Михаил Никитич утром весь как-то перепутался. Будто пока он спал его взяли и взболтали, перемешали все его части между собой, смешав естество, нутро, душу и тело, правое и нижнее, личное и общественное. А утром этот обнажённый пенящийся коктейль вылили на подушку и разбудили. Михаил Никитич с трудом открыл левый глаз где-то у себя на затылке, а правым часто моргал за ухом. Одна нога чесалась за спиной между лопаток, а другая маячила возле рта, норовя угодить пяткой в пупок на лбу.
В таком состоянии его и застал телефонный звонок. Взяв телефонную трубку в руку, обнаружившуюся где-то в районе кадыка, Михаил Никитич некоторое время не мог решить куда её следует приложить, но, немного повозившись, сумел довольно точно определить месторасположение уха и сказал подмышкой бодро, как только мог в этот час: "Алло". Но и его голос прозвучал как-то не так, как прежде, а тоже смешано и перепутано, как будто все звуки поменялись местами и звонкая "л", стала вдруг глухой и шипящей, похожей на кашель. На том конце провода поздаровались и несколько взволновано поведали, что недавно нашли сумку с документами на имя Сергея Геннадиевича Шпакова и там был вписан этот телефонный номер на случай обнаружения пропажи.
Михаил Никитич (к слову, Ложников) удивлённо подумал, почему звонят именно ему по поводу документов на какого-то там Сергея Геннадиевича, но так как и мысли его этим утром тоже путались, то подумал он на самом деле не удивлённо, а совершенно уверенно и не о документах на имя Сергея Геннадиевича, а о запеканке с изюмом. И, забыв повесить трубку, перекатился в ванну, чтобы пропылесосить коридор, в котором кто-то натоптал целую гору грязи. Вчера этой грязи, как помнил Михаил Никитич, точно не было, а за ночь она кем-то натопталась и теперь портила праздничный вид квартиры.
Таким образом загадок этот день преподносил с каждой минутой всё больше и больше и неизвестно чем бы он в итоге закончился, если бы он не закончился ночью, наступившей всего через полчаса после утра.