Аннотация: Глаза Иманэ сияли восторгом. Видно было, что она испытывает в этот момент высочайшее наслаждение от того, что ей удалось воплотить себя в огненной феерии, и от того, что друзья ощутили ее власть над стихией и радуются ее успеху.
Глава 6
Чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения. А сомнения и терпимость присущи только культурному человеку.
Эрих Мария Ремарк
Но и на этот раз подойти Конкордатс к монаху не сумел. Вновь помешали обстоятельства. Пока он придумывал фразу, приличную для знакомства со столь благочестивым лицом, общество переместилось к большому камину. Иманэ, оказалась в центре широкого полукруга: все внимание было приковано к ней. Она замерла на мгновенье, откинув голову, потом вдруг сделала вперед быстрый легкий шаг и коснулась ладонями каменной боковины камина справа от зева. И тот час огонь, дремавший в угольях, рванул вверх и бросил в лица сгрудившихся возле камина людей охапку золотых отблесков. Языки пламени забились в стремительном ритме, отбрасывая на пол и стены мечущиеся блики. Это было захватывающее и чарующее зрелище. Пламя, горячее, богатое оттенками - от солнечно-майского до мягко багрового, отдающего в февральский фиолет - бушевало неистово, и за всем этим была Иманэ, словно душа ее выразилась в этих горячих всполохах.
Последний всплеск - и изображение, сложившееся из всполохов, застыло в проеме каминного экрана. Шум радостного восхищения пронесся среди присутствующих. Глаза Иманэ сияли восторгом. Видно было, что она испытывает в этот момент высочайшее наслаждение от того, что ей удалось воплотить себя в огненной феерии, и от того, что друзья ощутили ее власть над стихией и радуются ее успеху. Каждый из них спешил выразить свое восхищение. Но вдруг тональность шума изменилась. Конкордатс не сразу уловил том момент, когда из благожелательно-радостоного, прерываемого всплесками смеха, разговор стал напряженным. Из него вырвались, возвысились несколько спорящих голосов, наполнившихся металлом настолько, что звенели, сталкиваясь. А потом остались и вовсе два: мужской и женский. Мужской, полный сознания своей правоты, нападал, женский, растерянный, защищался. Защищалась Иманэ. Это было так неожиданно, ведь только что она купалась в волнах поклонения, что Конкордатс не поверил своим ушам. Он пробился к месту спора, растолкав зевак, с интересом наблюдавших за назревающим скандалом. Молодой господин с радостным выражением лица, каковое появляется у мелкого старательного клерка, обнаружившего у своего более способного товарища незначительную ошибку и получившего тем самым возможность заявить о своей значимости, азартно нападал на Иманэ. Разговор шел о причудливом изображении, возникшем на экране камина, где яркие языки пламени вдруг застыли в напряженном горячем рисунке. В переплетении горячих волокон угадывался сложный, многоплановый, может быть не совсем четко выраженный, но причудливый и волнующий этюд.
- Этот прием огнетворчества уже не нов, милочка. У тебя есть работы и поинтересней. Стоп, - вдруг воскликнул он с нескрываемой радостью, будто внезапно осознал что-то важное - а это и не оригинал вовсе. Заимствование! Сознательное заимствование. Я даже знаю, откуда взят сюжет, - и он победно поправил узел своего щегольского галстука.
Иманэ была смущена до крайности. Видно было, что она никак не ожидала этой атаки.
- Да, сюжет может быть и не нов, - слабо протестовала она, - но цвета, композиция...
И растерянно оглянулась, ища поддержки, однако странное дело: ближние, несколько минут назад игравшие, словно свита играет короля, хозяйку салона, вдруг сникли и глухо молчали. Господин в сером, стоящий поодаль со скучающим выражением лица, небрежно взглянув на картину, выговорил невыразительно и монотонно, но со значением, будто бы не говорил, а изрекал: "Штампы, Иманэ". И многие, кто стоял рядом, и, казалось, только и ожидали его авторитетного мнения, тут же согласно и сочувственно закивали головами, мол, да, штампы, и мы видим, мы тоже в этом понимаем. Трехслойное окружение, только что непроникаемо плотное, вдруг растрепалось, ослабило свои объятия. Конкордатс без напряжения прорвал его, полюбовался на изображение, а затем, сознательно не замечая серого, повернувшись к гордо приосанившемуся клерку, сказал почти нежно:
- Вы, судари, профаны в искусстве светоживописи.
Серый гордо промолчал в ответ, а клерк взорвался:
- Кто ты такой, чтобы мне выговаривать!?
Но словно споткнувшись о взгляд Конкордатса, отступил. Лицо его пошло пятнами. Он набрал воздуха, словно для того, чтобы возразить, меж тем правая рука его паучком пробежала, нервно перебирая пальцами, вниз по камзолу к эфесу шпаги, но, не добежав несколько шажков, словно испугавшись блеска гарды, быстро вернулась назад к галстуку, который только что оставила.
Конкордатс, проследив это движение, усмехнулся:
- Я могу доказать, что эта миниатюра исполнена человеком, не нуждающемся в образцах, поскольку он черпает сюжеты и образы в душе. А коли вы сами того понять не в силах, то у меня есть убийственный аргумент, - говоря это, он вызывающе положил руку на эфес меча, - который, уверен, поразит вас настолько, что вы уже просто не сможете больше поддерживать свои абсурдные утверждения.
Клерк смешался. Чувство свободы и уверенности, которое испытывает победитель, не встречающий сопротивления, пьянящее ощущение окрыленности, которое испытывает обыватель, на секунду ощутивший себя ПРАВЕДНИКОМ, ГЛАГОЛЯЩИМ ИСТИНУ, оставили его. На этот раз, чтобы стать триумфатором, надо было драться.
Дерзкая реплика Конкордатса, подкрепленная надменным выражением лица, в котором читалось нескрываемое желание поединка, качнула толпу. Большинство присутствующих испытало внутреннее волнение и порыв к действию, ограничившиеся, впрочем, у многих лишь судорожным движением губ. Но несколько человек молча встали рядом с критиком, всем своим видом показывая, что они готовы обнажить клинки. Конкордатс мог поручиться, что далеко не все они уловили причину ссоры. Видимо, это были те, кто отреагировал на его тон и воспринял наглость никому неизвестного забияки как личный вызов. Странно переместился монах, став так, чтобы то ли лучше видеть, то ли, чтобы продемонстрировать свою совершенною непричастность к происходящему и одновременно выказать свое презрение к людской суете. Однако и Конкордатс не остался в одиночестве. Стремительной, легкой тенью мелькнула через залу к нему стройная фигура. Широкополая шляпа, плащ и шпага говорили за то, что это юноша, но манера держаться, изящество сложения и голос противились такому предположению. Мрачноватого вида господин с пронзительно-едким взглядом, тот самый Волдик, который давеча доказывал старшему своему товарищу, что Сущая нуждается в Иманэ больше, чем та в ней, так же встал рядом с Конкордатсом.
- Друзья мои, - сказал Конкордатс, обращаясь к соратникам. - Я здесь не так давно и могу ошибиться в поступках, тем самым невольно нарушив местные обычаи. Прав ли я, предположив, что драться в доме нашей очаровательной хозяйки, было бы не совсем пристойно.
Он обернулся, словно ожидая ответа, к невысокому своему товарищу, но на самом деле за тем, чтобы понять наверняка, кто это. И увидел, когда тот поднял лицо, закрываемое до этого широкими полями шляпы, что черты его женственны, однако взгляд пылающ и тверд. Голос, вот что поможет решить загадку, подумал Конкордатс.
- Сударь, - сказал он, - если уж выпало нам стоять плечом к плечу против неприятеля, то не могли бы вы назвать себя? Но когда у вас есть причина скрывать свое подлинное имя, а ваша манера держаться и прятать лицо, говорит за это, то соблаговолите хотя бы сообщить мне ваш ник, чтобы в случае опасности я мог предупредить вас окликом.
- Вы можете называть меня Фокс ин Умбра, - сказал его собеседник высоким голосом, и Конкордатс склонился ко мнению, что перед ним дама. Но виду не подал и, изысканно поклонившись в ответ, как кланяются мужчинам, произнес свое имя.
- Меня вы можете окликать "Волдик", - сказал второй его товарищ. - И не только во время сражения, но и во время пирушки. Тем более, что драки, скорей всего, не будет,- добавил он и указал рукой на клерка, с несчастным видом протискивающегося сквозь толпу к двери. Вид у него был жалкий.
- Но ведь ему, действительно, больно и обидно! - воскликнула вдруг Иманэ, глядя на Конкордатса растерянным взглядом, словно ища у него поддержки.
- А тебе? Тебе не было больно и обидно, выслушивать глупости этого завистника? - Отвечал он, настраиваясь продолжить разговор, ибо, как ему показалась, что после того, как он защитил ее от наглой нападки, между ними возникла дружеская симпатия, переводящая его в разряд близких друзей. Однако Иманэ, кажется, не заметила его порыва, а может быть именно потому, что заметила, повернулась к нему спиной. Но сделала это как бы и не специально, а просто потому, что к ней как раз в этот момент с другой стороны подошел святой отец, пряча под приспущенными веками горящий чадящим пламенем взор.
Глава 7
Где пиршество или застолье, там обязательно монах или священник.
Сицилийская поговорка.
- Я слыхал это ваше недавно, - проговорил монах, зорко взглянув на Иманэ из-под надвинутого на лоб капюшона и тут же погасив взгляд.
- Ты слышал?
- Да, мы с Сущим бываем у вас иногда. Я слышал, как звучит эта огненная миниатюрка в звуке.
- Не знала, что вы заходите к нам. Приятно удивил, - откликнулась она с почтением. Голос ее замер на мгновенье, и Конкордатсу показалось, что она сейчас добавит "отче". Но нет, пауза так и осталась незаполненной.
Разговор этот ему не нравился. Во-первых, потому что монах, слишком выразительно молчавший до этого, заговорил со столь же выразительной интонацией, с которой имели право говорить лишь люди значительные, то есть признанные таковыми обществом, в данном же случае Конкордатсу, вообще недоверчивому к авторитетам и имевшему слабость к их низвержению, почудилось явное самозванство. Во-вторых, не понравилось то, что Иманэ всем своим видом, всем поведением вдруг начала демонстрировать перед монахом свою незначительность. Это было по сути неверно, и потому выглядело неискренне, хотя, - и в том сомнения не было - говорилось и делалось от души. В-третьих, ему не нравилось то, что такое ее поведение вдохновляло монаха на демонстрацию своей особенности.
- Почему не заходим? Удивлен твоими словами, - отвечал монах, - если ничего не говорим, то, значит, и не заходим? - В голосе его прозвучало недоумение, и ясно было, что удивлялся он ее непониманию той простой истины, что его смиренность в некоторых случаях даже превосходит его незаурядность. Не потому, что незаурядность мала, а потому, что смирение, порожденное тяжкой духовной работой, достигло в его душе колоссальных размеров.
- Мне казалось, что тебе неинтересны мои работы, - оправдалась Иманэ. - Я так думала, но это никак не влияло на моё к тебе отношение. За критику я всегда благодарна, а вот с "доброжелателями" труднее... Как различать доброжелательных и доброжелателей? Они бывают так похожи...
- В этом-то и вся сложность, - произнес святой отец значимо, интонацией подготавливая свою собеседницу и всех, кто внимал ему в тот момент, а таковых собралось немало, к тому, что сейчас прозвучит мудрое слово. И все напряженно вслушались. - Самое выдающееся достижение дьявола состоит в том, что он заставил поверить всех в свое несуществование. Здесь мы видим то же самое.
Конкордатс хмыкнул, не уловив аналогии. Мудреный выходил разговор.
- Емкая аналогия, - поспешила согласиться со святым отцом Иманэ. И тут же добавила комплимент собеседнику, умалив свои достоинства, - не думала об этом в таком ракурсе.
Конкордатсу очень хотелось влезть в этот разговор, однако повода не представлялось. Монах не грубил, не вымогал, он говорил то, что хотел сказать сам и то, что хотела услышать Иманэ. Но то, как держались они при этом, вызывало у Конкордатса протест. Монах уже заслужил хорошую оплеуху, интересно было бы посмотреть, как будет он выглядеть, когда вслед за клобуком слетит с него спесь. А Иманэ... Странно, насколько она не знала себя. Во всем, что она делала: в манере держаться, говорить, слушать сквозила особая, неосознаваемая ею одаренность. И главный ее талант - был талант общения, талант сопричастности к происходящему, к потребности примерить на себя все боли мира.
- Ты и сама попыталась прекратить этот разговор,- бубнил меж тем монах с назидательно-одобряющей интонацией, - я видел. Но, как всегда, слишком мягко, чтобы вдруг случайно не обидеть "сирых и убогих"...Говорят, "не суди..." и я не берусь судить. И обижать не люблю. - Он помолчал, и вдруг добавил неизвестно зачем: "Но когда нападают - яростно защищаюсь". - Но тут же подпустил толику смирения в фразу: "Если успеваю".
Конкордатс понял вдруг смысл этой тирады. Монах, признав в нем - Конкордатсе - соперника, объяснял Иманэ почему он не пришел к ней на помощь, когда она в том нуждалась, и как относится он к тем лицемерам и выскочкам, которые, рядясь в одежды доброжелателей, на самом деле вынашивая дьявольские замыслы.
Монах побормотал еще, явно красуясь и поворачиваясь к собеседнице то так, то этак, чтобы она могла лучше рассмотреть его добродетели, и Иманэ почти с восторгом любовалась ими.
Наверное, надо было пропустить выпад взревновавшего святоши мимо ушей, однако земные привычки взяли верх, и Конкордатс с той почтительностью, к которой привык общаться с людьми, которых собирался отправить к праотцам, обратился к монаху:
- Сударь,- он специально применил здесь обращение, неприменимое к духовным лицам, - осмелюсь просить разъяснения. Вы сейчас так мудро и глубокомысленно разобрали ситуацию, сложившуюся накануне в неком доме, объяснив истоки и побудительные мотивы случившегося, обрисовав в общих чертах людей благородных и мудрых, а также тех, кто, пользуясь благосклонностью и долготерпением хозяйки, приносит ей огорчения и душевные страдания. Не могли бы вы уточнить, к какой из групп, по вашему мнению, относится ваш покорный слуга Конкордатс, и к какой вы относите себя? - И смиренно склонил голову в ожидании ответа.
- Я не стану отвечу вам, - отозвался монах голосом полным ехидного смирения, - не обижайтесь. Во всяком случае, здесь. Может быть где-нибудь и когда-нибудь. Тем более, что мое предназначение требует мне удалиться для беседы с высшими сферами.
Он не спеша повернулся и пошел к выходу, преисполненный понимания своей особой значимости.
- Сдается мне, мосье Конкордатс, что их бесподобие нажило себе сегодня смертельного врага, - послышалось вдруг сзади. Конкордатс повернул голову и увидел на уровне своего плеча крупную светло-коричневую лысину, незаметно перетекающую в широкий крепкий лоб, надвинутый на твердое, словно выструганное из хорошо просушенного дуба, лицо. Голова была плотно втиснута в покатые мясистые плечи, прикрытые рубашкой зеленоватого отлива. За правым ухом у говорившего белела большая с заранее примятым мундштуком папиросина. Как Конкордатс, никогда не видавший курительных принадлежностей, догадался, что это папироса, он и сам не смог бы объяснить.
- Имане, - переключился крепыш на хозяйку, - ты не спросила у пастыря, почему он сегодня без планки? Вы, верно, не знаете, - повернулся он к Конкордатсу, не дожидаясь ответа от девушки, - но гражданин монах всюду ходит с измерительной планкой. Она ему нужна, чтобы замерять уровни талантов. Но он никого не знакомит с результатами своих промеров.
- Ах, Ерофеич, - откликнулась Иманэ и посмотрела на него ласковым взглядом. - Ты опять бурчишь!
- Как это грустно, - отозвался Ерофеич, - получать такой взгляд, как вознаграждение за выслугу лет. Будь я молод и красив, мне не просто было бы заслужить его, а так мне его даруют как компенсацию за утраченные возможности... Впрочем, отставники они и в Сиите отставники!
- Вы ведь не станете враждовать со святым отцом? - улыбаясь, обратилась Иманэ меж тем к Конкордатсу. Но это была уже совсем другая улыбка - дружески сердечная.
- Кони с козлами не враждуют, - пошутил Конкордатс по-солдатски грубо. Он был недоволен тем, что остался по сути дела в дураках, и что посторонние поняли его состояние.
- Такие, как я, - отвечал Конкордатс, - друзья называют меня Кони. Сокращенно от полного моего имени - Конкордатс.
- Можно и я буду так вас называть? - И улыбнувшись в ответ на его поклон, добавила: "Как жаль, что я должна вас оставить. Столько дел!.
- Хороший дом, светлый - сказал Ерофеич, когда Иманэ, увлекаемая кем-то из гостей, покинула их, - один недостаток - нечего выпить, кроме того кваса, который катает в бочонке этот нечистый! Он ткнул пальцем в темно-красного чертенка. - А вот у Ерофеича на усадьбе совсем другой расклад: может быть, у него не так культурно, зато всегда есть, что выпить настоящему мужчине. Я вас приглашаю к себе, сэр! Или сударь?
- Как вам будет угодно!
- Я так понимаю, что это "да". Тогда пошли. Здесь сегодня ничего интересного больше не случится.
Но до усадьбы Ерофеича Конкордатсу в тот день добраться было не суждено. Как только они вышли за калитку, украшенную шаловливыми купидонами, горячий ветер шибанул Конкордатсу в лицо, и он замер, приготовившись воплотить Сущего. Ерофеич все понял, развел руками и, проговорив: "Святое дело! Ну, что ж, тогда в следующий раз", - быстро пошел прочь.
Конкордатс еще некоторое время видел его квадратную спину. Потом, ощутив слабость в ногах, нащупал рукой опору - ею оказалась металлическая стойка ворот - и оперся на нее. Правый Амур, забыв про яблоко, сочувственно смотрел на него. Левый ехидно щурился. Вспышка ударила в глаза Конкордатсу, мир стал стремительно меркнуть. Он, конечно, не решился бы подтвердить это под присягой, но ему в тот момент показалось, что в руках у малыша больше нет стрелы...
Глава 7
Озарение - это молния среди неясных мыслей отчаяния.
Евгений Ханкин
Но озарение можно назвать еще и затмением, потому что встреча с Сущим только в первый момент отмечена сиянием. Затем приходит мгла. А может быть просто ослепление. Растворение в Сущем (или растворение Сущего?) влечет за собой потерю непосредственной связи с окружающим. Мгла окутывает сознание. Словно пелена, состоящая из мерцающих пылинок застит глаза. Гул, состоящий, если прислушаться, из таких же, как и знаки, частых, перекрывающих друг друга пылинок звука. Иногда, под влиянием неведомых Конкордатсу сил, все эти пылинки сливаются воедино, и на мгновенье встает перед глазами, а скорее - в воображении, яркая, поддающаяся осмыслению картина. Но только на мгновенье. Она исчезает так быстро, что Конкордатс не успевает осмыслить видение, а оно не успевает задержаться в памяти. Сладостно подчиняться чужой могучей воле, чувствовать себя ведомым. Воплощением согласия и покорности.
Кто такой Сущий? Ангел, дьявол? Куда увлекает он Конкордатса? В Преисподнюю? Но почему в таком случае она не внушает отчаянья и ужаса? А ведь должна! Не об этом ли внешнем пространстве сказано в Евангелие? Туда будут отринуты грешные души на вечное пребывание. Это что же - экскурсия в адские просторы из Чистилища? Зачем? От чего предостережение, на что намек?
Но эти вопросы приходят уже тогда, когда все заканчивается. Когда возвращаются способность мыслить и действовать самостоятельно.
- Мистер Конкордатс, если не ошибаюсь?
Конкордатс приоткрыл глаза. Незнакомец смотрел дружелюбно и, видно, настроен был на долгий разговор.
- Мы встречались с вами третьего дня, - напоминает он, видя, что Конкордатс не изменился в лице, не сгладил улыбкой высокомерно вежливого выражения лица, - и имели приятную беседу о смысле творчества.
Конкордатс чуть склонил голову, но отвечать не стал. К чему вести пустые разговоры? Однако избавиться от неожиданного собеседника, видимо, не удастся. Он уходить не собирался. Во всяком случае, до тех пор, пока не выяснит, то что его интересовало.
- Ну как же, вспомните, наши Сущие беседовали о смысле творчества. Помните, мой сказал, о том, что берясь за перо, всегда настраивается на создание шедевра!
Вот тебе и на... Ничего такого Конкордатс не помнил. Но... Во всяком случае сказать, что его сегодняшний собеседник ему совершенно не знаком, было бы не верно. Что давало основания так думать? Мгла, состоящая из мерцающих искорок. Силуэт, на фоне мглы... Было! Он даже не припомнил, а словно бы сам создал в памяти эту картину, зацепившись за мелькнувший в памяти силуэт. И тот час к этому силуэту добавился, словно слепленный из биения звуков голос. Неясный, еле слышный, проходящий фоном. В памяти всплыла фраза, озвученная будто бы тем голосом и очень похожая на фразу, сказанную сейчас незнакомцем. Конкордатс наклонил голову, убирая этим движением надменно выпяченный подбородок и показывая, что вспомнил. Хотя, конечно, ничего он не вспомнил, так как еще не научился сосредотачиваться в состоянии озарения. И вслед за этим движением соткались в памяти звонкие слова: творчество, установка, шедевр. Все это было чужое, словно забытое кем-то и подлежащее возвращению. Но его новый знакомый, в отличие от Конкордатса, серьезно полагал, что имеет какое-то отношение к тому разговору и теперь вот пытается продолжить его.
- Вы, видимо, еще не очень освоились со своим...- Тут он довольно улыбнулся в ветвистые усы, - мы же с Сущим нашли полное взаимопонимание...Знаете ли, сударь, мой Сам (он сказал не Сущий, а Сам и это прозвучало у него несколько насмешливо и покровительственно) бывает самоуверен и тороплив. Оттого его суждения в прошлый раз были не достаточно точны и, может быть, даже противоречивы. Я хотел бы уточнить некоторые позиции. Тогда вы говорили, будто бы творец не ставит перед собой никаких задач...
- Я говорил? - удивился Конкордатс. Его начинало сердить непонятное упорство неожиданного собеседника. Он даже незаметно осмотрелся, уточняя, не отводит ли он ему внимание разговором, давая возможность черным маскам неожиданно напасть сзади. Но нет, вокруг было тихо. Собеседник на мгновенье, казалось, смутился.
- Ну да, конечно. Не вы. Ваш Сущий. Вы человек новый. А мы, те, кто уже хорошо освоились и наладили с Сущими контакт, не всегда разделяем себя и их. И вы обвыкнетесь.
- Ну, так вот с Сущим и говорите, пока я буду обвыкаться, - ответил Конкордатс довольно невежливо, чем смутил своего собеседника. - И это займет, сдается мне, немало времени, ибо попал сюда я совсем недавно. А до того ни с чем подобным мне дела иметь не приходилось.
- До того: До того, как попал? - опешил собеседник. - Когда это?
- В прошлой жизни... - ответил Конкордатс, начиная раздражаться его непонятливостью...
- Когда?!!
- Я имел ввиду: при жизни, - поправился Конкордатс.
- Не понимаю, - тряхнул головой собеседник, - при чьей жизни?
Такого тугодума Конкордатс ещё не встречал. Ну, на самом деле, как объяснить смысл простых вещей, когда проще того, как сказано, и не скажешь? А ещё берется рассуждать о высоких материях. Конкордатс прикинул, как лучше поступить: послать его ко всем чертям, или всё-таки продолжить разговор? Так как господин этот ему ничего плохого не сделал, он посылать его не стал.
- Перед тем, как умер, - уточнил он нехотя, и по выражению лица собеседника вдруг понял, что этого-то как раз говорить не следовало. Однако была и польза от его откровенности - незнакомец поспешно раскланялся и пружинисто убежал прочь ...
![[]](/img/e/egorych/779/tenx111.jpg)