Егоров Виктор Алексеевич : другие произведения.

Прощай, война. Донбасс, южное направление, 2019 год

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это одновременно и отдельный рассказ, и заключительная часть документальной повести "Люди войны", которую я написал в 2017 году. Главный герой - тот самый Амур, он же Скрипа, он же - Виктор Саныч.

  День первый.
  
  Комната, стол, два стула, тумбочка с электроплиткой и кровать. Хозяин объясняет гостю, то есть, мне, показывая на мебель:
  - На кровати для тебя полотенца, простыни, наволочки, пара одеял - не замерзнешь. Кусок мяса на столе - утром достал из морозиловки, когда оттает, будем на тумбочке суп варить. Располагайся.
  - Стулья какие-то незнакомые. Новые? - спрашиваю Саныча.
  - Взял в штабе. Ты же те разломал вдребезги.
  
  Два года назад подо мной действительно у одного из стульев отлетела железная ножка, после чего я много дней сидел на "трехногом", старательно удерживая равновесие. Но однажды все же упал с него, брякнув головой по древесно-стружечной спинке кровати. Саныч этот случай не забыл.
  Достаю из походного вещмешка литровую бутылку виски, которую купил в дьюти-фри на границе, и ставлю её на стол рядом с чайником.
  - Может, и не понадобится, но традицию решил не нарушать, - объясняю, почему купил именно виски.
  
  Два года назад Саныч, давая мне инструкции, просил не забыть прихватить на границе безпошлинного "вискаря". Я тоже кое-что не забываю.
  Саныч взял плоскую бутылку, похожую на вертикальный стеклянный ящичек литрового объема, покачал батл в руке и сказал:
  - Будем бороться.
  И тут же отвинтил пробку.
  
  На столе не было рюмок, только большие чайные кружки и один высокий стакан из тонкого стекла для сока. Он плеснул в него граммов сто пятьдесят желтоватого шотландского "сока".
  - Мне не надо, я не буду, - поспешно говорю ему, потому что он уже нацеливал горлышко на чайную кружку.
  - Не будешь от слова совсем?
  - Совсем.
  - Правильно, - он ставит бутылку на стол, но стакан с виски продолжает держать на весу, - делай чай, я подожду, вон пакетики.
  
  Точно, за банкой, в которую воткнут "букет" из разномастных вилок и ложек, притаилась пачка "Высокогорного". Включаю чайник, слушаем вместе нарастающий шум его ворчания, вода забулькала, чайник трясется, щелчок, из носика пар, наконец-то можно наливать. Бросаю в кружку два пакетика и поднимаю свой "бокал".
  
  - За тебя! - он наклоняет длинный стакан к губам, и я вижу, как желтый "сок" течет в стеклянной прозрачной трубе к его голове и быстро исчезает внутри неё.
  - За тебя! - тоже делаю большой глоток и обжигаю кипятком внутренности своей головы. Пакетик подплыл к губам и ошпарил их дополнительно.
  - У-у-у! - оба одновременно шумно выдыхаем, как положено "после первой".
  - Сейчас стол накрою, - Саныч пошел в коридор, где стоит холодильник. Возвращается с тарелкой, на которой лежат пластики сыра и кружочки колбасы. Снова уходит и приносит три яблока и миску с конфетами.
  - Порядок, - он вновь садится за стол напротив меня. И только теперь закусывает кусочком сыра.
  И я разворачиваю фантик "на закусь".
  
  Молчим. Хорошо нам. У меня закончился перелет из Тюмени в Ростов-на Дону, позади Таганрог, переход границы. Я опять в прифронтовом поселке Безымянный, опять в той самой комнате, где жил в январе 2017 года: на втором этаже одного из коттеджей бывшего заводского санатория "Александрия".
  
  А у Виктора Александровича, отчество которого как нельзя лучше подходит к названию санатория, первые утренние минуты расслабухи - он привез меня от "ноля" на камуфляжной "Ниве", позади сорок километров по территории Донецкой республики. "Нолем" тут называют нейтральную полосу между пограничными пунктами пропуска. Ему рулить больше не надо и можно позволить себе стакан "сока".
  
  Я еще в машине почувствовал, что трястись по дороге и вилять между дырами в асфальте - не самое приятное занятие для него в это утро, но старался тему похмелья не развивать.
  - Некоторые дыры свежим асфальтом заделаны, значит, дорожные служба появилась, да? - обращал я его внимание на внешние факторы во время поездки.
  - Да, появилась, - не очень красноречиво поддерживал он общение.
  - У тебя "Нива" другая, а та, белая, ей всё, конец, да?
  - Да. Кончили ей. Из неё дуршлаг сделали.
  
  Помню, он прятал ту белую "Ниву" на окраине поселка Коминтерново, где проходила линия соприкосновения с позициями украинского батальона "Азов", чтобы её не было видно наблюдателям противника, но под минометный обстрел она все же попала несколько раз, и через дыры в боках и крыше еще два года назад можно было с водительского сидения разглядывать небо и окрестности.
  
  Новая "Нива" была отнюдь не нова: внутри всё разломано и повсюду болтаются провода, а пассажирская дверь закрывалась на щеколду. Вот не вру: прикручена самая настоящая щеколда, такая, как в деревне на калитках раньше ставили. Садишься в машину, дверь рукой к кузову прижмешь, пальцем железяку двинешь - закрыто. Если надо открыть, железку пальцем обратно - выходи. Я быстро разобрался с "системой замка", у меня в детстве на воротах во дворе такая же была.
  
  Сидим, курим. Саныч распахивает окно настежь. Хорошо, что я кроме пальто еще ничего не успел снять, но шапочки на голове уже нет и ботинок "соломон" на ногах тоже - по ногам дует, холодит, хотя на улице плюс четыре, можно сказать, весна, последние дни января. Здесь весна - в январе.
  
  - Может, по очереди курить будем, тогда окно чуть прикроем, а то меня сдувает, - напоминаю Санычу, что я боюсь сквозняков.
  - Воздуху мало, не хватает, лучше пальто накинь.
  Ладно, потерплю. Докурили, проветрили.
  - Окно прикроем? - спрашиваю.
  - Пусть открытое будет.
  - Так дыма же нет.
  - Не в нем дело.
  - А в чем?
  - Сосуды. Шунтирование мне делали, сознание потерял, повезли в Донецк на обследование. Там и делали. Теперь всё нормально, но воздуха постоянно не хватает.
  
  Больше я ни разу не просил его прикрыть окно. Надел вторые носки и свитер. Спал потом тоже с открытым окном.
  
  Жилой номер у Саныча в "Александрии" - двухкомнатный. Его личные покои - в большой комнате, я в неё без приглашения не захожу вообще. А маленькая - "позиция" для гостей. Когда его друг детства Сережа приезжал и поступал тут на службу в армию, он тоже на позициях в маленькой комнате долгое время обитал. Но это было давно, до шунтирования, тогда еще ночью зимой Саныч мог спать с закрытым окном.
  
  - Где Сережа, как он?
  - Вернулся домой, под Красноярском бурильщиком работает. Фотки присылал: тайга, шашлыки. Пишет, что больше сотни тысяч в месяц зарабатывает.
  - Неплохо.
  - Конечно, неплохо. Здесь столько не заработаешь.
  - Другие ребята как, живы?
  - Кто?
  - Командир полка.
  - Утес? Жив. Утром докладывал ему перед тем, как за тобой поехать. Он по тебе в курсе.
  - Разведчик Сема?
  - Жив, разведкой руководит в полку.
  - Ротные Белый и Боксер?
  - Боксер уехал. Белый здесь, тоже утром созванивались.
  - Алик, Бульба - саперы твои, как они?
  - Бульба уехал. Алик здесь, с глазом, правда, у него проблема.
  - Ранение?
  - Подрыв. Глаз спасали, как могли, ко всем врачам возили. Сохранили, но зрение на один глаз - никакое.
  - А Джордж, командир роты, у него как дела, я полгода назад читал на сайтах, что он во время минометного обстрела был тяжело ранен в ногу?
  - Джордж комбатом стал - батальоном командует. Удивляюсь, как врачи смогли ему ногу сохранить. Разворотило её - ужас. Спасли, ходит. Улыбается, как всегда. Вот характер у человека, я бы, наверное, такое не вытерпел.
  - Он, Саныч, моложе, он - молодой.
  - Ну, так оно, - Саныч, который в молодости "вытерпел" два тяжелых ранения в Афгане, со мной согласился.
  - Джордж, кстати, живет прямо над нами, - Саныч встал, подошел к окну, высунулся на полтуловища наружу и крикнул вверх: "Даша, Джордж дома?". Сверху прозвучал женский голос, но я не разобрал слов.
  - В больницу поехал, нет его пока, - Саныч вернулся к столу.
  - Даша - это супруга?
  - Это не просто супруга, это - таких женщин больше нет.
  
  Саныч приподнял стеклянный "сундучок" с виски и плеснул себе новую порцию. Я подкипятил по-быстрому чая. Выпили.
  
  - Отвезли мы Джорджа в Донецк. Он - ну всё: огромная потеря крови, ноги, считай, нет, сознания тоже. Она за ним. Сняла квартиру и месяцами от него не отходила. И детей продолжала в школу водить, учить, задания на дом брать, если уроки пропущены. Сшили Джорджу сосуды на ноге, остатки костей скрепили, пришло время пересадки кожи делать. Она говорит врачу: берите кожу с меня. Врач ей: ваша кожа ему не поможет. Она: поможет, я его люблю. Тот: вы меня не понимаете, нужна кожа родственников, а вы биологически для него - никто. Она того доктора чуть не задушила у него же в кабинете. Потом поняла, о чем речь, извинилась. Приезжает сюда, рассказывает о Джордже, об операциях многочисленных и знаешь, расстроенная такая, мне говорит: "Представляете, Виктор Саныч, оказывается, я - никто". Вот так Дашу слово "никто" зацепило. На генном уровне супруга - не родственник, но что бы мы, мужики, делали, не будь у нас таких "никто".
  
  Молчим, осмысливаем сказанное. Каждый что-то про своё и о своих в голове "катает". Саныч задумался глубже, чем я, поэтому появилось время осмотреться. На стенах те же самые две картины: на одной морские волны и чайки, на другой - чайки и морские волны. Нравятся, наверное, эти картины ему, он же начинал службу на Камчатке, потом на всех океанах побывал, правда, не как военный, а как любитель подводных прогулок. Знаток подводного мира Дальнего Востока и побережья Новой Зеландии. А поселок Безымянный - он же на краю Азовского моря, бывший курорт. Честно говоря, Витя считает Черное море - лужей, а Азовское море - каплей. Но волны и чайки - в ста метрах от окна. Горизонт морской: тонкая линия с чуть заметным изгибом, над которым плывут облака. Ни крыш, ни кустов, ни деревьев. Чистая линия.
  
  - Летом приезжали отдыхающие? - спрашиваю.
  - Полно. Представляешь, каждый день автобус ходил Донецк - Безымянное. Впервые. Я столько туристов никогда еще не видел.
  - Мир возвращается?
  - Что-то типа того.
  
  Разглядываю дальше. Кровать заправлена красивым покрывалом, а раньше просто одеялом старым красного цвета прикрыто было. На батарее тряпочки сушатся, перчатки резиновые висят, ковер в центре комнаты появился, пол блестит, на нем ни одной крошки. А в прошлый раз мусор из всех углов торчал, я даже пару раз брал в руки веник, чтобы хоть немного его по углам растолкать. Раковина сияет, на зеркале ни пылинки.
  
  - Ты что, генеральную уборку делал? - опять задаю вопрос.
  - Девчонок из хозчасти попросил, говорю им: ко мне друг приезжает, помогите прибраться. Они пылесос притащили, порошки всякие. Полдня тут возились - все отдраили. Потом за стол и бутылку на стол. Я им говорю: не буду, точно так же, как ты. А они: будешь. И не ошиблись.
  - Слушай, Витя, а "Сталин" жив? Телефон тот, который голосом Сталина говорит?
  - Жив.
  
  И надо же, вот не первый раз у меня так: подумаю о ком-нибудь, что должен позвонить, и точно - именно этот человек и звонит.
  От окна, где на подоконнике лежит мобильник, раздается знакомый мне голос, два года его не слышал:
  - Дорогой товарищ, возьми, пожалуйста, трубку, Сталин просит.
  Саныч берет трубку и отвечает "Сталину":
  - Да, здесь, вернулись, нормально.
  
  Я, естественно, не понимаю, о ком речь, но уверен, что не обо мне. Когда разговор закончился, и Витя положил мобильник на подоконник, сижу, жду: захочет, введет меня в курс дела, не захочет, значит, не надо меня в него вводить.
  - Гребля с плясками какая-то начинается, - говорит он, произнеся слово гребля без первых двух букв.
  - По какому поводу?
  - Группа моих ночью работала. Что-то у них там случилось. Просят завтра в штаб приехать и доложить.
  - Так мы и так в штабе находимся, куда тут ехать докладывать?
  - В Новоазовск, там теперь штаб. Начштаба звонил.
  - Это же двадцать километров отсюда...
  - Два года назад, 9 мая, нас здесь расхерачили, пара снарядов прямо в штаб попали. Как тогда перенесли, так там и остался.
  - Поздравили, получается, вас тут?
  - Поздравили. Никого, правда, не зацепили, но мы тут хорошо побегали в честь праздника.
  
  Только он закончил свою фразу, как от окна опять просьба зазвучала: "Дорогой товарищ, возьми, пожалуйста, трубку...".
  
  - Да, здесь, где-где, в "Александрии" я, в "А-лек-сан-дри-и", - на повышенных тонах повторил он кому-то. Потом опять односложно: нормально, нормально, нормально....
  
  В голосе у Вити появились нотки раздражения. После окончания разговора он бросил мобильник на подоконник.
  
  - Всё нормально, Витя? - я начал тревожиться.
  - Да ни хрена не нормально. Жопа. На нашем участке патруль ОБСЕ торчит. Из штаба корпуса звонили, моя группа стрельбу устроила.
  Витя нащупал, не глядя, одной рукой "Сталина", поднес его к глазам и сам стал жать на кнопки телефона:
  - Ваня, докладывай еще раз, что у вас там случилось?
  Пауза, он слушает доклад.
  - Так, Ваня, иди к черту. Что у вас там случилось?
  Пауза, слушает.
  - Ваня, иди к черту. Скажи по-человечески, что произошло?
  Слушает.
  - Все живы?
  Пауза.
  - Спасибо, Ваня.
  
  Вижу, Витя как бы успокоился. Догадываюсь, что разговаривал он с командиром роты саперов. Я был в 2017 году в этом подразделении, хозяйственный такой командир: оружейка, столовая, баня - всё для солдат было сделано по-человечески, добротно, уютно и на первое в обед аж два вида супа, а котлета размером - почти что с миску величиной.
  
  - На той стороне гребля с плясками случилась или на нашей? - спрашиваю осторожно, потому как не шпион и не охочусь за военными тайнами.
  - На нейтральной. Он мне никогда не врет. Перестрелка была. Мои ребята выполняли задание, их заметили. Все целы. Что они там в штабах так всполошились? Каждого выстрела ссат - перемирие. Нам стрелять нельзя. По нам - можно.
  Витя взял в руку стеклянный "сундучок". Выпил, не дожидаясь, когда я следующую порцию чая замохорю.
  - Ты на границе кому-нибудь что-нибудь говорил? - спросил он меня и как-то чересчур прямо стал смотреть мне в глаза.
  - Ничего не говорил, только на вопросы отвечал.
  - На какие?
  - С какой целью пересекаете границу.
  - И что ты ответил? - Витя не отводил от меня взгляда.
  - В гости.
  - К кому в гости, не говорил?
  - Нет. Меня и не спросили, к кому. А к чему этот допрос, Витя, меня разве кто-то из звонивших упомянул?
  - Тебя - нет, но это из штаба корпуса был звонок, из Донецка.
  - Интересуются греблей?
  - Сам не пойму. Им все и всё уже доложили. Зачем-то именно меня ищут. Где я, с кем я. Я подумал, может, тебя за кого-то приняли.
  - За генерала? Есть в России генералы с такой бородой, как у меня?
  - Есть, - Витя усмехнулся, - в России всё есть.
  Время быстро добежало до обеда. Я ткнул пальцем в кусок мяса на столе, сверху он уже стал мягким.
  - Есть хочешь? - заметил Витя мое движение.
  - Не особенно, но пока сварится, еще час пройдет.
  - Варить буду я, - определил Витя, кто сегодня командует на кухне, - а пока возьми чего-нибудь из холодильника, я для тебя всё купил.
  
  Ладно, мясо можно отодвинуть подальше от рук на столе. Зная, что Витя включает плитку примерно раз в неделю, суп мы будем есть еще не скоро. Он и раньше никогда не ходил в столовую и редко закупал продукты в магазине. А сейчас ему врачи посоветовали срочно сбросить килограммов двадцать веса - сброшу-ка и я пару килограммов.
  
  Из окна послышались детские голоса, причем, много и разных: как-будто в детском саде группа на прогулку вышла. Раньше я тут никогда не слышал детских голосов и никаких детей не видел. Откуда детишки? - подхожу к окну.
  Девочки и мальчики школьного возраста, девочки и мальчики детсадовского, кто на роликах, кто на самокатах, один малыш на крохотном велосипеде, вижу - и мамаша с коляской тут же.
  
  - Витя, у вас что, в "Александрии" детский сад открыли?
  - Это наши, - он тоже встает и походит к окну, - семьи офицеров. Видишь, девочки две - это Утеса. У его супруги теперь такая военная обязанность: утром всех детей в школу отвезти, в обед из школы. Значит, уроки кончились, привезла, пообедали и высыпали все на улицу. Парнишку вон того видишь, это Никита, сын Джорджа, необыкновенный мальчишка. Садись, про Никиту расскажу.
  Мы возвращаемся за стол, шевелим "сундук", колбаску и конфетку.
  
  - В прошлом году на 9 мая администрация поселка решила школьный праздник подготовить: песни, художественные номера, спортивные соревнования. Гляжу, все на репетиции, а Никита один тут гуляет. Я подхожу к нему: ты почему не на репетиции? А меня не взяли. Почему не взяли? Я ничего не умею, он мне отвечает. Но такого не может быть, чтобы ребенок совсем ничего не умел. Скажи мне, Никита, говорю ему, что ты можешь сделать такое, что никто не сможет? Только на турнике подтягиваться. Сколько раз подтягиваешься? Триста раз. Сколько-сколько, Никита? Триста раз. Я его за руки и к директору школы: вот, мол, отличный номер для спортивного праздника.
  И что ты думаешь, он же главным героем праздника стал. Представляешь, сотня родителей, учителя, солдаты, дети, и вот выступает Никита. Подтягивается на турнике ровно триста раз, все хлопают. Глава поселка спрашивает у него: а еще можешь? Никита говорит: соку дайте попить. Дали. Он опять подтягивается, мы со счету сбились. Дети считали хором, чуть не до ста насчитали. Герой! Я к Джорджу: ты где его так натренировал? Дома. Ну, над нами, вон там, над потолком, - Витя показал пальцем вверх.
  
  Забавный, конечно, случай, но я сразу подумал: 9 мая 2017 года - обстрел "Александрии". 9 мая 2018 года - детский школьный праздник. Неужели за год так сильно поменялась психология родителей в прифронтовом поселке? Ведь, опасность нового обстрела все равно и была, и есть.
  
  - Школа - не штаб, - объяснил мне Витя, когда я заговорил об опасности подобных детских мероприятий, - там дети общие, и военных, и не военных, и тех, кто пророссийский, и тех, кто против нас. Школу не тронут, не та уже война. Это вообще, не война. Над нами украинских беспилотников летает больше, чем воробьев. Ну и что? Чтоб ты знал, отсюда люди за покупками ездят в украинский Мариуполь. Да, ходит автобус. Кто-то и в поликлиники туда ездит, кто-то за пенсией. На позициях Алик, Бухта, другие парни. Помнишь Бухту?
  - Нет.
  - Его ранили до твоего приезда. Так вот, Бухта после ранения вернулся, и он не один такой. В автобусах одни, а на позициях другие. Мы, уставшие отступать.
  - Вы разве отступили? Линия позиций изменилась? Где, в каком месте?
  - Это выражение такое, оно о нас - уставшие отступать. Понимаешь, в 15-м году я на что-то надеялся, не только я, все мои ребята тоже, вообще, все в полку. В 16-м еще надеялись. В 17-м уже почти не надеялись. А теперь - тупик. Надеяться больше не на что. Помнишь, мы с тобой по дуге около Саханки носились два года назад?
  - Где ты меня просил наблюдать, не летит ли к машине "красный огонек"?
  - Да. Так больше я по ней не езжу: снайперы всю дугу насквозь простреливают. Окопы там же, где и были, позиции там же, но мы теперь - уставшие отступать.
  - Скорее, просто уставшие. Два года ни туда, ни сюда. Но это же хорошо, Витя, это же почти мир.
  - Не зли меня, - мой собеседник воспринимал слово мир совсем не так, как я. В голосе Вити не было розового благодушия.
  - Мы всю осень несли самые большие потери по фронту от огня их снайперов. Каждый день. В декабре они наступление готовили, ну, мы думали, начинайте, посмотрим, кто где будет стоять после вашего наступления. 14 декабря слышим - наступления не будет, перемирие, наверху между собой о чем-то вась-вась, а мы - продолжайте сидеть, где сидели. И чтобы тихо было, и чтобы ни одного выстрела.
  - Действительно, Витя, целый день окно открыто, а я не слышал ни одного артиллерийского выстрела. Ниоткуда, ни с какой стороны.
  - Запрещено совсем от слова совсем, - он этой фразой подчеркнул, что артиллерия действительно перестала применяться даже с дальних секретных позиций.
  - И автомат у тебя из коридора исчез..., - вспомнил я, что не увидел оружия в привычном месте.
  - Ага, и пистолет скоро исчезнет. Да я и так его уже с собой не беру. Тут комедия вместо войны начинается. Смотрят мои ребята, вэсэушники ходят по своему полю в открытую, даже не прячутся. Что делать, стрелять в них или не стрелять. Потом бац, у них один подрыв, другой. На своих же минах подорвались. Мне ребята докладывают: уносят смельчаков. И стрелять не понадобилось.
  Другой случай. Идет по дороге вооруженный солдат с той стороны. Странно так идет, от колеи к колее качается. Смотрим, что он собирается делать. Автомат за спиной болтается. Он подходит и метров за пятьдесят кричит: "Я пришел вас убивати!". Мы поняли: он пьяный в стельку.
  - Ну?
  - Что, ну?
  - Дальше что тот солдат делал?
  - Подошел и гутарить начал. Сдали его в комендатуру и всё, не знаю, что он там дальше делал.
  - Перемирие, - подвел я итог рассказу об этом случае.
  - Алкоголь - яд, - Витя сделал свое заключение и посмотрел, сколько "яда" осталось в плоской бутылке.
  
  Там было меньше половины. Он сделал глоток и продолжил:
  
  - Я тебе не дорассказал про этого, который нас убивать приходил. Нам пришлось рапорты писать, при каких обстоятельствах мы пленили военнослужащего украинской армии. Типа, где и как "языка" брали. Он-то ничего не помнил или сделал вид, что не помнит. Я, мол, был в карауле и оказался в плену. Оглушили, утащили. Ребята мне говорят, надо было застрелить его, когда он кричал, что убивать пришел. Он же с оружием был, легко объяснить, почему открыли огонь. Я ребятам говорю, что пленных не расстреливают. Я никогда никого не расстреливал, даже в Афгане, даже когда ловили того, кто фугас поставил, и наш БТР подорвался. Короче, написали десять объяснительных.
  Понял, какая сейчас война? С объяснительными.
  И россиянские командиры стали приезжать - их сюда, наверное, за проступки или за преступление какие-то в качестве наказания посылают, чтобы из армии не увольнять. Вообще никакие. А тут с полгодика посидят в штабах, типа в зоне боевых действий побывали, возвращаются героями.
  Какие боевые действия? Праздник спортивный у школы провели? Им же на "передке" запрещено появляться, да у них и желания нет. Отсидеться и назад - вот и всё желание.
  Один мне тут начал заявлять, что мы сами живем тут в санатории. Я ему говорю: слушай, командир, я уже трупов наших ребят видел больше, чем у тебя выслуги лет. Ты отчет посмотри о нашей работе. Он: какой отчет? Я ему дал. Замолк сразу.
  
  - Какой отчет? - я задал этот же вопрос.
  - На холодильнике бумаги лежат, принеси их сюда.
  
  Приношу шесть листов. На каждом по установленной форме цифры и координаты.
  
  - Графу "итого" найди, - советует мне Витя.
  
  Нахожу, читаю вслух: "Итого: противопехотных мин - 4700 штук, противотанковых - 5600 штук".
  
  - А каждая противотанковая весит 9 килограммов, и её надо тащить ночью ползком. Заметят, обстреляют. И так ночь за ночью. Вот он бы в этом санатории побывал., - прокомментировал Витя моё чтение вслух.
  
  Цифры в отчете шокируют.
  
  - Витя, - говорю, - это же всё лежит теперь в земле...
  - Да, это - ужас, - он понял, о чем я подумал но говорить продолжал о своем наболевшем:
  - Другой прилетает. Молодой, мне в сыновья годится, и обращается ко мне на ты. Ты что тут за семейственность развел, у тебя старшина в роте - жена сапера. Старшинами жен своих ставите, скоро жен комбатами сделаете. Я ему говорю: сынок, во-первых, я в два раза старше тебя. Во-вторых, ты об этой жене хоть что-нибудь знаешь? Нет, отвечает. Так знай, эта жена под Дебальцево на себе раненных вытаскивала, она два десятка ребят спасла, она каждую банку сгущенки, если останется, детям в Красноармеском отдает, её все жители знают и уважают.
  
  - Лена? - вспоминаю я девушку, которую видел в поселке Красноармейский.
  - Лена, жена Алика. Тут этот россиянин затих и ко мне вообще больше не подходил. Потом его обратно отправили.
  
  Один только в последнее время у нас был нормальный, он сразу из Сирии к нам. Запрещено, не запрещено, поехали, говорит мне, на позиции, хочу своими глазами обстановку увидеть. Выбрались мы в одном месте в зону прямой видимости. Сколько метров до их позиций? - спрашивает. 400 метров. А что там за поселок вдали виднеется? Широкино, говорю, оно было нашим, но мы его отдали по Минским соглашениям. А где наши самые передовые позиции? - опять меня спрашивает. В семидесяти метрах от противника вон на том холмике. Простреливаются все позиции - говорит.
  Какие винтовки у снайперов противника? - еще вопрос у него. Американские с дальностью прицельной стрельбы три километра, отвечаю. И человеку всё стало ясно. Обстановка на карте - одна картина, а лежа посреди ровного поля - картина становится гораздо понятней.
  
  - Поэтому ваши снайперы по-прежнему постоянно выходят на работу. Для них война продолжается?
  - Для них, да. А вот, кажется, их машина пришла, - он выглянул в окно. - Точно, снайперы с войны вернулись.
  
  Подхожу к окну, внизу из кузова грузовой машины с тентом выпрыгивают на брусчатку санатория солдаты с оружием. Их пятеро, молоденькие, но один, долговязый сутулый и с седой щетиной - ему далеко за сорок. Именно у него винтовка с длинным стволом, укутанным в толстый маскировочный чехол. Он и из машины не прыгнул, а с трудом спустился, держась рукой за железный борт.
  
  На ногах у всех сапоги, от которых на брусчатку отваливаются комки грязи. У сутулого снайпера на ремешках висит сзади утепленная сидушка, чтобы не на мокрой холодной земле сидеть часами и ждать "цель".
  
  К приехавшей снайперской группе подходят люди из штаба, но каких-либо слов об удачной "охоте" я не слышал. В душе почувствовал, что не хотел бы их слышать и не обрадовался бы им.
  
  Витя никак не отреагировал на приезд группы: не здоровался с ними из окна, как он часто делает, когда видит знакомых внизу, не махал им рукой. Может, он никого из них не знает, хотя живет рядом с их коттеджем. Тут много тех, кто не спешит знакомиться, и Витя к этому давно привык.
  
  Он "заходил" сюда в 2014 году с группой "Вымпел". И штурмовал Широкино. И знал в группе только одного бойца, того, который служил когда-то в его роте в Афгане.
  
  Часа через два я вновь увидел сутулого снайпера во дворике санатория. Он был в обычной повседневной военной форме, в туфлях, побрит, причесан. Выглядел моложавым дядечкой, как многие другие. Ни за что не догадаешься, где и кем он "работал" несколько часов назад.
  
  - А где тот командир, который из Сирии, здесь, в Донецке, в Ростове? - вспомнил я, на ком Витя остановил свой рассказ.
  - Не знаю, обратно в Сирию уехал, наверное. Теперь только там толковые нужны. Я у него интересовался, кем он там служил. А, говорит, на всех должностях поработал: и корректировщиком артогня был, и разведчиком, и сапером, и гуманитарную помощь развозил. Толковый, одним словом. Я как-нибудь возьму и позвоню Шойгу, спрошу: вы кого нам присылаете в советники, отбросы армии?
  
  - Прямо отсюда позвонишь?
  - Да хоть откуда.
  - Не ему надо звонить.
  - А кому?
  - Главнокомандующему.
  - И ему могу.
  - А где у тебя "вертушка"?
  - Вон, - Витя кивнул в сторону "Сталина" на подоконнике.
  - И главнокомандующий возьмет трубку?
  - Брал уже однажды.
  - Да ну, - я заулыбался, - товарищ главнокомандующий, возьми, пожалуйста, трубку, Витя просит.
  - Примерно, так, - Витя, однако, сказал это без улыбки на губах.
  - Правда, звонил?
  - Звонил, но в Москве. 10 мая. Меня пригласил в гости человек, который жил в одной комнате с главнокомандующим, когда тот студентом был. Праздник, мы со встречи наших афганских однополчан приехали, он хотел мне подарок сделать: хочешь поговорить с президентом? Давай, отвечаю, поговорю. Он набрал у себя цифры, поздоровался, обменялся несколькими фразами, а потом сказал, что такой-то у него в гостях и хочет сказать пару слов. Трубку мне подает, говори. Я приветствую: здравия желаю, государь! Он спрашивает: это что, шутка? Я ему: нет, не шутка. Государством управляет государь. Он попросил передать трубку своему другу. Я передал, тот выслушал, отключил связь и говорит мне: всё, сегодня больше никому звонить не будем. Но код попросил запомнить и звонить ему, если вдруг сильно понадобится. А он передаст главнокомандующему.
  
  - Это что, Витя, шутка?
  - Про государя?
  - Про звонок.
  - Как было, так тебе и рассказываю. А что, я не прав? Государством кто управляет? Государством управляет государь.
  
  Я больше про эту историю ничего у Вити спрашивать не стал. И про того, кто управляет, тоже.
  
  За окном стемнело, как быстро пролетел день. И совершенно точно хочется посмотреть, что есть у Вити в холодильнике. Пакетик петрушки, огурцы, помидоры, яблоки. Это не то. Что ниже? Тушенка - это то.
  
  И мы поужинали тушенкой с луком и хлебом. На банке было написано крупными буквами "Не для продажи". В Балашихе изготовили, дата: ноябрь 2018 года. Свежайшая и великолепного качества. Как бывало раньше: всё лучшее - фронту.
  
  У меня знакомый паренек в январе присягу принимал. Часть у него под Кировом. На присягу мать и бабушка ездили. Вернулись, рассказали, что паренек в армии еще ни разу ничего мясного не ел. Может, там, у новобранцев, в кашу и замешивали тушенку, одну банку на всю роту, но он, разумеется, этого не заметил. А мы на двоих банку умяли. Заметно. Меня ко сну стало клонить.
  
  - Когда отбой, Витя?
  Витя приподнял пустую бутылку и сказал:
  - Сходишь?
  - Завтра же в штаб вызывают.
  - Не зли меня.
  - Схожу.
  
  Часовой выпустил меня из ограды "Александрии", ни о чем не спрашивая. В поселке - прифронтовая темнота. Фонарей нет, людей нет, магазины закрылись еще в семь вечера. Куда идти? На трассу Новоазовск - Донецк, там машины проезжают, там подскажут.
  
  Вернулся минут через сорок. Часовой задал вопрос: "У Виктора Саныча всё в порядке?". Я ответил: "Почти".
  
  Подхожу к двери коттеджа, около неё стоит женщина и курит. Показываю, что мне надо пройти в дверь. Женщина пропускает меня. Открываю дверь, в комнате дети играют на полу. Куда я попал? Заблудился. Женщина показывает мне ладошкой - вам туда. Я не с той стороны зашел.
  
  Пока снимал пальто и "соломоны", Витя меня ругал за то, что я "пропал".
  
  - Больше так не делай! - грозно кричит он на меня.
  - Не буду. А что за женщина живет в комнате с другой стороны коттеджа?
  - Она не живет, она дежурит. Её сестра попросила побыть с детьми, у нее роды начались, её в больницу муж повез.
  - Муж - штабной?
  - Командир взвода огнеметчиков.
  - И такой взвод есть?
  - Есть, в России всё есть.
  
  Как тут всё близко: и огнеметы, и роды. За каждой дверью война и жизнь вперемешку.
  
  Поставил я добытую бутылку на стол, но крышку откручивать не стал.
  
  - Будем бороться, - сказал Витя и открутил её сам.
  
  В этот самый момент в нашу дверь постучали.
  
  - Ты дверь закрыл? - спросил Витя.
  - Нет.
  - Скажи, пусть заходят.
  
  Зашел офицер в накинутом на плечи бушлате, без головного убора, в тапочках.
  
  - Виктор Саныч, я к вам.
  - Слушаю.
  - Можно я у вас окно закрою и шторы сдвину.
  - А что случилось?
  - За вами должны приехать.
  - Кто?
  - Из комендантского полка.
  - Пошли они к черту.
  - Они то пойдут, но окно давайте закроем, - и офицер сам закрыл фрамугу и сдвинул плотные шторы.
  
  Когда он уходил, шепнул мне в дверях: закройтесь и никого не впускайте, даже если стучать будут. Хорошо?
  - Хорошо, прошептал я.
  
  И сразу к Вите:
  
  - Шухер начинается. С плясками. Тут прослушка есть?
  - Есть, в России...
  - Понятно, перебил я его. Витя, отбой!
  
  Большой грузный человек моего возраста послушался этой команды, как новобранец приказа ротного дневального. Через несколько секунд он тихо отдыхал в своей комнате.
  
  Больше ничего не помню: сам заснул раньше, чем прикоснулся к простыням.
  
  День второй
  
  
  Поутру гвардии майора Витю Скрипченко арестовали. Дело было так.
  
  Проснулся, еще темно, по комнате гуляет ветер, лежу, макушку головы одеялом прикрываю, чтобы инеем не покрылась. Слышу, по комнате, кроме ветра, еще кто-то гуляет в направлении стола, стараясь делать это бесшумно, и, разумеется, запинается обо что-то. Раздается стук посуды и неразборчивое бормотание.
  
  Кто гуляет? Не государь же. "Привет, Витя!", - приветствую вошедшего, не высовывая макушки из под одеяла.
  
  Он обрадовался, свет включил, и началось бурное утро: чайник кипит, душ в ванной гремит, "Сталин" требует трубку взять, Витя мокрый бегает от окна к ванной с бритвой в руках и пеной под носом.
  
  Но вот послышался знакомый звук ударов расчески по голове. У Вити вместо расчески массажная щетка, когда он прикладывается к голове, раздается шуршание, будто клочком шерсти елозят по барабану.
  
  Принимаю на кровати вертикальное положение, поеживаясь от холодного сквозняка, а передо мной - красавец в мокрой тельняшке: умыт, побрит, причесан и обильно надушен.
  
  Умеют офицеры поутру выглядеть так, будто вчерашнего вечера не было вообще.
  Из сообщений "Сталина" уже известно, что сейчас подъедет командир роты Ваня, и они помчатся к начштабу полка в Новоазовск.
  
  - Что у нас там осталось? - задает Витя вопрос, и я сразу понимаю, о чем речь.
  - Почти полная.
  - Где?
  - Под кроватью.
  - Покажи.
  
  Показываю.
  
  - Поставь обратно.
  
  Значит, пока "бороться" не будем. Сидим, чаевничаем.
  Вот и стук в дверь. Я иду открывать, заходит Ваня. "Где?", - тихим голосом спрашивает он, пожимая мне руку. "Там", - киваю в сторону кухни. "Как?". "Нормально".
  
  Они беседуют на кухне, а я остаюсь у двери, чтобы не мешать разговору: мало ли о чем могут поутру говорить командиры в армии, зачем мне совать нос в их военные дела. Но уже через минуту меня зовут.
  
  - Кого я вчера послал к черту? - спрашивает у меня Витя.
  - Конкретно - никого.
  - А не конкретно?
  - Всех.
  
  Оказывается, по полку пронесся слух, что Витя обругал какое-то высокое начальство. Кого именно, не знают, но уже знают, что реакция у этого неизвестного начальства - уволить гвардии майора к чертям собачьим.
  
  - Надо что-то делать, Виктор Саныч. Поедемте быстрее в штаб, меня Утес попросил быть с вами, помочь, если что, - Ваня высказал свою просьбу и ждал ответа.
  
  Витя чай допил без спешки, но потом встал, быстро накинул бушлат прямо на тельняшку и сказал: "Поехали". Не так, правда, радостно, как Гагарин.
  
  - А кепку? - заметил Ваня, что его командир отправился в штаб без головного убора.
  - К черту кепку, - буркнул Витя, и они ушли.
  
  Допиваю свой чай, на душе не очень: в прошлый приезд мы поутру на позиции отправились, а сейчас: послал, уволить. Сижу один в четырех стенах, что делать, куда податься? Без Вити только разве по поселку погулять, а к ребятам на "дуге" - никак от слова совсем.
  
  Рассвело, около внедорожника во дворе "Александрии" собралась детвора: в школу пора. Хотел посмотреть, как супруга Утеса их в "школьный автобус" загружает, снимок сделать. Пока "соломоны" шнуровал, уехали. Неподходящая обувь для быстрого срывания с места и эвакуации. Витя, вот, ноги в кроссовки сунул, не нагибаясь, и готов к броску. Хоть на "дугу", где пули, хоть в обратном направлении - к начальству, где пиндЮли.
  
  Смотрю, под высокими деревьями в центре двора оборудовано место для стрельбы лежа. А, так это "детская игровая площадка", о которой вчера Витя кратенько упомянул, когда разговор шел о семьях штабных офицеров. На бруствере белые мешочки с песком. Маленькие такие, чтобы малыши сами могли их укладывать. И ямка в земле у амбразуры глубиной сантиметров десять всего - лишь ребенок и поместится.
  
  Вспомнил "крепость", которую у меня под окном в Тюмени детсадовцы строили - больше метра высотой была, но из снежных комков. А тут из мешочков песка, можно сказать, настоящая, как на "передке", только в масштабе 1 к 5. И сектор обстрела не поле, где в четырехстах метрах противник, а стенка санатория в десяти метрах от деревьев.
  
  Витя говорил, что игры играми, но выучка и навыки у "детей войны" самые что ни на есть настоящие. Если что-то рядом грохнет, они знают, куда надо бежать: не к мамке в дом, и не к папке в кабинет, а под землю в убежище. Отвечают на проверочный вопрос по-взрослому: "Если ****ет, мы все - в подвал". Это я употребляю слова: грохнет, бабахнет, шарахнет. А они - то слово, которое здесь употребляют все.
  
  Витю они, кстати, называют - дядя Амур. Позывной у него такой, он же родом из Хабаровска. Виктором Санычем его только взрослые называют, он в полку по возрасту самый старший, неудобно к нему без отчества обращаться: здравия желаю, Амур. Хочется привычно - как в мирное время.
  
  В прошлый визит я еще слышал из уст кого-нибудь позывной Амур, а в этот - ни разу. Виктор Саныч он теперь всегда. Для тех, кто не ребенок.
  
  Вернулся Витя быстро, меньше, чем через два часа. Не сказать, что растерянный или испуганный, но более молчаливый, вернее, молчащий подолгу. Не в настроении, сосредоточенный на каких-то своих мыслях, о которых не хотел рассказывать подробно.
  
  Снял бушлат, сел к окну и долго смотрел в сторону моря. И я молчал.
  
  - Доставай, - не поворачиваясь ко мне, сказал он.
  
  Я достал. Он развернулся к столу, посмотрел на часы, налил приличную порцию, выпил.
  
  - Приедут, - сказал и замолчал.
  - За тобой? - через минуту я самостоятельно сообразил, что он имел в виду.
  - Ага.
  - Меня куда, на "ноль"?
  - Тут останешься. Не в тебе дело.
  
  В общем, слово за слово, я понял, что дело не в перестрелке, не в патруле ОБСЕ и даже не в посылании кого-либо по известным адресам.
  
  Донецкой армии подобные добровольцы с таким стажем войны на Донбассе больше не нужны. Не самой армии, а её нынешним командирам. Особенно тем, кто только что прибыл в статусе советника из России.
  
  Он же действительно был добровольцем, без кавычек. Услышал в 2014 году рассказ бухгалтера своей фирмы о том, что произошло с ее родственниками под Донецком, после её фразы "защитить их было некому" - понял, что он должен сделать. В тюменском охотничьем магазине купил экипировку, что хоть мало-мальски походила на военный камуфляж, сам купил билет, добрался, нашел пункт сбора. Куда послали, там и "бегал" в той самой форме, купленной им в тюменском магазине, как это ни смешно звучит после всех саркастических шуток про покупки в российском "военторге".
  
  Свою коммерческую фирму, дом, семью - оставил всё.
  
  Таких, кто из России здесь с 2014 года, очень мало. В действующей армии - единицы. И они подчиняются только чувству долга, тому самому, которое когда-то давно заставило их принять решение.
  
  А советникам-командирам, что меняют друг друга, как кадры кинопленки, они не подчиняются. Ополчуги - так их называют.
  
  Но армия - не ополчение. И ополчуги, даже если за спиной у них несколько горячих точек и много лет войны, армии не нужны. Особенно в период, когда полномасштабные боевые действия прекратились, военные привыкают жить в условиях перемирия, а население снова надеется, что мир возможен. Когда политическое руководство воюющих сторон понимает, что оружием победы не добиться.
  
  Собственно, перемирие - это и есть взаимная победа. Ну, или обоюдное поражение, если смотреть с другой точки зрения.
  
  В гражданской войне каждый выстрел - беда, хоть как смотри, хоть с какой точки, хоть с какого бока.
  
  Двери мы не закрывали, поэтому услышали топот многочисленных ботинок сразу в коридоре. Витя даже не пошевелился и ничего со стола убирать не стал. Я все же вышел в коридор встретить гостей.
  
  Их трое, с оружием только один - кобура пистолета на боку. Прошли в комнату:
  
  - Собирайтесь, товарищ майор.
  
  Я понял, что двое из вошедших с Витей не знакомы, значит, они из Донецка. А один местный, он совет дал:
  
  - Виктор Саныч, парадную форму наденьте.
  
  Витя усмехнулся:
  
  - Мне что, в Советскую армию одеться?
  
  Гости увидели, что Витя никуда не торопится, и не знали, что делать: не руки же ему заламывать. Я принес стулья из витиной комнаты, пригласил офицеров присесть. Сели.
  
  Сидели долго, обращались к Вите неоднократно, но всегда учтиво: собирайтесь, пожалуйста. Разъясняли, что комендантский полк поднят по тревоге. Приказ: найти и доставить. Потом не без улыбок на лицах пояснили, почему приказ был отдан вчера, а нашли лишь через сутки. Военные, как все силовики, как полиция и прокуратура, умеют искать долго, если не очень хочется найти.
  
  В общем, это был арест с признаками глубокого уважения к арестуемому.
  
  Однако, служба есть служба, и бесконечно сидеть за столом напротив Вити они не могли.
  
  - Принеси мне деньги, ты знаешь, где они, - обратился ко мне Витя.
  
  Два офицера сразу в один голос:
  
  - Давайте без денег, товарищ майор.
  - Давайте с деньгами, ребята, - ответил им Витя.
  
  Потом встал, вздохнул и говорит:
  
  - Оставьте меня одного.
  
  Они тоже встали, переглядываются, но не уходят.
  
  - Он со мной побудет, - Витя показал на меня.
  
  Я понимал, почему "ребята" не уходят: доставить приказано живым и без происшествий. "Помогу одеться, всё нормально будет", - говорю им. Ушли.
  
  Витя опять надел бушлат прямо на тельняшку, но на этот раз обмотал шею платком, заменяющим ему шарф, и водрузил на голову камуфляжное кэпи. Зашел в свою комнату, сунул в карман деньги: пару "морковок", свернутых трубочкой. Когда был готов к выходу, вроде, как попрощаться захотел: "Если завтра не вернусь, улетай в Тюмень, найди Сашу, расскажи ему всё. Он знает, что делать дальше".
  
  Саша Моторин - облвоенком наш тюменский. В Афгане был командиром танковой роты, горел. Дружат они.
  
  - Я здесь подожду, - говорю Вите, - суп сварю, возвращайся к вечеру.
  
  В раскрытое окно я видел, как Витя в сопровождении трех офицер покинул территорию "Александрии".
  
  К вечеру он не вернулся.
  
  
  День третий
  
  
  Чувство одиночества следует за мной по пятам. Оно не вокруг пяток кружит, оно в душу забралось, в сердце. И в голову, конечно.
  
  В многолюдных аэропортах мне хочется найти место, где никого нет рядом. Раньше искал с кем бы поболтать о том, о сем, за жизнь или просто так, анекдоты новые послушать. А то и в шахматы сразиться, чтобы время махом пролетело. Даже доску-коробочку с черно-белыми клетками по сторонам с собой всегда брал, фигурки - меньше ногтя на мизинце, в одной ладошке все 32 помещались.
  
  Сейчас не ищу ни собеседников, ни партнеров. Глянешь, как все до одного уткнулись взглядом в экранчики смартфонов, и ни к кому подходить не хочется: пусть со своими друзьями и подружками общаются, наматывая их на пальчик в своих "коробочках".
  
  Мне кажется порой, я понимаю, почему некоторые люди в мирное время упорно ищут место, где идет война. Это от одиночества. Или в поисках одиночества, если кого-то достали бесконечные проблемы в семье и на работе. Чувство одиночества приглушает страх. Не жалко, если всё закончится.
  
  Глаза закроешь посреди чужого поля, и ты уже далеко-далеко. Там, где нет никаких вопросов, где кто-то родной и близкий давно тебя ждет. И больше не надо ничего решать, и никому ничего не должен. Свободен и спокоен. И, может быть, наконец-то счастлив.
  
  Открываю глаза: свет от окна, картина с морем на стене, скатерть, свисающая со стола к спинке кровати. В комнате тепло: окно закрыто. Тишина, как-будто я частично уже в другом мире. Я - один, но что-то мне не сильно радостно.
  
  Вчера ждал, всё думал, начинать варить мясо или не начинать, пора или еще рано. Простая такая проблема, а весь вечер прошел в поисках её решения. В полночь понял: мясо надо прятать в холодильник - некому будет бульончик хлебать.
  Поэтому и проснулся так поздно, наверное, уже и "школьный автобус" ушел. Звуки улицы до меня не долетают.
  
  Не, окно надо приоткрыть: жизнь продолжается, и я хочу слышать её звуки. Открываю, первое, что достигает ушей - воркование голубя. Л-м-р, л-м-р. Где он? На крыше домика, где живут снайперы. Рядом с голубем еще одна птица, видимо, его голубка. Та, которой он посвящает сегодня утренние песни. Голубь явно не склонен к одиночеству, особенно весной.
  
  "Сталина" хозяин забрал с собой, поэтому план на день буду составлять самостоятельно. Коли Витю оставили на ночь, он до обеда, по-любому, не вернется. Что делать, сидеть опять у кастрюльки и ждать?
  
  Пойду-ка я лучше в поселок и найду своих давних знакомых - двух местных пареньков, с которыми пересекался в 2017 году. Они, помню, старательно избегали участия в боевых действиях. Один пацифист, другой коммерсант, и оба с нетерпением ждали, когда война закончится.
  
  Парни собирались открыть строительную фирму, мол, подпишут мир, надо будет заново дома строить, объекты соцкультбыта, сотни дач ремонтировать в дачных поселках, в одном Коминтерново после прошедших минометных обстрелов заказчиков будет - сотни. А у парней есть опыт, где только чего они не строили, шабашили повсюду от Минеральных вод до берегов Балтики.
  
  Пацифист - великолепный сварщик, я сам видел его в работе. И пацифист он, кстати, настоящий: не ест мясо. Убийство, мол, оправдать ничем нельзя, даже голодом.
  
  Коммерсант держал в поселке Безымянный бар-ресторан под названием "Ксюша", вот с "Ксюши" я и начну его поиски.
  
  Иду по поселку, военные встречаются часто, но все до одного без оружия. С автоматами по улицам теперь не ходят. На месте "Ксюши" вижу большой магазин типа "Магнита", например, на улице Профсоюзной в Тюмени. Но не "Магнит", на вывеске единое общемировое глобальное название - "Продукты".
  
  Значит, коммерсант, не дождавшись мирного строительного бума, продолжил делать ставку на жратву и, вроде, добился некоторых успехов.
  
  Беседую с продавцами, где директор, как он, на месте? Какой директор? - они в ответ. Этот, высокий такой. Ах, этот. Он не директор. А кто он? Его вообще в поселке нет, продал "Ксюшу" и в Швецию уехал. Куда? - мне показалось, что я не расслышал. В Швецию.
  
  И пацифист уехал вместе с ним. Сообщают родным, что устроились хорошо, и шлют фотки, где они отдыхают на красивых берегах каких-то северных озер. Тоже сосны, но без шашлыков.
  
  С кем ни поговоришь, слышишь почти одно и то же: дочь уехала учиться, сын работу в другой стране нашел. Две соседки, живут рядом, но... У одной дочь в Донецке, у другой в Киеве. У одной сын в России работу нашел, у другой в Одессе. А сами что делаете? Весна, скоро на пляж приедут, комнаты готовим, как потеплеет, красить начнем. И картошку садить. В марте-апреле тут ее садят, это не Тюмень.
  
  Понятно, что этот уголок мира больше теперь связан с Россией, но сказать, что его жители совсем забыли про Европу, я не могу. Нейтральную Швецию - это, наверное, только пацифист выбрал для труда и отдыха, но в более воинственных странах, таких, как Польша и Германия, уроженцев поселка Безымянный полным полно.
  
  Есть в поселке улица Победы. Не главная, но магазин "Продукты" находится именно на ней. В общем, вы поняли ход моих мыслей.
  
  Где-то часам к одиннадцати, хотя я был на другой улице, в моих ушах начала постукивать крышка от кастрюльки. Я в 2017 году описал этот звук, когда красноярский Сережа варил картошку, и подпрыгивание крышки ему напомнило, как он "подпрыгивал" во время разрывов снарядов "Града". Пора мне в штаб плитку включать и наполнять водой ту самую кастрюльку.
  
  Вот закипает давным-давно оттаявшее мясо, крошу лучок, высыпаю из пакетика петрушку - горячий дух шевелит ноздри и что-то там еще, под ложечкой в руке и животе.
  
  - Все дома? - слышу долгожданный голос в коридоре.
  - Все! - кричу в ответ и говорю беззвучно сам себе: правильно я сделал, что не закрывал входные двери на замок, а то хозяину пришлось бы стучаться в собственную дверь.
  
  Витя был по возвращению настолько деловит, что отказался от чая и не смотрел в кастрюльку. Мылся и стирал без перекура. Окно, разумеется, сразу нараспашку. Снизу, естественно, кто-то кричит: "Виктор Саныч, как дела?". Он в ответ: "Уволили". И опять - в ванную. Как говорится, без комментариев.
  
  Я ничего не спрашиваю, я суп варю. Потом тарелки расставляю, хлеб нарезаю. Мы оба заняты, нам говорить некогда, хотя и есть, о чем.
  
  Сначала - есть, затем - о чем.
  
  Когда опустошили по огромной тарелке каждый, отвалились на спинки стульев, закурили, он сказал:
  
  - Так, докладываю: я поздоровался с командующим корпусом, он мне руку не подал. Я взбесился, нервы никакие уже, и наговорил ему и начштаба больше, чем тебе. Начштаба приказал меня уволить. Ночь спал там, утром вернулся на "мерседесе".
  - В смысле?
  - Дали "мерседес" с водителем. И сейчас стоит здесь.
  - На случай, если уезжать?
  - Наверное.
  - Спал где?
  - В кабинете.
  - В настоящем? - я слово кабинет понял, как подвал или камеру.
  - В настоящем, с диваном. По коридору второй или третий от командующего.
  - Курить давали? - про шнурки и ремень, которые забирают у всех арестованных, я решил не спрашивать. Ясно, что отнеслись к нему с уважением.
  - Давали.
  - Когда отъезд?
  
  На этот вопрос Витя отвечать не стал. Сел к окну, положил руки на подоконник и сидел так не меньше часа, глядя на двор "Александрии", на улицу за двором, на море за улицей. Я пару раз сказал, что так простыть можно после ванной. Он не реагировал. И снимок мой, где он сидит у окна, это в тот самый час я сделал. Хотел отвлечь его, говорю, давай я тебя сфотографирую такого красивого и причесанного. Он буркнул: делай, но голову не повернул.
  
  Причесали.
  
  "Сталин" смог вывести его из состояния глубоких молчаливых раздумий:
  
  - Дорогой товарищ, возьми, пожалуйста, трубку...
  
  Он взял и впервые за два года ушел разговаривать в другую комнату, чтобы я не слышал его слов. А я и не прислушивался. Мне понятно было многое без слов.
  
  Вечером, когда затих "Сталин", когда в окне чернела только темнота, он сказал мне:
  
  - Давно надо было собраться и уехать.
  
  И мы опять беседовали откровенно под чаёк.
  
  - Всех не победишь, Витя, и все не дураки, - говорил я ему.
  
  Это у него присказки такие были: "Мы всех победили", "Все кругом дураки, только мы славные ребята". Надо, конечно, было видеть, с какой самоиронией произносил он эти фразы. Так усмехался, что смысл фраз менялся на противоположный.
  
  - Да я и сам давно хочу домой, - признался Витя, - Я же прилетал в декабре в Тюмень. Ты не знал? Прилетал. Саша Моторин знал, но больше я никому не говорил. Чистил дорожки от снега, внучкам подарки на Новый год покупал. Хотел к заму губернатора Наташе Шевчик зайти, позвонил, она: ты где, в Тюмени, заходи. Я пошел, но так к ней и не попал, не пустили эти, что кабинеты сторожат. У тебя как с ней отношения, нормальные?
  - Напряженные. Никак.
  - А у меня нормальные. Она раньше на дачу ко мне приезжала, спрашивала, чем помочь, что мне надо. Я отвечаю: ничего. Она к супруге, Светлана Анатольевна, чем вам помочь? Супруга: дорогу бы дачную от снега очистить. Очистили. Трактор носился у ворот, как гоночная машина.
  - Прилетал, - продолжает Витя, - извини, что тебе не позвонил.
  - Да ладно.
  - У тебя репутация в тех кругах, как у бешеного пса. Супруга боится, опять напишешь чего-нибудь неприятного для Наташи. Не обижайся, я и сам жуткий человек.
  
  Тут я улыбнулся: Витя и меня несколько раз называл жутким человеком.
  
  Характеристика у него на некоторых людей такая. Про своих друзей из "Вымпела" он тоже говорит: "Жуткие люди. Даже если их убьют, они все равно успеют в тебя выстрелить". О своих друзьях спецназовцах в Афгане, с которыми в Пакистан ходил, тоже говорит: "Жуткие люди. Своих не бросают, у погибшего голову отрежут и в мешке с задания принесут, чтобы было что в цинк положить". Каждого, кого он уважает, называет "жутким". И себя тоже.
  
  - Приедешь, звони на переулок Кольский, у меня встретимся, - предлагаю ему.
  - Нет, ты должен увидеть моё озеро.
  - Липовое? (так озеро в одном из дачных кооперативов по Велижанскому тракту называется)
  - Да не липовое, а настоящее озеро на участке. Сам вырыл. Экскаватор нанял, он мне озеро семь метров глубиной вырыл.
  - А периметр берегов какой?
  - Двадцать на тридцать метров.
  - Каких же размеров у тебя участок?
  - Гектар. Наташа Шевчик удивлялась, кто мне его сделал. Да никто не делал, спросил я у председателя, в какую сторону могу расширить? Он на рощу березовую показал - в ту нельзя. А в болото - сколько хочешь. Я и поставил забор в болото. Потом озеро создал и берега отсыпал. Не могу я без воды, мне берег и вода нужны.
  
  Чем больше мы говорили "об озере", тем дальше уходили от темы войны. И я видел, с каким удовольствием он возвращается к воспоминаниям о "домашнем":
  
  - Дочь у меня стеснялась приглашать свою компанию к нам на дачу: парни из семей известных людей, а у нас всё простое, типа деревня. Дом из кругляка, печка. Строил, как хотел, а печку мне делал Бог.
  - Бог?
  - Мужик простой, но мастер высшего класса, специалист от Бога. Однажды дочь говорит, что позвала компанию к себе, ну, отдохнуть у меня на даче пару часиков. Приехали, машины у всех дорогие. Я потихоньку у парней выясняю, кто, где, кем, откуда такие машины. Информация такая: все отслужили в армии, что для меня, сам понимаешь, важно. У всех есть свой бизнес, все деньги зарабатывают, а не берут. Понятно, что родители помогают, но и сами не без рук и без головы.
  
  Пиво с собой привезли, но безалкогольное. В озере купались, ныряли, прыгали - как малыши в пионерлагере. Один мне сетку приварил. Запросто так, услышал, что сетку железную надо закрепить. Давайте, Виктор Александрович, приварю. Умеешь? Умею, аппаратура есть? - спрашивает у меня. Есть. Маску надел и приварил. Я его спрашиваю, откуда специальность, ты же генеральный директор. А он: учусь у каждого, кого в фирму принимаю.
  
  И вся эта компания попросила разрешить переночевать у нас на даче. У печки. Дочь гордиться нашей дачей стала.
  
  - Дочь замужем?
  - Замужем. Я в тот день смотрел на парней и спинным мозгом почувствовал: одни из них будет её мужем. И показал супруге - вот этот. Супруга не согласилась, не поверила, но вышло так, как мне спинной мозг подсказал. Он у меня никогда еще не ошибался.
  - Хочу увидеть твое озеро, Витя. Летом, когда купаться можно. Ночевка не нужна. И пиво тоже. Есть у тебя собаки? Будет с кем перемолвиться бешеному псу?
  
  Эх, про собак мне, наверное, лучше было не вспоминать. Витя опять замолк.
  
  - Есть у меня собаки, - сказал он мне после длиннейшей паузы, - когда первый раз в отпуск приехал, три года дома не был, Кай - кличка такая у него, встал на задние лапы, передние положил мне на плечи, смотрел мне в лицо, из глаз у него слезы текли - так он соскучился, так он был рад.
  
  В конце третьего дня я понимал, что Витя в душе уже настроился на отъезд домой. Не завтра и не послезавтра, но - скоро. Может быть, к лету. Самое важное - найти себе замену. Он в этих полях четыре года, никто лучше его не знает минную обстановку. Взять и уехать, не передав "толковому" офицеру свое взрывоопасное дело, начнется бардак, подрывы солдат на своих минах.
  
  А если еще и Алик с Бухтой вслед за ним уедут? Они могут поступить так. Оба после ранения, оба имели право "уйти в отставку". Они вернулись к своему командиру, они учились у него не только минно-взрывному делу.
  
  - Сдавай, Витя, дела, в России, как ты говоришь, всё есть, найдется и толковый. А как найдешь, ничто тебя здесь больше не держит. Оставаться дальше будет жизненной ошибкой. Младшего брата надо повидать, в Хабаровск на родину, на Камчатку, в Англию к королеве, по просьбе которой ты когда-то разминировал бывшую Югославию - у тебя огромное количество дел, кроме войны.
  
  Младший брат - это не образ, подобный "старшему". Недавно он узнал, что у него есть брат и этот брат живет в Казани. Он помнит, что студентки-аспирантки из Казани приезжали на практику в геологическую партию, заместителем начальника которой был его отец. Самому ему тогда было 15 лет, и он не понял, по какому поводу ругались тогда его отец и мать. Но через сорок с лишним лет стало понятно, какой был повод: отец влюбился в аспирантку.
  
  Сестра Вити уже ездила знакомиться с братом. Тот руководит региональным отделением "Самсунга" в Казани, достойный человек. Но Витя, как он мне объяснил, испугался: "Ничего не боюсь, мы с ним переписывались даже, но когда надо было ехать, испугался, и всё".
  
  А познакомиться с братом вживую - хочет. Так вот и пришло время - в Казань на недельку. Да и королева, чай, заждалась давно.
  
  Но торопить Витю, это занятие для тех командиров, кто в штабах недавно, кого тут не было в 2014 году. А я не буду.
  
  Помню я его рассказ про девочку, которую он выносил из школы в Коминтерново после артиллерийского обстрела. Не буду продолжать, не хочу озвучивать подробности, мучительные для родительских сердец.
  
  Не надо войны.
  
  Он ничего не может забыть и не сможет. Как и все, кто видел всё.
  
  Пусть другие не увидят это никогда.
  
  
  Виктор Егоров.
  22 февраля 2019.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"