Комната, отведенная под нужды новой хозяйки, радовала простором и большим количеством света. К превеликому сожалению, удобства даже для преподавательского состава располагались в конце коридора и могли использоваться и учениками тоже. Огорчил момент с отоплением. Ни батарей, ни труб. Только небольшой камин. Значит, если Вера задержится в девятьсот двенадцатом надолго, зимой придется греться по-старинке - огнем и шерстяными изделиями. Наверное, еще и грелки тут не отменили.
А еще в этом веке не существовало стиральных машин, микроволновок, фенов, шариковых ручек, мобильных телефонов, кондиционеров для волос...
Вера раздосадовано застонала и повалилась на узкую кровать. Ну, почему ее не закинуло в какое-нибудь далекое будущее с максимальными условиями комфорта и прогрессивными взглядами на жизнь?
Решив, что слезами делу не поможешь, Епанчина принялась приводить жилище в порядок.
Письменный стол, несколько стульев, дверцы и полки шкафа, комод и подоконник были покрыты толстым слоем пыли. Потрепанная временем полосатая дорожка вела от порога к окну, еще одна циновка лежала у самой кровати.
Только сейчас Вера заметила некое несоответствие в расцветке пола у противоположной ее спальному месту стены. Деревянные доски покрытия отличались по цвету.
- У меня будет соседка? - просила у пустоты девушка. Ответа, естественно, не последовало.
Решив, что паниковать еще рано, Епанчина принялась за уборку. До конца дня до блеска были вымыты все поверхности, вечерний ветер безуспешно пытался сдвинуть с места тяжелую ткань портьер.
Шкаф немного разочаровал. Кроме полок и двух толстенных дверок гардероб не мог предложить ничего. Пришлось раскладывать свой небогатый скарб. Странное нижнее белье, некогда белоснежный сарафан, который стал свидетелем путешествия во времени, темное платье, вероятнее всего для выхода в свет, и тонкая шаль. Видимо, придется размораживать сбережения. И следует обязательно узнать уровень цен на одежду и обувь.
От обеда новая преподавательница отказалась, но к ужину все же спустилась вниз, чтобы узнать, где можно перекусить.
Еще одна дама в сером одеянии, в застегнутой под самый подбородок блузе, сообщила, что есть возможность поужинать в столовой при гимназии. Но если барышня желает "покутить", тогда это лучше сделать в городе.
На "покутить" Вера почти обиделась, и, не зная, как себя вести - обидеться или смириться, предпочла сделать вид, что не услышала оскорбительного предложения, и вышла из дверей общежития.
Высокие деревья, которые закрывали почти все пространство двора между двумя зданиями, скрывали теряющее яркость небо. Дорожки, разбегающиеся в разные стороны, еще не освещались, но высокие, почти в два человеческих роста, столбы, словно ночные стражи, охраняли каждые метры пути. Вере было очень интересно посмотреть на работу фонарщика.
Помещение столовой пахло борщом. Ни с чем никогда не спутаешь запах вареного буряка. И еще гречки. Солдатской каши.
Вера покопалась в голове, вспоминая, как было с продовольствием в предвоенные годы. Херсонская губерния довольно богатый район. Здесь было много промышленников, перевалочные пункты и корабельные порты на реке приносили хороший доход. Паровой лесопильный завод Когана, собственная электростанция, построенная на деньги благодетеля Соколова, консервный завод и незамерзающий порт Хорлы Фальц-Фейнов, табачные фабрики, свеклосахарный завод,
Даже макаронные изделия местных заводов отправлялись за бугор. Так что, с голоду не пухли. Степи давали богатые урожаи зерновых. Пастбища рябили Скадовскими коровами и овцами. Богатый край.
Богатый благодаря людям, которые смотрели на вещи под другим углом: Эрдели, Вадон, Валик, Люблин, Готрон, Гринзайд...
В зале было пусто и довольно темно. Сгруженные в несколько этажей скамьи выстроились рядами вдоль стен, и лишь несколько обеденных столов соседствовали со закутком раздачи. Туда Вера и направилась.
Грохот чугунной посуды выдавал присутствие работников кухни, еле различимая за шумом человеческая речь прерывалась взрывами смеха. Вера аккуратно прошла за резную ширму, отделяющую кухню от основной части столовой, провела рукой по ажурной стене, признавая всю целесообразность данной конструкции. При отсутствии централизованного отопления обогревалось пространство жаром от печей, и было бы глупо отгораживаться стеной с прорезанным окном для раздачи пищи.
- Доброго вечера! - позвала гостья, перегибаясь через столешницу и пытаясь высмотреть хоть кого в глубине кухни.
Электрические лампочки от силы в двадцать свечей заливали пространство теплым светом, отчего казалось, что вот-вот из-за большого котла выскочит босоногая Золушка и махнет рукой на испачкавшегося сметаной кота.
- Кто там пожаловал? - донеслось из-за шкафа, и в освещенный проход вышла настоящая кухарка: без талии, но с улыбкой на лице.
- Добрый вечер, - еще раз повторилась Вера, - а ужином уже кормили? Я новенькая.
- А я вижу, барышня, что вы новенькая, - повариха, вытирая руки о фартук, медленно шла по направлению к Епанчиной, - была бы старенькой, платьишко твое сидело бы поплотнее.
Удачная шутка вызвала смех, и несколько повязанных косынками голов выглянули в проходы. Вере бы смутиться, но вместо этого девушка улыбнулась:
- Ну, хорошего человека должно быть много.
Поварята довольно загомонили, а глава кухни засуетилась, предложила на выбор несколько блюд.
- Странные барышни-институтки, кои думают, что им должно питаться воздухом, потайки запихают в себя печенье, а здоровая пища уходит беспризорникам. Али ты, девонька, не такая же?
Вера улыбаясь, покачала головой, и для подтверждения собственных слов придвинула к себе обе тарелки. Повариха довольно заухала совой.
- Баба Марья меня зовут, - представилась пышка.
- Очень вкусно, - Епанчина уплетала за обе щеки блюда из экологически чистых продуктов, - а я вас буду звать тетя Маша. Можно?
Такой простой вопрос заставил кухарку прослезиться. Она даже позволила себе погладить гостью по голове.
- А меня Верой зовут. Я у вас буду историю вместо Софьи Игнатьевны преподавать.
- Вон оно как, - выдохнула удивление тетя Маша, - молода горлица, а умом не слаба, коли взяли тебя вместо Софьюшки. Она-то умела сорванцов своих усмирять.
- А что, трудно с детьми, да?
Кухарка Марья пододвинула пышную булку на блюдечке поближе к Вере.
- А с детями всегда трудно. Но коли хыст есть, то и Бог в помощь будет.
На ужин больше никто не пришел. Оставшиеся в гимназии работники либо ушли трапезничать в город, либо, как Елена Игнатьевна, заказали принести ужин к себе в кабинеты. Зато никто тетю Машу не отвлекал, и Вере удалось выяснить много интересных деталей.
Зарплата провинциального учителя женской гимназии составляла порядка восьмидесяти рублей в месяц. Это при условии полного содержания - еда, жилье. Довольно прилично для выпускницы бестужевских курсов. На эти деньги, как сказала новая подруга, можно было приобрести полрояля известной марки, или ломовую лошадь, или шесть длинных пальто, или мундир парадный офицерский и еще шапку гусарскую штабную в придачу. А уж как пировать-то можно! Бутылка "Красноголовки" объемом чуть больше поллитры стоила сорок копеек, а "Белоголовки" - шестьдесят. Вот уж сомнительное удовольствие - напиться казенки по рублю за литр!
На рынке за две копейки - вот где раздолье - можно было набрать дюжину отборных соленых огурцов. А накушаться "от пуза" в хорошем ресторане - за полтора-два рубля.
Вера слушала и качала головой. Про колбасу "Докторскую" за пятьдесят копеек килограмм она от мамы слышала. Но что б вот так...
- А скажите, пожалуйста, тетя Маша...
- Ты смотри, какая фифа столичная - "спасибо", "пожалуйста", - не выдержала кухарка и прокомментировала непривычное обращение благородной девицы к обслуживающему персоналу.
- Тетя Маша, я должна вас огорчить, - Вера заметила, как ее собеседница напряглась, - я крайне вежливый человек и общаться по-другому не умею. И стоит ли переучиваться?
На эти слова повариха только похихикала и впредь не перебивала учительницу. Зато еще больше прониклась и выложила на гора всю интересующую Епанчину информацию.
Про людей именитых учебники истории и архивы государственных учреждений писали много, а вот про столяров и плотников - как кот наплакал.
- Ремесленники у нас сидят в припортовом районе и районе Забалки. Там можно найти и кузнецов, и кожевников, и резчиков по дереву. Только одна туда не ходи. А хошь, я тебе в проводники Зайку нашего дам? Он хоть и нем, да много чего понимает. Все ловит на лету и соображает не хуже стряпчего управского.
За совет Вера была благодарна и с удовольствием согласилась на помощь.
- И в парк ты наш не ходи, милая. Там порою такое непотребство твориться. Город наш хоть и богат, и электростанцию свою имеет, да только до парков не дошли руки думцев городских. Один горбатый фонарь, который собирает люд простой, да не совсем.
Епанчина заинтересованно уставилась на кухарку.
- Такая картина. Десятка два-три молодых хулиганов стоят развязно кучкой и во всеуслышание сквернословят. Один из более остроумных читает громко газету и, разумеется, выкрикивает непечатные слова и выражения. Можете себе представить, Верочка, какого остроумия и каких словечек можно ожидать от такого субъекта, упражняющегося в них лет четырнадцать-пятнадцать где-нибудь на Забалке. Мало того, некоторые врываются в круг и позволяют себе хватать женщин в объятия. Некоторые из них благосклонно улыбаются. Вообще, публика чувствует себя вполне удовлетворенной и толчется, все толчется на одном месте. Где, Верочка, скромность, стыд, оскорбленный слух? (сноска: письмо неизвестного автора, опубликованное в газете "Родной край")
- А почему меценатов своих не попросить обустроить близлежащую территорию? - предположила Вера. - Ведь есть у гимназии спонсоры?
Тетя Маша нахмурила брови и уставилась на девушку - диковинное слово она слышала впервые.
- Есть добродетели, которые благотворительностью занимаются? Выделяют средства на содержание гимназии?
- Добродетели-то есть, однако ж с года девятьсот второго училище наше переехало сюдыть, а еще ранее перешло под начало городское, да и территория парка тоже не в частных руках. Вот и соседствуем с безбожниками рядом, приходится терпеть и загулы ночные, и словечки похабные.
Повариха, наконец, решила убрать со стола. Поднялась, собрала посуду и направилась в обитель казанов и тарелок. Вера осталась сидеть в полумраке одна.
- Завтречка приходь кушать пораньшее, - послышалось из-за резной ширмы, - я тебе Зайку покажу, он тебя и проведет по местам нужным.
Это, наверное, было прощанием. И Вера, громко поблагодарив за ужин, направилась к себе.
Фонари уже горели. Фонарщика нигде не было видно. Епанчина вздохнула и принялась считать шаги от корпуса гимназии до здания общежития.
За мелькающим меж деревьев силуэтом следили две пары глаз.
- Говоришь, другая она? - Елена Игнатьевна не поворачивая головы, спросила у своей подчиненной.
- Одно дело, Елена Игнатьевна, кабы другая по-столичному была. Знали таких. А тут совсем не такая. И лицо...
- Варвара, - директриса гимназии одернула гревшую старческие плечи шаль, - той карточке лет сколько?
- Но ведь фамильные черты... - попыталась возразить заместительница.
- Так неужто надо походить обязательно на именитого родителя? Ты ж токмо в газетах и видела бородатого генерала, а жену его первую узрела? Нет. Не думай плохо. Досталось ей, думаю, от мачехи молодой. Не захотела видеть рядышком на приемах падчерицу, старшую за себя. А мужчины, даже пускай и генералы, завсегда супругу будут слушать, коли умеючи подходить.
Но слова директрисы не подарили успокоения душе Варвары Ефимовны. Женщина решила не оставлять свой самоназначенный пост и строго следить за подопечной.
Спала Вера плохо. Неудобная узкая кровать, стенка, об которую так и норовил удариться то локоть, то лоб. Пастельное белье, хоть и чистое, но пахнущее совсем неуютно.
Широкий сарафан служил теперь девушке ночной рубахой. Хотя и его придется перешивать, потому что слишком откровенно для времен царской России выглядел верх одеяния.
Зубной порошок, забытый кем-то в ванной комнате, пришлось втирать жестом заправского потребителя героина - указательным пальцем по зубам и деснам. И сколько бы ни полоскала Вера рот, привкус мела так никуда и не делся. И вот еще одна статья расходов - средства личной гигиены. Думать о приближающихся критических днях Епанчина себе запретила.
Зайкой оказался довольно худой и проворный мальчуган ярко выраженной цыганской наружности. Странно было видеть баловня кухарки вот таким тощим.
- А энто он у нас дюже шибко бегает. Всю еду и вытрясает на свежем воздухе, - объяснила тетя Маша.
По совету доброй женщины Вера взяла ажурный зонтик из кладовой забытых институтками вещей. Но открыв его и глянув в зеркало, предпочла ограничиться чужой шляпкой.
- И не забыть купить себе зеркало в комнату, - напомнила сама себе Епанчина, выходя вслед за Зайкой в утренний зной уездного города.
Довольно мягкая подошва единственных уцелевших в кораблекрушении туфель создавала эффект мягкого массажа ступней: камни брусчатки, мелкий растоптанный ракушечник, деревянные мостки - абсолютно все чувствовали привычные к ровным асфальтированным поверхностям ноги Епанчиной.
Время от времени приходилось тормозить проводника. Зайка спешил, забегая далеко вперед. А Вера никак не могла поверить в столь разительные перемены во внешности родного города.
Там, где в двадцать первом веке рассекали роллеры и скейт-бордисты, наклонной травяной горкой спускался вал. Многоуровневые автомобильные развязки будущего представали перед путешественницей обычными утоптанными площадями. Улицы казались более широкими, а деревья более высокими из-за одно- и двухэтажных построек. Церквушки, больше похожие на соборы, блистали красой и зазывали песнопениями.
И вездесущая брусчатка. Именно она умиляла Епанчину больше всего. Пролетки, скользившие по улицам, нещадно терзали уши, но Вера радовалась звонкому перестуку копыт, веселому ржанию. Еще не смирившись с вынужденной прогулкой в прошлое, девушка радовалась каждому дню.
Нужно совсем немного времени, чтобы подготовить учебный план, и можно будет смело отпрашиваться на несколько дней, чтобы съездить к морю. Настоящему чистому морю...
Предвкушая поездку, Вера запрокинула голову, чтобы подарить улыбку солнца. В это же время расшалившийся южный ветер резко сдернул легкую шляпку с кучерявых волос, и покатил ее прочь от хозяйки. Епанчина звонко ойкнула и помчалась, забыв о приличиях. Несколько раз девушка нагоняла головной убор, но каждый раз, насмехаясь, он ускользал, подобно воришке. Обнаружив свою подопечную, бегущую в противоположную от себя сторону, Зайка ринулся на помощь.
Проезжавший в это время по другой стороне улицы Фальц-Фейн, обратил внимание на заразительный смех, и, следуя примеру многих, обернулся на голос. Тот час узнал девушку и крикнул извозчику остановить. Преображение недавней жертвы кораблекрушения поразило мужчину.
Тем временем ветер обнаглел до предела, а Вера махнула рукой на потерянный предмет летнего гардероба. Почему-то никто не спешил помогать Епанчиной. Всем было крайне весело наблюдать за погоней.
Зайка выскочил из-под руки, словно русак. Помчался за шляпкой с такой скоростью, что привел в восторг даже ветреного шалуна. Шляпка решила поддаться и застыла на пороге магазина. Одновременно с наклонившимся за беглянкой мальчишкой открылась входная дверь. Зайка успел увернуться от створки, но получил увесистый пинок под ребра от выходившего господина.
Поведение мужчины возмутило Веру до невозможности. Она в мгновение ока оказалась у порога, присела возле Зайки и погладила мальчугана по голове. Затем, удостоверившись, что с проводником все в порядке, поднялась и демонстративно нахлобучила пойманную шляпку.
- Вы оскорбили моего рыцаря, сэр, - сообщила Вера англичанину на его родном языке, взяла за руку цыганенка и, развернувшись, зашагала прочь от удивленного покупателя табачной лавки.
Следивший за сценой издалека барон, тронул коляску, и был единственным, кто обнаружил за углом дома смеющуюся девушку и чумазого мальчугана. Они держались за руки и, пока никто не видит, вприпрыжку продолжали свой путь.
До района мастеровых добрались лишь через час ходьбы. Планируя заказать у простого рабочего-столяра несколько вариантов плечиков для одежды, Вера смело шагала за черноволосым Зайкой. Теперь никто не посмеет обидеть девушку, ведь с ней рядом - благородный рыцарь.
Чем ближе подходили путешественники к центру ремесленничества, тем меньше встречалось умытых лиц и чистой одежды, тем чаще натыкался взгляд на обнаженные торсы рабочих. Вера начала нервничать и подозревать тетю Машу в преднамеренном умалчивании деталей похода к мастеру по дереву.
Район Забалки - промышленный район - не место для одинокой девушки, но надежду на благополучный исход вселяли яркий день и деловитый вид Зайки. Вслед перешагивающей через лужи и грязь девушке неслись зазывные предложения скоротать денек, прокатить на лодочке, помочь с выбором направления...
Вера стойко переносила повышенное внимание береговых работников и не очень приятное соседство с "портовыми кошками". А когда Зайка завернул в одну из дверей складского помещения, возрадовалась. А еще больше удивилась неожиданно уютному мирку деревянных изделий царившему за стенами обычного ангара. В этом маленьком деревянном мирке пахло свежей стружкой и русскими былинами.
- Здравствуйте! - Вера улыбнулась бородатому мужчине, сидящему за станком.
- Добрыдень, - совсем неуверенно промычал хозяин и уставился на гостью.
- Я хотела бы, если это возможно, заказать у вас пару изделий... вот... я тут нарисовала...
Все так же недоверчиво глядя, мастеровой поднялся, медленно отложил в сторону поделку, бочком стал подбираться к Вере. Не опуская глаз, забрал листок бумаги, протянув его по столешнице, и дернул щекой.
- Шо це? - по-простому уточнил работник.
- Это плечики, - Вера улыбалась. Ей нравился родной язык, но в оформлении жителей царской России он становился крайне колоритным.
- Навищо? - не унимался столяр.
- Одежку вешать. Удобно.
Недоверие в глазах мужика сменилось подозрением о невменяемости заказчицы. Вера поспешила достать звонкую монету, одолженную на время у тети Маши.
- Будэ готово за тиждень. Токмо, барышня, краще не ходь сюда. Я в лавку отнесу. В город. Тама и розплатысся.
Вера кивнула и, оставив задаток, покинула дядюшку Дросельмейера. В карман платья легла записка с адресом лавки в городе.
Путь обратно к мощеным мостовым занял намного меньше времени. Сказывался опыт общения с местным населением.
Поход в банк стал еще одним радостным моментом для Епанчиной в череде приключений одного дня. Оказалось, вексель давал возможность хоть на немного, но все же разбогатеть. То ли батюшка расщедрился, то ли еще кто, но ровно год, то есть двенадцать месяцев, Вера могла жить припеваючи, даже оставаясь безработной. Тысяча двести рублей аккуратно легли на открытый девушкой счет, а три деревянных и почти девяносто копеек - в карман.
Целую неделю Епанчина коптела над планами занятий. Советоваться было особо не с кем, да и не о чем. В уроках истории нуждались все - от младших до старших классов, и Елена Игнатьевна решила, что лучше бросит молодую преподавательницу на амбразуру, дабы проверить стойкость, чем будет помогать и растягивать ее мучения. Есть талант - будет учить, нет предрасположенности - будет искать новую работу.
Каждый день Вера постигала новый старый мир. Активно изучала местные газеты, узнавала о планах царедворцев, решала, как вернуть былое расположение отца и вернуться в Петербург. Ведь именно там вся жизнь, именно оттуда и началась Первая Мировая. Но батюшка не спешил отвечать на короткие телеграммы. И Епанчиной оставалось только ждать.
Вторник выдался прохладным. Прятаться от солнца за полями шляпки не было необходимости, посему Вера отправилась в город простоволосая.
Лавка, адрес которой сообщил мастеровой, располагалась в десяти минутах ходьбы от места проживания учительницы. Предвкушая победу над измятыми вещами, Вера заглянула в банк, отщипнула маленький кусочек от своего счета, и поспешила на улицу магазинов.
Одноэтажные дома, двускатные крыши, огромные вывески с фамилиями владельцев: Золотарев, Пинчук, Погуляйло, Март, Книжко... Вера шла с открытым ртом и с устремленным к названиям взглядом.
Большинство дверей были распахнуты, и молодой ветер радостно приветствовал хозяев и покупателей лавок. Даже ювелирные магазины позволяли себе в полуденный зной не запираться. Наверное, надеялись, что и грабителей разморит лето.
В магазине, который искала Вера, стоял дым коромыслом.
- Дас ист не есть Гамбс! - покупатель стукнул ладонью по столешнице и тут же скривился от боли, затряс рукой. - Ай! Гамбс мебель не строгать! Они искусство делать! А ты шабаш продавать! Фальшунх! Подделька! Вас ист дас?
- Помилуйте, батенька, - пробасил взволнованный продавец, - Вася не даст и зуба паршивого за таку красоту! Он своими поделками всю округу затарил, алэ тилькы стулочки да трапезные столы клепает. И полон уверенности, шо таке сокровище ему не конь-курент.
Вера еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться в голос. Иностранец потерял всякую надежду на нормальное изъяснение с продавцом и устало осел в кресло. Мужика аж перекосило. Видать, дорогое кресло под иностранное седалище попало.
- Доброго дня, любезнейший, - Вера поспешила встать между двумя мужчинами, - у вас должен ждать меня выполненный заказ.
Смерив новую покупательницу недовольным взглядом, хозяин лавки шевельнул седым усом и ушел в раскрытую дверь подсобного помещения. Ничего не спросил, видно, резчик по дереву очень красочно описал заказчицу.
Иностранец исподлобья разглядывал девушку. Сидел, упершись лбом в ладонь, и бросал заинтересованные взгляды.
Епанчина же была увлечена внутренним убранством. Настоящая деревянная мебель, сдобренная латунью, пахнущая лаком и любовью. Полки резные и расписные, раздавшийся в боках шкаф, ставший причиной раздора хозяина и покупателя.
- Вот ваше! - громкий стук дерева прервал экскурсию Епанчиной. - Пъятьдесят копеек.
Вера мельком глянула на поделки и достала из кармана мелочь, чем немало удивила продавца. Учительница специально заказала широкую юбку для "покупок" с потайными карманами. Не всегда удобно, да и опасно ходить по улицам с сумочкой, полной мелочи.
- Чито ето? - очнулся немецкий господин, поднимаясь с кресла и примеряясь к чужому приобретению. - Как ето?
Вера поспешила на помощь.
- Это плечики. Если вы позволите...
Господин, единственный в магазине одетый более прилично, чем простой люд, не выпуская из рук небывальщину, выполнил просьбу Веры и снял с себя жилетку.
- Вот так это вешается, а затем, если позволяет конструкция шкафа, - Епанчина открыла дверцу гардероба, но обнаружила там лишь полки, - вот сюда вместо полок вставляется палка, а уже на нее вешаются плечики. И тогда не нужны гардеробные и манекены.
Двое мужчин медленно заглянули в нутро шкафа, долго мочалили взглядом конструкцию.
- Прогресс! - первым заявил бородач.
- Я покупать! - сообщил немец, забирая у Веры жилетку и один экземпляр вешалки. - Мадамь, позвольте представиться. Тремпель Модест. Сколько вы хотеть?
Вера, не будь дурой, возьми да и ляпни:
- Червонец!
Продавец мебели громко крякнул.
Господин в жилетке не понял и переспросил:
- Червьоньец?
- Десять рублей. - Вера улыбнулась.
На червонец можно квартиру на месяц снять, с видом на реку и выходом в сад.
- Годицца! - иностранец махнул рукой. - Я брать!
И достал из кармана брюк несколько скомканных бумажек, развернул, выискал нужные и протянул Вере. За сделкой следил большой сопящий бородач.
- Всего гут абенд, - по-своему попрощался господин Тремпель, и, разговаривая, как с живой, вешалкой для одежды, вышел на улицу.
Хозяин мебельного еще долго таращился в дверной проем, не веря, что молодая особы только что купившая четыре изделия в виде треугольников за полрубля, наварила в десятки раз больше. Тут же! Под носом у специалиста по "подделькам"!
А Вера все прокручивала воспоминания. Тремпель... Тремпель... Неужели это тот самый Тремпель, который дал имя нарицательное этим самым вешалкам? Неужели только что Вера создала эффект бабочки, подарив идею "плечиков" харьковскому фабриканту, открывшему в северной столице свои мануфактуры по пошиву одежды? Тогда получается, это эффект бабочки наоборот - Вера из будущего подала или продала идею "тремпеля" господину Тремпелю!
И вот тут Епанчина испугалась. За себя, за будущее, которое, возможно, уже будет не ее будущим. Сбитая с толку, озабоченная и напуганная, Вера помчалась к себе в пансионат.