Рындин Акварель : другие произведения.

Мизантроп /сборник/

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:

   0x01graphig
   ЛЕБЕДЕВ
   /вариант от 03.01.18/
   я вышел в тамбур
   закурил
   и боясь пропустить свой полустанок
   стал всматриваться в темноту за окном
   ничего кроме своего отражения в стекле увидеть было нельзя
   но я помнил что перед полустанком поезд должен был проскочить под мостом...
   и все же зазевался:
   промелькнули опоры моста вагон резко затормозил
   остановился
   и пока неумелость возилась с тяжелой дверью он уже начал набирать скорость
   пришлось прыгать прямо в снег
  
   оглядевшись вокруг
   как мог выбрал в редкой сетке застылых следов одну из тропинок
   и неспеша зашагал по пологому склону забирая всё время вправо словно что пугало меня в сумеречном безразличии ещё не проснувшейся деревенской улицы
   и от того что почувствовал себя на время свободным от пресных кабинетных дел
   что под ногами поскрипывал не запачканный городской грязью снежок
   что повисшие в сухом безветрии облачка уже отражали робкие проблески зимнего утра
   во мне где-то глубоко внутри возникало усиливаясь не частое в мои годы чувство душевного равновесия
  
  
   в трех километрах от полустанка
   в центральной усадьбе совхоза
   ждал меня Лебедев
   которому не раз обещал приехать чтобы вместе выбрать площадку под строительство нескольких домиков
   но по разным причинам - а честно говоря - больше по лености своей
   всё откладывал со дня на день
   пока - наконец - не наступил тот известный предел за которым начинаются - мягко выражаясь - неприятности
  
   на этот раз сам позвонил ему
   предупредив о времени приезда
   и просил ждать меня в условленном месте: мне хотелось до обеда вернуться на станцию.
  
   на самом краю усадьбы
   возле недостроенного кирпичного дома
   несколько человек неторопливо занимались своими делами
  
   подойдя к ним негромко поздоровался и ничего не спрашивая
   стал высматривать Лебедева уверенный в том что он где-то здесь и ждет меня.
   но Лебедева не было.
   - прораб...? - начал было я подойдя к одному из работающих лениво долбившему мерзлый керамзит
   но тот не прекращая своей работы и не поднимая головы глухо пробурчал что-то себе под нос
   повторяться я не решился
  
   - подойдет сейчас, - услышал я неожиданно над головой чистый молодой голос, - вы из района? Ну-ну... он знает
   подняв голову я увидел над собой румяное от мороза простодушное лицо парня опускавшего пустое ведро на веревке
   - место выбирать? - полюбопытствовал он как бы проявляя свою осведомленность.
   я кивнул головой думая между тем как быть дальше
   - во-во... давно пора а то скоро без работы останемся...
  
   угрюмый рабочий
   наполнивший ведро керамзитом
   оборвал словоохотливого напарника неласковым окриком: - давай! - и ведро медленно поползло вверх царапая стену
  
  
   отойдя шагов на двадцать
   я остановился
   решив что нужно все-таки подождать Лебедева здесь
   чем ходить туда да обратно
   тем более что меня заинтересовали чистенькие аккуратненькие домики выстроившиеся в ровный ряд вдоль улицы
   педантичность с которой был осуществлен проект меня поразила
   ибо уже и сам привык к тому что сельские строители изменяют проектные решения по самым пустячным поводам
   не считаясь ни с чем и в то же время смело утверждая: "так лучше!"
  
   десять минут истекли и сначала медленно затем всё решительнее я двинулся в сторону конторы
   надеясь хоть там застать прораба
   но и в конторе его не было
  
   заходить к директору не хотелось
   потому что во-первых вообще стараюсь избегать лишних контактов из желания сохранять своё время
   во-вторых с директором мне вряд ли бы удалось решить свои вопросы
   поскольку по опыту знаю чем заканчиваются такие попытки
   в то же время только директор и мог найти своего подчиненного и потому несмело постучал
   никто не ответил и я приоткрыл тяжелую дверь
  
   Орлов - так звали директора - не отрываясь от бумаг на столе с легким удивлением взглянул в мою сторону:
   - а-а -- проходи садись
   я подошел и пожав протянутую руку кивком головы поздоровался с присутствующими
   определив что никто из них мне не знаком
   и сел у стенки не пытаясь прерывать разговор
  
   возле директорского стола с выражением нетерпенья стояла очень полная среднего роста женщина по всем приметам бухгалтер
   Орлов подписывал бумагу за бумагой
   спешил и потому его некоторая нелюбезность не показалась мне оскорбительной
   - ну ладно, Николай Лукич, я пойду, -- поднялся один из сидевших
   почувствовав во мне помеху своим разговорам, -- значит, завтра ей можно собираться?
   - ну да, я же сказал.
   пусть едет, отдыхает, только смотри, - сделал строгими глаза Орлов - чтобы какого-нибудь... не привезла тебе с юга-то, - и ядовито улыбнулся повернувшись к стоявшей рядом женщине:
   - как Петровна а?
   - ...и давай, - продолжил директор в сторону уходящего, - чтоб к третьему всё закончил
   тот только не прекращая согласно кивать головой неслышно прикрыл за собой дверь
  
   - ну всё? - приподнял Орлов глаза в сторону бухгалтера
   - всё, Николай Лукич, - на ходу проверяя правильность подписей отвечала женщина - Володя поехали!
   от черной круглой печки отделилась фигура лохматого парня
   - мне чтоб к половине двеннадцатого был здесь! - вероятно повторяя громко сказал Орлов в сторону парня - и обратно будешь ехать механика не забудь, понял?
  
   в кабинете осталось трое: Орлов перед опустевшим столом
   мужичок невзрачного вида
   и я
  
   мужичок сразу же придвинулся к столу и попытался продолжить скучную судя по выражению лица директора беседу
   - обожди Кузьмич! - грубо оборвал его Орлов, - видишь у меня начальство?
   Кузьмич чуть покраснел от обиды подался назад и затих
  
   - что дорогой, проверять меня приехал? - обернулся ко мне Орлов
   - да, нет, участок нужно подобрать - отвечал я
   - а-а! ну-ну... так тебе Лебедев?
   - да,
   зашел на стройку да нет его там, подумал что в конторе.
   - нет не в конторе, - не дал он мне договорить, - э-э... - Орлов повернулся к мужичку, - как тебя? фу, черт! Кузьмич... Кирилл Кузьмич, найди поди Лебедева он на кормокухне... пусть идет сюда, скажи из района, Геннадий... - он покрутил в воздухе пальцем
   - Евгений ...Семенович, - подсказал я
   - да, - согласился Орлов и повернулся к Кузьмичу, - иди скорей!
   мужичок нехотя поднялся со стула
   тело его развернулось к двери а глаза попрежнему смотрели на Орлова
   - Николай Лукич, так он же должен подойти, чего зря сапоги-то рвать...
   Орлов сначала опустил голову к столу и затем уже исподлобья взглянул на меня, ища сочувствия:
   - во кадры мать-перемать, - и вздохнул, - ему говоришь: "иди" а он начинает, извини меня...
   Орлов одними губами выругался и ещё раз вздохнул
   - пошел пошел, - попятился к двери Кузьмич
   - ...да попроси... пусть не тянет резину, - уже в захлопнувшуюся дверь добавил Орлов - у нас ведь как? все начальники: работать некому а руководить - только подворачивай...
   я не понял поначалу к кому относились последние слова но каким-то чутьем угадал что виной тому Лебедев; "попроси... пусть не тянет..." интересное приказание.
  
   - ну, так что, Геннадий Семеныч, дела, говоришь, идут?
   - с божьей помощью.
   - это хорошо... А мы вот тут всё воюем...
   - региональные войны?
   - что? - не понял Орлов.
   - говорю, "интриги..." - улыбнулся я.
   - да, брат, воюем... - не среагировал Орлов. - подопечный твой попался... не того...
   - как это?
   - гонористый шибко, директора своего - ни в грош...
   - не может быть, Николай Лукич!
   - вот... не может быть... а я тебе говорю, гов...тый человек! мне-то лучше знать
   - это понятно, - мягко согласился я, - вышел из повиновения
   - вышел, не вышел, а толку с него не будет: много берет на себя, а таких у нас... сам знаешь... нужно уметь ладить с людьми, мы все делаем одно государственное дело.
   что я - преступник какой?
   - ну, зачем же! - вставил я с видом полного доверия.
   Орлов сделал выразительный жест головой:
   - какого же черта, тогда, он со мной цапается? я, конечно, не инженер, но, слава богу... пришлось и строить и пахать... всего видели...
   - так я не понял, Николай Лукич, - стараясь успокоить как-то разволновавшегося директора, - что он? делает что-нибудь не так?
   Орлов на мгновение замолк. стало тихо и только нервное постукивание мизинца по столу выдавало нарастающее напряжение.
   - он мне завалит дело... как комбинат, - Орлов сделал движение подбородком в сторону соседнего поселка, - начал строить жильё народ как сбесился: наровит сбежать из совхоза.
   за пять лет, считай, с полсотни ушло.
   дом огород скотина своя - чегож ещё? нет, дай им чего-то такого, - он опять покрутил над головой пальцем: - а чего? и сами не знают
   встретил тут одного: "ну, что, говорю, на машину заработал?" "не, - смеется, - где там?" "тогда, квартиру с ванной получил?" опять: "не-е". "так что же ты там потерял, что ищешь?" пожимает плечами, улыбается
   по мне - родился на земле, землею и живи! не хрена по б...ям шляться! он у меня, между прочим, хорошим трактористом был, а там что? "в механическом цехе!" о, брат, в цехе! - он опять выругался, - всё не о том, не о том думаем! всё ищем чего-то такого... чего нет у соседа.
   сосед в г...вне, а он, видишь ли, в цехе! культура! я ему зарплату - в полтора раза... свежий воздух, река под окном... нет, подай ему цех, комбинат, лабалаторию... в поле асфальт не сделаешь, это верно, на шпильках не покрасуешься... но в этом ли счастье? трудиться надо! работать! а всё остальное - так, пузыри...
   он замолчал, откинулся на спинку стула и сидел, уставившись на пустой стол.
  
   кабинет директора словно соответствовал только что выраженной позиции
   маленькая низкая комната оклеенная обоями
   отопительный стояк в металлическом кожухе прижавшийся в углу
   за стояком с десяток поленьев и - как ни странно - не березовых
   стены абсолютно свободны от какого бы то ни было украшения и только на торце старого шкафа подвешен большой госстраховский календарь
   к стенам плотным строем прижались стулья не менее трех сортов засаленные от долгого употребления
   но директорский стол был новым большим с полированной столешницей и металлическими ножками
   маленькие, замороженные окна почти не пропускали зимнего света и потому в центре потолка торчала никогда не выключавшаяся лампочка ватт на двести.
  
   - так что Лебедев? - переспросил я
   - он герой! посрезал наряды работягам, тыкает их туда-сюда,
   качество ему, видишь ли, нужно!
   он без-году-неделя работает, а я здесь двадцать с хвостиком отпахал!
   качество не спорю тоже нужно, но когда угол свой не у каждого до качества ли?
   надо строить быстрее, больше сами кому надо докрасят качество...
   от него же все люди разбегутся! вчера двое приходят: "уйдем!" я их час уговаривал.
   - уговорили?
   - уговорил.
   а ему не надо! "собрались - уходите!" а с кем строить? я что ли? или вот этот? - он показал на пустой стул где недавно сидел Кузьмич
   - кадры нужно беречь! "...только из-за вас, Николай Лукич, остаемся, а то бы ушли"
   в поселок их видишь ли приглашают... Хоть не особой цены мужики выпить любят но тоже народ, тоже строители
   - так, может, они только другим мешают? - робко попробовал я застуриться за Лебедева.
   - не моё дело! ты руководишь - ну и воспитывай! поговори с ним дай втык чтоб кровь с носу!.. а уж зарплату или там ещё чего... не стоит
   у него же семья! дети-то чем виноваты?
  
   он задел и мою любимую тему и хотя у меня в штате всего два человека, я считаю себя руководителем:
   - если так рассуждать, то придется самому за всех работать, - извинительно улыбнулся я, - они будут пить прогуливать, а ты работай за них да ещё и воспитывай...
   Орлов не обратил на мои слова внимания, а войдя в раж, продолжал своё:
   - ну выпил мужик, кто сейчас не пьет? воробей и тот...
   зато если нужно мне ночью в святой день, в землетрясенье просить о подмоге я не к Лебедеву и его дружкам пойду, я пойду к этому пьянице, потому что он не станет кукситься и тыкать меня носом в устав, а шапку в охапку и за мной! вот так-то! бить надо, - как бы соглашаясь сам с собой продолжал он, - это не грех, а наука: за битого двух небитых дают...
   я усмехнулся тому как он использовал поговорку.
   - ты улыбаешься... молодой ещё! а я войну прошел, вот, - Орлов выставил из-за стола ногу и постучал по голени оказавшейся под рукой отверткой: под штаниной глухо звякнуло.
   - да ведь у каждого свои привычки, - стушевался я.
   - свои... Мне всё равно работа бы шла.
   - а у него нейдет?
   этого говорить не следовало.
   Орлов обдал меня взглядом человека обнаружившего вдруг своего неприятеля:
   - умников развелось... вот что тебе я скажу: сядь на моё место и поработай!
   - Николай Лукич! Николай Лукич! - опешил я, - ведь это просто так... спрашиваю и всё! извините если обидел честно говорю не хотел вы сами же говорите что он дело заваливает вот я...
   - ничего, ладно... - махнул Орлов рукой, - нервы, - и чуть помолчав, - конечно дело своё он знает не отнимешь самостоятельный мужик: людей крепко держит, технику в порядок привел совхозные гроши бережет, но ведь что обидно - может вполовину больше делать - не хочет...
   - как это... не хочет?
   - а так. план, говорит, сделаю, а остальное - не спрашивай!
   - ну и хорошо, а что же ещё нужно?
   - нужно? а нужно, чтобы людей глупостями не занимал: в лесу живем, а он людей траву сеять заставляет, каменщики клумбы строят... - и вдруг рассмеялся, - а Лешка Вдовый в клумбу огурцов натыкал...
   мне хотелось ещё разок заступиться за прораба и - как архитектору - постыдить Орлова
   но побоявшись повторения недавней вспышки смолчал.
   в кабинете какое-то время стояла тишина.
   наконец зазвенел телефон.
   Орлов спокойно снял трубку:
   - что тебе?
   последовал продолжительный разговор к словам которого я не прислушивался
   разговор кончился
   Орлов положил трубку на рычаг и тотчас же раздался новый звонок.
   - да-а! слушаю-у... нет вы оставьте пока это дело я подошлю кого-нибудь другого... да идите сюда... да, - и повернувшись ко мне, - сейчас будет.
  
   я вышел из кабинета в тамбур с большим верандным окном
   закурил и
   спустившись по ступенькам оказался на улице
   солнце попрежнему посылало свои косые лучи сквозь пелену промерзшего воздуха бросая на снег голубые пока ещё длинные тени отчего занесенные по самые окна низенькие черные домики стоявшие на значительном удалении казались горстью семечек рассыпанных по снегу
   возле конторы нос в нос мерзли две машины: директорский газик и летучка
   рыжая коротконогая лошадь не обращая внимания на мороз тихо пережевывала брошенную ей охапку сена дожидаясь хозяина
   в десяти шагах от входа торчала из снега на двух деревянных ногах доска показателей с нацарапанными мелом цифрами понятными одному писателю
   тут же на доске в верхнем углу была приколота маленькая афишка клуба извещавшая о программе кинофильмов.
   в ожидании подошел к доске и стал разглядывать мудреные знаки
   - ты что-ли Лебедева ждешь? - раздался возле меня незнакомый голос, - вон идет.
   я повернулся и сразу узнал Лебедева
  
   шел он неторопясь
   осторожно но не сбиваясь с шага переступал через валки распаханного тракторами снега
   почти не поворачивая головы осматривался по сторонам как бы боясь пройти мимо знакомого человека не поздоровавшись с ним
   это был средних лет мужичек небольшого роста плотный и широкий в плечах
   одет просто я бы даже сказал через чур просто так что будь он мне не знаком я бы и не отличил его среди рабочих
   - добрый день, Виктор Николаич, - поздоровался я подавая руку подошедшему Лебедеву.
   - здравствуйте, - отвечал он
   в кабинете Лебедев сразу же сел на стул возле двери пользуясь тем что Орлов был занят телефонным разговором
   я прошел чуть ближе к директорскому столу
  
  
   - ну, что? - окончив разговор посмотрел на нас поочередно директор, - действуйте! вы сами начальники! место у нас всего одно, так что...
   мы поднялись и вышли на улицу
   нужны были какие-то слова
   но никто не решался начать первым
   я - потому что просто не знал с чего начать
   а Лебедев... Лебедев вероятно не испытывал большой охоты к разговору так как не видел разницы между мной и своим шефом
  
   в молчании пересекли улицу
   протиснулись каким-то узеньким прогончиком
   и вышли на полевую тропинку промятую в глубоком снегу
   тут уж идти можно было только гуськом и необходимость разговора как-то сама по себе отпала
   я видел впереди себя широкую спину Лебедева и сутуловатость при его росте казалась мне странной
   "мизантроп", - подумал я.
  
   года два тому назад когда появился Лебедев в наших краях строительные дела в совхозе шли из рук вон плохо
   бригады были малочисленны
   рабочие по большей части не имели квалификации
   перебои в снабжении самыми необходимыми материалами считались обычным делом
   нельзя сказать, что предшественник Лебедева довольно смышленый но очень молодой парнишка был уже испорченный человек
   мне он чем-то нравился так как искренне стремился к улучшению своего хозяйства
   но то ли отсутствие организаторских способностей
   то ли слабоволие вкупе с неопытностью
   в конце-концов подорвали его юношеский задор и не боясь последствий просто сбежал из совхоза.
  
   какое-то время отношения Лебедева с директором были довольно сносными
   что объяснить можно было тем что Орлов слишком натерпелся в последнее время практически взяв на себя руководство стройкой
   да и Лебедев не проявлял поначалу всех тех качеств которые обнажились сейчас
   они занимались каждый своим делом не беспокоя друг друга
   и эта идиллия могла продолжаться сколько угодно долго и к обоюдному удовольствию
   если бы однажды Николаю Лукичу не захотелось "помочь" прорабу..
   Лебедев снисходительно выслушал советы и тут же в присутствии посторонних легко и насмешливо доказал их никчемность
   и хотя он быстро понял свою ошибку и даже постарался как-то смягчить неприятное впечатление
   но Орлов задетый за живоё с этого момента заметно изменил своё отношение к подчиненному
   Какое-то время он правда держался и не давал повода заподозрить себя в мстительности
   но видимо справиться с собой не смог
   к тому же время от времени "замечал" злонамеренность в действиях соперника
   да и Лебедев не почувствовав ожидаемой реакции не долго мучаясь угрызениями совести скоро решил что Орлов просто боится потерять его и дал смелости своей карт-бланш.
  
   конечно многого я знать не мог а то что как-то доходило до меня через знакомых прорабов - ибо они между собой более откровенны в извержении эмоций - позволило мне как-то очертить круг причин подобных отношений
   ибо в них - в отношениях людей - редко когда бывает идиллия
   чаще всего эта злосчастная доминантность то есть непозволительность низшего по чину присваивать себе несвойственные функции
   тревожит сознание более чем прямые оскорбления.
   Лебедев "закусил удила".
  
   возле того самого дома где я надеялся увидеть Лебедева нам преградили дорогу двое непрятного вида явно дожидавшиеся прораба
   Лебедев попытался обойти их сторонкой но один из ожидавших шагнул наперерез заставив нас остановиться.
   - вы чего вернулись? - чуть слышно и очень недружелюбно спросил Лебедев
   - да вот, - вызывающе но заметно боязливо отвечал один из них, - директор просил остаться
   Лебедев сделал вид что не считает причину возвращения достаточно уважительной и мягко но решительно отодвинул с дороги нахала.
   - задается начальник, - прокомментировал второй скрывая как мне показалось истинные чувства и уже нам в спину прокричал, - так что работать нам или нет?
   Лебедев приостановился чуть повернув голову вбок только чтобы была заметна его реакция ответил: "ваше дело! выполняйте моё задание! или как хотите".
   - тогда по-среднему плати...
   реакции на эти призывы не последовало.
   мы уходили а оба приятеля как-то униженно улыбались друг другу и один из них крепко выругался
   они сели на бревно достали сигареты и по нервным движениям их рук вдруг ставших ненужными я понял как они переживают случившееся
   - ну что, Федя, съел плюху? - засмеялся здоровенный парень, пронося мимо них доску.
   - иди... куда идешь, - только и мог ответить тот скосив злые глаза
  
   мы прошли улочку из белых домиков и остановились в конце намятой в снегу дороги
   чувствуя нерешительность Лебедева я первым шагнул в глубокий снег
   и проваливаясь по колено
   смело двинулся в сторону небольшого возвышения откуда можно было видеть и крутой изгиб берегов неширокой но красивой речушки и голубой силуэт елового леса полукольцом охватившего большое поле за рекой и живописно расползшиеся по отрогам холма черные крыши деревни
  
   - откуда начнем смотрины? - спросил Лебедева
   он пожал плечами:
   - всё перед вами
   думаю, места здесь хватит
   - да, места хватит, - согласился я, - только жаль мне этой площадки: такое райское место и линейная застройка...
   - сделайте нелинейную
   надо бы объясниться но попытки прежних бесед такого рода всегда заканчивались легкой драмой и я ограничился улыбкой сочувствия предложив поискать вместе другую площадку
  
   - строите вы конечно добротно
   смотреть любо-дорого, - пробовал я как-то сгладить недоразумение и заметил что мне это удалось -
   Лебедев молча смотрел мне в глаза, - каменщики свои?
   - а чьи же? - и спокойно добавил, - раз десять переделают и начинает получаться
  
   какое-то время шли молча
   я никак не хотел чтобы Лебедев заподозрил меня в раскаянии и потому пытался вести себя так будто ничего особенного не случилось
   - Виктор Николаевич, - повернулся я к нему лицом, - где вы до этого работали? на важных стройках?
   - было дело, - ограничился Лебедев малословием
   я попробовал разговорить его но удавалось плохо
  
   мы шагали по гладкой наезженной деревенской дороге по обеим сторонам которой теснились присмиревшие днем деревенские домики спрятав узенькие оконца в густые заросли палисадников
   почти не видно было плохих домов всё больше обшитые тесом окрашенные некоторые под шиферной кровлей
   и всё чаще в промежутках между домами густой сеткой чернелись изогнутые стволы яблонь
   нам стоило большого труда подобрать подходящую площадку но когда она была найдена на месте покосившегося совхозного сарая взгляд прораба чуть подобрел и смягчился:
   - здесь и водопровод поближе, - как бы самому себе подсказал он
   я кивнул головой в знак согласия
  
   - лет двадцать назад...
   может чуть больше, - неожиданно начал он после длинной паузы, - строили мы большой офицерский клуб в К.
   и вот там мне посчастливилось увидеть настоящую работу.
   взяли меня тогда, юнца сопливого, по особому блату в бригаду каменщиков
   дел, конечно, серьезных не доверяли:
   так на забутовке, да на что называется "поднеси-подай".
   вот я и подавал.
   но и без дела не сидел: понемногу присматривался к мастерам, - Лебедев достал папироску, предложил мне, закурил сам, - однажды в свой обед выложил кусок перегородки старался как мог и надо сказать не зря: мастера меня заметили и с тех пор дело пошло...
   - там-то вы и навострились?
   - да, - чуть задержав ответ сказал Лебедев, - но речь не о том: качество-качеством, но, - он опять остановился, словно начал вдруг представлять прошлое, - был там генерал, командир зоны, благодаря, собственно, которому мы все поняли, можно сказать, смысл жизни.
   конечно, я слишком... того.
   мне уже за сорок а забыть тех времен не могу
   до сих пор в памяти: придет на стройку, с ним офицер всегда; прорабы, десятники сбегутся и все, верите ли, дрожат от страха.
   а он, правда, мужик представительный, толстый такой, громадный... "Ну что, орлы, показывайте свои проделки"
   а сам уж что-то заметил, идет к кому-нибудь из нас
   "как зовут-то, молодец?" "Гриша...Григорий". "что же у тебя, Гриша, стена-то как блюдо? дай-ка правило!"
   приставит рейку к стене возьмет кусок газеты свернет вчетверо и пропихивает в щель между стеной и рейкой
   если свободно проходит обернется: "где десятник?
   тот бедный подойдет еле ноги держат: "что же ты, уважаемый, не следишь за работой?"
   в ответ: тр-р, пр-р..." - сказать нечего, - "переделывай! а? "конечно, товарищ генерал, переделаем"
   на рабочих никогда голос не повышал, мыдрый был мужик...
  
   говорил Лебедев без особых эмоций монотонно растягивая слова будто жалел прошедшее
   не размахивал руками не останавливался и на меня не смотрел
   "страшно боялись все его, но уж если не найдет к чему придраться, - радовались как дети, пересказывая увиденное друг другу
   после уж того работали на других объектах, там требования были несравнимо ниже и, казалось бы, радуйся, но нет... вместо благодарности подвохи разные... странная человеческая натура!
   но как соберемся в хороший вечерок - все разговоры о генерале: каждому есть что вспомнить
   бывало войдет в готовый зал, посмотрит чуть скривится: не-е! не то! это уже значит - переделывай! а как переделывать - никогда не объяснит
   прорабы психуют но что интересно - всё что переделывали всегда становилось лучше
   поэтому никто никогда не обижался
   наоборот радовались словно бы открывались какие-то особые силы
   и польза была: многие так настрополились что работали уже по высшим разрядам
   и потом лидеры поменялись: крикуны попритихли".
   Лебедев говорил а я думал о своём
   о том что когда-то вот так же набрасывался на мельничные колеса
   и было одновременно и жаль его за безрассудство и завидно что не пятится раком не зарывает в песок голову что верен внушенной "своим" генералом истине.
   - а как здесь оказались?
   - брат тут живет.
   - директор-то поддерживает? - после некоторого молчания спросил я делая вид что не знаю ситуации.
   - поддерживает, - отвернулся Лебедев и надолго замолчал.
  
   мы возвратились к строящемуся дому
   и уже издали заметили Орлова уверенно руководящего работами
   его грузная фигура неловко поворачивалась в узких проходах между кучами снега штабелями бревен и кирпича
   возле Орлова я заметил и наших недавних знакомых - любителей беседовать на узкой дорожке
   правда мне показалось что один из них тот что постарше уже поработал так как на руках у него были испачканные кирпичной пылью рабочие рукавицы.
   мы и подойти ещё не успели а Орлов уже что-то кричал Лебедеву размахивая руками из чего можно было понять лишь то что он сильно рассержен.
   - слушай, чем у тебя люди занимаются? - наконец разобрал я его слова, - если им нечего делать пусть идут на скотный: там же до чертовой бабушки работы
   - всех работ не переработаешь, Николай Лукич, а то, что я обещал, будет закончено день в день.
   эти спокойно сказанные слова я заметил стоили Лебедеву большого труда
   но он справился с собой и строго оглядев настороженные лица рабочих не повышая голоса приказал:
   - что вы остановились? продолжайте!
   кто-то попробовал возразить
   но Лебедев уже шел к группе плотников давая нужные указания.
   - в сроки ты, конечно, уложишься, - уже не столько споря сколько оправдывая передо мной происшедшее, - но если у тебя людям нечего делать... чудак-человек!
   отойдя в сторонку и отвернувшись от спорящих чтобы не подогревать страстей я все-таки прислушивался к разговору и искоса поглядывал туда
   внезапное появление директора истолковал как реакцию на жалобу тех двоих и видимо не ошибся
   Орлов был зол и срывал свою злость на том что поотменял все распоряжения прораба
   попереставлял людей с одной работы на другую
   и натешившись вволю теперь и сам не знал что делать дальше
   злость сорвал но на Лебедева её уже не хватило
   его подопечные поняли это раньше меня
   и уже не крутились возле своего заступника
   а прятались где-то в группе рабочих
   теперь директору ничего не оставалось как выругаться и с достоинством уехать благо машина стояла в двух шагах
   рабочие получившие удовольствие от нежданного спектакля
   оживленно пересмеиваясь расходились по своим местам
   и мне показалось
   что сочувствовали они вовсе не Лебедеву
  
   постояв с минуту после отъезда Орлова я направился к дому и вошел вовнутрь
   Лебедев сместе с бригадиром осматривали работу плотников
   всё происходило почти без слов
   каким-то неведомым мне образом они понимали друг друга и не спорили
   если бригадир что-либо спрашивал то Лебедев отвечал тотчас же будто ожидал именно этого вопроса
   при этом словно бы в подтверждение рассказанного мне ничего не растолковывал
   его требования были категоричными и это импонировало рабочим
  
   закончив обход Лебедев подошел ко мне и уловив вероятно моё искреннее восхищение работой с удовольствие стал водить меня по комнатам
   мы обходили комнату за комнатой заглядывали под полы щупали перегородки под обоями чиркали пальцем по побелке и я не мог заметить ничего такого что на других домах не считают нужным даже скрывать
   - вы знаете почему я не согласовал строительство там где вы просили? - неожиданно для себя самого вдруг сказал я
   - линейная застройка... - пожал плечами Лебедев.
   - не только это
   мне думается что при вашем отношении к делу здесь можно создать исключительный уголок... - и я нафантазировал человеку то чего не смог сделать там где условия были не хуже но где не хватило моих способностей настоять на своём или уговорить исполнителей
   - всё это хорошо, - с чуть заметной ехидцей возразил Лебедев, - но не так всё просто.
   - я договорюсь, деньги там, прочее...
   - не в деньгах дело, - и чуть задержав дыхание, - мне здесь долго не работать.
   - почему?! - испугался я.
   - так.
   не получается, - сказал он и я успел заметить как дрогнул его подбородок.
   - что не получается?
   Лебедев глубоко и сильно вздохнул чтобы вероятно сдержать нахлынувшие чувства и не ответил.
   - с Орловым что ли? - не унимался я, - может помочь чего?
   - Нет, - уже успокоившись отвечал он, - помощь не нужна
   да и какая помощь? в чем? его надо понять: никто же не хочет сделать меньше того, что может, другое дело "как может?"
   мой генерал не мог делать плохо и потому делал не столько сколько бы мог
   но генералу нельзя было делать плохо
   ему вменялось качество, а Орлову... Орлову, главное, чтобы было где жить работягам и чтобы их было побольше, а уж качество, красота - дело десятое. А когда план не идет, когда рук не хватает...
   - выходит, что эти вот ваши дома... как не надо делать?
   - выходит, так...
   - тогда, что же заставляет вас делать это?
   - а я сказал.
   - но тогда, вы же должны были предвидеть последствия?
   он не ответил.
  
   - наверно, есть две правды: правда многих и правда изгоев вроде меня, - сказал вдруг Лебедев, когда я уже не надеялся на продолжение разговора, - даже мой генерал усердствовал не из любви к изяществу, а только из необходимости, рассчитывая на приязнь начальства, иначе вряд ли бы стал генералом. у меня тоже есть такие ребята, которые, потакая мне, терроризируют неумех. генерал обманул мою надежду на справедливость, - небольшая пауза, - Потом, посмотрите в каких домах живут люди! где там красота и порядок?
   - но..., - было заикнулся я.
   словно отгадав продолжение моих слов Лебедев возразил:
   - эти дома построил я, там ещё не успели... а посмотрите старые...
   правда многих сильнее, она жизненнее и, если где-то она нелогична, то только либо из тщеславия, либо по принуждению.
   мне ни то, ни другое не подвластно, мои претензии только из упрямства: таков мой характер. это как природный голос: хочешь - не хочешь, а запоешь
  
   я не стал спорить
   его логика оправдывала и мои неудачные попытки самовыражения
   но я как-то быстро осознал свою роль своё место под солнцем и ничего кроме советов не давал
   кое-кто подсказывал мне своеобразного рода тактику поведения состоящую в том чтобы и продвигать своё и не сопротивляться начальству - это, якобы, верный способ к карьерному росту, но мне и это не пошло впрок:
   - жаль, конечно, что так получается.
   - жаль, - уже спокойно, но очень жестко согласился Лебедев.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ
  
  
   Ждать - моя работа. Легкая работа. Даже когда сплю - "служба идет". Зато ничто меня не тревожит, совесть моя чиста - я работаю.
   Я ем свой ужин, ничем не стесняясь, ведь я работаю, моя работа - ждать. Я бездельничаю, но и это моя работа. Иногда пытаюсь, все-таки, заставить себя работать вопреки инстинкту. И тогда раскладываю по всем столам краски, бумагу, наполняю кюветы свежей водой, замачиваю кисти... но вдруг осознаю пагубность неоправданной резвости и, упав в кресло, вголос хохочу.
   Заглядывая в дневник удивляюсь тому, что работа моя слишком непроизводительна. Но ни ускорить, ни изменить что-либо в процессе или технологии работы я не могу и никто не может мне помочь, потому что нельзя ждать быстрее, нельзя ждать лучше или хуже.
   Но вот ожидаемое, словно дрожжевое тесто, наконец, вызревает, облачается в форму идеи, преобразуется в страсть и этой неудержимой страстью вырывает меня из кресла, вешает на шею папку с бумагой и выбрасывает за дверь. Я во власти страсти.
  
  
   2.Встречаясь они, не сбавляя шага, спрашивают:
   - Почему не на лыжах? - и довольные собственным остроумием, громко хохочут.
   Это они так шутят.
   Зная наперед эти шутки все же не успеваю адекватно отреагировать и, лишь пройдя с десяток шагов, оборачиваюсь им вслед и пробую острить. Но они уже насладились моей растерянностью и не слышат меня.
   Веселые люди, всё время в поиске.
   То ли вижу я их не там и не тогда, то ли их поиски не слишком удачливы, но они всегда трезвы. Иногда, правда, проходя мимо их допотопной халупы, слышу возбужденные голоса через разбитые временем окна. Но вот и халупа сгорела, а уныния на их лицах нет как нет:
   - Почему не на лыжах? - беззлобно смеясь, интересуются эти дети Диогена.
   И их беззаботность передается мне.
  
  
   3.Так вот, завернул я за ближайший угол, а там Алексей: только что подъехал на велосипеде. "Ну что, - говорит,- прокатимся до Низино?" А я и рад избавиться от своей скуки: "Без проблем", - говорю и бегу в дом переодеться.
   Мы с ним каждую субботу куда-нибудь мотаемся, уже весь район объездили. Я-то езжу из желания что-нибудь обнаружить удивительное для наброска, Алексею же интересна сама возможность покрутить педали - он спортсмен, любит посоревноваться, ему вероятно показалось, что потаскать меня по нашим холмам удовольствие достаточное для его души. К тому же, у нас всегда есть интересная тема для дорожных бесед. Прошлый раз, например, мы четыре часа не могли договориться о роли веры в философском смысле для сохранении собственного здоровья. А сегодня, думаю, будет разговор о дружбе. Сложная тема. По моим понятиям в дружбе надо пробираться по краешкам, никак не углубляясь в дебри понятия и тогда гарантирована продолжительность отношений. Как думает Алексей - не знаю, он не торопится к откровению.
   Низино не близко: когда отвечаешь любознательному на вопрос, "куда?" тот удивляется, "такую даль!" А мы привыкли, бывало и подальше. Как-то добрались до БобинО, нашли живую душу, спрашиваем: "Это БОбино?" "Нет, - говорят, - БобинО."
   Зря тащились такую даль.
  
  
  
   4.Туча вдруг порвалась и в прорыв устремились внезапно охлажденные водяные пары, сталкиваясь и соединяясь в капли. Встречные машины жалеют меня, объезжая лужи справа.
   Желтобрюхая иволга как-то кособочась, словно хромокрылая, неудобно пересекла дорогу и через секунду уже в лесу весело свистнула.
   С козырька кепки капает на руль, стекает на колесо и колесом же возвращается мне на бороду.
   - Передохни! - кричат из-под зонтов.
   Сверкнуло и сразу же загрохотало тысячей упавших с неба листов железа.
   Лучше бы укрыться под сосной, но спина уже намокла и, остановившись, рискуешь застудиться.
   Говорят, "молния охотится за дураками", но, ведь же, и "дуракам везет".
  
  
  
   6."Же-е-ня-а-а!" 0x01graphigЯ сразу ответил:"Чего-о-о те..." и проснулся в испуге, потому что захлебнулся собственным голосом, так как лежал на низкой подушке животом вверх. Сначала я справился с горлом: проглотил комок воздуха, откашлялся и только потом осознал зов. Это был несомненный ЕЁ голос. Она ни разу за всю жизнь не кричала меня таким протяжным и сильным по её хрупкому телу голосом, но я все равно ничуть не усомнился в догадке.
   Не знаю, может быть запали в память прочитанные накануне традиции народа в канун Пасхи, там упоминались беседы с умершими родными, но мне казалось, что я как-то вскользь проскочил это, интересуясь совсем другим. Но случилось же!
   И теперь это торчит во мне явью.
  
  
  
  
   7.Этот, в огромной белой кепке на затылке, видно, не спит: когда ни подойдешь к окну, ходит он кругами возле пивнушки, ждет. И не качается.
   Был бы хоть чуть повыше да не так худ, да не слишком сутулился, да рук не держал в карманах можно было бы предположить какой-то интерес в его размеренной походке. Но он мал, худ, сутул и рук из карманов не вынимает.
   Приходят подельники, начинают ходить вместе. Чего ходят? ещё не рассвело как следует. И в пивнуху не заглядывают. Странно как-то!
   О! вот он со своей кепкой. Опять ждет.
   Мне, вобщем-то, плевать, пусть ходит.
   Но, как только сам оказываюсь у окна, выискиваю глазами белую кепку.
  
  
  
  
   8....и ещё: чем больше делаешь, тем больше вероятность того, что сделанное тобой будет нарушено. И следовательно, то есть, из этого следует, что ничего не делающий не испытает чувства собственной ничтожности, он всегда в состоянии адекватности Миру. И в самоуважении. Мнением тех, кто живет иначе, он не дорожит. И потому свободен.
   Но не всем так везет.
   Иногда это ощущение свободы приходит чуть раньше необходимого срока. Вдруг начинаешь чувствовать собственное преимущество в той среде, где пребываешь, как бы, своё превосходство. Продолжаешь трудиться, но отстраняешься от Мира, считая себя свободным. Это, наверно, ошибка. Ибо рано или поздно она, эта ошибка, признается тобой /Дега/, что есть драма жизни.
   И вечная проблема: ничто так не огорчает, как небрежение к благорасположенности.
  
   "...броди, скрывайся и таи и тропы и дела твои" - прости Тютчев.
  
  
  
   9.Самое скверное в моем существовании - осознание своей неспособности сказть вслух хотя бы ещё что-нибудь. Я уже смирился с тем, что всё возможное мною нарисовано и что каждая новая попытка к этому будет только повторением, чего я боюсь больше, чем откровенной пассивности. Но словесная эквилибристика кажется мне лишь недавно начатой, всего лишь попыткой и что просто надо много-много работать, чтобы, наконец, найти в этом самого себя. Но попытки идут, а ожидаемого не случается.
   Я прекрасно понимаю, что придумать ничего нельзя, что озарение есть дар Божий, но ведь Бога можно просить. И я прошу, отстраняясь от всех соблазнов; я прошу, скрываясь в лесных чащах; я прошу, отключив все связи с миром. Но у просьб моих не по масштабу коротенькие крылышки и они, просьбы, до Бога не долетают. И тогда я плачу и свой плач упаковываю в слова.
   "Какие-то рассказы у тебя грустные," - говорит Леонид.
   И я, соглашаясь с ним, опуская глаза и молча вздыхаю.
  
  
  
  
  
   10.- Я удивляюсь...удивляюсь!
   Он стоит на краю высокого крутого откоса и кричит в мою сторону.
   Поднимаю голову.
   Солнце заглядывает под капюшон, слепит. Пытаюсь понять причину крика и, чуть поднявшись со льда на берег, останавливаюсь, смотрю вверх.
   - Я удивляюсь...удивляюсь!
   Пробую отшутиться, но щеки скованы морозом, губы не открываются, голоса нет. Прикладываю левую руку к груди и театрально склоняюсь.
   Он сдвигается с места, продолжая смотреть в мою сторону:
   - ... прожить столько же...
   Чего это он?
  
  
  
   11.- Ах, Наташа, Наташа, - притворно говорю я, и все же неподдельно волнуясь, - когда я вижу вас кровь воспламеняется в сердце моем, сдавливая виски мои. Как жаль, что у вас нет способа измерить это моё давление, не пользуясь тонометром.
   Она всегда летает по больничным коридорам и полы её легкого халатика не поспевают за быстрыми движениями ног. Куда она несется опять? не сестра, не на службе, всего лишь практикантка, волонтерка при больнице, но не может заставить себя остановиться, выхватывая из рук сестер капельницы и шприцы.
   - Пожалуйста, померьте мою температуру, - стесняясь своей небритостью, продолжаю я удерживать юную первокурстницу и притворяться, подставляя свой лоб.
   Наташа, не прекращая движения, ловким, быстрым касанием маленькой легкой ладошки исполняет мою просьбу:
   - Нет у вас никакой температуры.
   Скорость движения относит её на целый метр в сторону от меня и только взгляд зеленоватых глаз сохраняет связующую нас незримую нить.
   - Ах, Наташа, Наташа, мы все любим вас!
   Наташа на мгновенье замирает:
  
   - А вы?
  
  
  
  
   12.На почте очередь.
   Небольшая, ну, может быть, с десяток человек. Прикидываю: удастся ли до обеда. Вроде бы не успеваю, но продолжаю стоять: удерживает любопытство. На улице этого нет, а здесь как в театре: сердятся, жалуются, ругают власть. Какая-то гражданка выговаривает мне за молчание, показываю пальцем на своё ухо. "Глухой", - догадывается глупая женщина. Передо мной оператор выставляет аншлаг: "обед". Невозмутимо выхожу вслед за толпой неудачников и устраиваюсь перед дверью: ждать час.
   Ну и что?!
   Из соседней двери, поверх которой - "ВИННАЯ ЛАВКА", выходит мужичок и возле меня останавливается. Пытается заговорить. Вяло повторяю удавшийся прикол. "Спасибо", - говорит обиженный прохожий.
  
  
  
   13.Не выходит из головы у меня этот цыган. Какой-то дикий, лохматый и одинокий.
   - Время не скажешь? - остановливает он меня.
   На мосту холодно, со всех сторон ноябрьский, пропитанный влагой ветер, ни кусточка, ни деревца, ни души живой - пустота.
   Показываю дисплей телефона.
   - Я не понимаю, - говорит цыган, мотая головой в подтверждение, и, получив ответ, интересуется, - сегодня что? воскресенье?
   - Сегодня понедельник, - вяло, но не без уважительности говорю я, - праздник, - и на недоуменный молчаливый вопрос добавляю, - день народного единства.
   Сарказм улыбки разглаживает морщины его лица.
  
   - Вы, конечно, не курите? - интонирует цыган догадку и, повернувшись ко мне спиной, медленно удаляется.
  
  
  
  
  
   14.Посмотрев в окно и поверив в то, что дождя нет, спускаюсь по лестнице и выхожу под козырек подъезда: на ближайшей луже пузырьки дождя.
   Решаю, все-таки, прогуляться.
  
   Девочка не старше восьми-девяти лет медленно преодолевает на велосипеде небольшой подъем, сил не хватает, соскакивает с седла и, упираясь слабыми ножками в щебень тропы, тащит в горку тяжелую машину.
   Поровнявшись со мной останавливается:
   - Скажите, пожалуйста, сколько время?
   Неловко извлекая из кармана уже успевшей намокнуть куртки мобильник вглядываюсь в ребенка: старенькое пальтишко, самовязка-шапочка, бесхитростные сапожки и... милый детский, непритворный взгляд.
   - Куда ж ты идешь?
   - В воскресную школу.
   "Ах, боже мой, это ж далеко", - удивляюсь я и только теперь объясняю себе безлюдность совсем не раннего воскресного утра.
  
  
  
   15.Мать жалуется: совсем спился, жена забрала детей и ушла, дома ничего не делает...
  
   Идем рядом.
   - "Мишаня, друг, выручай!" А чего не выручить? Это мои друзья. Вот иду опохмелить ребят, вчера хорошо посидели...
   - И этот?... - киваю на соседний дом, с хозяином которого часто вижу их на лавочке.
   - Этот? этот не друг...
   - ...просто сосед, - подсказываю.
   - Да, сосед...
   Помолчали.
   - Мои друзья - афганцы, - и уже на распутье, смущаясь, - я майор.
  
   Что-то защемило внутри.
  
  
  
   16.Ворона недвижно тоскует на коньке новой крыши, покрытой металлической черепицей зеленого цвета и взгляд её направлен на противоположный берег реки. Я знаю, что вороны и с такого расстояния могут разглядеть соринку в глазу, но что она, ворона, может видеть там, в ряду невзрачных темных от старости крестьянских домишек? Картину тоски несколько оживляет асфальтовое шоссе, грубо оттолкнувшее деревню от реки. По шоссе время от времени словно мышки проскальзывают юркие машинки, но вряд ли у вороны это может вызвать интерес.
   Моросит мелкий холодный дождь, какой бывает только в конце ноября. Он возникает из ничего, в ничего и исчезает. А ничего - это толстое ватное одеяло во всё небо, пропитанное до предела сыростью, которая иногда проваливается на землю в виде дождя. Пытаюсь задать вороне мучающий меня вопрос, но делаю это так неуверенно, что ворона ничего не слышит. Да и не надо. Вопрос я больше задаю себе, хотя, честно говоря, ответом и сам не интересуюсь.
   Полоса старых ив сплошной стеной заслоняет от меня широко разлившуюся от осенних дождей реку, её пока ещё бурозеленые островки, сгрудившихся в стаи крупных жирных уток, запоздавших с отлетом. Но вот ивы расступаются, я выхожу на намятый мною бугорок, с которого можно видеть и воду, и островки, и уток. Картина не чарующая, но в таинственную даль всегда хочется смотреть.
   На пару секунд притормаживаю, чтобы сглотнуть слюну грустного восхищения открывающимся внизу зрелищем и тут же следую дальше.
   Может быть и вороне это доступно?
   Ну, нет, бред какой-то!
  
  
  
   17.От всех своих болезней лечится он только дешевым красным вином и ещё более дешевыми сигаретами "СССР". Сигареты помогают плохо, а на вино всей пенсии не хватает. И приходится страдать: задыхается при ходьбе; поднять тяжелого не может: что-то там в паху; правой рукой топор не удержать.
   Младшая все время уговаривает вернуться в город, а несколько раз он даже соглашался и его увозили. Но через три-четыре дня вновь из печной трубы струился едкий дым полусырых дров и часа в три утра уже горел свет - не спалось.
   Летом мы частенько перекликаемся через низенький заборчик, но этой зимой насыпало много снегу и к заборчику в привычной обуви не подойти, а переобуваться же ради этого не будешь. Вот и посматриваю то на дым из трубы, то на свет в окне.
   Я сентиментальный, жалостливый. Мне жаль и его самого, жаль его вечно голодного кота Борю, жаль брошенного на зиму другим моим соседом беспородного пса, жаль и самого себя.
   И я начинаю злиться на всю эту беспросветность. Злюсь до ярости.
   И вроде бы становится чуточку полегче.
  
  
  
  
   18.На рынок езжу я не за продуктами, на рынок езжу порисовать, поделать наброски с живых людей в их привычном облике. Я прячусь куда-нибудь в уголок, раскрываю маленький этюдничек и рисую.
   Раньше я ездил на стареньком велосипеде и, поставленный к заборчику, он никого не напрягал. А неделю назад купил нового заграничного коня, обвешанного со всех сторон прибамбасами и наворотами.
   Мужики.
   Торгуют барахлом не ради дохода, а как мне кажется, только чтобы потусоваться. Их свалочное барахло никому не нужно, ни разу не видел, чтобы кто-то что-то у них купил. Они не стоят за прилавком, они ходят-бродят по рынку, громко перекликаются, острят, ёрничают. Мы для них предмет внимания, особенно мой новый велосипед.
   - Сколько такой? - спрашивает цыган, более всех шустрый.
   Называю цену, не сдерживая хвастливости, пытаясь при этом оправдать цену совершенством изделия. Их это раздражает. Подходят другие такие же, обсуждают, ехидничают.
   Рисовать уже не получится, пытаюсь уйти. Беру велосипед, выхожу за ворота и, подогреваемый вниманием, делаю попытку красиво заскочить ногой через седло. Но переднее колесо на что-то натыкается и велосипед теряет равновесие, чуть не падаю. Суетливо делаю вторую попытку: получилось!
   В спину мне летит злорадный свист.
  
  
  
   19.Наверно, нужно было бы сразу пойти домой и там дать волю чувствам. Но из притворной вежливости остаюсь, хожу хвостом за теми, кто здесь командует, делаю то, что приказывают, бросаю в яму песок, поправляю венки..
   А потом пью противное вино, заедаю салатом. Требуют пить кисель - я пью; отвечаю на вопросы каких-то малознакомых мне людей, спрашиваю сам что-то мне совсем не нужное.
   Чужие люди встают за столом, говорят глупости, опять следует пить вино...
   Наконец, все напиваются, наедаются и начинают расходиться. Выхожу последним. И только, отстав от толпы, достаю из кармана носовой платок и отвернувшись к стене, останавливаюсь.
  
  
  
  
   20.Он просит немного.
   Мне не жалко, но я никогда не подаю. Я знаю, что просящий презирает дающего более, чем испытывает благодарность к нему, ибо его просьба это только угождение своей собственной порочной страсти, которую сам же ненавидит, но которой не в силах противостоять. И тогда подающий ему есть только враг, способствующий пороку.
   Просит он немного...
   Но я никогда не подаю.
  
  
  
   21. Эту жалкую пару я встречаю нередко. Два старых человека, цепко держась друг за друга, медленным шагом спускаются с холма, на котором стоит их дом. Такое ощущение, что старики каждый раз направляются на собственные похороны, но чего-то не срастается и им приходится возвращаться. Их жалкая собаченка рыданиями в голосе словно подтверждает мою догадку.
   Вероятно, дом строил их богатый предок: таких больших домов в деревне нет, но за многие годы сооружение обветшало до предела. Огромная четырехскатная крыша покрыта чем-попало: дрань, толь, куски шифера, ржавое железо; стены черны словно после пожара; цокольный этаж облицован белым кирпичом, но так небрежно, словно каждый камень с трудом поднимался и укладывался в стену обессилившей рукой.
   Долго закрывают калитку, о чем-то неслышно переговариваются, топчутся на месте. Но вот калитка закрыта, они неестественно плотно прижимаются друг к другу, сцепляют руки и спуск с холма начинается.
   Не дай Бог дожить до такой старости.
   Невольно ускоряю шаг, словно испытываю собственные силы.
   Не дай Бог!
  
  
  
   22. Холодновато сегодня. Ветер что-ли восточный. Но зато ясно и солнце где-нибудь в закутке греет, хоть в одной майке...
   То ли у вороны нечего снять, чтобы не сопреть в закутке, то ли закуток не найти...
   Она нашла трубу котельной и подобно огромной черной бабочке порхает в потоке горячего газа.
   Но долго порхать ей не по силам, ворона садится на шпиль громоотвода и пытается отдохнуть. А шпиль не холоднее газа и опять ворона...
   Мне смешно...
  
  
  
  
   23. - Бианке, - говорит, - сети помогал ставить, - и так лукаво улыбается, что хочется закончить его фразу: "браконьерили".
   В моей ответной улыбке нескрываемое сомнение.
   Есть такие люди, с лица которых никогда не сходит лукавая улыбка, хотя ни рот, ни глаза не выдают этого состояния, просто разглаживаются морщины и кажется, что перед тобой "человек, который всегда...".
   Ему под восемьдесят, но выглядит, как, дай Бог, выглядеть в пятьдесят.
   Угощает меня карамелькой:
   - Пососи! тебе до дома, как раз, хватит.
   Стоять долго на морозе не могу, прощаюсь.
  
   Надо летом, как-нибудь, порасспросить: много, наверно, знает.
  
  
  
   24.Ничего о нем не знаю.
   Точнее сказать, не пытаюсь знать ничего лишнего, чтобы не потерять имеющееся. А имеется то, что мы часто встречаемся и в меру терпимы друг к другу.
   Да, достаточно узнать это лишнее и терпимость улетучится, расплывется как расплываются случайные облака в ясный летний день.
   И потому ничего не спрашиваю, не задаю никаких вопросов, не пытаюсь советовать даже тогда, когда он об этом просит.
   И тем не менее наши многочасовые прогулки наполнены словами. Возможно пустыми, возможно безответными, возможно неправдивыми. Зато безошибочными.
   И мы вновь и вновь договариваемся о встрече, потому что быть вдвоем нам интересно в равной степени.
  
  
  
   5.Еду медленно.
  
   Взгляд направлен в одну точку - под переднее колесо. Не потому, что дорога плоха, хотя она на самом деле плоха; не потому, что боюсь съехать на обочину, хотя и это не желательно; не потому, что хочу разглядеть тайное. Нет. Просто меня больше ничего не интересует. Надо ехать и ехать, смотреть и смотреть под колесо, больше ни о чём не думая и не заботясь. Это, правда, не значит, что я не чувствую красоты окрестностей. И поехал-то по этой дороге, потому что проложена она вдоль реки, но в отличии от реки дорогу не смущают бугорки и ямки: в одни она врезается, над другими поднимается в насыпи и потому бежит прямо, позволяя реке то приближаться к самому своему краю, то, прячась, убегать на километры. Чтобы почувствовать и первое и второе не нужно бинокля - чувствует душа моя. И тогда, либо останавливаюсь на минутку, чтобы полюбоваться с высоты берега красотой водного простора или тихой деревенькой на противоположном берегу, либо до предела ухожу в себя и тогда уже, действительно, меня ничем не проймешь. И все-таки, какой бы спокойной ни была дорога, жизнь и там не останавливается, то лисенок, не страшась, перебежит её в десяти шагах от меня, то вдруг пятнистый кукушонок, зазевавшийся перед колесом автомобиля, преградит мне путь и я уже не смогу не остановиться и не убрать легкое тельце в кусты обочины, хотя бы уже потому, чтобы не пришлось и на обратном пути с замиранием сердца отвлечь внимание на ничтожность жизни. Но впрочем, нет и никакой нужды всматриваться в даль. Что я могу увидеть там? в жизни важны только мелочи; дальше двух шагов ничего, как в густом тумане, не видно, а то, что и высмотришь, так это обычно либо сплошная полоса леса, за которой дерева не видно, либо печные трубы покинутой деревни. И это и всё другое отрывает мой взгляд от колеса, я поднимаю голову и тут же либо наезжаю на камень, либо проваливаюсь колесом в ямку: кругом одно и то же! Какие у меня могут быть проблемы? Еду я по дорожным правилам; при моей скорости разве только пешехода и можно обогнать; велосипед исправен и даже случайная ямка не может повредить ему.
  
   Еду медленно.
   Не ввязываюсь в скандалы: при злом рычании автомобиля за спиной, не оборачиваясь, съезжаю на самый край обочины, пропускаю негодяя, снова забираюсь на краешек асфальта и продолжаю свой путь.
  
   Еду медленно.
   Сколько уже проехал - не знаю. Велосчетчик, которым был снабжен прежний велосипед, на этот не подходит; часов у меня никогда не было; по солнцу я ориентируюсь слабо; желудок терпелив и больше забывчив, чем капризен. Да, собственно говоря, никакой еды у меня и нет, рюкзачок пуст, то есть там только насос для подкачки камеры переднего колеса, которая в этом иногда нуждается без объяснения причины. Надо бы как-нибудь снять колесо да поискать причину, но об этом я, как обычно, забываю, едва возвратившись домой.
  
   Еду медленно.
   Дорога мне не знакома, здесь я никогда не ездил и потому ориентироваться по деревням не могу, верстовых столбов здесь нет, спрашивать редких прохожих не хочу, чтобы не выдать своей случайности: случайные люди чаще подвергаются нападению и у меня уже был случай, когда только самообладание спасло от большой неприятности.
   Тем не менее дорожные страхи это всё же больше экзотика, нежели повод для настороженности.
  
   Еду медленно.
   Чего-то даже и не вспомню когда точно выехал, помню только, что после обеда. А сейчас уже явно вечереет. Солнце вот-вот начнет готовить себе постель на макушках дальнего леса, а в сентябре это бывает после шести. Значит, так и есть.
  
   Не люблю я закаты при ясном небе. Такую тоску нагоняют, хочется спрятаться куда-нибудь, закрыть глаза и ждать пока совсем не стемнеет.
   Но надо ехать, останавливаться нельзя и я еду.
   Асфальт кончился. И сразу дорога раздвоилась штанами: одна широкая, но уходит резко влево, другая узкая и тоже влево, но чуть спокойнее.
  
   Еду медленно.
   Теперь, если даже и хотел бы ехать побыстрее - не получится; дробленый щебень острыми гранями вот-вот порвет протектор, надо быть предельно осторожным. И, конечно, по сторонам смотреть тоже не получится, хотя давно уже нет ни встречных, ни попутных автомашин.
  
   Дорога кончилась неожиданно быстро. Надо было, наверно, ехать по широкой. Но что теперь жалеть? Останавливаюсь, слезаю с седла и только сейчас отрываю взгляд от дороги. Справа - река, слева - вырубленный и не убранный лес, прямо - густой, непроходимый кустарник, позади... позади - пройденное, не сохранившее в памяти никаких желаний.
   И как быть?
   Солнце упокоилось, сразу стало и темно и холодно. К тому же, от реки потянуло сыростью.
   Осторожно кладу велосипед на траву, медленно опускаюсь на огромный пень, закрываю лицо ладонями.
  
   И плачу.
  16-Е СЕНТ. 2016-Й
  Некоторые афоризмы молодости:
  
  
   - Отвечать за себя хорошо, обладая полным комплексом прав и обязанносте. Следовательно, надо опускаться в претензиях до такой ступени, где эти условия возможны;
  
   - давать приятнее, чем брать. Следовательно, нужны такие условия, когда человеку посильна такая возможность;
  
   - к любому делу нужно подготовиться. Жаль, что это труднее, чем само дело;
   - наши пороки иногда бывают нами замечаемы. Не потому, что мы порочны, а потому, что не замечаем те же пороки у других; - большой художник уходит в крайность; - чтобы человек пал нужно перестать его контролировать; - для тех, кто готовится на пенсию, главное - не ошибиться; - кто ждет, тот терпит; - инженер не может быть рабочим: слишком много он заметит пороков; - люди не любят уговоров и мстят неисполнительностью; - умному нужна законность; - всякий декор есть признак безысходности; - добродетельность есть эгоизм. Избегая её делаешь добро. - ... так же трудно подловить на вопросе, как ударить боксера... - ... ускользнуть от ответа так же просто для его челюстей, как откусить кусок мяса...
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"