Я не буду публиковать здесь своего настоящего имени, представлюсь вам, как Ральф. Мне сейчас 31 год, я живу в избушке в глухом лесу, доставшейся мне от моего Учителя, почтенного Человека.
Я встретил его, когда был совсем еще ребенком, мне было 13 лет. Мы проводили дни, месяцы, годы в беседах. Он представился бывшим паладином церкви, ныне же монахом-отшельником. Я уже знал, что это неправда, что это только легенда, на самом деле он еретик, беглый монах. Но это меня не смущало, ведь, по сути, я и сам еретик. Да и... он очень мудрый.
Когда мне исполнилось 20 лет, я вновь пришел к учителю, но увидел только инквизиторов. Они пояснили мне, что это был не отшельник, а еретик, предатель веры. К сожалению, я даже не успел с ним попрощаться, его увезли в город, где сожгли. Я видел эту казнь. После нее я окончательно возненавидел людей. Я не буду ее описывать, мне до сих пор больно ее вспоминать, ведь он был для меня роднее отца.
Я тоже живу отдаленно от людей, в той же самой избушке, где также провожу дни в размышлениях. Но я хочу, чтобы это слепое человечество увидело некоторые наши беседы. Возможно, они помогут кому-то в духовном поиске. Кто знает...
Повествование, в большинстве случаев, ведется от лица моего учителя. Оно недословное, конечно, я передал только смысл. Но, быть может, у меня получилось говорить, как он. Не мне судить.
Ральф
Расскажи мне о Боге
Зачем ты опять пришел сюда, мальчик? Почему ты так часто приходишь? Я всего лишь старик, бывший некогда прекрасным паладином, войном церкви. Но это было давно, сейчас только ты, да ветер нарушаете мой покой. Ты просишь меня рассказывать странные вещи, которые, пожалуй, никого, кроме нас, и не интересуют вовсе,... но порой даже я не знаю, что тебе ответить...
Скажи, что ты хочешь услышать от меня в этот раз? Что? Рассказать тебе о Боге?
Но зачем? Церковь уже давно все объяснила. Или ты не веришь ей? Не веришь, вижу, впрочем, как и я. Потому и ушел из паладинов, став отшельником. Став искать свой смысл всего в этом мире.
Но мне все равно не рассказать тебе о Боге. Потому, что лучше всего рассказать тебе о нем сможет только... юный мальчик, стоящий передо мной. Да, только ты сможешь рассказать себе всю правду. Потому, что ты и есть Бог.
Ты знаешь, что Творец создал нас по своему образу и подобию. Вот только мало кто, даже из священников, понимают и принимают это. Я тоже не понимал в свое время. Мне казалось глупым, что только Бог может решать за нас, что правда, а что - нет. Как-то раз я высказал эти свои сомнения в монастыре... меня наказали, но это ничуть не поумерило мое любопытство. Я стал размышлять, и, думаю, пришел к истине.
Образ Божий в нас - это наша душа. Все мы, и христиане, и язычники, и другие люди, созданы по образу души Божьей. Ведь, говоря о нем, будет глупо считать, мужчина он, или женщина. В нас во всех есть эта искра, и только мы решаем, затухнет она или разгорится великим пламенем Любви к этому Миру. Не к людям, нет. К той планете, на которой мы живем, к тому звездному небу, что у нас над головой. Ведь они тоже живые и любят нас.
Зря фыркаешь, настоящий Бог, мне привычнее называть его Творцом, любит нас. Но... Церковь не знает настоящего Бога. Она глупа со своими приземленными догмами, она пытается подогнать Бога под тот приземленный уровень, на котором находится сама. Иначе не запрещала бы сомнения и не считала бы грехом любопытство.
Вот посмотри на небо. Видишь, уже первые звезды появились на нем? Как они прекрасны... и неужели ты думаешь, что это - всего лишь гвозди, которыми прибит небесный свод? Нет, конечно. Даже больше, я думаю, что каждая из этих звезд - такая же, как и Солнце. Каждая точно также дарует свет и любовь, только другим планетам.
Ведь разве великий Творец мог ограничиться сотворением одного мира? Разве он мог, сотворив всего одну планету и населив ее, поселиться на облаке и тешить свое самолюбие, выслушивание пение ангелов и наши молитвы, удовлетворяя свой гнев криками грешников из ада? Нет, конечно. Даже больше, возможно, он и сейчас творит новые, прекрасные миры.
А вот в этом и есть наше подобие к Творцу. Он создал нас по образу своей великой души, в надежде, что мы достигнем его величия, и уподобил себе в способности к творчеству. Даже этот наш разговор - творчество. Только мысленное. А значит, наше способность мыслить - тоже подобие Творца! Поэтому мы должны думать сами, не оглядываясь на догмы и суеверия, если не согласны с ними.
Оправдывает ли Творец убийство себе подобных? Нет, конечно. Он против этого. Церковь использует Божье имя для прикрытия своих личных, зачастую корыстных, интересов.
Что? Вмешаться? Как? И зачем? Каждый из нас - частица Творца, а значит, только мы в состоянии понять, куда идем, и измениться. Им не дают? Нет, дорогой мой. Они сами не хотят.
Посмотри на людей. Что для них ценно? Что они оставят после себя детям и внукам?
Ладно, уже поздно, возвращайся домой. Ясного рассвета, мой юный друг!
Твой крест
Мальчик мой, что ты делаешь у меня в столь поздний час? Уже Солнце совсем низко над горизонтом, скоро стемнеет, а до города путь неблизкий. Может, ты прискачешь завтра, и мы поговорим? Хотя нет, я вижу стоящие в глазах у тебя слезы. Садись и рассказывай, я пока приготовлю чай.
Ты? Устал? Отчего можешь устать ты, мальчишка? Ты пока как губка, хочешь и должен впитывать информацию окружающего мира, да начинать набираться опыта, чтобы противостоять в будущем догмам и людским предрассудкам. Да, это сложный путь, но ты сам его выбрал. Конечно, куда проще быть похожим на крикливую курицу-кликушу, но вряд ли ты видишь для себя такое будущее. Так в чем же дело, мой юный друг?
Ах, вот оно что... как я и боялся предположить, твоя семья не одобряет твоего стремления к постижению нового, считает, что в старых церковных догмах все прописано. Увы, но так всегда было, и так всегда будет. Ищущий Истину должен быть готов к тому, что будет всегда одинок. Немногим удается построить семью, найти того, кто разделит с ним тяготы этого пути. Мне повезло, но она уже лет пять, как умерла,... Может, тебе повезет больше, мой друг
Ну, так вот, о чем я. Каждый в этой жизни идет своим путем, у каждого свой крест, как говорят мои лицемерные бывшие братья. Сомневаюсь, правда, что они понимают, о чем говорили. Впрочем, не мне их судить.
Мы очень часто ропщем на высшие силы, особенно тогда, когда нам кажется, что испытание, посланное нам, нам не по плечу. Но так ли это?
Все, что нас не убивает, делает сильней. И высшие силы дают нам испытания не легче/сложнее, а те, которые нам больше всего подходят.
Когда я был в твоем возрасте, может, чуть старше, мой духовник рассказал мне одну притчу. Она тогда настолько меня затронула, что я запомнил ее на всю жизнь.
Однажды одна женщина, в очередной раз, жалуясь на свою судьбу, воскликнула:
- Боже, ты несправедлив! Ты посылаешь для меня испытания куда тяжелее, чем для других! Верно, ты меня не любишь!
На следующий день ей приснился сон. Она оказалась на огромном поле, где всюду лежали кресты разного вида. С неба раздался голос:
- Ты просила другой крест. Что же, выбирай!
Она увидела блестящий вдалеке золотой крест с драгоценными камнями. Она взяла его, но тут же согнулась, под тяжестью креста. Тогда она его положила и сказала:
- Нет, не мой это крест.
И вот она увидела крест, обвитый прекрасными цветами. Обрадовавшись, она подошла к нему и взяла его. Но острые шипы, спрятанные среди листьев и цветов, оцарапали ее кожу. Тогда она отложила и этот крест.
Пройдя еще какое-то расстояние, она увидела простенький деревянный крест. Она взяла его, и поняла, что он куда легче прочих.
- Вот этот крест я выбираю, Господи!
Но тут она поняла, что это и был тот крест, который она несла до этого по жизни.
Нам всегда кажется, что чужая жизнь легче, чем наша. Но мы даже не подозреваем порой, сколько в чужой жизни боли и страданий.
А что касаемо тебя, мальчик... мы с тобой несем один из самых тяжелых крестов, крест познающих Истину. Он тяжел, но и награда немалая. А теперь отправляйся спать. А завтра я отвезу тебя домой и поговорю с твоей семьей. Я ведь священник, они меня послушаются.
Боль
Ты сегодня рано. Звезды едва померкли в лучах Солнца, а ты уже стоишь передо мною, явно терзаемый каким-то вопросом. Что ты хочешь у меня спросить?
Вместо ответа ты протягиваешь мне книгу с закладкой на середине. Я открываю ее и вижу подчеркнутую карандашом фразу: "Страдание и боль всегда обязательны для широкого
сознания и глубокого сердца".
Довольно красиво сказано, не находишь? Боль нам действительно нужна. Не смотри на меня так недоверчиво.
Вот представь себе, что из любви исчезла боль. Нет, не те наигранные страдания по поводу любит-нелюбит, воспетые в тысячах романах, а настоящие терзания и сомнения.
Даже разлуки порой нужны, а уж боль и подавно. Просто для того, чтобы осознавать, как тебе необходима твоя вторая половинка, ведь всякий период нужды и боли ведет к осознанию того, что тебе необходимо. О, поверь мне, я любил когда-то! Она была для меня всем, и если б я не пообещал ей, что останусь в живых, не остался бы после ее смерти я на этом свете и на минуту! До сих пор сковывает сердце тоской при воспоминании о ней...
Да и не только в любви боль помогает осознать, что именно тебе необходимо. И в обычной жизни она может это указать, да и не просто указать, а заставить действовать!
Вот смотри. Предположим, у тебя болит зуб. Разумеется, ты тотчас пойдешь к лекарю, чтобы он вылечил тебе зуб. А если зуб не болит? Будешь ли ты ходить к лекарю каждые 3 месяца, как советуется?
Да и, кроме того, вспомни-ка, из-за чего возникает боль? Не из-за того ли, что мы делаем что-то неправильно? Или слишком много требуем от себя, либо слишком жестоки к другим. А тяжелым периодом боли и испытаний мы просто восполняем равновесие в своей жизни?
А иногда этой болью мы боремся со своим внутренним злом. Со своими отрицательными качествами, с ленью, с неправильными привычками.... Она помогает нам преодолеть себя. Как сказал мой наставник, боль всегда делает только хуже. Но порой, только это хуже и может заставить нас действовать.
Поэтому, мой юный друг, никогда не спрашивай, за что тебя карают небеса. Спрашивай, зачем эта боль тебе нужна.
Надеюсь, я ответил на твой вопрос?
Мизантропия
Приветствую, любезный друг. Ты начал чаще приходить ко мне. И почему-то мне кажется, причина не только в наших разговорах. Ты, как и я, начал находить радость в уединении, тебе начинает нравиться моя жизнь в ветхой избушке в лесу. Тут ведь никто не мешает думать, и нет людей.
О нет, не отнекивайся, я вижу, внутри себя ты согласился с моими словами. Поверь, в этом нет ничего плохого. Просто мы не любим людей, нам чужды их радости и пресные мысли, их подлые кумиры и золотые истуканы.
Что для них является главной ценностью? Золото, как же без него. Знаешь, как говорила моя любимая о золоте? "Слишком тяжелый метал, не люблю. Зачем его люди придумали? Выдумали себе новую религию и поклоняются веками,... сколько на них крови? Людской боли? Адовых мук? Жестоких терзаний? Кто может знать? Только Создатель, но разве он скажет?.."
К тому же, они так любят много говорить, но так мало делают. Так любят обещать, но выполняют ли хотя бы часть из своих громких обещаний?
А их догмы? У них же все построено на непреложных истинах. Причем любой, посмевший думать не так, как другие - обречен на непонимание, презрение, а порой и ненависть.
Эгоизм... так, как каждый из них любит себя, он не любит больше никого. Каждый из них - Человек с большой буквы, но вот их двое, и кто-то из них уже ничтожество. Каждый смотрит на другого, выискивая недостатки, в упор не замечая достоинств. Знаешь, как-то раз, я поступил дурно, и с тех пор мне напоминали об этом очень много раз. В другой раз, я поступил достойно, но никогда об этом мне не напоминали.
Знаешь, прошло уже много лет с тех пор, как отменили рабство. Да вот только небольшая осечка вышла. Теперь в рабстве большинство в обществе. Кто-то в рабстве у своих предрассудков, другие - во власти комплексов, третьи - во власти имущественных благ. И тут дело даже дело не в том, что люди не пытаются с этим бороться, ведь порой борьба может иметь разрушительные последствия. Дело в том, что им это нравится.
Да, им нравиться осуждать то, что отличается. Им нравиться осуждать, ведь так они оправдывают сами себя в своих же глазах. Они осуждают тебя, потому, что не могут понять. Они осуждают язычников, так как не понимают их удивительной гармоничности. Да о чем речь, человек поверит в справедливость жизни только после того, как ему повезет! И он никогда не подумает, что, когда ему тяжело, это и есть справедливое отношение к нему высших сил.
Вообще, смотреть сверх рамок и ограничений очень сложно. Даже я порой склонен к предрассудкам. И именно тем, что мы с тобой стремимся преодолеть эти рамки, мы и отличаемся.
А что же до нелюбви к ним? И что же? Мне нужен отдых от их пустоты. Это естественно. Взгляни как-нибудь раз на город ранним утром, когда он пустынен, когда на улицах совсем нет людей, и ты поймешь, о чем я говорю.
А пока иди. И приходи сюда почаще, мой юный друг!
Надежда
Эта история одна из немногих, где повествование будет вестись не от лица моего учителя, а оформлено в виде диалога со вставками повествования от моего лица. Это был наш более личный разговор, но, я считаю, что и он может многому научить. Меня, по крайней мере, научил.
Ральф
В этот раз я пришел к учителю в разгар дня. Это был хмурый день с накрапывающим дождем, грозящимся разразиться с еще большей силой. Пройдя известной тропой через лес, я предстал перед до боли знакомой хижиной. Был виден свет свечи в окне. Странно, обычно в такую погоду он не пользуется свечами... мое любопытство подгоняло, я подошел к хижине и постучал.
Открыл он мне не сразу, еще минут пять я стоял под дождем на пороге. Наконец, дверь открылась, и я увидел моего учителя. Он выглядел отчего-то очень печальным.
- Прости, не ждал. Думал поначалу, что стук мне послышался. Проходи.
Я прошло следом за ним. Свеча озаряла уже знакомую, скромная до предела обстановку - стол с разложенными всюду бумагами и перьями, небольшой книжный шкаф, стул и печь, узкая кровать у стены.
Я тихонько подошел к столу и увидел записку, написанную мелким убористым почерком.
"Нет надежды - значит, нет надежды. И невозможно из кучи щебня выстроить прекрасный дворец. Даже взяв в помощь замечательного строителя и силу Любви"
Я был откровенно удивлен. В этом почерке угадывался почерк учителя, но как будто тогда, когда он был куда младше. Но глядя на написанное, я не мог поверить. Ведь учитель всегда говорил мне, что нет ничего неисправимого, что будь желание - и исполниться даже невозможного. Я только хотел об этом спросить, но учитель меня опередил:
- Вот скажи мне, разве может дарить надежду тот, кто сам уже не верит ни во что хорошее?
- Я не знаю...
- Чего ты заладил, все не знаю, да не знаю! Думать я кого учу?
Я задумался. Нет, я правда не знал. Наверное, нет... эту свою мысль я и озвучил учителю. Тот только покачал головой.
- Садись, я расскажу тебе одну историю.
Он приглашающее махнул в сторону стула. Я сел, сам же учитель присел на кровать, закрыл глаза, словно о чем-то вспоминая. Потом он открыл глаза, вздохнул и начал рассказ.
- Давно это было... мне было лет 15, жил я тогда в селе с родителями. Мои отношения с ними оставляли желать лучшего, они не понимали и не принимали моих стремлений. Я тогда раз и навсегда заявил, что не пойду по стопам отца, который был трактирщиком, а пойду в монахи. Решение придти в паладины пришло потом, тогда я просто хотел стать монахом, ведь в монастырской библиотеке были книги! Много книг...
Но меня не поняли и осудили. Несколько лет меня пытались склонить с этого пути, используя свои авторитет и возможность давить на меня. У них не получалось, но и я самовольно, без их согласия, не мог уйти в монахи. В конце концов, мы сошлись на воскресной школе. Но дело было уже не в этом.
Представь себе меня в то время. Я пошел на неслыханную дерзость, меня осуждали все, кому не лень. Тогда я первый раз потерял веру в людей. Только осознание того, что самоубийством я покажу, что я слаб, что сдался, удерживало меня от этого самоубийства. Так я и жил, усвоив одно правило - никогда никому не рассказывай о своих мечтах, желаниях и стремлениях.
Но потом в моей жизни появилась одна девушка. Она была прекрасна. Сначала мы были друзьями, потом, чисто случайно, дружба переросла в нечто большее, что и называют любовью.
Я почему-то поверил ей. Сразу. Она видела меня, словно насквозь, видела, что мне бывает тяжело и пыталась помочь. У нее получалось, пусть она в половине случаев и этого не осознавала. Ей тоже было нелегко, я как мог пытался ей помочь, помочь поверить, что все еще будет, но... но разве может дарить надежду тот, кто уже не верит ни во что хорошее?
А надежды у меня уже не было. Потом она вернулась, но это будет позже, а пока я написал те строки про надежду, которые ты успел заметить. Написал, находясь в отчаянии. Только она не поверила и продолжила попытки возродить меня. Она справилась.
Разумеется, не о каком монашестве речи не шло, я женился и мы ездили с ней миссионерами. Разумеется, ни о какой пропаганде христианства речи быть не могло, мы пропагандировали добро и справедливость. Из-за этого возникли некоторые трения с церковью, и мы бежали в одно глухое село. А пять лет назад она умерла. С тех пор я и живу в этой избушке.
Я не знал, что ответить. Я был поражен той историей, что мне рассказал мой учитель. Молчание продолжалось минут пять. Потом он тихонько спросил:
- Ну, так что? Если человек сам уже не верит ни во что хорошее, как он может помогать поверить в это хорошее другим?
Непредвиденная встреча
История написана в виде диалога, повествование от моего лица. Ральф.
Зима в этом году выдалась совсем бесснежная и до ужаса холодная. Но если первое обстоятельство меня радовало, так как добраться до избушки в лесу было менее проблематично, второе не могло не огорчать. Но в этом был и свой плюс, мы могли не опасаться, что нас кто-то потревожит, как иногда случалась летом.
Он уже ждал меня. Едва зайдя в избушку, я почувствовал тонкий аромат луговых трав, запасенных им с лета. Он стоял у печи, помешивая в котелке какую-то настойку. Увидев меня, он воскликнул, не отвлекаясь от своего занятия:
- Здравствуй. Замерз, поди? Сейчас, дозаваривается, и попьем настойку...
Я согласно кивнул.
- Итак, - между тем продолжал он, - сегодня я хотел поговорить с тобой о...
Вдруг раздался стук в дверь, резкий и суровый. Я недоуменно оглянулся, учитель тоже выглядел растерянным и даже испуганным.
- Кого там принесли черти? - сказал учитель, подходя к двери
- Не богохульствуй, - ответил холодный голос из-за двери, - Святая Инквизиция.
Инквизиция? Вот тут нам обоим стало по-настоящему. Учитель вздрогнул, но открыл дверь.
На пороге стоял мужчина лет сорока. Короткие седые волосы, льдисто-серые глаза прищурено смотрели на нас. Он был одет в длинный черный плащ с капюшоном. Глядя на него, я невольно втянул голову в плечи.
- Чем я могу быть полезен?- спокойно спросил учитель, помешивая настойку
- Да вот, - говорил незнакомец медленно, словно наслаждаясь ситуацией, - что в этой избушке живет беглый еретик.
Учитель развернулся и встал к нему лицом, в глазах горела решимость.
- Допустим, и что? - спросил он спокойным голосом
- Конспироваться надо было лучше, вот что!
Две пары глаз недоуменно уставились на пришедшего. Под прицелом этих глаз он стоял еще секунд пять, а потом резко рассмеялся:
- Не признал-таки меня, зануда лохматая! А еще друг, называется.
Пару секунд учитель стоял, ошарашено глядя на него, а потом неверяще произнес:
- Я соврал, - незнакомец обаятельно улыбнулся, с лица, словно маска упала напускная серьезность и суровость, - я сейчас
Он вышел за дверь, но уже через пару секунд вернулся, держа в руках потертый черный чехол.
- Кстати, объясни своему юному другу, кто я и что детей я не ем. Честно-честно. А то он на меня так странно смотрит.
- Да я понял, - сказал я, все еще ломким от волнения голосом, - а вот кто вы, я бы действительно хотел услышать.
- Ну, раз ты понял, что я свой, давай на ты? - дождавшись моего неуверенного кивка, он продолжил, - меня, как ты уже мог догадаться, зовут Игнат. Я не инквизитор, а всего лишь странствующий менестрель. Представился инком для того, чтобы проверить, как этот, - он неопределенно кивнул в сторону учителя, - готов к приходу незваных гостей. Пришел к выводу, что никак, и еще дам ему за это втык.
Я засмеялся, слишком уж неестественно выглядела полушутливая речь из уст человека, выглядящего типичным маньяком-убийцей. Это несколько разрядило обстановку. Между тем Игнат подошел к все еще стоявшему учителю.
- Ты как, друг? - он ободряюще положил ему руку на плечо
- Да вот, живу помаленьку. Сжился в этой избушке, вон, с мальчишкой подружился, разговариваем, учу его уму-разуму.
- Ты? Уму-разуму? - он скептически покачал головой
- Неправда, - вмешался я, - он очень мудрый
- Ой ли? Ладно, поверю - он улыбнулся, - друга чаем напоишь?
Через пять минут мы уже расселись и пили настойку.
- Други мои, давайте я вам что-нибудь сыграю, - сказал Игнат.
- Нет защитников тебе, - безапелляционно поднял руку учитель.
- Хорошо.
Он провел пальцами по струнам, вслушался и запел:
Раздался свист, проткнули стрелы облака,
И крик последний на немых губах затих,
И все настойчивей вдали трубят рога,
И нет защитников тебе среди живых.
Как спел однажды твой потерянный кумир -
Но ты сейчас не сможешь вспомнить этот стих -
Опять беда, и снова гонят на флажки,
И нет защитников тебе среди живых.
Ты слишком поздно узнаешь вороний грай,
И дом горит, ты бьешься в стены и скулишь,
Забиты двери, и отсюда только в рай,
И нет защитников тебе среди живых.
Улыбка нежная, ты пьешь из этих рук,
И звонкий хохот между серых стен повис...
Водичка с ядом. А ты думал это друг?
Ведь нет защитников тебе среди живых.
Ты снова ищешь себе крышу и еду,
И на дворе уже зимы дрожащий штрих....
Но ты уходишь, чтобы отвести беду,
Ведь нет защитников тебе, среди живых.
По чердакам однажды прятаться устав,
Ты выйдешь первым против ста смертей своих.
И над тобой никто не возведет креста,
Ведь нет защитников тебе среди живых.*
После того, как в воздухе провис последний аккорд, мы, молча, сидели еще минут пять. Потом учитель встал и сказал:
- Ладно, Игнат, оставайся у меня. Мальчик, иди домой и приходи завтра.
- Хорошо, - я начал собираться и вышел. Скорее бы завтра...
Если болит - значит жив
Повествование ведется от лица учителя, но присутствуют диалоги. Ральф.
Визит моего друга Игната, надо сказать, выбил меня из колеи. Еще бы, ведь мы около восьми лет не виделись! Впрочем, он совсем не изменился. Как был шутником, так и остался. Одно его появление принесло моей голове несколько седых волос.
А ведь сам он уже весь седой. А ведь он младше меня лет на пять! Впрочем, достаточно вспомнить его неуживчивый характер и потрясающее умение находить себе неприятности.
Помню, когда нам было лет по двадцать, он умудрился попасть в Инквизицию по обвинению в колдовстве! Не знаю, как он все-таки смог оправдаться, но вернулся он оттуда через месяц. Хоть и почти полностью седым, да и с глазами пустыми. И плакать он потом не мог еще долго.
Вспоминая все это, я только вздыхал. Между тем, Игнат встал и оделся.
- Легкой смерти тебе, мой друг! - поприветствовал я его нашим старым девизом, который Игнат в незапамятные времена услышал у какого-то менестреля
- Легкой смерти, - он кивнул, соглашаясь.
В этот момент раздался осторожный стук в дверь.
- А вот и мой ученик пожаловал, - я улыбнулся и пошел открывать дверь.
На пороге и в самом деле стоял мальчик. Я посторонился, пропуская его.
- Здравствуйте, учитель. Здравствуйте, Игнат!
- Можно и на "ты", - с ленивой улыбкой ответил мой друг
- Хорошо, - робко улыбнулся мой ученик.
Да, умеет Игнат располагать к себе людей...
Через пять минут мы все расселись, как вчера, попивая все ту же настойку. Игнат сидел на стуле, держа на коленях свою гитару, перебирая тихонько струны. Мы с мальчиком сидели на кровати, напряженно глядя на него. Наконец, он поднял голову.
- Мне сыграть что-нибудь, да?
- Ага, - мальчик опередил меня на долю секунды
- Настроение у меня какое-то ностальгическое. Хорошо, вот что я сыграю. Друг мой, помнишь? - он перебрал несколько струн, с грустной улыбкой глядя на меня.
Я вздрогнул. Еще бы, я не помнил. Ответ я не озвучил, Игнат понял меня и без этого. А потом он тихонько запел:
Мы любим то, что уходит,
Мы верим в то, чего нет.
Я сбился со счета сожженных мостов
И перекалеченных лет.
Выйду в чистое поле,
Я знаю - все неспроста.
Жизнь проверяется болью,
Если она не пуста.
Жизнь, как минное поле -
Шаг не туда - и погиб.
Но все ощущения сводятся к боли,
А, если болит - значит жив.
Время залижет все твои раны,
Время научит терпеть.
А все, что не вылечит время,
Когда-нибудь вылечит смерть.
Пусть раны посыпаны солью,
И мир так красив и жесток.
Жизнь измеряется болью,
Которую ты превозмог.
Жизнь - как минное поле,
Шаг не туда - и погиб.
Но все очищение сводится к боли,
А, если болит - значит жив.
Вот еще одно лето облетело с деревьев -
Сколько мне лет?
Снова беда скребется за дверью -
Сколько мне бед?
Еще один дождь по крыше моей -
Мне уже миллион дождей,
И если больно сегодня, то завтра я стану
На целую боль сильней.**
Он закончил петь, и опустил голову. Мы сидели молча. Я, объятый воспоминаниями, и мальчик, пораженный песней.
- Озвучь мальчику то, что ты вспомнил перед тем, как я начал играть, - тихо сказал Игнат, но в окружающей тишине его голос казался громовым раскатом.
- Он попал в застенки Инквизиции, когда ему было около двадцати. Причем по достаточно серьезному обвинению в колдовстве, а у обвиняющего его настоятеля монастыря было, чем подтвердить обвинение. Я не знаю, как он все-таки сумел выкрутиться, но вернулся через полгода. Правда, почти мертвым. Но если его физическое состояние мне удалось вернуть в норму практически за полгода, даже переломанные пальцы нормально срослись, и он смог вновь играть, то вот в моральном плане... первые месяца два на него было страшно смотреть. Потом он начал более-менее отходить, хотя полностью не отошел, наверное, и до сих пор. И, где-то через полгода после своего возвращения, он написал эту песню.
- Да там и выкручиваться особо не пришло, - сказал Игнат глухим голосом, - просто не признавался. Первые 3 месяца они особо активно пытались убедить меня "сотрудничать со следствием", - он криво усмехнулся, - но я все отрицал. А потом на особо упрямого меня обратил внимание инквизитор, начальник того, что вел мое дело. Он, как ни странно, оказался человеком, и начал потихоньку разваливать дело. Еще через 3 месяца меня отпустили.
Мальчик встал с кровати. Я недоуменно оглянулся на него, он же между тем подошел к Игнату и поклонился ему.
- Ну что ты, не стоит, - несколько удивленно отозвался Игнат, - поверь, многим пришлось в разы хуже, чем мне. Многие продерживались некоторое время, но потом ломались и признавались во всей той чуши, в которой их обвиняли. А потом всходили на эшафот с мыслью, что предали себя. Это хуже. - Он поднял голову, посмотрел внимательно на мальчика, и улыбнулся, - но все-таки, спасибо.
- Игнат, не прибедняйся... - начал я
- А я и не прибедняюсь. Ты просто там не был. Там в смертных грехах сознавались даже святые.
- Да я не о том, - я вздохнул, - ты смог заставить себя жить после этого кошмара.
- А у меня была гитара. И один мой друг со своей женой, - он хитро улыбнулся, хоть и в глазах была тоска.
Я только развел руками, спорить с Игнатом - занятие бесполезное в принципе.
-Ладно, а теперь к цели моего визита, - Игнат разом посерьезнел, - слухи про вас ходят всякие, господа хорошие. Не думаю, что вам нужна такая популярность. В Инквизиции уже знают, а ты, друг мой, личность, мягко говоря, небезызвестная для этих ребят.
- Что за слухи ходят? - я нахмурился
- Что живет в этом лесу некий отшельник, который на самом деле ни в каком монастыре не числится.