- Ну, что вы так смотрите, Николай Александрович? Я знаю, что вы любите меня. Я и сама в вас влюблена без памяти. Но обстоятельства против нашего брака. Вы старше меня на двадцать лет, вам уже за сорок, а мне нет и двадцати. Что я говорю, дело совсем не в этом. Что касается меня, я разницы этой не замечаю. Вы милый, хороший человек, мне с вами интересно. Но вот родители... Я прежде всего имею в виду маму. Она не поймёт и никогда не даст согласия на нашу свадьбу. А я против её воли не пойду. До свидания.
Лиза с чувством поцеловала Софронова в щёку и скрылась за массивной подъездной дверью. С её уходом словно жизнь ушла из учителя музыки. Он еле стоял на ногах. Пришлось для устойчивости даже прислониться спиной к кирпичной стене дома.
Из подъезда вышла мать Елизаветы, работающая гардеробщицей в районной поликлинике. Окинув внимательным взглядом соседа, она всплеснула руками.
- Что с вами, Николай Александрович? На вас лица нет. Сходили бы вы, милый мой, в нашу поликлинику, проверились. Может, у вас какая страшная болезнь?
Учитель музыки всмотрелся в круглое лицо Надежды Константиновны Гурьяновой, не имевшее ничего общего с лицом дочери, Лиза пошла в отца. Внезапно рассмеявшись, Софронов с сердцем ответил:
- Страшная? Да нет. Болезнь у меня прекрасная. А называется она - любовь.
- Да ну тебя, чёрт пьяный! И в самом деле, выпил, что ли? Приличный вроде человек, а стоишь у подъезда, пугаешь людей. Иди домой, проспись!
Поднимаясь по ступенькам к себе на второй этаж, безнадёжно влюблённый про себя подумал: "А и действительно, что-то сердчишко стало пошаливать. Не мешало бы пройти диспансеризацию".
В свободное от работы время, Николай Александрович зашёл в районную поликлинику и, как говорила Гурьянова, "проверился". Через неделю ему сообщили, что анализы неутешительные.
Столкнувшись в магазине с Надеждой Константиновной, Софронов не выдержал и, расплакавшись, пожаловался ей на плохие результаты диспансеризации.
- Не сказали, но красноречиво намекнули, чтобы готовился к самому худшему, - всхлипывая и сморкаясь в носовой платок, пояснял Николай Александрович.
- Может, ты Коля, много лекарств потреблял? - неприятно повеселев и на глазах всё больше возбуждаясь, стала интересоваться Гурьянова. - Я тебе как человек, близкий к медицине, так скажу. От чрезмерного употребления таблеток происходит защелачивание организма. Кровь густеет, сердцу всё труднее её гонять по венам и артериям, в результате чего наступает смерть.
- Ну, вот и вы туда же, - расстроился Софронов, получивший вместо ожидаемого сочувствия, пустопорожнюю болтовню, - Не ем я таблеток. Я вообще никаких лекарств не принимаю.
- Вот это зря, лекарства, знаешь ли, не дураки придумали. Но ты не кипятись. Не обижайся на меня. Выслушай. От нас ведь дочка ничего не скрывает и мы с отцом о ваших нежных чувствах знаем всё. Как там, в песне поётся? "От людей на деревне не спрятаться"? Ты не тушуйся, чего уж там. Лиза, наверно, про меня много чего лишнего наговорила. Мол, мамка строгая, ничего не позволит, не разрешит. Это действительно так. Без строгости дочь воспитывать нельзя. Но вы-то не шалопай какой-нибудь, человек серьёзный. Опять же учитель музыки. Квартира у вас трёхкомнатная, просторная, не то, что у нас, комнатёнка на троих в коммуналке. Я к чему клоню. Не изверг же я, в конце концов. Неужели я встану у родной дочери на пути к семейному счастью? Не встану. Уж коли вы с Елизаветой, так получилось, любите друг друга, то мы с моим Иваном Никитичем не будем вам препятствовать. И откладывать свадьбу не станем.
- А Лиза согласится пойти замуж за смертельно больного?
- Все мы смертны, Николай Александрович, чего тут долго рассуждать. Как там, у классиков русской литературы: "Хоть один день, да мой". А если говорить цинично, - ты сирота, родственников у тебя нет, квартиру государство себе заберёт. Кому от этого будет лучше? А Лиза ещё молода, не практична. Мы ей ничего о твоей болезни не скажем. Зачем девчонку пугать? И потом, может, ты ещё выздоровеешь и всех нас переживешь. На моих похоронах два баяна порвёшь. Правильно?
- Хотелось бы.
Надежда Константиновна добродушно рассмеялась:
- Правильно, Коля, не унывай.
- Я в том смысле, что хотелось бы ещё самому пожить. Перспектива заманчивая открывается. Как говорится, мечты начинают сбываться. Я это о нашей свадьбе с Елизаветой.
- Я поняла. Всё, зятёк, в наших руках, - стряхивая с Софронова соринки, елейным голосом пропела Надежда Константиновна, - то есть, я хотела сказать, всё в руках Господа. Готовься, наряжайся, а я пойду дочку обрадую. О диагнозе ей ни-ни.
- Договорились, - задумчиво, с гримасой боли, пообещал Софронов.
Сыграли свадьбу. Елизавета была на седьмом небе от счастья, а Николай Александрович сидел за праздничным столом и вымученно улыбался.
На свадьбе к Софронову подошёл одноклассник со второго подъезда, Коля-Калдырь.
- Поздравляю! Чего молодожён такой грустный?
- Спасибо, Коля. Пойдем на лестницу, покурим, - предложил Николай Александрович.
- Ты же не куришь.
- Ты покуришь, а я свежим воздухом подышу.
Они вышли на лестницу, спустились на площадку, от всех подальше. Открыли окно.
Тут Софронов и признался однокласснику, что дела у него плохи.
- Да ну? Никогда бы не поверил. Это что же получается? - рассуждал и одновременно смеялся Коля-Калдырь. - Я всю сознательную жизнь пью и здоровёхонек. А ты вёл здоровый образ жизни, обтирания мокрым полотенцем по утрам, а теперь приговор "не жилец"?
- Да тише ты. И такое в нашей жизни случается. Я бы на твоём месте тоже слишком сильно на здоровье не надеялся. А глядя на меня, всё-таки взялся бы за голову. Ведь губишь себя, почём зря. Ты когда в последний раз обследовался? Может, уже тоже не всё в порядке.
- Вот и не угадал. Ты меня всегда недооценивал. Ну, как же, "Коля-Калдырь - грузчик в овощном магазине. Коля-Калдырь на мусоровозе работает. А я в институте учусь и даже преподаю музыку".
- Этого не было. Я слов таких никогда не говорил.
- Было, было. Не говорил, так думал. Но я не в обиде. Видишь, даже на свадьбу к тебе с поздравлениями пришёл. О чём это я? Ах, да. Не ты один такой дисциплинированный. Я тоже по настоянию матери проверился в поликлинике и все анализы оказались в норме. Даже сам врач, глядя на мою экзему, удивился результатам анализов. Но техника есть техника, её не обманешь, не проведёшь. Если ты здоров, значит, - здоров. А если нет, то извини, подвинься.
- Тут ты прав, - грустно заметил Николай Александрович, - я тебя прошу, о том, что я тебе сейчас сказал, никому.
- Обижаешь, Саныч, могила. Ой, прости, сболтнул. Не хотел тебя по больному месту ударить. Я за стол уже не вернусь, бутылочку со стола я стыбрил. Думаю, ты за это на меня не в претензии. Побегу, с корешами клюкну за вашу крепкую и дружную семью.
Коля-Калдырь действительно побежал. При этом громко и восторженно хохотал, не желая скрывать своего хорошего настроения.
В августе-месяце Николай Александрович поехал с молодой женой в Ялту в свадебное путешествие. Там он развеялся и совершенно отвлекся от своего неутешительного диагноза. А когда они с Елизаветой вернулись в Москву, Надежда Константиновна, по хозяйски обустроившаяся в трёхкомнатной квартире зятя, Софронову сообщила:
- Вы, кажется с Колей-Калдырём одногодки?
- Да, - признался учитель музыки.
- Пока вы на море грелись, он Богу душу отдал. Вскрытие показало цирроз печени в последней стадии. Да это и по нему было видно. Прибежал на свадьбу будто бы поздравить, а сам две полулитры со стола утащил. Хотела его одёрнуть, пристыдить. Так он принялся, дурак, меня целовать. Вся кожа в экземе, как прокажённый. Я уж и забыла, что хотела ему сказать. А перед смертью, за день его встретила, весь жёлтый, как воск и отёчный.
- Как же так? - пришёл в недоумение Николай Александрович. - Я же с ним перед отъездом имел разговор, он хвалился своим отменным здоровьем. Постойте... Какая у него фамилия?
- Спрашивает. Он был полный твой тёзка. Софронов Николай Александрович. Ты же с ним в параллельных классах учился.
- Не в параллельных, а в одном. Мы с Колей вместе учились в "А" классе. Надежда Константиновна, Лиза, распаковывайте чемоданы, раскладывайте вещи. Мне прямо сейчас надо сбегать в поликлинику, кое-что уточнить.
- Чего тебе там уточнять? - крикнула в спину зятю Гурьянова, - Только вошли, ещё не разулись. Не порти себе и нам настроение.
- Мы же с Колей-Калдырём не только тёзки, - обернувшись в дверях, срывающимся голосом, стал объяснять Софронов. - Живём практически по одному адресу. На одной улице, в одном доме, у меня квартира "восемь", у него - "двадцать восемь". Не исключено, что врачи могли наши карточки перепутать.
Так оно, всем на радость, и вышло. Врачи перепутали карточки.
Как говорится, - не было бы счастья, да несчастье помогло.