Небо Егор : другие произведения.

Безотчетный период

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  Егор Neбо
  
  "Безотчетный период ". Роман с картинками.
  
  Предисловие. Книга посвящается мальчику Ионе, который родится в 2082 году.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  1. Безотчетный период.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  1.
  Старые, грязные и замусоленные деньги,- думал, разглядывая мятые бумажки из своего кармана, Бырынзило,- старятся, грязнятся и замусоливаются быстрее новых. Много быстрее.
  Потому что все
  стараются побыстрее от них избавиться.
  Они ведь грязные.
  И замусоленные.
   Александр Николаевич аккуратненько сложил то, что нашел в кармане, в черное портмоне, портмоне положил в ящичек стола и закачался в своем кресле.
  Совсем как с человеческими людьми,- подумал ещё, раскачиваясь , Бырынзило.
  
  2.
  
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило глядел в окно и со скуки посчитал, что очень много людей - да почти все - живут ровно 165 лет.
  Сто лет человек живёт от одного года до двенадцати.
  Ещё пятьдесят живет от тринадцати до двадцати пяти.
  От двадцати шести до сорока ещё десять, выходило у Александра Николаевича.
  Ну и пять лет - от сорока одного и до конца жизни, не сомневался своим математическим выкладкам Бырынзило.
  Получалось ровно 165.
  
  3.
  Александр Николаевич подумал, что молиться- это, в сущности, занятие почти бесполезное.
  Ведь есть язык, который бог понимает и принимает гораздо лучше.
  Язык, для которого он может подставить ухо, не опасаясь разрывов верующих сердец
  от такого близкого, даже интимного, контакта.
  Язык, которым каждый говорит максимально искренне без всяких детекторов лжи.
  Язык, в котором никто не может налгать, извернуться в своих просьбах, придумать что-то, что в действительности- то ему и не надо.
   Язык снов,- раскачивался в своём кресле Бырынзило. Он подумал, что неплохо было бы написать по этому поводу в собес, но потом решил, что лучше поспать.
  
  4.
  Бырынзило, Александр Николаевич, делал в кресле-качалке туда-сюда, кушал лобио и размышлял о том, что хорошо, в сущности, быть дохлым. Тщедушного телосложения.
  Нельзя про такого человека подумать,
  что он хочет напасть.
  И никто не побьет такого человека. В предупредительных целях.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Сегодня - тут, завтрак - там.
  
   Б. Ну ты хватил, Кондратий!
  
  5.
  Один раз Александр Николаевич Бырынзило придумал рассказ.
  Как человек едет в другой город сотни километров.
  Даже, может быть, почти тысячу. На машине.
  Где-то после сотни километров человек видит бегущую по дороге собаку.
  Черную собаку, собака бежит не очень торопясь, но язык на боку.
  Дворняга, не очень крупная.
  С человеком происходит разное в дороге.
  Вот он приехал в тот город, в другой, за тысячу километров.
  Что-то там быстро сделал, какое-то пустяковое дело, на сорок минут.
  Может быть, привёз что-то, может быть, на разговор.
  И человек садится за руль своей машины.
  И человек едет обратно, ну, домой.
  По той же дороге, в тот же город, из которого он приехал.
  И, когда до Города остается километров триста,
  навстречу ему бежит та же черная собака.
  Так же размеренно и не очень торопясь.
  С языком на боку.
  Дворняга.
  Черная.
  Александр Николаевич придумал этот рассказ, но не стал записывать.
  Потому что он не знал,
  о чем он. Этот рассказ.
  
  6.
  Александр Николаевич однажды смотрел на матерящихся под дождем строителей, у которых что-то не получалось построить, и размышлял о том, что
  самые ленивые из нас
  работают и живут, не различая.
  Живут, работая.
  И работают, когда живут.
  Самые ленивые - не всегда самые умные.
  Но самые умные всегда -
  самые ленивые.
  Так думал Александр Николаевич.
  
  7.
  Бырынзило, Александр Николаевич, делал взад-вперед на кресле-качалке, кушал лобио и думал о том, что если б вдруг все женщины мира стали бы продажными,
  то это бы сильно сбило ценник.
  От этой мысли Бырынзиле, Александр Николаевичу, делалось тепло, уютно и светло. Но где-то внутри точило чувство, что чего-то всё-таки будет не хватать.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  А. Филиалка.
  Б. Стенька - Настеньку.
  В. Боженственно.
  
  8.
  Однажды Бырынзило Александр Николаевич раскачивался на своей качалке. Раскачивался, раскачивался. Раскачивался, раскачивался.
  Потом замер, потому что понял, что колесо.
  Придумало человек сто, не меньше.
  Иначе как бы они тогда,
  ну, много лет назад,
  добрались друг до друга?
  Вот так думаешь-думаешь, - думал Бырынзило,- а кто-то то же самое думает. А, может быть, и не один. И не два. Дублирует себя система,- умничал Александр Николаевич,- страхуется.
  
  9.
  Александр Николаевич Бырынзило качался в своём кресле.
  Теперь уже с трубкой и видами на океан за чистым окном.
  Александр Николаевич слышал, как лает собака.
  И думал о том, что если собака лает,
  она не кусает никого. Совершенно точно.
  Бырынзило было
  хорошо.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило сидел в своём кресле согнувшись втрое и закрыв - как можно сильнее - уши ладонями рук.
  Он лишь на минуту услышал.
  Стук.
  Ста миллиардов сердец.
  Работающих на планете Земля.
  
  11.
  Однажды, ему тогда исполнилось что-то около пятидесяти лет, Александр Николаевич Бырынзило понял.
  Что получается.
  Что он ничейный внук.
  
  12.
  Если кто-то из гостей, поводя страшно многозначительно глазами, протягивал: "а, так ты из этих...." - Александр Николаевич Бырынзило очень уверенно и твёрдо отвечал, что нет. Не из этих.
   И было все равно, из каких: желтых, красных, голубых, коричневых или просто тех, кто свидетельствует про Иегову.
  Он был из любых. Не из этих.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Самара город-ок!
  Б. иудейская юрта.
  В. Лег спать ни тьма ни закат.
  
  10.
  Бырынзило смотрел из своего окна на окружающий мир.
  И у него складывалось такое ощущение, что вокруг очень много героиновых наркоманов.
  Они скоро закончат поскорее свои дела. Вот сейчас-сейчас, вот там завершат сделку. Там сведут баланс. Там отчет. Здесь вообще доведут проект.
  В общем, закончат, позвонят дилеру, возьмут, запустятся по вене и будут, наконец, в мире своего простого героинового счастья.
  Но нет, ничего подобного,- продолжал наблюдать за миром в своё окно Александр Николаевич.
  Даже ведь алкоголь не пьют порой,
  подлецы.
  Бырынзило покосился на бар, но потом победила лень.
  Какой там героин, что я, - подумал побежденный ленью Александр Николаевич.
  Конечно, нет. Они закончат свои дела. Потом придут домой и сядут у телевизора. Или утюжат что-то. А то и вовсе и утюжат, и телевизор.
  
  14.
  Деревьев в мире много,- рассудил однажды Александр Николаевич Бырынзило.
  Тыща.
  Даже больше - миллион. А, может, вообще пяцот миллионов, никто толком не знает.
  Не считали.
  Травы ещё больше,- здесь Александр Николаевич задумался, он припоминал, сколько там само много.
  Миллиард, - вспомнил он.- А, может, и не миллиард вовсе, а сто тысяч миллиардов.
  И такое положение вещей - правильное,- рассудил Бырынзило.
  Потому что больше таких, высоких, раскидистых людей. Среди людей маленьких, с одной только жизнью - от зеленой весны до желтой осени.
  Столько же, сколько деревьев среди травы.
  И, довольный тем, что всё рассудил, Александр Николаевич стал кушать лобио.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. - Хлопцы, шо у вас здесь горело?
   - Так и сейчас горит, дяденька. Трубы.
  
  Б. Незванный ужин.
  
  В. Ему не хватило нескольких сантиментов.
  
  Г. Биотлон.
  
  
  
  
  
  15.
  Один раз Александру Николаевичу Бырынзило кто-то из гостей принес телевизор. И включил. Глядя в него, Александр Николаевич задумался было, и даже открыл с этой целью рот. Потом закрыл, отвернулся от телевизора и стал раскачиваться в своём кресле. Александр Николаевич разобрался, как работает телевизор, и телевизор стал ему неинтересен.
  Дело в том, что если изображение всех программ между собой пересложить, - догадался тогда, когда понял, как работает телевизор, Александр Николаевич,- то получится Ничто. Которое было, когда телевизор только принесли.
  То есть, при включении телевизора внутри него начинает работать рассекатель, который рассекает Ничто на телевизионные программы. Так выходит изображение.
  Звук тоже производится несложно,- раскачиваясь, додумывал, как работает телевизор, Бырынзило.
  Когда его рассекают, Ничто вопит. Ему ведь больно, вот и вопит. Чтобы услышать этот вопль, достаточно пересложить между собой звук на всех каналах.
  Какая, в сущности, простая вещь,- подумал, гордый собой, Александр Николаевич. А казалось бы...
  
  16.
  Один раз Александр Николаевич свёрнутой газетой воевал с мухой и упал со своего кресла-качалки. Лёжа, он подумал,
  что когда воюют два противника, они ослабляют друг друга.
  Каково бы не было превосходство одного над другим.
  Ослабляют, воюя.
  И что когда нет мира внутри,
  мира с самим собой,
  то даже если, кроме мух, ты ни с кем не воюешь снаружи.
  Ты будешь всё равно слабеть.
  Потому что будешь воевать внутри.
  Скашивая оборонительные редуты танковыми атаками. Поднимаясь в ответ в штыковую. Разыскивая какие-то ответы в захлёбывающемся кровью командирском "ура", - понесло Александра Николаевича Бырынзило, - Поднимая в воздух стратегические бомбардировщики и расстреливая их ракетными комплексами со своей, со своей земли.
  Александр Николаевич лежал и думал, что как хорошо, в сущности, иметь мир внутри.
  И снаружи воевать только с мухами.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Смолярий.
  
  Б. Пьёт, значит, любит.
  В. - Накануне президент приехал в столицу...
   - Извини, Сова, на чем приехал?
  
  17.
  Однажды, когда Александр Николаевич Бырынзило уже докушал лобио и очень долго смотрел в окно, ему сделалось скучно. И он решил представить себе ужас.
  Ужас крепкого, молодого животного, бьющегося под прессом медленно, но неуклонно и неизбежно наступающего льда. Этот остров бьющей жизни, который ещё вчера охотился, радуясь и наслаждаясь силой и упругостью мышц, совокуплялся, упиваясь такой возможностью, молодой, вовсе не отживший ещё организм. И в полном соответствии с законами природы этот организм бился, хрипя, за свою жизнь, сзади упершись в скалу, а спереди пятитонной головой молотя в наступающую ледяную смерть. И нужно представить ещё себе, как, скорчившись в минимум пространства, динозавр ещё долго умирал, уставившись одним глазом в толщу льда.
  Александру Николаевичу понравилось представлять, и он решил представить себе радость. По-детски искреннюю, искрящуюся и ничем не замутнённую радость профессора палеонтологии, который через 67 миллионов лет копошился в том же месте. Ну, в том же, где был ужас.
  Профессор радовался - он нашел, он сделал, он открыл!
  А теперь он ликует, и в нём ликуют двести миллилитров выпитого коньяка и перечеркиваются красным 7 лет неудач. Тут такая радость, такая удача, такой вытянул лотерейный билет!
  Относительно-то всё как, - покачиваясь в кресле и глядя в окно, думал Александр Николаевич.
  
  18.
  Кресло Бырынзило Александра Николаевича было устроено так, что если хорошенько оттолкнуться, можно было увидеть небо.
  А ему как-то сказали, что никакого неба нет.
  Никто ведь не трогал его руками, а чего не трогали руками, того и нет.
  Александр Николаевич Бырынзило догадался, что там, вместо неба.
  Там зеркало.
  Но устроено так, что только ночью
  можно увидеть
  наши
  отражения.
  
  19.
  Однажды Александр Николаевич внезапно понял, что он не просто день за днём сидит в кресле-качалке, он ещё и делает занятие.
  Каждый день. Без перерывов на обед, выходных и праздничных дней. Без перерывов на кофе-паузы, разговоры по телефону и походы в туалет.
  Он делает это занятие. Он умирает.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Тьфугас.
  Б. Главное, не падать ухом.
  
  20.
  Однажды гости рассказали Александру Николаевичу, что когда он смотрит на летящий далеко вверху самолёт и видит, как неуклюже медленно он проползает сантиметры длины, это оптический обман.
  И на самом деле за вот это вот время, что можно затянуться сигаретой,- гость, который рассказывал, затянулся сигаретой.
  И даже за то время, за которое можно закрыть глаза для предотвращения их сухости и утомления,- сказал другой гость и моргнул.
  Самолет преодолевает многие километры здесь, на земле.
  И что будто бы летящие по трассе автомобили двигаются гораздо медленнее этой серебряной точки далеко вверху, оставляющей за собой белый
  пушистый след.
  
  Александр Николаевич долго думал, верить ему в это или нет, потом решился. И поверил.
  Потому что Бырынзило знал, что время здесь и там течет не одинаково - здесь мгновения, там века.
  Значит, и с расстоянием все должно быть точно так же.
  И это здесь, внизу Александр Николаевич движется только на сантиметры в своём кресле-качалке.
  Там же, вверху, он за это же время проделывает километры. А иначе, зачем же он сюда спускался?
  
  21.
  Надо бы создать такой список,- раскачиваясь по большой амплитуде в своем кресле, думал Александр Николаевич.- Который бы назывался "Правила пользования жизнью".
  Эта нехитрая мысль пришла в голову Бырынзило, когда он подумал о том, что нельзя, категорически нельзя пересматривать фильмы, которые обожал в детстве. И перечитывать книги, которые боготворил в юности.
  Пусть они будут такими, какими я запомнил их тогда, - Александр Николаевич забылся, и амплитуда кресла стала просто угрожающей.
  Почти как тогда, когда папа его,
  маленького,
  на качелях
  раскачивал
  прямо в небо.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. техникум безопасности.
  
  Б. Великолепное, и какое точное название: Дворец съездов.
  - Э, ты чего съезжаешь, братан?
  - Так я из Дворца съездов.
  
  В. По вторникам был повторником.
   По средам - посредником.
  
  
  22.
  Эпилог: И кто-то ногу положил.
   В его протянутую руку.
   Неизвестный автор.
  Вот хотя бы поэзия,- кушал лобио Александр Николаевич Бырынзило.
  Ну, куда это годится? - продолжал он кушать лобио, аккуратно скрутив трубочкой губы и время от времени сдувая с блюда горячий пар.
  Это же ни дать, ни взять - самая настоящая тюрьма. Не тюрьма даже - тюрьма в тюрьме! - лобио сегодня получилось особенным.
  Если я, положим, Александр Николаевич Бырынзило, имею мысль и хочу её записать, я же сижу полтора часа, чтобы эту самую мысль словами оформить. Чтобы кто-то другой понял мою мысль.
  А стихи? Ну, куда это годится,- повторил себе порцию Александр Николаевич.
  Рифмуй ещё, в ритм попадай, тюрьма в тюрьме, тюрьма в тюрьме,- так же, как повторил себе порцию, Бырынзило повторял всё, что сказал за первой. Правда, сейчас он ещё подумал, что не обожраться бы.
  
  23.
  В сущности,- размышлял, глядя в окно, Александр Николаевич Бырынзило, - Я понимаю только, когда у меня несчастье.
  К примеру, заболел зуб - несчастье. С кресла упал - тоже несчастье. Лобио не доварил - опять оно.
  Очень надежно, безошибочно почти могу несчастье отличить, - гордился собой Бырынзило.
  А со счастьем же как? Как со счастьем?
  Недоумевал Александр Николаевич.
  Как это так мне понять, что вот оно, стоит себе, всё в белом, рядом со мной?
  Горячился Бырынзило.
  Немного погорячившись, он заснул.
  И ему приснилось, что счастье.
  Это когда до тебя чего-то не было.
  А ты сделал. И сделал хорошо. И знаешь наверняка - что сделал хорошо: не рассматривая чьи-то мнения, похвалы, замечания, помутнения рассудка, горячую жестикуляцию, таблетки аспаркама, вестибулярный аппарат, животноводство в Монголии, красный квадрат в кубе, ничего, ничего не рассматривая, хорошо... сделал хорошо... и знаешь это сам...
  Александр Николаевич глубоко спал и по мозгу Александр Николаевича бродили дельта-волны частотой ниже 4 герц, как у всякого глубоко спящего человека.
  
  24
  А одно время Бырынзило писал сценарии на криминальные темы.
  Но продавал он эти сценарии не киношникам.
  А каким-то другим людям, всё время разным. Подозрительным, как написали бы про таких людей в детективном романе.
  Но Александр Николаевич их ни в чем не подозревал. Потому что платили люди хорошо и жил Бырынзило, пританцовываючи, богато.
  Фильмов только по его сценариям не снимали. Люди, которые покупали сценарии, как-то их по-другому использовали. Но это все равно.
  
  25.
  Когда Александр Николаевич Бырынзило был маленьким и ложился по расписанию в 23 часа, самым светлым моментом для Александр Николаевича был тот нечастый момент, когда он слышал гул идущего на посадку самолёта.
  Засыпая под этот гул, учащийся средней школы Љ 145 Саша Бырынзило представлял себе, что самолёт не просто садится на землю, а терпит бедствие. Что население этого самолёта стало, наконец, полноценными участниками броуновского движения и броуновски в них движутся не только молекулы, но и сами они по салону падающего самолёта. Представлял, как пилоты пучат глаза в последней отчаянной попытке сделать какое-то исправление.
  И что самолёт этот непременно, обязательно и просто наверняка сейчас вот упадет на среднюю школу Љ145.
  Чтобы завтра не нужно было плестись, путаясь в лямках от портфеля, сонному, в это богопротивное место. И послезавтра. И послепосле.
  Этой ночью, засыпая в своём кресле, Александр Николаевич Бырынзило снова услышал знакомый гул.
  Вспомнил, про что этот гул был в детстве.
  И понял, что ему больше не о чем мечтать.
  
  26.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило смотрел за окно на заснеженные белым поля.
  Заснеженные только-только, меньше чем неделю назад, хотя уже кончился январь.
  Александр Николаевич Бырынзило видел, как чёрным и тёплым на многие километры поля расчертила трасса.
  Разноцветные автомобили, которые мчались по этой трассе, умели издавать звук смерти.
  Александр Николаевич этого слышать не мог, он просто это знал.
  Звук смерти - это звук, с которым колёсо автомобиля проезжает по ежу.
  Ежи засыпают один раз за зиму, больше не умеют.
  Кто-то так распорядился, и их не научили.
  А зима-то сейчас выдалась теплой,- констатировал Александр Николаевич,- ежи проснулись невовремя и сейчас жмутся к тёплому.
  Бырынзило смотрел на поля и видел, что на много - много километров вокруг теплое только одно - трасса. Чёрная с красными кляксами трасса.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Придумал творческий псевдоним Иван Д.
  Таких ещё наверняка можно придумать пачку, но что-то в голову не лезут.
  
  Б. Почему бельведер есть, а бельведерка нет?
  
  В. Объ я сню.
  
  
  
  
  27.
  Кушая лобио, Александр Николаевич Бырынзило сегодня был недоволен.
  В последнее время приборы, которые передавали ему оптическое изображение, работали с ошибками.
  Загрязняются, наверно.
  Думал Александр Николаевич.
  Со временем всё загрязняется.
  Очков Бырынзило не признавал - он считал, что очки ему не идут. Контактных линз не любил - с линзами было много возни.
  Может быть - монокль?
  Смело предположил Александр Николаевич. В общем, глаза нужно было срочно спасать.
  Кушая недовольно лобио, Бырынзило замер с ложечкой у рта.
  Господи, спиртом ведь можно протирать.
  Внезапно догадался он.
  Изнутри.
  
  28.
  Александр Николаевич Бырынзило сидел крепко пьяный после гостей в кресле и немного покачивался. У гостей недавно родился ребенок. Мальчик. 55 сантиметров и 3,5 килограмма веса. Отмечали, стало быть, с гостями, день рождения. Первый.
  Интересно.
  Пьяно думал Александр Николаевич.
  А какой у меня будет день рождения, если завтра мне будет, скажем, сто лет?
  Сотый?
  Опять думал он.
  Или сто первый?
  Потом Александр Николаевичу надоело думать про день рождения, и он начал думать про мальчика 55 сантиметров длиной весом в 3,5 килограмма.
  А ведь при рождении никакой души человеку не полагается.
  Решил немножко побыть богом Александр Николаевич. Он всё ещё находился под впечатлением увиденного мальчика.
  Пустой рождается человек, без души. Потом только,- Бырынзило поднял поучительно палец, что с ним с пьяным случалось.
  в этот контейнер кто-то размещается. Потом.
  Только пьяный Александр Николаевич мог подумать такую глупость. А потом уронить палец и уснуть в своем кресле.
  
  29
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило смотрел на облака в своё окно. И испортил воздух.
  Принюхиваясь, Александр Николаевич подумал о том, что к своим произведениям человек всё-таки относится очень субъективно. Как-то склонен их переоценивать. Любые свои произведения.
  С чужими, с ними по-другому.
  
  
  
  30.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило сидел в своём кресле-качалке и дышал. По привычке.
  Вдох. Выдох. Пауза.
  Жизнь. Смерть. Бог.
  Показалось Александр Николаевичу. Ещё ему показалось, что зря всё-таки люди решили, что может быть только "да" или только "нет". День или ночь. Мужчина или женщина. Ноль или единица.
  Что-то ещё должно быть, - думал Бырынзило, всё так же дыша по привычке.
  Не может быть, чтобы всё так просто.
  Плюс, минус и всё.
  Хотя бы чтоб три, что ли, надо. Чтоб не так скучно.
  
  31.
  Александр Николаевич Бырынзило качался на своём кресле-качалке и думал о том, что очень много разного было в его жизни. Один раз, вспоминал Александр Николаевич, его даже немножко побили милиционеры. Они забежали в офис, в котором трудился Бырынзило и ещё 43 таких же Бырынзило, но с другими фамилиями, и почти всех побили. Не побили только тех, кто вовремя спрятался от милиционеров на пол. Все милиционеры тогда были в масках.
  Так вот маска,- думал Александр Николаевич.
  Должна отделяться легко.
  Раз - и снял. И ты уже самый обычный гражданин, идёшь катать любимую дочу Лену на карусель. А никакой не милиционер.
  Не надо, чтобы врастала, маска-то, - продолжал думать Бырынзило.
  Что же её потом.
  С кровью отдирать?
  
  32.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило раскачивался в своем кресле- качалке и внезапно понял, что забыл вкус мыла.
  Знал, знал и забыл. Так бывает.
  Александр Николаевич стал осторожно, потом всё более настойчиво рыться в памяти - а не забыл ли он чего-нибудь ещё? Оказалось, что за бортом сознания осталась огромная масса вещей.
  Холод промокших в слякоть варежек, как втягивать из фонтанчика после футбола воду с противным привкусом железа, оглушительный водопад школьного звонка над головой, непредсказуемость ветра, если писать с крыши, да очень много разного, Бырынзило вспоминал и вспоминал, всё больше ужасаясь своему грехопадению.
  Да...
  Подумал Александр Николаевич.
  Одна какая-то ерунда в голове осталась. Что будет дальше, подумать страшно. Подумал Александр Николаевич.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  А. Подмышкой - это коврик для мыши.
  
  33.
  Александр Николаевич Бырынзило смотрел за окно, там ехал трактор "Беларусь". Глядя на трактор, Бырынзило подумал, что есть такой какой-то момент времени.Какой-то такой неуловимый, ускользающий момент, когда эти вот цветущие, милые, индивидуальные и порой даже яркие девочки и девушки, со всеми своими прекрасными ямочками на правильных овалах лица, грациозными движениями тонких рук, приводимых в движение видимой игрой хрупких мышц.
  Превращаются в русских баб.
  
  34.
  Один раз был вечер и Александр Николаевич Бырынзило кушал лобио.
  И смотрел в потолок. С лампочкой.
  Разные же есть, лампочки вот, - думал Александр Николаевич и кушал лобио.- Иную подключили плохо - чуть мерцает. Или вот ватт если в ей мало - тоже непорядок. Если много осветить надо.
  А есть большие, например, в сто ватт. Те куда хочешь можно подключить, в любую комнату.
  Или, - с замиранием сердца подумал Бырынзило,- прожектора.
   О.
  На стадиён светить. Много-много прожекторов.
  Это вот как с талантом,- продолжал щуриться на лампочку Александр Николаевич,- или боженька мало ватт выдал. Или могут вкрутить ещё неправильно. Родители. Или кто там ещё вкручивает.
  Бырынзило докушал лобио и лениво, едва приподнимаясь со своего кресла, поставил тарелку на край стола. Он уже хотел спать. Засыпая, он подумал.
  Что гениев вообще не вкручивают. Это другой какой-то огонь. Живой. Они горят себе и горят, горят...
  Александр Николаевич Бырынзило всегда улыбался, когда думал про гениев, улыбался и сейчас. И спал.
  
  35.
  Александр Николаевич смотрел за окно, в ожидании метеоритного потока Леониды. Вчера приходили гости и сказали, что сегодня ночью будет очень красиво. Когда ночь и метеоритный поток Леониды.
  Пока Бырынзило ждал, чтоб было красиво, он решил подумать о том.
  Что можно переносить камни, можно бросать камни, можно что-то из них строить.
  Можно их огранять и даже носить.
  Но никогда нельзя забывать,
  что камни знают.
  Куда им нужно.
  
  36.
  Если Вселенная - это одно большое целое,- думал, раскачиваясь в своём кресле Александр Николаевич.
  Куда это я, интересно, могу из неё деться?
  
  
  
  
  
  37.
  Миллионмиллионмиллион алых роз,- мурлыкал Александр Николаевич, в предвкушении лобио. Петь он не умел, но иногда, чаще всего вот в такие моменты сладостного ожидания, ничего с собой не мог поделать.
  Миллионмиллионмиллион алых роз,- так как Бырынзило не умел - да и не любил - петь, слов он не знал. Так что вторая строчка отличалась от первой только мотивом.
  Миллионмиллионмиллион алых роз, миллионмиллионмиллион алых роз, -закончил Александр Николаевич припев песни Аллы Борисовны Пугачевой и глубоко задумался в математических подсчётах.
  По ним выходило, что для того, чтобы отсчитать миллион роз покупателю, продавец не должен был отлучаться от этого занятия даже в туалет трое суток, пять часов и ещё 23 минуты.
  Более того.
  Ужасался Александр Николаевич.
  Миллион этих цветов даже самого тщедушного телосложения занимало площадь в полтора квадратных километра.
  Глупости какие все эти ваши песни.
  Удовлетворённо думал Бырынзило. Убежденность, что песни ничего путного не представляют, в нём окончательно созрела и окрепла.
  
  38.
  А ведь где-то сейчас снимают порно,- глядя в окно, подумалось Александру Николаевичу.
  
  39.
  Бырынзило Александр Николаевич купил один раз лотерейный билет.
  Ходил с ним, ходил.
  А потом разорвал на мелкие кусочки и утопил в дырочке деревенского туалета. До розыгрыша.
  Теперь Бырынзило Александр Николаевич твёрдо знает. И с уверенностью всем говорит.
  Что он мог быть очень богатым человеком. Очень.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Она ждала принца на белом коне.
  Долго.
  Потом захотела есть. Да и устала, слезла с коня и пошла села за кухонный стол.
  Теперь ждала принца на стуле.
  
  
  
  
  
  
  
  
  40.
  Нет никакого де жа вю,- однажды решил Александр Николаевич.- Нету.
  Просто если ты человек с воображением,- Бырынзило размышлял и, размышляя, радовался, что освободил человечество от опасного заблуждения,- ты уже себе представил определенную ситуацию когда-то. А тут - бац! - и в жизни такая ситуация совершилась.
  Очень все просто, - продолжал он радовать цивилизацию.
  Вот, например, кушаю я сейчас лобио, - Александр Николаевич покушал немножечко лобио в качестве примера.
  И кажется мне, будто бы вот точно так же я когда-то уже кушал лобио. Ну, ведь глупость же, глупость. Просто у меня очень развитое воображение, ну и, натурально, я когда-то себе такую ситуацию приблизительно вообразил.
  Довольный представленными доказательствами, Александр Николаевич скушал ещё несколько ложечек.
  
  41.
  Ночью Бырынзило снова ворочался в ужасе от того, что однажды станет таким толстым , что не сможет вылезть из своего кресла.
  Как же я тогда буду готовить себе лобио?
  Горевал Александр Николаевич.
  После нескольких часов раздумий Бырынзило будто молнией озарило.
  Я просто вырасту вверх!
  Догадался Александр Николаевич.
  Делов -то - нужно просто вырасти вверх!
  И, счастливый, Бырынзило уснул.
  
  42.
  Если насыпать достаточно большую гору,- придумывал Александр Николаевич, наблюдая за строящимся домом в окно. К дому прибыл самосвал и сейчас с него сыпался песок.
  Так вот, если насыпать достаточно большую гору, - наблюдал за старым грузовиком Бырынзило, - то планету Земля можно превратить, по крайней мере, в конус.
  
  43.
  Александр Николаевич немного замерз в своём кресле и подумал, что в мире всё- таки полно несправедливости. Он, к примеру, вовсе не понимал, отчего микроволновая печь устроена именно таким образом, что в ней нельзя греть руки.
  А, может быть, и вовсе ноги.
  
  44.
  А вообще-то,- ставил всё на свои места, раскуривая трубку, Александр Николаевич,- если горячий табачный дым легче воздуха.
  То ни в какие легкие он не опускается.
  А поднимается в мозг.
  На который и воздействует себе в таких точках,
  чтоб нам было хорошо, - дорасставлял всё Александр Николаевич и выпустил огромный клуб дыма.
  Такой огромный, что Бырынзило даже на минуту потерял своё окно.
  Ну, потерял и потерял, подумаешь, - подумал Александр Николаевич.
  
  
  45.
  Сегодня к Александр Николаевичу Бырынзило приходили гости. Рассказывали, как горшки обжигали.
  
  46.
  Александр Николаевич смотрел в окно. За окном вывели
  новую породу китайцев, способных обходиться без сна.
  Выведенная порода выгодно отличалась ещё и тем, что может начинать полноценно работать с 9ти лет, а умирает в 35-40.
  Ну, китайцы, ну, китайцы - думал Александр Николаевич.
  И даже подумал написать ноту протеста в собес.
  
  47.
  Гости, у которых родился мальчик, приходили снова к Александр Николаевичу.
  Они рассказали.
  Что если перевернуть детский горшок.
  Выходит отличная ковбойская шляпа.
  
  48.
  Александр Николаевич раскачивался в своём кресле и думал о том, что есть какая-то точка в материальном благополучии, после которой человек перестаёт есть кашу.
  Или начинает.
  
  49.
  Если бы у Александра Николаевича Бырынзило было в небе зеркало, он мог бы следить за каждым из нас.
  
  50.
  Однажды Александр Николаевич в окне увидел остров.
  Остров, где живут люди-актёры.
  Где каждый день представление.
  Вечером в каждый дом там даётся объявление по островному радио: "Завтра эпоха Великой Французской Революции. 1794 г. Париж".
  И можно проснуться от грохота тяжёлых сапог по мостовой, подбежать к окну и увидеть братьев Максимилиана и Огюстена Робеспьеров, идущих под конвоем в гости к своему старому доброму знакомому, к доктору Гильотену; потом распечатать конверт и пробежать глазами сегодняшнее о себе: "Сен-Жюст Луи Антуан, якобинец, 32 года", дальше что-то про общественное и семейное положение и план жизни на день- и, потягиваясь, заорать служанке: "Жюстин, кофе"; Жюстин, с которой вчера ушёл в этот ещё тогда её дом; вчера, когда было "Движение хиппи.1963г. Иллинойс", и была она никакая не Жюстин, а Тринити, но это было вчера и ближайший год так больше не будет.
  Странный какой остров, - думал, покачиваясь в своём кресле и глядя в окно Александр Николаевич.
  Бырынзило был никудышным актером. Поэтому даже поёжился в своём кресле, представляя, что ему довелось бы там жить.
  
  
  
  51.
  Со временем Александр Николаевич медленно, но неуклонно толстел.
  Так, глядишь, и в кресло своё однажды не влезу,- Бырынзило критически оглядывал свои килограммы живого веса. Внезапно он ужаснулся:
  Или не вылезу.
  Александр Николаевич немножко переместил центр тяжести, и кресло пришло в движение. Раскачиваясь, Бырынзило вспоминал о том, что есть такое поверье, что если переступить лежащего человека, он не будет больше расти.
  Интересно.
  Искал выход из сложной ситуации Александр Николаевич.
  А что будет, если меня переступить не поперек.
  А вдоль?
  
  52.
  Александр Николаевич трогал щетину на щеках и подбородке и думал, что шампунь, ускоряющий рост волос, это какой-то идиотизм.
  Я бы с радостью, - без радости размышлял Бырынзило,- покупал себе шампуни, замедляющие рост волос. А то и вовсе останавливающие.
  Надо писать в собес,- пришло озарение Александр Николаевичу.
  Он посмотрел на себя в отражение в стекле окна и снова омрачился. Пора было не только бриться, но и в парикмахерскую.
  
  53.
  Бырынзило смотрел за окно, за окном наступил религиозный праздник, название которого Александр Николаевич не мог вспомнить. Он только помнил, что когда люди, идущие по улицам, с веточками вербы - это совершенно точно религиозный праздник.
  Бырынзило смотрел на них, и в голову ему пришла мысль о том, что если ещё нет, то обязательно нужно придумать легенду о том, как Бог за что-то прогневался на вербу.
  И сейчас тысячи и тысячи ходящих в церковь мучают ежегодно несчастное растение.
  
  
  54.
  Самым острым из желаний маленького Саши Бырынзило было стать взрослым.
  Теперь взрослый Александр Николаевич сейчас покачивался в своём кресле и никак не мог вспомнить - а зачем?
  То есть всю остроту желания стать взрослым помнил, а зачем - нет. Забыл.
  Такой неподходящий момент, а я забыл.
  Печалился Александр Николаевич.
  
  55.
  Интересно,- стало интересно Александру Николаевичу.
  Кто был тщеславнее - Даун, Альцгеймер или Паркинсон?
  Пытался разделить пьедестал Бырынзило.
  
  
  
  56.
  Гляди ты, какой парадокс, - глядел за окно Александр Николаевич на изогнувшуюся дугой собаку.
  Ведь чем больше в человеке говна.
  Продолжал наблюдать за собакой Бырынзило.
  Тем сложнее его потопить.
  Думал Александр Николаевич, вспоминая школьный курс физики.
  
  57.
  Веру, её легко иметь.
  Подумал однажды Александр Николаевич, раскачиваясь в своем кресле-качалке.
  
  58.
  Александр Николаевич смотрел за окно. Сегодня там были улицы. Прищурившись, Бырынзило шевелил губами. Он читал названия улиц.
  Томская.
  Шевелил губами Бырынзило.
  Кошевого, Корженевского, Тимошенко.
  Кто такие?
  Недоумевал Александр Николаевич.
  Томский вот этот - кто такой? Корженевский? Ландер, Кошевой?
  Бырынзило вспомнил, как однажды маленьким он был в пионерском лагере им. Олега Кошевого и устыдился.
  Ну, хорошо,- устыдился Бырынзило,- Кошевой, это, допустим герой войны. Но так ты и напиши на табличке - улица героя Кошевого. Чего ты путаешь всё, подписчик табличек, зачем укрываешь правду?
  Горячился Александр Николаевич.
  Если Корженевский - художник, напиши: улица художника Корженевского. Или физика Ландера. Или города Томска, если это улица какого-то города. Чего, чернила тебе жалко, что ли?
  Не уставал обличать Бырынзило.
  И всё вмиг разъяснится и будет даже первоклассник знать, что был такой художник Корженевский, и что на улице в его честь он живет, и что вот, гляди ты, к чему стремиться можно, чтоб тыща людей на улице, твоим именем названной, жила...
  Александр Николаевич уже совсем собрался написать в собес по этому поводу, но отложил.
  
  59.
  А ведь в сущности толстяки,- внезапно проснувшись в пять часов утра, опять размышлял о толстяках Александр Николаевич.- Это мужчины, которые могли что-то родить, но так и не родили.
  Раскрыл суть вещей Бырынзило.
  Мне-то чего бояться.
  Продолжал он размышлять.
  Не дал мне боженька талантов, не дал.
  То есть я и родить ничего не мог,- улыбнулся Александр Николаевич.
  И, наконец, успокоившись после полубессонной ночи, он ещё на часок уснул.
  
  60.
  Александр Николаевич был так прост, что многие удивлялись, отчего он не гениален.
  
  61.
  Бырынзило , Александр Николаевич говаривал жене, что цветы покупать- занятие глупое и бесполезное. Иногда даже вредное, мусор от них на пол делается, говорил Бырынзило.
  - Но я тогда чувствую себя женщиной, - робко парировала женщина.
  Бырынзило, Александр Николаевич, подумал тогда и сказал. Что для того, чтобы ты чувствовала себя женщиной. Я буду дарить тебе прокладки.
  
  62.
  Однажды Бырынзило понял, что больше всего нет ничего.
  
  63.
  Сегодня к Александр Николаевичу приходили гости. Те, у которых мальчик с килограммами и сантиметрами.
  Рассказали, что мальчик пошел в детский сад, в ясельную группу.
  Это что же.
  Думал о своей студенческой молодости Бырынзило.
  У него выходит
  уже есть
  одногрупники?
  
  64.
  Есть такие гости, которых встречают по одежке,- думал про гостей Александр Николаевич, - а провожают подмышки.
  
  65.
  - Ну как, нравится?- сегодня к Александр Николаевичу пришел гость и принес люстру на сто свечей. Гость взял табурет и сам повесил люстру вместо одинокой лампочки, что висела у Бырынзило.
  - Да, очень,- ответил немного смущенный Александр Николаевич.- Правда, глаза колет,- вспомнил известную пословицу Бырынзило.
  Ему было неловко.
  
  66.
  Равновесие, оно везде, - отмеривал себе фасоли для лобио Александр Николаевич.
  К примеру, понедельник, вторник и четверг.
  Строго уравновешивают среда, пятница и суббота.
  Радовался гармонии мира Бырынзило.
  А воскресение,
  в полном со всем этим соответствии,
  не мужского и не женского,
  а среднего рода.
  
  
  
  67.
  Однажды за окном показывали людей, которые выходили из казино. Куда они шли потом, эти люди. Что делали.
  Наблюдая за ними, Александр Николаевич понял, что выигранные в казино деньги гораздо дешевле проигранных.
  
  68.
  - Присядем на дорожку,- сказали однажды, собираясь уходить, гости Александр Николаевича Бырынзило.
  А может, и не собирались уходить, может, что-то другое имели ввиду. Может быть, они наркоманы были. Эти гости.
  
  69.
  Если бы глаза умели смотреть внутрь, - однажды подумал про глаза Александр Николаевич, - они бы всё равно там ничего не увидели.
  
  70.
  Валерьянка, - пришел однажды к выводу Александр Николаевич, - она помогает ото всех болезней.
  Всё зависит только от дозы.
  
  71.
  Однажды, глядя в окно, Бырынзило придумал гадание по листу смятой бумаги.
  Вот придут ко мне гости ,- думал Александр Николаевич.
  Я кому-нибудь листок чистой бумаги в руки - раз. Мни, мол, дорогой. Он его помнёт, помнёт, мне отдаст, а я ему ну судьбу предсказывать. Как в хиромантии.
  По линиям.
  Как хорошо я придумал ,- умилялся своему воображению Бырынзило.
  
  72.
  Если б Александр Николаевич искал работу и ему нужно было бы дать объявление в газету, он бы его подал в виде визитной карточки.
  
  73.
  Александр Николаевич раскачивался в своём кресле и думал о том, что если бы бог хотел, чтобы он, Александр Николаевич Бырынзило, работал, он сделал бы его муравьём.
  Ну, или пчелой там.
  
  74.
  Те, кто придумал запустить в космос Белку, наверняка её однажды ловили.
  Думал про алкоголизм и делирий белый Александр Николаевич.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Отель пять крестов. Всё исключено.
  Б. Он пилил сук, на которых сидел.
  75.
  Однажды Бырынзило написал рассказ о том, как метался в бешеном предсмертном галопе мозг Жанны Д"Арк, в те длинные-длинные минуты лет, когда огонь уже жарил её всю, как страшно лопалась кожа и крик не успевал уже добежать до голосовых связок и застревал где-то в закипающих лёгких, и как мальчик тринадцати лет потом отнял руку с зажигалкой от сморщенного, обгоревшего трупика мухи на пожелтевшем, растрескавшемся подоконнике.
  Александр Николаевич его послал в журнал, тот рассказ.
  Но почему-то не напечатали.
  Помнится, Бырынзило ещё тогда жаловался в собес.
  
  76.
  Если воняет, значит, сохнет!
  Разобрался в основах бытия однажды Александр Николаевич Бырынзило.
  
  77.
  Один раз у Александра Николаевича допоздна засиделся гость. Когда поговорили уже о погоде, ценах на пельмени и бензин, курсе доллара, в общем, когда уже, кажется, поговорили обо всем, а гость всё не уходил, Бырынзило стало понятно, что сегодня его ждет некое откровение. И он не ошибся. Решился открыть все тайны гость ближе к полуночи.
  -Знаешь, я говорю тебе вполне серьезно, - гость сделал такие глаза, чтоб сразу была понятна вся серьезность, с которой он говорит. - Нас отправляют сюда, в этот мир с одной-единственной целью.
  Александр Николаевич на некоторое время даже оживился. Давным-давно ему было известно, что серьёзного отношения в жизни заслуживают две вещи. Но что это за вещи - не знал. А вдруг...
  Подумал Бырынзило и стал внимательным.
   - Так вот- про цель, - гость даже немного пригнулся за столом и понизил голос. - Ты здесь, на Земле должен придумать мир, в который ты отправляешься за смертью. Ты понимаешь меня? Чтобы сам взял и придумал.
  Гость сделал паузу, потом распрямился и пожаловался Александр Николаевичу:
  - И вот, понимаешь, не получается хорошо. Бьюсь, напрягаюсь и фантазирую - всё не то что-то. Ну, чувствую, что не то.
  Бырынзило немного поразмышлял над этим, потом зевнул.
  Было очевидно, что Александр Николаевичу сделалось скучно.
  
  78.
  Последний раз Александр Николаевич лишился работы, когда он в диалоге с начальником подтолкнул щелбаном в его сторону полупустую пачку от презервативов и сказал начальнику:
  - Полазь в [свой] домик.
  То, что в квадратных скобках, Бырынзило не сказал, но остальное сказал так, что всем окружающим сделалось очевидно - это начальников домик.
  
  
  
  
  
  
  79.
  Однажды Александр Николаевич листал забытую гостями газету и внезапно остановился на объявлении "Секс с бомжами".
  Бырынзило начал искать ошибку, ну, хотя бы опечатку в тексте.
  Не может же такого быть, - так и не найдя никакого приемлемого варианта прочтения, думал Александр Николаевич, - что общество совсем рехнулось? Это что же?
  Продолжал он недоумевать.
  Зажрались так страшно? Ощущений новых хотят, остроты?
  Пытался найти хоть какую-то логику Бырынзило.
  Но нет, в это тоже не верю, - взял с полки дисковый телефон Александр Николаевич и стал набирать номер, указанный в объявлении. - Это же сплошная антисанитария и болезни, - набрал уже последнюю цифру номера Бырынзило.
  Всё разъяснилось очень быстро. Оказалось, что это за бомжами просто подглядывать. Как в кино.
  Тоже, конечно, уродство, - брезгливо думал Александр Николаевич.- Но хотя бы так.
  
  80.
   Нужно к каждой плохой примете антимагию приставить, - размышлял Александр Николаевич, рукою собирая соль со стола.
  Не может же такого быть, чтоб только ночь, без дня. Или только низ, без верха.
  Рассудил о том, чего быть может и чего не может, Бырынзило.
  Встретил, к примеру, бабу с пустым ведром, так чтобы её отменить, нужно воробья глазами найти и матом его, не выпуская из поля зрения, полторы минуты беспрерывно ругать.
  Черная кошка дорогу перебежала - нужно четыре раза подряд только левый поворот сделать - и всё, исчезнет напасть.
  Соль рассыпал - нужно после два стакана воды выпить.
  Регулировал мир Александр Николаевич. Ещё он подумал о том, что надо бы написать в собес это предложение.
  Второй стакан лез неохотно, но Бырынзило собрался с мыслями и мужественно его допил.
  
  81.
  Однажды , когда кушал лобио, Александр Николаевич посчитал, что за последние двадцать лет размер крыльев домашних кур уменьшился на 17 процентов. Взволнованный, Бырынзило отставил в сторону завтрак, вооружился ручкой и бумагой и за такое короткое время, что даже его лобио не успело остыть, произвел расчёт о том, когда крылья у этих птиц исчезнут вовсе.
  По всему выходило, что не позже 2062 года.
  Кушая лобио, Александр Николаевич напряженно размышлял, что же отрастёт заместо крыльев. Он же прекрасно знал, что ничего просто так не исчезает и не появляется.
  Ладно, пусть у них появится ещё одна пара ног,- думал в первую очередь о птицеводстве Бырынзило.
  
  
  
  
  82.
  Жени - женятся.
  Светы - светятся.
  Лены - ленятся.
  Маши - машут.
  Паши - пашут.
  Дарьи - дарят.
  Расставил всех на свои места Бырынзило.
  
  83.
  Если в русском языке нет слова "ложить", - размышлял, накладывая себе лобио, Александр Николаевич, - то правильно говорить "предпокласть". Стало быть. И "изложить"- тоже ничего нельзя, - путешествовал по раздольям живого великорусского языка Бырынзило.
  Можно только "изкласть".
  Да много ещё чего,- попробовал своё блюдо Александр Николаевич. Блюдо сегодня вышло славным и Бырынзило перестал думать о том, каких ещё не было слов.
  
  84.
  Основной концепт рекламного производства должен быть такой, - раскачивался с трубкой Александр Николаевич. - Что охмурять и морочить нужно почти всегда женщину, а не мужчину.
  
  85.
  Чем уродливее мужчина, - думал о разнообразии полов Александр Николаевич.
  Тем красивше выглядит его женщина. Если она, конечно, вообще как-то выглядит, - закончил думать об этом Бырынзило.
  
  86.
  Александр Николаевич за окном видел маршрутки, которые развозили пассажиров по городу. И водителей этих самых маршруток, маршрутчиков.
  Так вот, Бырынзило однажды с удивлением заметил, что с годами уши у маршрутчиков становились всё больше и больше.
  Всё-таки человек- самое приспособляющееся из животных.
  Думал, дивясь природе, Александр Николаевич.
  
  87.
  Один раз Бырынзило подсчитал, что прямо вот сейчас, прямо вот в эту секунду крутится около триллиарда колес.
  Шин, колес обозрения, не забыл Александр Николаевич гончарные круги и водяные колеса,
  колес судьбы,
  одних зубчатых колес счёт шел на миллиарды, а ведь были ещё подшипники и диски, в общем, считал Бырынзило эти колеса час, а может быть, и больше.
  
  88.
  Однажды Александр Николаевич раскачивался в своём кресле и придумал, что Январь, Февраль, Апрель, Май, Июнь, Июль, Сентябрь, Октябрь, Ноябрь, Декабрь, а также Глеб - это всё глаголы.
  
  89.
  Если бы я был детективным работником, - рассуждал о частном сыске Александр Николаевич.
  Я бы подсаживался в купе поездов к объектам расследования.
  Первым встречным.
  Хитро щурился Бырынзило и кушал лобио.
  
  90.
  Однажды в дверь Александр Николаевичу позвонили незнакомцы и спросили монетку.
  - Вам позвонить?
  - Нет, на глаза положить.
  Бырынзило удивился, но монетки дал.
  
  91.
  Однажды Александр Николаевич задумался о бермудском треугольнике.
  Это же какие можно сделать миллиарды.
  Сокрушался Бырынзило своей непричастности.
  Если быть генералом ВВС. Ну, или хотя бы ВМФ, - был согласен даже на такую малость Александр Николаевич.
  
  92.
  Александр Николаевич однажды придумал, что с алкогольного перепою лучше всего раскурить трубку.
  Как бы не было это отвратительно и противно, нужно себя принудить.
  Потому что тогда станет совсем плохо и вперед можно будет смотреть смело, впереди будет одно только улучшение.
  
  93.
  По окну, за которое обычно глядел Александр Николаевич, ползла муха.
  А отчего же.
  Задумался Бырынзило.
  Не подтолкнуть к конфликту тараканов и мух?
  Задался он вполне философским вопросом.
  По всему миру. Ну, или хотя бы локально, в нашем городе, - как-то быстро сдался он, видимо, припомнив про звенья пищевой цепи.
  И чтобы нешуточный конфликт, чтобы до смертоубийства и полного уничтожения одной из сторон. Я бы мухам подсказывал, заместо атташе. Мне мухи больше нравятся.
  Хотя и мухи мешают
  жить.
  Загрустил Александр Николаевич.
  
  94.
  Глядя в окно, Александр Николаевич думал о том, что отдельно свет никто никогда не отключает. И хоть сам он в такой неприятной ситуации почти всегда говорил, что "отключили свет", говорить следовало все-таки об электричестве в целом.
  
  95.
  Марта, Мая, Юлий с Юлией, Августа, Октябрина есть, а Январина с Февралиной отчего-то нет, - размышлял о несправедливости мира Александр Николаевич.
  И Юния нет.
  Или вот октябрята и декабристы есть, а сентябрят или ноябристок не придумал никто.
  Нехорошо.
  Бырынзило стал раскачиваться в своём кресле и вспоминать, где лежат письменные принадлежности, чтобы написать жалобу в собес.
  
  96.
  Неужто и для спортсменов, - думал Александр Николаевич, глядя в окно на рост цен на золото.
  Разница между серебром и золотом тоже.
  В пять раз?
  
  97.
  Александр Николаевич пытался и так, и эдак, но всё равно он не мог научиться слушать краем уха.
  Врут всё, - плохо думал о гостях Бырынзило. Это именно гости вчера рассказали ему,
  как слушали
  краем уха.
  
  98.
  Южное полушарие вообще вышло какое-то неудачное, - демонстрировал геополитическую широту взглядов Александр Николаевич.
  Вот что мешало Южной Америке быть такой же развитой, как Северная, вот что?
  Не находил ответа Бырынзило.
  Я уже не говорю про Южную Африку или какую-нибудь Индонезию, - продолжал обличать Александр Николаевич.
  Но, как и обещал, не говорил.
  
  99.
  А есть ли хоть одно животное в природе, - за лобио размышлял Александр Николаевич, - которому было бы десять лет и оно не могло бы добывать себе пищу?
  Ни одного, ни одного не припоминаю, - не припоминал Бырынзило.
  
  100.
  Если во мне всего 5-6 литров крови, а вешу я 100 килограмм, - однажды удивился несоответствию Александр Николаевич, - то куда во мне ещё 55 литров воды запряталось?
  В задумчивости Бырынзило даже постучал карандашиком по заметке в газете с названием "Взрослый человек на 55-60 процентов состоит из воды".
  
  
  
  
  
  101.
  И писателей никаких нет, - рассудил однажды, кушая лобио, Александр Николаевич.
  Понапридумывают. Талантливый писатель, гениальный даже.
  Это как в магазине. Знаешь, на какую полку поставить сахар, на какую крупу. Макароны к макаронам. Майонез по контейнерам, рядом со сметаной.
  Вот и писатели знают просто, в каком порядке записывать буквы. Когда строчные писать, когда заглавные. Когда там тире поставить или запятую.
  Какой там талант.
  И Бырынзило промокнул губы салфеткою.
  
  102.
  Однажды, кушая лобио, Бырынзило припомнил, как он был Бог.
  И умел придумывать мир. Но это было очень давно. Александр Николаевичу тогда было меньше трёх лет.
  
  103.
  Александр Николаевич однажды пришел к выводу, что в шахматном порядке- это ни в каком не в шахматном, а в шашечном порядке.
  
  104.
  
  А ведь где-то сейчас снимают порно, - глядя в окно, подумалось Александру Николаевичу.
  
  105.
  
   ... - 17 Весна.
  17 - 28 Лето.
  28 - 45 Осень.
  45 - ...Зима.
  Раскачивался, замерзая, в своём кресле Александр Николаевич Бырынзило.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. А потом весь день ходил в приподнятом давлении.
  Б. Баня при МВД "Мыльные оперы".
  В. Вот и славненько богушке.
  Г. У него было тёмное позапрошлое.
  Д. Не_мое кино.
  
  
  
  
  106.
  Старые дома, многоэтажные, ночью, будто старые люди.
  Совсем не то, что днём, шум детских голосов, галдящие телевизоры, электроприборы, но все кончается, старики остаются один на один, в тишине, с тишиной.
  Ворочаются, кряхтят, своя жизнь, в темноте, постанывают и что-то бормочут во сне, в глубине перекрытий будто скрежет отжившего своё дивана, скрип.
  Старческие схаркивания вентиляционных шахт, куда-то вниз, не хотелось бы браться руками.
  Водопровод мутит, нахлебался за день сырой воды, забитые тряпками сливы канализации, с тихим шелестом стекающее куда-то вниз, к крысам, говно.
  Бьются открытые форточки, попали в западню окон, ветер от крыльев, раскачивают потёртые плафоны с тихим скрипом.
  Что-то необъяснимо выстреливает или хрустнет, необъяснимый стариковский организм.
  Однажды Александру Николаевичу выпало спать в старом- престаром доме и ему не спалось. А дом как раз спал. Ну, ночь, вот и спал. По-стариковски кряхтя и ворочаясь неспокойными своими снами.
  Бырынзило понял, что просто так в этом доме ему не уснуть.
  Тогда он вызвал Хрустального Дракона, и запустил его из конца дома в конец, с самого начала до самого конца, чтоб заморозить всю эту мерзость, все эти шатающиеся по нему черные облака, все эти накопившиеся за сорок лет трупы и все эти неясные мрачные силуэты бесчисленных невыветривающихся Делириев Белых. Дракон не пожалел даже клочья паутины, так расплодившейся здесь за последний десяток лет, и она заискрилась веселым инеем по углам.
  А когда Та, Что Жила Только в Голове, спросила его, отчего было не вызвать Черного Дракона и всё это попросту не сжечь, Александр Николаевич, стесняясь и краснея, был вынужден сознаться, что так и не научился вызывать Чёрных Драконов.
  
  107.
  Во рту у меня - лёгкие.
  И в носу у меня - лёгкие.
  Думал о странностях человекостроения Александр Николаевич.
  
  108.
  Однажды Александр Николаевич сосчитал, что в мире порядка шести миллиардов (6 000 000 000) сисек.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Блудильник.
  
  Б. Не преступная крепость.
   Градусов 5-8, не больше.
  
  
  
  
  
  109.
  Однажды Александр Николаевича озарило.
  А ведь женщины смерти или вовсе не боятся.
  Озарило его.
  Или боятся гораздо меньше, чем мужчины. Потому что все это стремление к сексу у мужчин. Которого у женщин почти совсем никогда и нет. Это ничто иное, как стремление всеми правдами и неправдами забраться туда, откуда пришел.
  Ставил всё на свои места Бырынзило.
  То есть избежать другого выхода. То есть смерти.
  Сцыкуны.
  Как-то даже внезапно обидел Александр Николаевич всех мужчин.
  И принялся кушать лобио, которое уже за время его размышлений стало остывать.
  
  110.
  Александр Николаевич Бырынзило смотрел на дождь за окном и думал о том, что один средний автомобиль заменяет в среднем семьсот средних полиэтиленовых пакетов или девять средних мужских зонтов, или четырнадцать средних женских (зонтов).
  
  111.
  Смысла многих слов Александр Николаевич не понимал. Ну, не то, чтобы совсем - догадываться, конечно, догадывался, но разве куда-то годится догадываться, когда нужно что-то сказать. Или что-то услышать.
  Хотя приходило, приходило порой понимание некоторых услышанных когда-то слов, иногда совсем неожиданно. Сегодня, к примеру, Бырынзило понял, как это - пикантно.
  Увидел в унитазе кусочек лимона. И, что такое пикантно, сразу понял.
  
  112.
  Однажды после гостей Александр Николаевич смотрел на пустые пластиковые бутылки по всей своей квартире. И думал о том, что мир завоюет тот, кто предложит для продажи в сеть магазинов сминатель для пластиковой тары.
  Из четырехсот кубических метров мусора.
  Можно получить один кубический метр.
  Математически обосновывал такое изобретение Александр Николаевич.
  Это ли не радость?
  
  110.
  Любил Александр Николаевич подумать о Боге. О Создателе.
  Всё, что было создано, - логически выводил Бырынзило про Создателя.
  Однажды будет разрушено.
  Как же это он тогда создал Вечность, - задавался вопросом Александр Николаевич. - Которая ведь затем Вечность, чтоб не рушиться никогда.
  Бырынзило, недоумевая, ковырял своё лобио. От такого парадокса у него даже пропал аппетит.
  
  
  
  114.
  Питоны рожают внутрь, - раскачиваясь в своём кресле, размышлял о питонах Бырынзило.
  Вчера целый день за окном показывали зоопарк, и Александр Николаевич до сих пор находился под впечатлением.
  Причем рожают не питонов, а почему-то мышей там.
  Делал выводы из увиденного Александр Николаевич.
  Тушканчиков, хомяков там.
  Странно это.
  Недоумевал Александр Николаевич.
  Сами чешуйчатые. Гладкие.
  А рожают пушистых.
  
  115.
  Мама Александр Николаевича Бырынзило как-то взяла и научила его задавать вопросы.
  Даже лучше сказать по-другому. Мама Саши Бырынзило научила его любить задавать вопросы.
  Это же ведь другое, верно?
  Александр Николаевич был за это благодарен маме. Несмотря даже на то, что вот гостям, к примеру, он уже давно не задавал этих самых вопросов.
  А, кроме гостей, ни с кем почти не общался.
  Разве что с Богом.
  Которого однажды спросил.
  Для кого звезды.
  Собираются в созвездия?
  
  116.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило подумал про настоящих мужчин. Он им немножко завидовал. Самую малость. Они были такие бесстрашные, такие добрые, умные, юмористические, великодушные, благородные, независимые, щедрые, ой, ещё много какие, Александр Николаевич всего даже не помнил, какие они были. Он только помнил, что у них была куча дел, забот, обязанностей и хлопот.
  Потому Бырынзило завидовал им совсем немножко, чуть-чуть.
  Ему было хорошо в его кресле.
  Но думать-то про них никто не запрещал.
  И Александр Николаевич про них думал.
  Настоящий мужчина, - думал про настоящих мужчин Бырынзило. - Предполагает, что может всё.
   А настоящая женщина не просто предполагает,
  она знает,
  поддевал настоящих мужчин Бырынзило.
  Что если нужно, может произвести настоящего мужчину.
  Который может всё.
  
  
  
  
  
  117.
  Один раз, когда у Александра Николаевича были гости, один из гостей сделал такое лицо, будто сейчас умрет, и умер.
  
  118.
  Ежели бы писать только очень короткие рассказики. Ну, совсем, в несколько строк,- думал о богатстве Александр Николаевич, - то не озолотишься. Никак.
  Так вот писательский талант.
  Стал думать о таланте Бырынзило.
  Это способность разбавить суть так,
  осмысливал Александр Николаевич.
  Чтоб было интересно зрителю.
  Кабутабы кубики маги.
  Теперь стал думать о еде Бырынзило.
  Никто же не ест их без воды.
  
  119.
  Окно было грязным. Окна общих коридоров редко бывают чистыми, но это не мыли давно и столько же давно, но вперед, мыть ещё не собирались. В основном это была престарелая пыль, кое-где попадались потёки краски и другие, менее поддающиеся анализу, шрамы времени. Рама у окна была тяжелой, и открывалось окно снизу вверх. Ну, не совсем вертикально, а по внутренней амплитуде, вроде крышки багажника.
  - Мама мыла раму, - вспомнил, присаживаясь на корточки перед окном, Бырынзило Александр Николаевич. Заглянул за окно, с высоты девятого этажа. Посидел. Потом подумал о чем-то, поднял раму, положил себе на спину и стал сидеть, глядя в открытый, ничем не замыленный проём. Так было гораздо лучше. Хотя рама давила на плечи и норовила вытолкнуть наружу. Можно было терпеть. А ещё и воздух первых сентябрьских дней. Воздух остался ещё от лета, его ещё не успели заменить на осенний.
  Бырынзило Александр Николаевич вспомнил, как читал где-то, как будто бы человек - это птица. Наполовину. А на вторую половину - камень.
  Ещё Александр Николаевич Бырынзило подумал, что можно было бы так сидеть постоянно. Смотреть на окружающий мир без грязного стекла было гораздо приятнее. Закрепить просто раму, ну, чтобы она фиксировалась в открытом положении.
  Нужно было только одно.
  Бырынзило надоело держать, он выбрался из-под окна, закрыл за собой.
  И пошёл домой размышлять. Как бы это сделать, чтобы повсюду был дом.
  Это было то одно, которое нужно. Потому что окна в доме гораздо чище окон общих коридоров.
  
  Слова и фразы, пришедшие в голову Александру Николаевичу Бырынзило за отчетный период.
  
  А. Бабушку звали еле-еле-Елена.
  Б. Изнасиловик.
  В. "Орел и орешка".
  Г. Снегопадки
  Д. Ненаглядная и наглядная.
  120.
  
  Александр Николаевич сел в позу, напоминающую ему позу лотоса и закрыл глаза. Он решил, что нужно научиться мигитировать. В книжках восточных мудростей Бырынзило прочел, что если научиться мигитировать- то очень легко сделаться бессмертным. Вообще-то, там было написано, что мигитация помогает "лишиться чувства страха смерти", но Бырынзило понял по-своему.
  
   В тех же книжках Саша читал, что для того, чтобы мигитировать, нужно остаться без мыслей. Александр Николаевич тут же взялся за дело. Что это такое - очистить голову от мыслей? Нужно просто оказаться в пустоте, только и всего. Всё гениальное было так же просто, как и миллион лет назад- нужно было представить себя в космосе. Александр Николаевич немножко напряг воображение и полетел. Достаточно быстро он оказался за пределами земли и даже далеко за её пределами. Александр Николаевич летел по черной бездне, вокруг мерцали солнца и представлять такую картину было легко и приятно. Как правду, вспомнил Александр Николаевич. Бырынзило летел в той же позе и расслабленности, в которой отправлялся с земли, но тут почувствовал, что с телом стало что-то происходить.
  Будь Александр Николаевич физиком, он бы может быть и понял, что процессы, которые начались в его организме очень похожи на ядерные. Но это были в миллиарды раз более сильные процессы- материя поглощала антиматерию. В общем, Александр Николаевич превращался в звезду.
   Через несколько минут летящий по космосу человек превратился во вспышку света, которая разрасталась и стремительно ширилась. Через ещё какое-то время все было кончено и, в образовавшейся звезде стала тихо и мирно происходить термоядерная реакция превращения водорода в гелий.
  - Вот и допрыгался, - думала только что образовавшаяся звезда. - Бессмертия захотелось. Вечности. На, Александр Николаевич, получи. Раз хотел. Ёшкин трёшкин, это же 10 мильярдов лет гореть, - вспоминала курс школьной физики звезда. - Всё. Нет, тебе, Саша, смерти никакой, полное отсутствие... 10 миллиардов лет, нет, у меня не укладывается просто, 10 миллиардов! сколько там на нашей Земле лет назад жизнь то зародилась? Ё моё...
  По космосу ещё долго продолжали исходить из точки рождения звезды мысли. Пока бесконечно одинокие. Пока...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  2. Прерыв непрерывности.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  1.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило покачивался в своём кресле, покачивался, покачивался, да и придумал сменить себе имя.
  - Прометей Николаевич Бырынзило, - разжевывал Саша новое словосочетание. Жевалось не очень.
  - А и пусть. Зато каждый день- нова печень, - попустительствовал Александр (пока ещё) Николаевич.
  Он поправил плед и задремал. Для того, чтоб сменить фамилию, нужно было идти в собес.
  В собес Саша решил идти завтра.
  И, как всегда, не пошел.
  
  2.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило проснулся с перепоя и подумал, что Маяковский совершенно ничего не смыслил, когда писал "Что такое хорошо, а что такое плохо".
  
  3.
  - Вот беззаботная детская жизнь, - раскачивался в своём кресле Александр Николаевич Бырынзило и глядел в окно. - Все говорят об этом, говорят... Она же и впрямь беззаботная, - Саша вспомнил двух детей, которых видел сегодня с футбольным мячом. Они бежали через огромное поле, всего вдвоем, их игра была практически лишена хоть какого-то смысла, потому что они оба гнали мяч в пустые ворота, но детям было всё равно. У них было беззаботное детство.
  - Совершенно необходимо разобраться - а что это у меня за такие за заботы? И есть ли они вообще? Что я так завидую детям.
  За окном было всего половина четвертого, но небо уже совсем засобиралось просыпаться. Александр Николаевич взглянул на часы и с удивлением ещё раз посмотрел во все ещё заспанное, но уже все решившее для себя пространство над головой, над домом, в котором он жил, над детской площадкой под этим домом, стоянкой машин, деревьями, школой и так дальше, на сколько хватало глаз.
  Бырынзило подумал, что если есть глобальное потепление, наверно, что-то придумали и с глобальным увеличением длины светового дня. Просто он пропустил, так как телевизора почти уже не смотрел, даже новостей.
  Но нужно было не отвлекаться. А думать про детей и про зависть к их беззаботности. Александр Николаевич оттолкнулся ножкой и стал покачиваться. В такт рассвету.
  По всему выходило, что никаких каких-то особенных забот у Александра Николаевича и нет.
  Ну, пожрать. Ну, попить и даже выпить. Ну, уплатить за отдельную комнатку.
  - Разве же это заботы, - сокрушался Бырынзило. Он никак не мог найти ответ. - Не заботы это, а ерунда, - сплюнул в окно Саша. Он проследил за плевком. И когда тот долетел до земли и разбился. Александр Николаевич с печалью понял. Что никакой такой другой заботы у него. Кроме как думать о том, что он умрет - и нет.
  
  Грустно Александру Николаевичу сделалось за то, что понимание это ничего не давало. Это была даже не трусость - это был миллионами лет заработанный инстинкт самосохранения.
  И ещё понял Александр Николаевич.
  Что детство заканчивается только тогда.
  Когда начинаешь заботиться о том. Что когда-то умрешь.
  
  4.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило сидел в своём кресле-качалке и смотрел в окно.
  Потом он перевел взгляд вниз. Ну, под окно.
  И увидел там клавиатуру.
  - Дела..., - только и смог подумать Александр Николаевич.
  
  5.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило решил проверить такую вещь: сколько мыслей у него случится в день о прошлом. Сколько о будущем. И сколько о настоящем. Для этого Саша взял бумагу. Потом вспомнил о том, что у человека в сутки случается более 60 000 мыслей, и взял бумаги ещё. Взял ручку. Разлинеил, как умел, лист, озаглавил колонки, сел в кресло-качалку. И замер в ожидании.
  Словив первую мысль, Александр Николаевич поставил в одну из колонок палочку. Со следующей мыслью он тоже расправился без труда. А потом Бырынзило целый день только и делал, что ставил палочки по трем колонкам.
  Где-то к обеду Бырынзило устал заниматься классификацией. Пот с него не тек, но некоторые утверждают, что заниматься физическим трудом даже легче, чем умственным. Сейчас Александр Николаевич был готов согласиться с некоторыми. Тем более, что картина ему показалась ясна.
  И картина эта была катастрофической.
  Из кривых столбцов на листах формата А4 выходило, что Александр Николаевич живет там, где его нет. Мало того. Даже само это "там" не всегда существовало. Будущее, о котором в основном задумывался Бырынзило, было почти всегда альтернативным, оно никогда не наступало.
  - Как же так, - растерянно ничего не понял Саша. - Это же по всему выходит, что меня нет? Не существует?
  Внезапно прилетевший рой мыслей так облепил Бырынзилино лицо, что оно сразу стало некрасивым. Грустным и больным.
  - Может быть, - искал Саша выход, - я если выпью - то засуществую?
  Он в задумчивости посмотрел на пузатую бутылочку коньяку, ноги которой торчали из-под дивана.
  - Нет, - отвернулся Александр Николаевич в окно, - не засуществую.
  По лицу его текли слёзы.
  Он как-то очень остро осознал, что алкоголь просто позволяет мыслям течь только по белым коридорам несуществующего будущего. А не по всякого цвета. Как бывало, если не выпить.
  За окном взрослые любили детей. Особенно взрослые любили совсем маленьких детей, лет до пяти, даже чужих.
  Александр Николаевич вспомнил, что взрослые очень редко любят взрослых и почти совсем никогда - чужих взрослых.
  А детей вот - пожалуйста.
  Но дальше он думать об этом не стал, потому что слезы остановили в нем все мыслительные процессы.
  Бырынзиле было очень жалко себя.
  Бырынзиле было очень жалко несуществующего себя.
  
  6.
  - Вот коты с кошьками, - подумал однажды Александр Николаевич Бырынзило, когда кушал лобио.
  - Едят только экологическую, здоровую пищу, - Саша поднял полную ложку очень высоко над тарелкой, перевернул её и лобио шмякнулся с высоты в тарелку, обдав Бырынзилу желтого цвета брызгами. Саша задумчиво достал салфетку из пакетика и молча утерся.
  - Не пьют. Не курят. Тяжелым трудом себя не изнуряют. Вообще никаким не изнуряют - здесь Бырынзило подумал нехорошее, завистливое о котах и кошьках. - Спят столько, что кажется, что они больше ничего и не делают, только спят. - Александр Николаевич прицелился скомканной салфеткой в мусорку, сделал несколько направляющих движений предплечьем. Бросил. Но не попал.
  - Казалось бы... - показалось Александр Николаевичу. - Живи - не хочу. Но нет, проходит 15-20 лет - и брык. Нету больше никакого кота или кошьки. Помер. Не пил и не курил, спал вдоволь. И помер в 15 лет. Анекдот.
  Саша поднялся, поднял скомканную салфетку, бросил её в мусорку, снова не попал, сделал раздражение, снова поднял, бросил, на этот раз наконец-то цель была достигнута.
  - Нет, - шел обратно к своему лобио Александр Николаевич,- не в том дело, чтоб не пить и не курить. Не в том.
  
  7.
   Однажды Александр Николаевич Бырынзило решил вести календарик, в котором бы он отмечал, какой день прожил с пользой. А какой - без пользы. Потому что тот календарик, в котором он отмечал дни, проведенные с алкоголем. И дни - без. Вести ему было мерзко и отвратительно. Саша где-то читал, что понижать свою самооценку сознательно- занятие глупое и даже вредное. А "алкогольный" календарик больше ничем другим не занимался.
   Вот, - задумался, глядя на новый, приклеенный к обоям календарик, Александр Николаевич. - Это вещи, наверняка очень между собою связанные. Потому как алкоголи эти проклятые я пью оттого, чтоб притупить чувство, будто день мой прошел без пользы.
   Он разгладил календарик на стене, кабутабы от пузырьков воздуха. Хотя никаких пузырьков там не было. Полюбовался. Потом отошел, под ноги попалась кресло- качалка, он сел в неё и полюбовался календариком ещё. Издалека.
  - Так вот, стало быть, мы сейчас этот вопрос и разъясним.
  Бырынзило закачался в кресле, закрыл глаза и решительно принялся за дело.
  И буквально тут же едва-едва всё предприятие не сошло с рельс.
  - А пользу прожитого дня для кого рассматривать, для себя? - совершено справедливо подумал Бырынзило. - Или для бесконечных миллионов живых существ планеты Земля?
  Саша даже чуть не открыл глаза, но сдержался.
  Он поворочался беспокойно в кресле, потом понял: начинать нужно с простого.
  "Вот я подышал, - подумал Бырынзило, - есть кому польза от этого? Нету. Почти один сплошной вред".
  Довольный поворотом мыслей, он шаркнул ножкой по полу и продолжил.
  "Или если я поел? Тоже нету. И тоже один только почти вред - теперь уже себе самому".
  Калории, полученные от котлет, следовало сжигать, а сжигать их в кресле-качалке, где много времени проводил Бырынзило, получалось плохо. Почти не получалось совсем. Но так как Сашины рассуждения касались не вреда, а пользы, то он тут же пошел дальше.
  "А если выпил? А?"
  Мысль забуксовала.
  Здесь намечался тупик. Пользы в прожитом дне, в который Бырынзило выпил, на первый взгляд, решительно не было никакой. Ни для Саши, ни для существ. Но с такой постановкой вопроса Александр Николаевич согласиться никак не мог. Поэтому Саша открыл глаза для того, чтобы посмотреть за окно. И, может быть, найти ответ там.
  За окном шли беззаботные студенты с тубусами.
  - Вот у кого все просто, - прошептал в задумчивости Бырынзило. - Сделал что-то, чтоб сдать сессию - с пользой день прошел, закрашивай зеленым. А не сделал - вычеркивай день. Черным.
  Здесь Александр Николаевич задумался, какого цвета был бы у него календарик, у студента. Или у почти всех его друзей-студентов. Да даже у стопроцентных заучек календарик зеленым не выходил.
  Что-то было не так.
  Саша продолжил смотреть в окно.
  Сразу за студентами начинались дети. Совсем не большие, но уже школьники.
  - А у этих что? - ещё более задумчиво прошептал Бырынзило про детей.
  Тут Саша внезапно осознал, что практически все страдания, которые в детстве он терпел от взрослых. Были оттого, что взрослые. Прививали ему, маленькому, мысль о том, что каждый день должен быть прожит с какой-то пользой.
  Пользу взрослые видели в обучении.
  Потом, говорили взрослые, которые приносили Саше страдания. Когда ты обучишься. Ты сможешь каждый день проживать с пользой и для себя, и для других.
  - Вон оно что, - прошептал Бырынзило.
  Мысль эта, вогнанная, залитая глубоко под Сашину детскую кожу, сейчас выбралась наружу. И теперь, под светом бьющего в окно мартовского солнца, выглядела склизким, мокрым уродом.
  Потому что, когда Александр Николаевич вырос, наконец. Обучившись. Никакой особой пользы от прожитых дней он никогда не чувствовал.
  После обучения был завод. Трактора, которые этот завод выпускал, без угроз покупать никто не хотел. И пользу от каждого прожитого дня на заводе находить было очень сложно, практически невозможно.
  Потом Саша пошел продавать импортные моторные масла. Оптом. При всей противоречивости натуры, врал себе Александр Николаевич очень редко. И видел, что работа, которую он производил, проще работы офисного принтера. А Саша считал себя сложнее принтера. И никак не мог рассматривать каждый день, проведенный на этой работе - прожитым с пользой.
  Саша стал перебирать в голове все остальные работы, на которые ходил в этом мире. Работы эти были офисные. По ним Бырынзило смог вывести только одно - для тысяч и тысяч работников офисов с пользой был прожит лишь тот день, в который работник потратил меньше, чем заработал.
  - Какой у людей выходит красивый. Зеленый календарик, - позавидовал Бырынзило.
  Урод под лучами солнца постепенно подсыхал. Точнее, даже усыхал и сморщивался. Так бывает со всеми без исключения вещами, если их достать из темных сырых подвальных углов на солнце. С мыслями так бывает тоже.
  Саша снова посмотрел в окно. И сразу за школьниками увидел ещё меньших детей. Которым ещё никто не успел рассказать, что каждый день должен быть прожит с пользой.
  - Счастливые, - почему-то подумал о них Александр Николаевич.
  Он снова закрыл глаза и теперь стал думать о том, что взрослые оттого так любят детей. Что детей очень легко сделать счастливыми.
  Потом он стал засыпать, выронил из руки клей и понял наконец, что единственно возможная польза от прожитого дня - это сделать хотя бы кратковременно, хотя бы ненадолго, хотя бы одного человека в мире счастливым.
  Саша спал и ему снилось. Что он стал писателем. Всё это записал.
  А потом закрасил зеленым этот день в своём календарике.
  
  8.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило сосчитал, что за жизнь среднестатистический человек в состоянии просмотреть примерно 164 тысячи 377 штук кинофильмов.
  - Столько и не наснимали ещё, поди, - продолжил он размышления о фильмах.- А как наснимают, можно такого человека и вывести. Который всю свою жизнь напролет только фильмы смотрит.
  
  9.
  - Я наркоман, - однажды с тихим ужасом догадался Александр Николаевич Бырынзило.
  На кухне работал телевизор, часы на стене сообщали время, на тумбе компьютер демонстрировал новости, почту, энциклопедии, сайт для отправки смс, френдленту, нет, даже две френдленты, телепрограмму, сайт бардовской песни и список фильмов, необходимых к просмотру. Сам Александр Николаевич со своим тихим ужасом тихонечко сидел в самом дальнем углу своего кресла-качалки. Ужас, кажется, немного сползал с коленей Саши на кресло, потому что оно тоже застыло.
  - Этого ещё только не хватало, - прошептал Бырынзило.
  Вопрос был серьезный , оттого требовал подхода. Александр Николаевич решил этот вопрос разъяснить.
  - "Они все время хотят новостей. Потому что из старого они так ничего и не поняли",- вспомнил Бырынзило слова одного жж-юзера. - А я не то, что хочу этих самых новостей. Я без них обходиться не могу. Ни полчаса! - все больше убеждался Александр Николаевич в своём недуге.
  Экран компьютера потух и на нём стали сами собой вырисовываться финтифлюшки. Саша задумался о том, что значит слово "финтифлюшки". Не вот эти же беспорядочные кривые на экране погасшего монитора. Бырынзило попытался себе представить финтифлюшку - и не смог.
  - Идите к черту, - недовольный тем, что его отвлекли, Бырынзило отвернулся от финтифлюшек в окно.
  - Интересно, можно ли отравиться информацией? Получить овердозу, ну, как в других наркотиках? - даже из окна Александру Николаевичу сегодня передавали информацию. Шел спектакль. Актерский состав был пьян, неумыт, нечесан, плохо одет и агрессивен. Хотя пьеса была не лишена - актеры достаточно натурально били морды друг другу.
  - В меня постоянно входят потоки информации. Радио, ТВ, фильмы, музыка, порно, ленты чужих жизней. Когда-то однажды я решил, - вспомнил Саша, - что нельзя упустить и пропустить что-то в жизни. Но что - я так и не понял. И вот уже автоматически собираю ненужный мусор из того, кого где убили, взорвали, сожгли или посадили на кол. Какой президент изнасиловал премьера, невзлюбил секретаршу или наоборот. Когда начнётся война или чемпионат мира по хоккею.
  - Какое мне дело до хоккея? - подумал Бырынзило.
  Пьеса за окном подошла к концу. Вернее не так - она переместилась из поля зрения Александра Николаевича. Действие под руки увели за горизонт обозримого подоспевшие констебли.
  - А может быть, это следствие того, что меня со всех сторон понукают потреблять?- Саша несмело оттолкнулся ножкой и закачался в кресле. Ужас, кажется, попустил. По крайней мере, кресло.
  - Мозгу какая разница, что потреблять, - вдруг Бырынзиле сделалось смешно. И делалось все смешнее. - Интересно, а от потребленной информации - какие отходы? - Александр Николаевич потянулся, - Самые, нужно думать, естественные. Такие же, как от еды. А если обожрался, так и нарыгаешь обязательно, - стал завершать мысль Бырынзило.
   На кухне всё так же работал телевизор, часы на стене сообщали время, на тумбе компьютер демонстрировал новости, почту, энциклопедии, сайт для отправки смс, френдленту, нет, даже две френдленты, телепрограмму, сайт бардовской песни и список фильмов, необходимых к просмотру.
  - Завтра - день тишины, - решил Александр Николаевич для себя. - Вот и разъясним. Какой я наркоман. Тру или не тру.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило впал в медитацию и уже оттуда решил, что для того, чтобы придумать хороший способ впасть в медитацию, требуется впасть в медитацию.
  
  10.
  - Представление о смерти, очень тяжелое. Да что там "очень"... Самое тяжелое. Потому что круги от этого камня, который бросили в душу ребенка, расходятся всю жизнь.
   Александр Николаевич Бырынзило на секунду задумался о том, ребенка ли. Это быстро прошло - действительно - кого же ещё, как не ребенка? Сразу же вслед за этим Саша задумался - а в душу ли? Ну, бросают этот камень?
  Здесь по всему выходило, что ни в какую ни в душу, а прямо в мозг. Во-первых, это мозг получал какие-то представления о смерти, а не душа. А во-вторых, смерть, точно так же, как и представление о смерти, грозило никак не душе, а мозгу. Но представить себе мозг, по которому расходятся круги, - навроде, как на воде,- Александр Николаевич никак не мог. Уговорился Бырынзило с собою так: пусть расходятся не круги, а просто колебания. Хотя метафора, нужно признать, сильно потеряла.
  Саша откинулся на кресло. Кресло сильно сдавало в последнее время и требовало ремонта.
  - Но, - подумал Бырынзило.
  После того, как Александр Николаевич подумал "но", ему представился конь. И он, Саша, маленький, в скрипучей, несмолкаемой в движении телеге. Бырынзило быстро отогнал эту мысль - думать следовало сейчас о другом.
  - Но. А если есть вера? Какая-то вот такая вера, до конца. Ну, верю же я, например, что передо мной стоит кружка, а в ней налито вино? Безусловно. Несомненно.
  Конь, пожевав немного соломы, сказал "Тпруууу....". Саша снова его отогнал и подумал следующее:
  - Так вот, если есть вера в то, что какая-то. Самая значительная. Пусть очень маленькая, но самая существенная твоя часть не умирает. Это же можно горы своротить. Континенты! Материки, ититская сила! - Александр Николаевич так увлекся мыслью, что не заметил, как у кресла, которое он сильно раскачал, подломились ноги и, влекомый силой гравитации, Бырынзило устремился навстречу линолеуму.
  После, когда встреча уже состоялась, Александр Николаевич стал думать о том, что никакой такой веры. Как в кружку. Которая сейчас находилась далеко. В которой сейчас находилось вино. Веры в душу. Ни у кого, практически, и нет.
  У него не было точно.
  Лежа на линолеуме, Бырынзило заплакал.
  
  10.
  Александр Николаевич смотрел в окно и думал о том, что обниматься. Ну, или там целоваться. Вполне себе нормально.
  А говорить друг другу канплименты, ну, вот сделал человек что-то хорошо - и ты ему канплимент сразу - так вот это отчего-то ненормально.
  Хотя, казалось бы. Никаких усилий. Язык повернуть.
  
  10.
  - Жить следует только здесь и только сейчас, - медленно, несколько рассеянно прочитал Александр Николаевич Бырынзило в брошюре из почтового ящика. Он повертел брошюру в руках. На её обороте какие-то сектанты пытались охмурить Александра Николаевича и ещё других людей, много, согласно тиража. Саша помял брошюру и положил в карманчик. Он делал так часто с немерзкими предметами, которые полагалось выбросить.
  - Только здесь и только сейчас, - медленно повторил он. Нужно сказать, что тезис этот Бырынзило встречал неоднократно и раньше. Но именно сегодня получался некий сплав этого тезиса с другими мыслями.
  Александр Николаевич закачался в своём кресле. По всему выходило, что жить нужно "сейчас" хотя бы потому, что страх, которым мучился Бырынзило всю свою сознательную жизнь, так вот "страх" - это ведь только лишь представление о том, что будет.
  И если научиться жить, совершенно не задумываясь о том, что будет. То "страх" перестанет существовать. Совсем.
  - А ведь у меня уже достаточно знаний, умений, способностей и всего остального. Чтоб жить, исходя именно из этого вот "сейчас". Только из текущей ситуации. Хватает у меня. Уже. Знаний. Умений. Способностей. И чего там ещё, - утвердился в своей мысли Саша. - А чего будет - это ты, брат, своё воображение для сценариев оставь.
  
  Бырынзило сказал тихо "Да...", потом заставил кресло раскачиваться, посмотрел на часы и стал думать о том, что скоро за руль, что у него нет техосмотра, и что будет, если его остановит ГАИ, и что вечером добираться в кино, а на чем, как... и дай бог, чтоб фильм был хороший... Саша жил именно здесь и именно сейчас.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило сделал на специализированном предприятии табличку с таким текстом: "В этом доме, с 2161 года по 2170 проживал Бырынзило А. Н., изобретатель машины времени".
  Сделал, да и повесил у себя на улице Тимошенко, дом 36, кв. 105, прямо при выходе на смотровую площадку своего шестнадцатого этажа. И строго-настрого до наступления 2161 года приказал эту табличку никому не трогать.
  - Однажды, - приказывал Александр Николаевич строго-настрого, - где-то в 2160-х годах. Я должен буду придти в этот дом. И увидеть эту табличку. Произойдёт это потому, - уже просто так, без приказаний, добавлял Бырынзило, - что тогда, в 2160х, я прочитаю книжку о себе. И там, в той книжке, будет вот эта вот запись. Понимаете?
  Те, кому Саша приказывал, понимали плохо. Но головой кивали. Они откуда-то знали - с сумасшедшими нужно всегда соглашаться.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич лежал на кровати. Лежал-лежал, а потом придумал не просто так лежать, а говорить вслух: "аяяяй" и "оёёёй", потом снова "аяяяй", а потом снова "оёёёй". И так много раз. Без всякого смысла - лежа на кровати Александр Николаевичу не было плохо, он ни за кого не переживал и никого не боялся. Нет, боялся, конечно, но в разумных совершенно пределах, не так, чтоб говорить "оёёёй" или "аяяяй".
  Спустя некоторое время у Бырынзило появился зритель.
  Кошка, до этого совершенно мирно спавшая в тряпках, вышла из них и запрыгнула на Сашину кровать. Весь вид её выражал беспокойство. Она подошла к Бырынзило, и несколько раз лизнула его руку, чего не делала с детства. Александр Николаевич приоткрыл один глаз и ненадолго прекратил говорить "аяяяй" и "оёёёй". Потом он понял, что если есть зритель - то так оно, наверно, даже лучше. Бросил говорить "аяяяй" и "оёёёй", немножко подумал и стал произносить звуки, которые современными средствами выражения изложить письменно не представляется возможным.
  Саша произносил, кошка внимательно слушала, иногда прижимая уши, иногда непостижимо увеличивая зрачки. Всё было очень по-домашнему, уютно, так могло продолжаться до полдника, пока в один из моментов Александр Николаевич не словил себя на том, что он совершенно ни о чем не думает. Вот совсем. Ни одной мысли. Только звуки.
  "Ну, ничего себе".
  Тут же появилась в голове Бырынзило первая за долгое время мысль.
  Он открыл глаза.
  - Изобретаешь тут, изобретаешь способы, чтоб не думать. Изобретаешь, изобретаешь, - мысли, пришедшие откуда-то со стороны Средиземного моря совершенно накрыли Бырынзило.- А оно вон как просто, - Александр Николаевич снова закрыл глаза - первое , самое сильное впечатление уже прошло. - Займи свой ум придумыванием чего-то нового. Незнакомого. А хотя бы и новых звуков. И всё. И больше никаких мыслей не надо, ум занят только этим. Ни одной мысли столько времени, это же надо, - потрясенный, Бырынзило чихнул. Кошку, которая уже привыкла к некоторой монотонности звуков, которые издает Большой Человек, который дает Еду, подбросило, и она на всякий случай спрыгнула с дивана.
  - Это что же выходит, - через некоторое время после чиха снова стал думать мысли Александр Николаевич. - Творчество. Ну, сочинение того, чего раньше не было. Это и есть. Медитация?
  
  10.
  Однажды. Это было очень давно. Александр Николаевич Бырынзило всё-таки написал в собес.
  Суть послания был новый законопроект по небольшой, можно даже сказать, малюсенькой поправке к нормам русского языка. Александр Николаевич предлагал привести к единой форме глаголы этого самого языка. Выдержка: "... по аналогии с глаголами "играю", "катаю", "ворую", "страдаю" следует добавить одну букву во все глаголы до получения форм "варюю", "туплюю", "пришлюю", "жуюю" и так далее" (конец выдержки).
  После этого Бырынзило внимательно и добросовестно следил за всеми выпусками новостей приблизительно полгода.
  Но законопроект не то, чтобы не приняли.
  Его даже не рассмотрели ни в нижней. Ни в верхней палате.
  После этого подсознание Александра Николаевича тушило все порывы написать что-то в эту организацию.
  А, может быть, - лень.
  
  10.
  - А ведь творчество, - Александр Николаевич Бырынзило решил сегодня подумать о высоком. Он кушал конфетку с чаем и покачивался в своём кресле. - Ну, если это творчество, конечно. А не из собачьих какашек слово "МИР" сложить.
  Александр Николаевич немножечко сморщился. Он как раз хотел откусить от конфетки, но собачьи какашки совершенно перебили такое желание. Бырынзило посмотрел на конфету.
  - Так вот, творчество - это ведь выражение любви. Выражение любви высшей. Любви не к какой-то одной, скажем, Марине, двадцати одного года, победительнице конкурса мисс Города-2010. Или к Екатерине. Вице-мисс. Того же конкурса. А ко всем людям сразу.
  
  Конфета была шоколадной. Причем шоколадной натурально. Она была сделана в форме купола московского кремля - а такие конфеты никогда не подводили Александр Николаевича какой-нибудь блекло-белой крошащейся начинкой. Или мало её превзошедшей начинкой не крошащейся, но ржаво-коричневой. Такими начинками отчего-то любили злоупотреблять производители шоколадных конфет прямоугольной формы. Саша, перебивший предыдущую мысль женщинами, причем женщинами красивыми, отправил оставшуюся половинку конфеты в рот.
  
  - Послушайте все, как это красиво звучит! Посмотрите все, как это красиво выглядит! Прочитайте все, как это пронзительно! Поплачьте светлыми, освобождающими слезами все, посмотрев фильм про этого героя!
  Так Бырынзило думал за тех, кто создавал прекрасные произведения. Ну, как будто их мыслями. Думал.
  - Что это, если не выражение любви к этим "всем"? Не денег же желают, когда творят красоту. Не положения. Не, упаси Господь, - Бырынзило захотел перекреститься, но не умел, поэтому, после некоторых колебаний, отбросил эту мысль, - власти. Не... Чего там ещё... Не секса же. Хотят!
  Здесь Александр Николаевич задумался. Как-то в его голове представление "секса" слишком перемешанно было с представлением "любовь". Но, запив конфетку чаем, Бырынзило решительно подумал:
  - Нет, не секса. Не секса! - он убедительно поставил чашку на стол, - Делают - из любви. И хотят, может быть, взамен - любви. Вот чего могут хотеть. Больше ничего.
  Довольный скушанной конфеткой и тем, что так ловко обо всем догадался, Саша закачался в своём кресле. Потом он остановился и немножко отодвинул штору, чтоб посмотреть за окно. За окном начинался вечер и в собесе кое-где уже стали зажигать свет.
  
  10.
  Когда Александр Николаевич хотел побыть без мыслей.
  То в помещение, куда падали, кружась, откуда-то сверху в голову Бырынзило узкие бумажки с мыслями. Бырынзило выпускал дворника. В это помещение.
  Дворник шел, сметал эти бумажки с тихим "вжих-вжух" - на вжих метла обычно шла вправо. На вжух - влево. Шел и сметал, шел и сметал. Пока на полу этого помещения не оставалось ничего, ни одной мысли, пока пол не был чист.
  Тогда Бырынзило принимался за самого дворника.
  Ведь образ дворника - это тоже мысль, да совсем и не одна.
  Дворник продолжал идти, но сначала у дворника исчезали ноги, потом Александр Николаевич стирал выше, выше, доходил до головы, со вздохом стирал и её.
  Дворник все равно ещё шел, потому что руки держали метлу, метла мела влево и вправо; Бырынзило напоследок оглядывал пространство, куда падали, кружась, узкие бумажки с мыслями: не появилось ли там чего? Нет? Тогда Саша стирал и руки дворника, а потом стирал и его метлу. И тогда...
  И тогда пропадали дома, дороги, квартира, кресло-качалка, папа, мама... И далее, пропадало, в общем, все, согласно списка.
  Потом - очень скоро, не проходило и минуты, откуда-то с неба снова начинали кружась, падать бумажки с мыслями.
  Но когда Александр Николаевич хотел побыть без мыслей.
  Он знал, что делать.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило прочитал статью об ученом вороне, который в шесть операций добыл себе кусок мяса из хитроумно сооруженной человеком полосы препятствий. Александр Николаевич немножко подивился вороновой смышлености, потом подумал, что в, сущности.
  - ...а это таким занимается человек? - так про сущности подумал Бырынзило. - Точно ведь так же за кусочек мяса учится выполнять ряд несложных операций. Проходить каждый день практически такую же полосу препятствий. Может быть, немножко тяжелее, - Саша внимательно посмотрел на кусок мяса, что добыл себе ворон на картинке. И в завершение додумал, что не всегда-то и тяжелее.
  - Но ворон-то Бог с ним, - зевнул, откладывая статью Александр Николаевич. - А львы с тиграми? Что в цирке? Их с кем сравнить? - Бырынзило посмотрел в окно. В окне был виден падающий снег, а за ним, за этим снегом, вдалеке, угадывалась громада собеса. Саша внимательно посмотрел на одно горящее окно в этой громаде. Окно было на втором этаже.
  
  10.
  Однажды Александра Николаевича Бырынзило кто-то из гостей спросил: а зачем это ему, Бырынзиле, и вдруг оставаться без мыслей? Совсем-совсем. Без мыслей. Мигитировать ему, другими словами, зачем?
  Саша не на шутку задумался. Так серьёзно, что чуть даже не выпал из своего кресла.
  Задумавшись, он стал вспоминать, как это - мигитировать. Оставаться без мыслей. И что нужно было для этого сделать .
  Перво-наперво, вспоминал Александр Николаевич, нужно было закрыть глаза. Без этого, скорее всего, ничего бы не вышло. Затем требовалось подняться очень высоко. Очень. Чтоб планета Земля за спиной сначала выросла огромной- огромной. А потом стала меньше-меньше-маленькой-маленькой. И, в конце концов, вовсе бы пропала.
  Высоко, другими словами, очень высоко.
  Затем, находясь в этом пространстве. Где не было почти ничего. Александр Николаевич делал небольшое напряжение организма. И взрывался с шумом на тысячу, а может быть, и больше, маленьких частей Александра Николаевича. И разлетался. В разные стороны. Делал он это для того, чтоб в этом пространстве совершенно уж точно ничего не осталось.
  И вот тогда, когда не было уже ничего - даже звенящей тишины, зловещей тишины ; потому что тишина, которая была, была тоже слеплена из ничего, как все вокруг. Тишина Ничего.
  Вот тогда пропадало все. Исчезали дома, дороги, квартира, кресло-качалка, папа, мама...
  Александр Николаевич понял, что несколько увлекся воспоминаниями. Ведь гость интересовался совершенно другим. Но воспоминания помогли ему, и Бырынзило ответил:
  - Знаешь... Я это делаю для того. Чтобы понять. И принять - самое главное даже, наверное, принять. Что Вселенная вполне себе прекрасно существует и без меня.
  Здесь Саша остановился, немножечко подумал и добавил:
  - А самое главное - что и я без неё.
  
  * Разлетаться у Саши получалось на небольшое время, не более минуты. Ровно столько нужно было частям Александр Николаевича, чтобы облететь Вселенную и вновь собраться в Александра Николаевича.
  ** Пост посвящен founderin, которая умеет мигитировать 10 и более минут.
  *** В сутки у человека случается 60 000 - 85 000 мыслей.
  
  10.
  Однажды, когда Александр Николаевич Бырынзило поел и смотрел в немытую посуду на столе. Ему пришло в голову, что раньше мы - всем цивилизованным человечеством - гораздо больше тратили на необходимые вещи.
  От того, что Бырынзило причислил себя к цивилизованному человечеству, ему стало хорошо.
  Потом он решил продолжить мыслить.
  Он вспомнил книги. И художественные вспомнил. И, безусловно, все пособия - от "Хиромантии для всех" до "Вкусной и здоровой пищи" .
  Фильмы. Вспомнил. И те, которые в кинотеатрах. И те, которые на вхс кассетах продавали про Брюса Ли и Чака Норриса.
  Затем Бырынзило вспомнил и музыку. Как он посещал в жизни некоторые концерты. И ещё вспомнил выдвижную полку стола с коллекцией своих аудиокассет. А потом открытую полку над столом с коллекцией музыкальных дисков.
  - Даже газеты, шорт меня подери, - вспомнил Шорта Александр Николаевич, - были какой-то необходимостью, признаком интеллигентного человека, что ли. На игры тратили, - продолжил он. - Сейчас, конечно, игры не так выродились, как все остальное. Но тоже очень немаленькую часть - можно высосать из интернета.
  Стали вовсе не нужны также любые энциклопедии и учебники. Документалистика неясно, за счет чего живет. Клипы непонятно, за что снимают.
  - Да даже для того, - здесь Бырынзило подумал нецензурное слово, - чтобы что-то написать, я раньше должен был купить печатную машинку. И четырнадцать килограмм бумаги к ней. Сейчас только стул надо и пальцы. Ну, целые чтоб. Пальцы.
  Саша ещё раз осмотрел немытую посуду и подумал, что из необходимых вещей, почитай, остались только компьютер и еда. Компьютер, еда. И то, что вокруг них. Стол и стулья, чтоб есть и чтоб читать компьютер. Посуда ещё, колонки.
  Все эти гаджеты, телевизоры с диагональю несколько метров, смартфоны, айфоны (Бырынзило даже не очень понимал отличия между ними), планшеты, айподы - всё это как-то вовсе не вязалось со словом "необходимая" вещь.
  Ну, если сравнивать с теми необходимыми вещами, которые сейчас не стало необходимости покупать.
  - Куда это тратятся всё? - зевнул Александр Николаевич. - Квартиры, что ли, покупают? А те, у кого не хватает на это - здесь Саша опечалился, - те пропивают. Вот что.
  Бырынзило захотел написать в собес, но стал мыть посуду и, конечно, забыл.
  
  10.
  - С возрастом, мы отказываем себе в том, чтобы быть не правыми,- лежа подумал Александр Николаевич Бырынзило перед самым рассветом. Глаз он ещё не открывал. Но чувствовал - скоро рассвет.
  Внезапно Бырынзило спохватился. Прятаться за словом "мы", растворяться в этих всех "нас", свое личное мнение ставить плечом к плечу со всеми этими "нами", для веса, для солидности - было как-то не очень красиво.
  - С возрастом, я отказываю себе в том, чтобы быть не правым - тут же сделал красиво Александр Николаевич.- И чем старше - тем меньше я даю себе права на ошибку. И если ошибся - сразу же вырываю с головы клок волос. Плачу. Рефлексирую несколько суток. Пью валериановые капли в литровых банках. В общем, порчу себе жизнь, как только могу.
  
  Бырынзило перевернулся на другой бок. Потом ещё раз. Сашу почему-то не устраивало такое положение вещей.
  - Да кто я вообще такой? Чтобы что-то запрещать? Что бы отказывать себе в этом праве - праве ошибаться? Нет, кто я такой вообще?
  Александр Николаевич даже немного разгорячился. Глаз он так и не открывал. Была зима и светало сейчас поздно, очень поздно. Ему казалось, что до рассвета оставалось ещё часа три.
  Бырынзило ошибся.
  
  10.
  Однажды, после лобио. Сыто глядя в окно. Александр Николаевич Бырынзило задумался о том, почему же так страшны авиакатастрофы.
  Выходило странное.
  - Ведь ежели на автомобиле. Или на поезде. Вляпаться. Это же все равно помирать, - раскачивался в своём кресле Александр Николаевич. - Чего же так страшно, если на самолёте?
  Из щелей в окне дуло. Александр Николаевич оттолкнулся ножкой, возвел глаза к потолку и вспомнил обычай родителей "клеить окна".
  - А ведь и впрямь теплее получится,- отвлекся Бырынзило от катастроф. Он остановился, поднес руку к щели и почувствовал еле различимое дуновение ветра. Александр Николаевич понял, что окна он не заклеивает оттого, что дуть начинает сейчас ближе к концу января. Когда вроде бы до марта, в котором положено начинаться весне - подать рукой. В этом понимании не было ничего, кроме оправдания собственной лени, но Саша, совершенно удовлетворившись этим объяснением, вернулся к анализу катастроф.
  - А потому, - Саша убрал руку от щели. Спрятал замерзшую ладошку подмышку и ещё раз подумал:
  - А потому. Что на автомобиле. Или на поезде, если. Вляпался - и все. Никаких тебе размышлений на тему, - Бырынзило нащупал подмышкой полип и стал его теребить.- Ага. Сразу, стало быть -"доля". Вилы. Карачун. Каюк, - перечислил Александр Николаевич все, что смог вспомнить о трагическом прерывании жизни. Потом решительно закачался в кресле и домыслил:
  - А в самолёте - сколько ещё набоишься? Перед тем. Как упасть. Даже, прости господи, обосраться вполне времени хватит!
  Саша глянул в окно. Мороз нарисовал на окне розу. Красную.
  - А разве это годится куда-то - обосраться?
  Александр Николаевич провел рукой по лепесткам розы. С удовольствием понюхал её. Откинулся на спинку своего кресла. Закачался. И стал думать о подводной лодке, в которой экипаж знает точно. Что наверх, ну, из-под воды. Эта лодка уже не поднимется никогда.
  
  10.
  Александр Николаевич Бырынзило знал, что если в темноте лечь на спину. А потом повернуться на бок. На подушку.
  А потом крепко, изо всех-превсех сил расслабиться.
  То, согласно всем законам физики, из головы. На подушку. Ссыпятся все мысли. Все. Вообще.
  И станет тихо-тихо. Спокойно. Незримо. Станет.
  Исчезнут дома, дороги, квартира, кресло-качалка, папа, мама, бывшая жена и дочь. Исчезнет печень и вода в кране, кран, впрочем, исчезнет тоже, куда-то пропадет город Киев с окресностями, жж, гугл мейл, да и вообще пропадет весь интернет. Планеты, звезды вообще и солнце в частности растворятся в синем небе, потом растворится и синее небо тоже, алкоголизм, теннисный стол, СТО ООО "Ваша запчасть", пропадут должности, звания и знаки отличия, сценарная работа, отсутствие сценарной работы тоже пропадет, Дмитрий Валентинович, мечты, желания, близкое и далекое сначала перестанут различаться, потом перестанут различаться ещё раз, но уже оттого, что исчезли, зима исчезнет, снег, немного на прощание поискрится в лучах света, потом исчезнет, за ним исчезнет луч света, канут, будто не было их никогда, долги, перед всеми - всеми, даже самый большой долг - никогда и не существовавший долг перед самим собой - тоже канет, Бибола, страхи с кошмарами, ассоциации - тоже смоет водой, потом и воду смоет водой, и эту воду тоже, холод, смерть, даже смерть куда-то денется из-за спины, перестанет впериваться постоянно взглядом, сверлить, угрожать, смеяться, кривляться и пугать, исчезнет страна Беларусь с лесами, болотами , озером Нарочь и прудом около этого озера с черными жабами и страшной желто-серой змеёй, исчезнет концепция Бога, математика, физика и химия, радужные воздушные пузыри и бабушка Нина - самая добрая на земле бабушка - исчезнет тоже, следом за ней исчезнет и сама земля, где была когда-то эта самая добрая бабушка.
  
  Потом. Через буквально десять или двадцать секунд, после того, как осыпались мысли.
  И стало тихо-тихо.
  Через десять или двадцать секунд.
  Всё это разом, единовременно, вернется обратно.
  Но были, были ещё способы. У Бырынзило, Александра Николаевича.
  
  Посвящается founderin, которая умеет мигитировать 10 и более минут.
  
  10.
  - В жизни каждого человека неизбежно наступает момент, когда он четко осознает, что все лучшее, что с ним могло произойти - уже произошло, - Александр Николаевич Бырынзило зевнул прямо в окно. На окне появилось пятно, которое неспешно стало исчезать. - Звучит как начало отличной пьесы, кстати. Ах, Янковский, жаль, помер. Он бы это очень хорошо сказал.
  Тут Саша опять совершенно неуместно зевнул и продолжил свои изыскания.
  - Так вот, стало быть, наступает такой момент. Ну, или не наступает. Или не у каждого, - тут же нашлось продолжение мысли.
  Бырынзило стал пальчиком рисовать на втором появившемся пятне пигвина.
  - Человек понимает, что самое острое, самое жареное, самое соленое и сладкое, самое-самое- всё уже позади. То есть свой максимум ощущений он уже получил, пересек. Самая страстная и безоглядная либовь уже была. Самый дивный секс - тоже. Самые крепкие наркотики - были. Решительности на новые эксперименты с этим уже нет и не предвидится. Что там ещё - работа? Самый большой кайф от назначения на должность - он тоже был. Круче не будет. Может быть, будет выше, но точно не радостнее, не торжественнее, не важнее в жизни. Рождение первого ребенка тоже было, поезд и самолет, самые лучшие, в дальние страны - опять же уже произошли, могут быть и дальше, и канфортнее, и богаче - но максимальнее, с этим щенячьим восторженным визгом "ааа, я еду, еду туда, яяяяяяяяяяя!" - нет, уже никогда не будет, что там ещё осталось, да вроде и не осталось ничего больше, разве что победа в широком смысле слова, но давайте брать победу в узком - никогда уже не будет этот человек, который понял о том, что все лучшее с ним было, с дикой запыхавшейся радостью стоять над телом сваленного с ног врага, оттого, что понял уже - не надо никаких врагов, нужно или друзья, или люди безразличные, нет на них времени, на врагов. Всё?
  Александр Николаевич дорисовал пигвина. Подышал ещё на стекло и стал дорисовывать к нему пигвиненка.
  - Что ему остается, этому человеку? Правильно, ему остается или лечь в гроб и лежать, не шевелясь. Или жить дальше в рамках уже полученных ощущений- не стремясь. Не бегая, чтоб кого-то догнать или перегнать. Без суеты, без особых нервов и надрывов.
  Пигвин и пигвинёнок шли по бескрайнему окну, держась за руки.
  - А че, не так и плохо, - понял про все только что передуманное Александр Николаевич. - Не так и плохо, говорю, - сказал он громче пигвину с пигвинёнком.
  - Не надо завоеваний, не надо рвать на себя что-то, вырывая у другого. Потому что по-иному не получается рвать на себя. Тужиться не надо. Самое главное - не надо бежать, бежать, бежать, этот безумный бег так меня утомил, сильно, безумный бег без четкого понимания цели. А вот она - цель, пробежали уже - и не заметили. Тормози, стой, отдать якорь, или что там у тебя есть, отдай, на водички, попей.
  Саша откинулся на спинку кресла качалки, оттолкнулся и стал немножко раскачиваться.
  - Жить в рамках уже полученных ощущений, - повторил он, рассасывая, эту сладкую фразу, - Может быть, стремясь как-то повторить уже полученное, кстати, - внезапно догадался он. - Но с четким пониманием того, что большего- уже не получить.
  
  И только однажды снежной, скрипящей зимой. Отправляя своего ребенка на санках с высокой, со страшной ледяной шапкой, горы. Внезапно получить в голову мощнейший, валящий с ног гидроудар того, как все-таки
  может быть клёво.
  
  10.
  Александр Николаевич, если ему на дороге кто-то не нравился.
  Ну, плохо себя вел, некрасиво - подрезал Александра Николаевича или не пропускал не по делу или моргал в жопу фарами в потоке.
  Не сигналил такому, не кричал на него и даже сам для себя не матерился.
  Он догонял безобразника, привлекал его внимание и показывал лицом и мимикой, что у этого автовладельца что-то не в порядке сзади. Может быть, колесо спустило. Может быть, дверь открыта. Может быть, вовсе огонь идёт из- под колеса.
  В общем, пусть постоит, подумает, делал Бырынзило.
  Ну, и ехал дальше себе.
  
  10.
   Однажды, когда Александр Николаевич курил трубку, он все понял. Вообще все.
  С ним такое уже неоднократно случалось. При курении трубки. Потом понимание всего куда-то девалось, и слава богу. Ведь понимать все было очень интересно. Было бы худо, если бы понимание всего застыло и никуда не девалось.
  - Так, так, так..., - Александр Николаевич ковырялся в только что полученном, - так, так, так.
  Среди прочих сведений, которые понял Бырынзило, было одно чудовищное- Якубович убил Листьева, чтобы вести программу "Поле Чудес".
  Саша и раньше Якубовича не очень-то любил, а сейчас и вовсе ему стало противно от такого поступка.
  
  Потом Бырынзило заглянул в склеп со смыслами жизни, разобрался, что смысл жизни можно прочитать только в чужих глазах, больше его нет нигде и никак, покурил ещё немножечко трубку, а затем стал мерно раскачиваться в своём кресле.
  
  10.
   Однажды Александр Николаевич Бырынзило придумал Новый Новый год.
  - Ведь если есть Старый Новый Год, - делал логическое умозаключение Саша. - То обязательно должен быть и Новый Новый год. Это же как день и ночь. Как рождение и смерть. И так далее, - устал Бырынзило составлять диалектические пары.
  
  Праздновать Новый Новый Год следовало симметрично Старому Новому Году. Только Старый Новый Год празднуется через 12 дней после Нового Года.
  А Новый Новый год - за 12 дней перед Новым годом.
  - Это, выходит, с 19 на 20 декабря, стало быть, - зевнул Александр Николаевич и стал смотреть в окно.
  
  10.
  Бырынзило Александру Николаевичу как-то приснилась девятка. Просто
   девятка. Практически без подробностей. Ну, может быть, разноцветная.
   Проснувшись, он покачался в кресле-качалке, поел лобио, потом стал смотреть в окно.
   - Это неспроста, - думал Александр Николаевич про свой сон. Хотелось курить.
   Саша снял тапочки, оделся и поехал в казино.
   Бырынзило, надо сказать, уже до этого играл в казино. И все время
   что-то мешало выиграть.
   - Это потому, что я долго сижу в казино, - сказал себе сейчас про тогда
   Александр Николаевич.
   Потому решил так: выигрываю долларов триста - и выхожу. Хотелось курить.
   Приехал, долго возвращал куртку у гардеробщицы - сперва он забыл
   кошелек, затем при входе в казино прочел, что без паспорта нынче не
   пускают, вернулся за паспортом. Спросил на входе зачем-то у охранника:
   - Туда?
   Хотя прекрасно знал - куда. Просто останавливаться перед охранниками
   было в привычке у Александра Николаевича, оттого, что несколько раз в
   казино его не пустили пьяного.
   Затем Саша прошел по предъявлению документа, закурил, наконец,
   сигарету, поставил на девятку, проиграл. Поставил снова - и снова
   проиграл. Бырынзило недоуменно посмотрел на сигарету.
   - А успею ли я вообще докурить ,- подумал Александр Николаевич.
   Снова поставил на девятку.
   И снова проиграл.
   Александр Николаевич решил пропустить круг.
   - Нет, - решил он почти сразу же вслед первому своему бесповоротному решению.
   - А вдруг девятка - сейчас?
   И снова поставил и снова проиграл.
   Сигарета, между тем, не кончалась. А денег оставалось всего на две ставки.
   Рядом с Сашей играли два человека. Ставили по полдоллара.
   - Да ,- подумал Бырынзило, - Можно было вот также спокойно сесть и покурить.
   Потом поставил опять на девятку и снова проиграл.
   В последний раз Саша стал внимательно следить, как шарик движется по
   цифрам. Когда шарик перебрался через девятку и застыл на тридцати.
   Саша понял, что здесь, в казино, их колдовство сильнее его колдовства.
   Затушил в пепельницу бычок, вышел и поехал домой.
  
  10.
  Александр Николаевич Бырынзило всю жизнь сторонился случайных любовных
  связей. Ну, там какое-то воспитание, о том, что надо быть верным.
  Книжки со светлыми, казалось, идеалами. Боязнь всяких нехороших
  болезней ещё. Да и, признаться, врюхаться в историю с адюльтером или
  кривыми разборками из-за бабья как-то представлялось Александр
  Николаевичу глупым и унылым.
  Не для того, казалось, рожден.
  А вырос Бырынзило. Стал большим. Поглядел вокруг. Поглядел.
  Да и понял, что кроме случайных любовных связей ничего интересного-то и нет, почитай.
  
  10.
  - К сожалению, наша боль оттого, что болеют наши старые родители, происходит не столько оттого.
  Что мы так любим их.
  Раскачивался в кресле, размышляя, Александр Николаевич Бырынзило. Он давно ничего не писал. И вот сейчас сел написать хоть строчечку. Хотя бы маленькое наблюдение о жизни.
  - А оттого. Что мы видим собственную перспективу. И боимся. И болит.
  Наблюдение получилось злым. Недостойным прямо каким-то получилось наблюдение. Хоть бы вовсе Александр Николаевич ничего не писал, как не писал.
  - Какие же мы всё-таки обезьяны. И сколько лет ещё ими будем, - решил дополнить картину Александр Николаевич. Встал и пошел готовить лобио. Он столько выпусков подряд его не ел, только сидел и размышлял, иногда смотрел в окно, но все это время обходился без лобио, так вот, будь он живым, если бы столько времени не едал лобио, уже бы давно помер.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило смотрел в окно. Стоя, что случалося с ним крайне редко.
  Александр Николаевич уперся ручками в подоконник, а лбом в стекло. За стеклом передавали, как снимают кино.
  Бырынзило вникал в таинство кинопроизводства.
  Таинств было очень много, например, у некоторых актеров бороды были ненастоящие, а приклеенные. Или лошадям, которых в кадре требовалось продемонстрировать убитыми, дергали в нужный момент веревку, которую предварительно привязывали к ногам. Или то место, в которое по сценарию попадала пуля - сперва минировали. Или когда требовалось снять дождь- подгоняли специальную машину, из которой поливали воздух с нужной интенсивностью.
  Да много всего.
  Александр Николаевич смотрел-смотрел, долго, так долго, что даже немножко заболели глаза. Потому что было интересно.
  В конце концов всех участников процесса - от людей, которые изображали трупов. До самого главного режиссера, в общем всех-всех, Бырынзило разделил на две группы: трусы. И смельчаки.
  Смельчаки, по наблюдениям Бырынзило, были смелы тем, что делали смелые поступки. Актеры-смельчаки выдумывали новые трюки и па, сценаристы-смельчаки изобретали лошадей с синей гривой и летающие паровозы, даже люди_которые_изображали_трупы-смельчаки порой откусывали себе головы для правдоподобности.
  А трусы ничего этого не делали.
  - Это все от бесталанности, - бормотал самому себе уткнутый в стекло лбом Александр Николаевич. - Иной знает, что бесталанный. И делает все по инструкции. Шаг влево, шаг вправо- страшно и боязно. А вдруг что сделаю не так? Думает. Вот и получается из него трус.
   Александр Николаевич даже немножко загрустил. О судьбе таких людей.
  Только что идет сначала - трусость, а потом уж, вслед за нею, бесталанность. Или наоборот. Александр Николаевич не знал.
  
  10.
   - А если любят не за то, что надо. Это любовь или нет, - раскачивался в своём кресле Александр Николаевич Бырынзило.
  - Ты говоришь ей: иди сюда. Посмотри. Я растил этот цветок в себе для тебя. Для себя тоже, конечно, растил. Но все время держал в голове, что когда-то покажу его тебе.
  - А вот ещё, смотри. Говоришь ты. И ещё, вот. Смотри, какие красивые. Это же песня, а не цветы. И все это вот этими вот руками. Вот, посмотри. Вот этими.
  А в ответ - нет. Говорят. Говорят: у тебя красиво вот здесь. Вот здесь. И вот здесь ещё у тебя красиво.
  - Так это оно само, возражаешь! Я ни при чем, это я не знаю даже как получилось, любимая, это бурьян, в лучшем случае - побочный продукт, когда я добывал другой уголь.
  Она пожимает плечами.
  А ты стоишь и не знаешь, что будешь вот так вот стоять, стоять, стоять, а потом возьмет и пойдёт дождь.
  
  10.
  - Если хорошо знать и понимать правила. То можно их немножечко нарушать.
  Такой вывод Александр Николаевич Бырынзило сделал, изучая работу светофоров.
  После изучения он понимал, откуда на перекрестке может появиться автомобиль, а откуда он появиться не может в принципе.
  Ну, или ему так казалось, что он понимал.
  И в связи с тем, что ему так казалось, он немножечко нарушал.
  Хотя точила Александр Николаевича мысль о том.
  Что однажды на перекрестке можно встретиться с человеком, который тоже хорошо знает и понимает правила.
  
  
  
  10.
  Порой, когда Александр Николаевич Бырынзило смотрел за окно и видел где-то там, далеко-далеко, проплывающие авианосцы.
  На которые маленькими мошками время от времени садились или взлетали самолёты.
  Александр Николаевич думал о том, что наш мир - это тоже такой авианосец.
  На котором почти все заняты тем, чтобы приносить пользу.
  Некоторые - устройством жизни на авианосце. Некоторые - тем, чтоб он постоянно двигался вперед. Некоторые - организацией первых и вторых.
  И время от времени самолёты авианосца уносят в небо пассажиров.
  И время от времени те же самолеты приносят других пассажиров с того же неба.
  
  - Только наш авианосец, - продолжал думать о технике Александр Николаевич, - давно уже не был ни в каком порту. И непонятно, когда ещё будет.
  Бырынзило закрыл глаза, оттолкнулся, чтоб покачиваться в своём кресле. И немножечко размечтался о том, что вот если бы он был писатель. Он обязательно написал бы книгу об одном таком авианосце. Потом написал бы с книги сценарий, снял бы фильм, получил Оскара и сидел бы в золотом уже, с вензелями, кресле- качалке, пил бы самый дорогой в мире коньяк и запросто разговаривал бы со всякими Кауфманами, Пелевиными и даже Шаронами Стоун по скайпу на экране диагональю в метр пятьдесят пять.
  
  10.
  В процессе жизнедеятельности Александр Николаевич Бырынзило понял две вещи, которые были себе дороже.
  Первая вещь была мелочность.
  - Вот положим, аканомлю я каждый цент, - в тот момент, когда Александр Николаевич это понимал, он смотрел в окно. За окном ехал автомобиль. - Акономлю, стало быть, этот каждый цент, аканомлю. А потом рррраз- и вместо улицы Филимонова повернул с кольцевой на улицу Саламатина. На автомобиле, - глядя в окно на автомобиль понимал Александр Николаевич.- И объезжать мне - двадцать два километра теперь. Чтоб на Филимонова вернуться. И что? Что со мной будет, если я до этого каждый цент аканомил. Это же сердечный приступ со мной будет от такой несправедливости судьбы!
  Автомобиль за окном, наконец, вернулся тем временем на улицу Филимонова.
  - И так, - продолжил думать уже не об автомобиле Бырынзило, - по пять случаев на дню может произойти. Разных. Если день не выдался. И ничего у тебя в голове больше не будет. Всё будет занято сначала сэкономленными. А потом так бездарно просранными центами.
  Вторую вещь себе дороже, которую Саша понял, было считать себя умным. Не просто умным, а поумнее некоторых. Да что там некоторые, почти поумнее всех. Считать себя.
  - Вот иду я, стало быть, по улице. А вокруг дурачье одно. И что? Чем я буду занят на этой самой улице? Правильно, я буду занят только тем, чтоб следить, чтоб недоумки эти чего-нибудь не выкинули. Относительно, конечно, меня. И так - тоже по пять раз на дню, а может быть, и больше, это смотря сколько по улице ходить.
  
  После того, как в процессе жизнедеятельности Александр Николаевич понял эти две немаловажных вещи. Он сделал себе две наколки - одна "Не скупись". Вторая "Не осуждай". Вторую- на спине.
  
  10.
  - А вот интересно, - Александр Николаевич Бырынзило купил обогреватель и теперь пристраивал его поудобнее. Для того, чтобы было ещё интереснее и ничто не отвлекало.
  - Вот интересно, если человеку в детстве рассказали про предназначение. Про высокие идеалы любви, дружбы, смелости, бескорыстия, как там дальше, - здесь Александр Николаевич несколько задумался, припоминая про высокие идеалы. Про гуманизм и человеколюбие выходило высокопарно. Поэтому Бырынзило продолжил так .- Про жлобов ему тоже рассказали. Как нехорошо быть жлобом.
  - Рассказали про талант и про то, как важно этот талант уметь развить, как работать нужно над ним и стремиться к совершенствованию таланта. Что там ещё, - Александр Николаевич зевнул. Уже было начало девятого, и скоро нужно было ложиться спать.
  - Но не сейчас же, - опомнился Саша. Хотя тепло, что сжигало воздух где-то под ногами, говорило куда-то организму, что можно и сейчас. Наверное, в ухо. Говорило. Куда же ещё.
  - Ладно ,- вернулся к своим размышлениям Бырынзило. - Хотя бы это вот все рассказали, что перечислил. Рассказали, стало быть. А когда этот человек из детства вырос. Ему дали грязные весы, картошку, в мешках, перец, красный, болгарский, немытых морковок, поставили под хлопающий на ветру синий тент и сказали - на. Воплощай. Воплощай про высокие идеалы, про талант, и можешь даже немножко про гуманизм воплотить, здесь это не так неуместно и вовсе не высокопарно.
  Саша зевнул ещё раз и, чтобы взбодриться, перевернулся на бок в кресле-качалке. Не взбодрилось. Тогда Бырынзило подумал, что, может быть, не грязные и не весы, и никакие не морковки немытые. А чисто прибранный офис, с компьютером и кружечкой чая на блюдце. Ещё теплого. Чая.
  Моментально Александру Николаевичу захотелось чаю. Но усилием воли он продолжил свои изыскания:
  - И вот сидит этот человек, продает себе потихонечку. Продает, продает, у него жизнь проходит. Так же потихонечку. Неспешно. А мысли про предназначение, про талант и высокие идеалы - они никуда не делись.
  - Ну, ему в детстве их рассказали, те мысли, а в детстве любой человек легковнушаемый. Вот он легко и внушился. Что- "любовь"! Что- "честь"! Что- "совесть"! И - что польза людям. Чтобы счастья, всем, и чтоб никто не ушел обиженным.
   Тут Саша решил немного передохнуть от страшного мозгового усилия. Один из гостей ему как-то сказал, что работать мозгами гораздо более утомительно, нежели физически. С тех пор Бырынзило был осторожен. Передохнув, он продолжил.
  - А пользы людям от него - чуть. Его бы, этого человека с грязными весами - по- хорошему- на автомат заменить с отверстием для монет - ничего бы и не изменилось. А в плане пользы для людей, так и вовсе одни профиты - никто тебя не обмерит, никто не обвесит, за руками ни за чьими следить не надо.
  
   Александр Николаевич крепко задумался. Ответа у него, в общем-то, не было. По всему выходило, что такой человек или повеситься должен тут же, не отходя от прилавка. Или рехнуться и быть направленным в сумасшедший дом. От такого дикого несоответствия паровоза мировой культуры в целом и тормозных башмаков окружающей действительности.
  
  - А может быть, - последний раз за вечер зевнул Бырынзило, - может быть, с Богом стал бы такой человек разговаривать. Напрямую. Спрашивать у него всякое и ответы получать, - Александр Николаевич закрыл глазки и стал засыпать. - Как я. К примеру. А что... Чем это я не пример?
  
  Саша заснул и снилось ему, что пошел он на следующий день в собес и все подробно по этому вопросу узнал. И так у них в собесе выходило все просто и ясно, так все мило, так доступно, что Бырынзило даже заулыбался во сне.
  
  Но в собес на следующий день он так и не пошел.
  
  10
  Александр Николаевич Бырынзило лежал верхом на кровати и подсчитывал, кому и сколько он должен.
  - Перво-наперво, это я должен вообще непонятно кому. Богу, что ли? - такое начало подсчета долгов не очень понравилось Александру Николаевичу. Если с самого начала ясность плыла, то дело вряд ли заладится и в остальном.
  - Ну, пускай Богу. Должен сделать что-то такое, чтоб оправдать своё существование. Иначе, ну на хрена он, господин товарищ Бог, меня производил на свет?
   Бырынзило посмотрел на потолок, за которым скрывался Бог, прислушался, как будто оттуда можно было услышать ответ на этот вопрос, ничего, конечно же, не услышал, и стал думать дальше.
  - Так, глядишь, больше и не произведет. Если я в этот раз справлюсь плохо. Или не справлюсь вообще.
  Как разбираться с долгом Богу, Саша пока не знал. Но подозревал, что ответ кроется в решении сверхзадач.
  - Потом, конечно, родителям, - Бырынзило перевел взгляд с потолка на фотографию родителей, потом вспомнил, что никакой фотографии родителей у него нет, и стал смотреть на облака за окном.
  - Тепло, заботу и достойную старость, вот что я должен им совершенно точно, - одно из облаков было похоже на бороду и Саша вспомнил, что было время, когда борода его отца не была белой.
  - Скорее всего, они и сами вполне себе справятся, - дополнил Александр Николаевич мысль, - но я же подсчитываю свои долги, а не возможные вероятности. Например, вполне себе вероятно, что моя дочь вырастет прекрасным человеком и без меня. Но мой долг - сделать все, чтоб это случилось.
  
  Саша ещё немножко подумал, кому же он должен ещё. И сколько. Ничего особо припомнить не смог. И решил, что он ещё совершенно обязательно должен выпить.
  Чтоб забыть о том, что постоянно что-то кому-то должен.
  И что никогда. Совершенно никогда не было по-другому.
  И что по-другому, скорее всего, никогда и не будет.
  - Что это такое ,- размышлял Бырынзило, когда встал, и уже наливая себе красного сухого вина с пакета в бокал, - интересно. Да. Интересно. Что это, такое. Свобода?
  
  10.
  Во вторую ночь после чересчур прекрасно проведенного отпуска Бырынзило, Александр Николаевич, просил господа нашего, Иисуса Христа, чтоб тот ему позволил поскорее провалиться в сон.
  Стрелки часов, как и вчера, уже минули и час ночи, и почти минули два, но боженька не отпускал Сашу с поверхности планеты Земля туда, в мир снов, после которого можно почувствовать себя отдохнувшим и свежим.
  
  Часы ясно указывали, что восстановить силы до завтра полноценно уже не получится никак.
  Дело много усугублялось тем, что Бырынзило не любил никакого бездействия. И находиться в кровати уже столько часов, не читать, не смотреть фильмов, не находиться в глобальной сети интернет, в этой кровати, а просто безучастно наблюдать, как твой мозг заполняет рой мыслей, с которым никаких сил не было справиться, было чудовищно, немыслимо и непростительно.
  Черняги, как в прошлую ночь противостояния с мозгом, не было. То есть мысли не предлагали совершить суицид, не показывали трупы в черной, холодной воде нарочанского пруда, не грозили тюрьмой или внезапно выпрыгнувшей из торса печенью.
  
  Но от бездействия Александр Николаевич страдал.
  
  Страдая, Саша заприметил одну странность. Она состояла в том, что, пока мысли выстраивали ему картинки о понятном - о работе или отношениях с друзьями, или отношениях с недругами, все было хорошо. То есть плохо, конечно, было, но было хотя бы понятно.
  
  Но иногда начинались картинки, никак с жизнью Саши не связанные: два моряка под ручки раскачивают третьего, без штанов; огромные, с небоскреб, валящиеся костяшки домино; шевелящиеся обои; опера "Война и мир", с пляшущими пушками и одетыми в обтягивающие лосины гренадерами, все фрагментарно, за секунды. Иногда мозг останавливался по какой-то своей прихоти и делал развитие того или иного сюжета. А потом, когда в этом калейдоскопе становилось понятно, что это и есть тоннель, который ведет в мир снов, и вот-вот уже можно и нужно было в него, в этот тоннель, сладко, наконец, проваливаться, тело Александра Николаевича вздрагивало и просыпалось.
  Так повторилось уже более пяти раз, пока Бырынзило, наконец, не решил попробовать разобраться.
  Где-то он читал про это вздрагивание. Что-то вроде того, что мозг посылает импульс куда-то, к руке там, ноге или ещё какому нужному органу, чтоб проверить - не померло ли оно, тело. Функционирует ли? Ну, и если функционирует, натурально позволял всему остальному перейти в состояние сна.
  
  - Это что же ты мне, боженька, предлагаешь, - догадался Александр Николаевич, - Ты мне, боженька сны, что ли, контролировать, предлагаешь? В полном, предлагаешь мне, боженька, сознании в этот тоннель провалиться?
  
  Предложение было дельным и манящим - контролировать свои сны было хрустальной мечтой Александра Николаевича. У него даже пару раз зачаточно что-то получалось, но потом он это оставил, ввиду подвижности характера. И вот теперь господь Бог наш, Иисус Христос ему снова напоминал, что в мире имеют смысл не только мятые бумажки, которые получаются из плохих московских сериалов и автомобильных запчастей. А и кое-что ещё. Имеет смысл.
  
  - Так-так-так, - понимал Александр Николаевич, - я все понял. Так-так-так...
  
  А потом, измученный и совершенно разбитый, на какой-то минуте третьего, уснул.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило съездил на одно большое советское озеро в отпуск и совершенно себя там не берег. Другими словами, напивался пьяным все семь дней, что отвел себе для отпуска.
  Затем, когда уже вернулся в родной город, он лежал без сна в кровати и никак не мог заснуть до трёх часов ночи. С десяти вечера, в которые он лег, как обычно, до трех - срок немаленький. Почти целый рабочий день. Совершенно понятно, что Саша доволен этим не был и задумался, отчего это он не спит. По всему выходило, что не спит он оттого, что в голову к Александру Николаевичу непрерывно поступали мысли.
  - Надо же. Как все сбалансированно устроено в природе, - задумался одною из них Александр Николаевич. - Семь дней только меня не было в городе. Я лежал среди деревьев, воды, песка и травы. И почти ни о чем не думал. И вот нате. Наверстывает, природа. Наваливает и наваливает.
  Бырынзило посмотрел на часы и добавил:
  - Сука.
  Александр Николаевич поворочался немножко. Затем словил одну из мыслей из резвым галопом скачущей алы. Она была ему неприятна.
  - Ничего и не бывает, - возразил он мысли. - Не бывает у белой горячки нескольких стадий.
  
  Мысль ответила, что бывает, безусловно. Что некоторые при белой горячке с лопатой бегают за инопланетянами, которые оказываются потом милицейским патрулем. Это, стало быть, самая тяжелая стадия. Некоторые тихо, спокойно крокодилов с одежды снимают и с ковбоями разговаривают, которые к ним из окружающих шкафов выходят. А некоторые вот чувствуют, как у них сердце, к примеру, ноет, печень с почками болят, и так всё по очереди, сменяя друг друга. И бурление в животе на протяжении часа.
  Саша обиделся. В животе действительно кто-то проводил революцию, а может быть, даже уже и гражданскую войну. Хотя живот совершенно ни в каком месте не болел.
  - Хо-хо, - обрадовался этому поворотному факту Александр Николаевич, - так это же мой организм производит очистку просто, после загрязнения. Вот отчего и не болит. Очистка. Алкоголь, он, знаете ли...
  Знали. И телевизор, и компьютер, и телефон от шнура, который валялся на полу - все о вреде алкоголя прекрасно знали. Но про очистку бурлением совершенно ничего не слышали.
  - Ну, я же почти ничего не ем два дня, только пью, так ведь?
  Никто не ответил. Саша продолжил:
  - Так вот, почти ничего не ем. А воды пью тысячу, наверно. А может быть, и больше. Вот мой умный, светлый, любимый, исключительный организм сейчас ходит и все загрязнения промывает. А вода, - внезапно вспомнил Александр Николаевич одну просмотренную телевизионную передачу и тут же в восторге перевернулся на другой бок, - вода обладает поистине удивительными и до конца никем ещё не изученными возможностями и свойствами!
  Саша ещё немного подумал, теперь он почти не сомневался в том, что очищается. А живое, живое вообще не может без воды. Где вы видели такое живое, которое протянет хотя бы год без воды? Абсурд и профанация. Нет такого живого.
  Немного успокоенный, Саша засыпал. И снился ему Бог.
  Который спрятался в воде.
  
  10.
  Муха была старой. Она тщедушно и медленно передвигала лапками для того, чтоб переползти по столу, лицо её было сильно морщинисто, а в уголках губ навсегда застыла какая-то неудовлетворённость от жизни, какое-то осознание давным-давно неверно выбранного пути.
  Александр Николаевич Бырынзило наблюдал за мухой со своего кресла, немножечко раскачивался и думал о том, что писатель,- это сложнее, чем фотограф.
  Писателю нужно поймать, сфотографировать момент, а потом ещё передать его словами. Описать так, чтобы было понятно.
  - Ну вот хотя бы эта муха, - отвел наконец взгляд от неё Александр Николаевич. - Вижу же, что старая муха. А как передать, как?
  Бырынзило закрыл глаза и стал представлять, как эта старуха ест остатки икры на столе. Как беззубо, вяло шамкает, как икра впополам с её слюнями стекает на подбородок и как муха не замечает всего этого, от старости и бессилия. Она уставилась в одну точку и шамкает, шамкает, шамкает...
  
  10.
  Александр Николаевич раскачивался в своём кресле и с грустью осознавал, что совершенно утратил чувство юмора.
  - Вот хотя бы сало. Сало защищает тело от потери тепла, - просто рассуждал Александр Николаевич про сало.
  - А холодильник? Холодильник тоже защищает. Но уже сало и уже от тепла, - делал Александр Николаевич умозаключения.
  Любая Елена Григорьевна Степаненко на его месте здесь уже сочинила бы пяток шуток. А Бырынзило, как ни силился, не мог придумать ни одной. Он был зол и обижен своей неспособностью к очевидному.
  Потом Саша стал думать о фашистских фрицах с автоматами и в шапочках из фольги, тоже ничего путного выдумать не смог и потому, расстроенный, выпил подряд пять рюмок коньяку. А потом заснул.
  
  
  10.
   Александр Николаевич Бырынзило однажды смотрел на окно и размышлял о том, смог ли он жить мухой. Если бы ему оторвали крылья.
  Саша смотрел на окно, на муху на окне, на её оторванные крылья, на то, как она ползает. Вспоминал зачем-то свою жизнь.
  И понимал, что сможет.
  
  10.
  - А ведь жизнь очень похожа на детскую игру "лабиринт", - Александр Николаевич Бырынзило кушал лобио, но от внезапно посетившей его мысли остановился и даже отложил ложку. Он посмотрел в тарелку, где в задумчивости и соусе плавала фасоль, и подумал дальше.
  - Только дорожек, которые ведут к пункту "финиш", много, много больше. Чем одна. И совершенно понятно, - оторвал взгляд от фасоли Александр Николаевич и снова взял в руки ложку, - что и дорожек, ведущих в тупик, тоже в сотню, в тысячу раз больше!
  Саша откусил хлеба и стал его жевать. Зачем было брать ложку, чтобы откусить хлеба, Александр Николаевич не ответил бы и под пыткой.
  - И заканчиваются такие дорожки. Ну, тупиковые. Сухой надписью 1976- 2046 Ленская Наталья Семеновна. Например. Только вот этой вот надписью, и больше ничем.
  Саша снова стал кушать лобио. Он кушал и думал о том, что совершенно невредно было бы знать, куда ведет эта дырка. Что за надписью "финиш". Он совершенно точно помнил, что в детской игре "Лабиринт" перед надписью "Старт" была дырка. И, если правильно пройти дорожки, после слова "финиш" - тоже дырка.
  
  Бырынзило понимал, что лучше всего об этом справиться в собесе. Но опять куда- то подевался блокнотик с телефонами. Искать его сейчас, когда ещё дымилось лобио, было совершенно неуместно.
  А после обеда Александр Николаевич начисто забыл обо всем этом.
  
  10.
  - Поле должно давать картошку. Розовый куст - роз. - Александр Николаевич Бырынзило почувствовал некий диссонанс в словах, поискал, в чем ошибка в логике заключений, не нашел и отправился рассуждать дальше. Он немного забыл, с чего начал, потом сказал "а..." и продолжил. - Так вот: поле должно давать картошку, розовый куст должен давать роз, а баба должна давать детей.
  
  В небе над Александром Николаевичем догорали последние звезды. Бырынзило заметил, что дольше всех догорает звезда где-то бесконечно слева от него, и подумал, что это, наверное, и есть Большая Медведица. Потом он с горечью вспомнил, что Большая Медведица - это никакая не звезда, а созвездие. Повспоминал немного, кто же у них там в этом созвездии главный, подумал про Полярную Звезду, но уверенности никакой не испытал, а потому расстроился своему неловкому знанию основ астрономии.
  Расстроенный, Александр Николаевич зевнул.
  - Не обеды, не чистые полы и не цветки в горшках, - с тоской вспомнил Бырынзило свою мысль. - А детей. Обеды, знаете ли, я и сам могу.
  Саша почему-то обратился к кому-то, хотя решительно никто больше в комнате не присутствовал. Вне комнаты тоже обращаться было не к кому. Пешеходы так рано ещё не ходили, и даже его мимолетная подруга, так и не вспомненная звезда, уже, пусть и ненадолго - до конца светового дня - но умерла.
  Александр Николаевич искренне зевнул. Он в последнее время что-то мало спал по ночам. Потом Саша додумал, что, в сущности, обеды тоже можно. И чистые полы. И цветы.
  А потом заснул.
  
  10.
  Вот вы будете сейчас смеяться, а есть люди, лишенные фантазии. Да-да, -Александр Николаевич Бырынзило обращался к невидимой аудитории, он был пьян. - Они ведь не придумают, например, такого, что матушка наша, планета Земля, со всеми своими жителями отправилась в открытый космос, - тут Александр Николаевич икнул, - со всеми жителями. Да... Потому что решили жители, скажем. Узнать других посетителей этой Вселенной, - Бырынзило затушил сигарету, - Воочию. Наяву.
  Александр Николаевич устал размышлять, тем более, что он был совершенно пьяян.
  В полном соответствии с этим, он уснул.
  
  10.
  - Огромное, какое-то совершенно неразумное количество энергии я трачу на то, чтобы оценить и разобраться, прав я, или не прав.
   Александр Николаевич Бырынзило раскачивался в своём кресле и смотрел в окно. За окном сегодня передавали небо, майское небо с небольшой поволокой облаков. И это было очень красиво.
  - Никак не меньше половины всей своей энергии. Я попал в какую-то чудовищную созданную мозгом ловушку. Ловушку собственной правоты. В которую уходит мильён моей энергии - половина всех размышлений, половина всех моих усилий, половина всех моих эмоций, психической энергии, наконец!
  Бырынзило немного пошевелился в кресле. Кресло закачалось.
  Александр Николаевич решил предположить- а что будет, если вообще убрать эту категорию из сферы внимания. Просто считать все, абсолютно все свои поступки правильными.
  Саша затянулся сигаретой, вспомнил о том, что если бы не было грешников, этот мир был бы пресным, скучным, безынтересным, тягучим, и приторно-мучительным.
  - Ага, ага,- пробормотал сам себе Саша,- ничего. Совсем ничего страшного, если я буду считать абсолютно все свои поступки правильными. В конце концов, я буду делать это за ради того, чтоб высвободить, перенаправить это огромное количество энергии, которое уходит в этот разлом, в эту трещину, в никуда,- Бырынзило радостно ухватился за подвернувшееся оправдание. - Может быть, я мир хочу удивить. Написать ему что-то ценное, что-то прекрасное, что-то значительное. А как это сделаешь, когда ресурсы забиты всякой ерундой, причем программа с этой ерундой работает постоянно и постоянно жрет ресурсы, постоянно! Нужно обязательно её отключить.
  Александр Николаевич радостно заулыбался солнцу. Ему стало хорошо и благостно.
  Потому что он понял.
  Что он прав.
  
  10.
  Ну, вот и мудрость, а где же старость?
  - А впрочем, ну зачем мне старость, - размышлял Александр Николаевич Бырынзило, глядя в окно.
   Старость больна, бессильна и в карманах у неё лежит вареная в мундирах картошка. На всякий случай. Вдруг - голод.
  Александр Николаевич закачался в своём кресле. Он вспомнил, как много-много лет назад купил его, свое кресло. Как будто любовник, приходил к нему в магазин, прячась от взглядов продавцов. Гладил дерево и чувствовал его тепло. Как откладывал несколько месяцев деньги. Вспомнил, как тянул его пешком пять остановок, обняв, как несут ребенка.
  - Когда ж это было-то? - думал Бырынзило, покачиваясь. - А пусть будет сегодня. 10 апреля, - решил он. Фальшивый день рождения. Настоящего кресла.
  
  10.
  Если у нас солнце и луна.
  Ну, ночь у нас и день. С чего начались все эти пары. Мильярд лет назад.
  Александр Николаевич налил себе ещё пятьдесят коньяку. Посмотрел через бутылку в окно на луну, понял, что в ёмкости осталось всего-ничего и долил остатки в стакан.
  - А может, и три мильярда, кто их считал, те мильярды. Так вот все эти пары начались. Мужчина и женщина. Добро и зло, горячее и холодное, нули эти и единицы в ЭВМ.
  Александр Николаевич громко икнул. Ему стало немножечко стыдно. Но самую малость, он был один.
  - То в системах, где несколько солнц, - продолжил Александ Николаевич размышлять. - Где день и ночь не обязательны. То там, на тех обитаемых планетах. Там и мужчины с женщинами не пара. И горячее там с холодным не имеют смысла. А уж как ихние ЭВМ работают, и представить страшно.
  Саша поднял рюмочку и стал медленно-медленно, а, может быть, даже и ещё медленнее, пить коньяк.
  Надо было бы написать по поводу нескольких солнц в собес. Но Александр Николаевич вспомнил, что куда-то подевал свою любимую ручку. А другие не хотели писать то на жирном, то на грязном, а это так утомительно, найти ещё совершенно чистый лист, ай, в другой раз, вот найду ручку и тогда уж обязательно...
  
  10.
  Говорят, Господи, у тебя можно попросить бабу. Выпросить.
   Некоторые, Господи, говорят, что это у Вселенной можно выпросить, а не у тебя лично. Им так легче. Когда не у кого-то просишь лично. Кабутабы у скалы или у моря просишь. Или у неба. Вроде бы, никакого унижения. Тем более, если просить бабу.
   Александр Николаевич Бырынзило на минуточку остановился в своих изысканиях и трезво поразмыслил - а нужна ли ему баба?
   - Нет. Не нужна, - твердо решил он прямо вслух. Про себя же начал перебирать. Девочка, девушка, подруга, женщина, леди, тётя, телка, всё было как-то не то. В конце концов, Александр остановился на даме. Это было не пафосно, не чопорно, не пошло, все равно не совсем то, но что-то приближенное к.
   - Говорят, что можно-то можно. Но нужно её тебе хотя бы описать, Господи, - Александр Николаевич задумчиво почесал что-то у себя на груди. - В общем, смотри. Мне больше не нужно искреннюю, Боженька. Потому что это всё запутывает. Искренне и убежденно порой говорят такую чушь, что нет никаких сил. Да... Дай мне просто честную. Честную и открытую. Без конплексов. Это, стало быть, раз.
  Два, это красивую. Обязательно красивую.
  Бырынзило поковырял пальчиком подоконник, вспомнил, сколько ему лет, немножко застеснялся и изменил требование на "привлекательную". Внешне милую.
  Опять вспомнил, сколько ему лет, и попросил, чтоб без детей.
   Потом Саша заказал умную, чтобы любила с детства читать книги, тактичную, потом Бырынзило вспомнил о деньгах и попросил, чтоб она не была шмоточницей и бранзулеточницей, затем Саша попросил, чтоб не хабалка, датскую принцессу тоже не нужно, сделал Саша уточнение, у датской принцессы всё совсем как на параде, нам парады не нужны, парады - это очень утомительно, их даже смотреть не всегда интересно, а уж участвовать так и совсем караул.
   Когда Саша просил стройную, он посмотрел на свой живот и решил, что пусть будет просто не толстая, стройная, это уже чересчур. Стройная станет выгонять меня на мороз, рассудил Бырынзило, чтобы я бежал 4 километра, а я бежать 4 километра не люблю. Потом Саша спохватился о том, что чуть не забыл про чувство юмора - это обязательно, слышишь, Господи? - потом Саша подумал, что неплохо было бы, если б было у этой дамы много нереализованных желаний, чтоб у неё был двигатель внутри, у дамы, чтоб ей хотелось куда-то двигаться. Тут же Александр Николаевич додумал, что было бы вовсе неплохо двигаться с заказанным юнитом в одном направлении, то есть вписал в райдер "общность интересов".
  Здесь приключилась небольшая заминка - Бырынзило задумался о том, какие же это у него интересы - Боженька не любил халтуры. Саша осмотрел комнату, увидел на полу недописанные сценарии, на подоконнике оконченную, но пока ещё не поставленную пьесу, сказал "ага", потом сказал кому-то на небе "ну, ты понял" и снова оттолкнулся ножкой от пола, чтобы раскачиваться в кресле. Немножко застенчиво Александр Николаевич подумал про секс. Намекнул про эксперименты и чтоб ей вообще очень нравилась процедура. Потом Бырынзило решил, что он её должен обязательно за что-то уважать. И она его. Опять выходило халтурно, но тут уж он поделать ничего не мог, как ни тужился. Оправдался перед Господом тем, что слишком узкие рамки - это тоже не очень хорошо.
  - Я тебе сейчас закажу вот такие рамки, а ты возьми и отправь меня в Ташкент за такой дамой, потому что ближе никакой такой дамы нет, - зачем-то обиженно подумал Саша.
   Дальше Бырынзило стал мелочиться и собственничать - чтоб не изменяла, хочу, заказал; чтоб хозяйкой любила бы на кухне - а хотя бы и борщ! - но лучше, конечно, лобио; чтобы умела выглядеть, когда в обществе, чтобы в квартире было не грязно. А лучше чисто, продолжал мелочиться Бырынзило.
  Потом Александр Николаевич решил, что дама обязательно должна любить играть в подвижные игры: футбол, например малый теннис, бадминтон, посмеялся немножко над этим, вспомнил про Ташкент, немножко подумал, но вычеркивать не стал, это на самом деле было важно.
  В конце концов Саша устал, стал дремать и на прощание подумал о том, что пусть у дамы будет ещё хотя бы немножечко фантазии, чтобы она могла представить, как раздавать детям из карманов радугу или видеть свое отражение в небе.
  - Чтоб не алкоголик и не наркоманка была, а то знаем мы этих фантазеров, тесно им в мире, да, - подумал на прощание Александр Николаевич и уснул.
  Почти сразу ему приснилось, как он стоит на перроне, с чемоданом, в каком-то дурацком котелке, утирается, весь потный, платком, с перрона виден краями какой-то чудной грязный южный город, и с пронзительной ясностью Саша понял, что только что приехал в город Ташкент. В город хлебный.
  
  10.
  - Сейчас все приличные люди на фильмах помешанные, - думал, легонько покачиваясь в своём кресле, Александр Николаевич Бырынзило.- Да, да. Чего ещё делать. Одна машина стирает, другая утюжит, третья за ребенком присматривает. Еду можно купить в магазине, готовую. В ресторан сходить или в кафе. А если совсем приличный человек, так и домой заказать.
  Бырынзило подумал было о лобио, но мысль эта надолго не задержалась. Саша был сыт.
  - Ещё можно пить алкоголь. Но кино это не отменяет.
  Александр Николаевич налил себе рюмочку коньяку, выпил, зажмурился от удовольствия, которое побежало сначала куда-то вниз по горлу, а потом разом сделало его ближе, роднее и единённее с креслом. Потом он посмотрел за окно. За окном в луже стоял кинотаетр "Москва".
  - И я помешанный, да. Что мне ещё, кроме фильмов, делать?
  Александр Николаевич относил себя к приличным людям.
  - Есть фильмы интересные и неинтересные, - заключил единый с креслом от коньяка Александр Николаевич. Он стал вспоминать интересные фильмы и непроизвольно, в такт этому, по одному загибал пухлые пальчики. Потом ещё немножечко подумал и снова сделал постановление.
  - Интересные - это когда главный герой чего-то хочет. Добивается. Идёт к этому своему хочу. Ему надо. Двигатель в нём работает. Пламенный мотор,- вспомнил Саша песню из страны СССР. Налил себе ещё коньяку, выпил. Ставя рюмку, он задержал её над столом.
  Ему пришла вдруг мысль о том, что про себя фильм он ни за что не стал бы смотреть. Саше сделалось грустно.
  - Нужно пожаловаться в собес, - подумал расстроенный Бырынзило.- Что за произвол? Куда они там смотрят?
  Он поставил, наконец, рюмку на стол и снова закачался в своём кресле.
  
  10.
  Александр Николаевич Бырынзило в одну примечательную дату звонил всем знакомым и просил одолжить денег. Каждого просил столько, сколько ему по силам. Потом поздравлял с первым апреля. Забирал свои мольбы о помощи назад. Но на ус мотал.
  
  10.
  Александр Николаевич Бырынзило смотрел в окно и думал простую мысль о том, что если б все поступали по принципу "жить здесь и сейчас", то не было бы никакой литературы, поэзии, живописи тоже бы не было, хотя и черт, в целом, с ней, с живописью, думал не ценящий живопись Александр Николаевич, но не было бы же и синематографа! мультипликации! да вообе не было бы письменности никакой, догадался Бырынзило, если б все жили только здесь и только сейчас, почти совсем не было бы музыки, Сикстинской капеллы, бабы этой, что в Америке стоит и олицетворяет свободу, да я бы и про Америку, скорее всего, ничего бы до сих пор не знал, так думал Александр Николаевич, глядя в окно, и бубнел, и бубнел Саша, перечисляя всё то, чего бы не было.
  Кабы каждый был деловым и жил только здесь и только сейчас.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило придумал, что если б был он по роду профессии переводчик. Литературный.
  Он бы обязательно подсунул бы заместо перевода однажды свой роман. Или повесть. Или пиесу.
  И потом бы тихонечко посмеивался. Листая эту книгу. Или сборник. Или спектакль.
  
  10.
  Александр Николаевич Бырынзило смотрел в окно на вереницу грузовиков, вывозящих снег.
  Он думал о том, что топлива, которое тратят эти грузовики, вполне бы хватило на то, чтобы матушку нашу, планету Землю, перевезти немножечко поближе к Солнцу.
  - Это было бы очень богатое рациональное предложение, - подумал Бырынзило. Он отвернулся от окна, дотянулся до ручки, до калькулятора и, почесываясь, прямо на обоях стал рассчитывать экономический эффект. Когда Александр Николаевич закончил, уже нагибаясь почти к полу. Он понял, что богат. Сказочно богат.
  Осталось только написать в собес.
  
  10.
  Бырынзило Александр Николаевич смотрел в окно, раскачиваясь в своём кресле. За окном сегодня показывали большинство людей. Вчера и позавчера показывали то же самое. Поэтому Александра Николаевича посетила мысль.
  - Большинство людей, - мерно покачивался Александр Николаевич, перебирая пальчиками по пледу,- живет так.
  Бырынзило ненадолго остановился в кресле. Как Александр Николаевич останавливал кресло-качалку, он никому не говорил. Не оттого, что держал этот трюк в тайне. Просто никто не спрашивал.
  Он посидел, соображая, действительно ли так живет большинство людей. И большинство ли. И продолжил раскачиваться.
  - Если сумеют, - снова перебирал Бырынзило пальчиками по пледу, - тебя посчитать. Не укради. А если уж не сумеют. То тогда не украл. А заработал.
  Александр Николаевич подумал также, что было бы здорово, если б за окном показывали бы уже что-то другое.
  
  10.
  - А ведь, в сущности, чтобы напрочь избавиться от чувства страха, нужно всего-то помнить, что мы составляем одно целое. Ну, все живые на планете Земля. Капли океана.
   Александр Николаевич Бырынзило раскачивался в своём кресле. Совсем ещё недавно он размышлял о том, что кресла-качалки нынче стали стоить каких-то безумных денег, а потом перешел на более прозаичные мысли.
  - Доказать, что мы все одно - совсем просто. Вот если один взрослый мужчина ткнет другого мужчину шилом в ногу..., - где-то в глубине души Александр Николаевич ещё досадовал о таких ценах на кресла. Наверно, поэтому он был так жесток. - Нет, наглядней не так. Вот если одна женщина схватит за волосы другую женщину. И станет тянуть. То другая обязательно схватит в ответ. И станет тянуть. И через несколько минут первой женщине, если она, конечно, не дура, станет ясно, что она тянет за волосы саму себя.
   Александр Николаевич оттолкнулся ножкой и порадовался такому простому доказательству того, что все люди на Земле - одно целое. И что причиняя кому-то зло, ты причиняешь его самому себе.
  - Только это нужно Иисусом Христом быть, Иешуей Га Ноцри, - додумывал свою мысль Бырынзило, - чтоб каждую секунду об этом помнить. Что все мы - одно. Помнить - по поводу. И без. Даже чаще- без повода.
   "Да и какой может быть вообще повод, - Саша уже не раскачивался, он свесился со своего кресла и смотрел, можно ли чем-то заделать трещины, которые образовались в рассохшемся дереве. - Надо писать в собес. Пусть идут с проверкой. Куда это годится - три миллиона за кресло?"
  Очевидно, что щели заделать он не умел.
  
  10.
  - Скорее всего, - думал Александр Николаевич Бырынзило, глядя в окно, - самых лучших сценаристов уже давно используют всякие ФБР, ФСБ и ГРУ. Конструкторами возможных ситуаций.
  За окном шел строй суворовцев. Было раннее утро воскресенья и поэтому особенно хорошо было слышно, как разламывается тонкий, несмелый ещё осенний лед луж под их сапогами.
  - Ведь хорошие. А тем более, лучшие сценаристы. Ничего почти не сочиняют. Они моделируют.
  Ситуации. Только поэтому мы верим фильмам.
  Суворовцы зачем-то остановились прямо под окном Александра Николаевича. Ему стало неуютно. Он представил, что сейчас главнокомандующий этими людьми скомандует, чтоб суворовцы поснимали ружья со спин. Прицелились. И застрелили Александра Николаевича прямо в окно.
  - Ну, а если не додумались использовать. Так и дураки.
  Бырынзило посмотрел на ручку, на бумажку. Но в собес по этому поводу писать не стал.
  Пусть сами об этом заботятся. Не маленькие.
  
  10.
  Александр Николаеивч Бырынзило как-то смотрел фильм про боксеров. И в одном из моментов, когда он, согласно плану сценариста, переживал сопереживание, он шептал такой совет главному герою:
  - Слей кровь, ну додумайся до такого решения, слей кровь, всего двести грамм!
  Но нет, никто не услышал Бырынзило, Александра Николаевича.
  Потому что так устроен телевизор - ты всё оттуда слышишь, а в нём тебя - вообще никто.
  Ни одна живая душа.
  
  10.
  Если ты, Господи, дашь мне шанс на одну просьбу. Вот скажешь - проси, чего хочешь.
  Я попрошу тебя - дай мне навсегда, на всю мою жизнь, ощущение собственной правоты. Во всем.
  Я не попрошу тебя, Господи, быть правым. Потому что невозможно всегда и во всем таким быть. Я попрошу тебя просто ощущения этой правоты, просто ощущения и большего мне не нужно ничего.
  Бырынзило Александр Николаевич, перевернулся в своей кроватке, она раздраженно, даже задыхающееся как-то, заскрипела. Днём он прилег помигитировать, но нежданно-негаданно уснул. И теперь сон не шел. Шли какие-то бессвязные мысли и просьбы к Господу нашему, Иисусу Христу.
  - А с чего бы это только одну, - продолжал думать о вечном Александр Николаевич. - Ну только одну просьбу? Я же не богатств прошу и не бабу себе, чтобы навроде Клаудио Шифер. Или кто там сейчас заместо неё. А если так, то вполне можно и не одну, - постановил Бырынзило.
  - Ты, Господи, ещё вот что. Дай мне такое ощущение, что я занимаюсь важной и полезной работой. Что я не просто так, дай мне ощущение, перевожу кислород, свинину и зеленый чай. А что с пользой. Для какого-то неведомого, да и совершенно не важно для какого, дела. Это, стало быть, два.
  Бырынзило снова захотелось перевернуться, но он побоялся кровати.
  - Ну, а три, Господи, - нереализованное желание мешало плавному течению мыслей Александр Николаевича, и три долго не шло в голову.- Ну а три, Господи, - в задумчивости повторил он про себя. - А три - очень просто.
  Бырынзило додумался, ему сделалось радостно, теперь осталось только облечь мысль в слова.
  - Так вот. Даже если тебя, Господи, нет. И там, за бортом баркаса, меня будет ждать только пустота, когда спишь и не видишь снов. Так вот три - это дай мне такое ощущение, что ты всё-таки есть.
  Александр Николаевич зевнул. Сон, наконец, стал его одолевать.
  - И я не зря здесь выдумываю все эти обращения.
  Подумав так, Бырынзило уснул.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  3. Сверхзадача.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  10.
  
  Однажды Александру Николаевичу Бырынзило было невыносимо пусто и скучно. Это "однажды" длилось и длилось, пока один из гостей не сказал Александр Николаевичу, что девяносто процентов населения существует исключительно для оборота финансовых средств.
  Немножечко над этим поразмыслив и поглядев по сторонам на население, Бырынзило с этим согласился. Но, поразмыслив над этим ещё чуть-чуть, Саша с негодованием разглядел Бырынзилу , Александра Николаевича, среди этих девяноста процентов. И, кроме того, что ему было скучно и пусто, Александру Николаевичу сделалось ещё и обидно и мерзко от такого положения вещей.
  - Мне нужна СверхЗадача, - прошептал тогда несгибаемый Бырынзило.- Этим я убью сразу двух зайцев. Во-первых, разгоню скуку, - загнул пальчик Саша.- Потом: наполню чем-то пустоту. А также выйду, наконец, из этих позорных 90 процентов и перестану позорить фамилию.
  Александр Николаевич посмотрел на пальчики - зайцев получалось и вовсе три.
  - Тем лучше, -приободрился Бырынзило и стал тихонечко, так, чтобы не распугать мысли, покачиваться в кресле-качалке.
  На примете у Александра Николаевича сразу же возникло несколько сверхзадач. Основных выделить сходу можно было две: (1)жить вечно и (2)жить в абсолютной свободе возможностей. Обе они были разрешимы, и Бырынзило задумался над тем, можно ли ставить себе сразу две сверхзадачи. Почти сразу Александр Николаевич сообразил, что распыляться не стоит. Специальным постановлением было решено сверхзадачу ставить одну.
  Теперь предстояло выбрать главную по значимости. Здесь тоже не возникло больших затруднений: прежде, чем жить с абсолютной свободой возможностей, следовало научиться жить вечно.
  - Что же, - поставил некую промежуточную точку Бырынзило. - Поставить правильно вопрос и понять условие задачи - половина, почитай, решения. Итак.
  Итак, Александр Николаевич отдавал себе отчет в том, что немножко опоздал с открытием самого тезиса "вечной жизни". И что вся литература, которая этому представлению посвящена, занимает полку от Земли до (приблизительно, конечно) Марса. Но и среди писавших об этом, а уж тем более среди читавших сквозила некая неуверенность и бездоказательность основного положения. О том, что-де есть некая неведомая душа, которая из тела в тело путешествует. То есть предстояло Александр Николаевичу доказательство данного тезиса.
  - Дело совсем не пустячное, но выполнимое, - произнес Александр Николаевич вслух. Затем он решил перед таким важным мероприятием немного поспать и уснул.
  
  
  10.
  Как бывает со всеми задачами, в том числе и "сверх", самым главным препятствием на пути к её решению становится то, что совершенно невозможно понять её условие.
  - Например - "Жизнь", - Александр Николаевич Бырынзило заскрипел, раскачиваясь, на стуле. - Ну-ка, попробуй разбери, что нужно решить в этой задаче - "Жизнь".
  Перед ним на столе сидела кошка, Саша посмотрел на неё и решил немедленно привлечь кошку к обсуждению проблемы:
  - Вот у кошки, к примеру, все просто. Найти, что поесть. Найти, где поспать. Когда нужно размножиться - размножиться. Какие хорошие, милые и доступные условия задачи "Жизнь".
  Саша ещё раз, уже с меньшей любовью, посмотрел на кошку.
  - Нет, не то, чтобы я завидую, - не то, чтобы завидовал Бырынзило. - Но если у меня душа. И у неё - тоже душа. То почему кошка не думает, что она за свою душу кому-то что-то должна - а я думаю? Ну или по-другому - почему для кошки условия задачи "Жизнь" понятны, просты и оттого решаемы. А мне сунули такую задачу на восьми, кстати, листах, что я её читаю-перечитываю уже в который раз, и нет - не понимаю. Чего хотят, что именно я должен решить, например, не понимаю совершенно.
  Кошка оглянулась, посмотрела на Александра Николаевича, потом снова повернулась к окну. Было ясно, что хозяин брюзжит и что обсуждать сейчас с ним что-то - дело пустое и, очень даже может случиться, что и вредное.
   К ногам сверхзадачи действительно нужно было бросить все и заниматься только решением её.
  - Ну, если уж ты решил, что это твоя сверхзадача. А не чья-то другая, - вернулся Александр Николаевич к различиям между ним и кошкой. Он потянулся, зевнул, немножко захотел закурить, вспомнил,что не курит, и стал выбираться из своего кресла. Пора было поставить чай.
  Саша шел на кухню, перед ним шла кошка, и буквально по каждому движению, по каждому повороту головы и выдоху воздуха из легких было понятно.
  Что кошка несоизмеримо счастливей Бырынзило, Александра Николаевича.
  
  10.
  Однажды Александр Николаевич Бырынзило припомнил, что он хотел решить СверхЗадачу. Он сидел покачиваясь своём кресле-качалке, задумавшись, а как же её решить. Ничего путного не придумав, Бырынзило стал смотреть в окно.
  В окне было небо, в небе облако, а в облаке - Бог.
  Боженька в облаке сидел расстроенный и печальный . В последние годы круговорот душ во Вселенной нарушился. Потому что людей стало появляться слишком много и высвобожденных душ на всех не хватало. Не спасали даже резервы с других обжитых планет, как это случалось раньше. Войны и катаклизмы, которые там возникали, давали слишком малое количество. Была на примете одна планета с почти миллиардом. Которую должна была сжечь пролетающая комета. Но когда это будет, и не придумает ли этот миллиард чего эдакого, чтоб спастись - одному Богу известно.
  
  Боженька поправил белую бороду, потом расчесал её пятернёй и стал думать, как поправить положение. Бырынзило он не видел. А может- не замечал. В любом случае, попадаться на глаза опечаленному Господу не стоило, так что это было к лучшему.
  С одной стороны, можно было, конечно, насовать ещё этих обездушенных, с синдромами и паркинсонизмами. Но куда уже больше? Больше такого населения совсем не хотелось.
  Значит, придется мельчить, горько вздохнул Господь Бог наш, Иисус Христос. А мельчить души... Ну, это такое было занятие, которым Боженька заниматься не любил. Не любил, но что оставалось.
  
  Сначала Александр Николаевич Бырынзило, наблюдающий за Богом, занедоумевал - как, мельчить-то? А потом его озарило.
  Дело в том, что, как широко известно, души Богу нужны для Ощущений. Позитивных или негативных ощущений - не важно. Тот, кто беды не знал, тот и радости не испытывал. Без солнца нет тьмы, без осени- весны и так далее. А у Боженьки все эти ощущения перемешиваются, и так посредством своих душ он чувствует Вселенную, тоже её ощущает. Ага, ага, вспоминал Александр Николаевич то, что широко известно.
  Но души, домысливал он уже менее широко известную вещь, имеют свойство расти. Из жизни в жизнь, из существования в существование они, как сталактиты, чему-то все-таки учатся, что-то в себе перебарывают, что-то понимают и растут, какие-то медленно растут, какие-то быстрее, души. А мельчить, догадывался Бырынзило. Это вот эти вот большие, красивые, прекрасные глыбы разбивать на куски, снова упаковывать в тела и смотреть, что из этого выйдет.
  
  Иногда так выходило, что со всех этих мелких душ Ощущений набиралось горсть. Одна, скажем так, выходила профанация и бестолковость из предприятия. Потому что великие души - они и чувствовать умели, и ощущать по-другому, чем мелкие. Потому Боженька не любил мельчить. Но приходилось. А что делать, людей вон сколько. Не пропадать же им вовсе.
  Без.
  Души.
  
  Так Александр Николаевич Бырынзило с помощью Бога- или с Божьей помощью, он уже не помнил, как правильно- приступил к решению СверхЗадачи.
  
  10.
  Когда Александр Николаевич Бырынзило проснулся, для того, чтобы решать
  СверхЗадачу, ещё было темно. Часы показывали 5:55.
  - Какое хорошее время для начала, - вспомнил о своей заботе Александр Николаевич. Потом полежал ещё где-то десять минут и решительно приступил. Как лежал, так и приступил.
  Перво-наперво Бырынзило вспомнил о божьей, когда ему со всей очевидностью было рассказано, что душа у человека имеется и душа эта путешествует из тела в тело. Здесь было много неясностей и недоговоренностей - например, если душа выросла до сознания человека, может ли она после человека родиться стрекозой, положим, или носорогом? Здесь Саша совершенно не к месту стал вспоминать, что рог у носорогов вовсе никакой не рог, а слипшаяся щетина.
  - Факт,- отбросил с себя одеялы Александр Николаевич и потянулся. - И никуда против этого факта не попрёшь.
  Саша тут же устыдился тому, что отвлёкся от решения сверхзадачи и вернулся непосредственно к ней.
  - Как бы там ни было, человеком я однажды всё-таки вернусь, - сделал логический вывод из происходящего вокруг Бырынзило. - Значит, единственно, что мне требуется сделать, когда вернусь, - замедлился Александр Николаевич в рассуждениях, - это опознать себя сегодняшнего. Если я, скажем, вернусь мальчиком по имени Иона в 2082 году. То я должен буду узнать себя этого, что был я в начале двухтысячных лет- Бырынзилу, Александра Николаевича. Только и всего.
  Александр Николаевич встал с кровати и с радостью человека, решившего сложную задачу, немножко потанцевал нижний брейк.
  Потом Саша сел на полу с закрытыми глазами. И стал мигитировать.
  - Как же это я себя узнаю, не подумал, - вдруг как громом поразило во время мигитации Александра Николаевича. - В две тысячи-то, восемьдесят втором году? И записки-то, поди, все истлеют. И обращения на ю-тубе спилят. Оттого, что не смотрит никто, Саша загрустил. - Проблема.
  Раздосадованный, Бырынзило прекратил мигитацию. Встал и заходил, обиженно прицокивая, по комнате. Такой великолепный план по осознанию вечной жизни на глазах разваливался. Бырынзило ходил, прицокивал, качал головой, отвергая различные варианты опознания себя, снова ходил, снова прицокивал, потом вспомнил о том, что в ногах правды нет, сел в кресло-качалку, закурил, вспомнил, что не курит, помял так и не подожженную сигарету в пепельнице, откинулся на спинку и раздраженно закачался. На вечную жизнь надвигалась катастрофа. Расчеты никак не производились, и Александр Николаевич решил отвлечься. Поэтому он стал считывать надписи с корешков книг на своей полке. Гашек, Набоков, Булгаков, Довлатов, Фаулз, Пелевин, при чем здесь Пелевин, он ведь жив ещё, пронеслось в голове у Александра Николаевича, пронеслось, унеслось, дальше пошли корешки, названия которых он уже не воспринимал; Саша уже унёсся сам за этой своей мыслью, схватил её за хвост и стал мучительно, натужно, но прилежно, тянуть эту свою мысль обратно, мысль упиралась, но в конце концов у Саши получилось, он достал её и, обессиленный, повалился на песок. Потом Бырынзило глянул на мысль и обомлел.
  - Памятник, - понял Александр Николаевич. - Нет. Даже не памятник - маяк. Я должен построить себе маяк,- лихорадочно с блеском в глазах вообразил Бырынзило, - на стотыщ свечей маяк! Чтоб пробивался сквозь толщу времени, от этого две тысячи моего десятого, до аж 2082!
  Саша быстро, пока был запал, сел и вывел на листке бумаги: "Безотчетный период". Роман с картинками.
  Бырынзило взял кончик ручки в рот и написал предисловие: "Книга посвящается мальчику Ионе, который родится в 2082 году".
  
  Первый шаг к бессмертию был сделан.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"