Егоров поругался с женой. Не до рукоприкладства, конечно, но достаточно для того, чтобы громко хлопнуть дверью и отправиться к другу Мишке Титову продегустировать только что выгнанный им напиток вида "невинной женской слезы", о чём Мишка заблаговременно оповестил Егорова.
Титов жил на другом краю села, поэтому, шагая но сумеречным улицам, Вадим Егоров понимал, что вернуться домой сегодня вряд ли придётся: далеко, да и повода для примирения с супругой пока не намечалось.
- Заходи, дружище! - приветствовал подходящего к дому Егорова Мишка, - Сейчас оценишь, брат!
Вадим кивнул головой, и они вошли в дом.
Титов давно жил один. Говорят, что раньше он был женат на какой-то городской барышне, даже привёз её сюда, в село, да только что-то не сложилось у них: то ли ей тут не понравилось, то ли Мишка решил, что ошибся в своём выборе. А барышня однажды просто уехала в свой городок и всё.
Он никогда про неё никому не рассказывал, даже другу своему Вадиму Егорову, с которым познакомился на рыбалке сразу после её отъезда. А Вадим в то время только-только с золотых приисков вернулся. Как-то незаметно сошёлся с бухгалтерской дочкой Аннушкой Борисовой. Да и женился походя, так просто, потому что возраст подходил для этого дела.
"Стерпится-слюбится!" думал, было, вначале Вадим, а как сын родился, так и забыл про всё. Незаметно привык к Аннушке. Не замечал её сварливого характера, потому что подрастал Ванюшка, и они вместе пропадали то на озере, то убегали в лес, где Егоров-старший учил сына выживать в экстремальных условиях.
Работы в селе становилось всё меньше и меньше, потом её не стало совсем, и потянулись сельские мужики на заработки. Кто-то на Север подался, кто-то по соседним сёлам перебивался с хлеба на воду. Присылали бабам своим "крохи", а те, дурочки, гордо и, как бы мимоходом, бросали завистливым соседушкам что-то вроде "мой, вот, прислал", и позванивали монетой в потёртых кошельках.
Вадим с Мишкой никуда не уезжали. И один, и второй держали по пасеке. Душистый мёд увозили в город , сдавали на оптовой базе, потом возвращались на Егоровском "уазике" в село. Мишка закупал сахар с дрожжами, потому что увлёкся изготовлением самогона, а Вадим игрушки для сына или духи "Фея" для Аннушки. Даже и не помнил, пользовалась ли она когда-нибудь духами этими, но всё-равно покупал. Почему именно "Фея", он и сам не знал. По приезде они обязательно ссорились, Аннушка с Ванюшкой закрывались на кухне, а Вадим собирался и брёл к своему единственному другу в селе, потому что других мужиков здесь практически не было.
Так и в этот раз было.
Мишка уже бормотал, опьяневший от своей продукции, развил целую теорию о взаимоотношениях в семье, и получалось у него, что во всех бедах человеческих виноваты только женщины, а они, мужики, попав под каблук собственной жены, очень редко находят в себе силы, чтобы разорвать крепкие узы Гименея.
Вадим и слушал, и не слушал. Представил свою Аннушку в этой компании, Ванюшку, и ему стало грустно.
Захотелось в лес. Солнце уже зашло за верхушки деревьев, в открытое окошко потянуло холодком, откуда-то донёсся крик одинокой птички.
- Пойду я! - Вадим хлопнул друга по плечу, - Ты уж извини, брат!
- Чего ты? - Мишка округлил свои глаза.
- Да так... Пойду.
На улице Егоров оглянулся и посмотрел на Мишкин дом. "Для чего живёт человек?" - мелькнуло в голове. Не найдя ответа, пошёл в сторону леса. Жаль, Ванюшки нет! Хотя... Поздно, спит, наверное.
В лесу пахло свежестью. Уставшие от августовской жары деревья упивались прохладой. Взошла луна, и темнота не пугала. Чего бояться тридцатипятилетнему мужику?
Вадим шёл наобум, ему было абсолютно всё-рано, куда приведёт еле заметная на земле тропинка. А вот она и закончилась. Просто влилась змейкой в начавшиеся заросли папоротника и затерялась в этих зарослях.
Откуда-то появился запах. Егоров узнал его, но никак не мог понять, откуда ему был знаком этот приятный, давно вошедший в его жизнь, аромат. Он присел на корточки, потянулся носом к папоротнику. Нет, ни оттуда. А запах усилился. Потом воздушная волна прошла по лепесткам трав, где-то треснул сучок.
Вадим поднялся. Луна неестественно ярко вычерчивала возле одного из деревьев женскую фигуру.
- Не страшно? - едва донеслось до Вадима.
- Нет...
Страха действительно не было. Вадим даже не удивился, увидев эту женщину. Он узнал, по началу, было, смутивший его запах. Так пахли духи, которые он постоянно покупал своей жене.
- Вот ты и пришёл ... - снова услышал Егоров, - Подойди ближе!
Женщина была хороша собой. Лет тридцати, хотя, какой может быть возраст у властвующих во времени и пространстве... То, что эта красавица из другого мира, сомнений не было.
От неё пахло "Феей".
- Ты кто? - впервые задал вопрос Вадим.
Он подошёл поближе, до расстояния вытянутой руки, и ясно видел вздёрнутый носик, тёмные, с ярко выраженными зрачками, глаза, бледные щёки и узкую полоску плотно сжатых губ.
- Я кто? - натянуто улыбнулась красавица, - Фея, неужели ещё не понял?
- Как духи, что жене покупал...
- Конечно, я тебя заставила. Давно уже, ты ещё на прииске работал. Как глаз на меня положил, как близости добивался! Говорил, что влюбился, хотя и не думал об этом. Неужели не помнишь?
Вадим вспомнил. Конечно, как же сразу-то не узнал!
- Ты - та геологиня, что на съёмку с экспедицией приезжала? Я тебя ещё с подругой твоей в посёлок возил?
- Вспомнил... И что ты тогда подарил мне?
- Духи... "Фея"...
Конечно! Вот откуда началось всё! Вадим сразу вспомнил и этот случай, и все последующие, когда уже будучи женатым, автоматически покупал супруге именно эти духи!
- А как же... экспедиция, Сибирь?
- Смешной ты! - опять улыбнулась бледнолицая фея, - Многое не знаешь, во многое не веришь. Да и не надо тебе!
- Дальше что? - Егоров уже пришёл в себя. Где в глубине души ещё витала надежда, что всё это сон, что спит он сейчас крепким сном у друга своего Мишки Титова, что проснётся скоро и побредёт домой. Там Аннушка грустно посмотрит на его помятый вид, молча поставит на стол свежую окрошку. А он, Вадька Егоров, виновато глянет на жену, вздохнёт и уйдёт на пасеку, где будет сожалеть и бесконечно ругать свою не сложившуюся жизнь. Потом прибежит Ванюшка, и они вместе пойдут домой.
Так было всегда.
- Так будет всегда... - прочитала его мысли молодая колдунья, - Когда ты покупаешь духи, я знаю, что, читая название, ты произносишь моё имя, а, значит, помнишь. Пусть неосознанно, но помнишь.
- Разве ты можешь любить? Ведь в вашем окружении это не принято! Да и странно как-то звучит - влюблённая колдунья! - Вадим сам удивился своей догадке, - Верно, ведь?
Красавица изобразила наподобие улыбки:
- Это не любовь, это хуже!
- Ты мстишь мне за что-то?
- За равнодушие твоё. За то, что пытаясь осчастливить свою жену, ты приносишь ей неимоверные страдания. Да и себе тоже!
- Но феи должны быть добрыми!
- И справедливыми...
Она ещё о чём-то говорила, но Вадим уже видел, как тускнели её очертания, как над лесом поднималась утренняя заря, и куда-то незаметно улетучивался запах духов.
Фея хотела ещё что-то сказать, но не смогла, потому что через её тело, уже еле видимое в лучах утренней зари, пронёсся порыв ветерка. Вадим успел заметить последний взмах тонкой руки. И всё.
Он ещё постоял, провёл ладонью по папоротнику и присвистнул:
- Привидится же!
Подойдя к дому, увидел сидящую на крыльце Аннушку. Она зябко куталась в накинутый мужнин пиджак и плакала.
- Ты чего это? - ошарашенно спросил Вадим,- Всю ночь сидела?
- Тебя не было... - начала было жена.
Вадим жадно, впервые в своей жизни, целовал супругу. Аннушка податливо подставляла шею его губам, одной рукой гладила его взъерошенные волосы, а второй пыталась смахнуть со своих глаз застоявшиеся слёзы.
- Я знаю, что делать! Я знаю, родная моя! - всё повторял Егоров, - Ты подожди!
Он вскочил и бросился в дом. Аннушка удивлённо смотрела на дверь. Она видела, как Вадим выскочил с коробкой, в которой лежал с десяток купленных им флаконов, как яростно колотил об стену сарая зеленоватые пузырьки. По всему двору витал аромат растёкшихся духов.
- Вот и всё! - выдохнул подбежавший к жене Вадим. Он опустился на крыльцо рядом с Аннушкой и ткнулся лицом в её плечо. А она гладила его по спине и ничего не понимала...