Это было приключением. Просто приключением, потому что, глядя на своих благополучных родителей, которые уже года два спали в разных кроватях, я дала себе зарок: жизнь я проживу так, чтобы мне потом не было обидно за тумбочку посередине спальной и полное собрание сочинений Барбары Картланд. А это как-никак томов под сорок.
Я всегда была растрепанной, волосы, сколько их не причесывай, все равно разлетались в разные стороны, и я поняла, что вместо того, чтобы пытаться привести их в надлежащий вид, я предоставлю им возможность торчать, как они хотят, но стильно. Пришлось сменить юбки с оборками на вельветовые и джинсовые, лодочки на необычные мокасины и сапоги, а резинки и заколки - на батарею средств для укладки. Мои пальто теперь больше напоминали шинели, джинсы я заправляла в Мартинсы, а у полосатых сорочек высоко поднимала воротник. Вот так. Наверное, поэтому Маша и решила, что я "своя". А мне всегда нравились мальчики, причем на меня теперешнюю абсолютно непохожие: аккуратно причесанные, в отутюженных костюмчиках, при модных галстучках и отполированных туфельках с правильными носами.
На факультете правоведения я такая - в Мартинсах и заправленных в них джинсах - была одна, зато этажом выше, на отделении журналистики, моих клонов был полк. К этому полку я как-то незаметно для себя примкнула, хотя Мураками не читала, о Забужко не слыхала и не понимала, зачем украинский секс надо исследовать, Ионеско приводил меня в замешательство, а Беккет казался редкой чушью.
По-моему, тогда они просто вовремя не пересчитали цыплят, кто-то отстал, целуясь под фонарем, кто-то, по близорукости, меня с тем, кто отстал, перепутал, а потом выгонять было поздно. Я стала родной и знакомой.
О том, что Маша в меня влюблена, я догадалась сразу. В компании это само собой разумелось: ты с тем, кто тебе нравится. Не важно, какого пола тот, кто тебе нравится, не важно, сколько их, тех, кто нравится.
Маша была классической активной лесбиянкой: она резала вены над отчимом и матерью, когда те занимались любовью, пряталась у них под кроватью, ненавидела отца, предпочитала короткие стрижки, широкие джинсы, у нее почти отсутствовала грудь и умение вовремя остановиться.
Мне тогда нравился Леша: он был такой же растрепанный, как и я, в таких же ботинках, джинсах и пальто. Но у Леши все складывалось вполне благополучно с Лизой, которая носила коротенькие юбочки и высокенькие сапожки. Я расстроилась. Тут-то Маша меня и настигла.
Будет весело, решила я и перерезала тормоза.
Сначала действительно было весело. Оказалось, что с девочками приятно обниматься. Маша хорошо пахла, у нее была гладкая, покрытая серебрящимся на солнце пушком, кожа, чистая одежда, свежие простыни. Она вкусно, мягко целовалась, не агрессивно, не сгрызала мне в клочья губы, не оставляла засосов и читала мое тело, как опытный лоцман карту моря.
Она уже на первом курсе жила одна, в бабушкиной квартире, потому что мама и отчим устали шарить у себя под кроватью в поисках девочки, вооруженной опасной бритвой.
Маша на "случку" впускала всех без разбору. Квартира была широкая, вся из каких-то странных закоулков, неожиданных комнат с двумя входами с разных сторон, из-за чего казалось, будто их больше, и внезапных ванных - находишь не там, где искал. Из-за этой неразберихи в планировке получалось так, что все отлично знали, кто с кем спит, под каким номером эта позиция значится в Камасутре, кто гей, а кто просто притворяется, кому все равно после двух рюмок водки, а кому и вовсе без водки.
Я для храбрости выпила водки с мартини и потребовала запереть все двери.
Машиным кумиром была Джоди Фостер. Она тоже хотела родить ребенка и выйти замуж за любимую девушку. На тот момент любимой девушкой была я.
Моим кумиром был барабанщик из Оперного театра, который к тому времени удачно отремонтировали, и неудачно поделили прибыль от ремонта. Но мне там нравилось все равно. Завораживал меня балет. Вот, казалось, смотришь: подпрыгнула, легонечко так крутанулась раз пятнадцать и поскакала на одной ноге. Потом опять подпрыгнула, встала на пальцы и побежала, тоже легко, не напрягаясь. Хотелось вот так же на пальцах побежать. Не получалось. Я ходила когда-то в балетную школу и знала, сколько нужно стоять у станка, чтобы крутануться хотя бы один раз. Но барабанщик завораживал меня еще больше, чем мальчики в колготках и девочки без груди.
- Смотри! - потянула меня подруга однажды.
Я глянула вниз с балкона и замерла в восхищении. Пока артисты на сцене раскланивались, музыканты в концертной яме за несколько секунд свернули партитуры, сложили скрипочки в чемоданчики и испарились. Но барабанщик зачехлил барабаны так оперативно, что стало понятно - он - профессионал.
- У них рабочий день до половины десятого, но барабанщика не было уже в 9.29, - шепнула Даша.
В 9.32 в концертной яме остался только трубач.
- Копуша! - сказала Даша. - Вот барабанщик молодец. Мне бы так барабаны чехлить, я из аудитории всегда последняя ухожу.
- Обычно тогда, когда там уже следующая пара заканчивается, - съязвила я.
- Хочу барабанщика!
- И я хочу. Он, наверное, и одевается быстро...
- Главное не это...
- Какая ты опытная женщина!
- Ну, - спросила я у двоюродной сестры, забирая ее с занятий гимнастикой, - что тебе подарили вчера на День рождения?
- Вы с мамой молодцы! Мама костюмчик припрятала. И куклу. Твоя куколка тоже красивая. И майка мне твоя понравилась. Папа принес какой-то журнал, не знаю даже, где он его откопал. Странный журнал. Наверное, не для детей.
- И все?!
- Нет, бабушка с дедушкой подарили трусы.
- Что, вдвоем одни трусы?!
- Нет, там еще гривны какие-то были.
- Много?
- Не считала. Двадцать или тридцать.
- Чтооо?
- Значит, семьдесят.
- А папа маме на ее день рождения в воскресенье что подарил?
- Скандал.
Я поняла, что пора с темы про дни рождения съезжать.
- Как тебе гимнастика?
- Я слежу за своим телом и укрепляю здоровье. И родители довольны.
- А ты?
- Еще не придумала. Папа сказал, что ты лубянка.
- То есть?
- Ты ночуешь у своей подружки. Это плохо, да, быть лубянкой? Если я к Кате приду домой и буду ночевать, я тоже буду лубянка?
- Лесбиянка, Дуня.
- Почему все, как нормальные - Даши, Лизы, Насти, а я, как дура - Дуня? Это маме с папой зачем нужно было?
- Отличное имя. Ни у кого такого больше нет. Мне нравится. Это я придумала, - призналась я, - обидишься?
Дуня пожала плечами:
- Ну, ты же не знала меня совсем, не знала, что мне не понравится. Но я подумаю. Дуня - это лучше, чем лесбиянка?
- Уже не знаю.
- А мой папа кто?
- Твой папа нормальный мужик.
- Мой папа не мужик, он дядя.
- Это почему же?
- У него длинные волосы и хвостик. Его недавно в маршрутке перепутали с тетей. Сказали: "Женщина, передайте за проезд!"
- Ты там тоже была?
- Нет, папа рассказывал. Все у нас дома как-то наоборот: у папы - длинные волосы, у мамы - совсем короткие.
- А маме папины волосы нравятся?
- Был у них по этому поводу разговор, но мама сказала особо не распространяться...
- Ясно. Где будем праздновать твои первые в жизни шесть лет?
- Хотелось бы в МакДональдс, но ты против, так что прелагаю приличное место со скатертями и салфетками. Но потом в МакДональдс, ладно? Так, чтобы никому обидно не было, ни мне, ни тебе. Почему ты ничего не сказала про мои новые кеды с сердечками и коротенькое платье? Я у мамы специально требовала самое-пресамое коротенькое платье, как ты говорила. Видишь, теперь ноги совсем голые. Красивые?
- Отличные!
- Синяк вот новый, совсем свежий... Но ноги точно красивые? А то я брюки сняла, а, может, мне в коротеньком-прекоротеньком платьице и неприлично совсем...
Мои родители поняли, что бывают вещи пострашнее тумбочки между кроватями.
- Юля, - осторожно спрашивала мама, - а в вашей компании ведь есть мальчики?
- Есть! Мальчиков, мама, у нас много.
- И что, тебе никто из них не нравится? Может, тебя кто-нибудь приглашает на свидание? Так ты не отказывайся. Даже если он не нравится. Мне твой папа не нравился сначала...(Тебе мой папа и сейчас не нравится!) Что, совсем-совсем никто не приглашает?
- Совсем, мама.
Мама расстраивалась. Папа злился, его эта ситуация нимало не радовала. Но и поговорить духу не хватало. Деликатные, как оказалось, у меня родители...
- Ты еще девственница? - спросила Маша, прикусывая мое ухо и прикуривая свою сигарету от моей.
- Какая я к черту девственница, если уже полгода сплю с тобой?
- У тебя есть девственная плева?
- Где-то должна быть. Поищу на досуге. Тебе срочно?
- Заткнись! Я серьезно! Ты что, ни с кем и никогда?!
- Маш, мне восемнадцать! И я, между прочим, твоими молитвами, лесбиянка.
- То есть ты девственница?
- Гинекологически - да. Тебе зачем? Ты у меня первая.
- Хочешь, я Мишу попрошу?
- О чем?
- Целку сбить.
- Ты о чем сейчас говоришь? Ты с ума сошла?! Если я и лягу с мужчиной в постель, то только по любви...
- Ах, с мужчиной, значит, по любви, а со мной?!?!?!
- Маша, ты прекрасно знаешь, что со мной все в порядке. Ты - моя подруга, тебе нравится со мной спать - ты спишь...
- Я тебе не шлюха какая-нибудь! Думаешь... - Маша задохнулась от обиды, - тебе это все игра, а я... Я тебя люблю, понимаешь?! Люблю!!! Я дышать без тебя не могу, а ты... Ты хочешь спать с мужчиной. По любви!
- Ты не хочешь?!
- Я не хочу ни одного мужчину. И не захочу, мужчины для меня не существуют. Для меня существуешь только ты, и никто больше. Зачем ты мне сказала, зачем? Я теперь все время буду знать, что ты от меня рано или поздно уйдешь. Если тебе нужен член - скажи, я согласна втроем, вчетвером...
- Маша!!! - я вскочила, натягивая одежду. - Ты идиотка. Ты что сейчас говоришь?! Втроем?! Вчетвером?! Вдесятером?! Это мое дело, кого я хочу, нужен мне член или нет, но предупреждаю один раз и на всю оставшуюся жизнь - еще раз ты мне что-то подобное предложишь или заведешь хоть один подобный разговор - я не отвечаю за последствия. И не забудь, пожалуйста, что лесбиянка я исключительно потому, что сейчасменя это устраивает. Когда меня это перестанет устраивать, я пришлю тебе уведомление по почте!
Маша закурила еще одну сигарету, потушив предыдущую о простыню.
- Уходишь? - спросила она спокойно, будто никто ничего не говорил.
- Да, ухожу, надеюсь, больше не вернусь.
- Вернешься. И не забудь, пожалуйста: ты лесбиянка, пока меня это устраивает.
- Да пошла ты!
- Это ты идешь, не я, я у себя дома. "Со мной все в порядке!" - усмехнулась, передразнив, она. - У тебя ничего не в порядке, раз ты имела удачу связаться со мной.
Маша встала, обняла, прижав руку к затылку и притянув к себе мою голову. Она наклонилась, чтобы поцеловать, и я почувствовала, как она вжимает горящую сигарету мне в бедро. В голове раздался взрыв.
От боли я присела.
- Мне тоже больно, - сказала она, садясь рядом и вынимая из пачки последнюю сигарету, - есть прикурить?
У Маши появилась странная привычка - караулить меня. В университете звонки давали, как в школе. Не успевал звонок с пары прозвенеть - Маша уже ждала меня у двери аудитории. Она знала мое расписание наизусть, безошибочно вычисляла секунды, необходимые, чтобы ей спуститься или подняться, и не упустить меня. Мои одногрупники догадывались и раньше, но постовой у дверей был более чем красноречив. Ни один парень на факультете ко мне не подойдет, понимала я. Что делать? Игра перестал быть игрой.
Ладно, думала я, тумбочка в спальной- еще не самое страшное. Может, просто в какой-то момент людям становится тесно в одной кровати. Были же когда-то у людей раздельные комнаты.
- Да, были - смеялась Даша, - представляю себе разговор вечером: "Ах, Агафья Африкановна, не позволите ли мне сегодня ночью Вас, моя душенька, отыметь?"
- Фу, как неприлично!
- Замолчи! А она ему: "Ах, что Вы, что Вы, Никанор Фролыч, зачем же ночью, я уже готова! А зайдете ночью, так не стучите громко - Тит Ананьич, полюбовничек мой, пужается, шкап с окном путает, чуть, голубчик, давеча насмерть не забился!"
- Даша!
- Что?
- У твоих тоже тумбочка между кроватями?
- Мои разводятся. У меня сейчас знаешь, как дома весело? Мама стала хорошо зарабатывать, ее повысили, а папа злится, не может же он меньше. Пашет, как вол. А вечером грызутся. Папа, по-моему, активно себе кого-то ищет, потому что у мамы любовник есть. Но папахен молоденькую хочет. Вроде тебя.
- Ты себе представь: я - сплю с твоим папой. У меня есть шанс стать твоей мачехой! Вот дура ты, Дашка! Ты хочешь, чтоб родители развелись?
- Ты бы знала, как они меня достали! Каждый вечер - вопли. Не могу больше.
- Так в чем дело?
- Дело в тетках, которые бумажки наши заполняют. Когда моя мама выходила замуж за папу двадцать три года назад, им выдали свидетельство о браке, в котором написано, что папа женат на женщине по фамилии Бiленковська. Они же на разных фамилиях. Мама три года назад потеряла паспорт, новый выдали по нынешним законам перевода русских имен на украинский. Мама в нем Бєлєнковська, потому что по-русски она Беленковская, а теперь фамилии не переводят, их транслитерируют. То есть, папа женат на совершенно другой женщине. И разводиться не с кем. Что делать - не знают. Уже два года мучаются. Мама хочет за любовника замуж - он состоятельный, у него дети взрослые и родители умерли. Ей такое счастье не снилось.
- Пусть заявит об утере паспорта еще раз и заплатит кому-то, чтобы написали ту фамилию, которую ей надо. У нее свидетельство о рождении какое?
- Советское, она в Белоруссии родилась.
- Вот и все! Пятьдесят долларов - и твой папа снова женат на женщине по фамилии Бiленковська.
- Ты умница, жаль, что лесбиянка. Я бы тебя расцеловала, но это опасно! Вдруг теперь ты меня под аудиторией будешь сторожить!
Через полгода Дашина мама вышла замуж за состоятельного мужчину и лично проконтролировала все буквы "i", "и", "є", "е" и запятые в документах. Так, на всякий случай. Вдруг опять окажется, что муж женат на ком-то другом!
Мои родители по-прежнему читали книги на половинках кровати, которая когда-то была одним целым. Пару лет назад они будто нарочно купили не цельную кровать, а ту, которую можно было раздвигать, и спать обоим приходилось либо по разные стороны глубокой борозды, либо ютиться на одной половине. Где они такую раздобыли - не знаю даже, но меня по-прежнему это расстраивало. Я хотела, чтобы было, как в конце американских фильмов: у всех все хорошо и они спят в обнимку посередине цельной огромной кровати.
Пятнадцать лет назад папины компаньоны и друзья заработали первые миллионы и сменили надежных ломовых лошадок, которые за годы перестройки вышли в тираж, на новых, тонконогих и глупых. Тонконогие и глупые не помнили их нищими студентами и бесправными зятьями в квартире у тещи, они не видели их в заштопанных от нехватки денег штанах и висящих на поручнях в трамваях, потому что машин не было. Они познакомились с ними, когда те уже доставали "Мальборо" из бардачков машин с рулем справа и небрежно стряхивали пепел на плотные белые джинсы и носы итальянских туфель. Жена, которая знала про язву и годы унизительной службы на границе с Китаем, осталась в квартире с тещей и детьми.
Мама была настолько красива и самодостаточна, что папины компаньоны мечтали ее заполучить даже больше, чем папину долю. Папа остался при маме и при доле, потому что умел правильно расставлять акценты. В заштопанных штанах он никогда не ходил - мама не позволяла, на поручнях трамваев не висел, а теща после передела собственности стала иностранкой, Ташкент не такая уж и заграница, но борщами никогда не докучала. И то слава богу.
Что теперь случилось? Может, папа, как и Дашкин, мечтает о молодой пассии? Скорее, у Дашки есть шанс стать моей мачехой, она любит мужчин постарше и поблагополучнее.
Да что я о них беспокоюсь! У них все было. Они любили когда-то друг друга так, как никому из моих сверстников не снилось, так, чтобы на следующий день в ЗАГС, и никаких: я не готов! Так, чтобы ребенка класть в ящик от комода, потому что коляску пока не привезли от знакомых, а кроватку достать негде, но соседи обещали. Только с возвратом. Так, чтобы молча пить на кухне чай с хлебом, потому что жена не успела приготовить, и не голодный я совсем. И целоваться в темном коридоре, а ребенок чтобы пролезал между и тоже требовал и в лобик, и в носик, и в обе щечки. Проходит, наверное, и такое. Но пусть лучше будет и пройдет, чем не будет вообще. А у меня не будет.
Не будет потому, что сама решила, что жизнь нужно нескучно, потому что потребовала водки с мартини и позволила смелой, раскованной Маше, опытному лоцману, опрокинуть себя на кровать, вытряхнуть из джинсов и любимого полосатого свитера и прочесть мое тело, как карту Черного моря.
Маша водила меня за собой, как теленка на привязи, она хватала меня за руку - так хватала, чтобы не вырвалась, и волочила туда, куда ей, Маше, было нужно. Мне туда было не нужно, но я брела, опустив голову и думая, что, наверное, из города придется уехать, если я хочу, чтобы моя жизнь перестала быть однотонно-розовой. Моя дочь, мечтала я, если у меня, идиотки, когда-нибудь будет дочь, никогда не будет носить розовое - голубое, синее, зеленое, белое, оранжевое, желтое, и стены в детской я выкрашу разными цветами, ни одного розового банта, ни одной розовой заколки, ни одной розовой ручки - хватит! Моя дочь будет дружить с мальчишками и бегать к ним на свидания с восьмого класса. Это если у меня когда-то будет дочь, на что мои родители уже не надеются.
Нечего себя жалеть! Я сама выбрала Машу, сама сказала "да", сама ее поцеловала, потому что всегда было интересно, каково это - целоваться с девочками. Приятно, но я совсем забыла, каково это - целоваться с мальчиками. Я выбрала Машу, тотальный контроль, вечную физиологическую девственность, которую уже и предлагать-то кому-то бесполезно: все знали, что я - Машино все, а посягать на Машино все - опасно для жизни. Но если бы не Маша, я бы, наверное, так и пряталась всю жизнь за глухой броней дорогих, но унисексуальных джинсов и недешевых, стильных, но бесполых сорочек и свитеров.
- Ох, ничего себе! - обомлел Курин. Он ворвался, как всегда перепутав двери, в Машину спальную. - Ты хоть представляешь, какое это сокровище?!
- Что? - не поняла я, ничуть не смутившись, хоть и стояла посреди комнаты в первозданном виде - жизнь Курина переливалась всеми оттенками голубого, он был свой и точно знал, какая это пытка - эпиляция зоны бикини.
- Ты понимаешь, что у тебя идеальное тело? Никаких ног от ушей, никаких костлявых ключиц, - ничего лишнего, но все на месте. Это же клад! Ребра не торчат. Грудь...
- ...грудь как раз торчит, - заметила Маша, о груди которой Бог забыл, просто решил, что раз уж он задумал ее активной лесбиянкой, грудь ей ни к чему. - С каких это пор ты стал разбираться в том, что у женщин должно торчать, а что - нет?
- Ты дура! Сожги эти джинсы. Купи ей платье с широкой юбкой и босоножки с тонким ремешками на каблуках. Открой ей шею, плечи и спину. Стоп! Покажи-ка!
С некоторых пор Маша научилась ставить мне засосы, клеймо со знаком ее, Маши, качества: одобрено самой активной лесбиянкой в Южной Пальмире. Засос она мне поставила и в тот день на шее сзади.
- Подними волосы, я сейчас! - Курин вернулся с фотоаппаратом и защелкал ним, коротко, отрывисто командуя: вниз, вверх, вбок, присядь, развернись, вполоборота, закрой глаза, открой...
Моя фотография, точнее фотография части моей спины, плеча и шеи с невероятно круглым засосом под линией роста волос получила специальный приз жюри на мудреном фотоконкурсе и облетела мир, путешествуя Интернетом. Путешествовали и остальные, пока я переодевалась в платья и юбки, которые непривычно струились по ногам, между ними, по коленям, пока я училась ходить на тонких каблуках, пока вычисляла, что из трех - грудь, спину, шею - я сегодня открою, и сравнивала ощущения. Ощущения были невероятные. Просто от того, что на мне платье, пусть розовое - ну, не розовое, персиковое. Я стала смотреть на себя в зеркала и витрины, я выбросила пальто-шинели и подарила малолетней соседке Мартинсы. Все. Все семь разноцветных пар с набором из семидесяти шнурков. Соседка выклянчила даже сумку с героями из мультфильмов Тима Бертона и коллекцию кожаных браслетов. Я избавлялась от всего, чтобы не было соблазна влезть в это снова. Может так, мечтала я, розовый останется только в моем гардеробе.
Волосы отросли: все, заявила я им, хватит, главная здесь я! Они присмирели, перестали требовать унисексуальную одежду и покорно сплелись в два "колоска", перехваченных на концах шпильками. Шпильки им два с половиной года назад в страшных снах не снились.
- Ура! - ликовала Дуня, стоя со мной перед зеркалом в магазине и с удовольствием разглядывая нас в обновках. - Мы обе в коротеньком-прекоротеньком! И сандалии у тебя тоже ура. Голубенькие-преголубенькие. Мы шортики эти мне купим или просто меряем?
- Мы и шортики купим, и футболочку, и балетки. Еще мне кепка вон та нравится. Полосатая. Наденешь?
- А тебе на платье и сандалики хватит?
- Нам на все хватит. Даже мне на шортики. Очень хочется шортики.
- Так давай мы их не снимем, заплатим и выйдем одинаковые, давай? У тебя ноги приличные? - забеспокоилась Дуня.
- Сказали, что приличные. Только мы с тобой в шортиках на балет не пойдем. Ищи себе платьице. В шортиках мы с тобой завтра в кино пойдем.
Дуня смутилась, покраснела.
- Мне вон то беленькое нравится. Оно коротенькое. Совсем-совсем! - Дуня любила повторять слова, - только оно дорогое, по-моему.
- И по-моему тоже, но мы купим все равно, если тебе в нем хорошо. Что ты о деньгах беспокоишься?
- У папы денег сейчас нет. Ему зарплату не платят. Сегодня говорят, что заплатят завтра, а завтра - что послезавтра. Мама сердится. А у тебя деньги есть?
- Есть.
- Много? Тебе зарплату заплатили?
- Много. Заплатили. Меряй!
- Мне в нем хорошо?
- Отлично! Балетки берем фиолетовые или бирюзовые?
- А какие дешевле?
- Одинаково.
- Тогда сама выбери. Нет у меня никаких сил принимать такие решения. К тому же платит тот, кто еду заказывает.
- Музыку, Дуня. Сейчас посмотрю, что у нас там в кошельке. Ура. У нас в кошельке скидка. Но тогда обедаем дома. Борщом и тушеным мясом.
Дуня посмотрела на бирюзовые балетки с бантом, на фиолетовые без банта, но с серебряной пряжкой, и поняла, что борщ и мясо можно пережить.
- Это значит, на день рождения мне подарков уже точно не будет?
- Это значит, что у меня всегда найдется что-нибудь припрятанное.
- Например, сумка с кошкой?
- Не будет тебе сумки с косой кошкой! Не проси!
- Ладно, - согласилась Дуня, - глупо просить, когда тебе купили сразу две пары балеток, шортики, кепку и футболочку. И еще платьице беленькое. А за что тебе так много заплатили, что на все хватило?
- Сейчас выйдем, покажу. Сумку могу купить вот эту, чтобы и к платьицу, и к шортикам.
- Уверена?
- Уверена.
- Что-то ты себе купила мало...
- Вот за это мне заплатили, - показала я Дуне рекламный плакат, который висел по всему городу, и красовался по всем модным журналам.
- На тебе одежды нет! - ужаснулась Дуня.
- Нет, - согласилась я. Обнаженная спина, изгиб талии, рядом - флакон духов, точно повторяющий контуры моего тела, которое Курин сумел правильно сфотографировать и выгодно продать рекламному агентству.
- Но тут не видно, что это ты, - успокоилась Дуня, - ведь никто не знает, что это ты?
- Ну, если ты никому не скажешь...
- Если можно, я говорить не буду. Если бы была одежда - я бы сказала, честно. Так тоже красиво. Мне нравится, - передумала Дуня, рассматривая себя в витрине в новом платьице и фиолетовых балетках.
- А почему мы именно в платьях?
- Потому что сегодня День города, мы с тобой красивые идем на балет.
- Мы одни идем?
- Нет, с Дашей.
- Я передумала, не пойду я в балетку, - заявила Дуня, глядя на сцену.
- Почему? Ты сама хотела.
- Ты посмотри, какие ноги некрасивые, она становится на носок, и у нее комочек вверху некрасивый. Я себе ноги испорчу. Пойду просто на танцы, можно?
- Это к маме.
- Танцуют хорошо, но я посплю.
Дуня легла на широкий стульчик позади нас и через минуту уже спала.
- Укатали сивку крутые горки, - усмехнулась Даша, - на нас все смотрят. Она же храпит хуже, чем мой папа!
Дуня действительно спала от души и храпела так, что с соседних балконов люди перегибались через перила, возмущенно качая головой.
К концу представления Дуня проснулась, со вкусом потянулась, оправила примятое платьице, обула балетки и спросила:
- Скоро уже? А то у меня в животе борщ и мясо кончились.
- Тихо, - шикнула на нее Даша, - почти полдесятого.
Мы дружно свесились с балкона головами вниз. Барабанщик достукивал мелодию одной рукой, другой доставая чехол. 9.30.
- Что-то замешкался он сегодня, - сказала Даша.
9.32. Барабанщик одним ловким движением накинул на барабаны чехлы и поднял голову. Увидев нас, он показал нам язык. Оказалось, что это совсем еще молодой парень. Мы переглянулись удивленно.
- И все равно барабаны он чехлит лучше всех! - вздохнула Даша. Я согласилась.
- Мы ему понравились, - решила Дуня, разглядывая себя в огромном зеркале на роскошной лестнице, - я так понимаю, в МакДоналдс в таком платье не пустят.
- Нет, что ты! В таком платье пустят только в приличное место, из МакДоналдса выгонят, - убедила Дуню Даша.
- А в приличном месте Кола есть?
- Чур, мы на диванчик! - крикнула Дуня, залезая за длинный столик и разваливаясь на кожаном диване.
Девушки за соседним столом обернулись на детский вопль. Я замерла. Маша. Маша не одна. Маша побледнела и, неловко поднявшись, подошла к нам.
- Привет!
- Привет! - сквозь зубы процедила Даша, которая Машу ненавидела и ругала меня за глупость и бесхребетность. - Я так понимаю, Юля, наконец, может быть свободна и спать с мужиками?
- Даша! - покраснела я.
- Ой, а вы, девушка, та самая лесбиянка, с которой ночует моя Юля? - встрепенулась Дуня.
Все остальные посетители ресторана тоже встрепенулись.
- Мы уходим, - сказала я, хватая Дуню за руку и вытаскивая из-за стола.
Дуня запищала, я сильно потянула, и она ударилась.
- Идиотки! - ругала я их обеих на улице. - Идиотки чертовы! Теперь знают даже те, кто не знал.
- Сама идиотка! - ответила Даша беззлобно. Дуня тихонько поскуливала, потирая ушибленное место. Болело несильно, но Дуня любила устроить представление с оркестром и слезами.
- Сама идиотка, - повторила Даша. Ты хоть понимаешь, что это значит? Это значит СВОБОДА!
- Ничего это не значит!
- Если правильно сыграешь - это значит все!
Я сыграла правильно. Я не отвечала на звонки, не ходила в университет, уехала к нашей с Дуней общей бабушке, а по электронной почте прислала Маше уведомление: "Это ВСЕ! Не подходи ко мне больше". А родителям купила цельную кровать, пока их дома не было три дня. Просто купила. Они удивились. Но теперь у нас все, как в американском кино: дочки мечтают о мальчиках, у взрослых все хорошо, и они спят в обнимку посередине необъятной кровати. В обнимку, я проверяла!
- Мне сегодня восемь лет! Ура! Я взрослая! Ты говорила, что что-то у тебя для меня припрятано, - заглянула Дуня мне в глаза, - но если ничего не припрятано, то это не страшно, ты мне столько всего купила, папа сказал, что кучу денег мои шортики стоят, чтобы ты не думала, что мы бедные. Ой!..
- Сказали на эту тему особо не распространяться?
- Угу! Но мы не бедные, папе вчера зарплату заплатили. Он мне сережки принес. Вот.
- Я тебе действительно ничего не припасла, так что идем за сумкой с косой кошкой. Там рядом есть место, где пекут вкусные пирожные и торты. Согласна?
Конечно, Дуня была согласна. И на косую кошку с бантом, и на торты с пирожными.
Одной кошкой я не отделалась. Приобрели целых десять в разных ракурсах: на сумке, на пенале, на мешочке для сменки, на часах и браслетах, на сережках и колечке.
- Ручечки в пенал не хотите? А карандашики? Есть еще резиночки и клей, - предлагала продавщица, которая поняла, что деньги у меня еще остались.
Я глянула на ручечки и карандашики, потом на Дуню, которая точно знала, что сегодня у нее день рождения, так что не откажут. Тем более, деньги у меня, по всей видимости, еще остались.
- Нет, ручечки мы купим в другом месте. Лучше маечку. Две ручки в стоимость майки - чересчур. Правда, Дуня? Я знаю места, где такие ручки продают по десятку на рубль.
Дуня согласно закивала. На майку она была согласна. Дунин папа меня убьет!
- У меня сегодня день рождения, - сообщила Дуня официантке в кафе, что вы мне предложите?
- Берите рулетик с малиной, - услышали мы голос, - и трубочки вон те. Еще коржики и какао. Не пожалеете, - говорил молодой парень в очках. Сам он, по всей видимости, сладкое в себя уже уложил, полил какао и притоптал.
Дуня согласилась и на рулетик, и на трубочку, и на коржик, и на шоколад с горячим молоком.
- Спасибо, - вежливо сказала Дуня парню, - вы нам очень помогли. Я здесь, знаете ли, впервые, растерялась.
- Юля! - окликнула меня одноклассница.
- Сейчас, - сказала я Дуне.
Когда я пришла, от рулета и трубочки не осталось даже крошек. Я повернулась к соседнему столику. Парня за ним уже не было.
- Ушел, - пожала Дуня плечами.
"Жаль", - подумала я, - "симпатичный. Ну, ушел, так ушел".
Я выпила кофе и спросила:
- Уходим?
- Нет, Костя попросил его дождаться, не уходить.
- Кто такой Костя????
- Костя - это парень, который вон там сидел и рулетик ел.
- Дуня - это неприлично! Я беру счет, и мы уходим!
- И куда это вы уйдете? Я же просил подождать. Держи, - он протянул Дуне лохматый букет астр, - я искал белые, чтобы к платью. С днем рождения!
Дуня зарделась и спряталась за меня, предварительно обтерев пальцы от крема о мое беленькое платьице. Коротенькое-прекоротенькое.
- Вы кто?! - возмутилась я.
- Я это... Я барабанщик. Я в Оперном работаю...
- А вы нам недавно язык показали! - сказала Дуня, протягивая руку за цветами. - Ну, помнишь, Юля, тогда вечером, когда мы ходили на балет, а потом ты перестала быть лесбиянкой... ой!
Отрежу Дуне язык! Не сегодня, сегодня у нее день рождения, а вот завтра...
- Думаю, завтра можно будет отрезать ей язык, - решил Костя, - сегодня не стоит, день рождения у человека все-таки.
- А вы научите нас чехлить барабаны? Юля говорит, что вы чехлите барабаны лучше всех в городе. Это трудно?