Рей-Барабей шёл через знойную пустыню уже который день. Чтобы не получить солнечный удар, он накручивал на затылок свою длинную бороду. Узкая тропинка между барханами была, говорят, построена китайцами. Работящий народец. Вон, как постарались! Крепкая, вечная дорога получилась.
Солнце нещадно пекло голову. Вдалеке, на горизонте, как обычно, плескались бездонные миражные озёра. Вдруг, откуда-то, справа, из-за большого бархана, выпрыгнул огромный верблюд. Нет, верблюды, конечно, не скачут, как кролики, но всё произошло так быстро, что иначе и не скажешь. Зверь смотрел Рею прямо в глаза своими глубокомысленными философскими моргалками с длинными пышными ресницами. Вот незадача! Рей-Барабей изумлённо замер перед диким зверем. Что у него на уме? Что там - в этих бездомных медвежьих глазёнках? Рей слишком хорошо был знаком с одногорбыми (да и с двугорбыми тоже), чтобы ждать от них чего-нибудь хорошего. Ладно, если плюнет. А вот если начнёт лягаться - пиши пропало! Верблюд сразу сообразил, что к чему и яростно шагнул вперёд. Мол, боишься? Ха!
Рей-Барабей срочно вспомнил номер своей медицинской карточки.
"Е21 385 6409310", - повторял он про себя, отгоняя страх. Это всегда помогало. Да и верблюд сразу почувствовал перемену настроения. Теперь нужно было "удержать позицию". Пустынный медведь - непредсказуемый зверь. Никогда не узнаешь, что скрывается за его божественными глазками. С невозможно прекрасными ресницами. Рей-Барабей специально не смотрел верблюду в глаза. Он выжидал. Глядел в раскалённое небо. Верблюду надоело, и он сдался первым. Отвернулся и презрительно фыркнул, смахивая хвостом с боков жирных мух.
Оставим ненадолго эту парочку, ведь в этот самый момент Дон Дион улепётывал по узким городским улочкам от гнавшихся за ним астиномусов. Те размахивали своими полосатыми палками, свистели, бежали, переваливаясь с боку на бок. Но Дон Дион был ловким парнем, да и бегал, пожалуй, если не быстрее, то уж точно дольше всех. Он свернул в очередной переулок и, спрятавшись за мусорным баком, услышал, как кряхтя и охая протопали мимо два синих мундира. Они тяжело дышали и чертыхались. Дон Дион ехидно захихикал и, довольный, пригладил привычным жестом маленькую бородку. Выждал еще немного и отправился прямиком к вокзалу, где ловко запрыгнул в последний вагон уходящего поезда и помахал злополучному городу ручкой.
В это же время, быть может, лишь часом раньше, вылетали на грязные улицы, словно свадебные голубки, картины. Одна за другой. Там их уже поджидал один замечательный человек, мазал картины зелёнкой и бросал в костёр. В сторонке стояла малютка Энни, утирала слёзы кружевным платком.
- Вы не понимаете! Это же творчество! Они же мне как дети, - твердила она, запинаясь. Все только смеялись кругом, показывая на неё пальцем.
- Это - не творчество. Это - мазня, - приветливо говорили они, скаля зубы.
- Вы не можете меня выгнать. Это мой дом! Дом моего отца, моего деда, прадеда! - плакала она взахлеб и от этого говорила немного невнятно.
Во дворе полыхал, костёр, растворяя краски на полотнах.
Был твой, стал наш, - вежливо улыбались замечательные люди и вытаскивали из дома старинный комод на изогнутых ножках, бабушкино зеркало и любимые матушкой кресла. В авоськах звенело фамильное серебро. Одну за другой выносили напольные вазы, расписанные кобальтом и золотом. Всё это добро грузили, небрежно сваливая в кучу, в фургон. Последними вытащили унитазы, белые, начищенные, и запихнули и их тоже, царапая обивку на кушетке.
Затем вылетела в окно коробчонка с красками, раскладной мольберт и прочие глупости. Малышка Энни покорно подбирала, что могла, в саквояж, а что не помещалось - убирала в небольшой узелок.
- Что стоишь? - вежливо поинтересовался замечательный человек. - Шагай отсюдава! - с этими прощальными словами он выхватил саквояж и заботливо скормил его содержимое пламени.
Малютка Энни затравленно оглядела погром, и вздохнув, пошла, держа в левой руке шляпку.
Кв то время, когда летали в воздухе картины, на соседней страничке атласа Рей-Барабей, оседлал, наконец, горбатого и, довольный, продолжил путешествие по пустынной тропе.
Странствовал так ещё неделю, пока не добрался до Парад-города. У таблички 'Недобро пожаловать', у самого въезда, Рей отпустил верблюда и тот, уже совсем смиренный, даже не сразу понял, что ему можно шагать, куда хочется. Парад-город был очень гостеприимным. Дорога, разбитая, в горбинках и впалостях, начиналась прямо тут, где заканчивались пески, и приветствовала гостей пустыми глазницами. Когда-то её наспех состряпали для иностранных гостей к юбилейным игрищам на таком же на скорую руку сотворенном стадионе, чьи обветшалые стены пожно было разглядеть на горизонте. Рей уверенно зашагал вперёд, прыгая через ямы. Чёрные и глубокие. Он отлично знал дорогу - всё-таки не в первый раз. Дойдя до главной площади, Рей-Барабей свернул направо и, с осторожностью оглянувшись, зашёл в подъезд первого дома с отвалившейся обивкой. На третьем этаже он постучался хитрым стуком в деревянную дверь с облезшей краской и стал ждать. На лестничной клетке было непривычно тихо. Звучно шаркнул глазок в квартире напротив. Спустя пару минут кто-то заскрипел засовами, и желанная дверь приоткрылась, настолько, насколько позволяла цепочка.
- Кто? - вежливо буркнул некто-то изнутри.
- Верблюжья борода, - ответила Рей и дверь захлопнулась. Было слышно, как изнутри снимают цепочку. Ещё мгновенье и Рей вошёл в квартиру и сбросил рюкзак. Его встретил заросший щетиной потрёпанного вида сутулый очкарик.
- Ну! - на этом оба обнялись, дружески похлопали друг друга по спине.
- Всё сидишь в своей конуре, Пэтер?
- Ненадолго. Заходи. Иди, помойся. От тебя воняет, как от собаки.
Рей засмеялся.
- Иди-иди, небось ещё помнишь, где кабинка.
Чуть позже два друга расположились перед монитором, уплетая за обе щеки жирную полуфабрикатную пиццу, наспех размороженную на ржавой сковородке. Пэтер тыкал пальцем в экран, где пестрела карта.
- Вот тут, - показывал он, пережёвывая.
- Тут не пройдём. Слишком круто, - возразил Рей. - Надо идти вот через этот хребет. Так надежнее. Как тебя ещё не вздёрнули за эту нелегальщину? - поинтересовался он.
- А тебя, позволь узнать? Заглянуть в твой рюкзак и даже рудники покажутся раем.
- Ладно. Давай к делу. Как мы доберёмся до Границ-города? - вернулся Рей к теме.
- А как это обычно делают люди? - вопросительно посмотрел на друга Пэтер. - На поезде.
На следующий день они оба направились на вокзал и уехали на электричке в противоположную от Границ-города сторону. На большой станции в Угрюм-городе они вышли и в кассах дальнего следования купили две карточки до нужного места по фальшивым паспортам.
- Хей! - воскликнул Пэтер. - Пойдем на базар, ещё успеем. Надо купить пожрать.
Рей пошёл вслед за другом. Там была и блошка, и переносное ателье, и гадалки, и фокусники. Бабушки распродавали книги и ордена, хитроглазые челноки впаривали всем подряд лучшее на свете барахло. Рей загляделся на затейливый значок на лотке у лысого сморщенного старикашки.
- А-а-а! - протянул продавец. - Вижу на что смотришь, сынок!
- Откуда это у вас? - поинтересовался, Рей, поглаживая указательным пальцем сине-голубую эмаль значка. - Можно посмотреть ближе?
Старик отстегнул его и положил в мозолистую ладонь. Рей перевернул вещицу и на обороте увидел, как и ожидал, знакомые инициалы: Р-Б.
- Сколько?
Старичок прищурился.
- 20 монет.
- 15, - торговался Рей.
- Бери, - согласился барахольщик и убрал звенящие в кулёк.
Рей зажал в ладошке значок. Когда-то очень давно мать сдала такой же в ломбард. Тогда всё носили в ломбард. После смерти отца от него не осталось ничего, кроме этого значка. Долго ещё Рей презирал мать за этот поступок, не понимая тогда, что жизнь троих детей важнее всех значков мира. А теперь, вот так, случайно на развале, именно такой...
Пэтер проворчал, мол, что за ерунда - побереги, монеты!
- Они мне скоро не пригодятся, - ответил Рей и, расплатившись, приколол синий эмалированный самолетик ко внутренней стороне рюкзака.
Двое уже собирались возвращаться - оставался час до поезда - как вдруг Рей увидел нечто изумительное. Он смотрел как завороженный: среди толпы снующих туда-сюда горожан и торгашей-зазывал, стоящих слева и справа от дороги, маленькая девушка - а он никогда не видел таких - с виду похожая на кувшинку в своей соломенной шляпке, сидела на перевернутой деревянной коробке и вырезала ножницами, за монетку, профиль мужчины в кепке. Рей с удивлением наблюдал, как быстро и ловко она это делает. Мужчина расплатился и ушёл. А Рей стоял ещё минуту-другую и как завороженный глядел на девушку, как на восьмое чудо света.
- Можно? - спросил Рей, указывая на стул перед художницей.
-Что за ерунду ты снова затеял? - сердился Пэтер.
Рей не слушал его, и, заметив, что девушка кивнула, сел на раскладной стул с дыркой на спинке - от ветхости.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Не шевелитесь, пожалуйста, - тихо попросила она.
Рей замер. Он смотрел на стену дома перед собой, изрисованную граффити, хотя ему хотелось смотреть направо, разглядеть эту тонкую маленькую художницу с длинными пальцами.
- Вы уезжаете? - спросила девушка, забирая зарисовку.
- Это ваш дом? - вопросом на вопрос ответил Рей.
- Мой дом теперь тут, - она указала на саквояж, лежавший у перевернутой коробки, и усмехнулась. Рей оглядел её с ног до головы: платье из нежного хлопка, перевязанное на талии голубой лентой, кружева, нитка жемчуга на тонкой шее. Он смотрел на неё и не мог оторваться, ему вдруг показалось, что он теперь совсем не может не смотреть на это прекрасное существо из другой реальности.
- Поехали с нами, - вдруг выпалил Рей.
- Ты сдурел? - возмутился Пэтер. Но напарник уверенно шагнул к девушке, наклонил голову, почти касаясь губами её уха.
- Вперед! Давай быстрей собирай вещи, и бежим отсюда, - прошептал Рей. Девушка отпрянула и оторопело посмотрела на него в ответ.
- Бегом! - почти выкрикнул он и она стала быстро складывать свои рисунки. Свернула всё это в покрывало и сложила в узелок, оставив стул и коробку одиноко стоять посреди толпы торгашей.