-- Так Дмитрий Ильич, мы то причем?
-- Кто там старший механик?
-- Савин.
-- Я ему дам представление: показали они там!
Наконец Гриммаловский успокоился:
-- Продолжайте практику. Куда вас направляет отдел кадров?
-- К рыбакам, мотористами, на плавбазу "Неман" нас с Эринцевым.
-- Ну идите и больше таких характеристик не привозите.
Со скрипом душевным пошли мы в рыбаки. Одна радость, что я с Валерой вместе и с гитарой. Что-что, а гитару мы в Ростоке купили, скинувшись все четверо на этот любимый наш инструмент. Как я уже говорил, Валера обладал исключительным музыкальным слухом, что меня и привлекло к нему на первом курсе. Мало того, он закончил музыкальную школу по классу баяна. Играл в училищном духовом оркестре на корнете. Оркестром управлял популярный в Риге латышский стрелок. И надо сказать, что оркестр был одним из лучших в городе.
Валера приехал из Борзи, Читинской области райцентра. Это почти на китайской границе. Родители его работали на железной дороге, выправили сыну бесплатный билет и поехал Валера на экскурсию в Европу, прихватив на всякий случай все свои документы. Очутившись в Риге, забросил документы в мореходку и поступил неожиданно для самого себя, хотя конкурс был довольно сильный - 13 человек на место. Вообще то он собирался стать музыкантом. А тут такая вот метаморфоза. Кличку дали Валере -- Тунгус, а ещё -- Сибирь. Предки Валерины были из сосланных когда-то эстонцев.
Жана направили мотористом на "Пулково", старый-престарый, но выгодный, в смысле рейсов, пароход. Кстати, стоило нам слезть с "Калуги", как она опять наладилась ходить на Антверпен.
Валера Горбачев попал на банановозы и тоже в должности моториста. Мы, конечно, с Валерой сглупили и купились на удочку кадровиков: сходите на пару месяцев, выручьте коллег. Ну мы и сходили на свою голову.
Приехали в солнечный августовский день в Вецмилгравис. Сунулись в контору РБРФ - Рижская База Рефрижераторного Флота, в отдел кадров, одноэтажную мизерабельную хоромину. Доверия не вызывающую. Оттуда нас срочно погнали на судно. Оно вот-вот должно было отойти на банку Джорджес, что у берегов Канады.
Ещё до проходной рыбпорта рыбкин запах торжествовал вовсю над окрестностями Вецмилгрависа, а за проходной так и вовсе стал забивать все поры и отверстия наших бренных тел. Аж глаза заслезились, так нас пробило, так расчувствовались.
"Попали так попали!" -- протянул неопределенно Валера.
На "Немане" встретили мы еще одного моряка из пароходства, Женю Павлова, старшего моториста. Он то и стал попозже нашим Вергилием по вентспилским ресторанам и подворотням. Но и наставником в морском деле был отменным.
"Неман" был рефрижераторным транспортом, типа пароходских банановозов, только специализировался на перевозке мороженой рыбы, рыбной муки и прочей морской продукции. (Кстати, главнй двигатель на судне был - МАН, а судно - "Не Ман"). Как "пахнет" рыбная мука нам еще предстояло узнать на промысле, где нас, мотористов загоняли в трюма для перегрузки этой муки. Так что то что мы унюхали в начале нашей карьеры было цветочки (хороши цветочки в саду у дяди Вани!). Однако - привыкли. Экипаж был под 90 человек, из них 12 женщин, что привносило в экипаж некоторую бодрость и оживление.
Взобрались мы на судно наперевес с гитарой. А тут и Женя навстречу:
-- Из пароходства, болезные?
-- Из него, родного. А почему "болезные"? - переспросил я.
-- Да и я такой же мудила как и вы, залетел нечаянно в этот тюлькин флот! Играете? -- кивнул Женя на гитару.
-- А как же - ответил я за Валеру, -- могём. Хотя я, как игрок на гитаре был, на вторых ролях: три аккорда - две струны.
-- А это можете, -- Женя изобразил:
На углу стоит аптека,
Раздавила человека.
Скора помошь подскочила,
Ещё больше раздавила, --
-- А? Будем знакомиться: Женя.
Мы по очереди представились.
-- Будем держаться вместе, я вас в обиду не дам.
-- А мы и сами не дающиеся! - небрежно заметил я.
Женя был нас гораздо постарше, уже после армии. Веселый и жизнерадостный, душа любой компании. Авнтюрист в натуре. Потомственный моряк. Отец его в то время работал боцманом на бананах и был довольно известный моряк. Кто-то ещё в роду у Жени морячил. Да, потом в Вентспилсе свёл нас со своим дядькой Веней, механиком работал на судах типа река-море. Вот в Вентспилсе настоялись мы на рыбзаводе. Вот там и стал я познавать искусы, романтику кабаков и морской вольницы. Под чутким руководством старших товарищей. Пить мы начинали напротив рыбзавода, на другой стороне Венты, на "Балтийском-2" у Вени. Продолжали в "Космосе", заканчивали почему-то в темных вентспилских подворотнях. Дядю и племянника непреодолимо влекло в эти злачные места. Чаще всего они меня отправляли на пароме обратно на "Неман", а сами продолжали загулы уже с бабами. Я и катался на этом пароме от одного берега Венты к другому. Пока капитан, цыган с люлькой в зубах, не выпроваживал меня на судно, когда я приходил в себя и просыпался. Веня был похож на мавра. Кончил плохо: перебираясь по льду замерзшей Даугавы в районе Кенгерагса, замерз. В кармане была бутылка вина, а вокруг замерзшего Вени куча обгоревших спичек. Это уже гораздо позже.
Сходили мы на Джорджес. Сбегали то есть.. Разнообразие рыбы на борту со временем превратилось в тоску зелёную. Казалось даже компот рыбный подают на обед. Зато весело: по выходным - танцы. А когда покачивает, то очень даже смешно это происходит. Затевались романы. Я как-то пытался выжать гирю на палубе не помню какого веса, никак не удавалось. А тут вышла чумичка (камбузница) Галя выбросить отходы пищевые в Атлантический океан и я немедленно выжал эту треклятую гирю, чем, кажется и покорил работницу плиты и черпака.
Будни наши трудовые в машине разнообразились на промысле в трюмах. За это доплачивали и мы охотно ныряли в трюм и перетаскивали брикеты мороженой рыбы или мешки с рыбной мукой по углам. Потом долго и с трудом отмывались.
На промысле встретились с Димой Коротковым, однокашником из группы Б. Он успел обрасти густой курчавой бородой, так что не узнать было.
-- Эй, привет, 7-ая рота! - неслось с с пришвартованного к нам БМРТ (Большой морозильный рыбный траулер). -- Дрожжи есть? - Дима орал во всю свою обширную глотку. Он был постарше нас, из сорокотов, отслуживших армию. - А одеколон?
И пошел чейндж. Я, пользуясь блатом на камбузе доставал дрожжи. Женя по знакомству добывал одеколон у судового шипшандлера. На борту существовал целый магазин. Все это мы меняли на лангустов и омаров (или обработанных под музей произведений или годных в готовку тушек на стол). Диме мы дрожжи подкинули по дружбе. Ребята на промысле по полгода без заходов в какие бы там ни было порты. Понимать надо. Правда у них по части женского пола полный ажур: женщин больще чем мужчин. Во жизнь!
На "Немане" тоже было весело. Пикировались с рыбаками, отстаивая честь родной конторы. Мы были - "торгаши" для них, они для нас - тюлькин флот. Конечно, мы были белая кость и белая каста на море. Но по справедливости рыбаки и китобои были ближе к морю, были его плоть и кровь.
По вечерам собирались у нас в каюте с Валерой. Играли и пели под гитару. Утащили с Женей из камбуза как-то бидон с квасом. Добавили дрожжей и получили хмельной напиток. Приходила Галя и еще одна подруга, библиотекарша. Опять же кино и танцы. Нормально. Вернулись в Союз. Привезли рыбу в Вентспилс на рыбозавод. Там то и проходили школу мужества. Валера как-то проскочил эту школу. У нас были разные вахты, а я стоял вахту вместе с Женей, и по вечерам мы были свободны. Поэтому я с Женей больше общался на берегу.
После Вентспилса зашли в Ригу. Взяли сливочное масло на Росток. Выгрузили его там и пошли на Шетландские острова. Это на самом верху Английского Королевства, на самом краю Северного моря.
Вернулись 18 октября в Ригу. Осень. Прохладно. Решили мы с Валерой съездить в город и купить мне что-нибудь осеннее. Я свой бушлат презентовал летом прогулявшемуся старшекурснику Бухтиярову и остался теперь сам ни с чем. И вот мы сошли с "Немана" a навстречь катит борода в матросском бушлате, Дима Коротков собственной персоной.
-- Сколько лет, сколько зим! Куда это вы путь держите, моряки?
-- Да так, пройтись по базару, посмотреть кой-какого товару, -- ответил я словами Пушкина из сказки о Балде.
-- Бросьте вы это грязное дело, поехали отметим нашу встречу. К Диме подвалили еще два заросших по пояс рыбака. -- Ну, идём, Дима?
-- Поехали! -- полуприказал Дима и мы подхваченные его неистовым энтузиазмом даже и не сопротивлялись.
-- Мы ночью пришвартовались, я смотрю, "Неман" стоит, думаю, дай зайду, может еще не списались, тут и вы нарисовались. Теперь мы дадим жару.
И мы дали...
Проснулся я ранним утром от нестерпимого ощущения: меня кусали насекомые. "Клопы!" -- догадался я, хотя кусали они меня в первый раз в жизни. Голова трещала но это меня уже не пугало. Было ещё темно. Сквозь мутный иллюминатор тускло пробивался серый рассвет. "Где это я? -- спросил я сам у себя и тут же ответил: - на "Котельщике", портовском буксире. - А откуда я это знаю?" Тишина в ответ. Я поднялся, присел на койке, нашарил внизу ботинки, всунул в них ноги. Ботинки были полные песка. "Откуда?" Тишина. Я поднялся, огляделся. На верхней койке торчала знакомая борода.
-- Дима!? Где мы?
-- На "Котельщике".
-- А что мы здесь делаем?
-- Отдыхаем. Дай поспать, Саня.
-- А Валера где?
-- Уехал вчера на судно, на вахту.
-- А-а-а. А что было вчера?
-- Много чего, дай поспать.
Я пошел искать гальюн. В каюткомпании наткнулся на Васю, милиционера-расстригу. Тот спал на диване, свернувшись калачиком.
С трудом царапался рассвет. Я уже не ложился: охота была клопов кормить! Что-то ещё гнело душу, что-то не так. Похмелье? Нет. Что же? Скоре бы Дима просыпался, разъяснил бы. Вчера мы отъехали из Вецмилгрависа на двух тачках. Мы все-таки ухитрились с Валерой заглянуть в пару магазинов, безрезультатно, потом обьединились с рыбаками в винно-водочном магазине на Кришьян Барона, где заведующей работала жена одного из рыбаков. Магазин срочно перевели на переучет. Лучшего места для того чтобы отметить нашу встречу и вовзвращение на берег природа ещё не придумала. Потом мы очутились на другой стороне Двины в квартире Диминого друга. Двое рыбаков отвалили и мы вчетвером продолжали бухать, лучше не скажешь и ждать возвращения с работы заведующей винным магазином. Когда она пришла Валера ещё был в наличии. А дальше я не помню.
-- А дальше Валера собирался на вахту и уехал. А вот мы с тобой в ментовку загремели! -- подал голос Дима.
-- В ментовку? - не поверил я. -- Шутишь.
-- Ага, шучу. Ты что, не помнишь ничего?
-- Местами.
-- Мы с тобой после Валеры тоже отвалили, собрались в порт ехать. Сели на автобус. Тут тебе закурить захотелось. И закурил. Мы сзади сидели. Тебе один из пассажиров сделал замечание. Ты его послал. Он не захотел идти куда ты его послал. И несмотря на то, что я тебя держал (а Дима крепкий парень), ты вырвался и нанес ему удар в лицо. Это уже было в районе вокзала. Шофер и подрулил к дверям милиции, что на Гоголя, где Дом колхозника (Академия наук). Тут нас под белые руки и оттрелевали в отделение. Сидим у дежурного. Тот пишет бумаги. Тут тебя осенило, откуда что и взялось: встаешь, подходишь к дежурному, ни слова не говоря достаёшь четвертную, кладешь на стол и начинаешь собирать наши документы со стола. Я смотрю, дежурный офицер накрывает твою деньгу папкой. Тоже ничего не говорит. Я подхожу и сгребаю остальное: бутылку коньяка, нейлоновые концы (зачем я их потащил с судна, сам не понимаю), еще какой-то наш мусор и мы оба выходим опять же ни слова не говоря. Тут тебе приспичило: идем в яхтклуб, там и переночуем.
В яхтклубе кроме яхт были два катера: "Курс" и "Створ". Там были вполне комфортные условия для ночевки.
Ночью глубокой приперлись мы в яхтклуб. Вахтенный курсант долго не открывал калитку. Но, увидев, что я в форме, пропустил нас. Только я отвернулся, а тебя и нет. Где, что, ищем тебя. Я то в яхтклубе чужак, это ты там свой (я гонялся на "Драконах", на номере 306), а тут и нет тебя. Потом вахтенный обнаружил тебя в пожарном ящике: ты снял башмаки, свернулся в клубок и давишь хоря, не добудиться. Пошел я в портофлот за подмогой, вот с Васей тебя и перетащили на "Котельщик". Вчера еще и выпивали здесь, не помнишь?
-- Здесь помню, здесь не помню.
-- А чего ты Ваську расстригой назвал? Мент - расстрига обозвал. А он тебя честно волок на спине из яхтклуба.
-- Да, старался, старался, а тут еще и обзываются, -- подал голос Вася из коридора.
-- А кто ж ты, как не расстрига, -- припомнил я кусочек из вчера. -- Расстрига и есть. Ты же из ментов ушёл? Ушёл. Добровольно? Добровольно. Теперь ты как когда-то поп-расстрига: веру в бога потерял, а ты - в милицию. Кстати, а чего ты оттуда ушел?
-- Я же вчера рассказывал.
Наскоро попив чаю, мы с Димой покинули клопиный заповедник "Котельщик" и направились по Кирова на остановку 2-го автобуса, крейсирующего по маршруту Вецмилгравис-вокзал. Сели и поехали.
Этот, ныне кочегар Вася, учился до нас в мореходке. По неизвестной нам причине выперли его из нашей бурсы, скорей всего за неуспеваемость. И он завербовался на Север, аж в Тикси. И там устроился работать в милицию. А там наши ребята периодичести проходили плавательскую практику, четвертые курсы. И Вася как-то пару раз загреб в кутузку наших ребят. Не то по незнанию, не то специально душу отводил, но пришёл момент, что ребята шибко разозлились, зажали его как-то в темном углу и пригрозили: если сам по доброй воле не уйдет из ментовки, то они его сами "уйдут". Виданое ли дело: бывший курсант РМУ и - мент поганый! Да еще своих ребят травит. Ни в какие ворота не лезет. Вася и ушел по хорошему. И мало того вернулся в Ригу и устроился на "Котельщик". От какого-никакого возмездия это его не спасло. Пару раз, пострадавшие от Васи на Севере курсанты, отметелели его, но так, больше для порядка, беззлобно. Но пару зубов таки выбили. Вася как раз сейчас и щеголял щербатым ртом. Но это шло к его опухшей и прыщеватой морде. Теперь он стал ручным и был у мореходки на побегушках. Даже из милиции помогал вытаскивать ребят. Он, оказывается, до Тикси успел и в Риге поментовать. Куда то он опять потом съехал и следы его затерялись. Но какое-то время был довольно популярной личностью в треугольнике: яхтклуб-портофлот-мореходка.
На судне я сразу кинулся в машину: не было Валеры с ночи. После вахты на
всех парах кинулся в город. Но где мне его искать? Сунулся было на Кирова, на почту, там Ленка работал, что провожала нас с подругой Валеркиной в Калининград. Та позвонила подруге: нет, не был. Оттуда я прямым ходом завернул к сестрам-невестам на Дзирнаву: не обьявлялся. Начал обзванивать:вытрезвитель, морги - не отмечен. Кто-то надоумил меня, что в вытрезвителе и не ответят по телефону, только лично заинтересованному лицу. С тяжелым сердцем поехал я на судно - не появлялся Валера. Назавтра я поехал прямо в вытрезвитель, на центральный базар. Кстати, рядом же было и то отделение, где мы с Димой побывали. В вытрезвиловке, наконец, раскололись: был.
-- А теперь где?
-- В КПЗ.
Делать нечего, я к тете Саше за помощью. В доме ее жил начальник милиции Пролетарсого района, что на Палидзибас, и она его хорошо знала. Попытка забрать Валеру в свой участок провалилась: уже была дана прокурорская санкция на арест и следственные действия. Поздно мы к начальнику обратились, на день бы раньше. И покатила судейская телега.
"Неман" погнали на ремонт в Таллин и меня вместе с ним. Там я вскорости списался и вернулся в Ригу. Был назначен суд. Тут и Жан подвалил в Ригу на "Пулково". Раскопали мы кто будет судить Валеру. Один из заседателей оказался дядиным знакомым. Поговорили с ним: чем могу - помогу, ответствовал тот. Осталось дожидаться суда. Переговорили с адвокатом. Тот тоже ничего хорошего не обещал:
-- Поймите, ему по совокупности грозит от двух до пяти лет лишения свободы: ругался матом на улице в присутствии детей, сломал стол в помещении ДНД (добровольная народная дружина), там же нанес телесное повреждение сотруднику дружины и обозвал того жидом, оказал сопротивление властям. А тут еще этот Указ. Если бы не Указ, ну дали бы ему 15 суток. Еще и этот дружинник ни в какую не хочет забирать своего заявления. Жалко парнишку, но год ему обеспечен.
Так оно и оказалось, несмотря на блестящую речь нашей общественной защитницы Сигмы. Орлова Галина Константиновна была нашей любимой преподавательницей по не самому любимому предмету -- сопромату. Отсидела на Севере порядочно при Сталине. Прихрамывала на одну ногу и этим напоминала знак из сопромата - сигму. Курила папиросы "Беломор". На нее вся надежда была. В перерыве заседания увели Валеру конвоиры. Жан попытался передать ему сигареты 10 пачек "Примы". Шедший сзади узкоглазый конвоир ударил Жана по рукам и сигареты рассыпались. Жан было бросился на этого попку, а тот не будь дурак и предложил Жану: пошли. Жан ринулся вслед и я его не мог остановить. Я знал по опыту, что Жан дерется до исступления. Кинулся было за ним, но в ожидалку, где последственные с конвоирами дожидаются решения суда меня не пустили, только Жана. Минут через 15 вышел Жан весь белый.
-- Как я удержался и не размазал его по стенке - не знаю. Скачет передо мной этот гнус и гавкает: ну, ударь, ударь меня! Этого шибздика соплёй перешибить можно. А ментов там в этой дежурке человек десять ушивается. А этот прыгает, маука! Убью гада. Выслежу и убью.
-- Ладно, Жан, успокойся. Пошли в кафе, отметим.
Дядя Федя, я, Жан, Николай пошли в кафеюшник за углом. Тетя Саша с Аней остались караулить в суде. Приняли мы по сто грамм и еще по пятьдесят водочки уверенные в положительном решении суда, так на нас подействовала речь Сигмы. Жан все никак не мог успокоиться. Из обьяснений в суде: на нашей той вечеринке Валера перепутал двери и вместо туалета вышел на улицу, во двор. Там в песочнице игрались дети. Валера к ним подошел, тоже поиграться захотелось. Матери разволновались, тут случился дээндэшный патруль. Забрали его, а дальше по накатанной схеме все пошло. Мы обсуждали и гадали что определит суд. Почему-то все были уверены, вернее, надеялись: оправдают. Рано радовались: дали год. Сигареты уже мне удалось передать Валерке.
-- Держись, Валера, мы с тобой. Валера слабо улыбнулся. Жан через моё плечо проронил косоглазому: озирайся по сторонам, черножопый!
Тот было дернулся, но поспешил за Валерой. Жан его таки достал уже не знаю каким способом, о чем и сообщил мне только что:
-- А я его уделал, того, узкоглазого. От души уделал.
Значит мы с Жаном об одном и том же думали тут у ворот тюрьмы все это время.
-- Ну и как?
-- На коленях ползал, пощады просил.
-- Я в этом не сомневаюсь, как ты его нашел?
-- Васька из портофлота помог мне его вычислить. Я в этой караулке имя его узнал, когда меня завели. Напарник окликнул. Редкое имя: Давлет. А там дело техники.
-- А чего не сказал раньше?
-- Да противно было.
Вот и прошел год без месяца. Валеру выпускают на месяц раньше за хорошее поведение. Тюремная одиссея Валеркина легла в основном на плечи тети Саши. Она нам обоим была за маму.Передачи ему таскала. Родителей Валеркиных из Сибири принимала. (я уже в море тогда был, практика продолжалась). Правда, досталось и мне.
После суда пришел я опять к Гриммаловскому. Принес отчет за первую часть практики и характеристику от рыбаков. Положительную, впрочем.
-- Ну что, Дворников, показали вы себя так показали... Я имею в виду вас с Эринцевым. Друга в тюрьму засадил, а сам думаешь по верхам проскакать? Н-е-е-т, так не бывает. У меня во всяком случае. Пойдешь в портофлот на исправление, на СПК-24, там мотористы требуются. На два месяца. Как себя покажешь(!), так и будет. Да что это я, показать вы себя уже показали, начиная с "Калуги", а теперь придётся доказывать, что тебя можно в загранку выпускать. Ты же по наклонной скатываешься: пароходство, тюлькин флот (так он и сказал:тюлькин!), портофлот - дальше некуда! Вернее есть, где уже друг твой обретается. Кстати, сколько ему дали, что-то я не припомню?
-- Год дали.
-- А светило от 2-ух до 5-ти. Спасибо скажите Орловой, что год всего впаяли. Самый веселый возраст: от двух до пяти, как считаешь, Дворников?
Я молчал. Гриммаловский любил поизгаляться над нашим братом. Конечно, расстроился. Хотя мог ли я рассчитывать на лучшее. Но -- портофлот! И как до него, Гриммаловского, дошло, что мы гуляли вместе? Но на меня ведь никакого криминала не было. Не стал я сопротивляться. На душе было угарно. Да и мне радостно было пострадать, может Валере от этого станет легче. Да и по совести, было за что.
-- В общем, руки в ноги и к начальнику портофлота, я ему сейчас позвоню.
Так я попал на СПК-24, самоходный плавучий кран. Где-то я о нем писал в одном из рассказов.
Наконец отворились ворота и Валера вышел на свободу! Гип-гип ура!
Мы обнялись по братски. Валера был в курсантской форме, в которой он и попал в тюрьму, только что лычек у него на левом рукаве осталось три, а у нас - пять. Да еще Валера был в бушлате, а мы еще по летнему, в суконных фланельках.
-- А Горбачев где? - поинтересовался Валера.
-- Позже подъедет к дядьке Феде. Там стол готовится, едем.
С этого начался пятый курс. Нет, однако, начался он с первого дня, когда я направился в училище. А было это числа 3-го сентября. Не спешили мы в альма-матер. Кто еще с практики не слез, кто отпуск догуливал. Весь сентябрь подтягивался контингент. И вот я иду мимо учебного корпуса, смотрю, за кустами сирени под учебным корпусом торчат чьи-то ноги. Вполне курсантские ноги, тогда ещё две. (Юра, их обладатель много позже потеряет к несчастью, одну). Подошёл поближе, присмотрелся: лежит Юра Гуркин с повязкой дежурного по роте на руке. Отдыхает. Растолкать его не получилось. Что ж, не впервой, завалил я его на спину, благо Гуркин был самый маленький в роте, но тут то я почувствовал, что прибавил Юра в весе за год, заматерел. Через проходную прошел без препятствий, нас, старшекурсников, пока не трогали. За наше отсутствие в училище ввели военную кафедру и и теперь кроме лычек на левом рукаве (соплей) на плечах у курсантов красовались аккуратные полупогончики.
-- Где тут седьмая рота расположилась? - спросил я у вахтенного. Первые три курса мы жили над клубом сразу с парадного хода по главной лестнице. Два кубрика (4-ый и 5-ый этажи) по 45 человек. Теперь там жила другая рота, не то 9-ая, не то 10-ая.
-- Через внутренний двор, налево. 4-ый и 5-ый этаж.
Жилой корпус имел эллипсоидную (ромбовидную) форму с колодцем, внутренним двором. По периметру и располагались кубрики, еще столовая и камбуз на два этажа (вход со двора), клуб, высотой в два этажа с балконом, библиотека, санчасть, спортзал (под ними), где мы жили первые дни на первом курсе, пока нас держали на карантине, стригли и дезинфицировали. Спали мы там на двухярусных койках.Там то я и сошелся с Эринцевым. Валера играл на гитаре и этим покорил меня раз и навсегда. С Валерой Горбачевым мы поближе познакомились, когда вернулись из колхоза. Сблизило нас фотодело, которым увлекались оба Валеры. И мы примкнули к Эвалду Ниперсу из 6-ой роты. Эвалд был заведующим фотолабараторией. Последняя находилась в учебном корпусе. Так у нас появилось свое легальное помещение, где мы могли уединяться и заниматься чем угодно, кроме фото. Там же был у нас магнитофон. Кстати, "Море слабых не любит" озвучивал я. Для закрытого учебного заведения это был большой плюс (такое блатное место). Потом уже Горбачев командовал лабараторией до самого выпуска. Жан появился на 2-ом курсе после девятого класса. Сперва я с ним чуть не подрался в строю, по дороге из кубрика в столовую, потом мы подружились. И так мы четверо и сошлись.У нас первые два курса в основном шли школьные дисциплины за среднюю школу.
Я поволок мирно спящего Гуркина через невысокую дверь в углу вестибюля, ведущего во внутренний двор. Во дворе же сообразил, что тяжело мне будет трелевать наверх, на третий этаж дежурного по роте.
-- Эй, вы, -- окликнул я двоих первокурсников, случившихся как раз под руку. -- Подмогните. Ребята без лишних вопросов подхватили Юру под микитки и поволокли наверх. Кто-то из наших, уже вахтенный у тумбочки, тоже дремал себе на этой тумбочке. Я расшевелил его:
-- Что за безообразие такое! Дежурный валяется в кустах! Ты спишь тут! А если знамя ротное свистнет враг? Или телевизор? - прикололся я к недоумевающему Ильину.
-- Поставили нас дежурить, мы первые попались с Юрой. Уже вторые сутки дежурим. А все появляюися, только водку пьют с нами и линяют, некому сдать вахту. Саня, постой, -- начал было снимать повязку Ильин.
-- Да ты что! Я же охраняю дежурного по роте. Я его заместитель сейчас. Где его кубрик и мой, кстати? - не дал я разогнаться Ильину.
Положили мы Юру на койку в ближайшем кубрике.
-- А выбирай где хочешь. Кое-кто уже занял позиции.
Я забрался на пятый этаж и нашел себе на 12 персон кубрик. Три койки отметил себе, Горбачеву и Жану. Более комфортабельные на 4-6-8 человек были уже забиты. Или там оставалось по одному, много -- два мест. Так мы и жили там разношерстно на 5-ом курсе: из разных групп курсанты. Да и жили в общем условно. Ночевали не все и не всегда. Некоторые переженились, даже детей нарожали, другие невестами обзавелись. Жан тоже успел окрутиться. Но Элга его жила в общежитии университета. Потом уже они сняли комнату на Аусекля, недалеко от училища.
Итак, 18 сентября, бабское лето, извините - бабье. И мы собрались у тетки, вся родня и Валера Горбачев подвалил. Пошло веселье. Воспоминания о прошедшем годе. Мораль со стороны взрослых. Планы на будущее. Я это передаю в общих чертах, не пробуя реконструировать прошлое. Моя задача высветить сколько можно нашу ту жизнь через наши судьбы в какой-то мере. Поэтому если я какие-то факты больше выражаю, то только из-за того, что они больше запомнились и только. Ведь были события и факты поважнее. Но может быть и эти детали дадут какое-то представление именно о мореходке. О ней, родной. И это в какой-то мере выразит и высветлит жизнь не только нашей четверки, но и других ребят. У всех было свое. Но было же и общее.
Все мы тогда курили, кроме Жана. В разгар веселья Жан вдруг вызвал на кухню Горбачева. Тетя Саша заметила что-то нехорошее и тоже двинулась на кухню. Там Жан "перевоспитывал" Ваньку в своём стиле, кулаками. Тетя разругалась и выгнала их из кухни. Жан с тех пор стал для неё фашистом. А дело было вот в чем. Валера Эринцев спросил у Жана: а правду говорит Горбачев, что пришлось продать какую-то его вещь, чтобы организовать это веселье? Бедный Ванька, он это сбрехнул на волне общего веселья, чтоб стать еще ближе к нашему страдальцу. Чобы как-бы извиниться, что он не встретил о его вместе с нами. Да. Язык мой - враг мой. Кем сказано? Пришлось Жану восстановить справедливость. Горбачев не обижался. У нас, кстати, еще когда мы только подружились, было заведено по каким-то дням исповедоваться друг перед другом. С моей подачи завелся у нас этот обычай. В фотолабаратории мы высказывали друг другу свои претензии и обиды, если таковые были, и натурально каялись. Были, конечно, и споры, потому что, на разные вещи мы смотрели по разному, все-таки. Не помню уже как долго это длилось, но надеюсь, пользу принесло всем нам. Наша четверка воспринималась как одно целое и это все знали, вся рота.
Так вот мы отметили день освобождения Эринцева. Потом разбежались. Мы остались с Валерой у тети, помогли ей убраться. Добавили еще с дядей Федей на посошок и пошли на Горького к Ане, ихней дочке, ночевать. Захватили с собой гитару. Не доходя до школы, где работал дядя, заприметили двух болтающих подруг. Одна торчала в окне на первом этаже, а вторая стояла снизу.
-- Привет девчонки, пойдем прогуляемся! - предложил я без особой артподготовки. Настроение было прекрасное, тянуло на подвиги.
-- Очень надо, -- почти враждебно донеслось сверху. Это была гордячка Галка Константинова.
-- А вы сыгрйте что-нибудь, может мы и согласимся, -- смягчила галкин тон Таня, как мы позже узнали.
Валера сбацал под гитару: Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела... известную блатную песню. Потом: "Медузу", душещипательный морской романс
Правда, насколько можно, тихо.
-- Ну, как, нравится?
-- Очень, -- искренне ответила Таня. -- Может в самом деле пройдемся? -- обратилась она к Галке.
-- Нет, поздно уже. Может в другой раз. Пока.
-- Тогда я тоже домой пошла. До свидания.
-- А мы вас проводим, идет? -- не отставал я.
-- Идем. А куда вам?
-- Нам на Горького, 129.
-- Так это ж рядом. Я на Мичурина живу. А ваш дом напротив моего, через двор.
И мы пошли вместе. По случаю того, что танина мамаша одыхала в сей исторический момент на юге, то было в самый раз зайти в гости. Мы и зашли. И даже чаю попили. Тане нравилась гитара. Спел и я свою любимую "Не бродяги, не пропойцы". Как нам Таня поверила и так запросто пригласила! Это подняло ее в наших глазах. Мы вежливо откланялись. Для одного дня хватало впечатлений. Перешли через двор, поднялись к Ане на пятый этаж. Пошли курнуть на балкон, глядим и Таня в окне торчит. В потемках там не разберешь, но грустная она какая-то была. Так нам показалось. -- Иди, Валера, тебе как раз после года-то надо развеяться, -- предложил я Валерке. Валера подумал-подумал:
-- Да нет, Саня, греби ты. Она на тебя глаз положила. Да и я еще в себя не пришел. Иди.
Ладно. Курим. Аня ещё на стол что-то собирала. Таня горюет себе на своем пятом этаже. Горит одинокое окно. Жалко девушку. Потушил я сигарету: иду!
-- Куда ты? - догнал меня в прихожей голос сестры.
-- Приключений на ж... искать!
-- Вернись! Только один искатель освободился, второй обьявился.
Меня уже след простыл, только пыль из под копыт.
Так начался для меня пятый курс.
Центр наших увеселительных мероприятий переместился временно на Мичурина. Обычно мы собирались на Аусекля улице у Инны М. Она была подружкой Славы Соболя, отбывавшего в это время практику, как и мы год назад. Слава играл в духовом оркестре, как и Валера. Аусекля была в полшагах от мореходки и это было большим плюсом. Пока мать Тани отдыхала на юге, мы жили вполне вольготно, семейной жизнью. По утрам я отправлялся на занятия, а после возвращался, да не один, с друзьями. Бомбили сады и огороды за ипподромом на Малпилс, где жила тётя. Закатывали пирушки у Тани. Попробовали как-то устроить вертепчик на так вовремя подвернувшейся жилплощади, но Таня твердо заявила, что бордель не намерена устраивать у себя в квартире. Так мы и жили. Приехала мама. Мы не секретничали по поводу своей безгрешной жизни, но я перебрался в мореходку. Вроде все налаживалось к лучшему, пошли посылы о женитьбе. Правда тетка моя уши мне прожужжала сплетнями о Тане. Она училась в той же школе, где работали и тетя, и дядя. Им ли не знать. Таня как раз в этом году школу окончила и будучи лето пионервожатой в лагере, схлестнулась с таким же вожатым. Но это меня до поры не трогало. Таня была добра, покладиста, смиренна и любила меня. Обо мне этого с точностью до запятой сказать было нельзя. Cомнения скребли душу.
Пример Валеры не только не обескуражил нас, но еще более раззадорил. Кровь кипела. С практики оставались кое-какие запасы и мы гуляли вовсю. Лобой мало-мальски подходящий повод приводил к пьянкам-гулянкам. Как-то загуляли у Инки и пошли провожать Соболя сестру на такси. Подошли к стоянке на углу Кирова и Райниса. Ждем. Подъехал мотор. Эта малолетняя Ленка ни за что не захотела ехать к себе на квартиру, хотела продолжить праздник. Мы попытались силой её затолкать, -- не тут -то было! Подняла она крик. В центре этих Пяти наших углов (здесь сходились четыре улицы: Свердлова, Стрелниеку, бульвар Райниса а Кирова пересекала эти разбегавшиеся улицы) находился милицейский дежурный пост. Они то поинтересовались: в чем дело? В итоге нас забрали на этот пост. Я успел передать Инне свой нож-самоделку с выкидным лезвием. Но, как потом оказалось, девушек наших увезли на исследование(!). Нас троих: меня, Жана и Валеру поставили к стенке и вызвали машину. Двое было их там на посту, ментов. Один вышел и Жан предложил: давай им навешаем и смотаемся. Оставшийся мент среагировал мигом, услышал, гад. И за кобуру:
-- Только попробуйте, салаги, я вам мозги повышибаю!
Мы присмирели.
Приехал воронок за нами. Поехали. Вот дела! Валера только вышел и на тебе: опять кутузка и ни за что при том. Единственное, поддатые, но не клиенты же для вытрезвителя! Ладно, выходим. Привезли нас в родное отделение Пролетарского района, на Палидзибас. Тут выходит из кабины дядя Андрей, дяди Феди корешок и сосед:
-- Саша? А ты как тут оказался?
-- Стояли, никого не трогали...
-- Ладно, идите.
В отделении заставили нас писать обьяснительные. Что мы там писали, я не помню. Дежурный начинает смотреть наши документы и обьясниловки. К Жану обращается:
-- Фамилия?
-- Мелнис.
-- Твоя? -- на Валеру указывает.
-- Эринцев.
-- Твоя? -- на меня.
-- Дворников.
-- Нет тут такого, -- заявляет дежурный.
У меня все похолодело внутри. Я же предъявил не своё курсантское удостоверение! У меня было удостоверение одного приятеля, который был из училища исключен и вообще был из другого города. Не помню уже каким образом оно попало ко мне, кажется сам этот дружок и вручил мне его на прощание. И несколько раз оно меня выручало в щекотливых ситуациях. А тут, кажется, приехали!
-- Да кличка это у него такая, Дворник, товарищ лейтенант. Метелкин он, -- на голубом глазу заявил Валера. Ребята знали об этом моём удостоверении.
-- Метелкин, Метелкин я, извините, товарищ лейтенант, задумался, -- с облегчением выдавил я.
-- "Я, Метелкин, -- стал зачитывать мент, -- находился на стоянке такси...". Мент посмотрел в удостоверение: да, Метелкин А.Г. На фото я был очень похож на оригинал, что и подвигнуло меня когда-то сохранить это удостоверение.
Тут зашел в дежурку дядя Андрей. Собрал наши документы и отдал их нам. -- Марш отсюда! Чтобы я вас здесь больше не видел. И к дежурному -- Да нету там никакого нарушения, я проверял. Этот вот мой племянник, -- показал он на меня. Собрал он наши обьяснительные, засунул к себе в карман и ко мне: завтра придешь домой, отчитаешься, понял?
-- Понял, как не понять, дядя Андрей. Мы счастливые рванули со всех ног. Повезло! И крупно при том. Еще появился повод! Назавтра я в фотолабаратории торжественно сжег метелкинское удостоверение. А ножик Инка не вернула, сказала, что выбросила его по дороге. Их оказывается обследовали на предмет потери невинности. Ленке было лет пятнадцать. Да и Инка недалеко от нее ускакала. Но лет 17 ей было. Невинность свою доказали. Теперь можно было спокойно жениться заинересованным лицам. Позже Инка призналась, что нож сохранила, но мне все равно его не вернула. И правильно сделала.
Между тем жизнь продолжалась. Шли учебные занятия, лабораторные работы, курсовые, отчеты и так далее. Стали нас потиху вояки зажимать. Понагнали их в наше отсутствие. Командиры рот были не ниже майоров и капитанов третьего ранга. Майор Донин, зам начальника училища по ОРО (организационно распорядительный отдел, так кажется), оказался Таниным дядей и это не добавило мне энтузиазма. Про наше знакомство он не догадывался. Мама же, Людмила Васильевна, (я это уже раньше знал) работала как раз в отделении на Палидзибас, старшим лейтенантом милиции. Отца Таня не застала на этом свете, он погиб до её рождения. Тоже работал в милиции. Таня показывала его могилу, это было в центре города по Миеру. (Гораздо позже я познакомлюсь с одним писателем из ментов. Он взял себе псевдонимом фамилию Таниного отца, латыша. Он знал его. Рассказы этого писателя мне понравились).Такой вот сложился расклад к апогею наших отношений с Таней. Чем дальше заходили эти отношения, тем меньше хотелось жениться. Чувствовала это и Таня. Мы и не строили таких особых планов, но они были. Я мечтал поступать на философию после училища. Таня, собиралась по маминым стопам устроиться в милицию. Тут то я и развернусь! Сюжетов милицейских будет до горы и я займусь литературой. Море -- по боку!
Валера устроился на учебно-рыбацкое судно, кажется "Кустанай" и перебрался на него в Вецмилгравис. Перевелся на заочное отделение и приступил к учебе. Он его благополучно закончит, потом армия (стройбат) в Сибири и возвращение к себе в Борзю. Но мы еще увидимся.
По возвращении Людмилы Васильевны с югов устроила она как-то вечер знакомств. Были приглашены и мы с Валерой. Компания была из интеллигентов. На столе стояла бутылка сухого, какая-то наливка и бутылка коньяка. Это было на все-про все, на целый вечер. А людей было человек 8: тетушки, бабушка с дедушкой. Все родня. Я понял это как смотрины, раз мы приглашены. Хорошо у нас с собою было: бутылка водки, которую мы предусмотрительно не выставили на стол и на перекурах ее и одолели с Валерой. Тогда только развеселились и увлекли почти чопорных старушек. Вещи мы свои предварительно убрали перед маминым приездом, но гитара осталась. Пошли песни. Надо сказать, что Валера не только знал блатные песни, но и народные. Они там в Сибири очень уважают это дело. Дошла очередь и до "Славное море, священный Байкал". Один из дедушек ещё с родителями жил когда-то в Сибири еще до революции и помнил эту песню, как ни странно это бы показалось. В общем, мы понравились Таниной родне, а та в свою очередь, нам. Хороша еще, Донина не было. Разошлись все довольные.
Тут приходит мне письмо из Молодечно. На третьем курсе я познакомился с очень красивой девочкой. Звали её Люда Колганова. Она ехала в Таллин к знакомым, а я ехал в Ригу. Ходил когда-то такой замечательный уютный поезд Таллин-Рига-Минск. И вот мы познакомились. Она заканчивала школу и собиралась поступать в БГУ на журналистику. Занималась гимнастикой, имела кандидата в мастера и вообще была соткана из одних достоинств и прелестей. Знакомство наше не продолжилось, перебросились парой открыток почтовых всего-то. И тут, по прошествии полутора лет, письмо. А в письме и пишется, что провалилась она на экзаменах в БГУ, жизнь пропала, стыдно смотреть в глаза знакомым и она решила переехать в Ригу, начать новую жизнь, устроиться работать и готовиться к новому поступлению. Письмо я зачитал своим друзьям.
-- Приедет сюда -- тягайся с ней, -- Жан.
-- А хорошенькая? -- Валера Горбачев.
-- Съезди Саня сам к ней, -- Валера Эринцев.
И вот в один из подвыходных дней собираюсь я в Молодечно. Это через Литву переехал и тут тебе Молодечно, в Минской области. В пять вечера сел, и в час ночи на месте. Снарядили меня по полной программе. Горбачевский серебристо-зелёный галстук не забуду никогда. Ехал я как попугай ряженый. На вокзал пришла и Таня с бутылкой водки, хотя я настрого наказал ей, чтоб не приходила. Я ехал, якобы на пару дней домой, в Молодушу. Молодуша - Молодечно... Стыдно мне стало. Таня даже извинилась. Я ещё не знал, что под ее внешней невозмутимостью и смирением бушуют нешуточные страсти. "В тихом болоте" -- это о Тане. Проводили они меня с Валерой, я и поехал, как цыган на ярмарку. Глубокой ночью встретила меня Люда. Приехали в частный домик. Представила меня матери, не спавшей еще. В зале был накрыт стол. Отправила Люда маму на покой. Чувствовалась, что в семье верховодит она. Сидели мы недолго и разошлись по комнатам спать. Назавтра был чудесный осенний денек с теплым ласковым солнцем. Утром я познакомился с отцом-железнодрожником, который вскоре и ушёл на работу. Мать осталась хозяйничать, а мы с Людой отправились на прогулку по окрестностям Молодечно. Нашли себе уютную полянку. Шарма и обаяния в этой девочке хватало, но и гордости, судя по письму и поведению. Но все же дошло и до поцелуев. Тут пионеры выскочили и давай гоняться друг за другом. И так и крутились назойливые, пока нас не выжили совсем из этой поляны.
Вечером мы пошли в кабак. Людины друзья нас пригласили на какой-то их праздник. После кабака было еще застолье дома, поцелуи, кровать, слёзы, глупые мои обещания жениться хоть в сию секунду и остальные сопли-вопли. Назавтра проводила меня Люда на поезд с подругой и взяла с меня обещание, что на ноябрьские праздники я приеду с приятелем и непременно в морской форме. О том, что ехать ей в Ригу уже вопрос не стоял. Забегая вперед, скажу, что мы поехали таки с Горбачевым, как и договаривались, в форме, всё как положено. Но так нализались спирта в вагоне-ресторане со знакомым моряком, что только в Гомеле очухались, на конечной станции. (Куда, если честно, я больше стремился, чем в Молодечно). Мы с Валерой мотанули в Малодушу. А девушки наши молодечненские бегали ночью по вагонам, но так и не нашли нас, так как, как мы где-то на третьих полках валялись. Вагон для нас был, как всегда в те благословенные времена, общим. А народу на праздники, как всегда, битком. Получил я письмо с упрёками по возвращению в Ригу от Люды. Ответил, покаялся. И со временем заглохла наша переписка и все остальное.
Стоял октябрь. Как-то ночью будит меня Жан.
-- Шурик, вставай, иди в лабораторию, Танька там.
-- Чего? -- спросонья, не врубаясь в смысл спросил я.
-- Вставай, выйдем.
Я встал, вышел в трусах в коридор.
-- Танька твоя в лабаратории.
-- Что она там делает?
-- Иду я от Элги полчаса назад. Уже почти рядом с мореходкой смотрю на лавке сидит девушка с парнем. Присмотрелся: Таня, на ней пиджак наброшен. Я с вопросом, уже хотел парня этого отметелить, а он мне и заявляет, что часа два назад вытащили он и его друзья Таню из Даугавы и теперь он боится её оставить одну: грозится утопиться. И замерзла вся, мокрая. Ну я её и забрал, провел через проходную и оставил в фотолабаратории. Так что иди. Да, захвати бушлат.
Я окончательно проснулся, вернулся в кубрик, оделся, прихватил бушлат с вешалки и поспешил в лабораторию. Накануне мы все сидели у Инки. Были оба Валеры, Жан, подруги Инкины и кутили. Веселились вовсю. Тут в разгар праздника Таня вдруг выскакивает из-за стола и убегает. Я и бровью не повел. Продолжал себе веселиться. Потом мы начали разбегаться кто куда, а основной состав двинул на улицу прогуляться. Чаще всего мы ходили в парк за мореходкой или на набережную. В подъезде на меня неожиданно налетела Танька, надавала мне пощёчин и вновь исчезла. Больше мы её не видели. А она сразу бросилась на набережную, а там сразу в воду. Случилась рядом компания студентов, один бросился за ней и вытащил из реки. И вот она обнаружилась. Бедная Таня!
В лаборатории я нашел с полбутылки водки, заставил Таню выпить и сам принял на грудь. Замерзла она и перенервничала. Стал я её успокаивать.
-- Ты Инку любишь? -- начала она, когда пришла в себя и согрелась.
-- Да что ты говоришь, у неё Слава есть. На практике сейчас.
-- А что ты на неё так смотришь?
-- Как?
-- А вот так! -- Таня расширила глаза и стала хлопать ресницами.