Аннотация: Восьмая глава душераздирающего романа "Гордость и магия".
Отца-инквизитора покоробило предложение заглянуть в архив инквизиции, будто это была лавка старьевщика, куда мог заглянуть каждый, но он привык к тому, что в начале дознания обвиняемые, бывает, хорохорятся, поэтому виду не подал. И еще ему совсем не понравилась интонация: такая смесь надменной усталости со спесивым недовольством.
Долголетие было побочным эффектом дара, и с возрастом многие маги впадали в брезгливое высокомерие, что, в общем-то, было неудивительно, потому что если тебе перевалило за двести, то, ясное дело, тебя раздражает "молодежь". Но отцу-инквизитору послышалось в том, как его гость произнес последнюю фразу, что-то вроде "до чего же мне надоел этот мир", а это был совсем нехороший знак. Случалось, что на почве долголетия или из-за каких-то колдовских заморочек маги теряли душевное равновесие и накладывали на себе руки, вызывая (в зависимости от способностей) огненный шторм или ледяной ураган, ― и прихватывали с собой всех, кто случайно находился поблизости. Бывало и так, что маги впадали в бешенство и крошили всех без разбора. По большому счету, это тоже было самоубийство, только слегка растянутое во времени: колдуя без меры направо и налево, они умирали от нервного истощения дня за три-четыре, если их не убивали раньше.
Перед разговором отец-инквизитор встретился с нынешней "свитой" будущего обвиняемого и говорил с ними около часа, выясняя, нет ли в поведении их подопечного каких-нибудь странностей. С их слов выходило, что будущий обвиняемый в полной норме и никаких психических отклонений у него не наблюдается. И теперь отец-инквизитор даже не знал, что и думать: то ли "свита" совсем мышей не ловит, то ли он сам виноват, вызвав в памяти гостя события полуторавековой давности.
Но, с другой стороны, ведь ничто не предвещало. Отец-инквизитор специально у лекаря спрашивал, не менялись ли у будущего в последнее время подозреваемого вкусы в еде, не тянет ли его на пресное, потому как если беременных тянет на соленое, то магов перед смертью тянет на пресное, и магистр видел в этом факте глубокий философский смысл, который он за кружечкой пива сформулировал примерно так, что соль основа жизни, поэтому когда в чреве матери рождается новая жизнь, то ей требуется соль, а когда маг теряет интерес к жизни, то его тело соль не приемлет. И что меткое народное словцо "соль жизни" эту теорию подтверждает, потому что устами народа глаголет Творец. (И оставалось только удивляться, как магистр до сих пор не загремел, потому что и тут он был на волоске от ереси, потому как, по канонической картине мира, Творец вещал устами его всесвятейшества, а не какого-то там абстрактного народа, про который даже и непонятно местами, что это за сущность такая и есть ли она в природе вообще.)
И опять-таки в последний год, со слов лекаря, будущий обвиняемый апатии к женскому полу не проявлял. Правда, не забеременела ни одна, что можно было бы счесть тревожным предзнаменованием, потому что общеизвестно было, что стоящий на пороге смерти не может дать начало новой жизни, но, поскольку их маг был в этом аспекте не ахти как силен, то отец-инквизитор этому факту значения не придал.
В общем, находясь в некотором сумбуре, отец-инквизитор все же решил осторожно продолжить разговор, сказав, что, к сожалению, в архивах нет ничего, ведь архивы хроники составляются со слов братьев, а никто из "свиты" не вернулся, чтобы поведать о трагических... И так далее.
Гость выслушал и с каким-то даже презрением выплюнул: