Аннотация: Поздравляю всех с праздником 9 Мая! Мирного неба над головой! Все события и люди неслучайны. Так всё и было.
Шурка всё пропустил. С раннего утра умчавшись с ребятами на ягодник, только закрасневшийся ещё плотной и кислой, но уже ароматной земляникой, он вернулся в село затемно оголодавшим и с ободранными коленками. Июньские сумерки прохладцей щекотали голые обгоревшие плечи. Он открыл дверь, и сохранившееся тепло избы привычно обняло мальчишку.
Родители спали, старший брат перехватил его на кухне, вытолкав едва успевшего захватить ломоть пирога Шурку снова на двор. Братья уселись на крыльцо, чуть скрипнувшее ступенькой.
- Война, братишка, - Анатолий был так серьёзен, что Шурка поверил разом, на мгновение онемев от уймы вопросов, прорывавшихся одновременно.
- Опять с немцами? Ты пойдёшь?
- Меня не берут пока, - отозвался старший брат, - отца-то не взяли, сказали ждать извещения.
- Наши быстро победят, - уверенно сказал Шурка. И сожалеюще добавил, - в месяц-другой выбьют немцев. А что было-то?
- Киев бомбили с самолётов, Ригу, Житомир... Дядька Иван, Васяткин отец, сегодня в райцентр ушёл. И тёть Лиды муж. А Николая не взяли, хотя Маша успела слезами всю рубаху ему залить.
Сельцо было маленьким, всего-то на четыре фамилии, все жители так или иначе были знакомы, а то и роднились. Упомянутая Маша приходилась братьям родной сестрой.
Шурка пожал плечами:
- Не успеют добраться. Нам на географии показывали - до Киева ещё полстраны проехать. Будто их ждать будут!
Однако за месяц немцев из страны не выбили. Вести приходили всё тревожнее. К осени забрали отца.
- Не разводи сырость, мать, не на фронт иду, а на завод работать. А вы, мальчишки, мать берегите. Толик, за Шуркой следи, чтобы учёбу не забрасывал. Вернусь, спрошу, - отец коротко обнял сыновей, жену и запрыгнул в телегу, где уже сидели его товарищи. Машка, как назло, именно в эту неделю вздумала рожать и лежала в райцентровской больнице.
Вроде не так часто видели дети отца дома, а с его отъездом стало пусто. Всё реже они собирались за семейным ужином. Мать с утра до ночи в колхозе, Анатолий устроился работать на пристани. Шурка с ребятами ходил в школу в райцентр.
О том, что война завтра закончится, уже не думалось. Долгое изнуряющее отступление войск, осаждённый Ленинград, оставленные Минск, Харьков, Смоленск, Одессу, Севастополь отмечал на карте школьный географ. На Урал прибывали эвакуированные, с Шуркой в школе учились ребята, рассказывавшие о налётах бомбардировщиков и постоянном голоде. Здесь, в Предуралье, сильного голода не чувствовалось. На весь год запасались мальчишки зверобоем, душицей да липовым цветом для чая, сушили землянику и яблоки. Сельсовет выделил землю под огороды, и деревенские густо засадили картошкой чуть не каждую пядь.
Очень скучали по хлебу. Шурке даже снились пироги и парок, поднимающийся от горбушки, отломанной второпях у пышущего жаром каравая.
Изредка от отца приходили письма откуда-то из-под Челябинска, тогда звали Марию с Николаем и читали скупые строки, где было больше поклонов да вопросов, чем новостей.
Восемнадцатилетие Анатолия выпадало на самую жатву. Через неделю сразу пять домов в деревне получили повестки. Вызывали и Анатолия с Николаем. Мать не спала всю ночь, собирая сыну нехитрые припасы в дорогу. А Шурка впервые прогулял школу.
У сельсовета было шумно. Призывников провели внутрь, а провожающие толпились на дворе.
Исхудавшая Маша обняла маму и застывшим голосом сказала:
- Говорят, под Сталинградом огромные потери. А у меня молоко пропало.
Шурка нахмурился, зеркалом отражая мамино лицо. Это было очень плохо. Коровы у них не было, а годовалого племянника, кроме картошки, надо было чем-то кормить. Но тут из дверей сельсовета показался Николай, и Маша бросилась к мужу.
Анатолий сам подошёл к семье, обнял маму:
- Не плачь, мам, я скоро вернусь.
- Береги себя, сынок, - мама перекрестила Анатолия, а Шурка отвернулся, чтоб не видеть этого пережитка прошлого. Пусть, раз маме так спокойнее.
В райцентр шли поредевшей толпой. Проводив призывников до околицы, сельчане вернулись к работе - хлеб ждать не будет. Шурка шлёпал босиком рядом со старшим братом, а Маша держала за руку Николая. Идти меньше часа, и обычно Шурка за болтовнёй с товарищами и не замечал этого расстояния. Но сейчас будто комом встало в горле - о чём надо сказать на прощание?
- Толь, ты это... береги себя, бей фашистов и возвращайся поскорее, - выдавил, наконец, Шурка.
- Побьём, - уверенно отозвался брат. - Ты, главное, учись хорошо. Война скоро закончится, Москву и Сталинград отстояли. Осталось только вытолкать фрицев из Советского Союза, и начнётся хорошая жизнь.
Помолчали.
- Знаешь, братишка, если вдруг... то проживи достойно и за меня тоже, - тихим голосом вдруг сказал Толик.
- Сам проживёшь, - буркнул Шурка. Плохие разговоры, как говорила мама.
В райцентре пятеро сельчан влились в толпу остальных призывников. Маша обхватила младшего братишку и встала на цыпочки, чтобы разглядеть мужа. Скоро будущих солдат распределили по грузовикам, и Шурка, протолкавшись через насевших людей, запрыгнул и повис на борту.
- Эй, малец, а ну отцепляйся! - раздался строгий голос, Шурка спрыгнул, и грузовик тронулся.
Женщины заголосили, выкрикивая имена. Маша тоже кричала:
- Коля, Толик, возвращайтесь скорее!
Грузовик скрылся за поворотом.
- Отцы и старшие братья многих из вас сейчас сражаются на фронте, - говорила на линейке завуч, и Шурка наполнялся гордостью.
Да, это его старший брат куёт победу!
Сотню раз на дню Шурка представлял, как Толик вскакивает по тревоге, хватает винтовку или автомат и бежит, бежит по широкому полю с криком "Урааааа!", поливая фашистов огнём. Бежит вперёд, и квадратные каски трусливо улепётывают от него.
Дома стало совсем тоскливо. Промелькнувший Новый год - наступивший тысяча девятьсот сорок четвёртый - обновил надежды. Ожидали, что союзники скоро откроют второй фронт. Вслушивались в сводки, казалось, что освобождение территории Советского Союза от захватчиков должно произойти со дня на день.
Шурка донашивал братнины валенки, они были велики и спадали. Однако без них об учёбе можно было забыть, зима стояла холодная и снежная. Почти у всех одноклассников кто-то был на фронте, но говорили о своих редко, больше обсуждали передвигавшуюся стараниями географа красную линию на карте.
От Анатолия ещё осенью пришло одно письмо в один день с письмом Николая. Больше писем от них не было, хорошо, хоть от отца весточки приходили регулярно.
Шурка проверял почтовый ящик дважды в день. Так и получилось, что первым похоронку увидел он.
"...погиб 25 декабря 1943 года..."
И время замерло.
Как так?
Он зажмурил глаза, и бегущий с автоматом солдат вдруг, не завершив шага, замер и стал оседать в тающий от пролившейся крови снег.
Шурка всё ещё непонимающе смотрел на выведенные твёрдой рукой буквы, когда распахнулась дверь и в горницу вбежала сестра, одним взглядом ухватившая всю картину. Вместе с ней в комнату ворвался мороз, разом выстудив домашнее тепло. Маша схватила младшего в охапку и зарыдала прямо в макушку тринадцатилетнего мальчишки, не говоря ни слова.
Мама вошла тихой тенью, отсекая дорогу холоду. Вынула из рук Шурки извещение, прочла, сложила его на стол и обняла Машу.
- И Николай?
Дочь прижалась и кивнула, не в состоянии выговорить сквозь слёзы.
Так и стояли. Так и запомнились Шурке, которому в тот момент казалось кощунством нарушить этот плач.
Вопреки пришедшей похоронке Николай оказался жив. Письмо от него, лежащего в госпитале, пришло очень скоро после извещения о гибели. Вспыхнувшая, было, надежда Шурки, что и Толику удалось выжить, растаяла в суровых строчках письма:
"...после боя фрицы шли и добивали наших раненых. Ткнут сапогом, если пошевелился, то стреляют. Я был в сознании, потому и выжил, молча вытерпел. А Толик застонал..."
Как же так, брат? Как же так?
Шурке вновь мерещилось, что это он бежит по тревоге, бросает гранаты и гонит, гонит фашистов прочь. Это он, раненый, лежит ночью в бескрайней украинской степи рядом с погибшими товарищами. Это к нему подходят враги, ожидая, когда он выдаст себя стоном. И стреляют, потому что он не сумел сдержаться...
После войны вернулся отец, сильно постаревший за эти годы. У Николая с Марией родился ещё мальчишка. Жизнь продолжалась и брала своё.
Шурка рано женился и вместе с женой перебрался в республиканский центр, где и родился сынишка. Молодая семья устраивалась в столице. Пока снимали угол, но на работе Александру обещали квартиру, жена устроилась на ламповый завод, а сынишке выделяли место в яслях. Но закрепиться они не успели.
Письмо из родного села застало врасплох. Отец писал, что сильно болен, звал обратно. Жена не хотела возвращаться в деревню, но перед Александром выбора даже не стояло. По обычаю старший сын обязан был заботиться о родителях, Анатолия не стало, значит, он за него.
Вернуться оказалось не так просто. На работе увольнять отказались. Его судно уходило в плавание через день, и механиков на замену не было.
Это утро как будто ничем не отличалось от других дней. Жена с утра убежала на завод, первая смена начиналась рано, а он отвёл сына в ясли. Вот только вместо того чтобы свернуть к реке, Александр повернулся и побрёл в центр города.
Тик-так... тик-так...
Сейчас устраивают перекличку, ругаются на него, опаздывающего.
Тик-так...
Оповестили начальство.
Тик-так... тик-так... тик-так...
Всё! Сроки вышли, судно ушло без него.
Александр был спокоен. Всё идёт правильно.
Выйдя из заключения через три месяца*, Александр с женой и сыном вернулся на родину, уже не застав в живых отца.
Впрягаться в сельскую жизнь заново было сложно. Старый дом в деревне был снесён, и по этому месту проложили дорогу. Пришлось переехать в райцентр. С работой повезло, его приняли на пристань, а жена устроилась почтальоном. Второго сына назвали Анатолием. С Толиком и старшим Валеркой водилась мама, не желая отдавать внуков чужим людям в детсад.
- Та-та-та-та-та!
- Воздушная тревога! Ложись!
- Та-та-та-та! Я ранен!
- Опять в войнушку играют, - мама закрывала окно, из которого доносились крики атакующих.
Дети быстро росли, а жизнь становилась всё насыщеннее. Со смертью мамы будто отдалились события военных лет. Так ему казалось, когда в День Победы он с зятем Николаем поминал погибшего брата.
Как-то раз со старшим сыном они шли к вокзалу. Валерка в старших классах догнал ростом отца, и Александру нравилось идти рядом с ним, юным, беззаботным парнем, у которого вся жизнь впереди. Порой сожаление сжимало тисками, не откликнется ли судимость на детях, но режим смягчился, и если не в коммунисты, то в комсомольцы Валерку приняли одним из первых.
- Шурка! - окликнул незнакомец.
Александр остановился и с удивлением узнал одноклассника.
- Здорово, Матвей, - он протянул руку, - знакомься, это ко мне братишка приехал.
Валерка, ничуть не смущаясь отцовского розыгрыша, протянул, улыбаясь, руку. А Александр ошеломлённо смотрел на сына, будто только что увидев отпечатавшиеся в сыне широкие плечи старшего брата, его непокорный чуб, широкую улыбку.
Только тогда осознал давно выросший Шурка, что память о старшем брате никогда не выветрится, оставаясь в уголках души сокровенным достоянием.
В год своего шестидесятилетия Александр Терентьевич вдруг почувствовал, что всё установилось. Он успел. Успел пожить, воспитать детей, увидеть внуков. Отработал машинистом, сплавлял баржи, пора и на заслуженную пенсию. Как бы то ни было, а он прожил достойную жизнь. Всё сложилось благополучно, только сердце сдавало, память бередила, не давая забывать прожитое.
Зима в этом году выдалась ранняя. Ударили морозы с середины ноября, закружили метели. И снова при виде заснеженных полей сердце сжало горечью. Он так и не смог съездить на могилу брата. При переезде затерялся листочек-похоронка, а память не сохранила место упокоения, только дату - 25 декабря и год, в котором Анатолию исполнилось восемнадцать.
Тревожная сирена в речпорту взревела впервые за несколько лет. Мимо него промчались молодые механики, спеша к пристани. Он выскочил из ремонтного отсека, слушая незатухающий вой сирены, быстро пошёл, а потом побежал. И беспокойное чувство, впервые посетившее его в далёком детстве, всё нарастало и нарастало, пока ноги протоптались на лестнице, а сердце стучало всё быстрее, быстрее.
Он упал, а в мыслях всё бежал вперёд, торопясь предотвратить надвигающуюся беду. Мчался по широкому заснеженному полю, яростно преследуя отступающего врага, а квадратные каски убегали, скрываясь в наступающей темноте, и тогда Шурка ринулся за ними...
-------------------------------
* Указ Президиума ВС СССР от 26.06.1940:
"5. Установить, что рабочие и служащие, самовольно ушедшие из государственных, кооперативных и общественных предприятий или учреждений, предаются суду и по приговору народного суда подвергаются тюремному заключению сроком от 2-х месяцев до 4-х месяцев".