У подъезда стояли двое. Иван Митрофанович, старичок, опирающийся двумя руками на клюку. И Виктор, молодой человек, поджидающий брата Николая, чуть поодаль беседовавшего с девушкой.
- Какая прелестная штука - детство, - завёл непринуждённую беседу Иван Митрофанович, - Бывало, играем в прятки, я "вожу", стою с закрытыми глазами, опираясь лбом на щит с объявлениями. Громко произношу всем известные слова: "кто не спрятался, я не виноват". А вместе с тем вдыхаю в себя свежий вечерний, летний воздух, смешанный с запахом краски, исходящий от доски объявлений. И такое полное, такое естественное ощущение счастья, такая лёгкость, что хоть оттолкнись от земли и лети. Голубчик, куда всё это уходит?
- Мне кажется, вы и сейчас такой же счастливый мальчишка с крыльями за спиной. Несмотря на все ваши седины, бороду и палочку от хромоты, - подольстил старичку Виктор. - Я не прав?
- Поглядите, стоят мамы с колясочками, - уклонившись от ответа, продолжал Иван Митрофанович. - Какие они беззаботные. Никто из них и не думает о том, что через пять-семь лет, те, кто лежат сейчас в колясочках, будут драться друг с другом или дружить. А через двадцать лет, которые пролетят незаметно, пойдут вместе в загс или в армию. И знаете, всё такие странные мысли в голову лезут. Кто кем станет? Или не станет. Я этих мыслей боюсь. Я их гоню. Глядите. Это какое-то колдовство. Аня в присутствии этого типа Коли-Николая не может даже слова сказать, дрожит, как осиновый лист.
- По всей видимости, она его любит. Вот вам и всё объяснение.
- Поосторожнее, молодой человек, это моя внучка, а я её дедушка. Анюта не может его любить, он ветреный человек, бабник.
- Это вы так думаете. А она, по всей видимости, думает иначе. И вам с этим придётся считаться.
- Дожди проклятые, - сменил тему Иван Митрофанович, - у мамочки моей давление скачет. А я, болван, на ночь глядя ей бутерброд с маслом сделал. У неё давление и подскочило. Я уж мазями-бальзамами ей виски, темя и лоб растирал. На ноги, на икры, приклеил горчичники, таблетку проглотила. Ох, тяжело человеку с болезнями в старости. Лучше уж умереть молодым.
- Нет. По мне лучше поскрипеть, помучаться, годиков до ста двадцати, - сказал молодой человек и весело рассмеялся.