***

***
Под тяжелыми лапами ели прохладно. Но колючие иглы колют в бок, но сухая веточка царапнула по щеке. Надо выбраться из-под жесткого полога, туда, где мягко и зелено. Переждать, осознать. Почему я один? Или одна? Лийр всегда двое, он и она. А я? Ошибка. Кусочек живой материи в чужом мире.

Глава 1
                            Стоит ли бояться волны, если плывешь по течению реки времени?
                                                                                      (Инайле Тог, Книга вопросов)
   
Мутноглазая Ллеграхтен поднялась белесым туманом над высохшим лугом. Чернокрылы, отчаянно пища, пронеслись над заброшенным храмом и нырнули в пустые глазницы верхних окон. Бледным недопеченным блином выползла на темнеющее небо Саниат, тайная подруга Аррая-Солнца.
     Раста сидит на крыльце. К ночи дело, а духота не уходит. Надо бы спешить, пока бабушка на другом конце деревни, там ребенок болен. Вернется - не выбежишь. Бабуля строга, не злая, но порядок любит. Настоящая лекарка, многознайка. Училась в городе, врачом была, вслед за сыном, отцом Расты, бросив все, ушла в глушь. А если к ней подольститься, так в добрую минуту расскажет, и не раз, обо всем, о чем Раста ни попросит. И о матери, умершей давным-давно, еще в другой, городской жизни, и о городе. Как-то Раста осмелела настолько, что спросила:
- Бабуленька, а почему мы не живем в городе? Там удобно и сытно. Я бы хотела там побывать хоть ненадолго.
- Дуреха ты, дуреха... Сытно...За эту сытость работать надо не так, как тут у нас в поле, на свежем воздухе...Сытно... Еда-то вся искусственная, ненастоящая. Живого молока да спелой земляники там не видывали. В город... Куда тебе... Там образование надо настоящее и характер зубастый... Таких, как ты, там только и ждут, чтоб облапошить да погубить.
- А все-таки, бабуленька, -в десятый или в сотый раз спрашивала Раста, - почему нас, лаххов, так мало, а в городах людей много?
- А потому, золотко, что по широкой дороге идти легко, хоть и пыльно, а по лесной тропке тяжело, хоть и чисто. Так-то, внученька. Ох, разболтались мы с тобой.... Скоро корова домой придет, доить надо. Иди...
    И Раста шла. Нельзя, чтоб отец рассердился, счел ленивицей. Отец суровый, худой, глаза запавшие. Но работать силен. Вождь всех лаххов, жрец Аррая-Солнца. Невесел только. Да и как быть веселым, жены нет, отвечать перед богами за благополучие лаххов - ему одному. Жрица Иттари-Земли из пришлых, черноглаза, резка в движениях, посмотрит - огнем полыхнет. В дурную минуту отец грозится:
- Не будете слушаться, женюсь на жрице! Брак Солнца и Земли, Света и Тьмы угоден богам.
    Тогда Раста и бабушка как по команде делают печальные лица, умильно просят прощения. Отец посмеется и подобреет. Понимают все трое, что не женится он на жрице. Слишком нравом сурова, и память о матери Расты не ушла, не растаяла. Девушке иной раз жаль отца. Он ведь хочет, как лучше. И правила не порушить, и чтоб община лаххов жила. Община маленькая. Две деревни всего, Низовая и Верховая. Старожилов, тех, кто с отцом начинал жизнь по стародедовским правилам, немного. Кто умер, а кто, не выдержав трудностей, обратно в город подался. Пришлые есть. Немного, но каждый год приходят. Теперь стало строго. Принимают тех, кто расстался в большом мире со всем своим имуществом и пожертвовал деньги общине. А как иначе выжить? Земля не очень плодородна. Ремесла старые восстановить нелегко. Теперь кузнец есть, горшки выучились делать, валенки катать, лапти плести, ткацкие станки появились. Но все равно сколько всего приходится брать в городе. Посредник привозит просимое один-два раза в год, а забирает мед, травы лечебные, обереги и тканые нарядные пояса. Да еще Ищущих по лесам провожать - тоже доход.
  Припомнилось, бабушка с отцом разговаривали в горнице.
- Эх, сынок... Взял ты долю не по силам... Скоро туристов на зимний праздник и летнее разгулье приглашать станешь... Нет... Жить как прадеды - мечта невозможная, ворковала бабушка.
Отец сердился:

- Так? А что тогда не уходишь? В город твой, теплый да удобный?
- Дурак ты, сын, был дураком, да и сейчас не умнее.. Куда я от тебя пойду? Пропадете вы без меня тут... Без лекарки...И привыкла я уже... Не все равно, где в землю ложиться. Ты о молодых бы думал!
- О молодых думаю. И не неволю. Хотят - пусть ищут другую долю.
- Что пустое говоришь? Какая у них такая другая доля? Еле-еле читать -писать умеют. Лес знают, как самих себя, крестьянскому труду научены. Что им в городе светит?
  - Они знают. И в вере тверды. Землю-матушку и Солнце-отца почитают. Будем жить. Общине пятнадцать лет всего. А сколько уже умеем. И в сети нас знают, и приходят новички
- Ох, сын... В сети знают... Мечтаешь от большого мира отгородиться, а общинников новых в сети вербуешь.
  - Отгородится - столетия надобны. Пока не достойны пуповину перерезать.
   
   Так вот поговорят-поговорят, и утихнут, и идет все, как идет. Отец на осень состязание назначил. Дочери шестнадцать сровнялось, пора замуж. Женихов двое, Налл и Тарс, оба двумя годами старше невесты, Налл телом покрепче, нравом попроще, а Тарс жилистый, да хитрый. Отец говорит, все по старинным обрядам будет. Да кто ж знает, как оно там в старину делалось? Про Аррая-Солнце и Иттари-Землю и Саниат-Луну, разлучницу, и то по-разному рассказывают. Бабуленька утешила:
- Не бойся, внученька, пока парни перед всеми в силе и ловкости состязаются, девушке надо в лесу спрятаться, малыми вешками лишь путь помечая. И уж тут хитрость твоя, девичья. Курочка не захочет, кочеток не вскочит. Кто люб, тому и дашь себя на руках в деревню принести.
- А если никто не люб?
- Не ты ли, милая, батюшке-лесу каждый раз в пояс кланяешься? Каждую былинку знаешь. Лес в обиду не даст. Отец через год новое состязание назначит. Арин подрастет, может, кто новый придет к нам. И ты подрастешь, сердце свое узнаешь.
   А ведь и вправду, никто не люб. Любо -  росными вечерами слушать вечерних птиц, глядеть, как чернокрылы кружат над храмом Единого, и грезить. Про то, что станет она жрицей Ллеграхтен, переймет все бабулины тайны лекарские. Будет избушка в густой чаще. И когда-нибудь выйдет к ней дух Леса, тоненький, словно тростинка, синеокий и ласковый.

  Стемнело бы скорей. Сил нет дождаться, а нельзя, чтоб увидели. Раста корзинку приготовила, в ней огниво, хлеб, молоко в крынке глиняной. Единого не почитают лаххи, но не трогают храма, побаиваются. Раста не боится. Нечего там нет, кроме гнезд чернокрылов высоко под куполом, летучих мышей, битых кирпичей и кучи хвороста, который она же и принесла. Давно, еще весной.
 "Хвала Ллеграхтен, - никто не вышел, никто не увидел..."
    Вчера брызнуло дождем всего ничего, а сегодня на старых стволах выбросило рыжие завитки рогатиков. Гриб жестковат, но по нынешнему году и его собрать надо. Все подспорье.  На выходе из леса, радуясь грибам, заметила вдруг... Сразу и не поняла, что такое возле корней березы. Босые ноги в царапинах, штаны и рубаха простого полотна. А волосы - словно девясилов цвет. Глаза закрыты, руки раскинуты, и лежит неловко как-то. Да живой ли? Или это девчонка?
   Раста подошла несуетно, поглядела - дышит. И вправду, парень. Должно быть из Ищущих. А оберега нет. Лагерь их далеко, полдня пути. Заблудился, что ли?
   Растолкала, разбудила. Глаза серые, мутные со сна, и молчит. Воды дала. Пил жадно, еще бы, по такому пеклу, а с собой ничего. Спросила, не из Ищущих ли, только головой кивнул. Точно, заблудился. Что с ним делать? Вывела чудного молчуна из леса и показала, как к храму старому пройти. "Как стемнеет приду, поесть принесу, жди меня там, придумаем, как тебе помочь."
   Хлеба оставила ему и воду во фляжке из коры. И пошла домой поскорее, работа ждет. Жать сегодня собрались. Работа тяжела, жарко, одно счастье, насекомых мало, не жалят, видно без дождей не вывелись. А как присядет отдохнуть, воды хлебнуть, так и стоит перед глазами фигурка тоненькая, волосы золотые, бледное лицо. Парни деревенские жилистые, крепко сбитые, носы картошкой, руки, что лопаты. А как же, с детских лет в трудах. А этот... словно дух лесной...Ждет ли? И хотелось, чтобы ждал... И не говорить никому...

Глава 2
                                                                        Ты видел это своими глазами, но не смотрел
                                                                        ли  сквозь пелену предвзятости?   
                                                                             (Инайле Тог, "Книга вопросов")


Гладка, как дедова лысина, иссохшая тропинка. Вечерняя духота, прохлады неоткуда быть. Только тянется тонкой струйкой запах. Неужто леса горят? И туман вовсе не туман, а дымок... Похоже, что так. Но далеко. И не страшно. Да что страшно цветущей юности? День прошел в работе, а все еще есть силы вечером сбегать на речку, поплескаться в  бочаге, и теперь, пересмеиваясь и перешучиваясь, идти гуськом до мужского дома.
- Аринн, чего встал? - кричит здоровяк Налл, видя, что товарищ, ушедший было вперед, остановился  на тропинке.
- Парни, гляньте! В храме Единого - Огонь.
-Ты че, сдурел? Да это закат в стеколышках заиграл.
- Гарью пахнет.
- Брось, это издали. Тебя все что-то видится. Водяницу давно ли в камыше ловил?
- Нет, посмотреть надо. Мало ли, вдруг чужой кто?
Тот, когда назвали Аринн, принялся проворно подниматься на холм, где и вправду сквозь дымное марево проблескивало.
  Двое его спутников переглянулись, посмотрели наверх, туда, где на фоне белой стены виднелась темная фигура и махала призывно рукой. Страшно... боги ведают, что там,  в храме Единого. Но неужто друг перед другом показать страх? Уж если Аринн, самый слабый среди троих, не струсил, то им, готовым нынче же, в праздник урожая, к поединку за невесту, дочь вождя, бояться негоже. А хоть бы и чужаки? А пусть бы и духи лесные. Хотя духи лесные огней не разводят.
Арин встретил их растерянным взглядом.
 - Ну, чего там? - буркнул Тарс и, не услышав ответа, сторожко заглянул в провал окна.
  -Сссс... сля... 
 - Чего? Чего бранишься-то, - дернул его за рубаху Налл. Брань не поощрялась. За нее можно было хорошую зуботычину от Деда схлопотать.
- Чего? Сам позырь!
Аринн отошел подальше, обескураженный тем, чем обернулось его любопытство.
А его товарищи, отойдя на пару шагов, принялись шепотом совещаться:
- Что делать будем, а? Раста, курица, с чужим, - шипел Тарс.
- Связать их, и к вождю, делов - то. Пусть решает. Мне такой невесты не надо.- басил Налл.
- Тихо, а то спугнем... Отопрется, скажет,  нам ллеграхтенов морок был.

   Раста отбивалась молча, но отчаянно. Царапалась, вырывалась, вцеплялась в волосы. Еле-еле удалось ее связать поясом, а рот заткнуть ее же платком. Тогда только затихла. Парень оказался хиляком. Помяли чуток, да пару раз приложили  кулаком в висок, так  и сомлел.  Огонь в чаше погас сам собой, только угли дотлевали. Затушить бы, да нечем. А, ничего, чаша каменная, не уползет пламя.
Двинулись  в деревню. Тарс и Налл с ношами на плечах, Аринн позади. Пусто вокруг. Собаки, и то не брешут в духоту такую. Люди по горницам, там прохладнее.
     Вождь сидел на крыльце с книгой и свечой. Вождю можно, он мудрость лаххов должен хранить, и с большим миром нить поддерживать. И как он буквы только в сумерках разбирает?
Слух у него, как у зверя лесного. Сразу вскинулся:
-Что случилось?
- Прости, вождь, с бедой пришли.
Два тела опустили с плеч  на траву-гусятницу прямо под ноги ему.
- Дочь твою с чужим застали в храме Единого. Закон лаххов нарушен, - рассудительно, как старший, доложил Налл.
    Вождь поднялся.  Только кадык дернулся на худой шее. Что тут говорить, когда зверьки в западне. Раста перекатились на траве, на колени поднялась, коса растрепалась, силиться крикнуть, а плат не дает. Мальчишка так и валяется кулем.
- Что?! - и к дочке. За сарафан ухватил, поднял рывком с колен. - Дураа. 
К крыльцу толкнул. Она к перильцам прислонилась и только дышит часто.
Бабка, даром что стара, а услыхала, вылетела, черной птицей к птенцу, из гнезда выпавшему:
- Внученька! Что ж это? Все глаза проглядела, ждала тебя, не знала, что и думать.
Вынула платок изо рта девчонки, увела виновную в избу. Только дверь скрипнула. Вождь подошел поближе, поглядеть на мальчишку, которого уже на ноги подняли и держали вдвоем крепко. Простая одежда, рубаха и штаны из некрашеной ткани, как у Ищущих. Но амулета нет на цыплячьей шее. Волосы светлые смяты, словно плохо вычесанный лен. И молчит, хоть и рот не затыкали ему.
- Дочь мою, закон лаххов нарушившую - под строгий присмотр жрицы Земли. Буде ежели раскается, через три седьмицы пойдет за Мара- вдовца. А этого... этого вы в мужском доме придержите. Но чтоб был жив, и калечить не смейте. Смертью только за смерть карают. А когда дочь моя к мужу уйдет, отпустим чужака на волю лесных духов. Все, идите.
- Вождь, веревку бы, связать получше... сбежит ведь,  - ломкий басок Налла прервал тишину.
Неловко ли перед вождем, или молодая кровь требует справедливости, как знать. Кулаками махать легко, а невесты теперь не скоро дождешься. Другие девки еще через два года в положенный возраст войдут. Вождь не ответил, пошел в дом. Видно, держит себя, чтоб не уронить достоинство.
- Ждем, что ли?
- А чего не подождать, Тарс?  Цыть, вражина! Не дергайся, а то...  - это уже мальчишке. Тот вроде бы понимал, что против троих ему ничего не сделать. Стоял смирно, только пошатывался чуть-чуть. Мудрено ли, у Налла кулаки что дубовые колоды. Приложил от души.

   Гарью пахло все острее. Хорошо, что деревня лаххов не на пустом месте строилась. Дома больше все старые, брошенные, подновили только, когда селились здесь. Полукругом стоят, а за каждым  огороды, а дальше поля. А на границе поля плетень  из жердей. До леса не близко, огонь не дойдет до изб, даже если вблизи загорится. А у каждой избы бочки с водой, багры.
- Сколько  еще ждать-то, ссслядь эту держать, аж рука затекла? Может, так доведем? - Тарсу неймется, он вечный поспешалка, что в поле, что в пляске.
- Да что тебе все скорей, да  скорей, а? Брань свою за пояс засунь. А ну, как вождь выйдет, а нас уже нет? Что подумает? И так с недоброй вестью пришли, 

Аринн от волнения столько слов сказал, что сам испугался и умолк прежде, чем Налл прикрикнул:
-  Че разболтался?   - умолк в думах невеселых:
 Ишь, тоже словцо готов вставить, будто тебя, слабака, кто спрашивает. Сами знаем, что к вождю почтение надобно показывать. Да и вождь у нас дельный, в работе себя не щадит, и дочку непутевую жалеть не станет. Мар-вдовец... Жену уморил, говорят, работой непосильной. Четверо детей, ни у кого в деревне столько нет.  Эх, дура Раста...я бы... я бы точно состязания выиграл. И был бы с ней ласков. Девка ведь хороша.  Была хороша 
Аринн? А ему-то что? Еще год до жениховства. Не его невеста пошла по дурной дорожке, вот и стоит в стороне, будто не он первым огонь в храме заметил.
А Тарс? Тарсу без разницы, даже и злорадствует про себя. Понимает, против товарища ему в состязании бы не выстоять. Там ведь не только единоборство, там умение в разных работах показать нужно.
    Дверь скрипнула, вождь вышел, подал веревку Аринну:
- Да будет с вами сила Богов.
И ушел в избу. А что еще говорить, все сказано.
- Да будет! - откликнулись вслед ему разноголосо.

 А парнишка опять будто очнулся, вырываться стал, да куда ему. Скрутили враз, локти за спину припутали и повели как теленка упрямого, за веревку подергивая. Аринн впереди скорым шагом пошел. Известный жалельщик, то собаку хромую выходил, то о прошлом лете утку-подранка у охотников отнял, всю зиму  с курами продержал, а весной съели ее все едино.
Тишина... До мужского дома еще идти и идти. Возле леса, подале от деревни. Тарс и сказанул:
- Это что ж выходит,  мы теперь без невесты? И этот... раздери его древидла, просто так и уйдет? Да еще нам его кормить неизвестно сколько?
- А что делать? Вождь велел не бить. Закон лаххов. - терпеливо возразил Налл.
- Какой-такой закон? Да такого... екерь через плетень...  наказать надо. Пусть отработает. Дохи будет. Ну и что, что парень. У этих ищущих и не разберешь, кто-кто.
- Ты, это... не было у лаххов такого...  -неуверенно возразил Налли, а у самого голос дрогнул. Да неохота перед Тарсом робость выказать. А дохи была у них, Унелька... из городских приблудилась, так и жила в мужском доме, да померла в зиму, кашляла сильно.

  Аринн вперед ушел, на себя злился.
Чего полез...сказал про огонь? И не заметили бы, разморило после купания. И что вышло? Расте беда, Налл без невесты, ищущий... ведь он и не сделал ей ничего... А целовались они тааак...Что-то вроде за мной и не идет никто? -  он остановился, но  в подступающей полутьме сначала никого не увидел. Только щерился растопыренными ветками куст, и тропка чуть светлела под круглым глазом Саниат-луны. Подождав еще некоторое время, крикнул:
- Эй, где вы там?!
Не услыхав ответа, парнишка повернул обратно.
Услыхал пыхтение, загнанное дыхание.  Ворчание Налла:
-Хватит тебе уже, ишь разобрало, будто  с Унелькой-дохи.
-Счас... счас... Охххх, - это уже Тарс, поднимаясь, уступая место.
Аринн застыл, только что рот не открыв, и вдруг понял.
Хищной птицей  кинулся, за ворот ухватил, рванул на себя Налла:
 - А ну, пусти его!
 Тот извернулся, роняя спущенные штаны и заехал нежданному доброхоту в висок. Аринн пошатнулся, но управился ударить в лицо.
-Ты че, ополоумел, Арька?  - рявкнул Налл.

- Козел болотный, расдредыть тебя! завопил Тарс
-Это вы ополоумели, что творите, а?!
- Че-че.... А пусть отрабатывает. Тебе-то что, не ты невесту потерял...
-Ззз - вери вы !И хорошо, что Раста ни тебе, ни ему не достанется!
- Ах так!?   
Двое на одного. Давно они так не дрались. С детских лет, пожалуй. Да и тогда, скорее силы пробовали, а тут словно демон болотный науськал.  А чужак, червяком принялся отползать.
- Уйдет ! Хватай его! - Налл выбрался из клубка тел и уcпел наступить двумя ногами на веревку. Аж больно ступням. Но удержал. Сплюнул соленое под ноги. Выдохнул:
-Тарс, хорош кулаками махать. Арька! Чтоб молчал. Дед спросит скажешь, мол, пока чужака брали, досталось. А не то...
Ухватив веревку как следует, старший потянул пленника за собой на тропинку. Тарс и Аринн кое- как поднялись и побрели следом.  Гарью пахло все сильнее.

     В доме вождя не спали. Сам вернулся на крыльцо, не хотелось видеть ни дочь, ни мать. Никто не знал, что он продал право на показ праздника выбора жениха и свадьбы одному из трех основных новостных агентств. Скрытыми камерами собирались снимать все действо, даже самые тайные обряды и транслировать по инфосети. Зато лаххи не нуждались бы всю зиму. Ячменя уродилось вполовину, ржи, должно быть, и того меньше. Картошка словно горох, а сам горох выгорел.
Дура -дочь, дурни мальчишки, чужак этот.. откуда только его духи лесные принесли... В храме Единого, надо же. И страха не знают. Вождь не любил признаваться сам себе, что до сих пор боится подходить близко к храму, до сих пор детское благоговение перед величием каменных соборов не выветрили ветры старины. Кажется, сам себя иной раз уговаривал: Нет в тех храмах ничего, кроме лжи. Оторвались верующие в Единого от матери-Земли,  камнем огородились. Вот и беда пришла от камня чужого.
В таких-то думах заснул вождь. Не слышал, как бабка утешает Расту, гладит по волосам, увещевает и плачет с ней вместе.

Глава 3
                           Стоит ли взвешивать на весах разума первый гнев, первое горе и первую
                            любовь?
                                                                                       (Инайле Тог, "Книга вопросов")
   
    Жали хлебные. С холма глядел жрец Аррая, на белые фигуры женщин с серпами, разбросанные по полю, словно огромные цветы.
Где-то среди них дочь, платом голова по самые глаза завязана. Не выпускать бы ее, держать взаперти, да каждые руки на счету.  А хороша Раста, бедра литые, грудь высока, роста не большого, не маленького. Эх, если бы ... Родила бы внуков на радость. А теперь...
       Худ урожай.  Придется в Речму ехать, да по сети с Аттисом связаться и помощь просить. Жрица Земли скажет: пусть голод, выживут сильнейшие, как встарь. Лаххов мало. Начнется голод словно камень с горы покатимся, никого не останется. Выжившие уйдут, не удержишь. Но сколько ж на помочах быть? Или... или продать инфо-компании вместо свадьбы изгнание  к лесной Богине... А ведь купят, беда лучше праздника продается.
       Парни везли снопы на ток.  Тяжко. Потно. Душно. Оводы вьются.
- Слышь, Тарс,  худо мне. Со вчерашнего. Дерет, будто мошки накусали. А у тебя?
 Тарс ощерился:
- А ты как думал? Должно быть, городская болезнь у него. Златовлас, а внутри гнило.
- Что делать будем, а?
- Счас коня привяжем, да сходим до дому. Сейчас надо, пока дед в поле, Арька на току. Разберемся.

В прохладной полутьме мужского дома  как всегда  пахло травами, пылью и кожей. Но сегодня вонью понятнуло. Оттуда, где пленника оставили. Чужак лежал на полу, свернувшись чуть не в клубок. Веревка, которой его за ногу к крюку в стене привязали, длинная, не мешает. 
- А ну, вставай! Говори, городская болезнь у тебя?!  Или порчу какую наслал?  - подступил Налл.
Мальчишка не шелохнулся.
 - Да врежь ты ему! - подзуживал Тарс.
- Тихо, ты. Может, ему  тоже худо, а?    Налл не ожидал, что пленник окажется столь жалок. Бить его сейчас все равно что котенка пнуть.
-  Что с нами сделал, козел болотный?   -  разозлившись на товарища, Тарс пихнул мальчишку в бок ногой.
 Тот только ойкнул, но не ответил. Тарс пнул еще, прямо под ребра и еще.  Налл сперва смотрел, будто растерялся, а  потом схватил приятеля за рубаху и оттащил  прочь.
- Ты что?! заорал тот, пытаясь вырваться.
- А то!  - Крепыш выпустил рубаху и ударил в скулу от души. 
- Козел вонючий!  - выплюнул зачинщик драки, и они принялись мутузить друг друга, будто позабыв, зачем пришли.
 - Ша!  - грозный бас раздался от двери. Дед вернулся не ко времени.  Растащил своих подопечных, накостыляв по шеям каждому, и потребовал ответа:
 - Вас на поле ждут! А вы чем тут заняты?
- Мы, это... мы... замялся Налли, слизывая кровь с разбитой губы.
-  Спросить кое-что у пленника хотели, - уточнил его противник.
- Спросить? До драки дошло? Врете. Да некогда разбирать. Пошли вон! Сей же час снопы возить. А вечером  - по домам! Чтоб я вас тут больше не видел. Здесь теперь тюрьма будет!

Душный вечер улегся над деревней. Парни ждали возле изгороди, когда мать вождя выйдет корову, телушку  и овечек из стада встретить. Драка? Что драка, в первой, что ли. Хвороба непонятная, стыдная вот беда, только  и надежда на лекарку. Догадается ведь бабка, а что делать? А ну, как Расту пошлет скотину встречать? Не должна бы.
Уф, идет,  идет, словно  старая чернокрылка летит. 
- Давай, у тебя язык лучше подвешен, - подтолкнул Налл товарища.
Тарс бы и возразил, да нарываться на синяк под вторым глазом неохота.
Когда надо, он и покланяться, и смирение изобразить не дурак. 
- Бабуленька, просьба  у нас, не откажи.
Бабка поглядела строго.  Глаз заплывший у одного, губа разбита у другого.
- В баньку нашу ступайте. Скотину загоню и  приду.

Скрипнула дверь в баньку. Темно в ней, хоть глаз выколи. Сели на крылец, ждут.
Не к добру псы разлаялись на деревне. Огонек тянется от избы. Никак бабка идет со свечой.
-  Что, соколики, рассказывайте, зачем пришли.  Не синяки ж смазать?
 - Мы... это...  переминаясь с ноги на ногу, пробасил Налл,  - мы...
Тарс пришел на подмогу: - Купались мы вчера в бочаге, да видно в воде какая-то напасть. На елдаках сыпь. Ты уж, бабуленька, мазь бы нам какую...
 - Что? Пошли в баньку, осмотреть надобно. Да не боись, не оторву.
Парни словно в воду холодную потянулись за бабкой в баньку. Пришлось портки развязывать. Бабка глянула, да как заорет:
 -  Паскудники! Какой-такой бочаг?! Cказывайте, откуда зараза?!
-  Бабуленька, все скажу, только спаси, - первым не выдержал Тарс, - чужак виноват, должно, городская у него.
- Городская? Ты ври, да меру знай! Чтоб городская пристала, мало рядом постоять. 
 Вы! Вы что же это наделали?! Срамники, идиоты, болваны! когда бабка сердилась, она такие слова выговаривала, которых в деревне никто не помнил, верно, из прежней жизни. -Господи! Да вас бы за такое кнутом прилюдно выпороть, да из деревни прочь!
   Парни стояли в ожидании, пояса завязали только кое-как.  Молчать надо, наорется и поможет. У нее правило лекарское, всем помогать, хоть правому, хоть виноватому.  Накричавшись, бабка дала им мазь в глиняном кувшинчике, и тяжко вздохнув напоследок, приказала почаще мыться и прийти через три дня.
Спросить, что за болезнь и что дальше, молодежь не осмелилась.

Бабка вошла в светелку, где на лавке прикорнула Раста, грозна, словно туча дождевая.
- Поднимайся, внученька. Хотела жрицей Ллеграхтен?  Со мной пойдешь. Это тебе не цветочки по лугам собирать.
Раста робела, но повязала плат, приготовилась.
  Шаг широк у бабуленьки, только сума холщовая по боку бьет.
Кто болен-то? Всю укладку свою бабка взяла. Куда это мы? К мужскому дому? - Стыдом заныло сердце. В печалях своих не вспомнила про чужого, не подумала прокрасться, поглядеть, как он. Старый знает порядок, старый зазря не обидит. А каково будет ему, беленькому, нежному, в лес безо всего.
Пойду, за ним пойду, никто не удержит - вдруг решилась Раста, и стало легко ей, так легко, как бывало весной на косогоре, когда ветер треплет платок, и белое облако летит над головой в места неизведанные.
   На крыльце мужского дома, как всегда вечерами, сидел дед, глядел не поймешь куда, не то в себя, не то в залесные дали.
- Вы это куда, бабоньки? Порядка не знаете? заступил дорогу.
 - Молчи уж, Старый. Ничего не сделается твоей халупе, травами окуришь.
- Травами?! Женщины лаххов не могут на порог мужского дома вступать, только дохи.
- Хоть по бревнышку после раскатай, да снова построй, а сейчас дай пройти, у тебя больной.
- Девку зачем притащила? отбивался старик.
- Не твое дело.  Помогать будет. А ты тут останешься, чтоб твои обормоты не вошли, ясно?! 

Спорить дальше с матерью вождя и единственной лекаркой лаххов воспитатель молодежи не стал. Уселся опять на нижней ступеньке крыльца, невозмутимый, как вран на сухостоине.

   Бабка  ухватила Расту за руку и вошла в темное нутро мужского дома. Мать вождя свечей и лучин не признавала, когда приходилось вечерами к больным идти. Фонарик с батарейками,  лекарства городские добывала то у ищущих, то сын сам привозил из нечастых поездок в Речму.  Попробуй, попрекни, рад не будешь. Так посмотрит, словно  придавит.
   Синеватый свет пробежал по печке, лавкам, взломал темень в углах. Никого. Бабка открыла дверь в нежилой закуток, где на одну сторону нужник, на другую возле стены лопаты, мотыги, на крюках развешаны сбруя, корзины, всяко разно. Чужой лежал прямо на полу, едва прикрытый тряпьем и дышал почти неслышно. Лекарка присела рядом, осторожно отвела тряпку в сторону. Огонек фонарика в руке внучки дрогнул.
 - Свет держи ровней, - строго прошептала бабка, - как его звать-то?
- Нэре, - еле-еле выдавила девчонка, дурнота подступала и от несвежего запаха и от открывшегося перед ней.
Старуха не особо удивилась, у этих ищущих что ни имя, то чудней не выдумать. 
- Нэре, - позвала тихонько, взяв слабое запястье, чтоб оценить пульс, -не бойся, я врач.
Никакого ответа.  Только глаз один, не заплывший, приоткрыл. 
- Пульс редковат, но не страшно. Надеюсь, внутреннего кровотечения нет, - старухе приговаривала скорее для себя, нежели для внучки, - Да держи ты свет, смущаться тут нечего, в жрицы хотела? Чего боишься? Видишь, разрывы есть, но не очень страшные, шить не стану. А вымыть и мазь наложить надо. Живо, ступай к деду, пусть кувшин даст, да воды колодезной зачерпни там, в бочке.
Раста, сама не своя от жалости и ужаса, побежала выполнить веленое. Старуха в полутьме отыскала веревку на лодыжке. И развязала с легкостью. Вязать и развязывать узлы, в этом деле ей, бывшей докторше, равных не было. Она и сейчас могла, несмотря на слабеющее зрение зашить рану, вскрыть нарыв одним точным движением.
- Потерпи, милый, сейчас помоем тебя, мазь положим. Что ж теперь делать с тобой, а?  И виноват, а не по вине кара.
Но ответа  не дождалась. Внучка пришла с водой, вместе они повернули легкое тело, бабка отмыла грязь и кровь, положила повязку.
-П ить... вдруг прошептали сухие губы.
Раста еще раз сбегала, принесла свежей воды. Пленник приподнялся, глотнул, закашлялся и снова лег.
- Идем, что могли- то помогли. Теперь разговор с твоим отцом пойдет.
- До завтра, Старый. Чужака отвязали, не боись, никуда он не денется, у него шок нервный. Ты бы его поил почаще, да в жилое пустил.
- Спаси, Аррай-солнце, за что мне на старости лет этакая забота.
-Терпи. Да парней приструнь.

   Вождь вошел в избу, отхлебнул воды из ковша. Не успел подивится, куда ж на ночь глядя бабы подевались, как дверь скрипнула и раздался суровый голос матери:
 - Раста, марш в светелку, с отцом твоим разговор будет. Идем, сын, на крылечке потолкуем.
Посидеть на крыльце вечерком хорошо. Да не сегодня. Сегодня мать встала перед ним, руку в боки уперла, сумку даже свою не сняла. И сразу, вопросов не дожидаючись:
 - У чужака были. Плох парень, хоть избит не особо, но это бы ладно. Шок у него нервный. И потому повезешь ты его завтра самолично в город в больницу.
 - Это еще почему? Страда идет, а я этого... спасать должен?
- Потому. Когда я сюда за тобой уходила, верила, не в сказки твои древние, нет. Верила, что в лесах, от мерзости городской вдали, будем мы милосерднее и жить станем в согласии с миром и собой. А что вышло, а?! Молодые, что волки. Только лишь им на больное наступили, как зверьми сделались. А ты? Хочешь инфокомпании вместо свадьбы дочерину беду продать? Потому и назначил три седьмицы держать его?
Вождь не знал, как и рот раскрыть, хорошо, мать не орет, а то на всю бы деревню слышно стало. И откуда только сведала? Небось уже бабы и про чужака, и про беду прознали, и не разобрать, откуда.
 - Что молчишь? Правда глаза колет?
- Не колет. Ты, мать, пойми, неурожай, не выжить нам. А инфа заплатить обещала столько, что зерна прикупить сможем.
- Инфа! На весь свет не жаль про наши дела бухнуть. Нет, сын, не то делаешь. Надо со смирением в департамент малых народов. Там помогут. Гордыня тебя ведет.  В гордыне ты и слово вождя сказал.
- По старине сказал.
- Молчи уж, по старине. От старины одни осколки остались, да и те ты ж сам по книгам, крупицами собирал. Нету никакой старины. Есть лаххи, народ малый, желающий жить в мире с миром. Есть молодые, от горячности беды наделавшие, и ты, вождь, должный решить по уму, а не по дурному гневу.
- А слово?
- А слово это слово. Все равно уже слухи поползли. Созовешь сход и решение свое объявишь. А с парнями я потолкую. Есть о чем потолковать.
- Что темнишь, мать? И зачем Расту с собой водила?
- Не темню. Врачебная тайна. Сделаешь, как советую, и успокоится все. А Расте проверка была. Сможет, сможет жрицей Ллеграхтен стать. Начну учить ее. Мару-вдовцу весть не посылал ведь?
- Нет еще, когда бы.
- Вот и не шли. Я умру, где лекарку возьмешь?
 
   Кипит гнев у вождя в сердце. Но нельзя его выпустить на волю. Мать почитать должно. Чтоб ни сказала молчи. А там по своему можно повернуть.  Нельзя дочь жрицей делать. Своевольна слишком. Как бы не до беды. Надобно ее под твердую мужнюю руку.  И то ишь, жрицей. Да еще богини темной, опасно это. Воли много возьмет, и так порядок непросто держать. Права ведь мать, и обычаи, и законы лаххов нами творятся, нам и блюсти их.
- Ладно, мать. Думать буду. Сам пойду поговорю с чужаком. Сам вину его измерю.
- Смотри, сын.  Не приведи боги, умрет он. Вина на всех лаххах повиснет.
И поднялась по ступенькам, мимо него прошла, словно туча грозовая набухшая.


Глава 4.
                                             
                                               Ты ищешь неведомого, но научился ли владеть тем,  что
                                                имеешь?
                                                                                                (Инайле Тог, "Книга вопросов")

В лесу пахло баней. Точнее - сухими вениками. Не удивительно, при такой-то жаре листопад начался до срока. У края тропинки шевелилась что-то колючее, набухшее. Под кожей погибшего зверька справляли пир насекомые-могильщики.   Аттис ускорил шаги и вскоре вышел из под зеленого полога на желтый высохший луг с редкими зелеными куртинками стойких к засухе сорняков. Земля кричала беззвучно. Молила о воде изломанными ртами трещин. На сухом холме невозмутимо возвышался заброшенный храм Единого, вонзая в тусклое небо белое лезвие колокольни. Отчего-то Аттис любил это место, казалось, в разоренном храме есть что-то такое, чего не найдешь на пышном богослужении в столице. Он поднялся по склону, вошел даже не через дверь, а через провал оконный. При его невысоком росте не нужно было даже пригибаться.  В чаше Огня чернели угли.
-Надо же... кто ж это приносил жертву Огню Единого? Неужели кто-то из ищущих, не убоялся ни запрета, ни пустоты.
   Просвистела чернокрылка, подлетая к гнезду.  Аттис еще раз посмотрел вверх, туда, где сквозь ржавые ребра купола белело вечернее небо, потом снова вниз, под ноги. Среди осколков кирпичей, и пыли мелькнуло что-то вышней голубизной. Мужчина поднял осколок старинного изразца и положил в карман. В оконный проем лезли ветви кустарника, нагло ухмыляясь кровавыми соплодиями. Обшарпанные стены в полустертых надписях, явно не священного содержания, мусор и гряз по углам и даже следы костра у стены. И все же в этом покинутом храме была душа.
Постояв еще немного, он спустился вниз  и пошел к мужскому дому. Не хотелось ему отчего-то ни повидать вождя, ни поговорить. О чем говорить, когда и так все ясно: засуха. У фермеров с полной механизацией, в крупных имениях и то убытки огромные, а тут пра-прапрадедовские методы.  Хотелось поскорее отдать то, что привез, и вернуться на лесное озеро, где горечь этого лета почти не ощущалась.
 Дед возился на огороде, капусту поливал под ночь.
 - Эй, Старый, вечер добрый! крикнул гость.
Хозяин, выпрямившись не без усилия, немалое пузо вперед выставил и  поздоровался :
 - И тебе добрый день, Видящий. Да только доброго мало.
- Что так невесело, а дед?  - притворно подивился гость, хоть и привык уже, что Старейший перед ним не чинится, когда рядом никого нет. И куда-то слетает с него учительность и степенность. А чему удивляться, если дед Видящему ровесник, обоим чуть поболе пятидесяти. Только здесь, в лесу, старятся быстрее. Солнце жжет, ветер дубит кожу, работа с зари до зари. И брюхо большое не от сытости, а водянка, должно быть, или печень больная.
- Какие радости, коли неурожай, леса горят, того и гляди огонь к деревне подступит.
- Неурожай - это да. Я вам привез кое-что. В дом пойдем, разъясню.
В доме  возле стола на лавки. Пока Старый взвару травяного холодного из погреба приносил,  Аттис оглядывал знакомое пространство дома. Вроде нового ничего.  Только в углу ворохнулось что-то. Темновато, куча тряпья вроде. Крыса?
-Где молодь твоя? Гуляют? шутливо спросил горожанин, пока дел разливал напиток в глиняные кружки.
- Гуляют... отмахнулся наставник и умолк.
Аттис почувствовал, что разговор не клеится, развязал рюкзак и выложил на стол большой пластиковый пакет:
- Это лекарше, тут все, что она в прошлый раз просила. Если чего не хватает, пусть вождь сам в городе купит. Вот это вождю,  карта пластиковая, в конверте пароль. Деньги выделены департаментом на продовольственную помощь. Но часть можно и на лекарства пустить. Закупите в городе крупы, концентраты, не шикарно, но голода не будет у вас.
 В углу снова завозились.
-Старый, это что у тебя там? Кошка или крыса? Или кто-то из парней твоих озорует, подслушивает,  попытался снова пошутить гость и вытащил из кармана фонарик. Синеватый свет вырвал из темноты тонкую кисть, прикрывающую глаза, спутанные кудри ниже плеч.
Аттис погасил фонарик, и, скрывая неловкость, заявил:
-  Дед, рассказывай.
- Чего рассказывать, - буркнул дед, - Чужак это, из Ищущих, с дочкой вождя застали парни. В храме! Теперь вся деревня гудит. Одни говорят: наказать примерно, другие - не наше это дело, он из Большого мира, наше дело - девка, закон лаххов нарушившая, а этого выгнать, и дело с концом.
- Насильник?
- Да нет, куда ему. Но девка просто вызверилась. Приходила вчера, грозила: если с ним что случится, прокляну. А он не ест, только воду пьет, молчит. Мать вождя сказывала, у него болезнь какая-то особая.  Вот что, Видящий: забери его у нас, а? Ты ведь с машиной у озера, как всегда? Недалеко, дойдет как-нибудь. А то беде быть. Парни мои подрались, девка-дурища на меня так смотрит, будто глазами дыру прожечь хочет. Вдруг сбежит с ним, может он больным прикидывается, а? Забери, сделай милость. 
-Ладно. А с вождем сам объяснишься. Как звать его?
- Не сказывал.  Вот ведь принесла его нелегкая.
Аттис шагнул поближе к пленнику и тихо позвал:
- Эй, ты меня слышишь? Идти сможешь? Тут недалеко до машины, в город тебя  отвезу.
В ответ ни звука.
- Да будет тебе,  что с ним разговаривать. Он за все время даже спасибо ни разу не сказал.
Давай, поднимем его, придержишь, чтоб не дергался, я ему руки свяжу и поведешь. Зато, если кто увидит, так и поймут, что в Большой мир его забирают, и там поступят с ним по закону.
Аттиса передернуло. Вести человека на веревке, как бродячего пса, казалась ему невозможно, отвратительно. Но он решил не спорить.
Дед запыхтел, пододвигая поближе низкую лавку, вдвоем они подняли под локти слабо упиравшегося парнишку. Руки его бессильно лежали на коленях. Отвязать веревку с ноги чужака, ею же связать запястья было ему нелегко, а как же, с таким-то животом. Точно водянка, сам-то худ, как все здешние. Но сегодня совсем не хотелось жалеть старого знакомого. 
- Вот и готово. Забирай. Спасибо за зерно, - конец веревки оказался в руках Аттиса, успевшего уже и рюкзак надеть.
- На здоровье, Старый. Если что, вождь знает, как со мной связаться, - гость из Большого мира старался быть вежливым, хотя рука сжимала веревку почти гневно. Хотелось уйти поскорее. Кто бы мог подумать, что незлобивые лаххи так легко станут поступать ничем не лучше обычных людей.
Вот тебе и гармония с природой. Едва тень голода мелькнула, едва интерес затронут, то же зверство, что и везде - думал горожанин, стараясь идти помедленнее, чтоб пленник поспевал за ним. Душный вечер переходил в сумерки, надо было успеть засветло к озеру.

Глава 5


                            Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, но значит ли это, что не

следует пытаться делать добро так, как его понимаешь?

                                                                                                   (Инайле Тог, "Книга вопросов")

 Аттис шел как можно медленнее, чтоб не замучить спутника. Нарана, должно быть уже хватился, и уха остыла. Жаль, придется завтра уезжать. Парня надо врачам показать поскорее. И так ехать целый день. Можно бы в Речму заскочить, но лучше домой, там знаю, к кому обратиться. А тут еще наскочишь на грубияна какого-нибудь, и будет только хуже.
Под пологом леса тьма родится раньше. Уже и корни на тропинке не разобрать. Аттис пару раз споткнулся, а мальчишка ни разу. Даже удивительно.
На последнем повороте, прежде чем выйти на широкую поляну возле озера, где путешественники остановились на отдых, мужчина достал из рюкзака нож и осторожно перерезал  веревки на запястьях пленника.
- Не сбежишь, надеюсь?  Сейчас уху будем есть, потом спать, а утром поедем в Лидану. Найдем твоих родных. Все хорошо будет, не бойся. Я Аттис Рин, а как твое имя?
Старался говорить  мягко. Не испугать, не встревожить. И показалось в полутьме, что губы молчуна тронула улыбка. Имени он так и не сказал.
А вскоре перед ними распростерлось озеро. Луна играла в воде, тихонько шуршал камыш, костер отбрасывал искры в небо. Вкусные запахи костра, ухи перебивали сырой дух озера.
 
- Аттис, где тебя носило? - раздался густой бас.
Нарана поднялся с чурбачка, его гладко выбритая голова озарилась красным. - А это еще кто? Лаххский княжич? Хоррошенький, - темные глаза так и впились в лицо незнакомца.
- Угомонись, дома будешь искать хорошеньких. устало отвечал его приятель, порадовавшись, что не поленился избавить мальчика от веревок, - Да, у лаххов его взял. Он нездоров, завтра с утра домой едем.
 -...?! возмутился рыболов, - Я-то думал, еще денька два...
-  Хорош ругаться. Разливай уху.
Нарана пошел к внедорожнику, порылся в багажнике, принес три плошки и три ложки.
- Как звать-то тебя, а? спросил он, подавая полную миску гостю.
 - Нэре, - неожиданно для обоих прозвучало в ответ. Аттис уже и не надеялся, что мальчишка заговорит вот так, просто.
- Нифигасебе имя! Как у девчонки. А чего не сядешь? Тут места хватит.
Парень неловко опустился на бревно, уложенное возле костра. Сидел как-то боком, ел медленно.
- Хороша ущица! крякнул Нарана, оттирая усы. Кому добавки? Ты чего, как тебя там, Нэ? Не жрешь, а тянешь, словно девка на смотринах?
Но гость молчал, даже вместо спасибо еле-еле кивнул, осторожно ставя плошку на землю.
- Отстань от него, слышишь? рассердился Аттис. Нарана только хмыкнул. Он уже смирился с тем, что завтра придется уезжать. С Аттисом не поспоришь.  Почему, Нарана и сам не знал. 
 Когда гостя отправили спать в салон машины, Нарана попробовал порасспросить приятеля. Но тот сказал только:
- Не знаю. Ничего о нем не знаю. Лаххи избили, и похоже, не только избили. Разбирать за что и почему, не мое дело. Парень хулиганом не выглядит.  Кажется, память потерял. И, наверное, раньше, чем попал в деревню. Между прочим, это не первый случай здесь, возле аномальной зоны. Эти Ищущие все с глюковиной и так, а тут обострение проще простого заработать. Давай  в палатку, что ли. Завтра ехать с рассветом.
Ночь выдалась душной. От озера даже не тянуло прохладой. Аттис не мог заснуть, старался только не ворочаться, чтоб не будить товарища, ведь тому предстояло завтра вести машину.
Вот ведь, угораздило. Но я не мог, не мог его там оставить - не к месту вспомнился забытый уже эпизод. Давний, еще когда он только развелся с женой, и от острого чувства одиночества знобило в мокрый осенний вечер. Возле подъезда  в к нему прибился грязный серый котенок.  Даже не мякнул, а всхлипнул. Не взял, постарался быстро проскочить на лестницу. Кошек и собак не любил никогда и не хотел, даже когда дочки были маленькие.  А теперь, одному, и совсем не хотелось такой обузы. И сколько их, бродячих, разве всех возьмешь. Но ощущение было отвратное. Потом забылось, а теперь лезет в голову.

  Сон все не шел, и Аттис осторожно выполз из палатки, намереваясь посидеть возле ночного озера. По черной глади плясал белый луч. Странно. Луны не видать. Луч еще немного помедлил, постепенно подполз к берегу и вдруг ударил по машине. Узкий столб свет вырвал из темноты тощую фигуру с раскинутыми руками. Парнишка стоял, опираясь спиной на дверь, задрав лицо в небу. Казалось,  он антенна, а луч сигнал. Как на рекламе телефонов - подумал Аттис, понимая, что пытается заговорить свой страх, унять его попыткой заместить непознанное привычным.
    Так же неожиданно игра света угасла.  Редкие звезды поблескивали сквозь дымку. Ноги невольного свидетеля будто налились свинцом. Не было сил сдвинуться с места, чтобы или пойти посмотреть, что там с найденышем, или  плюнуть и идти досыпать.  С трудом собравшись с силами, он осторожно забрался в палатку, на ощупь вынул из рюкзака любимый фонарик, стараясь не хрустнуть случайно упавшей веткой, прокрался к машине. Парень неподвижно лежал на раскрытом заднем сидении, свернувшись в позе эмбриона.
Аттис немного постоял, дожидаясь, пока пульс перестанет частить, и вернулся в палатку, решив, что никому не станет рассказывать про эту ночь.

   Глава 6
   Если думаешь: Я лучше знаю, что ему нужно, - надо ли спешить исполнять

задуманное?

(Инайле Тог, Книга вопросов)
   
  Вечерняя Лидана встретила путешественников тяжелым запахом гари. Даже сюда добрался дым от горящих лесов. Тусклые фонари в серой дымке, медленное движение автомобилей капля по капле отнимали последние остатки отпускного настроения.
   -.... вам в... !- ругнулся Нарана, - Надо в объезд.
  Аттис не отвечал. Что попусту лезть с утешениями к опытному водителю. Нарана утер пот с гладкого черепа и неожиданно свернул в переулок. Дворами и задами путь длиннее, но хоть нервы не так выматывает.
   После долгого петляния, внедорожник остановился во дворе многоэтажки, где жил Аттис.
  - Вставай, приехали! - потряс он за плечо парнишку. Тот сонно вздохнул и позволил вытащить себя за руку на далеко не свежий воздух.
  Нарана открыл багажник. Его спутник вытащил рюкзак, топор, пилу, котелок и еще кое-что по мелочи и захлопнул багажник:
   - Спасибо, рыбак. Звони!
  - Пока!
  Машина взрыкнула, Аттис проводил ее взглядом и приказал: - Бери котелок, пилу и топор и пошли.
  Парень медленно-медленно наклонился, взял котелок, умудрившись прислонить его к рубахе закопченым боком, поднял топор, почему-то за топорище. На пилу рук уже не осталось.
  -Вот ведь... Совсем не в себе. - подумал мужчина, надел рюкзак, подхватил пилу и, набрав код замка, приглашающе отворил дверь.
   В квартире, хвала Единому, ничего за время отсутствия не приключилось. Не залили соседи, никто не разбил окно. Даже в холодильнике терпеливо дожидались хозяина вполне съедобные пельмени.
   - Марш в душ! - скомандовал хозяин, подавая гостю старые спортивные штаны и серо-бурую старую, но чистую футболку. - Полотенце синее возьмешь. А я пока пельмени и чай сварю.
   По привычке задернув легкие занавески, Аттис поставил воду и задумался. Он был сторонником школы Амиры Нары, ученицы Инайле, и полагал, что человека в таком состоянии, в котором оказался найденыш, следует заставить для начала делать простые вещи: мыться, есть, выполнять простейшие поручения, не оставляя без внимания ни на минуту. Ни в коем случае не считать больным, не жалеть. Лучше быть нужным, чем свободным, - этот тезис психолог частной клиники полагал основой излечения любых пограничных состояний. Аттису удавалось не раз вытаскивать из депрессии жертв несчастной любви и даже тех, кто потерял близких, без каких-либо медикаментов. Но с таким случаем пришлось столкнуться впервые.
   Гость появился в кухне очень тихо. Аттисовы старые треники оказались длинны и смешно волочились по полу. Светлые волосы в мелких колечками. Черные брови и голубые глаза.
  Красивый, - невольно отметил про себя психолог и только тут понял, что никакого синяка под глазом у гостя уже нет. Надо же, как быстро. Или это грязь была?
  - Садись. Пельмени поедим, чай попьем. Завтра чего-нибудь повкуснее купим. Мальчик осторожно сел на краешек табуретки и принялся за еду.
  Ест, как девушка на банкете,- невольно заметил Аттис, - да и вообще что-то в нем такое.... Современный унисекс. Если бы не мои старые тряпки за юную деву сошел бы.
  - А теперь рассказывай! - весело, будто ничего особенного не ожидая, сказал он, как только последние пельмени были съедены.
  - Что рассказывать? - тихонько спросил юноша.
  - Все. С самого начала.
  Мальчик помедлил. Отхлебнул чаю. В глазах его полыхнул неожиданный эмоциональный всплеск. Но разговор начал так же тихо и медленно, будто подбирая слова:
   -Двенадцатый великий глобул Наземи. Лийр. В незнакомый мир. Строить эмоциональ. Но что-то не так. Двое - один. Дочь лаххов узнала. Поняла. Но не так. Но можно было еще направить Сам вождь приходил. Богиня. Стал бы ее сыном.
   Высокий голос прервался, рассказчик поднес ладонь к горлу, и зашелся будто в приступе астмы. Перепуганный психолог сорвался с табурета:
  - Тихо, тихо, успокойся. Не надо больше. Все хорошо... Ты устал. Пойдем.
  
Парень понемногу успокоился, но взгляд сделался бессмысленным, как у пьяного.
  Пришлось взять за руку, словно маленького, отвести в спальню, и уложить в свою постель.
  Аттис улегся на диване в смежной комнате. Открытая форточка не давала прохлады. Сон не шел. Хорошо еще, что из спальни не доносилось ни звука.
  Ндааа.... Совсем плохо. Сколько ни случалось разговаривать с контактёрами, именно такого бреда ни слышал ни разу. Надо же, великий глобул. Выходит, воображает себя пришельцем из космоса. И видно, часть бреда в этом и состоит: нельзя выдавать тайну. Начал рассказывать - и внешняя сила душит.
   Про такие версии Аттис тоже слышал от коллег. И в его практике случалось всякое, иногда среди посетителей (никогда не называл их пациентами) оказывались тяжело больные люди. Таким не пытался помочь, а всячески содействовал тому, чтобы они обратились к специалистам.
  - Психолог - не психиатр, не врач общего профиля, - любил он повторять, когда случай оказывался сложным, и не хватало знаний и умений.
  Что делать? Отвезти завтра в психушку? Но у него нет документов, он так разволновался, что даже о родных я не расспросил. А может, он и не помнит ничего. Попадет, как безродный, в самые скверные условия и пропадет. А в хорошую частную клинику просто так не возьмут, там руководство осторожничает. После того, как недавно из клиники Милосердие извлекли скрывавшегося от правосудия наемного убийцу, не захотят связываться. Разве что за очень большие деньги. Что делать? И надо бы, чтобы его просто хороший врач осмотрел, мало ли, вдруг внутренние повреждения. А если истерика при осмотре?
  Вспомнив разные случаи из практики, психолог решил, что время еще есть, отпуск заканчивается через две недели, и можно попробовать вытащить мальчика своими силами.

  Глава 7

   Ты боишься признаться себе в своих желаниях? И после этого

думаешь, что способен влиять на желания других?
        (Инайле Тог, "Книга вопросов")

  Ночью громыхнуло. Да так, что Аттис тут же проснулся и смотрел во все глаза за пляской синих молний в темном небе. Дождь все медлил, казалось, капли долетают до неостывшего асфальта и воспаряют вверх, не успев оставить влажный след. Грохнуло еще раз, и еще, совсем близко, так, что уши заложило.  И, наконец, хлынуло. Долгожданное, свежее. Застучали капли по стеклу, ветер зашумел в кронах. Мужчина встал, прошел в спальню, посмотреть, как дела у гостя. Парень спал безмятежно, будто и не было ни вечернего приступа, ни бушующей непогоды за окном.
   

Следующий день прошел почти безмятежно. Молодой человек быстро сориентировался у компа и погрузился в заэкранный мир с такой быстротой, что Аттис аж испугался. Ему случалось лечить ребят, что забывали о еде и близких, не в состоянии выбраться в реальный мир. Тяжкий труд.

Но зато можно было не сомневаться, что гость не сбежит, и Аттис со спокойной душой позвонил в департамент и попросил Нарта принять его по личному делу.

- Привет-привет !- воскликнул начальник департамента, улыбаясь самой роскошной своей улыбкой, улыбкой щера, как про себя говорил гость, не зная другого зверя с более свирепой и широкой пастью.

- Рассказывай! Что у тебя за дело. Вроде бы, поставки твоим лаххам сделали в срок и полностью.

- Смотри, - мужчина пододвинул свой комп и настроил на домашнюю камеру.

- Ого! Это что за красотулечка?

- Мой сын. Из лаххов. Захотел в большой мир. Нужны документы.

- Для тебя всегда рад. Сейчас прикажу напечатать прошение. Генетическую экспертизу будешь заказывать.

-Нет.

-Зряя.. Кто знает этих лаххских баб. Но, твое дело. А у меня тоже к тебе дельце. Вот, взгляни. Новый пророк явился, видишь ли. Читай-читай. Северные люди дети божьи. Остальные недобыдло. Другие божьи дети в соседней Краении. С ними воедино надлежит идти к высшей правде.

- И что? Мало ли по сетке таких? Лечится трудно, опасности ноль.

- Ноль? Это как сказать. Это ведь дело государственное. А нынче такая линия, чтоб врагов государства выявлять в зародыше.

- Да зачем тебе? На то спецслужбы есть.

- Затем, что ежели мы это дело раскрутим, то будет видно, что мы тут не в игрушки играем, а государственные интересы на первом месте. А то тут уже появились некоторые, зуб точат на наш департамент. Перерасход средств, видишь ли. Время нашу полезность особо показать. В общем, пиши экспертное о том, что этот, как его... экстремист.

Аттис прикусил палец. Привычка сохранилась с детства. Когда отец, замотанный на службе, впадал в гнев, его можно было остановить только молчанием и опущенным долу взглядом. А как трудно смолчать!

Проклятье. Весы. Все время эти весы. На одной чашке - полуложь. Из-за которой очередной дурак может пойти в тюрьму. На другой найденыш

Нет ничего проще, чем придумать оправдание себе. И Аттис придумал: Дурака не жалко. И, может быть, он еще и штрафом отделается. И небрежно бросил, чтоб волнение не было слишком заметно: - Ладно, давай материал. Прямо сейчас сваяю. И подпишу.

И все завертелось. Долго ли сделать нужные документы, если есть просьба кое-откуда. В мире бюрократии все связано. Сегодня ты мне, а завтра я тебе.

И совсем не трудно попросить школьного товарища принять в университет Шаг, частный, с индивидуальным подходом, мальчика, чьим официальным опукуном он теперь стал. Конечно, после предварительных тестов. Но - на дому. В щадящих условиях.

- Хм а ведь он прекрасно соображает. И схватывает на лету. Берем. Подумаешь, немного аутичен. Из таких мы компьютерных гениев растим. сказал его приятель, и вопрос о дальнейшем пути для Нэре решился в момент.

Глава 8.

                                                                                                      Они не знают, для чего идут в

мир, но известно ли это тем, кто выпускает их, словно

птиц из клетки?   
                                                                                          (Инайле Тог, Книга вопросов)

Осень дышала последним теплом в распахнутую форточку. Лениво улыбаясь, Аттис смотрел в окно. Что-то шуршит.

- Тьфу, опять. Дура.

Бабочка. Чуть потрепанные крылышки, но все еще ничего, красотка почти. Солнце почуяла и вылезла откуда-то, из зимнего убежища. Дурааа... Бьется о стекло. Достать бы, да и выпустить в форточку. Там не жарко, там - застынет через несколько минут. Она ведь - не мы, у нее горячей крови нет. Но вдруг? Вдруг этих минут хватит, чтоб долететь-спрятаться-уцелеть.

Высоко. Не достать. А если не достать, так тут и подохнет. Эка важность, насекомое, каждую минуту в мире умирает три человека, как-то так? Или больше?

Взял швабру и осторожно смахнул хрупкое тельце пониже. Получилось. Ну да, чуть-чуть помял. Цап... В горсть. Тихо... не бейся..

На шатающийся стул и в форточку. Уффф... форточку закрыть. Работать надо, а не дурью маяться. Улетела. Может, успеет найти пристанище. Может...

Вчера... Нэре пришел вечером из своей комнаты. Поговорить? Такой беззащитный, такой юный...

- В самой сути Вселенной заложена тайна жизни. Когда родилось время родился и мировой разум? А мы ... потеряв целое, бьемся за частички.

И не знал солидный лекарь, что ответить, и смотрел, как гаснет взгляд. Как опускаются длинные ресницы.

Неет... Не мне приманивать бабочку. Отцвел. Не мне мять крылышки... Лети.

Так и не смог начать разговор.

- Давай чаю выпьем, что ли? Улыбнулся, чтоб спрятать свой страх за него, или за себя Остановился. Перед разверстой бездной чужого сознания.

А после этого вечера что-то изменилось. Прежде вечерами, как бы поздно опекун не отправился спать, мальчик, словно по команде оказывался рядом. Гнать не хватало пороху. Обнимал тихонько, пытался гладить мягкие волосы, говорить что-то незначащее, по погоду, про ветер за окном. Ждал вот заснет, и можно будет подхватить под острые коленки и унести в его комнату, прикрыть одеялом и уже тогда возвращаться и проваливаться в сон. Проще было бы оставить привычного гостя и самому идти на диван, но казалось так правильно.

А теперь все Больше не приходит. Ну и ладненько. Одной заботой меньше.

Глава 9

Ты веришь, что лучше не притрагиваться к некоторым вещам, не будить спящее в них, но что будет, если оно проснется само?

                                                                                         (Инайле Тог, Книга вопросов)

Дни шли, растягиваясь в недели. Аттис видел, что ничего не меняется. Нэре остается закрытой шкатулкой, затейливая резьба на крышке, давно потерянный ключ. Днем - парень в универе, Аттис на работе. Вечером за ужином способен только спросить

Как дела ?

И получить в ответ Все хорошо.

Незадачливый опекун пробовал рассказывать сам о смешных случаях на работе, даже о каких-то читанных давно книгах. Его слушали с видимым вниманием и ничего. Только застенчивая полуулыбка, да и та держалась недолго.

И тогда Аттис решил пригласить на обед старого школьного приятеля, профессора, который и помог устроить его, как считалось, сына, на первый курс. Лирас не без удовольствия принял приглашение, рассчитывая повспоминать юность, поговорить о битвах, где вместе лажалась они.

- Ну скажи, как там мой лаххский княжич?

- Лучшего ученика и пожелать нельзя Ежели не сорвется, ежели крыша на месте устоит быть ему новым назвал Лирас имя одного из великих. И даже не ухмыльнулся.

- А что не так? учуял въедливый психолог по легкой тени на лице собеседника. (вот если бы мог так читать Нэре. Но нет Не даетсяЧто там, за серым пологом глаз)

- Даже не знаю, как объяснить. Ну ты спец, поймешь. У нас, как ты знаешь, принято не только учить, но и по старинному выражаясь, воспитывать.

- Да знаю, знаю ваше нейро- как там вы называете. И что?

- Приглядываем мы за всеми. Понемногу. Ненавязчиво. И кажется, знаем нашу молодь как облупленных. Зато и эксцессов почти нет. Но онпредставь себе яблоко Румяное такое, берешь в руки а его проточил червяк.

- Что? Не понял.

- Твой он как червяк сквозь яблоко. Двигается по какой-то своей траектории. С неизвестной никому целью. А после него такой неприятный след остается.

- Как это? Интриги или интрижки?

- Нет, если бы. Он сам ничего такого не делает. Не устраивает скандалов, ни флиртует. Но девчонки просто помешались. И даже парни некоторые. Чуть не до драки за его внимание. И чувствуется напряжение какое-то вокруг.

- И что делать? Пусть учится дома?

- Не стоит. Пока еще ничего не случилось. Может, и обойдется. Молодость она такая. Сегодня жить без тебя н могу, а завтра все переменится.

- Ладно. Пока не заостряем. Выпьем за старую дружбу

Вроде бы все ничего, но тревога никуда не делась.

И захотелось разбавить ее, хоть чем-нибудь.

- Поедем завтра в лес. Говорят, последние дни погожие.

- Поедем, эхом отозвался парень.

В лесу под хмурым небом стояла такая тишина, которую только в предзимье почуешь. Хвоя по контрасту зеленее зеленого. Под ногами бурый опад, толстые круглые листья, такими уйдут под снег такими и вылезут из-под него весной. А цветочки у этих растений еле-еле видные, вот бы так незваное и бесполезное скрывать от самого себя.

Тихо-тихо прошли по поляне. Тихо-тихо полюбовались могучими деревьями. Птичка пискнула и все. Что тут скажешь. О чем спросишь. На минуту показалось, что разжалась пружина внутри.

Ну и пусть все идет как идет. Хватило бы смелости признать вот оно. ТО над чем не властен. То, чего принять не можешь. То, чего не хочешь назвать самому себе.

Вернулись в город. Что ж. Профессиональная неудача - хмыкнул про себя Аттис, отпирая входную дверь. Хорошо если дело только в этом, а неНу и ладно. Ну и пусть. Пора мне начать жить как прежде. Дочерей вот уже месяца три только по видеосвязи вижу. Да и вообщеотвлечься бы на что-то хорошее. Почему, отчего рядом с ним словно давит что-то? Cловно что-то задолжал ему

Глава 10

Ты прошел по тонкой дощечке над

пропастью и не оступился, верить ли, что познал жизнь?

(Инайле Тог, Книга вопросов)

Аттис не без удовольствия наводил порядок в квартире. Это занятие приносило отдохновение от навязчивых мыслей, а сегодня его еще особо вдохновляло то, что в кои-то веки старался не только для себя.

Асин Великолепная, истинно великолепная женщина Из тех, о которых никогда не придет в голову сказать: хорошо одета. Потому что хорошо одета простовато, и ни в коей мере не отражает Умна, горда, изысканна. Директор лучшей клиники лечения душевных болезней. Удивительная женщина.

Под мерное гудение пылесоса неплохо мечталось о том, что вот сейчас он вычистит комнату до блеска, купит черные розы, непременно черные, дорогое вино, приготовит легкий ужин. Ничего особенного, овощи, салаты, фрукты, главное, чтоб красиво. Нежная музыка, видео с ненавязчивыми пейзажными зарисовками.

Да а мой как с ним быть? Не то чтобы Аттис опасался, что приемный сын выкинет какой-нибудь номер, вряд ли он даже выйдет из своей комнаты. По вечерам обычно парень приклеивался к компу, и даже к ужину его было непросто дозваться. Но смущение завладевало Аттисом, когда он представлял себе, как Асин позволит ему Ну конечно же, позволит, иначе зачем бы она приняла приглашение? А там, за тонкой стенкой, мальчишка, хоть и в шлеме своем дурацком.

Да видно это оттого, что у меня давно никого не было - и Аттис, отправившись за покупками, не поленился приобрести билет в молодежный развлекательный центр. Все же ему было как-то неловко отдавать билет Нэре. Как будто из дома его выставляю.

Он осторожно постучал и не услышав отклика, как обычно, вошел в комнатку.

-Нерэ, - произнес он, - не решаясь ласково положить руку на плечо, - что ты все сидишь один? Cкоро будешь просто жить в этой сети, как те сорок миллионов молодых, которые выходят в реал, только для того, чтобы не помереть с голоду?

Мальчик, не оборачиваясь, но видимо, почувствовав, что в комнате не один, обернулся, досадливо стягивая с головы визиошлем.

- Нэре, я тебе билет в развлекательный центр принес. Там концерт, ты, наверное, знаешь эту знаменитость, вся сеть про него жужжит, и ночная программа до утра.

- Спасибо. Не пойду

- Развеешься, оторвешься от сети.

- А может быть поедем в лес, как тогда?

- Когда-нибудь обязательно. А у меня будет гостья

- Женщина! А я вам, значит помешаю?! Раз так, давай билет!

Лицо мальчишки приняло непривычное для него насмешливо-злое выражение

-Нэре, ну что ты, как ты мог подумать Ты мне никогда не мешаешь принялся оправдываться Аттис.

- Давай! И меня не будет здесь через полчаса!

Аттис, огорченный более, чем довольный, оставил билет на столе и вышел. Что толку уговаривать и объяснять. Согласился и ладно. Надо идти, довершать украшательства. Через пару минут зашумела вода в ванной, а еще через полчаса входная дверь хлопнула так, что звякнули бокалы фиолетового стекла, столь гармонично сочетавшиеся, по мнению Аттиса с белоснежной старинной скатертью и черными розами в такой же вазе с серебряным ободком.

Ну и боги с ним, с рассерженным мальчишкой, - в конце концов, он не в том возрасте, когда нужна нянька, и вообще, может найдет себе кого-нибудь в И дурь пройдет.

Аттис сел на край дивана и принялся настраивать себя на предвкушение приятного вечера, вспоминать, как хороша была Асин в тот день, когда он увидел ее впервые на симпозиуме по проблемам инобытия души. Смешное название. Пафосное и непонятное. А иначе нельзя. Надо, чтобы пугались, не понимали, тогда будут уважать, и дадут денег на серьезные исследования, которые и вправду не каждый сумеет разъяснить неспециалистам. А для внешнего употребления или инобытие души, или методы гармонизации личности и общества. Да далеко уходят мысли от приятного ожидания. Интересно, сколько ей лет? Пожалуй помоложе его лет на пять.

Нэре совсем не собирался в дурацкий развлекательный центр. Назло Аттису он решил отправится в самый отвязный, хотя и не подвальный ночной клуб, о котором в универе рассказывали полушепотом. Рискованное место и дорогое, вряд ли те, кто рассказывали, сами-то бывали там. Но деньги у Нэре были.

В клубе оказалось до занудства пафосно. В блестящей черной поверхности стола отражались рыжие огни светильников, стилизованных под старину, в виде свечей. Даже мерцают, как настоящее пламя. На сцене в рваных лучах подсветки, то синих, то зеленых, дергались полуобнаженные тела. Музыка навязывала томительный ритм, от которого Нэре хотелось не то заснуть, уложив голову на блестящую столешницу, не то заплакать.

Волосы, затянутые в высокий хвост, строгая рубашка с галстуком, черные обтягивающие брюки. И лицо, глядя на которое не поймешь, парень или девушка, и каково его настроение. Нарана сразу же заметил летнего найденыша:

- Что, Нэре, скучаешь? Девку себе не нашел? Здесь классные девки.

- О, Нарана, - будто обрадовался мальчишка, облизывая гладкую желтую ягоду на длинной ножке, выловленную из коктейля, - а ты часто тут бываешь?

- Не слишком. А ты в первый раз? И как это Аттис тебе позволил в такое место? Ты не смотри, что тут все так благопристойно. Неужели к тебе пока никто не подошел с ммм интересным предложением

- Скучно тут. Ничего интересного.

- Скучно? А чего бы ты хотел?

- Чего-нибудь, не похожего на то, что бывает каждый день.

- Тогда едем со мной. Ко мне, Голос Нараны дрогнул, и весь он как-то подобрался, становясь похожим на хищника, подстерегающего птичку, - едем, я сделаю все, чтобы сегодняшний вечер стал особенным.

- Едем, - Нэре медленно поднялся с низкого кресла, так грациозно, будто по меньшей мере занимался акробатикой. У Нараны сразу пересохло в горле. Боги с ним, с Аттисом, Аттис- собака на сене такой мальчик Главное, сдержать себя, не переусердствовать, и тогда тогда

Черный внедорожник привычно ловко пробирался дворами, окольными дорогами, минуя сияющие проспекты с утомительными вечерними пробками. Мальчишка словно бы и не боялся, сидел в расслабленной позе, только иногда Нарана, оборачиваясь, замечал, что у него подрагивают руки, вроде бы небрежно брошенные на расставленные колени.

Квартира второго лица охранного бюро Скопа не блистала изысканностью убранства или простором. И никто бы не догадался, что под обоями современнейший звукоизолирующий материал.

- Выпить хочешь? спросил Нарана, только для того, чтобы хоть как-то потянуть время и не спугнуть мальчишку, потому что не терпелось, скорее, скорее - в ту комнату, где черный шелк постели, тяжелые красные занавеси на окнах, где нужно зажечь настоящую свечу, а не дурацкую имитацию и тогда побегут по стенам мягкие тени, так непохожие на те, которые бывают от резких галогенных ламп. И тогда

- Нет, я не пью, - ответил мальчишка, - и есть не хочу

- А что ты хочешь? Нарана осторожно приобнял парнишку, все еще боясь спугнуть.

- Обещанного, - дерзкий взгляд серых глаз и злобная ухмылка не оставляли сомнения в том, что парень решил пуститься, что называется во все тяжкие.

- Тогда идем. Будешь слушаться меня? Я ведь не то, что твои подружки.

- Нет подружки, - с неожиданной твердостью ответил Нэре, решительно шагая вслед за Нараной, раздвинувшим тяжелые темные занавеси на входе.

Мальчик не дрожал, когда Нарана неспешно снимал с него брюки, когда жесткие руки завязывали ему глаза черным шелковым платком, молчал, когда простая жесткая веревка стянула запястья. Послушно встал на колени, опираясь на постель грудью и уложив голову на руки, связанные кисти которых оказались крепко притянуты куда-то так, что не шевельнуть. Вздрогнул только тогда, когда холодная ладонь огладила бока, живот, внутренние поверхности бедер.

- Тише, тише еще рано дрожать, - зашептал мужчина, - нужно слово слово-остановка. Ты должен сказать его, чтобы все остановить.

- Cлово? Лиййр

- Ладно. Запомню.

Нарана отошел на пару шагов, чтобы еще раз полюбоваться на чудесное юное тело, которое вскоре будет полностью в его власти. Рука его ласково обхватила рукоять плети. Легкий, едва касающийся удар, еще один, третий, уже сильнее... Теперь погладить, лизнуть следы на нежной коже. Вкус соли, страха, вкус власти Удары поглаживания, удары-поглаживания, так, чтобы стоящий на коленях не мог угадать, что будет следующим, ласка или боль, чтобы ощущения сливались в одно, чтобы заставить потеряться, забыть себя. Поначалу он мог сдерживать себя, мог отойти на время, глядя, как тяжело, испуганно дышит его пленник Но молчит, терпит, ни стона, ни вскрика И не уклоняется. Да как же так?! Он должен просить пощады, хотя бы застонать.

И словно пружина лопнула. Расстегнувшись, не в силах терпеть тесноту одежды, Нарана уже не гладил, хлестал в силу, и прервался только для того, чтобы резко вставить в маленькое отверстие пластиковый стержень с круглым навершием.

- Аааа, - раздался вопль, плеть выпала из безжизненно повисшей руки, а вслед резкая боль настигла и вторую.

Кто кричал: Нэре или Нарана, который сидел теперь на полу, одурев от дикой боли в обоих руках, вряд ли можно было бы разобрать. Но звукоизоляция не подкачала, и крика не услышал никто. Мужчина видел, как его жертва ловко перегрызает веревку, как летит на пол сначала черный платок, а потом черная пластиковая штуковина. Как парнишка роется в карманах брюк, нервно и торопливо.

- Ты куууда

-Телефон в коридоре оставил замороженно ответил мальчик, будто не решаясь открыть дверь.

- Кому будешь звонить, Аттису? запинаясь, прошептал Нарана.

- В службу спасения, говори фамилию и адрес, быстро!

Наране случалось бывать и не в таких переделках, но тут что-то будто сломалось в нем вместе с руками. Сумев кое-как волевым усилием пригасить боль, а это он умел неплохо, охранник понял, что сломаны обе руки. Как это могло случиться?

- Да говори же адрес, - требовательно заорал парень из коридора, и это так не сочеталось с его обычным тихим голосом, - а то уйду и сиди здесь как есть.

Пришлось подчиниться.

Служба спасения прибыла на удивление быстро. Толстый медик в зеленой униформе похоже не обращал внимания на особенности окружающей обстановки, лишь быстро вколол обезболивающее.

-Господин Трен, ваши документы? Номер карточки помните? Ну хотя бы скажите, где искать.

И уже в адрес юноши:

- А вы, молодой человек, кем ему приходитесь?

- Приятель, - равнодушно ответил Нэре, на которого накатило теперь какое-то оцепенение.

- Приятель? Чего расселся, иди, ищи его бумаги.

- Что тут у вас, драка? это уже пациенту.

- Нет, нет просто несчастный случай. Никаких претензий.

- Ладно, поехали в больницу.

Работник службы осторожно вывел пострадавшего из квартиры, удивляясь, что мальчик, который, как видно их и вызвал, вовсе не собирается следовать за ними. А Нэре, даже не закрыв входную дверь сел на пол, где до этого сидел его незадачливый мучитель и замер.

Ранним утром Аттис проводил гостью до автомобиля. Улыбаясь так, слово не после красивой ночи, а после приятной беседы где-нибудь на мероприятии, Асин отточенным движением положила руки на руль. Смутные чувства владели им. Слишком хорошо, чтобы быть хорошим. Она восхитительна. Сколько лет еще сможет поддерживать свое тело в таком состоянии? Странные мысли после нежного свидания Это должно быть оттого, что она слишком хороша. Каждое слово, каждое движение, выверены, гармоничны, элегантны И я старался быть на высоте. Чтобы меня не в чем было упрекнуть? И кажется, получилось. Гордится бы надо, после такого перерываНет она слишком хороша для меня, и это знает.

Вернувшись в дом, он засунул посуду в моечную машину, подобрал с пола упавший черный лепесток, вылил воду из опустевшей вазы. Где Нэре? Позвонить ему?

Набрал номер, и ответом ему была знакомая мелодия из комнаты Нэре. Передернувшись, Аттис вошел туда и увидел на столе знакомую мобилку в блестящем корпусе. Из-под нее торчала цветная карточка билет в развлекательный центр.

Оставалось ждать. Нагуляется- вернется. Но тревога не отпускала. Вечером Аттис принялся звонить Наране, надеясь, что тот поможет в розыске. Телефон не отвечал. Развлекается, зараза - подумал Аттис, и решил съездить к нему на всякий случай, вдруг не отвечает, а дома, вдруг тягостное ожидание удастся легче перенести, вроде бы что-то делая. Официально заявлять о пропаже он бул пока что не готов.
Дверь в квартиру Нараны оказалась не запертой. Странно. Не помню у него такой привычки. Неужели допрыгался охотник за нестандартом. Холодком дернуло по спине. Почему-то влезла в голову мысль, что Нарана именно допрыгался, и теперь там, за дверью -мертвец.

Надо. Надо зайти и узнать, в чем дело. Вначале в его специальную комнату. Включил свет. На полу, скорчившись в клубок, застыл его мальчик. Спиной, располосованной до безобразия, к двери. Аттис тихонько опустился рядом, боясь притронуться, чтобы не причинить лишней боли.

- Нэре, маленький мой, как же ты, как же ты Нарана, сволочь Где он?

И тут приемыш зарыдал так отчаянно, так неожиданно Аттис гладил его по волосам, шептал что-то ласковое, постепенно слезы перешли во всхлипывание, потом удалось заставить мальчика подняться и выйти на улицу. Уже в машине, Аттис спросил:

- Как тебя угораздило связаться с Нараной? И где он сам?

- В больнице. Спасатель сказал, сломаны обе руки

- Да как же это могло случиться?

- Я я испугался. Он обещал показать мне а потом. ..

-А стоп-слово? Было?

- Да, он спросил про слово, но я не понял. Сначала было. Так странно он меня связал, как там, в деревнеа потом просто просто остеобласты растворили кость, ну там, в лучезапястном и

Аттис не знал, что такое остеобласты, да и не до того было сейчас, слушал и не понимал, не хотел понимать, не хотел знать, что произошло после этого - испугался. Но приходилось признать, что его найденыш способен даже не прикасаясь, непонятно каким образом, ломать кости. Значит, это правда И Нэре действительно Не может быть. Небось у Нараны какая-нибудь застарелая болезнь, остеопороз, он ведь воевал, и это просто совпало. Нет, нет, не может быть И вообще, сейчас надо сосредоточиться на дороге, ехать домой, обработать шрамы, успокоить.

Дома мальчишка как-то расслабился. Сидел на кухне, как нахохленный воробышек, но не позволил Аттису обработать кожу, только расчесать спутанные волосы.

- Послушай, Нэре Нарана, конечно, скотина Только обычно он выбирал мальчиков, которым это нравится. И еще платил им. Почему ты пошел с ним? Ведь ты его совсем не знаешь?

- Но ведь он твой друг?

- Нет, он мне не друг. Приятель просто. Когда-то я лечил его, а теперь иногда у нас бывают общие дела. Он ведь был офицером, боевым. С горцами воевал. И тогда-то это и случилось. Во вторую горскую, возле деревни их команда стояла, и машина его лучшего друга подорвалась на мине. Он напился до чертей зеленых, потащился один в деревню, вернулся не один, а с горским парнем, молоденьким совсем. Два дня с ним взаперти провел, а на третий выбросил мертвое тело, и велел солдатам схоронить. Это все в прессе потом было. Да никто бы ничего и не узнал, но на следующий день важный чин приехал их отряд инспектировать. А командир пьян в зюзю. А родители парнишки убитого как-то прознали и пришли с жалобой. Попал Нарана под следствие, посадили его. Шум был в прессе некоторые патриоты его защищать ринулись. Так потом втихую амнистировали его, но военная карьера рухнула. Стал охранником, до зама конторы вырос. Но с головой у него плохо. Я как мог, ему помогал, удалось какое-то эстетство ему привить, как-то научить выбирать жертвы и обращаться с ними в рамках.. А больше ничего сделать не смог. В клубах его знают. И знают, на что идут, если соглашаются

Нэре молча слушал и вдруг сказал:

- Давай навестим его в больнице, вместе.

На следующий день они в самом деле купили фруктов и новомодных витаминных напитков и навестили Нарану. Аттис был неприятно поражен его погасшими глазами и серым лицом. Вряд ли это от боли, на обоих руках бедняги блестели новенькие аппараты для сращивания кости, и Аттис слышал, что при успешной установке ощущения терпимые и успешное восстановление почти гарантировано. Когда из-и плеча его выглянул Нэре на мгновение показалось, что больной вздрогнул. И это Нарана, с его пристрастиями и боевым опытом

- Ссспасибо, Аттис Но шли бы вы лучше Чего-то мне неважно

- Аттис тихонько подтолкнул мальчишку, и тот понял вышел беззвучно за дверь.

- На кой ты его, а? Совесть у тебя где? - cердито проговорил посетитель.

- Совесть Я вот за все расплатился. Как всегда. И почему некоторым все сходит с рук, а мне Родился никем, никем и подохну.

- Да погоди ты дохнуть. Подумаешь, перелом. Вылечишься.

- Это да, вылечусь. Оно конечноТолько Эх.

И даже не сказав спасибо за визит, Нарана отвернулся к стене, не желая продолжать разговор.

- Ну прощай, выздоравливай, - и Аттис покинул палату. Он что же, о чем-то догадывается? Не хочет Нэре видеть. Нет, тут не совесть, тут страх. Такой, который рождается рядом с непостижимым. Что если? Эту мысль не хотелось додумывать, но лезла в голову картинка ночевки возле озера летом, и задыхающийся шепот Лиййр..

Глава 11

Обретешь ли покой и счастье, если

устранишь из жизни необязательное?

(Инайле Тог, Книга вопросов)

На стене привинчена старыми шурупами с одной бороздкой стеклянная табличка. Желтоватые буквы на черном фоне. Лаборатория ментальных воздействий. Сначала на обратную стороны стекла наносили буквы, поверх черную краску. Краска местами отслоилась, пошла муаром.

Поменять? - думал Аттис,_ Нет, не буду, она была здесь еще тогда, когда жив был мой старый учитель, когда я сам пришел сюда в мой первый рабочий день. И, не брезгуя, смахнул рукой паутину. Рука испачкалась, кроме паутины на табличке была незаметная глазу черная пыль большого города.

Тьфу, горемот возьми эту грязь! - ругнулся про себя Аттис. Вот когда работала тетя Анаи, она за чистотой следила

-Миленький, - говорила, - да как же ты работаешь то? Весь стол в бумагах, никакого порядка! Неужто и дома так? И горемота через каждые полслова поминать горе мотать будешь, как нитку на клубок Она могла так говорить начальнику, потому что работала на своем месте еще тогда, когда он никаким начальником не был. Как-то теперь она? Как ушла по старости, так у него все не доставало не времени, а какого-то усилия, чтобы позвонить хотя бы, узнать как дела, а не то и навестить бы под праздник с подарком. Много ли старушке надо?

Так вот исчезают из твоей жизни люди, уходят куда-то, и ты запросто обходишься без них, хотя казалось, что вросли в твою жизнь.

Все эти мысли неспешно переминались в голове Аттиса, пока он отпирал дверь в кабине, снимал куртку. Кабинет не отличался ничем интересным. Длинный стол темного цвета, древесно-стружечная плита, пара металлических шкафов, с виду солидные, а внутри хлам, из серии, и не нужно вроде, и выбросить жалко, комп, и разные причиндалы к нему, старые фотографии на стенах. Ничего особенного. Но именно сюда приходили за помощью те, для кого патентованные ведьмы, рекламой заполнившие всю Сеть, сайты желтые и не очень, представлялись именно тем, чем они не так уж редко и были на деле шарлатанством или дешевкой.

Сюда приходили не по рекламным объявлениям, по рекомендациям, знакомых или хотя бы полузнакомых. Хотя сетевой рекламой Аттис тоже не брезговал. Тем, кто приходил, не требовались простецкие эффекты, вроде хрустальных пирамидок или черных свечей.

Звякнул негромкий звонок.

Психолог нажал кнопку, и в помещение вошла женщина. Неброское, но современное полупальто, короткая стрижка. Из тех, кто имеет достаточно вкуса и денег, чтобы не выделяться, но выглядеть достойно в любой ситуации. Зачем бы ей, спокойной и уверенной на первый взгляд, его услуги? Хотя, как знать. Иной раз такие подводные камни оказываются под ровно текущими водами.

- Проходите, у нас тепло, пальто можно повесить здесь, за ширмой.

Первые слова должны быть нейтральны. Это правило Аттис неукоснительно соблюдал. Прежде - слушать и видеть. Потом - пытаться понять и помочь. Не спешить. Помнить, что сюда приходят рассказать о том, что не годится для близких или посторонних. Был бы я верующим стал бы священником, думал о себе Аттис, надеясь, что и в своем нынешнем качестве способен помочь. Хотя бы некоторым.

Женщина не стала тянуть паузу и сразу довольно четко и печально начала:

- Я здесь из-за сына. Он из тех, кому мало обыденного. Мало радостей молодости. И вот попал в секту. Деструктивную, как теперь говорят. Ничего не рассказывает. Я нашла у него в компе. Материалы. Ссылки. Идеи ничего особенного, конец миров, искупление, все они такие. Не знаю, что его там привлекло. Таких не так уж мало. Да верил бы в любого бога из тех, чьи храмы стоят веками. А теперь стал совсем другим. Разговаривать бесполезно. Только злится. Пригрозила, что денег не дам : А мне и не нужно. Скоро время последней жертвы.

Мне страшно. Вдруг эта жертва он Был же случай, когда целая секта, человек двадцать ушли под землю, а потом.

Аттис слушал. Понимал, что случай не редок, но и непрост. Всеобщее меркантильное настроение часто претило молодым, тем, которые поднимались над суетностью карьеры-секса-успеха. Отсюда ищущие. Отсюда уход в скиты или . лаххи вот еще. Общество перезрело. Ломается, словно стручок, чтобы выбрызнули семена. Куда они попадут. Дадут ли всход, да что еще взойдет-то. И что вырастет. Эти мысли не мешали слушать. Хотя, что еще нового он мог узнать

- Знаете, не могу вот так сразу дать вам совет. Сын ваш ведь не придет ко мне. Значит, я сам должен побывать на их сборищах. Может быть, удастся понять, как они работают, чем привлекают, что есть у них такого, чего нет у других сект или признанных служителей культа. Дайте мне адрес и время их собраний. Насколько я понял из вашего рассказа, там нет запрета на появление посторонних. Пойду, посмотрю, потом приглашу вас снова.

Женщина сдержанно поблагодарила и покинул лабораторию. Умница, можно надеяться, что спохватилась вовремя. Жаль, что сын пошел по пути эмоций, а не разума.

Одевшись как можно незаметнее, в первый же вечер, когда ожидалось собрание последователей секты, Аттис отправился в пригород. Не без труда нашел в глубине сквера небольшое одноэтажное строение, с залом. Такие которые снимали для разных целей не слишком обеспеченные люди. Место ничто. Наша вера это то, что мы приносим с собой. Плакат над столом. Причудливые буквы, но вполне читаемо. Под ним стол, покрытый белым, вроде президиума собраний. Никаких других украшений. И никаких запахов, кроме запаха пыли и еле уловимого моющих средств. Мест для сидения немного только возле стола.

Мужчина устроился возле стены в конце зальчика, возле второго выхода, на всякий случай проверил дверь не заперта. Постепенно помещение заполнялось народом. В основном молодежь, внешне ничем не примечательная. Только на запястьях у тех, чья одежда с короткими рукавами, мелькает тонкая веревочка с темно синей бусиной. Этакое и не приметишь особо, да и за обычный оберег сойдет. Приглушенный свет. И никакого гула тихий разговоров, который слышится обычно, когда много людей находятся в ожидании. почти никаких разговоров. Поблизости оказалось несколько пар. Они держались за руки, Аттис сразу решил, что один из двоих привел второго, потому что у второго неуверенность во взгляде.

Все же какие-то шепотки-шорохи были. И вдруг свет погас и все стихло. Медленно стал разгораться причудливый светильник, которого на белой поверхности стола не было прежде, тени заплясали по стенам и потоку. Высвтилась возле стола высокая фигура одетая в тяжелую бесцветную хламиду с капюшоном, зарывавшим половину лица. Человек, судя по всему, руководитель действа, обнажил голову и простер руку в сторону второй фигуры. Окутанная тонкой тканью, полностью скрытая многослойной вуалью, она казалась мухой, застывшей в паутине. Но, наверное, это только Аттису. На лицах соседей, скрытых полутьмой не удавалось прочесть пока что никаких эмоций.

- Слушайте, слушайте те, что пришли. И те, что еще придут - завораживающий голос. Если бы не этот голоса, ничего особенного, обычные слова. Такие скажут в каждом храме.

Обычные слова. Ничего особенного. Но даже Аттиса, привычного к любым вербальным практикам продрала дрожь Что же это такое Дрянь какую-то распылили? Или что?

Некстати вспомнились многочисленные рассказы его клиентов про вредоносные излучения. Обычно, такой случай был сигналом, что человеку нужна более жесткая помощь, чем мог предложить психолог. А тут вдруг самому пришло в голову

Казалось, напряженное внимание охватило всех. А голос продолжал звучать жестко, четко, без какой-либо ожидаемой вкрадчивости. И чем дальше, тем больше Аттис ощущал, что люди вокруг впадают в особое состояние. Не гипноз, не транс, а что-то такое, когда каждое слово проповедника ложится словно зерно в подготовленную почву. Аттис слушал, надеясь раскрыть секрет. Но слова не содержали для него ничего нового. О грехе. О погибели земли, измученной стяжательством людей. Об искуплении. О том, что здесь избранные, которые спасут мир своей чистотой. Значит, секрет не в смыслах. В чем-то ином. Значит, сына клиентки не спасти путем взывания к разуму. Не спасти с помощью переключения внимания. И даже если откроются неблаговидные делишки а они могут тут быть, без этого еще ни одна секта не обходилась не поможет. Скажет: - Не верю, вы все погрязли во лжи.

В таком случае остается одно силой оторвать от секты. Так, как отрывают от наркотиков. Любой ценой. Лучше всего просто уничтожить саму секту руками правоохранителей. Причина есть деструктивное влияние на молодежь. Это всегда срабатывает. Охранительство у нынешней власти на первом месте. А на этот случай сгодится, хоть и нечестный прием. Но как это сделать? Донести самому? Предложить клиентке сделать это Донос на сына получится. А вдруг он не просто, а уже среди приближенных. Гадость какая. Но что делать Надо выстоять все действо, может решение придет.

А голос все звучали звучал, становясь мягче и даже на Аттиса оказал убаюкивающее влияние. И вдруг умолк. Посреди тишина рука говорящего поднялась к шелковой вуали его спутника:

Сегодня у нас великий день! Сегодня мы все удостоены будем лицезреть воочию посланника Великой! И принять его жертву за этот мир! На колени!

Психолог помедлил, тем более, что места было вокруг не так и много, и преклонить колени представляло собой некую задачу. Шелковистая вуаль, блестевшая в свете подобно паутине в росе, поползла, повинуясь руке говорящег, и упала.

Нэре Это он - потрясенно осознал Аттис. Вот оно что Вот где секрет Червяк в яблоке Почему Зачем ему это ведь это же это же погубленные судьбы Покореженные души

Дальше додумать не успел. Потому что в руках у возглавлявшего собрание появился кинжал. Красивый с богато украшенной рукоятью, а на столе - такая же богатая чаша.

Высокий резанул кинжалом по руке Нэре. Хлынула кровь. Мальчишка даже ее поморщился.

- Жертва принесена! Внемлите! Самым достойным по капле крови вестника!

- Аааааа. - Всколыхнулось коленопреклоненное собрание.

И тут, разрезая всеобщий стон, раздался банальнейший громкий свист.

С грохотом распахнулась центральная дверь:

Полиция! Всем оставаться на местах!

Аттиса, стоявшего почти у самой запасной двери, рванувшиеся прочь просто вынесли с собой. Потеряв контроль, он бросился бежать прямо в небольшой сквер, окружавший здание, зацепился носком за выступавший корень, упал, откатился в сторону, чтоб не попасть под ноги бегущим.

Что делать вернуться ведь там Нэре Его сейчас схватят. И не отделается легким испугом. Пока не без труда вставал, болело разбитое колено, полиция уже похватала, кого могла, взвизгнули тормоза, и фургон с арестованными отчалил. Опоздал. - сокрушался Аттис, пытаясь вспомнить, где оставил машину. Наконец, оказавшись за рулем, поехал домой. Что делать Узнать, в какое отделение их увезли. Постараться навестить. А потом делать все, чтобы Нэре получил статус свидетеля, собрать положительные отзывы из университета, найти хорошего адвоката

Дома незадачливый расследователь по привычке принялся составлять список последовательных действий по вызволению приемыша. О его виновности не хотелось думать. Собравшись, деловито сообщил клиентке о случавшемся, о своих предложениях. Хвала богам, рыданий не было.

Но все равно полночи прошло в бессонной тревоге, которую не снимали ни алкоголь, ни рациональное мышление. Завтра. Завтра узнаю все. Для начала - в полицию, мне, как опекуну обязаны сообщить. Он - неполнолетний.

Звук ключа, поворачиваемого в замке заставил вздрогнуть.

В кухню тихо проскользнул Нэре. Порванная нелепая хламида. Ладонь, туго стянутая белым. Большой кровоподтек под глазом.

- Откуда Ты в порядке?

- Просто. Именно я сообщил в полицию. Свидетель. Извинились и перевязали.

В ступоре опекун не смог даже начать расспросы. Только пододвинул стул и налил сладкого сока.

Хотя хотелось спросить многое. И почему он стал этим, как его вестником, по своей ли воле И почему донес Ведь донес же. Сделал то, что Аттис сделать сомневался.

- Пей Может, поесть тебе Сейчас что-нибудь разогреем..

Нэре неспешно глотнул предложенный напиток. И как будто услышав вопросы, заданные лишь мысленно.

- Да стал вестником добровольно. Потому что Потому что интересно Потому что хотел знать есть ли у вас здесь хоть что-то вне денег, карьеры, и другого такого же И Он на самом деле верит, что земля губится нами, не видящими дальше своего благополучия И да, я помог ему. Потому что лиййр могут могутА потом лиййр не должны

Нере стал задыхаться, как тогда, в первый раз, когда пытался рассказать о себе

- Тише тише, все хорошо. Не мне винить тебя Я и сам пришел, чтобы разведать и не понять, а разрушить Ты сделал это раньше, чем я решился. Тише Не бойся ничего. Не надо не надо

Парнишка затих и позволил себя увести. И не возражал, позволил сидеть рядом. Просто так. Не касаясь и ничего не говоря.

На следующий день клиентка появилась в лаборатории одной из первых.

- Благодарю. Вас. Сын не попал в число арестованных или свидетелей. Успел уйти.

- Я ничего не сделал. Полиция пришла неизвестно по чьему доносу Обращайтесь, если нужно будет с ним поговорить. Знаете а ведь теперь предстоит самое трудное. И это придется делать только вам. Как знать, спадет ли морок сам собой. Будьте внимательны. Не оставляйте его. Обращайтесь, всегда готов помочь.

Сказав все положенные слова, Аттис задумался. А кто поможет мне? Cапожнику без сапог. Ладно, главное, чтобы дело со свидетельскими показаниями как-то не слишком повлияло на Нэре. Он ведь гладко говорить не может. Надо бы добыть справку о патологии, нарушающей речь, чтобы мог давать показания письменно. Другого пути нет. Еще и всплывет на суде, что был не из рядовых. Упустил парня. Теперь бы лишь от реальных неприятностей спасти. Остальное потом потом

Глава 12

Нить так тонка, ею ли зашить

порванный плащ надежды?

(Инайле Тог, Книга вопросов)

В хлопотах по делу о секте опять ушли куда-то попытки что-то понять, разобраться в том, куда стремится найденыш. А он выполнял все, что скажут, написал короткие, но более - менее понятные показания. Удалось даже устроить так, чтобы всего лишь пару раз вызывали в полицию. Аттис всякий раз сопровождал его и ожидал в коридоре. Похоже, донос оценили. Звездочку на погонах без излишней опасности кому не хочется. А так, вроде бы ничего не поменялось. Только отчего-то Нэре завел себе черные строгие брюки и белые рубашки. И в этом ходил не только на допросы. Что-то это для него значило. Узнать бы, что, не пропустить бы новой беды. Но куда там

Незаметно предзимье разрешилось зимой. Нэре что-то сегодня задержался. Аттис подошел к окну, он любил смотреть, как падает первый снег, как большие хлопья спускаются с неба, словно на ниточках. Под светом фонаря в снежной круговерти, знакомая фигура в красной куртке. А рядом огромная, выше на две головы, черная шкапообразного его спутника. Они стояли друг напротив друг друга. Кажется, о чем-то спорили. За снежной занавесью не разобрать. Что-то мутное шевельнулось в сознании. Неужто ревность? Вот ведь еще не хватало. Но как странно они смотрятся вместе. Нет, лучше не травить душу.

Мужчина задернул занавески, сел возле стола, не готовый вернуться к своим занятиям.

Нэре вошел на кухню, улыбаясь. Редчайшее зрелище. Надо же

И Аттис не выдержал :

• C кем это ты беседовал во дворе?
• Друг.
• Странно. И что же между вами общего?
• Она она отдаст за меня жизнь.

Аттис от неожиданности аж не смог продолжать. Слишком это она не вязалось с обликом спутника его приемыша. Слишком диким казалось - отдаст жизнь. И, не сдержавшись, спросил, насмешливо, что редко позволял себе в отношении Нэре:

- А что, уже надо? Отдавать жизнь?

Губы Нэре скривились в злобной усмешке. Такого выражения на лице сына мужчина никогда еще не видел. И ничего не ответив, парень ушел к себе, оставив Аттиса в очередном витке недоумения.

Казалось, молчание окончательно воцарилось между старшим и младшим. Так, пара незначаших слов. Нужно ли денег. Все ли в порядке. Давай куртку зимнюю купим.

И вдруг, вечером за ужином:

- Аттис! Мне надо тебе рассказать!

Ничего себе Не спугнуть. Не перебить.

- Рассказывай!

- Я нашел Расту!

- Расту? Где? - а ведь и правда, о девчонке он и забыл.

- Она на центральном рынке мыла полы. Кашляет страшно. Придумай что-нибудь, а?

- Да, надо помочь. А ты с ней говорил.

- Нет, нельзя Она она не должна меня видеть, иначе

Аттис не решился спросить, что иначе. Вспомнил тут же осторожные слова Лириса. И неосторожность, свою. А ведь и я тоже задет хоть пока до червоточины не докатился. Потому что уже не молод-пылок, а скорее равнодушен. А хотелось бы, чтобы мудр (хихикнул мелкий зверик внутри). Профессия обязывает. Ежели каждую беду, что мне несут, воспринимать близко к сердцу как работать.

- Ладно. Принял к сведению. Помогу.

Еще бы не помочь, когда знакомых в мире медицины - пруд пруди. Договорился, чтобы взяли в больницу. Заплатил за лечение. А что делать, не к благотворителям же обращаться. Пока можно себе позволить. Отправился на рынок, нашел девушку.

- Раста, ты меня помнишь

Еще бы не помнить. Аттиса кто ж не знал у лаххов. Но посмотрела только что не в ужасе. - -- Идем со мной, тебе в больницу надо.

- Хозяин не отпустит. Должна ему. За кров и одежду.

- Не бойся. У тебя, наверное, ни документов, ни контракта.

И правда, ничего у девчонки не было. Она, должно быть, и не знает, что такое документы и контракты. Тут не лес тебе.

Аттис посетил подсобку, тут, прямо при рынке, пригрозил какому-то человечку, что командовал тут или делал вид, что командует, дескать, доложит куда следует, что тут нарушают закон, эксплуатация несовершеннолетних, можно и рабский труд впаять.

- Эй ты, убирайся с этим типом, чтоб я тебя больше не видел! - не особо ценный кадр. А что, ни красоты, н квалификации, подумаешь, из жалости взяли. Девчонка пошла за Аттисом, все время сбиваясь на кашель. Отвез в больницу.

Через пару дней решил навестить. Один, конечно.

Раста отчего-то встретила с еле-еле сдерживаемым страхом в лице. Как будто не слушала, как посетитель спрашивал о самочувствии, о том, надо ли сообщить отцу, что ей принести. Может, что-то вкусное?

Но девушка словно не слышала:

- Что с нимГде он? -

Аттис понял сразу:

- С ним все хорошо. Не волнуйся. Выздоровеешь и свидитесь.

- Пожалуйста, можно, чтобы чтобы он пришел

- Подожди, тебе не нужно сейчас волноваться. Поправляйся. Все будет хорошо.

Дома сказал:

Нэре, она ждет.

- Нет. Не могу. Она не лийр. Не лийр не

И парень снова стал задыхаться, как каждый раз, когда произносил это слово.

И правда, не надо. Только- только стало как-то ровно в их отношениях. Опекун более не поднимал этот разговор. Иногда справлялся о том, как идут дела у Расты. Но утешительного врач говорил мало. Никаких позитивных сдвигов. Аттис все думал, стоит ли сообщить в общину. Возможность связаться у него была, вождь иногда бывал в городе и там в социальном центре мог послать электронное письмо. Но это бывало нечасто и нерегулярно.

А через неделю сообщили, что пациентка умерла от антибиотиустойчивой пневмонии. И похоронена на социальном кладбище за госсчет. Ведь официально Аттис ей никто. Нэре не прореагировал никак. Только чашка дрогнула в руке. Только скрылся возле компа проворнее, чем обычно.

А в почте у Аттиса обнаружилось сообщение от вождя. Верховье сгорело начисто. Вместе с амбарами и запасами. Молодые парни ушли еще раньше. Еда по счету.

Пришлось ходить в департамент малых народов, просить помощь. Организовывать отправку. Когда в одном из сообщений написал о смерти Расты, никакого отклика так и не получил.

Не хотелось думать о том, что череда недобрых событий связана с Нэре. Нелепо. Невозможно. Несчастное дитя, потерявшее все, кроме выдающихся способностей к компьютерным наукам, даже память, даже возможность хоть что-то о себе рассказать и поделиться. Или это только с ним, с Аттисом, а есть и другие? Дева-воительница его, лицо, словно из скалы высеченное. Толстая черная коса. Провожает. Словно бережет от чего-то. Разве у парня и девушки не наоборот должно быть.

Глава 13

Когда судьба решает за тебя, хватит ли у

тебя силы принять это без горечи ?

(Инайле Тог, Книга вопросов)

Холодное лето лениво катилось, словно воды бескрайнего озера под темным дождем.

Не та погода, чтоб ехать к лаххам. И Нарану после случившегося видеть не хочется. Запил, вроде бы Нарана. Лишь бы работу не потерял и вовсе не спился.

Вождь лаззов так и не отреагировал на сообщение о смерти Расты. А ведь у них каждый человек на счету. И вот именно, что на счету, а что там внутри у него, у человека, и дела никому нет. Даже если дочь. Суровые нравы прошлого. А сами сами без помощи от департамента малых народов давно бы перестали быть. Растворились бы в городах.

И чем они лучше сектантов разных. А секта, та, что зимой накрыли, дешево отделалась. Оказалось, что там состояли дети некоторых весьма известных лиц. Замяли. Дали срок главному, а для остальных как-то обошлось. Ни открытого процесса, ни прессы. И хвала богам, что так, раз Нэре не пострадал.

НэреЕго рубашки белые. Горемот раздери, даже в жару. А в Сети разрастается новое молодежное. Движение, или как там его правильно. Араиндо по старинному, справедливость. Справедливость и честь. Что-то вырастет из этого ?

И осенью выборы главы страны. Тревога подспудная все гуще и гуще. Засиделся. Заворовался. Довольно. И это не самые злые слова в адрес теперешнего властителя. Предвыборная кампания шла рывками. Все условия для тех, кто за, и любые ограничения для тех, кто против. И ширился по инфосети - Арраиндо. И появлялись невнятные сообщения о том, что Справедливость и честь это не замусоленные слова, а новая сила. Совсем новая, без определенных лидеров, без кабинетов и бумаг, такая, когда по условному сигналу, распространяемому по сети, тысячи и тысячи, из тех, кто обычно занят своими делами, поднимутся и пойдут туда, где решится судьба страны.

Аттис не был ни тем, кто ничего не знал, ни тем, кто горячо участвовал и обсуждал.

Ну да, надоело. Ну да, пора бы что-то менять. Но как? С кем?

К кому-то примкнуть нет он был и останется одиночкой на обочине. Его дело - души, а не политика.

Но не видеть не мог. А Нэре Нэре оставался все там же, возле компа, студенческие каникулы, постоянные дожди на улицу почти не выходил. И почти не разговаривал. Только легкий стук клавиш выдавал его присутствие.

И казалось, то, что зреет, не коснется на этот раз.

Лето разрешилось яркой и ясной осенью. Золото листьев, рыжина последних цветов на клумбах, синь небес. А напряжение только росло. Выборы прошли на первый взгляд тихо. А на следующий день - грянуло на всю Сеть, выплескиваясь на улицы. Подделка! Выборы фальсифицированы!

Действующий Глава проиграл бы с треском. Но современные технологии, н важно как проголосуют, важно как считать. Но не решился пока провести победный митинг. Прятался. Выступил только в Сети, грозил, увещевал что-то обещал.

- Справедливость и честь! гремело на сайтах, где в основном молодежь. -Не допустим! Не позволим предать голос народа!

Вчера Аттис увидел - по сети, конечно. Центральную площадь, возле монумента славы самодельное возвышение. Вокруг строительный хлам, когда только успели натащить, пластиковые кабинки. Вокруг площади перевернутые машины, покрышки, рекламные щиты, все, что может служить преградой. Внутри какие-то палатки и прочие укрытия, чтоб не уходить и ночью.

На импровизированной трибуне - несколько человек в белых рубашках. В белых!!! Юноши и девушки. И среди них - Нэре как же Он же двух слов связать не способен. Он же не умеет с людьми И вдруг. Даже лицо его стало другим торжествующий взгляд и отчаянность.

- Мы будем стоять здесь столько, сколько потребуется. Никто не войдет в дом власти. Пусть приходит к нам сам глава и объяснит, как посмел подделать результат! Пусть объявит об отставке!

Нэре Он, который не мог связать двух слов, которому разрешали любой экзамен сдавать письменно.

- Завтра последний день! Если никто не придет, мы .

Сайт приказал долго жить. Видно, соответствующие службы получили приказ обеспечить информационный вакуум.

Аттис не верил, что можно повернуть маховик. В стране нет голодных, кризис превратился в хроническую болезнь, да и активных граждан не так много. Но его Нэре Что с ним будет. Когда всю эту белоснежную толпу - дубинками, в полицейские фургоны Теперь уже не спасти.

На следующий день был выходной. Аттис с самого утра отправился туда, на площадь. Нет, конечно, попасть на площадь нечего было и думать. Вокруг баррикады, горы покрышек, полиция. Устроился на газоне, где посвободнее. Из переулков стекались люди. Молодые уже не в белом, а просто так, постарше должно быть, такие как он, родители тех, кто там, в опасной середине. И просто любопытные, и журналисты с камерами. Полиция. Экипированная по последнему слову. Несколько фургонов поодаль, сквозь толпу не проехать, а жестко пробиваться, должно быть пока приказа не было. Пока ничего не предпринимали. А толпа все прибывала, вскоре Аттис понял, что и ему уже не выбраться обратно.

И тут раздался гулкий звук. Не полицейский сигнал. А когда все стихло, Аттис услышал знакомый голос, усиленный техсредствами:

Друзья! Сегодня решающий день! Мы покидаем эту площадь, потому что дом властей пуст. Там остались одни уборщицы и секретарши. Остальные ушли должно быть, есть запасные выходы. Мы покидаем площадь и идем в загородную резиденцию! Прорвемся через охрану! Нас много! Нас не остановить! Смотрите полиция не трогает нас! Они тоже понимают, что справедливость и честь важнее погон! Вперед! Арраиндооо!

И разнеслось многоголосо Арраиндоооо дооооо эхо отражалось от высоких зданий, и уже не эхо, а слитный голос тех, кто был за баррикадами и тех, кто внутри проносился по площади.

Аттис уже не видел Нэре, тот , наверное, двигался к одному из выходов с площади, который спешно расчищали от прохода. Белая река потекла в переулок. Полицейские не предпринимали ничего, даже расступились.

Что-то странное блеснуло на крыше. Аттис прижмурился и в свете осенних бликов ему показалось, что там материализовалась темная фигура. Снайпер! И не успел он подумать, как реагировать, как раздались выстрелы. Целились туда, где белое вливалась в темное. Слишком далеко, сбоку, не добраться, не помочь. Красное на белом последнее, что мужчина увидел. Полицейские, словно очнувшись, принялись просто молотить дубинками тех, кто оказался случайно поблизости. Аттис упал, тяжелый удар кованного ботинка по затылку и Он в полицейском фургоне. Не столько полном, сколько душном.

Не успел. Не смог. Не спас.

Фургон раскачивался. И вдруг опрокинулся набок послышался грохот разбиваемого замка задней двери. Кое-как арестованные стали выползать. Их тащили за руки, выталкивали в переулок. Аттис оказался далеко позади толпы и не нашел ничего лучшего, как окольными путями отправится домой. Голову ломило, болело разбитое плечо. Что с Нэре Что делать

Инфосеть не работала. Нахлебавшись таблеток, Аттис сидел на кухне, размышляя, к кому обратиться, чтобы выручить парня из тюрьмы, если он там, или хотя бы что-то узнать. На следующий день на всякий случай принялся обзванивать больницы. Никто не хотел отвечать, боялись полиции. Так ничего и не узнав, обратившись в нескольким знакомым, которые могли бы вывести на полицейские данные, Аттис остался в режиме ожидания. Внезапно заработала сеть. Частные новостные каналы.. Побоище на площади Славы. Больше сорока погибших. Штурм загородной резиденции. Глава бежал У власти военные. Комендантский час. Отмена результатов выборов. Удалось найти списки погибших. Нэре там не было. Но была девушка по имени Оле. Она та, которая отдаст жизнь?

Звонок телефона - и еле- еле слышный голос. Аттис Я в больнице Святого Арта.

Его как ни странно, пустили. После предъявления документов, конечно.

- Нэре

- Скажи, ты что-нибудь знаешь? Здесь ничего нельзя узнать.

- Да. Глава страны бежал. У власти военные. Никто не знает, что будет. Оле

- Да. Пуля в голову. Я видел.

Аттис опять не знал, что сказать. Хотелось спросить:

А оно того стоило? Cмерть Оле и других против бегства властителя. А новые будут ли другими? В это верите. Но не мог. Не он стоял под пулями. Не ему судить юность. Что может он противопоставить смерти? Любовь?

Взгляд, до этого устремленный на него, расфокусировался,

- Сестра, скорее, ему плохо, - Аттис выскочил за дверь и заорал на весь коридор.

Мой мир не принял тебя. И ты не принял его. Но есть я. Хотел быть рядом.

Но, наверное, не так, не правильно. Останься!!! Не уходи!!

Постараюсь Попробую. Там, откуда я, некому меня ждать

Эпилог

Флай вывернулся из-за деревьев и опустился на поле. Легко откинув купол кабины, Нэре выскочил прямо на желтые пушистые головки, едва не поскользнувшись. Свобода. Будущее. И горечь о тех, с кем не встретится больше. Никогда, даже в предсмертии, не пойдет он к Глобулу, не попросит взять его эмоциональ.
Все ушли в Глобул. Мать, бабушка... Зачем жить, если можно обрести вечность? Чего ждать, если дети не рождаются уже много лет? Когда-то Глобулы создали, чтобы помогать бесплодным парам. Все больше комфорта и жизненных благ, все меньше детей. Слишком многие женщины не хотели потомства, хлопотно и тягостно. Слишком многие мужчины утратили плодовитость. Большая химия. Феминизация. Жизнь стала удобной и приятной. Зачем работать, когда все дают готовым, от еды в цветных упаковках, до киберразвлечений? Продлить ее подольше, дать возможность заменить изношенные органы. Появились первые биофабрики. Там, под внимательным взглядом роботов в стерильных условиях растили запчасти для тел.
И дорастились. Теперь он и Ная последние. Последние, кто еще хочет свободы, кто решился променять псевдобессмертие в базах глобулов на жизнь. Настоящую, подлинную, где будет все: и опасность, и любовь.. Мы сможем! Мы возродим! Легенды говорят, что людей когда-то было всего двое.
Светленькая, словно желтый весенний цветок, худенькая, но сильная, будто ветвь молодая, Ная выбежала навстречу:
- Нэре! Ты прилетел! Я готова, идем прямо сейчас. Палатка, ножи, кремни, веревки, запас еды на первое время, семена, лопаты и мотыги. Идем! Там, за краснолесьем, будет наш новый дом. Все сможем, мы же учились, правда?
   Она сумасшедшая. Совсем. Разве мы сможем сразу совсем-совсем сами? Ничего, можно поселиться поближе. И тогда я смогу иногда приходить в оставленный поселок и брать нужное. Может быть, наши дети...
     Но промолчал, только целовал пушистые короткие волосы,  обнимал осторожно.
- Идем. Сейчас флай поставлю на место, Еще пригодится.
-Нет! Никаких флаев! Мы сами!
Краем леса, среди невысоких трав, под низкий свист мелких черных птиц, реющих над головами. Девушка не знает, что у ее спутника есть электронный рутер, на всякий случай, не знает, что из долины родников, куда они держат путь, недалеко до мертвого города. Она хочет всей свободы и сразу. Но вода и еда в пластике с собой и много других полезностей с поселкового склада.
Под высоченным склоном рыжеет глинистое жерло родника. Вода вытекает бурной струей, разливается ручьем меж негустого кустарника. Если подняться повыше, на другой, пологий склон, там можно устроить палатку возле двух небольших деревьев, а бескрайний луг станет полем. Травы невысоки, но переплелись корнями. Титановая лопата звенит. Вечером развели костер, сушняка в лесу много, а зажигалка в порядке. Нэре дул на ладони Наи, истерзанные водяными волдырями, целовал тыльную сторону.
Слева солнце ложилось в траву. А справа?
-Смотри! Да посмотри же! Хватит глядеть на меня! Там горит!
 -Нечему там гореть. А... в самом деле, красиво. Это город, брошенный давно. В некоторых домах сохранились стекла, в них отражается солнце.
-Город? Пойдем туда завтра. Это же наших предков, не Глобула.
Парень доволен. Сама предложила, не надо уговаривать. Всего-то несколько часов пути до первых бетонных строений, до ржавых заборов, до деревьев растущих не только возле зданий, но и на балконах и крышах. Город пуст давно.
-Не пойдем дальше. Надо искать на окраине. Прежде были такие рынки, где продавали машины.
Сквозь заросли колючих трав, через груды обломков пробирались к бетонным строениям с выгнившими дверями. Груды ящиков, растерзанные коробки, трубы. Наконец нашли: ровно, как будто вчера поставленные под крышу, три трактора, небольшие, но совсем не ржавые, только краска облезла. Найти бы  топливо. Они на масле ходят. В соседнем строении тяжелые ящики. Ная дернула доску. Не заметила в полутьме гвоздь,  он вошел целиком под кожу. Даже не вскрикнула, только застыла над ящиком.
-Больно? спросил ее спутник, осторожно освобождая пораненную ладонь
-Не очень. И крови чуть-чуть.  Зато смотри, в ящике канистры с маслом. Достанем!
   Достали. Донесли к тракторам, выбрали поновее. Управление проще у флаера. Комплект плуг-культиватор сзади. Поехали!
Трясет по кочкам. Ная вскрикивает испуганно.
Трактор режет землю на жирные пласты, девушка спешит следом, собирает в охапку вывернутые корни.
- Посеем! Сегодня!
К вечеру оказывается, что масла больше нет. Пыыххх,- остановилась машина.
Назавтра юноша идет в город один. Роутер быстро выведет его к складу.

Когда он вернулся, Ная сидела у палатки, упрятав лицо в колени. Услышав шаги, подняла глаза. Черные струйки пыли от слез по щекам, растерянный взгляд:
 -Они прилетели и склевали все! Все семена! Белые птицы! Я пыталась прогнать их, бегала по полю, кричала. Они поднимались, садились поодаль, и возвращались. Все... все...
-Не плачь, я пойду назад к глобулу, через лес, так быстрее. Принесу семена.
-Нет, я не останусь, я с тобой!
Будто в подтверждение страхов со склона донеслось : -Уууууаааааа!
 - Собаковоки. Да, идем вместе!
С собой - только вода и немного еды. Лес, такой красивый снаружи, внутри непролазный, сушняк и подлесок. Вместо одного дня шли два, ночевали на земле, прижавшись друг к другу. Роутер показывал направление, но не топи или бурелом. У Наи сначала ныла рука, а к вечеру второго дня, когда сели отдохнуть, она уже не смогла встать. Тело дергалось, горело лицо. Шептала:
- Нэре! Не отдавай меня! Не хочуууу!
-Тише, тише, скоро придем в поселок, там остались лекарства.
Он дотащил ее на волокуше, кое-как сделанной из двух жердин и одежды. Прямо туда, к устью Глобула. Поцеловал пылающий лоб.
- Прости, Ная.
И возложил холодную ладонь ее на мембрану вызова, прохладную и нежную, такую, какой кожа любимой была еще вчера. Отдал. Ее, которая просила: Не отдавай.

Не смог выполнить последнее желание. Не пойти туда, где, как говорили старые, соединяются души, и вечно живет память. Не хотел и прежде, а теперь как встретится с ней там?

Молодой глобул покоился на мягкой зеленой траве под небрежным осенним солнцем. Никто и ничто не тревожило его, кроме внутренних разрядов, пробегавших синеватыми молниями под гладкой полупрозрачной поверхностью. Силовое поле надежно защищало неправильный эллипсоид бледно-молочного цвета размером от непрошенных вторжений. Он обустроил местность по своему вкусу, зеленая сеть снабжала энергией, живые капли проникали по его сигналу в почву, доставляя все необходимое. Легкая дрожь прошла по левому боку и стихла. Одинокий огонек выметнулся в пространство.

***
- Зачем опять выпустил лийр? Да еще одного? Думаешь, один лучше вольется в иной мир Они все равно возвращаются, нового же не приносят в эмоционалях! Потому что везде, где есть разум, важны только любовь и смерть.
-Тебе ли спрашивать, древнейший? Ты тоже пел в свое время. А они - моя песня и мой танец.