Дьяков Виктор Елисеевич : другие произведения.

Смерть философа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На вопрос о причинах развала Советского Союза, казалось, давно уже дан исчерпывающий ответ: комплекс запущенных экономических и социальных проблем, справоцированных беспрецедентной гонкой вооружений. При этом большинство историков и политологов стараются избегать обсуждение темы, имевшихся в Союзе межнациональных противоречий. Ведь тогда бы пришлось хоть как, но кого-то обидеть, сделать основным виновником, либо титульную нацию, либо гордых нацменов. А, может, не виноваты ни те, ни другие? Разве можно кого-то винить за усталость от совместного проживания в "социалистической коммуналке", народы с несовместимой ментальностью, тех кого столетиями воспитывали на принципе: бедность не порок, или тех, для которых на протяжении многих поколений та же бедность считалась величайшим пороком?
  СМЕРТЬ ФИЛОСОФА
  
   рассказ
  
   Хмурая поздняя осень, 1990 год. Домодедовский аэропорт - огромный, неуютный, грязный, кишащий народом. Пассажиры многих рейсов не могут улететь по причине погодных условий в аэропортах прибытия. По той же причине многие встречающие тоже не могут сделать то, за чем сюда приехали и покинуть аэропорт. Сидячие места во всех залах заняты, кроме того люди сидят прямо на чемоданах, сумках и прочих вещах. Даже перемещаться по зданию аэропорта нелегко, везде и всюду люди, багаж... усталость, раздражительность... всеобщее неудобство.
   Философ приехал за два часа до своего рейса. То, что там, куда он летел, на его родине стоит хорошая погода, он знал заранее, в аэропорт ехал в отличном настроении. Здесь, в Москве, у него все, что называется, сложилось. Издание его книги, основной вопрос, ради которого он и приезжал в эту сырость и слякоть со своей теплой, благодатной и ухоженной родины... этот вопрос решился положительно. Книгу окончательно поставили в "план" на будущий год, более того не посмели ни в малейшей степени корректировать его авторский текст. Наконец-то здесь вроде бы осознали, с кем имеют дело и внешне издательские работники держались с ним крайне вежливо и предупредительно. Наконец-то и до этих тупорылых правнуков крепостных рабов дошло, что именно он на сегодняшний день самый крупный советский философ. Ох и тупые эти русские, а еще обижаются что нацмены почти все интеллектуальные ниши захватили. Да как тут не захватить, если так называемая титульная нация, в любой науке, что называется, не в зуб ногой. Так и с ним, только сейчас, наконец, уяснили то, что имеет место уже лет тридцать. Ну, да ладно, лучше поздно, чем никогда...
  
   Едва Философ, отряхнув кепку, слегка намокшую от мелкого моросящего дождя, ступил на территорию циклопической "стекляшки", собственно здания аэровокзала, ему в нос буквально шибанул противно-теплый спертый воздух, где процент углекислоты выделяемой тысячами людей, наверное, в разы превышал все допустимые нормы. По ушам буквально ударил, заставив напрячься барабанные перепонки, разноголосый, многочастотный гомон, в котором, тем не менее, не тонул бесследно мощный голос громкоговорителей, информирующий пассажиров и встречающих о начале регистрации и сдаче багажа, о прилете и отлете, задержке рейсов. Философ человек зрелый, можно даже сказать пожилой, и казалось с позиции своего возраста, жизненного опыта, к тому же учитывая его профессию, по всем этим "показателям", должен был ко всем этим неудобствам отнестись, образно говоря, философски. Но он не мог... не хотел, ибо слишком сильно ненавидел все, что его здесь окружало. Он сразу понял, что где-нибудь присесть и просто подождать без лишней траты моральных и физических сил, остававшиеся до отлета его самолета эти два часа ему здесь вряд ли удастся. Скорее всего, придется все это время простоять, прислонившись к какой-нибудь грязной стенке или опорному столбу. Разум Философа начал совсем нефилософски "закипать". Оный боролся с "голосом благоразумия", уверявшего, что все это всего лишь временные неудобства. Их надо перетерпеть, дождаться рейса и часа через четыре он уже будет дома в зажиточном и прекрасном краю, где его земляки живут в просторных жилищах, заполненных дорогой импортной аппаратурой и мебелью, едят только свежие, качественные овощи и фрукты, те же мандарины прямо с дерева, пьют лучшие в мире вина... Но почему-то именно сейчас ему не хотелось слушать этот "голос", не хотелось терпеть, мучиться. Кто он и кто эти!? Эти, с позволения сказать, люди тоже здесь мучаются, терпят тесноту грязь неудобства... Но они ведь и живут так, также жили их и ближайшие и далекие предки, в тесных убогих жилищах, ели скудную, плохую пищу, носили плохую одежду и обувь. Они такой народ, такая нация, которая мучилась и терпела всегда и всегда будет плохо, неудобно жить. А он... он принадлежит к небольшому, но культурному и гордому народу, который считает плохую жизнь и мучения позором. К тому же он гений. А раз так, то он терпеть так же как это быдло не должен, не хочет, не будет...
   Вообще-то философ слыл очень сдержанным человеком. Да и как можно, даже имея сверхспособности достичь каких-то высот в любой области в стране, где титульной нацией является народ-дебил, и управляют ею руководители-дебилы. Именно благодаря сдержанности, он сумел в свое время здесь в Москве закончить самый престижный в стране ВУЗ, аспирантуру, потом там же преподавать, издать множество своих научных трудов... И это при условии, с годами все нарастающей ненависти ко всему "титульному", даже к языку, на котором он писал свои труды. И он от этого так устал... Его ненависть не умещалась в нем, рвалась наружу, и ему все труднее становилось ее прятать, сдерживать. В последние годы он жил уже на родине и вроде бы немного отдохнул, отошел. Но всякий раз, когда приезжал сюда, даже на короткое время, вновь с прежней силой начинал ненавидеть всю эту мерзость, тесноту, нищету, пьянство, поедание селедки на газете. И, что особенно его не то смешило, не то бесило, то что большая часть этого "стада" до сих пор убеждено, что они живут в самой свободной и справедливой стране, "где так вольно дышит человек". Даже редкие "выпуски" их за границу не добавляли им ума, чтобы понять, что это не так. Они до сих пор верят той чуши, что на Западе потому живут лучше, что столетиями грабили колонии, да и сейчас продолжают процветать за счет стран "третьего мира". Уж кто столетиями грабил так это в первую очередь титульные русские, цари грабили нерусские народы, генсекретари тоже грабили союзные республики. Но даже всех ограбив, они не могут научиться нормально, хорошо в достатке жить. Чем же еще объяснить, что даже ограбленные нетитульные народы Союза живут лучше этих титульных. Только патологической тупостью русских и их руководства. Как же еще можно охарактеризовать народ и руководство, которые запуская спутники в космос умудряются жить по уши в дерьме, есть "бумажную" колбасу, за которой еще приходится давится в многочасовых очередях.
   Когда началась эта Перестройка, инициированная мужем его университетской однокурсницы, пробившемуся на самый верх в иерархии этой страны... Он его хорошо знал, он тоже учился в те же годы в том же университете, только на другом факультете. Как только он на ту вершину взобрался, Философ окончательно понял - этот народ вообще недостоин быть тем, кем является, основным народом сверхдержавы, по которой сверяют свой путь многие другие народы, попавшие в его историческую "сферу притяжения". Сама идея коммунизма, может, и не так уж плоха, но разве можно идею "светлого будущего человечества" осуществлять на базе столь никчемного народа. Разве могут придти к этому светлому будущему люди, не имеющие в зародыше, генах элементарного чувства собственного достоинства!? Это чувство присуще всем, и большим, и малым народам - у русских его нет и никогда не было. Как же тогда можно подчиняться этим людям и руководителям народам, у которых чувство собственного достоинства не только есть, но и чрезвычайно сильно развито? Здесь, конечно, в первую очередь Философ имел в виду свой народ. Нет, даже самые последние особи из его народа никогда не опустятся до такого, чтобы есть селедку на газете и пить плохую водку в подворотне, не потерпят, чтобы его жена, сестра, или дочь укладывали шпалы на железной дороге, или таскали кирпичи, не потерпят чтобы у его матери не было хороших платьев и хороших зимних сапог. Он украдет, обманет... убьет, наконец, но не потерпит. А они терпят все это, и еще множество всяких мерзостей, что творит с ними их власть. А власть, "натренировавшись" в издевательствах над русскими, обнаглела до того, что начинает так же относиться и к другим народам, у которых есть то, что нет у титульной, скотоподобной нации, есть чувство собственного достоинства. Нет, это у них не пройдет, с этим надо решительно кончать. Хватит вместе с русскими жить в дерьме и страдать. Зачем жить в одной стране с народом, который такую скотскую жизнь считает нормальной и не пытается ее изменить!?..
  
  Через громкоговоритель объявили, что вылет ряда рейсов, в том числе и его, задерживается на неопределенное время. Настроение философа еще более ухудшилось: "Все-то у них не так, и руки не оттуда растут и головы нормально не варят...". Он конечно понимал, что погодные условия ни как не зависят от качеств русского народа... Впрочем, если поразмыслить, пофилософствовать, то и здесь можно обнаружить определенную связь-закономерность. Ведь все нормальные народы сумели обустроиться на участках земной суши с вполне приемлемым климатом: французы, немцы, итальянцы, испанцы... То же самое можно сказать о его народе. Даже ближайшие родственники русских, украинцы и те устроились на лучшем месте. А эти уроды куда заперлись? В леса, в болота, в холод. Даром что земли больше всех нахапали, но самой худшей, где жить почти нельзя. Хуже чем у них среда обитания пожалуй только у чукчей и им подобным совсем уж убогих народов. То ли дело его родина, стоит только на нее посмотреть и сразу становится ясно, такую землю может населять только столь же прекрасный и обязательно гордый народ...
   Однако "поток сознания" не помогал переносить "тяготы и лишения" - философ все больше уставал. Возникла острая необходимость искать место, куда бы можно присесть. Он еще держался на ногах, но после того как объявили о задержке его рейса, силы будто разом кончились. Ему казалось, что если он нечаянно споткнется и упадет, то уже не сможет самостоятельно встать. Философ шаркающей походкой переходил из одного огромного зала в другой... но свободного сидячего места нигде не увидел, более того даже у стен все пространство оказалось занято пассажирами, сидящими прямо на своих чемоданах и сумках, некоторые просто лежали постелив на пол кто что мог. Он приехал в Москву с одним портфелем и конечно тоже мог бы положив его на пол сесть... но он не опустится до этого, чтобы подложить свой портфель, в котором лежат его нетленные рукописи на этот грязный заплеванный пол. На такое способны только вот эти люди, лишенные собственного достоинства, а он его имеет... О что это?... Там возле кадки с каким-то полузасохшим экзотическим деревом... Кажется случилось чудо, там освободилось место на так называемой "завалинке", кожухе тянущемся вдоль наружной стены из оргстекла, который закрывал трубы отопления. Сидеть там, конечно, не очень удобно, но можно. Философ, мобилизовав все остававшиеся у него силы, поспешил туда... Он успел, или скорее всего прочие претенденты на этот "аналог сидячего места", увидев как к нему устремился, едва не сшибая встречных-поперечных, пожилой человек в кепке с перекошенным злым лицом... они просто не стали его оспаривать.
   Ну вот, наконец-то, он сидит, опираясь спиной о прозрачную стену, и снизу идет теплый воздух от отопительных труб. Можно слегка передохнуть прикрыть глаза и вновь предаться любимому занятию, думать-мыслить. Десятилетиями натренированный интенсивными философскими размышлениями мозг не мог бездельничать, предаваться чему-то вроде блаженства, рождая иной раз такие выводы, что надо бы тут же записать, ибо то были мысли достойные Платона, Декарта, Канта... и им равных величайших мыслителей человечества. Но рождались они в его голове, философа второй половины двадцатого века, крупнейшего (в этом он не сомневался) философа своего времени. Вот только не повезло ему со страной, где приходиться жить ему и его небольшому, но талантливому народу. В последнем он тоже не сомневался, ведь именно его народ выдвинул такого философа как он, а весь этот огромный титульный за всю свою историю не смог выродить ни одного такого же (в этом он тоже не сомневался). Видимо потому здесь и не ценят по достоинству настоящих гениев, титанов мысли. Потому что сами не могут таковыми стать. Хотя, в общем-то, его признают. Причем признают даже в так называемых высших сферах, если конечно так можно говорить о выскочках-плебеях, руководящих этой страной.
   Сейчас он вспомнил малозначительный но показательный факт, как в пору его студенческой молодости, будущая жена первого лица этой страны, с той которой он тогда учился на философском факультете университета... Эта пустая жеманница тогда на каком-то студенческом вечере с восхищением проговорила: ох и какой же ты умный и талантливый. А он тогда лишь дурачился, экспромтом выдавал какие-то заумные объяснения самых обычных вещей и тем ставил своих сокурсников в состоянии мыслительного ступора. Они, будущая элита общества, студенты-философы просто оказались не в состоянии так же как он свободно, абстрактно мыслить и делать выводы - ведь для этого даже таланта мало, нужна внутренняя свобода мышления, свобода от расхожих мыслительных штампов, что дает именно чувство собственного достоинства. Помнится, уже будучи преподавателем университета, в среде прочих преподавателей-философов он опять же экспромтом выдал: "Существуют предметы и существует бытие существующего и существует еще нечто в мире, что требует своего особого языка, для того чтобы это нечто выразить. И этот язык есть метафизика, или философия". Эту его в общем-то простую мысль не мог постичь никто. А коллеги просто посоветовали ни в коем случае не втолковывать это студентам, и вообще для его же блага не выходить за рамки официальных учебников. И тогда пришло окончательное осознание, что он один единственный в этой стране настоящий философ, способный не слепо пересказывать учебники, а создать свою философию. Все остальные в лучшем случае способны просто философствовать хоть и считались настоящими философами, защищали диссертации, получали кафедры, звания, награды. А он создал-таки свою философию, так же как в свое время это делали те же Платон, Декарт, Кант, Гегель...
   Свою философию он определил как "поиск гражданства неизвестной духовной родины". Ха-ха... и вновь здесь его ни кто не мог понять. Да и где им этим правнукам крепостных рабов, детям взбунтовавшегося плебса, уничтожившими своих господ и захотевших "звучать гордо"... Но для этого, опят же надо перво-наперво уважать самих себя, отучится от своих мерзких привычек, хотя бы не есть на газете. Нет, русским потребуется еще много столетий, чтобы обрести чувство собственного достоинства, предтечу свободы духа и мысли, чтобы выдвигать из своей среды настоящих больших философов, таких как он. А пока что эти тупицы даже в ранге профессоров и академиков не смогли распознать в его "поиске неизвестной духовной родины" всего лишь теоретическое обоснование поворота вектора развития его народа в сторону от отставшей, деградирующей России. Туда, куда лучшие представители его народа всегда смотрели с надеждой на спасение, в сторону просвещенной Европы...
   Философу вдруг стало тяжело дышать. Он расстегнул пальто, ворот рубашки - легче не стало. Из под "завалинки" тянуло душным теплом. Надо бы выйти на улицу, на воздух. Но вставать, потерять сидячее место, к тому же обходить всех этих лежащих, стоячих, сидячих, чавкающих... очень не хотелось. К тому же даже уличный воздух здесь был ему глубоко противен, он просто не мог быть по определению свежим, хорошим... Философ переборол минутное недомогание, и уже не обращая внимание на противное тепло снизу и покалывание в груди вновь погрузился в свой любимый мир, мир размышлений. Гераклит говорил: жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь. Они взимопереплетены. Философ продолжил, развил, подробно расшифровал это утверждение: "В нашей духовной жизни всегда присутствуют некие мертвые отходы, или мертвые продукты самой жизни. И часто они могут занимать все ее пространство, не оставляя места для проявления живого чувства, живой мысли или поступка". В этой теории краткое и исчерпывающее объяснение ситуации сложившейся в Советском Союзе сейчас, в конце двадцатого века, той клоаки, куда он пришел под эгидой русских. Страна опутанная всевозможными нежизненными догмами, этими мертвыми продуктами, мертвечиной, которые не оставляют места для любых живых проявлений.
   И такое положение, приемлемое для титульной нации, и ряда таких же малокультурных народов, становится уже не выносимым, для народов, тянущихся к живому свету, чистому воздуху, хорошей, сытой, обеспеченной жизни. Все эти события в Алма-Ате, Вильнюсе, наконец, на его родине, живое воплощение его философских изысков. Народы, имеющие чувство собственного достоинства больше не хотят также мучиться и терпеть как русские, делить с ними скотскую жизнь. Ведь все к чему прикасаются русские рано или поздно становится смердящим, мертвым. Они даже идею социализма сумели так извратить и опошлить, что она стала мертвой, неработающей догмой. Ведь что такое социализм? Это общество просвещенных кооператоров - независимых производителей. А эти что сотворили - колхозное, крепостное по сути сельское хозяйство и почти такую же государственную промышленность, работающую не на удовлетворение людских потребностей, а выдававшее "на гора" неисчислимое количество всевозможного оружия. Для русских, рабов по натуре - это вполне приемлемо, а для более свободных духом советских народов? Они не хотят так жить, ибо имеют отсутствующее у титульной нации чувство собственного достоинства, особенно сильно не хочет его народ.
   Философ размышлял с полузакрытыми глазами, а когда открыл их и вновь оглядел окружавших его пассажиров... Они по-прежнему сновали взад и вперед, стояли сидели, разговаривали, ели... Нет, слово ели не подходило к этим людям, это можно обозначить только словом жрать. Да они не ели, а жрали, жадно, утоляя свой многовекой голод, доставшийся им от никогда не евших досыта предков, жрали часто немытыми руками, на коленях, на газетах. Но они все терпели, терпят и терпеть будут. Его народ никогда не голодал, хоть также жил и в Российской империи и в сейчас в СССР... никогда. А эти всегда умудряются жить впроголодь. Он вновь уже с нескрываемым презрением оглядел всех этих мужчин, женщин, детей... Да они все рабы, рабы по духу, по привычкам доставшимся им от их крепостных предков. Хоть они и перебили в семнадцатом году своих господ, но сами жить без господ, без барина не могут. Они выдвигают их из своей среды. Но то все плохие господа, никуда не годные. Потому рано или поздно придут господа, руководители со стороны, как всегда было в их истории, таковые приходили из Скандинавии, Орды, с Европы...
   И сейчас придут и взнуздают это быдло так, как его соплеменник сумел их взнуздать и всенародно изнасиловать, заставив их прыгнуть выше своей головы, совершить то, на что у них не имелось ни способностей, ни мужества - победить сильнейшего врага и создать сверхдержаву. И сейчас должны прийти умные, волевые, безжалостные. Таковых особенно много среди его земляков, они поставят это быдло в привычную для них пятую позицию и заставят делать великие дела этот никчемный народ почему-то возомнивший себя великим... Но не сейчас, позже. Сейчас это стадо должно пожить в хаосе, голоде, холоде, чтобы окончательно осознать, что сами они никогда из дерьма не выберутся. А пока надо чтобы его народ обрел независимость от этих ублюдков и наладил без них разумную и богатую жизнь, чтобы быдло это увидело и коленопреклоненно попросило, как когда-то их далекие предки просило варягов: придите и володейте нами... А чтобы добиться независимости всего и надо-то чтобы русские наконец перестали нас уважать и любить, не захотели с нами жить, возненавидели нас так же сильно, как ненавидим, презираем их мы!
   Мысли философа словно подпитывали его измученный организм. Он даже вроде бы почувствовал прилив сил, энергии, ему захотелось встать, подняться над этой тупой толпой и гордо оповестить: вы все быдло, а я человек. И он даже сделал усилие направленное вверх... но силы так же внезапно кончились, как и пришли. Мысли уже много лет питаемые ненавистью и презрением как наркотик сожгли, подточили саму жизненную силу. Философу вдруг сдавило горло, в груди стало тесно и жарко. Он широко открывал рот, чтобы глотнуть воздуха, но воздух ненавидимой и презираемой им местности на этот раз обернулся лавой залившей горло расплавленным свинцом...
  
   Помогите...здесь человеку плохо!- женщина, расположившаяся по соседству на своих чемоданах и жующая вареное яйцо с солью... рассыпанной на газете. Она кричала, с испугом глядя на сползшего с "завалинки" грузного пожилого мужчину. Его кепка свалилась с головы и откатилась прямо к ее ногам, обнажив тускло-желтую лысину в обрамлении седых волос. Она испуганно подобрала ноги, словно боясь прикосновения этой кепки и закричала еще громче.- Помогите, вызовите врача!...
   Люди вокруг зашевелились, стали поворачивать головы, но на помощь никто не спешил, и женщина кричала до тех пор, пока не подошел дежурный милиционер. Он ее грубо оборвал:
   - Чего орешь?!
   - Вот, тут человеку плохо, врача надо,- женщина резко уменьшила "громкость".
   - Ты тетка, что дура, или слепая... не видишь, какой же это человек? Это чурка нерусская.
   С этими словами милиционер подошел и с брезгливым выражением стал щупать пульс. "А часы то у него хорошие, и прикид дорогой... богатенький. Как же они гады умудряются всегда лучше нас жить?"- сами собой рождались у милиционера мысли, пока он определял бьется сердце или нет. Пульс не прощупывался, но милиционер не отпускал руку колеблясь: взять часы или нет. Наконец он отпустил безвольно упавшую руку достал рацию и стал вызывать:
   - Медчасть, медчасть... ответьте...- Послышался эфирный шум, кто-то отозвался...- Маша это ты?... Тут во втором зале один ласты склеил... Да, проверил, пульса нет. Пришли двух человек с носилками... Да нет я не тороплюсь, могу и подождать. Носильщиков покрепче пришли. Это чурек, но не базарный, на вид тяжелый, видать хорошо жрал и тяжело не работал, руки уж больно ухожены, как у холеной бабы. Это наши старики от плохих харчей все больше легкие звонкие и прозрачные, а эти отожратые... Конечно постою, а то еще грабанут и на меня все свалят... нет вещей нет, портфель только. Может уже в багаж сдал, надо билет проверить... Ну все, лады, жду.
  Милиционер нахлобучил на голову покойного его кепку. Его взгляд вновь остановился на часах. Часы явно были импортные, очень дорогие... Но милиционер так ненавидел представителей данного этноса, что брезговал даже совершать в отношении них мародерство. Тут же он вспомнил, что брал покойного за руку и поспешил вытащить платок и стал тщательно вытирать ладонь...
  
  Предсмертная воля Философа претворилась в жизнь намного раньше, чем он думал - столь ненавидимый им народ, во всяком случае, отдельные его представители, уже давно столь же сильно ненавидели и его народ.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"