Тихий, уютный дворик. Много зелени. Детская карусель, песочница, беседка, столик для "забивания козла", турник. В самом укромном месте стоит длинная скамейка.
На этой скамейке сидит эффектная блондинка Надежда Бескрылая, приехавшая к знакомым из Калуги на выходные. Рядом с ней молодой человек восемнадцати лет, Александр Счастливец. Сын тех самых знакомых, к которым приехала Лена.
Глядя на девушку плотоядным взглядом, Александр рассказывает ей историю своей жизни.
- Родился я пятого февраля в Москве, во второй половине дня. Не помню, в каком роддоме. Не суть важно. Интересно то, что подошла очередь старшего брата, он на восемь лет меня старше, идти в ясли. И чтобы не пропускать очереди, отдали в ясли меня. Отдали в шесть месяцев. Брата воспитывала бабушка, она сидела с ним, кормила его и играла с ним. Поэтому, когда бабушка умерла, брат рыдал, был неутешен, что впрочем, не помешало ему в том же году жениться.
- В шесть месяцев пошёл в ясли? - лениво переспросила Надя.
- Не пошёл, а отдали. Я ещё не умел ходить, - меня отнесли. И мама, когда несла меня в ясли, рыдала горючими слезами. И эти слёзы падали прямо на меня. Но недолго я в этих яслях пробыл. Почти сразу же заработал там воспаление лёгких. Дело в том, что в той комнате, где лежали младенцы, отключили отопление. И очень скоро температура там опустилась до минус трёх градусов по Цельсию. Причём младенцы были не укутаны, как это делают для прогулки, а просто лежали в своих кроватках.
- Но как же так? Если ты в феврале родился, то через шесть месяцев должен быть август. Откуда в августе мороз?
- В полгодика меня отнесли в ясли, а морозили тогда, когда почти годик был. Отопление отключили, а нянечек, воспитателей, - никого нет. Удивительно, что дети не замёрзли насмерть, а только заболели. Ужас! Почему не позвонили на завод, не роздали детей родителям, если случилась авария? По большому счёту это уголовное преступление. И вот заболел я воспалением лёгких в неполный год. Доктора не стали обманывать маму, с врачебной прямотой сообщили, что я, скорее всего, умру. Решили, что не следует, щадя материнское чувство, унижать её ложью. Милосердные были люди. Сказали так, как думали. И мама рассказывала, как сидела она в приёмной и плакала. И к ней подошла старушка. Уборщица или нянечка. Она сказала: "Милая, дай ему грудь. Ежели он титьку возьмёт - выживет". И мама дала мне пососать грудь. Я её взял и выжил. Так в первый раз от смерти спасло меня материнское молоко.
Тут на скамейку, со стороны девушки подсел опытный в амурных делах тридцатилетний мужчина, Геннадий Мисишин. Он осторожно взял Надю на руки, поднял её легко, как пёрышко, и посадил к себе на колени.
- Девушкам нельзя на холодных скамейках сидеть, застудить себе всё на свете можно. Мы, неравнодушные граждане нашей страны, будет вам известно, всегда стоим на страже материнства, - весело и убеждённо пояснил Генка свои действия и, обращаясь к Счастливцу, сказал, - А ты, Саня, не смущайся, рассказывай. Мы тебя внимательно слушаем.
Счастливец, запинаясь, стал продолжать свою сокровенную историю. Рассчитанную исключительно на то, что бы вызвать сначала сострадание, а затем и симпатию Нади. Впрочем, рассказ теперь в его глазах не имел никакого смысла.
Девушка всё меньше его слушала и всё больше уделяла внимание Мисишину, который знал, как обращаться с такими красивыми, на вид недоступными, а на самом деле порочными молодыми женщинами. Счастливцу бы встать и уйти, но он всё сидел на скамейке, на что-то надеясь.
- Так вот. До трёх лет я три раза болел воспалением лёгких. В пять лет провалился в горящий подвал.
- После этого ты стал заикаться? - напомнила о себе Бескрылая.
- Нет, это случилось гораздо раньше. Я прекрасно всё помню. Мне было три года. Да. Потому что в два года я тоже заболел. К двум годам я вовсю говорил, хорошо разговаривал. И заболев, потерял речь. Это было в первый раз. Я перестал разговаривать. Помню, в тот ли раз, может, в другой, как меня клали в больницу и положили одного в пустую палату. Это удивительно. Других детей рядом не было и, чтобы мне не было страшно или скучно, дали куклу. Я ей оторвал руки, ноги, парик. То есть приклеенные к голове волосы. Я её разобрал по частям. А что ещё можно было ожидать от ребёнка, от мальчишки, запертого в одиночный бокс? Мне было безумно скучно. Я так ждал родителей. Я всю свою жизнь ждал родителей. Так получалось, что они меня всё время куда-то отдавали. И я всё время хотел домой. Всю жизнь хотел домой. О чём я хотел рассказать? Да. О том, как я стал заикаться. Моего старшего брата по путёвке отправили в пионерский лагерь. Я даже запомнил его красную пилотку с белым помпончиком. А мне сказали: "Тебя отправим в детский сад, который будет через забор от лагеря, так что Андрюша будет тебя навещать". Я с безумной силой не хотел туда ехать. Опять уезжать из дома, от родителей, опять разлука, тоска. А мне всего-навсего три года. Я не помню, чем мы там занимались, во что играли. Осталось только два воспоминания. Кожаный диван в прихожей, разрезанный и зашитый, как шрам на теле сразу после операции. Я сидел на этом диване, бесконечно долго ожидая родителей, которые должны были приехать и забрать меня. А второе воспоминание... В прошлом году я встретил нянечку в поликлинике, которая тогда работала в яслях, она меня узнала. А почему? Потому что я ревел, звал маму и папу и не хотел успокаиваться. Родителей вызвали, и они меня забрали. Я там чуть ли не сутки плакал, пока они не приехали и не забрали меня. Лично я не помню, как плакал, столько лет прошло. Единственно помню, что проснулся от того, что все дети орали в голос. Крики ужаса стояли над детскими кроватями. А было это ночью. Я присмотрелся и увидел, как женщина в белом халате и белой косынке летает. На вид самая обычная женщина. И на плече у неё самая обычная метла, которой подметают дворы и улицу. Не на метле она летала, как в сказках про ведьм. Летала она сама по себе, а метла была у неё на плече. Но ужас-то заключался в том, что она пролетела прямо над моими ногами. Все дети её видели и кричали. Прибежала воспитательница, включила свет. И все говорят ей: "Тут летала женщина". А она стала нас уверять, что никакой женщины не было, а то, что нам померещилось - всего-навсего свет от фар, проехавшей машины. И после этой летающей женщины с метлой я опять потерял речь. У всех детей обошлось, а у меня как-то не обошлось. Принял всё близко к сердцу.
- Ужасы рассказываешь, - подытожил Генка.
Было уже темно. Мисишин обнимал и целовал девушку, и она этому не слишком противилась.
"Ещё бы, - думал Александр, глядя на целующихся, - у Генки руки сильные, грудь широкая. Надя, может, и хотела бы вырваться, но он усадил её на колени и держит".
На скамейку подсел дед, Василий Васильевич Кобелев, сосед Мисишина, и сообщил Генке, что того разыскивает жена с массивным черпаком в руке. Мисишин пересадил разомлевшую от поцелуев девушку, на колени вновь пришедшему старичку, а сам, даже не попрощавшись с Надеждой, побежал домой.
Бескрылая сделала попытку слезть с колен, но дедушка не отпустил её. Василий Васильевич даже предпринял попытку поцеловать Надежду. Девушка засмеялась и уклонилась от поцелуя, но после этого вырываться перестала. Так и сидела на коленях у старичка, как ни в чём не бывало и даже качала ножками.
- Выполняя роль друга, спешу поинтересоваться, как здоровье Вашего Величества? - с издёвкой в голосе, спросил Счастливец.
- Изумительно! - смеясь, ответил довольный Кобелев, делая вид, что не заметил никакого подвоха в вопросе.
- Вот вы держите на коленях девушку, а знаете, как мне завидно? - не выдержав, произнёс Александр.
- Знаю, - подтвердил Василий Васильевич и, подумав, убеждённо произнёс, - Но ты должен с этим бороться.
- Не могу. Это выше моих сил.
- Как я мог забыть! Я же твою мамку встретил, просила, если увижу тебя, сказать, чтобы ты немедленно шёл домой. Беги. А то будет меня ругать.
- Надя, я быстро. Одна нога там, другая здесь, - оправдывался Счастливец, вставая со скамейки и убегая.
Когда Александр ушёл, Василий Васильевич сказал Бескрылой:
- Не хочешь ли покушать? Пойдём, заглянем вон в то кафе. Я тебя приглашаю.
Надежда, недолго думая, согласилась.
В кафе она ела много, не стесняясь, с большим аппетитом.
- Сами-то, что? - словно опомнившись и на минуту оторвавшись от курицы, поинтересовалась девушка.
- Сыт, - наслаждаясь видом голодной Надежды, ответил Кобелев, - водочки себе возьму. Водочки хочешь?
- Угостите, чуть-чуть выпью.
Выпили водки, от которой девушка стала вдруг злой.
- Не наелась? - осторожно поинтересовался Василий Васильевич.
- Наелась. Но тут, такое дело... Приехала к знакомым из другого города, пошла с их сыном гулять...А теперь припрусь, водкой изо рта несёт. Видимо, придётся каким-то образом в Калугу среди ночи возвращаться.
- Так ты можешь у меня переночевать.
- Стар ты, дедушка, чтобы я к тебе домой пошла, - начала хамить Бескрылая.
- Ничего, - миролюбиво парировал Василий Васильевич. - Графинчик допьёшь, - помолодею.
Надежда и впрямь, допив водку, подобрела. Даже стала ласковой.
- Кто-то в гости к себе приглашал? - напомнила она дедушке.
- Пойдём, - добродушно ответил ей Кобелев, - Ты меня не стеснишь, я один живу.
В кафе одновременно ворвались, другого слова не подобрать, Счастливец и Мисишин.
- Старик и эффектная, смазливая блондинка к вам заходили? - крикнул Генка, глядя на пожилого седоусого бармена.
- Заходили, - улыбнулся человек за стойкой.
- Где они? - с нетерпением подростка, визгливым голосом спросил Счастливец.
- Не знаю, - остудил их пыл седоусый, - Знаю только, что выйдя из кафе, они пошли вместе.
- Убью! - завизжал в отчаянии Счастливец, - Этот похотливый старый пёс мне за всё заплатит! Надя приехала ко мне на смотрины, мы с ней должны были пожениться!
- "Пожениться", - засмеялся Мисишин, - Дед от тебя большую беду отвёл. Только ты сейчас этого не понимаешь.
- Я уже взрослый и в состоянии сам решать, что хорошо для меня, а что плохо, - ерепенился Александр.
- Узнаю почерк старого ловеласа. Кобелев всегда был "ходоком", - нахваливал Генка Василия Васильевича и, обращаясь к бармену, попросил, - Плесни-ка дружок нам беленькой, грамм по сто. Надо успокоить обманутого "жениха".