|
|
||
Ходит по двору экзема, За экземою — коза. Дети, если вы — богема, Буду драть за волоса. (Н. Заболоцкий) Петя Сосновцев музыкантом не был, и всё же, поддавшись внезапно распространившемуся нездоровому оживлению, мечтал услышать записи свежей группы «Примус». А тут как раз звонит ему его приятель, Сергей Шатурский, и говорит: — Петюха, тут ко мне зашёл один дружбан... Через полчаса Сосновцев уже топил кнопку испорченного звонка у дверей Сергея. Из квартиры доносились могучие звуки полулегального рока. Пришлось стучать в дверь костяшками пальцев, затем барабанить кулаком и, наконец, дубасить ногой. Сергей открыл ему дверь и, как троллейбус по затверженному маршруту, сомнамбулически заковылял на кухню, Петя — за ним. У окна сидел, бросив ногу на ногу, голубой джинсовый костюм, про которые Петя подумал, что такие давно вышли из моды. Из ворота клетчатой рубашки пёрла жёлтая бородка, длинное жёлтое лицо, украшенное сверху длинными жёлтыми волосами, было напряжено, голубые глаза ясно уставились на стоящую на плите большую белую кастрюлю, до половины наполненную закипающей водой. У стола сидел второй, тоже бородатый. Это и был тот самый дружбан с записями. «Интеллигентный, чересчур интеллигентный!» — пронеслось в Петином уме. Он виновато ощутил свою общую корявость, музыкальную дремучесть, отсутствие мыслей в голове, покорно шмыгнул носом и затеял здороваться с парнями. — Рома,— сказал голубой джинсовик, подсунув широкую вялую кисть длинной жёлтой руки. — Миша,— сказал второй, с чёрной бородкой, которая, не в пример жёлтым зарослям Ромы, была подстрижена и ухожена. На столе были стаканы с жёлтой жидкостью, которая оказалась крепляком. Выпили, крякнули, но не закусили: закуску как раз и собирались варить в этой никак не закипающей кастрюле. Две пачки пельменей, только что из магазина. Играла группа «Наутилус». Потом «Мозаика». Потом — «Телефон». Миша, хозяин записей, знал многое. Для начала он осведомился у Пети, а не знает ли он такого Макаревича? Петя тут же оскорбился в своих лучших чувствах. Знает ли он Макаревича?! А хитроумный Миша, которому только того и надо было, поделился некоторыми знаниями на этот счёт. Оказывается, вначале «Машина времени» состояла из трёх человек (Петя весь обратился в слух): самого Андрюхи, Моргулиса и ещё одного корейца (Петя не уловил фамилии), а потом пришёл и Подгородецкий, и Ефремов, и старый школьный приятель Макаревича Кутиков. Рома заинтересованности не проявлял. Пока выпили не очень, и беседа виляла, как телега в распутицу. Из колонок неслось: «Люди могут летать! Люди могут летать!» Наконец закипела вода. Смёрзшуюся массу пельменей выковырнули из картонок и забросили в подёрнутые паром пузыри. От этой немудрящей процедуры разговор снизился. Рома рассказал, как один друг по пьяни лез на пятый этаж по стволу винограда, и когда залез, почему-то опустил руки, и... Аналогичный случай вспомнился Мише,— правда, там всё было сложнее, из окна выпрыгивал какой-то шизофреник, ему приказывали люди с автоматами. Короче говоря, явный случай синдрома Кандинского-Клерамбо,— подвёл Миша итог. Обалдев от незнакомых слов, Петя подобных случаев, как ни старался, ни припомнить, ни придумать не смог. Сергей же был поглощён процессом варки пельменей, пытался определить, готовы ли они. — А, всё равно, вытаскивай! — сказал Рома. Расположились на балконе. В центре на табуретке стояла тарелка, в ней дымилась пельменная масса с воткнутыми в неё четырьмя вилками, а за спиной у Пети, он сидел в дверном проёме, орал вокалист, признанный лучшим в этом году. Две пачки пельменей исчезли в две минуты: четыре здоровых мужика отыскали зубьями вилок в вялом коме варёной муки все упругие розовые запятые, а бесформенная медуза теста осталась остывать на огромной тарелке с синеньким орнаментом. Тут и вино, разливаемое по стаканам опытным Ромкой, кончилось. Ромка взял сетку и пошёл в магазин. Вернулся быстро, с тремя бутылками. Продолжили. Оказывается, «Примус» — плохая группа, узнал Петя. — До тех пор, пока толпа будет балдеть от «Примуса», никакой надежды нет,— сказал Миша. Особое его расположение вызывала группа «Рок. Сентябрь» — кажется, из Кременчуга. Пока Петя мотал на ус новые сведения, Сергей и Ромка затеяли спор: кто лучше стреляет? Они пили охотнее и больше. Долго договаривались об условиях, решили стрелять завтра в тире за кинотеатром: по пять пробных выстрелов, и по пять зачётных. Пари — тридцатник. В самый захватывающий момент спора Ромка с криком: «Да тебе из рогатки нельзя стрелять!» пьяно набросился на Сергея с вилкой в руке. В бороде Сергея появился след вилки в виде четырёх красных точек. — Вот ты какой, да? — обиженно заявил Сергей, ощупывая место укола.— Ты на меня с ножом бросился? Зачем ты бросился на меня с ножом? — укоризненно, с дрожью в голосе спрашивал он Ромку. — Прости, друг! — Ромка раскаянно сморщился, запустил пятерню в Сергееву бороду, притянул и слюняво поцеловал. Но обида Сергея была глубока. Он отталкивал Ромку. От этого Ромка вновь рассвирепел, взялся за ворот Сергеевой рубашки и изо всех сил рванул. Все пуговицы на рубашке тут же оторвались и с весёлым стуком просыпались на пол. — Зачем ты оторвал мне все пуговицы? — немедленно заинтересовался Сергей. Стемнело. Миша, кривясь от омерзения, забрал магнитофон и ушёл. Остальные вышли из подъезда и сели на скамеечку. Сергей быстро трезвел, Петя и так был почти трезвый. Ромка не мог сидеть, упал за скамейку и тихо лежал там. — Ты его не знаешь, это — гениальный поэт! — говорил Пете Сергей. — Мы все — чепуха, нас забудут, а его будут помнить. Синий джинсовый костюм за скамейкой зашевелился. Ромка вставал. Наконец, это ему удалось. Справляя малую нужду у высоких кустов за домом, он вдруг расслабился и, медленно накреняясь, завалился вперёд. Сергей был рядом, он пытался удержать его за руку и упал туда же. Выбирались долго. Потом Ромка валялся в подъезде, под жёлтым светом голой лампочки, раскинув ноги и руки. — Если ты — поэт, вставай! — взывал качающийся над ним Сергей. Петя испуганно пытался поднять поэта, но тело его было будто из железа, до того тяжёлое. — Слышишь, ты, свинья! — продолжал взывать Сергей,— Тут перед тобой два поэта! И если ты — поэт, ты встанешь! Аргумент был сильным, он дошёл до сознания распростёртого поэта. Ромка зашевелился и привстал на корточки. — Если бы ты знал, какой это притворщик! — шептал Сергей на ухо Пете. — Но зачем? — недоумевал Петя. — Его никто не понимает,— пояснил Сергей,— а он, он гений. Если бы ты слышал его «Балладу об улыбающихся трупах»! Запомни это имя: Рэм Козлов! В этот момент на первом этаже щёлкнул замок. Петя с Сергеем, не сговариваясь, подхватили гениального поэта под руки и выволокли на воздух. Они водрузили его на скамейку и сели с двух сторон, поддерживая. Рэм Козлов делал вид, что спал. — У, скотина! Зачем ты мне пуговицы оторвал? — опять спросил Сергей, ощутив в прорехе рубахи похолодевший вечерний воздух.— Хотя бы согласен, что проиграл? Куда тебе стрелять! Гениальный поэт Рэм Козлов спал. 27 сент.-1 окт. 1984. |
|