Он замер, подставив лицо дождю. Холодные водяные пальцы ласкают бледные губы, влажно касаются шеи, проникая под одежду. Капли россыпью драгоценных камней поблескивают в волосах, оттененные ночью, в бликах резкого фонарного света. Внутри начала зарождаться еле ощутимая дрожь, пульсация - в такт каплям, бьющимся о каменную кладку улицы. Маленькие самоубийцы, преодолев путешествие длинной в жизнь - от грузного вязко-серого неба, сквозь трескучий в молниях озон, вниз, к темной глыбе земли - умирали тихо, с легким шелестом, похожим на шум листьев.
Яркая вспышка - одна, другая. Молния разбила его тень, оставив только мелкие осколки на холодном камне.
Дрожь внутри стала нестерпимой. Словно сотня нетерпеливых рук стучит кружками по длинному деревянному столу, в ожидании браги. Или сотня ног ударяет по тяжелому полу в безумном, горячем танце.
Ритм поломался, перехватывая горло удавкой - даже дождь на секунду замер, удивленно распахнув фиалковые глаза. Задорно улыбнулся, заглядывая в лицо человеку - и закружился в польке с ветром.
Он с силой втянул воздух в непослушное тело, и дрожь, наконец, прекратилась - вырвалась на свободу, взметнулась к самому небу, расправив мокрые крылья, перестуком барабанов раскатилась под небесными куполами и, наконец, взорвалась громом, диким, необузданным звуком.
Он тяжело вздохнул - теперь можно идти дальше, продолжить поиски в этом затихшем на ночь городе.
Что-то блеснуло в окне напротив. Затем еще раз и еще, а потом начало разгораться мягким чарующим светом, похожим на солнце.
Неужели...нашел?
- Кто...я? - мальчик уставился на незнакомца, как на выходца с того мира. Он уже успел прогреться и обсохнуть после ночного рандеву, но вид промокшего до нитки парня опять пустил холод гулять по коже. - Живу я здесь, - вопрос откровенно сбил с толку и, чтобы заполнить паузу, он начал одеваться. Незнакомец принес в комнату холод и последний, кажется, решил тут остаться.
Молчание затягивалась. Парень все так же молча стоял у входа, мокрый, но на вид - совершенно счастливый.
"Псих что ли?". Мальчик еще раз обсмотрел выходца из ниоткуда самым тщательным образом: долговязая фигура в темном кожаном плаще, копна светлых, как перья, волос и глаза, цветом напоминающие северное море. Взгляд полон колких льдинок, но, кажется, с каждой минутой, проведенной в тепле, они тают, превращаясь в нежную темно-синюю водную гладь.
- Я ненадолго, - говорит незнакомец, словно извиняясь, и слегка склоняет голову в знак приветствия, - Хёд.
Мальчик пожимает плечами. Вроде на вид нормальный парень.
- Луз Кальенте, - протягивает незнакомцу полотенце, и тот берет его бережно, словно боится прикоснуться. - И что же - просто Хёд?
Имя плавное и текучее, как мед, но с одной стороны словно затвердевшее и наточенное до убийственной остроты.
- Просто Хёд, - кивает, - Ты извини, у тебя открыто было, свет горел, а я уже несколько ночей брожу по городу. Показалось, будто вернулся домой, - он усаживается на стуле у входа в комнату, словно боясь пройти дальше. Прячет лицо в полотенце - и кажется, будто расстроен, страшно, до боли. Но нет, вот льдистые глаза опять с интересом смотрят на мальчика.
Привиделось, наверное.
- Ну и ладно, просто Хёд, чай будешь?
Слова Хёда настолько удивительны, что в них хочется верить. Три ночи блуждал, говорит. Может еще не спал и не ел? И как путешественники из старых легенд - просто зашел на огонек, обогреться и поесть горячего.
От этой мысли почему-то становится очень тепло на душе. Как будто невидимый часовщик повернул стрелку на много сотен лет назад и в комнате вместо обогревателя - весело трещит огнем камин, вместо светильников - дрожащий свет свечей, а уставший путник пришел обменять историю на ночлег.
- Буду, - кивает и удивленно смотрит на свет. - Твои...мотыльки? - опять улыбается.
Если столько счастья можно принести человеку просто теплом и горячим чаем - оно того стоит.
Мальчик, хлопоча с чаем, оборачивается.
- Какие мотыльки? - комната пуста, только воздух слегка содрогается иногда, словно эфемерные легкие крыльца трепещут.
Да нет, привиделось.
- Нет, значит? - Хёд смеется, мягко, но как-то неловко, словно не делал этого давно и сама эмоция для него непривычна. - Тогда, рассказать тебе легенду? В обмен на гостеприимство.
Мальчик задумался. Последний раз ему рассказывала истории мама, и было это давно, практически в другой жизни.
А почему бы и не послушать?
- Прямо как в старые добрые времена, - Луз и сам не знает, почему это сказал, но некоторые вещи иногда просто кажутся правильными. И тот факт, что ты их не понимаешь, совершенно ни о чем не говорит.
Он протянул Хёду чашку душистого чая с медом и корицей, и умостился на ковре возле кровати. Незнакомец глянул на него - как-то странно, словно он, Луз, сделал что-то необычное и совершенно потрясающее.
Наваждение прошло и, сделав глоток, Хёд начал рассказ.
- Случилось это в городке, который нынче называют Рейкьявик. Тогда он был совершенно мал и городком его называли только его же жители, которые настоящих городков, да и больших городов даже не видели. Жил в том городке мальчик и был он воплощением света и тепла. Сияние его было настолько притягательным, что даже души мертвых, превращаясь после смерти в мотыльков, тянулись к нему. Так, порой, жили они у него годами - потому что мальчик, хоть был светел и прекрасен, но черств изнутри. И не было ему никакого дела до чужих хрупких душ, которые тянулись к нему из тьмы небытия.
Узнали об этом боги и разгневались. В то время люди еще чтили древних богов и те, в свою очередь, тоже кое-что могли - как помочь, так и наслать несчастье.
Близился Йоль - праздник середины зимы и задумали боги послать одного из них наказать мальчика, превратив его в ледяную статую. И кого попросить, как не бога Зимы? Так и сделали.
Ночью разгневанный бог ворвался в комнату мальчика - да так и замер. Ему, не знавшему в этом мире ничего, кроме холода, льда и северных морозов, было в диковинку видеть теплое светлое существо, которое, смеясь, игралось с мотыльками. Сколь бы безрассудным ни был мальчик, какую бы жестокость он ни чинил по отношению к плененным душам-мотылькам, но не смог бог превратить мальчика в ледяную статую, потому что полюбил его.
Тогда боги наказали их обоих. Мальчик больше не мог видеть мотыльков и на все свои последующие жизни остался в Рейкьявике, так и не увидев остального мира, а бог...
Хёд ненадолго умолк, глядя в пустоту. Его волосы янтарно поблескивали в мягком свете ламп, но Луз знал, что они по-настоящему белые - как снег.
- И что же бог? - шепчет Луз. Кажется кощунственным нарушать эту важную, тяжелую тишину. Словно ему открывают секрет, который он будет нести с собой всю жизнь
Хёд мягко улыбнулся.
- А бог с тех пор, если прикасался к чему-то живому и теплому - все превращал в лед. Мальчик же возненавидел бога, обвиняя его в своих несчастьях. С тех пор они и не виделись...а мотыльки все так же продолжали тянуться к мальчику, хоть он их и не видел. Только не осталось богов, которым есть до этого какое-то дело.
Они оба некоторое время молчат
- И как же...звали мальчика? - Луз нарушает тишину. Внутри почему-то становится тесно-тесно, и вся эта теснота заполнена обжигающей, светлой болью, которая все не вырвется, не выйдет волю.
Хёд только качает головой.
- Не знаю, - легонько усмехается, словно сбросил с себя весь груз этой истории, разделив ношу с другим. - Я пойду, пожалуй. Светает уже.
Он встает, долговязый, ссутулившийся - разворачивается, чтобы уйти.
- Постой... Это нечестно, Хёд. Что мне теперь делать? - какой-то невысказанный вопрос, совсем не этот, висит в воздухе и все никак его не словить. Порхает, невидимый, травит душу, вонзается коготками в самое нутро и запускает внутрь дикий, необузданный холод.
Хочется протянуть руку, коснуться бледной щеки, чтобы проверить, так ли холодна его кожа, как кажется. И проверить на вкус его темную, древнюю печаль - попробовать и предложить что-то новое взамен...
- Мотыльки...береги их, - он улыбается. Искренне и щемяще-нежно, чтобы потом перестать - до следующего раза
За окном пошел снег, а Луз так и остался сидеть, уткнувшись лицом в колени, чувствуя, как над головой порхают незримые, легкие бабочки.