В канаве сточной плавал труп, В пустых глазах луна светилась. И шелестел листвою дуб - С него-то тело и свалилось. Последним украшеньем стал Кусок замызганной веревки, Но, не украденный, блистал На пальце перстень. Как осколки Далеких звезд, миров алмазы, На платье извивались стразы... Сгнила веревка - труп упал, Взметнув в канаве грязи волны, И неулыбчивый оскал Встречал луны светильник полный. Кому она была женой? Кому она была подругой? За прегрешения порой Вот так казнят рукою грубой. Но что-то вдруг произошло, Глаза по-прежнему пусты, Светило бледное ушло - А странный свет горит внутри. Не отраженье, не пожар - Проклятой плоти страшный дар... Рука взметнулась, прядь волос Убрав с гниющего лица. И тело встало. Визг колес - Несло вдаль глупого юнца. Остановился - лишь помочь, Не видя смерти в полутьме. Бессмысленно взирала ночь, Как понял вдруг... Увы, в конце. На краткий миг согрела кровь, Теперь есть цель. Она есть вновь. И, бессознательно пытаясь Прогнать могильный холод тела, Она - в машину, чуть шатаясь, Упала, или просто села, И понеслась дорогой сонной Вперед, где множество огней Манили, как фонарь бездонный Ждет у обрыва кораблей... Достигнув города, она Скользнула в подворотни, Грязна и будто бы больна. Пирует смерть сегодня. Кровь, что исходит паром, Дымящаяся пища... Ее давали даром Бродяга или нищий. И с каждым выпитым глотком Чуть дальше холод отступал, Чуть розовел лица овал, И остальное всё потом... Вот солнце город золотит, Трель первых птиц уже слышна, Из-за угла, что впереди, Шагнула в свет на миг она. И неужели жалкий труп - То воплощенье красоты? Пышнее волосы растут, Чем на лугу грустят цветы. Нежнее шелка кожа рук, Прозрачней неба холод глаз... Как знать, быть может, ее мук Принять - и жизнь все ж удалась? И грязь покинула одежду, Сверкающую, прям как прежде. Но что-то странное... Постой! Ведь взгляд - по прежнему пустой... И странный запах, запах смрада, Вонь разложенья тысяч трупов, Ее духи, и больно взглядам Всех тех, кто смотрит жадно, тупо... Как можно одинокой быть, Когда вокруг - огромный город? И, не живя, но все же - жить, Не подавляя жуткий голод?.. Она могла, она умела, И с каждым разом хорошела... Смертей же было слишком много, Хоть сотням - скатертью дорога, Но... Эпидемия? Маньяк? Никто не разберет никак. Час от часу страшнее слухи, Дома - амбарные замки, И паника, предвестник муки, Уж развязала языки. Забился кто-то под диваном, Стремится кто-то улизнуть, Кому же то не по карману - Ну, перебьется как-нибудь... Она ж, не слыша возмущений, Не понимая беготни, Вновь на охоту тихой тенью Идет. Глаза ее пусты. Прошли года - и умер город. Лишь крысы по углам пищат. Она почувствовала снова Груз странный на своих плечах... Ее звало, ее тянуло В мир оживленных площадей, Где шумно, весело иль хмуро, - Но нет ростков среди камней. Быть может, жажда обратилась, Теперь не кровь всему вина? Она уж слишком изменилась, Ее пугает, что одна... Не в силах противиться силе, Стремясь покинуть смерти храм, В неблизкий путь она пустилась, Ища вновь город по холмам... Во время страждущих скитаний Лицо бледнело. Красота Уж увядала, как тюльпаны, Что кто-то бросил просто так. Вот новый город. Только тенью Она осталась. Красотой Уж не блистало приведенье, И взгляд по-прежнему пустой... Как призрак прошлого, как самый Ночной изысканный кошмар, Она явилась. Только странно - Не кровью гасится пожар... Влекли большие магазины, Больницы, школы, серость улиц, Дома людские и машины... Не устоять, на них любуясь. Она заглядывала в окна, Пугая бледностью собак. Ей не хотелось быть жестокой - Любви хотелось. Но... Никак. В полубезумных глазах было Все одиночество земли. А кожа мертвенно остыла, Осталось блесток штуки три... Среди несчитанных ночей Она безмерно наслаждалась Огнями тысяч фонарей, Давя растущую усталость. Но как-то, силу потеряв, Сползла, упала прямо в стекла, На куче мусора лежа, И взглядом пожирая окна... Бродяга мимо проходил, Он воровато оглянулся И, перстень с пальца утащив, Метнулся в ночь. И не вернулся. Среди бесчисленных ночей Ее лицо - пустая маска. Ее существованье - сказка Для непослушных малышей. Но тут, сейчас, все изменилось. На краткий миг она очнулась, Легко и просто улыбнулась, И в одночасье испарилась... Осталась горстка пыли серой, Да пара блесток с ее платья. Всё размелось, всё разлетелось И ветер принял пыль в объятья.