Тёмный двор устало дышал холодной изморосью и сонно моргал вслед ночному прохожему. Олег вздрагивал всякий раз, как тускло вспыхивала лампочка дворового освещения, чтобы тут же погаснуть снова. Он знал, что у многих домов теперь, в целях экономии, устанавливают датчики движения, которые включают свет, только если кто-то идёт вдоль подъездов. Олег уже привык к этим внезапным вспышкам и давно перестал вздрагивать от неожиданности, но сейчас... Возможно, это предчувствие, вызванное тенью, мелькнувшей по краю дорожки в те скользкие мгновения, когда едва вспыхнувший свет начал угасать. Или зябкая дрожь - всего лишь реакция на влажный холод ноябрьской ночи после тёплой постели... тёплой постели и жарких объятий Танюхи.
Да, именно так - не Татьяна, Таня или Танечка, а Танюха. Классная девчонка, хотя Олег встречал и получше. А уж если брать во внимание красоту внешнюю - глаза, губы, грудь и общая стать фигуры, то Танюха была далеко не в первых шеренгах многочисленного строя любовниц Олега. Она, конечно, молода... при некотором приближении в подсчётах, Олег мог бы даже признать, что по годам Танюха ему в дочери годится. Однако, о таких мелочах думать совсем не хотелось, и Олег не думал. Даже сейчас, когда память язвительно напомнила о разнице в возрасте, Олег попытался солгать себе, что не думает о подобной ерунде.
Хотя, это даже мило - смаковать все те щепотки эмоциональных специй, что в изобилии присущи девушке, едва сбежавшей из-под многолетнего гнёта школьной парты. Это не книга в красочной обложке, а рекламный листок, где на одной страничке умещается целая радуга пёстрых соцветий, пляшущих вокруг одной-двух строчек смысла. Олег сразу понял, что в школе девчонка была заучкой-отличницей, не избалованной вниманием одноклассников. Самоотречение принесло плоды, и Танюха стала студенткой в желанном институте.
Теперь она, преданная выбранной специальности, любила блеснуть своей учёностью, постоянно переходя в разговоре на птичий язык со всеми этими "лоубаджетами", "краудфандингами" и "брэйнстормами". А в постели стонала фразами на школьном французском, пытаясь удивить взрослого дядю своей вымышленной опытностью в плотских играх. Но Олег легко добивался того, чтобы вымученный французский исчезал под натиском нечленораздельной искренности.
Ах, Танюха, Танюха! Такая вся незаметная, тихая, плавная и гладкая, словно камушек на солнечном морском берегу. Конечно, не яркий цветок, как большинство женщин, в жизни которых Олег остался вспышкой необузданной страсти, но этот "камушек" станет достойным украшением в его "цветнике". Олег был благодарным слушателем лепета, понадёрганного Танюхой из учебников и справочников, а она в ответ умела быть искренней, когда они оставались наедине.
Встречались в гостиницах, потому что Олег придерживался твёрдого правила, предписывающего не водить любовниц домой. Ведь, несмотря на тягу к разнообразию в любви, Олег понимал, что со временем придёт к решению остепениться. Поэтому, для всех в его квартире шёл непрекращающийся ремонт с непременной грязью и удушливым запахом краски. Разумеется, Олег не смог отказать, когда Танюха пригласила его к себе, убедив, что родители вернутся только под утро. Кто же знал, что в ночи этот район настолько мрачен и неприветлив.
Вспыхнула очередная лампочка, выхватив из непроглядной темени угол дома и, не успев толком разгореться, погасла. Олег повернул за угол, ступая осторожно, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте. Наткнулся. Тяжёлый удар пришёлся в самый центр груди, выбив воздух из лёгких и вынудив Олега корчится в удушье, пока его ударами теснили к стене. Его прижали к мокрому бетону, растянув руки в стороны, будто готовя, далеко не святого Олега, к сакральному распятию на кресте.
Нападавших было, по меньшей мере, трое - двое тянули жертву за руки, прижимая их к стене дома, а третий чиркал зажигалкой перед лицом Олега. Безуспешно пытаясь глотнуть холодного воздуха, Олег видел лишь оранжевый огонёк, дразнивший ярким язычком. И казалось, само пламя сдавленно прохрипело:
‒ Этот?
‒ Он. С твоей Танькой в обнимку шатался. У подъезда с ней обжимался, гад. Я бы тебе зря звонить не стал, ‒ тяжело дыша, ответили руки слева. Одна из них на секунду отпустила локоть Олега, ткнув его с размаху по носу:
‒ Что, на молоденьких потянуло? А ничего, что у неё жених имеется? Она его из армии дожидается, а ты куда лезешь?
От болезненного удара у Олега помимо воли брызнули из глаз слёзы, а верхнюю губу согрели солёные ручейки крови.
Тот, что заговорил первым, жёстко осадил приятеля:
‒ Хватит! Он мой.
Огонёк погас, и во тьме, ставшей ещё более плотной, коротко лязгнула сталь. В грудь Олегу ткнулось холодное остриё ножа.
‒ Думаешь, я этого не сделаю? Да, запросто! Меня здесь никто не видел - для всех я лежу и сплю под синим одеялом с тремя чёрными полосками, в военной части, что в пяти километрах от города. У пацанов тоже есть, кому подтвердить, что они не при делах. А ты меня, урод, сильно разозлил. С Танькой я потом разберусь, а вот ты уже покойник.
Олег едва сумел продышаться после удара в грудь. Ах, Танюха! Олега друзья не раз в шутку предупреждали, что однажды он будет убит за своё оголтелое женолюбие, но чтоб споткнуться о такой "камушек"...
‒ Парни, я всё понял. Больше здесь не появлюсь, о Тане забуду. Да, у нас и не было ничего - просто беседовали, ну и чай с тортиком пили. Хотите, заберите кошелёк, часы, только не убивайте, ‒ голос Олега предательски дрожал и срывался до неприятного, не свойственного ему писклявого причитания. Каждый звук отдавался болезненной вибрацией в кончик ножа.
Зажигалка вспыхнула возле левого запястья. Раздался изумлённый возглас:
‒ Ого, а часики и, впрямь, богатые. Я слышал, такие несколько тысяч зелёных стоить могут.
Олег про себя отметил, что "ролекс", купленный в переходе за полторы сотни рублей, продолжает оправдывать своё "честное" имя. Не раз Олег замечал, как теплеют взгляды самых неприступных красоток, стоит невзначай продемонстрировать запястье с жёлтым браслетом и тяжёлым циферблатом. Никому не придёт в голову требовать квитанцию и сертификат подлинности. Сложно представить, будто взрослый мужчина станет носить дешёвую фальшивку, и потому этот маленький обман всегда приводил к успеху. Вот и теперь, Олег буквально кожей ощутил замешательство дерзких отморозков. Минуту каждый из них раздумывал, на что сможет потратить свалившееся на голову богатство. Олег уже хотел собраться с духом и криком позвать на помощь, как голос справа, до того не звучавший ни разу, неуверенно пробубнил:
‒ А может, отпустим его? Часы возьмём, и пусть валит.
Последовали ещё несколько долгих секунд безмолвных раздумий, которые окончились роковым вердиктом хозяина ножа:
‒ Нет. Часы снимем с покойника.
Олег с ужасом ощутил, как сталь медленно входит в его грудь. Он слышал, как с треском лопнула кожа, как рвались мышечные волокна и соединительная ткань. Он дико перепугался и хотел закричать, но, добравшись до горла, крик превратился в едва слышный хрип, а возможности сделать ещё один вдох уже не было - нож добрался до сердца. Олега колотило, размазывая по стене в агонии. Словно огромный каменный жёрнов накатил на него, прижимая снизу вверх, и выдавливая из его тела жизнь вместе с последним хрипом. Финальным проблеском сознания Олег надеялся увидеть, обещанную многовековым опытом умирания героев в книгах, подборку из лучших моментов своей жизни. Однако, вместо этого, он лишь успел подумать, как сильно хочет посмотреть на рожи этих мерзавцев, когда они узнают, что часы не стоят и гроша.
Тьма, свет, тьма, свет - причём, свет ярко-оранжевый с примесью фиолетовых нитей. Он моргнул ещё раз, отгородившись тьмой от едких красок, а когда вновь открыл глаза, увидел незнакомое существо, пристально рассматривающее его из оранжевого тумана.
‒ Привет, ‒ радостно воскликнуло существо. Он понимал его, а спустя мгновение понял и то, что существо - такой же человек, как и он сам. А кто, кстати, он сам?
‒ Привет. Мне снилось, что я умер, но как - не помню.
Тот, из тумана, присел рядом на массивный валун синего цвета.
‒ А что помнишь?
‒ Ничего. Только что-то там... Олег.
‒ Олег? Похоже, что это твоё имя. Я тоже первое и, пожалуй, единственное, что вспомнил, так это своё имя, ‒ незнакомец протянул ладонь:
‒ Хэнк.
Олег пожал руку, и попытался встать. Ноги предательски подгибались и дрожали. Олег присел на валун возле Хэнка.
‒ Так я живой?
‒ Я бы так не сказал.
Олег разочарованно хлопнул себя ладонями по бёдрам. Кожу ног ожгло раскалённым воздухом даже сквозь грубую холстину широких штанов. Олег поморщился, и простонал:
‒ Значит, я всё-таки умер и попал в преисподнюю?
‒ Ну, это уже теплее, даже горячее, ‒ невозмутимый Хэнк осмотрелся в раскалённом оранжевом тумане, и, поцокав языком, продолжил:
‒ Ты умер, причём очень давно, а, может и не очень - это не важно. Важно, что ты не мёртвый, а воскрешённый. И это не преисподняя, а какая-то поганая планета, которую мы будем обживать, если к нам можно применить такое слово.
‒ Это как такое случилось? А, ты ведь тоже ни черта не помнишь...
Хэнк обиженно нахмурился.
‒ Не помню, но знаю. Меня воскресили ещё на базе до посадки на корабль, а не как вас, остальных, в корабельных автоматических цехах воскрешения. У меня для долгого перелёта была припасена читалка, под завязку загруженная книгами. А главная книга - "Философия общего дела" великого светоча древних веков, Николая Фёдоровича Фёдорова, вообще на каждом космолёте имеется в виде голограммы с картинками, анимацией и комментариями. Сейчас попробую вспомнить, что же там было в учебнике истории, ‒ Хэнк задумчиво почесал в затылке и неспеша начал рассказывать:
‒ Вот, значит, как всё было. В глубокой древности люди устали от постоянных войн, кризисов и болезней, и так случилось, что группа учёных вспомнила об учении Фёдорова. Они, а вслед за ними и правительства большинства государств признали его идеи единственным выходом из нескончаемой спирали человеческих бед и пороков, которая уже превратилась к тому времени в тугую пружину, готовую разорвать цивилизацию, созидаемую многие тысячи лет. Следуя заветам Николая Фёдорова и его духовных сподвижников, люди объединились, и Земля стала единой федерацией. Забыв об угрозе войн, человечество смогло обратить всё своё внимание и силы на развитие науки. Спустя годы и столетия благоденствия человечество создало общий язык, благодаря которому теперь и воскрешённые понимают друг друга.
Прогресс был стремителен и неостановим, как и предсказывал Фёдоров - были побеждены тяжёлые болезни, продлена жизнь. В конце концов, учёные сумели воплотить главную мечту Фёдорова - воскрешение умерших. Вроде как, в благодарность за вклад в многовековую сокровищницу человеческого опыта.
На протяжении всей истории человечества люди гибли, разлагались телами, насыщая почву своими соками. Мёртвой плотью питались черви, бактерии, кости омывались водными струями, останками насыщались корни растений. На месте старых кладбищ разбивали парки и сады. Поля великих битв распахивали под пашни. Принимая во внимание круговорот материи, можно сказать, что мы уже давно ели и пили своих предков, так как частицы их, а потом и нас с тобой, распространились по всей земле. Учёные нашли способ восстанавливать человека из любой, самой малой частицы его организма. Даже если осталась всего лишь молекула. Невероятно, но в книгах это так и описано. Человек воскрешается таким, каким был в момент своей гибели. Однако, если он был слишком стар или немощен, то после воскрешения его подвергают исправлению и оптимизации. Уже научились делать всё как надо. Ведь, по новому летоисчислению уже шестнадцатый век от первого воскрешения.
‒ Интересно. Так, получается, что раз меня посчитали достойным воскрешения, то при жизни я был кем-то невероятно важным? Интересно кем: великим правителем, непобедимым полководцем или знаменитым учёным? ‒ Олег принялся мечтательно перечислять заманчивые варианты своей прошлой жизни. Однако, Хэнк, звонко расхохотался и вернул мечтателя с небес на раскалённый грунт кричаще-ярких расцветок.
‒ Напрасно размечтался, приятель. "Философия общего дела" предписывает воскрешать всех подряд, потому что копилку всечеловеческого опыта пополнял каждый - и малый и великий.
Олег недоверчиво хмыкнул:
‒ Какая польза человечеству от какого-нибудь пропойцы-попрошайки?
‒ Ну, например, некий юноша увидит, насколько отвратителен этот опустившийся пьяница и не станет смотреть в сторону витрин с алкоголем, а с умноженным рвением примется за учёбу и впоследствии совершит великое открытие.
Олег согласно кивнул, признавая правоту Хэнка и Николая Фёдорова. Вместе с тем, он ощутил горечь от осознания того, что мог прожить свой век в грязи и нищете. Хотя, какая теперь разница. Тем более, здесь.
‒ А, кстати, что это за странное место? Я, конечно, ни черта не помню, но это ни на что, вообще, не похоже. Как далеко эта планетка от Земли?
‒ Без понятия. Наш корабль стартовал с внешней перевалочной базы, которых в галактике без счёта. Какая разница - на Землю всё равно пути нет. Ведь основоположник космонавтики, Константин Циолковский, будучи одним из соратников Фёдорова, как раз, и задумался о необходимости освоения Космоса, понимая, что воскрешённых людей придётся куда-то расселять. Земли на всех не хватит - остаются только другие планеты. К тому же, воскрешённые организмы получали удивительную способность адаптироваться к любым, даже самым враждебным условиям. Как вот здесь, например, ‒ Хэнк зло сплюнул, оставив на пологе оранжевого тумана зеленоватый, искрящийся след.
Олег перечеркнул плевок Хэнка своей зелёной дугой, и, утерев губы, зло процедил:
‒ Хороша благодарность за взнос в "копилку общечеловеческого опыта" - забросили, чёрт знает куда. А Землю, значит, для живых оставили.
Хэнк сжал плечо Олега и негромко сказал:
‒ Я почему-то уверен, что Земля, как планета, по естественным причинам стала не лучше этой. Не знаю, изменения на Солнце, поток астероидов или ещё чего - нет больше той Земли, на которой нас хоронили. Так что, может и живых больше нет - только воскрешённые. Ну, или остались небольшие колонии настоящих людей, которые прячутся в подземных резервуарах или капсулах с искусственным климатом. Однако, вряд ли их надолго хватит. Так что, человечество теперь всё сплошь из мертвецов состоит.
Немного помолчали, взгрустнув по-поводу зловещих умозаключений Хэнка. Он что-то ещё проворчал, и поднялся с камня, всколыхнув оранжевые нити горячего пара.
‒ Ну, что, Олег, посидели, поболтали, пойдём других искать.
‒ Других?
‒ Ну, да. Нас в спускаемой капсуле сотни три воскрешённых было. Атмосфера тут жуткая. Спускались, как по стиральной доске - вот капсула и развалилась при посадке. Нас двоих сюда закинуло. Надо других найти.
Олег привстал, привыкая бороться со слабостью в ногах. Немного пошагал на месте, подпрыгнул и кивнул Хэнку.
‒ Пошли. Знать бы ещё куда.
‒А, всё-равно. Планета, наверняка, круглая, а времени у нас в запасе немеряно. Воскрешённый - это не живой и не мёртвый. Мы не разлагаемся, не болеем и не умираем.
Какое-то время шагали молча, рассматривая скудный и жутковатый пейзаж, проступающий сквозь полог цветистого тумана. Потом Олег решил поделиться с приятелем некоторыми сомнениями:
‒ Слушай, Хэнк, а вот интересно, как мы будем действовать дальше. Я хочу сказать, что есть же какие-то правила, законы, которым все должны следовать. Ты же много читал, всё знаешь.
Хэнк с готовностью поддержал разговор:
‒ Вообще-то, всё человечество следует законам, основанным на "Философии общего дела". Однако, мне очень понравились книжки, в которых человек, называемый Королём, правил простыми людьми, обязанными исполнять его указы. Эти истории гораздо интересней "общего дела". А учитывая тот факт, что кроме меня никто ничего не читал и памяти не имеет, то...
Олег застыл на месте, с лицом, просиявшим от внезапного озарения. С дрожью в голосе он воскликнул:
‒ Точно! Я буду королём этой планеты. Уверен, что в прошлой жизни я именно королём и был.
Хэнк недовольно поджал губы:
‒ А чего это ты? Я лучше на роль короля подхожу - я книг много прочитал, и больше других знаю обо всём.
Олег снисходительно, почти по-королевски, покачал головой:
‒ Хэнк, Хэнк. Если ты много знаешь, то, как мог забыть, что король может быть только один. Так ведь? А я первый вызвался. И, потом - кем ты был при жизни?
‒ Пёс его знает - не помню, ‒ расстроено пробормотал Хэнк. Олег сделал шаг ему навстречу.
‒ Брось, приятель. Я без тебя всё равно никуда. Ты так много всего знаешь - будешь мне советами помогать.
Хэнк подумал немного, и просиял улыбкой:
‒ Точно! И называть меня будут Первым министром.
Двое воскрешённых продолжили рассекать оранжевые пласты ядовитых газов. Спустя какое-то время, Олегу показалось, что в памяти промелькнули какие-то размытые образы: плавные изгибы, ниспадающие волосы, ложбинка между упругих ягодиц. Вспомнились фразы на незнакомом языке: "Уи, уи, шарман, ма шери"! От этих смутных воспоминаний на душе стало неожиданно тепло. И это приятное ощущение не шло ни в какое сравнение с болезненным жаром, которым дышал враждебный мир. Сам не понимая почему, Олег спросил:
‒ А что "общее дело" говорит насчёт баб?
Хэнк усмехнулся:
‒ Как ни странно, я понял, что ты имеешь в виду - было в моей читалке несколько старинных романов фривольного содержания. Увы, но уже очень давно забыта прежняя формула общения мужчин и женщин, как "женихов" и "невест", основанная на жажде любви и плотских удовольствий. Теперь признаётся лишь общение, основанное на взаимном уважении, как между "братьями" и "сёстрами". Тем более, что повальные воскрешения давно стали грозить перенаселением, несмотря даже на массовые высылки "мёртвых" колонистов в дальний космос.
Олег поцокал языком, будто пробуя на вкус полученную информацию, потом сплюнул едкой, искрящейся зеленью, и заявил:
‒ Запоминай, министр. Своим первым королевским указом я называю "Философию общего дела" беззаконной, еретической книгой. Чтоб я об этом "деле" больше не слышал.
‒ Поддерживаю! ‒ едва сдерживая хохот ответил Хэнк.
Спустя ещё какое-то время, путники заметили впереди, за стеной тумана, человеческие фигуры, снующие между обломками огромных размеров. Хэнк, склонился в шутовском поклоне, широким жестом указав на людей, и торжественно объявил:
‒ Твой народ, Король!
Олег охотно принял его игру, и, задрав нос к небу, пестреющему удивительными узорами ярчайших оттенков, пророкотал густым басом:
‒ Вперёд, Первый министр. Приведём моих подданных к процветанию.