Игорь, мрачнея с каждой секундой, наводил порядок после очередного Ёлкиного нашествия. Ну и бардак она устроила, пока он работал, не поднимая головы. Игорь рукой подцепил ее лифчик, дерзко розовеющий на спинке дивана. Его строгого, приличного мужского дивана. Он покрутил деталь ее туалета в руках - красивый невозможно, с кружавчиками. Нельзя было убрать за собой. Пошел к шкафу, раскрыл створки и покачал головой. Его немногочисленные вещи были сдвинуты в сторону и жалко ютились в углу. Всё пространства занимали ее платья на плечиках, сверху - шляпки, внизу - босоножки. На всех полках, кроме одной, в самом верху, где стыдливо прятались его вещи, стопками лежали ее майки, водолазки и прочее. Он выдернул малую тряпицу, растянул в руках - трусики. Аккуратно положил на место. Что же это такое?
Игорь собрал ее джинсы и футболки, валяющиеся по всей комнате и, не глядя, запихал в шкаф. Огляделся. До пришествия Ёлки в его жизнь, его комната напоминала келью или кабинет ученого. Ему приятней было думать, что второе. Стол с компьютером, полки с научными изданиями, стул, диван, шкаф - всё, ничего лишнего. Над столом висел портрет Эйнштейна - единственное украшение интерьера. А теперь? Плюшевые мишки, куклы, цветы в горшках и икебана, гигантские картины, повернутые лицом к стене. Образчики ее таланта, проба, так сказать, пера. Вернее, кисти. Весёленькие, ничего не скажешь, но зачем ему это нужно? У кровати розовые тапочки. А где его шлёпанцы, кто-нибудь знает?
В ванной он скрупулезно пересчитал баночки с кремом. Одиннадцать! Одиннадцать, люди! Это не считая лосьонов, гелей для душа и шампуней! Килограмм косметики в корзинке на стиральной машине. Он купил стиральную машину, она заставила. Столько барахла, надо же это как-то стирать, хотя со своими носками и джинсами он прекрасно управлялся без всякой техники.
О, женщины. Стоит вам улыбнуться, мы открываем вам двери своих сердец. И вы устраиваетесь и там, и в наших квартирах, как у себя дома. Его здесь почти нет, его почти не осталось. Везде Ёлка. Он прошел на кухню. Хорошо, хоть после воплей "Я - освобождённая женщина Востока!", она помыла посуду. Соизволила. Снизошла. Мало тебя пороли в детстве, девочка.
Она ведет себя, как разбалованный ребенок, чтобы там не думал ее папаша. А он, Игорь, потакает. Потому что стоит ему застрожиться и попытаться сделать ей замечание, она обвивает его руками, припадает поцелуем к губам и шепчет: "Как же я тебя люблю-ю". Он хочет снять ее руки и... через секунду забывает обо всём. Ёлка выжимает из него все соки и сладко засыпает (тут он сильно грешил против истины, потому что засыпал не менее, а даже более сладко и совершенно счастливым). А утром он несется варить кофе и делать бутерброды с сыром. А работа стоит. Потому что после завтрака следует вторая серия неуёмных страстей, потом поход за пивом, затем совершенно одуревший он плетется за ней на какой-то концерт и весь вечер слушает, кто из исполнителей настоящие панки, а кто позорные попсушники.
Игорь вынул из холодильника йогурт и теперь вяло тыкал в него чайной ложечкой. Где мясо, хотя бы сосиски? Яиц и тех нет. Ёлкины родители кришнаиты, вегетарианцы - жрать нечего. Рагу он вчера вечером доел. А его холостяцкие припасы, в виде пельменей куда-то подевались. Что ты будешь делать?
Зато на окне занавесочки. Над столом картинки - что-то индийское, какие-то, поди, богини. Он тяжко вздохнул. У себя же дома ему нет места. Как бы от неё избавиться? Тихо, без истерик и скандалов. Чтобы она просто исчезла, и всё стало по-прежнему. Он же не может просто взять и сказать прощай!
Игорь дошел до комнаты и завалился на кровать. Зачем нужны женщины? Понятно, зачем, но не более. Большего допускать никак нельзя. Потому что это плен, пытки и Золотая орда. Никакой личной жизни, ни глотка свежего воздуха. А если она забеременеет?! Ее папа сотрёт его в порошок! А потом заставит на ней жениться. И всё - жизнь кончена.
С нею никогда не знаешь, чего ждать. На днях ходили на концерт БГ. Конечно, она не устояла на месте, понеслась к сцене, он за ней, чтобы ее просто не раздавили. Она смотрела на Гребенщикова и плакала. Потом рванула за кулисы. Охранник преградил дорогу, она заявила: "Мне надо взять интервью. Если не пустишь, мой парень тебя порвёт". И гордо руки сложила. Парень - это он. Их попытались вытолкать взашей, началась махла. Пока он отбивался, Ёлка под шумок нырнула в гримёрку. Через пять минут, держась за разбитую скулу, он туда ворвался и что же? Ёлка пьёт чай с Гребенщиковым, и они оба хохочут!
Интервью она взяла, его опубликовали в городской газете, папа гордился. На этом Ёлкина журналистская карьера закончилась. С Гребнем они подружились, и она чуть не уехала с ним в Тибет. Вот тогда-то, слушая ее голосок в трубке: "Милый, это ненадолго", он и решил её бросить.
Окончательно и бесповоротно. Ему это всё надоело. Он давно охладел к ней. Просто не может решиться оборвать отношения. Не может набраться смелости, чтобы вот так ей об этом сказать. И лучше вообще не говорить. Если она подойдет слишком близко, полезет под рубашку, начнёт с ним играть, ластиться - ничего не выйдет. Он не устоит. И это никогда не кончится. Это ещё хорошо, что Ёлка пока не хочет замуж, а то бы он сейчас прогуливался с коляской под окнами и несколько смущенно показывал старым друзьям портрет своего пупсика в сотовом телефоне.
Игорь поморщился.
Многие его друзья женились и поступали именно так - горделиво и смущенно демонстрировали своих чад. После второй бутылки, как правило.
Он не стал звонить. На её смс-ку: "Как научные успехи, уважаемый?" - никак не отреагировал. На последующий звонок не ответил. В универ не пошел, затарился едой и занялся работой. В итоге так увлекся, что почти не отходил от компьютера три дня. Возможно, она приходила. Может, звонила, он работал, слушал музыку и ничего не слышал. После последней ссоры, она оставила ключи, и войти сама не могла. К счастью.
Решив, что дело сделано, утром четвертого дня Игорь отправился в университет. И сразу же подсел к Кате Климченко. Она явно обрадовалась.
Вечером они уже увлеченно целовались на набережной, она прижималась тугой грудью, а он пел соловьем и ловил восхищенные взгляды красивой девушки. О Ёлке он забыл начисто, с Катей было легко и приятно, она ловила каждое его слово, он натурально отдыхал душой.
Вообще он не рассчитывал, что в первый же вечер..., но спустя полчаса обнаружил себя в чужой квартире в совершенно недвусмысленном положении. Только мысль мелькнула: "Что я делаю?". В самый ответственный момент раздался звонок, Катя дернулась, сбросила его. Она ошалело смотрел на неё. Она крикнула "Родители!", и он оказался на балконе. Его вытолкали, вслед полетели его вещи, дверь захлопнулась. Он чуть не взвыл. Идиот! Дурак! Герой-любовник херов!
Всё понятно, с дачи вернулись Катины родители, хотя этого от них никто не ждал. Катя испугалась (хотя чего, не школьница же она, девочка взрослая). Он по неизбежной русской традиции принял позорное изгнание. И что теперь? Хорошо, хоть вещи успела ему бросить. А то сейчас бы еще голый стоял, ну, придурок!
Игорь обнял себя на плечи, оглянулся - за дверями тихо. Взглянул вниз - восьмой этаж! Огляделся - по бокам балконы далеко - не перебраться в другую квартиру. Что же ему тут всю ночь стоять? Как незадачливому любовнику из анекдотов! На виду у всего города. Да и холодно. Чёрт. Чёрт. Вот положеньице-то.
Придется ждать до утра, пока ее родители не уйдут на работу. Чёрт, какая работа, завтра же суббота! А утром отец выйдет покурить на свежий воздух, или мама решит проветрить... Ну не торчать же ему тут до понедельника. Что им на даче не сиделось? Головой надо было думать, головой, а не...
- Игорь?
Он поднял голову. Почти лёг спиной на перила и закинул голову. Сверху вниз на него смотрела Ёлка. С балкона девятого этажа. О, нет.
- Игорь, это ты?
Что ему было отвечать? Он только кивнул. Чуть не ляпнул "привет", но вовремя поймал себя за язык.
Ёлкины глаза всё больше расширялись, пока не заняли всё лицо. Он заметил, что она бледная, без косметики. Волосы не торчат дерзкими рожками, а обрамляют лицо. Лицо совершенно растерянное.
Господи, что она тут делает? А, у нее же тут подруга живет. И она прекрасно знает, кто обитает в этой квартире.
Он ожидал потока отборной брани и матов. Потом ведра холодной воды или чего похуже. Но Ёлка молчала.
Он тоже молчал; постояв так, опустил голову и отступил в тень. Не мог он смотреть ей в глаза.
Хуже не придумаешь.
Стукнула балконная дверь, ушла. Кажется, ушла. Минут через десять дверь опять скрипнула. Игорь покорно ждал египетских казней, плевков и проклятий. Но прямо перед его носом что-то качнулось. Веревка. Он поднял лицо. Ёлка привязала к перилам веревку и сбросила ему.
- Поднимайся.
Не говоря ни слова, не глядя на неё, он ухватился за веревку, подтянулся на руках, поднялся, перевалился на балкон. Ёлка взяла его за руку и ввела в квартиру. В зале, через который он проходил, горел свет. Тани, хозяйки квартиры, нигде не было видно. На диване разложены модные журналы, яркие тряпочки, раскрытые баночки. Всё ясно, Ёлка пошла ночевать к подружке. Они листали журналы, обсуждали моды и делали маски. Ему стало невыносимо стыдно. Такого острого, самоубийственного стыда он никогда не испытывал. Он не смел даже дышать. Но Ёлка тоже на него не смотрела. Она открыла входную дверь и повела рукой - прошу. Он вышел, и дверь за ним аккуратно закрыли.
Хоть бы она орала, вцепилась ему в лицо. Обзывала последними словами, плакала. Но ничего этого не было.
На паре Игорь то и дело косился на Ёлку. Она сидела совершенно прямо, глядела на преподавателя. Он вздыхал и ёрзал, отсел от Кати - та обиделась. Хотел подойти после звонка, но Ёлка быстро вышла из аудитории. Пробовал звонить - не отвечает. Дождался конца занятий, подкараулил у выхода, позвал:
- Лен...
Но она обошла его и также молча пошла к машине.
- Ёлка! Надо поговорить! - Крикнул он, но машина сорвалась с места. Он попытался догнать, но куда там.
Катя бомбардировала его смс-ками, всё время звонила. Он чуть не выбросил сотовый. Чуть не выкрикнул: "Что тебе надо?!", но вовремя одёрнул себя - хочешь оскорбить вторую женщину? Одну оскорбил, хочешь оскорбить вторую? Наломал дров - теперь в кусты? Она-то в чём виновата. Беленькая, нежная Катя Климченко - самая красивая девушка курса. Три года по нему сохла. Дождалась своего счастья, а он ее просто использовал. Чтобы развеяться, поднять себе настроение, почувствовать себя мужиком. Забыть Ёлку. Сам к ней подсел, наплёл небылиц, увлёк, можно сказать, в пучину страсти.
Игорь скривился от отвращения к себе.
Вот скот.
Чтобы сказала Ёлка, услышав такую историю? Все мужики козлы.
Ну и чёрт с ней. В конце концов, он сам хотел с ней порвать. Радоваться надо - никаких разборок, криков "Иуда!", пощечин и гранат с вырванной чекой. Как хорошо всё кончилось - лучше не придумаешь.
Игорь поднял руку, вскочил в такси и гаркнул: "На Тимирязева!"
Особняк Ёлкиного отца. Владельца заводов, газет, пароходов. Когда он был здесь полгода назад, его встречали с распростёртыми объятиями. Он подошел к воротам, позвонил, чувствуя себя идиотом. Минут через пять вышел охранник. Не классический мордоворот в черных очках, а где-то даже щуплый парнишка. Да только - Игорь знал - такие вот щуплые, с острыми глазами, десятерых мордоворотов стоят.
- Привет, Витёк, - поздоровался он легко и непринужденно.
- Здорово, - протянул Витёк лениво.
- Ёлка дома?
Витёк мотнул головой отрицательно.
- А где она? - Спросил нетерпеливо, даже дверь придержал, чтобы Витёк не закрыл.
- Елена Георгиевна еще не возвращалась.
- Слушай, мне поговорить с ней надо.
- Не велено.
- Слушай, ну будь человеком... - взмолился Игорь и отлетел: Витёк легонько толкнул его. Легонько, беззлобно, но гость ойкнул и схватился за грудь.
- Иди отсюда, - равнодушно бросил охранник и захлопнул калитку.
Игорь потирал грудь, смотрел на высокие окна, думал. Вернулась она или нет? Или этот упырь соврал?
Позвонил снова.
Витёк вышел, дверь прикрыл за своей спиной.
- Чё те надо? - спросил ласково, - не понимаем по-хорошему? - В его голосе прорезалась лёгкая угроза.
Игорь, не раздумывая, дал ему в морду. Спонтанно. Если бы думал да глазами сверкал, Витёк бы не пропустил удар. Его голова дёрнулась, и он без разговоров вмазал Игорю так, что тот повалился на землю. Витёк пнул его, пробурчал: "Весь фасад мне испортил, гнида" и собрался вернуться в дом, как Игорь, вскочив на ноги, снова бросился на него.
- Вот интеллигенты, - протянул Витёк удивленно и дал ему поддых, затем локтем в лицо. Игорь ответил ударом в живот, охранник принялся его убивать, прижимая к земле, молотя кулаком в лицо.
Кровавую резню прекратил Ёлкин отец.
Здоровый, высоченный, он взял их обоих за шкирки и поднял над землей.
- Что здесь происходит, Виктор? - спросил укоризненно.
- Да вот ухажер наш пожаловал, - объяснил Витёк, покачиваясь в папашиной руке, - Елену Георгиевну требует.
- Ах требует, - Хозяин с интересом посмотрел на Игоря, болтающегося в другой его руке.
- Я поговорить хочу! - выкрикнул он, сплёвывая кровь и втягивая кровавые сопли. - Да отпустите же меня!
Георг Вартанян раздумывал.
- А ты драться не будешь? Охрану нервировать?
- Не буду.
- Ну и ладненько.
Хозяин осторожно опустил бузотёров на ноги и вытер ладони о штаны. Интерес к происходящему он, казалось, потерял, и теперь неторопливо направлялся в дом. За воротами бесновались собаки.
- Э, погодите...
- Слушаю вас, молодой человек.
- Георг Арамаисович, мне надо с Ёлкой увидеться. С Еленой.
- Нет, - ответил просто. И ушел.
За ним в ворота просочился Витёк, дверь закрылась. Игорь тупо стоял, прерывисто дышал, сжимал кулаки. Но всё уже кончилось - битва проиграна. Над воротами ожила видеокамера и беззвучно повернулась в его сторону. Уставилась на него лживым бликующим глазом.
- Я всё равно ее увижу, - выкрикнул он. Выплюнул на траву зуб в кровавом сгустке и еще погрозил кулаком.
В автобус его, конечно, не пустили. С такой-то мордой. Шел пешком, женщины жалостливо и чуть презрительно оглядывали. Хорош герой, ничего не скажешь. В квартиру дополз уже чуть живой. Долго любовался своим отражением в ванной. Завтра рожа распухнет, нос, похоже, сломан. А, ну и Бог с ним. Умылся, прикладывал лёд, выдранный из морозилки. Сопел.
Игорь дошел до кровати, закинул руки за голову. Рёбра болели. Голова раскалывалась. Чёртов Витёк - еще встретимся. До чего же лицо болит, невозможно. Со стоном поднялся, полез искать аптечку. Что-то было болеутоляющее. А, вот. Аспирин? Пойдет. Анальгин, тоже. Лёг, укрылся пледом, свернулся калачиком. Ёлка бы его пожалела. Сейчас бы он лежал, а она бы вокруг него прыгала. Делала примочки, приносила пиво в постель. Игорь протяжно вздохнул. Она бы его обнимала, жалела: "Зайчика по-били, Ёлка их всех порвёт, негодяев! Ниче-го, заживет, затянется, будет пупсик лучше прежнего. Какой же ты смелый, Игорёчик!". Ах, где оно, счастье?
Он резко сел, огляделся. Подхватился, побежал на кухню, потом в ванную. Нет! Ни мишек, ни кукол, ни одежды, ни косметики! Ничего! Она всё забрала! Пока он махался с Витьком, Ёлка приехала, открыла замок шпилькой и забрала свои вещи. И вернула квартире первозданный вид. Будто ее тут и не было. Ни клочка, ни бумажки. Ни забытой расчёски или духов. Даже записки "Сдохни, гад" не оставила. Полностью уничтоженный Игорь повалился на постель.
К утру очухался, сел за комп. Увлекся, проработал всю неделю. Дожрал всё, что было. В субботу (о том, что это именно суббота, сообщил ему компьютер), проснулся рано. В голове приятно гудело, грудь распирало предчувствие. Минут через десять, не отрываясь от компа, он тихо сообщил пустой квартире: "Не может быть".
Не может быть, все повторял он, не веряще глядя в экран.
- Ёлка! Я доказал теорему Ферма! - И оглянулся счастливый. Ёлки, конечно, не было. Радоваться его триумфу было некому.
Он нашел новое решение, которое не снилось ни математикам, ни фантастам. Мир не таков, каким кажется! Он должен рассказать Ёлке!
Игорь включил телефон, тот дисциплинированно сообщил, что звонила Катя, раз сто, звонил Иванов - больше никто.
Ёлка, ну что же ты, я её доказал! Совсем не так как Джон Эйлс! Есть решение лучше, чище - оно лежит на поверхности. Я её доказал, понимаешь, а ты не знаешь. Ты живешь себе и не знаешь, что я сделал невозможное!
Пусть я козёл, как все мужики, но ты должна знать.
Ему очень хотелось увидеть восторг в её глазах. Ну очень хотелось. Она верила в него. Всегда верила, и отмазывала от папаши, когда он вместо того, чтобы податься в бизнес, или хотя бы идти разгружать вагоны, неделями просиживал над своими формулами. Нелепыми формулами, ничего не обещающими непонятными закорючками.
Когда он, как она говорила, погружался, и целыми днями не реагировал ни на какие раздражители, Ёлка кротко носила ему в "кабинэт" бутерброды и кофе, когда валился без сил - укрывала пледом, когда особо тяжко вздыхал - шла за пивом. В дни его затяжного вдохновения Ёлка разговаривала сама с собой, одиноко смотрела сериалы на кухне, сама ходила за продуктами (и на какие деньги, интересно?), сама гуляла, спать часто уходила домой (чего он вообще не замечал), и тихонько обнимала, возвращаясь.
Ёлка уверовала в его гениальность. Она в ней вообще не сомневалась. И терпеливо ждала - когда получится, когда прорвёт и он сделает что-то такое!... такое! И вот он сделал, а её нет. И сумасшедшая, небывалая удача ему нужна как прошлогодний снег.
Он набрал ее номер - абонент временно недоступен. Ну что же ты, девочка? Ты так нужна мне сейчас.
Скажи: алло? Я скажу про теорему ФермА. А ты ответишь: "Какая фЕрма, колхозник?"
Ответь, пожалуйста, ну давай.
"Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети".
Ты знаешь, что я звоню. Ты не можешь не знать. Ты всегда чувствуешь.
Ответь мне, слышишь! Ответь, пожалуйста!
"Абонент временно недоступен..."
Игорь листал записную книжку в телефоне, искал, кому позвонить. Тимофей.
- Алё, Тимоха?
- Привет. Игорян, ты куда пропал? Ты в порядке?
- В порядке. Оглянись-ка и скажи: Ёлка на лекциях?
- Нет, не видел сегодня.
- А вчера была?
- Не помню. Что я, слежу за ней? Ты Инке позвони, Ерохиной. Вы чего, поссорились?
- Ладно, бывай.
Набрал номер.
- Инночка, здравствуй.
- Игорь? Привет.
- Ёлку видела?
- Когда?
- Сегодня или вчера.
- Нет, ее не было. Я думала, вы махнули куда.
- Куда мы могли махнуть? - Настроение стремительно портилось.
- Ну откуда я знаю, в Кижи?
- Так она вообще не ходит? Когда ты ее видела в последний раз? - Тон следователя ему самому не понравился, но Инка на него внимания не обратила.
- Да в понедельник, вроде, была. А ты ее потерял, что ли? - Чувствовалось, что девушку обуревает любопытство и предчувствие сенсации. Реальной, вкусной сплетни.
- Да всё в порядке. Не могу дозвониться просто.
- Может, я позвоню?
- Не надо, найдёмся. Спасибо, красавица.
- Пока, дорогой. Если что, я на связи. - Имея в виду, если у вас с Ёлкой - всё, то буду рада утешить - как прекрасно её понял Игорь.
Нажал отбой. Трубку не берёт, в универе её нет - придется идти на штурм.
Вооруженный одной только решимостью, великий, но не оцененный математик отправился на Темирязева. Ворота закрыты, крепость оставалась неприступной. Игорь засел в кустах, наблюдая за домом. Ага, родители уезжают. Витёк закрывает ворота. Ушел бы тоже куда-нибудь, сволочь. Боже, яви чудо. И Боже явил - Витёк, помахивая авоськой, отправился в сторону магазина. За пивом пошел, пока хозяев нет. А где же Ёлка?
Стремительно поднявшись, Игорь рванул к воротам, позвонил. Тишина. Никого нет? Где же она? Оглянулся, углядел пустой ящик у киоска, подтащил, встал на него и перемахнул через забор. Присел. Где там собачки? Два терьера с пеной у рта уже бежали к нему. Игорь рванул к дому. Эх, не зря он защищал честь факультета на соревнованиях по легкой атлетике! Обогнал барбосов. Влетел в дом, захлопнул дверь. Ёлка!!! - заорал, прижавшись к двери спиной. Тишина. Взлетел по лестнице - любимая живет на втором этаже. Запыхался, дернул дверь - её нет. Не сидит, не ждёт его у окна. Только чёрные шторы качнулись от сквозняка да глумливо улыбнулись плюшевые мишки. Одного он взял на руки, смотрел на глупую, пушистую мордочку. Где она, брат? Не знаешь?
На голову ему обрушился удар. В глазах потемнело. Его подхватили под мышки и аккуратно усадили у стеночки. Потирая затылок, он оглянулся. Поигрывая битой, ему улыбался Витёк. Вот и свиделись.
- Что ж ты не угомонишься никак?
Игорь понуро сидел на стуле, попыхивая трубкой, его разглядывал Георг Вартанян. Наконец, вдоволь наглядевшись, изрёк:
- Каждый совершает ошибки. И я их тоже наделал немало. Но разница между нами в том, что я в состоянии оградить СВОЮ дочь от ТВОИХ ошибок.
- Я понимаю, я виноват. Но я же пришел извиниться. Объяснить, помириться.
- Кто тебе мешал извиниться?
- Её нигде не было.
- Значит, плохо искал. Хотел бы - извинился. Впрочем, я передам твои извинения. - Георг отвернулся и стал выбивать трубку, показывая, что аудиенция окончена. Витёк пхнул его в спину, вставай, мол.
- Подождите, я не уйду. Георг Арамаисович, скажите хотя бы, где она.
Вартанян молчал.
- Да что вы за люди такие? - Спросил Игорь в тихом бешенстве. - Вы святые? Особо чистые? Никогда, ничего?...
- Ты предал её. Это обычное предательство. Не надо высоких слов, дорогой.
- Я думал, мы расстаёмся...
- И ни слова ей ни сказал? Не поставил ее в известность? Сразу прыгнул в кровать к другой.
Я не знаю, Игорь, делают ли свиньи научные открытия, но ученые иногда ведут себя как свиньи. Дело не в том, насколько ты талантлив, это твои проблемы. Главное - как ты поступаешь с теми, кого ты любишь. Насколько ты надежен. Ты не подойдешь больше к моей дочери и не станешь её искать.
- А то что?
- Я зарою тебя в песок. Виктор, проводи нашего гостя.
После третьей попытки к ней дозвониться, и второй - застать на лекциях и дома, Игоря вышвырнули из университета. Папа начал выполнять своё обещание.
Игорь пересчитал деньги и пошел в магазин. Оголодал за эту неделю - джинсы падают. Картошка, замороженные котлеты, окорочка, макароны, кетчуп, майонез, огурцы-помидоры, лимон. Ёлка пьет чай с лимоном. Он - с сахаром. Подумав, купил сахару килограмм. Она с сахаром не пьет, и вечно забывает купить. Только на улице сообразил, что взял еще сигарет и пирожных - для неё. Не выбросил, потащил всё домой.
Забросив продукты в холодильник, постоял в девственной чистоте квартиры. Уже не совсем девственной - покрытой слоем пыли. Послушал тишину. Покосился на комп.
Звонок.
- Да, Катенька.
- Иванов всех на вечеринку звал, пойдем?
- Сегодня?
- Да.
Какие вечеринки - надо ковать железо пока горячо. Всё перепроверить, работать, работать, время не ждет.
- Пойдем, конечно. Я за тобой заеду.
Иванов, старый друг, дверь открыл сразу - будто ждал.
- Игорёха, брат! А где Ёлка? - увидев Катю, смутился, заулыбался, посторонился, пропуская в квартиру, забирая пакеты с бухлом, выщупывая ногой тапочки под вешалкой.
- Да заходите, ребята, заходите.
Из комнаты доносились веселые голоса и взрывы смеха. Игорю стало нехорошо. Зачем он только пошел?
Он выдержал минут двадцать. Кусок в горло не лез, пить не хотелось, от Катиных улыбок, намёков и тугой груди уже хотелось кричать. Сдерживая раздражение, Игорь встал и пошел на кухню. Не зажигая света, стоял в темноте, смотрел на окна напротив.
Они что, больше никогда не увидятся? Всё кончилось? Совсем, бесповоротно?
Плевать, что папа его топит, капля по капле выдавливая из города, что Витёк висит на хвосте со своей гнусной ухмылкой, что денег нет, в универ дорога закрыта, но как ему жить без неё?
Где она?
Не может же человек бесследно исчезнуть? Где они ее прячут? Когда же это кончится?
Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как вошел Иванов. Достал бутылку, два стопаря поставил. Усадил его.
- Давай выпьем, брат.
- Давай, Вань.
- Что, совсем невмоготу?
Игорь не ответил.
- Она на Алтай уехала, по Рериховским местам.
- Что?
- С ребятами из "Альбатроса".
- Когда?!
- Да уж с неделю, наверное.
- Что ж ты молчал?
- А я знал?! Её нет, ты трубку не берешь. В квартиру никого не пускаешь! Звоню, звоню - никого. Бабок во дворе спрашиваю, где этот... непризнанный гений, сосед ваш. Дома, говорят, был. Бутылки выносит, значит, дома, значит, живой.
Выпили не чокаясь.
- А чего спрашивал, где Ёлка?
- Мало ли, может, приехала уже. Я сам только вчера узнал и был не уверен, правда ли. Она ж без тебя не ездит.
- Как видишь, ездит уже.
- Вот бабы, все зло от них.
- Не говори так, Ваня.
- Да шучу я, что ты. Я ж за Ольгу кому хочешь глотку порву - сам же знаешь.
- Всё равно не надо. Противно. Пойду я, Вань.
- А девушка? - Иванов кивнул в сторону комнаты.
- Провожу и пойду.
- Не надо, пусть остаётся, если захочет. Чего ей одной сидеть? Тебя-то уж не дождётся.
Этот "Альбатрос" он искал полдня. Потом уговаривал девушку на вахте сообщить ему куда точно уехала группа. Очарователен был до ужаса, предприимчив и практичен до невозможности. Забежал к родителям, вытащил с антресолей рюкзак. Забрал у Иванова свой спальный мешок и его, Иванова, деньги. Ольга еще ткнула ему в руки пакет с провизией. Купил билет на самолет до Барнаула. Летел пять часов. Потом трясся в автобусе девять часов до Усть-Коксы. Весь извелся в пути - проклял просторы Родины. Полдня искал проводника до Акема. Далее они шли три дня с рюкзаками, потом он подвернул ногу, скрипел зубами, но день пережидал. Дошли до Белухи. Потом он, не имея ни практики, ни умения лез за Егором Филиппычем на Крышу Алтая - верх, верх и верх! Три или четыре дня - он со счёта сбился. И всё же он её отыскал.
Среди буйных гор на полянке мирно дымил костерок. Люди вокруг были, но он их не разглядывал, сначала пытался отдышаться - кружилась голова, потом высматривал точёную фигурку и синие волосы. Когда начал расспросы и так и не понял, куда идти, одна из женщины махнула ему рукой и повела за собой. Вышли к обрыву. Ёлка сидела на камне и болтала ногами.
Он подошел и сел рядом.
Смотрел в разверстую пропасть, на синие склоны - и ничего не видел.
- Красиво здесь, - выдавил слишком громко и хрипло, будто бродил по лесам три года и одичал.
Она не ответила.
- Лена, - позвал тихонько.
Она не откликнулась.
Он почувствовал пустоту. Теорема Ферма, путь сюда - всё бесполезно.
Игорь смотрел на закатное, быстро темнеющее небо, профиль молчащей девушки и чувствовал безнадежность. Будто здесь никого нет, и он говорит с самим собой. Неожиданно стало легче. С собой ведь говорить легко - гораздо проще.
- Я очень скучал. Я очень-очень скучаю, Ленка. Мне тебя так не хватает. Всё время, каждый час, каждую минуту. Весь мир без тебя пустой. Прости меня. Я боялся, что больше тебя не увижу. Больше никогда, представь. Я открываю глаза - без тебя. Вижу наш город, улицы, парки, кафешку на Чехова, старый дуб у начала дороги - а тебя нет. Нигде. Мне не с кем поговорить в пустом мире. Я слышу чьи-то голоса, но в мире не осталось людей, Ёлка. Ни мужчин, ни женщин. Они ушли вместе с тобой. Они исчезли - я никого не вижу. Я ищу тебя, безнадежно, долго. Никто не знает, где ты. Была ли ты? Может быть, я тебя выдумал? Ты мне приснилась?
Слышишь ли ты меня?
Сколько раз я говорил с тобой в темноте.
Сколько раз оборачивался, называя по имени.
Пытался обнять пустоту.
Я оглох и ослеп.
Без тебя я потерял себя. И если ты здесь - верни добычу. Верни мне себя. И делай, что хочешь. Я не буду тебя преследовать. Ты как птица - всё равно улетишь.
Она молчала.
Он вздохнул.
- Я люблю тебя, Ёлка. Очень сильно люблю.
И услышал в ответ:
- Лирик хренов.
Ёлка плакала и улыбалась. Он растерянно, еще не веря, смотрел на неё.
- Обними меня. Обними меня, ё-моё! - Он порывисто обнял её, прижал к себе. - Замерзла, как собака, а ты всё гундишь и гундишь, как наши корабли бороздят просторы Большого театра! Ы-ы-ыыыы, - Ёлка рыдала навзрыд, от своего невыплаканного горя, от ежедневной пытки разлуки, от боли обиды, трех недель ожидания, невыразимой тоски. От муки разбитого сердца. - Чёртов придурок, как же я тебя ненавижу-у! Академик, умник, грёбаный лауреат! - Ёлка вскинула заплаканное лицо и колотила по его груди кулачками: - Как ты мог?! Как ты мог... так... со мной? Я тебя так ждала, ждала, а ты не приходил, не звонил, бросил меня! Я думала, прыгнуть с этой скалы! Мне не нужна эта жизнь без тебя!
- Ну всё, все, успокойся, - он целовал ее заплаканное лицо и прижимал к себе. Он так ее тискал, что они чуть не свалились с обрыва. Ёлка вздрагивала, тянулась к нему, хотя обняться сильнее, стать ближе - уже невозможно. Он гладил ее по голове, поднимал лицо и заглядывал в глаза, целовал, что-то лепетал - бессмысленное, беспомощное, нежное.
И снова целовал и успокаивал.
Ёлка затихла.
Вокруг было совершенно темно. Даже луны не видно. Девушка вздрагивала, но дышала уже ровнее. Он держал ее крепко, на всякий случай.
Что-то он хотел еще сказать. А, это.
- Я тут пока доказал теорему Ферма. - Это уже было неважно, но сообщить ей он был обязан.
- И что? Тебе Нобелевскую премию дадут?
- Думаю, я нашел доказательство лучше, чем у Эйлса. Это не Нобелевка, конечно, но...
- ...большие тыщи?
Игорь улыбнулся:
- Очень большие. Может быть, не сейчас...
- А что ты мне купишь? - Глаза у Ёлки загорелись.
- А что ты хочешь? Хочешь, домик отгрохаем, не хуже, чем у папы?
- Я знаю, куда мы потратим наши деньги! - Вдохновилась Ёлка. - Мы купим домик, но только не здесь, а в Индии! - И победно вскинула лицо. - Здорово, да?
- Какая Индия, что ты придумала? Да и я не говорил, что тыщи будут прямо сейчас.
- Ай, слушай. Мы с папой осенью собирались в Индию. Светик меня посылает с ним, чтобы я приглядывала. Мы разработали стратегический план. Есть опасность, что папа там останется. Понимаешь, да? Он всегда нас этим пугает, если мы его доводим до ручки или до белого каления. И опасность, действительно существует. Папуля может найти себе обитель и там остаться. Сидеть под баньяном в медитации, он всё равно не сможет. Значит, его убьют.
- Почему? - Растерялся Игорь, не видя связи между "сидеть под баньяном" и "убьют".
- Да потому, что он будет лезть в дела обители. Выгонит управляющего-вора. Поставит на его место честного немца. Доходы возрастут, папа пойдет в гору. Монахи-завистники захотят его убить. Так всегда бывает, я в книжках читала. Вот тут я и должна пробдить два раза, во-первых, чтобы папа слишком там не остался, во-вторых, чтобы его не убили.