Я действительно родился 11 сентября какого-то года в красноярском роддоме номер 3. Роддом был старый и деревянный, его давно снесли. Архивы при отступлении сожгли коммунисты. Принимавшая меня акушерка умерла, а главврач эмигрировала в Израиль. Для поздравления моих родителей осенью того же года Красноярск тайно посетили Никита Сергеевич Хрущёв и Юрий Гагарин. Но и они ушли в сумрак и лежат один на Новодевичьем, другой считается что в Кремлёвской стене. Факт и дату моего рождения может подтвердить мама. Но мама иногда подтверждает, а иногда нет. И если она говорит мне: "... твою мать!", то не совсем понятно, что она имеет в виду.
Жили мы тогда в бараке на Спартаковцев (все ударяли на о). Деревянные Николаевка - Алексеевка, семьи рабочих паровозоремонтного и телевизорного, резервация среди наступающих хрущевок. Для культурного досуга - кинотеатр "Ударник".
Теперь понастроены элитные дома с пятёрками по ландшафтному дизайну, киношки стали кинокомплексами. На месте заводов супермаркеты. В городе модная брусчатка, фонтаны булькают и пальмы колосятся - и это не шутка!
А барак - стоит. Стоит, зараза.
С новым кинокомплексом недавно такая тема.
Привёз маме билет на дневной сеанс. Звоню вечером.
- Ой, так понравилось, так понравилось! - воркует мать умильно. - Такая (вздыхает) красота! Такая... красота!
- А как фильм?
- Фильм? А я не пошла. Билет сдала и купила мороженое...
Представляю её у барной стойки, с блаженной улыбкой ковыряющую сладкие снежки, и я, как пишут в креативе, "паццтулам". Почтенная старушка.
- Сам ты как старушка, - огрызается ма. - Поседел уже... от многожёнства...
...Барак двухэтажный, лоскут двора. Запах помойки, дощатый уличный туалет - известь по занозам; белье на веревке, весёлые веснушки мочи на снегу.
По радио звонкая пионерская песня:
Мы шли под грохот канонады,
мы смерти смотрели в лицо!
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
Средь нас был юный барабанщик,
в атаку он шел впереди,
с веселым другом - барабаном,
с огнем большевистским в груди!
Пролетарий папа умел три вещи: работать до излома, вдохновенно пить и гонять нас по подъезду в свободную минутку. А бегали часто. Не переносившая спиртного мать страдала нехорошей привычкой: прятала от отца недопитое. Проснувшись, папа принимался за поиски, и если в игре ему не везло, то прятались мы.
...Лето, пыльный лучик проникает в щель стайки, на тряпках неопрятная пьяная девка, просит еды и закурить.
...На дворе трава, на траве братва. Вся братва - в дрова. Получка "в заводе".
...Девочка в смешных сандаликах читает пятилетнему Толе про цветик-семицветик.
...Добрый сосед с первого этажа распахнул окно и угощает пацанов мокрым хлебом с прилипшим сахаром.
...Пустырь за бараками, лопухи и куриная слепота, изумрудные бутылочные осколки, фамильная драгоценность - выпавшая из маминой брошки граненая стекляшка.
По Новосибирской семенит из роддома соседка баба Валя Потылицына.
- Ну что, родила Маша? Стяпан?
- Не Степан, а две Степаниды. Ой горе мне горе, богатым жеребятки, а бедным ребятки...
Дочь бабы Вали сошлась с веселым боксером Васей, прочно сидевшим на стакане. У остроносой Марьи и буйного Василия уже было по девочке от первых браков.
...Утро, малиновое железо печки, зеленый горшок под стулом. Ваза с конфетами "Белочка". Куксятся Лена и Галя, двойняшки. Им по два года, мне - четыре. "Белячку! Белячку!" - хнычет Галя. Лена, получив по заднице, молчит. Их деловито одевают.
...Замотанного в пуховую шаль мальчика везут на санках в детский сад. Поскрипывают полозья, я смотрю в заиндевевшую щелку, клонит в сон.
...Нас с папой фотографируют у завалинки барака. В кармане пальтишки слипшийся ком карамели в газетном кульке, карман узкий, я пытаюсь достать сахарный шарик, опускаю голову - и остаюсь на бледном снимке - короткие брючки, шапочка-шлемик, отец от солнца щурится - апрель.
...1967-й, пятидесятилетие Софьи Власьевны. Новые юбилейные монеты - 10, 15, 20 копеек. Еще полтинник и рубль, но у меня их нет. Двугривенник с "Авророй" кладу в патрон настольной лампы, вкручиваю стекло и включаю. Бьёт в нос горько-кислым, на блестящем диске остаётся табачное пятнышко.
Эмпирик.
Мне было девять, когда переехали в хрущ.
И крутануло по спирали - двойняшки выросли, у Гали дочь Валентина, у Лены сын - Валентин.
Исчез боксер Василий, однажды не вернувшись из тюрьмы. Тетя Маша умерла, и баба Валя умерла, дожив до 94 лет.
Умер отец.
А бараки, ставшие ниже, так и стоят между Ладушкой и жд техникумом (сейчас, подозреваю, колледж).
И ни к кому не стукнуть в дверь и не улыбнуться.
Секундочку. Звонят.
- Аллё. Чем занимаешься.
- Да так, собственно... А что.
- Всё пишешь поди. Академик. Менделеев.
- Ма, что за наезды.
- Ведёшь себя, как Солженицын... А потому!! Его жена рассказывала - по радио слушала - никогда посуду за собой не убирает...
Впервые сравнили с классиком. И кто. Мама. Самый близкий, самый, как говорится, родной человек.
Как-то осенью: мимо ехал - не проехал.
Встретила отчизна недружелюбно - кинулся под колёса и залаял каштановый дворовый пес.
Стоят бараки в окружении рядов одинаковых гаражей. Насыпные завалинки. Стены из почерневшего щелястого бруса, на одном крупно мелом: "лох". Ушедшие в землю стайки. Железобетонная коробка туалета, какие ставят в панельках, сменила дощатый скворечник. Стершиеся ступени подъезда аккуратно закрашены. И воздух в нём другой.
Наличники. Наше окно.
А в этом, соседнем бараке, мужик придумал и повесился - помню как бегали смотреть.
Здесь пошел в школу, сюда из роддома принесли брата Сережу.
Курю у машины.
На этой завалинке сидела тогда девочка в сандаликах и читала с выражением: "Лети, лети, лепесток! Через запад - на восток, через север, через юг, возвращайся - сделав круг!"