Полгода назад, не выслужив пенсии, я уволился из органов внутренних дел. Подписывая заявление об уходе, непосредственный начальник сказал мне обидную фразу: "Наконец трус обрёл стойкость характера. Совершил мужественный поступок". Я не обратил внимания на его издевательские слова. Трусом в понимании руководителя был тот, кто боялся брать взятки. С одной стороны, над моей честностью он смеялся, с другой побаивался. Долго это продолжаться не могло. От греха подальше, я решил уволиться.
Получив лицензию, я занялся частным сыском. Человек, в чьей конторе я подписал договор, при трудоустройстве обещал мне горы золотые. Но на деле получилось, что мы с женой, как и прежде, еле-еле сводили концы с концами. Жена работает врачом в больнице, зарплата маленькая. Да ещё часто приходится сидеть на больничном с младшими детьми. Старшая дочь, Марина, живёт отдельно. Она окончила колледж, преподаёт в средней школе, в младших классах. Собиралась поступать в институт на заочный факультет, а он платный. Просила у меня с женой деньги на учёбу. Собственно, из-за этого, а не из-за разногласий с начальником я и уволился. Ушёл от соблазна. Дело в том, что мне предложили крупную взятку. В голове ядовитой змейкой мелькнула мысль: "А что? Начальник будет только рад. Ему выделю долю малую и дочке на образование хватит. Да ещё и младшим детям на игрушки и конфеты останется". Как только появилась в голове эта мысль, я сразу же написал заявление об увольнении. Тут только сверни с прямой дороги, - погубишь и себя, и близких. У меня хорошая жена, она решение уйти поддержала. Но вот Марине в её финансовой просьбе пришлось отказать. Супруга, жалея меня, сказала ей по телефону: "У папы чёрная полоса. Со службы уволился. Пока он ещё на новой работе освоится. Ты уж с институтом подожди". И дочка с ней согласилась.
Тётке, Марье Степановне Фирсовой, в прошлую субботу исполнилось семьдесят лет. Я заехал к ней, чтобы поздравить.
В своё время тётя окончила три факультета, причём бросало её из стороны в сторону. Юридический и физико-математический факультеты МГУ, сценарный во ВГИКе. Была замужем пять раз. С мужьями ездила на рыбалку, охоту, посещала футбольные и хоккейные матчи, не говоря уже про кино и театры. Её всё интересовало. Она и в семьдесят была молода душой и в хорошем смысле неугомонна. Главным же её талантом было умение объединять вокруг себя людей. Поэтому среди гостей были все её мужья, а также сокурсники: правоведы, физики, математики и кинематографисты.
Мои намерения были просты. Я хотел поздравить Марью Степановну и скорее отправиться по делам. Но её плотным кольцом окружили обожатели, не скупившиеся на комплименты. И несмотря на прилагаемые мной усилия, я долгое время не мог к имениннице подойти. Наконец настал торжественный момент. Тётка всех поблагодарила и, дав мужьям команду хозяйничать, пригласила гостей за стол. Меня же, взяв за руку, увела в отдельную комнату.
Первым делом осведомилась, как поживает моя старшая дочь.
Вместо объяснений я набрал номер Марины и поставил телефон на громкую связь. Услышав поставленный, уже совсем не детский голос, тётка оживилась.
- Мариночка, здравствуй. Это Маша говорит. Как твои дела, родная?
- Всё хорошо. С юбилеем тебя, бабуся.
- Спасибо, родная. Будь молодцом. Смотри, кредитов не набирай! А то сейчас мода пошла. Молодёжь свои дни рождения в замках старается справлять или в загородных, роскошных домах. Для чего влезают с головой в кредитную кабалу. Короче говоря, не гонись за лёгкими деньгами. Деньги - штука лукавая, всегда обманут, счастья не принесут.
- Это да, - согласилась Марина.
- Расскажи, как твои ученики?
- Мои ученики хорошо живут. Нервы мне трепят.
- Тебе надо с учениками научиться хорошо, мирно жить. Друг друга беречь. Ты интересные уроки давай для них, чтобы это было увлекательно. Чтобы тебя всегда помнили. Главное, не надо вредничать. Понимаешь?
- Да.
-Ты в этом году собираешься в институт поступать, совершенствоваться? Или тебя пока всё устраивает?
- Я планирую, но на институт же нужны деньги. Я откладываю. Если нужная сумма соберётся, то в этом году буду поступать. Если буду понимать, что вложив все средства в институт, не будет хватать на еду, то чуть-чуть подкоплю и в следующем году поступлю.
- Молодец. Я тебе перезвоню.
Не успел я убрать телефон, как в комнату ворвался раскрасневшийся седой мужчина в чёрном костюме и белой рубашке. Как впоследствии выяснилось, это был профессор Пётр Николаевич Пупсик.
Не обращая внимания на моё присутствие, он стал плакать и жаловаться тёте Маше на женщину, бросившую его с новорождённой дочерью двадцать с лишним лет назад. Я не знал, что предпринять. Находясь в оцепенении, сидел и слушал.
- Катька плохой человек, - говорил Пётр Николаевич, - оставила мне Иришку, а сама с молодым любовником уехала в неизвестном направлении. С тех пор о ней ни слуху, ни духу. В голову не помещается, как женщина, мать, могла на такое решиться. Свою дочь, родную кровиночку, променять на кобеля.
- Петя, не кипятись, - пыталась успокоить его Марья Степановна. - На первый взгляд она поступила плохо, эгоистично и жестоко. Но если взглянуть с другой стороны, ты в её глазах уже тогда был пожилым человеком, если не сказать, стариком.
- Ну и что?
- Как что? Но она-то была молодая. При этом, забеременев от тебя, Катерина не сделала аборт. Сохранила жизнь твоему ребёнку и теперь у тебя есть Ирина. Дочь, на которую ты наглядеться не можешь. Тебе есть для чего жить, есть о ком заботиться. А Катька прямо тебе говорила, что жить с тобой не будет. Что её влечёт свобода, новые знакомства, новые эмоции.
- Но как же быть с материнским долгом? Я такой свободы никогда не пойму. И Ириша ей этого никогда не простит.
- Ты за дочку не решай. А что касается тебя. Ну, не хотела она жить с тобой, не в её нраве быть привязанной к одному месту, даже к ребёнку. Катя сама ещё была ребёнком. Я её не осуждаю. Осталась бы с тобой - опустилась или стала б гулять. Было бы лучше?
- Но она же любила меня!
- Любовь непостоянна. Была любовь и прошла. Она тебе отдалась, забеременела. Пока жила у тебя, вынашивая ребёнка, узнала тебя лучше и разочаровалась. Не обижайся Петя, но ты всегда был занудой. Дело молодое, увлеклась другим, в чём с простосердечием тебе и призналась. Нельзя насильно удерживать человека, разлюбившего тебя. Невозможно контролировать чувство другого. Я тогда тебе говорила и сейчас скажу - смирись. Вместо того, чтобы жить сегодняшним днём, ты тоскуешь о прошлом. Все эти двадцать с лишним лет, что ты делал? Ты мучился и до сих пор продолжаешь грызть себя. Все мысли, все воспоминания у тебя только о ней. Смотри, заработаешь смертельную болезнь, Ирочку кто на ноги ставить будет. Прости Катю и отпусти. Ты и знал-то её меньше года.
- В душу эта змея мне запала. Мне она виделась прекрасной девушкой, Ундиной. Я поверил ей, а она меня предала. Такое разве можно понять? Разве возможно такое простить?
- Я ему одно, он мне другое. Веди себя не как подросток, а как взрослый. Прими, наконец, выбор другого человека, смирись. К тому же ты её на двадцать пять лет старше, и её уход от тебя закономерен. Спасибо ей скажи за ребёнка и забудь.
- Я просто пытаюсь поставить себя на её место и понять не могу. Ну, как так, взять и вычеркнуть своё дитя из жизни. За столько лет ни письма, ни звонка.
- Ты опять за своё. Я больше на эту тему разговаривать не стану. Ты свихнулся на уходе Катьки, если нравится - мучайся дальше. Я в твоём сумасшествии участия принимать не хочу.
Тётка силой выставила профессора из комнаты. Выслушав мои поздравления, она вышла со мной в коридор и сказала:
- Володя, ты инициативен, у тебя большие возможности. Отыщи ты этому простофиле Катьку. Видишь, что с немолодым человеком делается. А я в ответ на твоё внимание к моей просьбе, Мариночке оплачу обучение в институте.
Записав данные Петра Николаевича и Катерины, я предупредил:
- Ничего не обещаю.
- Не надо обещать, - ответила тётка, закрывая за мной дверь, - сделай.
Уже через три дня я отыскал "Ундину" Пупсика. Катерина Карповна Калмыкова оказалась некрасивой, неопрятно одетой, опустившейся женщиной. Под вымышленным предлогом я напросился к ней в гости. Но узнав её ближе, открыл истинную цель своего прихода. Мы пили чай с лимоном в крохотной комнатке, заставленной старой мебелью и хозяйка откровенно рассказывала о своих недолгих взаимоотношениях с Петром Николаевичем.
- Ревновал к каждому столбу, - тяжело вздыхая, начала Калмыкова. - Сколько я с ним на этой почве ругалась, сколько нервных клеток потратила. Говорила ему, не подозревай меня в том, в чём я перед тобой не виновата. Будет только хуже. Любовь не живёт в условиях тотального контроля. Она должна быть свободной и добровольной. Пупсик мне целую лекцию прочёл про общепринятые нормы поведения супругов, о правилах приличия. Напомнил, что человек должен нести ответственность за свои поступки. Спрашиваю: "Даже за те, которые не совершал?", - молчит. В конце концов, меня его ревность доконала. Появилось желание вырваться из его "ежовых рукавиц".
- Наставить рога?
- Зачем так вульгарно. Полюбить настоящего, уверенного в себе мужчину. Выбраться из кокона, в котором тебя держат, считая мерзким, противным червяком и превратиться в бабочку с шёлковыми крыльями. Обрести настоящую, а не мнимую свободу.
Катерина Карповна достала из буфета початую бутылку коньяка и две рюмки. Налила себе и мне. Не чокаясь, выпила и продолжила:
- Как я любила своё отражение в зеркале, когда была молодая. А сейчас смотреть на себя не могу. Красишься, пудришься, а толку нет. Из зеркала на меня смотрит обезьяна, с каждым днём становящаяся всё страшней и страшней.
- Вы к себе строги. Это не так, - опуская глаза, солгал я.
- Так, так. Мужчине красота не нужна. Она ему даже противопоказана. А вот женщине необходима, как воздух. Без красоты женщина не может жить, начинает умирать. Становясь некрасивой, она перестаёт любить себя и превращается в ведьму. А мир вокруг себя превращает в ад.
- Пётр Николаевич проклинает вас за то, что вы бросили ребёнка.
- Я и сама себя каждый день проклинаю. Стала страшной после аварии. А он любил-то меня красавицей. Как я вернусь к нему, такой образиной. Мне память о себе, красивой, дорога. А его память обо мне, красивой, ещё дороже.
- Как все вы запутались, - выпив свою рюмку, посетовал я.
- А жизнь вообще штука путаная. Как там, у Цветаевой было? "Сердце своё и служение, только ему, моему королю". О, как я его любила! Его глаза, нос, губы, подбородок, его продольные морщины на щеках. Его поворот головы, его голос, смех. То, как он смачно и зло, совсем как напившийся грузчик, мог выругаться по делу и без дела. Я была влюблена в его бесконечные рассуждения о смысле бытия. В его умное молчание. Я любила в нём всё. Пока любила. А как разлюбила, всё стало противно. А он привык к моей любви, уже считал меня своей собственностью, своей рабыней. И вдруг рабыня объявила о желании освободиться. Сообщила ему, что в её глазах он больше не король. Как так? Это немыслимо! Он сначала мне не поверил, решил, что я сошла с ума. А потом пришёл в бешенство. Ведь ещё вчера всё было по-другому. Я ему сказала, что вчера было вчера. А сегодня у нас сегодня. Произошёл такой диалог.
- Ты моего ребёнка носишь под сердцем, - кричал Пупсик, побелев от злости, - ты думаешь, я тебе его отдам?
- Как только выношу и рожу твоего ребёнка, я отдам его тебе, - пообещала я.
- Что ты будешь тогда за мать, если отдашь своего ребёнка, - вопил он ещё громче.
- Вы определитесь, чего на самом деле хотите. Отнять у меня ребёнка, или отдать его мне.
- Я его тебе не отдам.
- Не стану препятствовать вашему желанию.
- И тебя не отпущу.
- Я свободный человек, а не ваша рабыня. Не превращайтесь в шута.
Он любил, когда я называла его "мой король". Это тешило его самолюбие. Любовь - это великая магия. Снова, как в детстве чувствуешь запахи, по-особому остро слышатся звуки. И смех сам собою тогда из меня выходил, от полноты жизни. Собственно, когда любишь, только тогда и живёшь по-настоящему. Все вокруг тебя делаются красивыми, всех тебе жаль, всех ты готова простить. За всё ты с радостью готова взяться, всё тебе по силам. Я так боготворила Петра Николаевича, что даже под ручку с ним считала себя недостойной пройтись. Идёт со мной рядом бог, я уже этим счастлива. А точнее, я иду рядом с богом. И половой жизни, как таковой, у нас не было. Я находилась, как во сне и не до конца понимала, что он со мной делает. Только когда забеременела, пришла в себя. А до этого была словно под гипнозом.
Катерина Карповна налила по второй. Выпила и продолжила:
- А его волосы! Когда я свои руки погружала в его шевелюру, думала, с ума сойду от счастья. А его голос! Когда я слышала его голос, то сердце моё сладко сжималось и внутри меня словно что-то пело. Я любила его имя, его отчество. Будете смеяться, но я любила даже его фамилию. Это странное сочетание серьёзного имени с несерьёзной фамилией мне казались чем-то особенным, значительным. А себя я всегда мысленно принижала. Видела себя босоногой пастушкой, которую благородный король с серебряными волосами спас от злых разбойников и взял во дворец, чтобы посадить рядом с собой на золотой трон. Романтики было много во мне. Я тогда увлекалась ранними стихами Марины Цветаевой и сама в тетрадку пописывала стихи. От суровой действительности с её острыми углами была далеко. Пётр Николаевич любил, когда я ему задавала вопросы. Он выслушивал их всегда со снисходительной полуулыбкой и дотошно, подробно отвечал. Тогда мне это нравилось. Сверстники были для меня смешны, казались глупыми и пошлыми карликами в сравнении с ним. А он мне виделся великаном. Я была влюблена в его манеру закуривать сигарету. Даже в дым и огонёк его сигареты. Я любила в нём всё. Его пальто, его пиджачную пару, его рубашки. Даже его сухие, солёные губы, усы провонявшие табаком, его постоянные клятвы "навеки". Это всё, как потом выяснилось, с его стороны была только игра. Я его любила, а он всего-навсего позволял себя любить. Ответного чувства не было, поскольку Пётр Николаевич закоренелый эгоист и любит только себя. И когда я от него уходила, он никак не мог понять, что произошло. Как такого замечательного человека, как он, такая ничтожная девчонка может бросить. Ведь это он всегда бросал других. Был снисходителен и только в его власти было позволить уйти или заставить остаться. А тут "школа непослушания". Говоря его словами, я его самооценку своим поступком занизила. А кончилось всё шаблонно. Я встретила молодого человека, ответившего на моё чувство любовью. Смелый, лихой, уверенный в себе. Он мало говорил и много делал. Его не смутила моя беременность. Я ему всё о себе рассказала. И о своей любви к бывшему возлюбленному и о том, что это всё уже в прошлом. Он не подговаривал меня отдать ребёнка отцу, это было исключительно моё решение. Я не хотела, чтобы хоть что-то мне напоминало о Пупсике. С молодым человеком у нас счастье было недолгим. Ездили в Крым, ходили там босиком по пыльным дорогам. Как это в фильмах показывают, взявшись за руки и смеясь, бегали вдоль линии прибоя. Я читала ему стихи. Были упоительные закаты, ночи и рассветы.
Разбился мой молодой человек насмерть. В той аварии и я с ним была. Сильно покалечилась. Сломала ногу, три ребра и ключицу. Но самое страшное, повредила лицо. Сделала несколько пластических операций, но прежняя красота ушла безвозвратно. Я вас умоляю, ничего не говорите обо мне ни Марье Степановне, ни Петру Николаевичу. Не хочу, чтобы они обо мне что-то знали.
Взвесив все "за" и "против", я тяжело вздохнул и пообещал: