"Из всех животных только коровы умеют плакать" (с)
Глава 1. Перемены
Каждый когда-нибудь куда-нибудь уезжал. Вот и я. В первый раз. Стояла жара, я ходила по городу в дурацких джинсовых шортах-комбинезоне. Ко мне приехала сестра и мы долго беседовали, прогуливаясь по знакомым улицам. Когда уезжаешь далеко, да ещё и в первый раз, сердце щемит. Кажется, что ни за что не сможешь расстаться с домом. Вот и я, ходила и хваталась за картинки улиц, домов и деревьев. Всё казалось таким родным... Я мечтала уехать, но в первый раз всегда так страшно! Хотелось перемен и свободы, хотелось тишины и покоя, но так непросто вырваться из привычной суеты, да ещё и одной.
Чем чаще смотрела я на часы, тем больше начинала бояться. Неизвестности. Вот уже пять, и мы с мамой и сестрой вышли на улицу. Мы шли по знакомым местам к вокзалу. За моей спиной тяжестью осел большой зелёный рюкзак. А я вдруг никогда и не вернусь?
***
Поезд отправился ровно в пять пятьдесят пять. Провожавшие остались на платформе и дружно махали руками. Я заняла свое место на боковой полке снизу. Хорошо, что все мои друзья рядышком. Родная университетская группа. Мы хотели расположиться, как в купе, но поменяться не удалось.
По коридору, покачивая бедрами проплыла широкая проводница, раздавая за сорок девять монеток постельное белье. Сдачи с полтинника у нее не было. Сразу же после этого действа две тётки, что спали на нижних койках, под Аллой и Нютой, двумя моими подружками, положили свои матрацы и улеглись, спихнув девчонок, выставив в проход толстые жёлтые пятки. Всю дорогу подружки сидели на коленках своих ребят: Артёма и Лёньки. На горизонте вновь показалась проводница. Она шла в обратном направлении, сметая за собой ещё не распакованное постельное бельё.
- У меня недосдача, у меня недосдача! - проорала она и схватила Артёмкин комплект, бельё Алены и ещё многих других. Мы были в трансе! Квитанции за выданное белье хранил у себя преподаватель и в ответ на наши вопросы лишь пожимал плечами. Единственное, чем он смог помочь - это отдать свой комплект кому-нибудь. Артёму, нашему старосте. Этот вопрос так и остался открытым. Никто не сознался в том, что не заплатил.
До вечера мы играли в карты. Ближе к одиннадцати ребята стали ложиться спать. Вскоре в вагоне приглушили свет и я осталась одна на своей койке.
Было уже три часа ночи, когда поезд изменил направление. Так бывает всегда по дороге на юг. Я смотрела в окно. На луну. Она была почти полной. её жёлтый круг, словно масло, таял в свете фонарей. Она завораживала, даже не давала отвести взгляд. Я сидела на своей койке и думала о том, что всегда прежде жила, не задумываясь о том, как быстро бежит время. Иногда мне казалось, что моя жизнь оставалась только на фотографиях в фотоальбоме, к которым больше уже никогда не вернусь. Мне всегда хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы запомнилось надолго, о чем я вспоминала бы не как об ушедшем, а как о чём-то, что изменило меня и мою жизнь в целом. Со мной пока ещё ничего подобного не происходило - одна суета. И совершенно никаких приключений. Тоска!
Яркий лунный свет начал резать глаза и я медленно сползла на подушку. Было ужасно душно.
Мне снилась моя будущая работа на практике, мне снились комнаты, в которых мы будем жить. Все чистое и, почему-то, белое. На мне ни пылинки. Я пью горячее сладкое молоко...
***
Спать пришлось недолго. Меня разбудил крик. Как сказал наш одногруппник, "счастье начинается в четыре утра". Именно в это время закричал, завыл на весь вагон маленький ребенок. Бедная мама качала его на руках, успокаивала, но, видимо, малыш болел и вовсе не желал утихомириться. Уснуть больше не удалось. Ни мне, ни, похоже, окружающим. Мучительно долго солнце поднималось над горизонтом. Стрелки часов показывали пять. Народ начал потихоньку подниматься и занимать очередь в туалет. Начался новый день.
***
День, когда мы приехали в Аткарск. То есть это было ещё утро, утро второго июля, но Солнце стало другим, оно светило совершенно ярче и жарче. Поезд остановился в семь тридцать и у нас было три минуты, чтобы его покинуть.
За нами должен был прийти автобус от учебного хозяйства, а попросту - учхоза. В восемь. И он приехал. Он приехал, когда мы сидели на своих сумках, прогорланив все известные нам песни, переиграв все возможные карточные игры. Был час дня. Оказывается, ждали нас на практику только к пятому числу!
"Автобус" (это название можно было дать с большой натяжкой) был старым, едва движущимся видом транспорта, который, казалось, не выдержит и одну меня, но уместиться в него пришлось всей группе, то есть 25 бестолковым студентам.
Мы долго ехали по ухабистой дороге. С нами был один преподаватель, которого в последствие мы прозвали Болтун оттого, что рот его никогда не закрывался.
Спустя примерно сорок минут мы подъехали к деревне, в которой нам предстояло провести месяц. Общежитие было длинным и белым. Но белым только снаружи. Внутри все краски менялись. Нам разрешили занимать комнаты только на первом этаже. Я зашла в первую попавшуюся, а она была второй слева от входа в общагу, бросила рюкзак на пружинистую кровать без матраца и позвала подружек за собой.
Первой в комнату вошла Алла. Девушка, чуть повыше меня ростом, её светлые волосы всегда были распущены. Она быстро отскочила от входа - за ней шли ребята, Артём и Лёня, они вносили нам шкаф. После вошла Нюта, волоча за собой тяжёлую сумку. Алёна где-то застряла, что весьма странно - она и за шваброй спрячется, но вскоре тоже составила нам компанию.
Нам повезло, что ребята подсуетились и притащили нам шкаф, стол, даже тумбочки. Сами мы успели ухватить два стула - просто шик! Где раздавали эти сокровища, осталось загадкой. А ребят спросить мы за суетой забыли. Мебель, как и всё вокруг, выглядела ужасно. Старая, с отваливающимися дверцами, блёклая, но мы были ей очень рады, хорошо, что досталось хоть это.
Вскоре нас позвали на обед. Столовая была тёмной, душной и нельзя сказать, что пахло там вкусно. А когда я села за стол, случилось нечто увлекательное. Вилка прилипла к руке, а тарелка при ближайшем рассмотрении оказалась жёлтой и склизской. Аппетит пропал. Больше в столовую я даже не заходила.
Вскоре народ потянулся за постельным бельём. Его выдавали в "гостинице". Так называли длинное здание недалеко от столовой. В нём жили наши преподаватели. Их было четверо. Зачем только они приехали? Вообще трудно понять, зачем летом нужно что-то учить и, к тому же, ещё сдавать экзамены? Но... жизнь, как говорит моя бабушка, это вам не мир, полный розовых пони.
Матрацы были старыми, а подушки, наволочки, простыни - совершенно новые, даже в упаковках. Прихватив студенческий, я присоединилась к остальным. Жутко хотелось спать, глаза просто слипались. А нам сказали, что через час будет собрание. В клубе.
Клуб был высоким и очень старым, должно быть, с советских времен в нём ничего не меняли. Внутри пахло сыростью и плесенью. В холодном зале для собраний рядами стояли стулья. Под монотонные бормотания преподавателей - они желали нам удачи, читали нравоучительные речи, наставляли нас не ходить на далекие озера купаться, вести себя прилично (что такое прилично нам, кстати, так и не объяснили), не общаться "очень тесно" с местной молодежью - все уснули за этой порцией философии. В клубе было хорошо, свежо, прохладно... Лишь иногда, когда один преподаватель сменял другого, резко вскакивая, некоторые ребята поднимали головы, чтобы создать видимость внимательной аудитории.
После полуторачасового собрания мы поняли, что же нам пытались сказать: не уходите далеко от общаги, никого об этом не известив, и завтра в восемь утра собираемся там-то там-то.
Быстро наступил вечер. Мы лежали на скрипучих кроватях и каждая думала о своем.
- Спокойной ночи, Аллочка!
- Спокойной ночи!
- Спокойной ночи...
Похоже, после этой фразы мы уснули мгновенно.
Ночь пролетела очень быстро. Нас разбудил мой будильник. "Кукушка" в сотовом телефоне. Алла и Аня сразу ушли завтракать, а мы с Алёной остались. Я налила себе чаю из белой широкой эмалированной кружки, в которой мы решили кипятить воду. Для первого раза не хватило сноровки - половина кипятка оказалась на столе - налили слишком много и она выкипела. Но завтрак был вкусным. Чистая посуда, сладкий прозрачный чай (не мутный и вонючий, как в столовке), мягкое печенье "Юбилейное"- что ещё нужно голодному студенту?!
Мы оделись и уже собирались идти, как в дверь постучали.
- Подождите, - крикнула я. Но в дверь продолжали ломиться. Защёлка жалобно хрустнула и отскочила на середину комнаты. Я почувствовала, что хочу схватиться за швабру и разломать её о голову того, кто это сделал! А это сделал наш одногруппник (о него явно часто что-то разбивали и ломали, так что мне пришлось его пожалеть). Чего он от нас хотел, мы так и не поняли... Он промычал что-то невнятное и ушёл. Так начался наш первый день в деревне.
С тех пор наша комната стала одной из самых популярных. И редко кто дожидался, пока мы откроем дверь. У нас спрашивали ложки, вилки, чашки, сахар, сковородки, хлеб и туалетную бумагу, яблоки, вишню, сапоги и рабочую одежду, ключи, утюг, кипятильник, топор... - словом, всё, что может пригодиться в хозяйстве. А защёлку... защелку нам регулярно чинил Артём, потому что наши посетители просто срывали нам дверь.
Глава 2. Первая... дойка!
Работа началась со второго дня пребывания в деревне. Я ещё смутно себе представляла, чем буду заниматься на протяжении месяца. Мы поехали на ферму, где пухленький зоотехник с маленькими глазенками нам рассказал, чем же его доильные аппараты лучше университетских.
Сама работа была не такой чистой и "беленькой", как я себе представляла. Я оказалась в команде из двадцати доярок. Десять работало в утреннюю и дневную, остальные - в вечернюю смену. Первая дойка в четыре, вторая в двенадцать, третья в шесть. За полчаса до каждого из этих знаменательных событий нас у котельни ждал грузовик, в кузове которого мы тряслись до фермы. Вскоре мы стали величать его гробовозкой. Или просто "Гробик".
До июля я наивно считала, что наша ферма в институте - самое грязное место на земле. Как же я ошибалась!
Ферма в учхозе оказалась узеньким островком в море навоза: перед ней, где топтались коровы до дойки, и за ней, куда ныряли животные после.
В этом водоеме можно было утонуть. Однажды там увязла корова. Дойка уже подходила к концу, а животное всё не подходило. Для тех, кто не верит в то, что коровы - весьма умные животные, я скажу, что каждая из них знала свою доярку и подходила именно к ней. Увязнувшей коровой была Хохотушка из Аллочкиной группы. Бурёнку долго пинали пастухи, заставляя её подняться, но поняв, что это не возможно, привязали за рога и выволокли на сушу. В один чудесный день я сама чуть не утопла и оставила свой сапог в погоне за коровой из изолятора, места, куда заводили всех больных коров, места, где не было ни воды, ни корма, а только тухлая мыльная жидкость в поилке. Сапог хлюпнул, ноги увязли. Алёна кричала "гони Бомбу (так звали больную корову) вправо!" Ответить я ей не смогла. Я просто увязла и не могла сдвинуться с места. Руками я нашла сапог в навозе и попыталась вытащить ногу. Через день Алёна искупалась почти по пояс. Навозные ванны, как говорят, весьма полезны для здоровья.
За одну дойку доярки первой смены доили в среднем шестьдесят коров. У нас с Аленой было шестьдесят восемь. Стало быть на день нам работенки хватало. Шестьдесят восемь! За день... Каждой... Поначалу не могли дождаться конца дойки, а потом привыкли.
Коровы всегда различались по "принадлежности" к доярке. У каждого животного на боку была нарисована буква: Б, П, Ш, Z или О. По первой букве фамилии основной доярки, работавшей до приезда студентов-практикантов. Аллочка с Анютой доили коров с пометкой "Ш". Я с Алёнкой - "П".
Работая в первую смену, мы просыпались в три ночи, завтракали, медленно плелись к котельне, куда приезжал за нами грузовик, и ждали своей участи. Возвращались примерно в девять-десять утра и спали до одиннадцати. В половину двенадцатого - снова в бой. И до пяти вечера.
Хорошо, что баня, каменное здание, расположенное посередине поселка, работала каждый вечер и пятнадцать минут шестого мы уже нежились, обливаясь горячей водой. Париться в этой постройке было, конечно же, невозможно - бетонные стены заплесневели от времени и запах стоял невыносимый, его можно было терпеть только ради горячей воды. Потом шли (бежать, как нам того хотелось, не хватало сил) домой, готовили себе кушать. Ужин у нас всегда был, скромный, но иногда сытный. И праздничный. Ведь, если есть ужин, то это уже праздник. Так говорила Аллочка. А в восемь уже не было сил сказать друг другу "спокойной ночи" - мы засыпали как только голова касалась подушки.
Однажды утром отключили свет часов в семь. Мы были, конечно же, на дойке. Сначала все стихло. Все мы стояли, не понимая, что же произошло, а потом доильные аппараты начали по очереди падать на бетонный пол с характерным звуком. У несчастных коров, наверное, все молоко сгорело, так бывает, еcли после массажа вымени корову не подоят.
Нас даже повезли в столовую - кормить. Мы завалились все туда разом, как в американском ковбойском фильме: резко распахнув дверь, зашагали широко, оставляя на полу комья навоза и грязи, наши синие, в коричневых пятнах, халаты развивались, оставляя за собой волну ароматов. Поварихи совершенно спокойно отреагировали на наше вторжение. Привыкли, должно быть. В универе все бы попадали от ужаса: от нас воняло, в навозе с ног до головы, даже лица перемазанные. Вы спросите: как такое возможно? У коровы есть хвост и она любит им размахивать. А лица доярок, прилаживающих доильный аппарат, находятся как раз поблизости. Мы выглядели шикарно: резиновые сапоги, навозные следы на полу, грязные руки, под ногтями - все тот же навоз.
Свет-то дали, но только примерно через час. Дойка закончилась в одиннадцать или около того. Помню, что только успели домой приехать, умыться, чай понюхать и опять на эту каторгу.
Это был, пожалуй, самый ужасный день в моей жизни.
Глава 3. Пересменок
- Аллочка! - взвыла я. - Я тыщу лет ни с кем не встречалась! Так же и помереть можно!
Мы снова дружно засмеялись. Алла с Артёмом были вместе с первого курса. Есть чему завидовать. Белой завистью, конечно. Лучше парня, чем Артём, просто не найти! Я ей так и сказала.
- Ты не поверишь, - Алла обняла подушку, - Тёмка теперь работает скотником...
- Так это же замечательно! Наконец нам будут фураж насыпать! - скотники никогда не насыпали фураж по кормушкам. Приходилось самим таскать мешки по пятьдесят кило. Я попробовала подтянуть его, достать из бункера, где обычно хранился наш корм для коров, - не тут-то было! Пришлось брать ведро и насыпать фураж так... Может, хоть теперь, под четким руководством нашего старосты-Тёмы все будет в норме?
- Ага, - Алла сделала грустное лицо, - только вот теперь он работает тогда, когда я отдыхаю и наоборот!
Я обняла её и сказала "не переживай!".
- А ты пусти свои чары на Андрея Рудко из 21 группы, - улыбнулась Алла.
- Он совершенно тип. Вот Машка сколько ни пыталась - все без толку. А хотя... - и я задумалась. А почему бы и нет?
- Ставлю на то, что если ты уж так пожелаешь, он упадет к твоим ногам, сражённый твоим обаянием, - подмигнула мне подруга.
Я засмущалась.
***
Наконец, первая неделя подходила к концу и это означало, что уже совсем скоро мы будем работать только в вечернюю смену! Тут главный зоотехник пообещал нам шашлык. За наши деньги, естественно. Об этом нам сказали в объявлении.
ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!
ВСЕ, КТО ХОЧЕТ ПОПАСТЬ НА ШАШЛЫК, ЗАПИСЫВАЙТЕСЬ!
И список: все, кроме парочки отморозков.
В этот же вечер до двенадцати вся общага выясняла, сколько денег нужно со всех собрать. В это время я, Аллочка, Анюта и Алена пытались уснуть. И вот, только я расслабилась, как нам задолбили в дверь и потребовали те самые деньги.
А в три нас разбудила моя "кукушка" в телефоне.
Мы просили, чтобы нам оставили шашлыка, ведь как раз в субботу пересменок, а следовательно мы должны были работать только утром и вечером. Такое уж тут правило. Пиршество начиналось в шесть, а мы смогли бы оказаться в назначеном месте лишь к одиннадцати вечера.
Так и получилось. Только вот погода нас немного подвела. Моросил мелкий дождь. Было довольно слякотно, грязно, но мы вооружились нашими навозными сапогами и, собравшись в небольшую, тесную кучку и укрывшись под парой зонтов, отправились на пасеку, где и должен был нас ждать пир!
Уже издалека я учуяла мясо (голод...) и мы с Аллочкой, Нютой и Аленой шли почти по запаху. Обоняние не подвело - еда здесь действительно была, но вот то, ради чего мы явились было уже съедено. На очередную порцию налетели наши сменщицы, доившие в тот день только в обед; так что от голодной смерти нас спасли только ловкие Аллочкины руки, которые урвали нам несколько кусочков жареных перепелов. Все мы были голодны, есть было нечего, мы питались одним печеньем, всем хотелось хоть немного мяса.
После скромного ужина наша рабочая команда уселась на бревне. Мы, тихо грелись друг о дружку и пытались не уснуть. Сзади сидела с гитарой в руках Нинель. Голос у неё был прекрасный и нежный. Но обычно Нинель пела в конце своего рабочего дня, то есть заполночь, когда мы уже лежали по койкам и пытались уснуть. А теперь тихо потрескивал угасающий костер и загорались на небе первые звезды - сквозь дырявые дождливые облака.
Здесь, на поляне у пасеки, были все. Все веселились и пели песни. Ни у кого из нашей группы гитары не было. Алёнка накуксилась, а потом и вообще смылась куда-то. Девушка она была нелюдимая, совершенно не выносила этих шумных компаний, да и авторская песня - явно не в её вкусе.
И тут, как гром средь ясного неба! Откуда ни возьмись на нашу поваленную березу сел... Андрей Рудко. Обнял свою деревянную девушку и провел пальцами по струнам. Гитара у него была чёрная, той же марки, что и моя. Я удивилась этому совпадению и прислушалась к его песням.
Между нами сидела Юля, девушка из нашей смены доярок. Мы пели, покачиваясь из стороны в сторону, "Во французской стороне...". Остальные подпевали, собравшись в небольшой кружок.
Я и не заметила, как Аллочка исчезла, а Нюта села на колени Лёньке и взяла его сигарету. Дождь закончился. Было очень темно и небо, усеянное брызгами звездочек, казалось близким, как никогда. Нас было трое: Нюта, Аллочка и я. Три подруги - мы всегда были вместе, а теперь оказались далеко-далеко, словно очутились на разных планетах.
Вокруг зеленели деревья, на них прыгали отблески пламени костра. Мне было так хорошо! Вдруг Юля, сидевшая между мной и моим музыкальным соседом, встала и ушла. Андрей прижал ладонью дребезжащие струны и всё затихло на мгновенье. Даже команда, веселившаяся за нашими спинами, казалось, просто исчезла. А я смотрела в глаза чужого мне человека. Андрей глядел в упор и улыбался. Мир замер. Но только я открыла рот, чтобы сказать слово, как все вновь завертелось и закружилось вокруг меня. Нинель сидевшая неподалеку, запела следующую песню, все оживились и забыли про эту секунду. Только я и тот незнакомец, что сидел рядом, казалось, запомнили её на всю жизнь.
В три ночи предпоследняя команда ребят, в составе которой оказалась я, решила-таки вернуться домой. Вокруг было так темно, что казалось, отойди я на шаг ото всех - и ночевать придется под деревом. Впереди, с большим фонарем шагал, перепрыгивая через грязные глиняные лужи, наш сосед и одногруппник, Ваня. Тот самый, что выбил нам защелку в первый день.
Андрей подхватил меня под руку, чтобы я не увязла в той грязи, по которой мы шлёпали. Представить себе, в каком виде вернусь домой невозможно. Вокруг стоял мрак, а под ногами со всех сторон хлюпала противная жидкость. Если бы я не держалась за Андрея, давно бы по уши перемазалась в глине. Мы шли позади всех, не привлекая к себе общественного внимания. Слухи у нас на курсе расползаются, как корни сныти по грядкам. То Лёша Чириков, что живет в комнате с тем самым Ваней, загулял с нашим профоргом Стасей, то вот она его бросила и её жертвой стал тот-то тот-то, а потом... Такое, наверное, бывает на каждом курсе: кто-то встречается, кто-то расстаётся, кто-то женится и рожает ребенка. Итак, слухи у нас распространялись совершенно молниеносно. И уж если какая-нибудь Маша Иванова вдруг оказывалась в интересном положении, всё ясно! Завтра о этом будут знать даже самые неосведомленные.
Топала я молча. Андрей бубнил что-то про последнюю пересоленую порцию шашлыка. Я, кстати говоря, этого даже не заметила, голод, как говорится, не тётка. Ритка, которая солила, явно влюбилась и очень сильно. И я даже уже знаю в кого! Сплетни-сплетни-сплетни. А я думала только о том, что мой фонарик остался в общаге.
Домой мы приплыли, казалось, только минут через сорок. Я тихо кралась по коридору и шикала на всех шумевших и гремевших в коридоре. Аллочка с Темкой потом рассказывали мне, умирая со смеху, что узнали меня по "громкому шепоту". Умора! Я-то думала, они спят. А эта парочка валялась рядышком и мило шушукалась. Нюты вообще не оказалось - она где-то потерялась с Лёнькой на пару, а Алёна, как всегда, вернется со своего кладбища (да-да!), где она так любила гулять в одиночестве, только под утро.
Тёмка сразу растворился в воздухе, я и моргнуть не успела. Стали мы с Аллочкой злорадствовать над второй сменой доярок, вечно не дававшей нам спать, когда нам самим надо было устраивать подъем в три ночи.
"Вот им сейчас, наверное, весело! Неспамши на работу идти, хе-хе!" - шушукались мы. "Теперь-то они поймут, почему мы так умоляли их не шуметь ночью! Так просили, чтобы они не гремели, не орали и дали нам поспать хоть чуть-чуть!"
Нюта ночевать не вернулась вовсе, а через пятнадцать минут после исчезновения Тёмки раздалось скромное постукивание: за дверью стоял именно он. Ключи от комнаты были у Лёни, а он либо исчез, либо в этой самой комнате и находился ("заперся с Аней" - переглянулись мы с Алочкой). Вот вам и мелодрама. Я тогда ещё подумала, что никогда не уйду на ночь глядя, не предупредив девчонок - они же волноваться станут! Наверное не уйду. Может быть... не уйду.
Мы с Аллой уже спали, когда вернулась Алёна. Утром мы завтракали уже вчетвером - Нюта вернулась. Какая-то другая.
Мы решили пойти купаться - в первый раз на озеро за лето - в тот праздничный день. День освобождения от утренней дойки! Было очень и очень жарко, не то что в первые дни - одни дожди, туманы и холод! Утром еле отдирали ноги от земли. А сейчас, как по заказу - тепло и хорошо. Как же нам повезло, что теперь у нас стало больше свободного времени.
Озеро было далеко - минут сорок пешком. Но мы дружной компанией доярок добрались туда, даже не взглянув на часы.
Вода была теплой, а трава - зелёной. Что ещё нужно для полного счастья? Мы вволю (сразу вспоминаю фразу из учебника по кормлению животных: "сена дать корове вволю...") накупались и назагорались. Не то что на речке, куда ходили на второй день.
Вода там, в речке, холодная. Ой, помню, накупавшись в ней, я попыталась выбраться самостоятельно. Тёмка с Леней тоже плавали. Вылезли первыми и давай мне руки с мостика протягивать. Я ухватилась. Они вытянули меня, как мешок с картошкой, и я разлеглась там посредине моста. Вылезти до конца из воды не могу - тяжело. Встать не могу - тоже тяжело. Мост слишком высоко от воды натянут, а редко, когда девушка сама подтянуться может. Вот смеху было!
А на озере оказалось намного спокойнее - никого! Только мы одни сидели на берегу, да полоскали ножки. Нюта сразу обгорела под жарким южным солнцем. Бедненькая...
Мы успокаивали её, расстроенную и порозовевшую с головы до ног, и веселились от мысли, что наконец не нужно идти на утреннюю дойку. Девочки из сменной группы казались нам совершенно несговорчивыми и, как это часто бывает, мы за глаза критиковали друг-дружку. То они возмущались, что мы плохо мыли аппараты и бочки для молока, то что корма дали слишком много, то слишком мало. Мы в ответ пожимали плечами и шли работать дальше, туда, где нас ждали наши добрые коровы. Совершенно удивительным было то, животные стали спокойнее с нашим приездом. Первые дни, проведённые на ферме, коровы брыкались, лягались и размахивали хвостами. Они топтали нам ноги и скидывали доильные аппараты. Никогда не думала, что корова может быть такой агрессивной! Но в первый же день я поняла причину. Доярки без конца колотили коров, били металлическими скребками для навоза по спине, пинали ногами, орали на них матом. А животные в ответ лишь поднимали хвост и гадили, или сбивали копытом доильный аппарат и тот падал, чавкая, в навозную жижу. А с тех пор, как приехали студенты, коровы стали вести себя по другому - ведь ни одна из нас, тех, кто ежедневно доил, не ударила и не обозвала, не пнула и не огрела палкой. Мы ласково говорили с ними, чесали им спину и гладили по голове. Коровы, приходя на дойку испражнялись ещё за дверями фермы, во время неё стояли спокойно и лишь иногда "благодарили" нас, шлепнув по щеке хвостом.
С понедельника нас принялись обучать всем тонкостям доильной науки. Строение аппарата, механизация и прочие необходимости. Понимала я одно - что я совершенно ничего не понимала!
Глава 4. Андрей?
Я долго смотрела в свою тетрадь, но ничего, кроме собственных каракуль не видела. То ли жара на меня действовала так странно, то ли я просто перестала вообще что-либо понимать. Мозг плавился от жары. Напротив сидел Андрей Рудко и что-то записывал. Я долго следила за тем, как он пишет: быстро и неразборчиво, витиеватым и очень мелким почерком с закорючками. Он делал какие-то зарисовки, чертил схемки. Рядом волей-неволей почувствуешь себя глупой. Я как завороженная глядела на него. На его тёмные кучерявые волосы и узкое лицо, на рубашку, на руки.
- Ты хоть что-то понимаешь? - вопрос был глупым, но это было единственное, что я могла сказать, чтобы завязать беседу.
Он поднял на меня глаза и положил ручку рядом с блокнотом.
- Тебе объяснить? - он улыбнулся мне очень по-дружески.
Я кивнула и наклонилась над столом. Он начал что-то бубнить про технологию работы всей этой дребедени, а я кивала головой, в которой, как мне казалось сейчас кое-что взорвется, а раскаленные мозги польются через уши. Жара на улице стояла страшная. Было очень душно, хотя мы и сидели в тени, всё вокруг взрывалось от колючего Солнца.
- Послушай... - он улыбнулся снова и накрыл своей рукой, большой и широкой, мою.
Я смотрела ему в глаза и слушала этот бред с умным видом, как вдруг мои пальцы сжали его руку. Андрей снова улыбнулся своей сногсшибательной улыбкой и хотел что-то сказать, как к нам подбежала Алёнка и утащила меня с собой.
- Что стряслось? - в недоумении спросила я.
- Хочу тебе кое-то показать! - и она потащила меня куда-то далеко, за пределы посёлка, пока мы не оказались на краю большого, широкого, зелёного поля.
- И что? - спросила я, не понимая.
- Ты видишь, что Это? - спросила она, показывая на высокие, зелёные растения.
И я увидела. Это была... конопля.
***
Мы совершали восхождение на холм! На высокий, на котором уже все побывали, кроме меня. Было безумно жарко и Андрей надел свою кепку мне на голову. В эти минуты я ужасно жалела, что не смогла заставить себя побриться налысо перед поездкой. И решила однозначно, что сделаю волосы в два раза короче, когда вернусь домой.
- Вот бы сейчас апельсинового соку. Всю пачку бы выпил, - Андрей дал мне руку, когда мы переходили канаву, наполненную грязью. Через неё было переброшено несколько палок, уже скользких и размокших.
- Это мой любимый, - пролепетала я, балансируя на скользких обрубках.
- И мой. Ну вот, мы почти пришли, - улыбнулся мой спутник. А я подняла голову и увидела, что перед нами выросла зеленая гора, на которую ещё предстояло взобраться. От этой задумки уже захотелось содрать кожу с тела.
Когда мы карабкались вверх мне пришла в голову мысль, что примерно полгода назад я в холодный день сидела дома у окна и читала "Страх" Цвейга и ноги мои холодели от эмоций. Тогда мне захотелось чего-нибудь горячего. Мечты сбываются!
Я высказала свою мысль вслух.
- А я оторваться не мог от "Письма..." Я не понимаю таких женщин, - он даже остановился. - Знаешь, я, наверное, не смог бы жить с одной, а любить другую!
Я криво улыбнулась. Слишком сентиментально.
- Не веришь?
Я посмотрела на него, как на идиота. Наверное, он понял.
- Я ни разу не изменил своей девушке! А мы с ней вместе уже два года!
Я закашлялась. Нет, не то чтобы я не думала о том, что у него может быть девушка - это бы объяснило его сдержанность...
- А чем ты сейчас занимаешься?!
- Ну, мы же просто гуляем!
Я засмеялась.
***
За шесть дней вечерней работы мы, наконец, отдохнули. Каждый день мы пытались вспомнить лица тех, кто поднимал руку за "работать без выходных и приехать на несколько дней раньше" на собрании перед практикой. Какие же мы были идиоты, честное слово...
Уж очень хотелось кушать. Иногда, когда я пыталась вспомнить свои сны, мне казалось, что снилась мне одна только курица, поджаренная до золотистой корочки... Тут мы ели те малые крохи, что покупали на базаре во вторник и пятницу, а денег нам едва хватало.
Хорошо, что мы вообще узнали о том, что в учхоз привозят продукты! С тем распорядком дня, по которому мы жили первую неделю, мир превратился в одну большую дойку.
Во вторник приезжала обычно только одна машина. Наталья, так звали эту продавщицу, давала постоянным покупателям продукты под запись. Толпа наших студентов обычно сметала всё печенье, сосиски... Я покупала на четверых. Немного сушек, "юбилейного", которое мы поглощали за каждым чаепитием, тушёнку, крабовые палочки и бананы для себя и Аллочки, больше их никто не ел. Дома мы с полчаса выясняли, кто что будет кушать и сколько девчонки мне должны денег. Затем продукты перекочевывали в "холодильник" - которым на самом деле был наш шкаф - где ждали каждый своей участи. Хранить еду именно там оказалось хорошей идеей - не держать же майонез и помидоры под кроватью рядом с рабочей формой, которая воняла так, что приходилось заматывать её в два пакета! В "холодильнике" у нас стандартно лежали макароны-рожки, четыре кило проросшей картошки, купленной у местной шпаны, и две банки тушенки. Запас на чёрный день. День, когда у нас закончатся деньги и нам останется только грызть косяки и оконные рамы.
А по пятницам на улицы посёлка выходили модницы! Потому что именно в этот день приезжала ещё и машина с одеждой и обувью. В магазине, единственном магазине в посёлке, после нашего приезда дико подняли цены, а на базаре все было по-прежнему. И именно поэтому всё казалось непомерно дешевым. И обувь, и шмотки. Нет! Мы себе ничего не покупали - ведь надо было думать в первую очередь о том, чтобы поесть. А деньги, которые мы привезли из дома, стремительно заканчивались.
Глава 5. Андрей!
Вдали небо сморщилось и выплюнуло желтую большую молнию. Она ударилась о землю и рассыпалась на множество маленьких осколков. Гром бухнул совсем рядом. Мутная пелена была уже где-то совсем близко и Андрей сказал: "Бежим, может успеем добежать до пасеки!!!"
Но мы не успели. Дождь хлынул над нашими головами в эту самую секунду и единственное, что мы успели сделать - это спрятаться под большими деревьями. Андрей накинул мне на плечи свою ветровку с заплаткой на левом кармане.
Этой ночью я не вернулась домой ночевать...
***
- Ты сошла с ума! - спокойно произнесла заспанная Алла.
- Аллочка, миленькая, я знаю, что вы волновались, но простите меня ради бога!- я обняла её за плечи.
- Не переживай, главное, что с тобой все в порядке и что ты знаешь, ЧТО делаешь! - Алла загадочно улыбнулась и я услышала, как за её спиной хлюпает вода - это кипятильник в белой эмалированной кружке сделал нам чай.
- Я видела вашу сменщицу, она чем-то очень недовольна! - я попыталась сменить тему.
- Даже знаю чем. Она мне это уже сообщила. Заявила, что мыть бочки - обязанность скотников. Я сказала, что каждая уважающая себя доярка убирает всё за собой сама. Она только хмыкнула мне в ответ! Ну конечно, мы ведь с Нютой плохо моем аппараты... - с сарказмом произнесла она.
- Не обращай внимания. Они сами-то ничего не моют... И постоянно придираются к нам. Не обращай внимания. Как же вкусно пахнет! - сказала я, принюхиваясь к аромату чая. - Аллочка, ты просто умница, если бы не ты, я сегодня утром осталась бы голодной!
***
Всё больше и больше сказывались разногласия между сменами основных доярок, у которых мы были практикантками. Аллочкиным сменщицам они не дали ключ от ларя с кормом.
Только мы погрузились в сладкую дрему, как дверь наша задрожала. Грохот раздавался по всей общаге. Ровно в четыре утра дверь в нашу комнату выбила Аллочкина сменщица и начала громко возмущаться неприличными словами по поводу того, что Нюта и Алла должны были отдать ей ключ от ларей с комбикормом.
Дверь, а вернее щеколду (которая, кстати часто страдала от таких штурмов нашей комнаты), выбили на самом деле. Если бы наш любимый староста её не починил, она так и валялась бы под Алёниной кроватью.
Дверь была выбита с ноги. Девушка орала, лицо её было перекошено!
- Почему вы не оставили нам ключ? - надрывалась она.
- А почему мы должны отдавать вам свой ключ от ларя с кормом? - спокойно спросила Алла
- Да потому, что должны!
- Наша основная доярка отдала нам свой ключ и сказала, что вам ваша доярка должна отдать свой. Так что наш я вам не отдам, - ответила моя подруга и снова легла спать.
- Да ты! Да... я!!! - девушка надрывалась и кричала, покрываясь красными пятнами.
Дверь захлопнулась перед её носом.
Очень хотелось ответить всем комплектом неприличных слов, который я досконально изучила на протяжении своей короткой жизни! Но я постаралась сдержаться и отправилась спать. Словом, грёзы были развеяны. Мы не в институте. И мы все такие разные и совсем другие... не такие, как в обычной городской жизни. Вчетвером бормоча и ворча мы попытались снова уснуть.
Мои с Алёной сменщицы ключ свой просто потеряли и тоже постучались к нам в то же время, причем две ночи подряд. Когда я сказала, что было бы лучше, если они станут заходить вечером, девушки ответили, что вечером они спят! Как будто пять минут назад до того, как они в очередной раз не выломали нашу защёлку, мы не занимались тем же... Наш очень дружный курс разбился на лагеря враждующих.
А в то время, как народ цапался, я проводила время с интересным мне человеком. С Андреем. Мы болтали о погоде, звёздах и облаках, о вражде поколений.
- С тобой я могу говорить обо всем, - однажды шепнул он мне. - А моя девушка... она совсем другая.
"Боже, - подумала я, - я совсем свихнулась! Встречаюсь с человеком, которому и даром не нужна..."
- Мне жаль её...
Он удивился моим словам. Мы лежали в тени березы на берегу Большой Медведицы. Это речка, протекавшая вдоль деревни; вода в ней холодная и мутная, но купаться тут - одно удовольствие!
- Почему жаль?
- Она в городе, скучает... А ты со мной, - я улыбнулась.
- Ну, её я люблю!
Я смеялась про себя. Ну и индивид! Я, в принципе, ничего от него не требую. Я привыкла жить сегодняшним днём. Пока мне хорошо, а что будет потом - будет... потом.
- Что ты на меня так глядишь, - он притянул меня к себе. Я лежала у него на груди и играла с пуговицами на его рубашке, - с тобой мне очень хорошо! Даже не знаю, чтобы делал без тебя! Ты - просто прелесть! Я очарован!
Да, мне просто хотелось слушать эти слова. Ставить в обрезанную коробочку из-под томатного сока букетики полевых цветов, которые он мне дарил.
Я перебирала его темные волосы, накручивая на пальцы кучеряшки. А он говорил про свою Катю...
***
Если есть ужин - это праздник. Так что каждый из них был праздничным. Мы часто звали гостей. Сегодня это были Тёмка с Лёней. Нюта с Аллой поделились с ними своими макаронами с тушёнкой и салатом, бережно приготовленным нами. Мы шутили и смеялись.
Внезапно постучали в дверь. Я встала со стула и пошла открывать незваным гостям.
Я, похоже, была слишком удивлена, чтобы поприветствовать пришедшего. Просто стояла с открытым ртом пару секунд и только потом впустила Андрея. Было уже одиннадцать, но он настойчиво звал меня на прогулку. Я уже поела и оттого с лёгкостью согласилась. Переговаривались мы шепотом, хотя это не имело значения, все, кто присутствовал в комнате молча уставились на нас. Я только улыбнулась, надела кофту и шепнула, чтобы девчонки ложились спать без меня. Алёнка вытаращила на меня глаза и чего-то пробурчала. Аллочка и Нютой заговорщицки переглянулись и посмотрели на меня, таинственно улыбаясь. Тёмка нервно поглядывал на Аллу. Будучи весьма любопытным, он обязательно поинтересуется у своей девушки, что это Рудко так мной заинтересовался. В общем, я поняла одно - моя маленькая тайна уже сегодня станет всеобщим достоянием. Оттого отправила Аллочке ответный взгляд, полный мольбы, и ушла, плотно закрыв за собой дверь.
Глава 6. Город грёз.
Молоко (а нам полагалось три литра за дойку каждой доярке) мы брали только вначале. Потом пили его только те, кто ни разу не был на дойке. Словом, начался бартер. Молоко - яйца. Натуральный обмен. Мы - полтора литра, нам - десяток яиц. Очень выгодно.
На самом деле, пить то, что производит Саратовская область, я бы никому не посоветовала. Доярки между собой переговаривались: "хорошо... может, студенты их (коров) хоть помоют немножко..." Обычно доильные стаканы надевались на грязные соски. Дерьмо или гной (это если корова была больная) с кровью засасывались в молокопровод и уже в бочке смешивалось с остальным молоком. Мы приходили в ужас от этой системы! Нас ведь учили в универе тщательно подмывать вымя, сдаивать первые струйки и следить, чтобы соски были обязательно сухими и чистыми! Но местные доярки не считали это необходимым и при этом пили молоко, как ни в чем ни бывало... Глисты? Гной? Глупости все это!
Вы не переживайте, сокурсникам своим мы приносили молоко только из бочки Аллы и Ани, они чище всех подмывали коров. И лишь иногда, когда приходило больное животное и сдоить гной было тяжело, мы звали основную доярку, чтобы та помогла. Гной нужно было сдаивать в отдельную посуду, но там, на практике, никакой посуды не было, и мы сдаивали гной на пол. А если доярка приходила, и, оглядев корову и бурчала "чёрт бы с ней!", надевала доильный аппарат, то в тот день мы молока не приносили.
У нас же в институте коровы - просто королевы чистоты по сравнению с этими несчастными и измученными саратовскими животными. Да и молоко вкуснее, слаще. А там, в поселке, его словно водой разводили. Даже сливок-то вовсе не было - кот наплакал! Если есть протухший силос, ещё и не такое будет.
Сначала дойка занимала у нас пять часов. Потом, когда "набили руку", часа три с половиной - четыре.
После вечерней дойки мы сразу бежали в баню, не заходя домой - вещи брали с собой уже на работу. Темно - хоть глаз выколи. Фонарь (один) светил только у общаги.
Баня, каменная, заплесневелая. Заплесневелая? да разве это имело значение? Главное - мы ложились спать чистыми и вкусно пахнущими от душистого мыла! Правда до того, как уснуть, мы готовили себе праздничный ужин. Огурцы и помидоры, которыми мы запасались на базаре, пускались в салат. Им обычно занимались Нюта и Аллочка. Я же с Алёнкой варила макароны. Иногда с тушенкой, иногда с супом, вернее с бульоном от "русского продукта". Очень вкусно. Особенно после дойки.
И вот, после праздничного ужина и обязательной уборки в комнате (ведь мы волей-неволей приносили много песка и грязи), "дежурный" (это у нас называлось "почетная обязанность", которая переходила от кровати к кровати, по часовой стрелке начиная с меня) вычеркивал в самодельном календаре две цифры: одну дойку и один день. Это был рисунок на листке бумаги в клетку. Два ряда. На самом верхнем - количество дней до возвращения домой, на нижнем - число оставшихся доек. Это был наш спасительный календарь. Каждая пририсовала к нему своих маму с папой, собак, кошек, попугаев. Словом, это был наш красный угол, наша святыня, приклеенная к двери суперклеем.
***
Снова трясся грузовик, пробираясь по колдобинам к ферме. Вокруг - туман. Не было видно даже поля. В кузове темно. Ребята о чем-то разговаривали, а я глядела в дырку, зачем-то проделанную нашим электриком в стенке, на дорогу.
- А ты бы помолчала... шлюха, - вдруг тихо и злобно сказал Лёня. Я спустилась с неба, посмотрела на Нюту и взяла её под руку. В глазах моей подруги были слёзы обиды. Но было темно, а она сидела рядом со мной.
Дойка началась. В двери стучались коровы. Было холодно. Ко мне зашла Агата, большая белая корова. Она давала почти больше всех молока. Скотники, как всегда не насыпали нам фураж. Мы с Алёнкой натаскали его ведрами. Сначала я не хотела этого делать, но потом просто стало жаль животных. У них и так мало в жизни радостей.
У меня была уже двадцать восьмая корова, когда я дожевывала последнюю сушку, запасы которых хранились в кармане моего рабочего халата.
- Будешь ириску? - спросила я и протянула её Алёнке. Она кивнула и взяла. Мы никогда не отказывались от еды. А есть... есть хотелось всегда.
- Ты уже заканчиваешь? - крикнула мне Алла. Я кивнула.
- Слушай, напои Драчёну, она в изоляторе. У нас запарка, - попросила она и я с готовностью согласилась.
Изолятором мы называли клетку, где убивали время больные коровы, оттуда не выгребали навоз, туда не приносили ни корм, ни воду. Жирная, засаленная, мыльная жидкость была ей заменой.
Я открыла калитку. Она тихо скрипнула. Сапоги скользили по навозу. Я несла в левой руке ведро с водой. Драчёна была в изоляторе одна. Она лежала в углу, вся в навозе, прилипшем к телу. Шерсть всклокочена. Её вымя было похоже на кашу: кровавое месиво, обсиженное мухами... Корова смотрела в одну точку безразличным взглядом. На её шее болталась ржавая цепь, приковавшая животное к длинным пустым и вонючим кормушкам. Она смотрела в пол. На холке и спине краснели ссадины - это от хлыста. Вчера она так устала, что не смогла сама подняться из навоза, в котором проводила время перед дойкой, и пастухи, отстегав её до изнеможения, поняли, что корова просто увязла в полутораметровом слое отстоя и грязи.
На её морде, справа, тянулась темная ниточка из промокшей шерсти. От глаза к скуле. Я в первый раз видела слёзы коровы. А ей было всё равно. "Поскорей бы уж", наверное, думала она. Завтра её должны были увезти на бойню, где какой-нибудь ловкач быстрым движением перережет ей глотку. А что было в её жизни? Телята, которых она носила в себе месяцы, а потом даже не успевала покормить. Хоть раз вылизать. Почувствовать тепло его маленького тельца. Доярки, которые грязно матерились и пинали сапогами под зад, тыкали палками и стегали мокрыми вонючими веревками. Тогда она просто поднимала хвост и с пренебрежением накладывала кучу. Несмотря на то, что обязательно узнает в ответ какой-нибудь новый изощренный пинок или новую комбинацию матерных слов. Срала она на эту жизнь. На этого мужика в холёном костюмчике и новых ботинках, который приходил и смотрел, какая корова меньше всех дает молока, чтобы отправить её к мяснику. Я всегда считала раньше, что должно быть по-другому! Что чем больше любишь этих удивительных существ, чем больше отдаешь им тепла, тем больше получишь в ответ! Там, в Саратовской области, там это было совсем не так. Животное стало куском мяса, механизмом, изнашивавшимся так быстро, что уже через пару лет его выбрасывали. Уничтожали. Пускали на колбасу.
Помню, как Нюта с Аллой принимали роды. Корова только родила, оглянулась, посмотрела на своего телёнка, а его уже схватили и принялись оттаскивать в сторону. Никогда не забуду её взгляд. Безнадёжный, тоскующий.
- Му-уу! - завыла она, глядя на своё дитя.
- Муу! - ответил он ей, пытаясь сопротивляться, стараясь задержаться у матери хоть на минуту дольше. Но его уводили, а корова была слишком слаба, чтобы встать.
- Му-у-у!!! - ещё громче мычала корова.
- Муу! - ответил ей телёнок. И она никогда его больше не видела.
Я подошла к Драчёне и дала ей понюхать воду. Она беспомощно и почти бессильно шарахнулась от меня, словно я на нее замахнулась. Потом потянулась к ведру и жадно выпила всю воду за мгновенье. Затем подняла на меня свои большие коричневые глаза. Корова смотрела на меня и я поняла, что она словно благодарна за это дырявое ржавое ведро с водой, которую не видела уже сутки. Нос её был изранен. На левой щеке была кожа без шерсти. Такое случалось часто - просто кнут у пастуха был влажный.
Я обняла её за шею и тут мне показалось, что я слышу, как бьется её сердце. Так гулко. Тук-тудук. Тук-тудук. Я смахнула мух с её челки и прижалась к этому теплому существу, чью жизнь завтра насильно отнимут.
***
- А ты слышала? - обратился ко мне Ваня, тот самый, что выбил нам щеколду на двери в первый же день.
- Что именно? - я сидела на поваленной берёзе у входа в общежитие и загорала, подставив лицо солнышку.
- Ну, про призрак белой женщины на ферме?
Я прыснула. Ванька стоял передо мной и совершенно серьезно ещё раз повторил свой вопрос.
- Нет, не слышала я ни о какой женщине! - снова засмеялась я.
- Старый скотник рассказывал. Правда, он говорил, что в тот вечер был совсем пьяным.
Я ухмыльнулась. Да, и как только ему призрак коровы не привиделся?! После местного самогона все что угодно может случиться!
- Да я серьезно! Ты послушай! - Ванька сел рядом. - Он рассказывал, что как-то ночью встал и вышел на улицу. Ночь была лунная, светлая - всё видно. Коровы спят, посапывают, а по полю, там, где пастбище, идет женщина, вся в белом и несет перед собой свечу. Идет медленно и глядит перед собой. Скотник-то испугался, побежал за ружьем, а когда вернулся - ни женщины, ни свечи. Даже луны на небе не видно, тучами затянуло.
Ваня говорил так уверенно, что даже захотелось поверить.
- А ещё кто-нибудь её видел? - спросила я.
- Слушай! Утром скотник этот пошел на то место, где по его словам ходила эта женщина... - Ваня приостановился, выдержал паузу, глядя на меня. Наверное, хотел, чтобы я заинтересовалась. - Так вот, там, на земле были следы застывшего воска, словно не одну, а пять свечей спалили!
Я снова ухмыльнулась.
- Тогда, должно быть, это кто-то разыгрывал твоего скотника. Много таких шутников найдется!
- Да ну тебя! - махнул он рукой и встал с бревна. - Какой же ты скептик! Никакой романтики!
***
Даже трава, на которой валялись наши полотенца, была горячей. Я разглядывала маленькие волны на озере, а Андрюха стоял по пояс в воде и всё пытался меня обрызгать. Ему не нравилось, что я просто сидела. Вода казалась мне холодной.
|