Мы молча шли по неширокой улице между каменными домами.
- Вот здесь - сказала Соня.- Здесь мы жили до войны. Это был наш дом.
Она со скрипом открыла тяжёлую дверь парадного подъезда. На обшарпанной стене с остатками некогда изящной лепки висели выкрашенные в ядовито-голубой цвет железные почтовые ящики жильцов этого дома. Противоположная стена была побелена.
- На этой стене были зеркала, - сказала Соня голосом экскурсовода.
- А здесь, - и она бросила взгляд на почтовые ящики, - стояли горшки с пальмой, фикусом, росли цветы.
По выбитому паркету мы прошли в широкий вестибюль, на стенах которого висели различные агитационные плакаты, предупреждающие о вреде курения, алкоголя и доска почёта членов домоуправления. В углу были свалены стулья, стоял покрытый клеёнкой стол и шкаф со спортивным инвентарём, на котором висел массивный замок. Через широкую стеклянную арочную дверь мы вышли в сад. Мокрый ветер обдал нас свежим дыханием и напомнил, что уже конец осени и скоро начнутся холода.
А ведь там, далеко в Сибири, уже морозы и лежит снег. Жаркое лето длится всего две недели, но за это время овощи могут достичь невероятных размеров и нужно успеть вырастить и собрать урожай на долгую холодную зиму. Нужно знать, как подготовить грядки, сколько уложить навоза, когда высадить рассаду и прочие премудрости сельского жителя. А в длинные зимние вечера, как приятно забраться на печь, погреть огрубевшие заскорузлые руки, которые вечно были в ссадинах и порезах от непривычного ей труда.
- Да, - подумала она. - Иосиф был хорошим хозяином. Без него мы бы погибли.
Стопка дров всегда аккуратно лежала под брезентом, а сарай, в котором находилось их основное богатство и источник жизни, корова Катька, был утеплён. Катька была красавица-корова. Чувствуя своё превосходство, звеня колокольчиком, она с достоинством, медленно вышагивала по деревенской улице, возвращаясь домой с пастбища. Тяжёлое вымя её обременяло, но она знала, что её ждут, обмоют, подоят, почистят от непрошеных репейников, назойливых мух и наденут на шею чистый красный бант, без которого она себя уже не воспринимала. Жители посёлка называли её "жидовской коровой", подчёркивая или исключительность или принадлежность к еврейской семье. Хотя по происхождению была она как и все, из тех же обычных русских коров.
Сидя на табуретке с цинковым ведром, тёплой водой в кувшине, Соня, обмыв вымя и вытерев его чистым полотенцем, начинала доить, до боли напрягая тонкие пальцы. Пальцы, которые когда-то с технической быстротой исполняли вальсы Шопена. Она любила Шопена, любила Бетховена, часто проигрывая в памяти первую часть его знаменитой Лунной сонаты с постепенно нарастающими протяжными mesto - основой мелодии и тихого аккомпанемента левой руки. Затем мелодия затихала, увлекая в прошлое...
Но жизнь продолжалась здесь, в посёлке под названием Долгий Мост, в деревянном срубе, к которому вела утрамбованная из гравия дорожка. По бокам её росли кусты сирени, черёмухи, шиповника и разбиты клумбы для цветов. Прохожие с любопытством заглядывали за брусчатый забор, рассматривая палисадник. У всех было проще - протоптанная дорожка к дому и кусты малины вдоль забора. И коровы выглядели по-нашему, по-русски, как и положено быть корове, без претензий, а тут видишь ли нежности телячьи.
- Катюша, солнышко моё, красавица ненаглядная, - ласково причитала Соня, и Катька, моргая томными, мутными глазами, отдавала всё молоко без остатка под убаюкивающий голос её хозяйки. А молока было много и добротное, жирное.
- Если я её не буду жалеть и чистить, она столько молока не даст. И бить её нельзя, она ведь и так всё понимает. И корова всё понимала и, подходя к дому, приветствовала всех протяжным Мууу..., оповещая хозяйку о своём прибытии и требуя внимания.
- Соня, - донеслось откуда-то издалека.
- Соня, - она вздрогнула. - Неужели весь этот дом принадлежал вашей семье?
- Ах, да, конечно. На втором этаже жили мы, а верхние два - сдавали. В нём жили врачи, адвокаты - публика солидная. Ведь дом стоит почти в центре Риги, хотя улица наша тихая, спокойная.
- А кем были твои родители? Чем занимался отец?
По асфальтовой дорожке мы прошли к беседке, и Соня стала рассказывать историю своей семьи.
- Отец мой почти всю Ригу снабжал круглый год фруктами и овощами, которые привозил из Италии, Испании, Голландии, Франции и других стран. У него был свой транспорт и корабль.
Фирма Бэккера и Ко была известна на Западе. Знали её и на Востоке.
В 1939 - 40 гг. Советский Союз аннексировал территорию Прибалтийских стран. Латвия вошла в состав республик Советского Союза, а дальше всё повторилось по уже знакомому сценарию. Соломон Бэккер был объявлен буржуем и вместе со всей семьёй посажен в тюрьму. Но в Латвии "враги народа" ещё не культивировались, поэтому, не зная, что делать с буржуями, их отравляли в сибирские тюрьмы и подальше на поселение. Так 16 летняя Соня со своей 48 летней матерью оказались в Долгом мосту.
Конвоир с любопытством разглядывал заключённых. На матери было достаточно потрёпанное, но элегантное демисезонное пальто и велюровая шляпка, украшенная муаровой лентой. На ногах были боты с кнопками и пряжкой. Соня одета была попроще - синий вязанный берет, из под которого выбивались чёрные вьющиеся волосы стянутые большим бантом. Ада Давидовна, так звали её мать, плохо понимала русский язык, хотя свободно общалась на многих языках европейского континента. Не совсем понимая, зачем их сюда препроводили, она с тревогой смотрела на председателя сельсовета, стараясь вникнуть в их беседу.
- Ну и куда мне прикажешь их теперь селить? - обратился он к конвоиру
- А хрен его знает. Мне положено доставить... Сам решай, - и протянул бумагу.
- Ну ладно, отведи их к той бляди, что живёт в конце улицы. Пусть там и живут. Скажи -я приказал.
Они долго плелись по ещё не совсем оттаявшей от снега весенней дороге. Модные боты покрылись грязью и кусочками льда, а небольшие чемоданы - весь их скарб, оттягивали руки, превращая дорогу в бесконечность. Конвоир тоже устал, и ему захотелось от них поскорей избавиться.
- Вот тот дом видите? Туда и идите, скажите - Он прислал!
Дверь открыла женщина средних лет в байковом халате и пёстрой косынке на голове. Они с любопытством рассматривали друг друга. Преодолевая замешательство, Ада Давидовна, наконец, с лёгким поклоном произнесла.
- Bonjour, madame..., - женщина молчала. Смутившись, она повторила приветствие, но уже по-немецки.
- Guten Tag...,- женщина молчала. Пытаясь понять, на каком языке лучше общаться с хозяйкой благословенного дома, она попробовала перейти опять на французский язык.
- Sil vous plait.....,- женщина молчала.
Значит, только по-русски, но это будет грамматически и фонетически выглядеть ужасно, какое ущербное образование она получила. Но что делать?
- Скажитэ пожялюйста, мадам Блядь тут живьёт? - произнесла она, нежным голосом с милой улыбкой, хотя потом было не до смеха. Её поняли буквально... Незнание русского языка и многого другого им дорого обошлось. Они бежали обратно, и чемоданы уже были не такие тяжёлые и, догнав наконец лениво шедшего конвоира, который показался даже милым, почувствовали себя в безопасности.
Иосиф Шехтер попал в Долгий Мост раньше Сони. В роковом 1937 году ему исполнилось 33 года. До этого, уже в возрасте 27 лет, он был начальником железной дороги Москва - Симферополь. Энергичный, волевой, инженер железнодорожного транспорта с практическим и административным опытом, он был перспективным, с большим будущим специалистом. Член КПСС, политически грамотный, как тогда говорили, что было обязательным условием для руководящего работника Советской системы, глубоко веривший в справедливость коммунистических идей - он был неуязвимым. На скамью подсудимых Иосиф попал как "враг народа". Но ему повезло. Его не расстреляли. Следователь, как он говорил, оказался понимающий обстановку. Отсидев положенный срок в тюрьме, и пройдя лагеря ГУЛАГа, он был пожизненно отправлен на поселение в Долгий Мост, где и встретился с Соней. Объединяло их многое: сила характеров, жажда жизни, оптимизм, трудолюбие, но было одно "НО" - разная политическая убеждённость. Даже большая разница в возрасте их не смущала. Аристократическое Сонино воспитание постепенно стиралось. Побывав в тюрьме с различным контингентом заключённых, она не так уж строго относилась к этикету, хотя мелкие ссоры на этой почве были.
Вспоминая своё пребывание в тюрьме, она рассказывала, как паханша, люто ненавидевшая проституток, а их в камере было предостаточно, по своему пониманию занималась их "перевоспитанием". Наметив очередную жертву, она сначала "конфисковывала" помаду, пудру, краску для ресниц и вежливо, тихим голосом предлагала показать стриптиз. При этом она тяжёлым взглядом следила за движениями "эротического" тела "избранницы" до полного обнажения. Затем, резким движением переворачивала её вниз головой и помадой рисовала лицо на том месте, которое неприлично называть вслух. Очевидно, таким образом, она хотела подчеркнуть эквивалентность этих частей тела.
Надзиратели периодически забирали косметику, но никто не мог понять, как она снова и снова появлялась, и "жрицы любви" каждый день исправно восстанавливали свою красоту.
Соня выглядела гораздо моложе своих лет, и на неё практически не обращали внимания. Но повидала она много, о чём особо рассказывать не любила. Русский язык она начала осваивать там в сопровождении тюремного жаргона, в дополнение к немецкому, французскому и английскому, которые в довоенное время изучала в гимназии.
В 1957 году, после хрущёвской оттепели, Иосиф был реабилитирован и вместе с Соней вернулся в Москву. Тогда я впервые с ними познакомилась. Они пришли в гости к моему отцу. Соня старалась больше молчать, что ей очень шло. Изящная, с безупречной причёской и со вкусом одетая, она производила впечатление элегантной дамы. Увидев лежащую на пианино стопку нот, она выбрала Времена года П. Чайковского и без стеснения стала играть с листа "Песню жаворонка", предварительно извинившись за плохое исполнение.
- Боже мой, я так давно не видела пианино, - сказала она с сильным акцентом.
Иосиф, полноватый высокий мужчина с крупными огрубевшими чертами лица, был похож на человека, с которым лучше не связываться. Двадцатилетний "сибирский стаж" не подавил его воли, а физически он выглядел крепким и мог в случае необходимости дать в морду. Он вспоминал различные истории из своей жизни, рассуждал на политические темы и, экстраполируя события разных лет, - выдавал прогнозы. В дальнейшем мы часто встречались. Соня оказалась довольно общительной и порой могла выдать такие тирады языкового конгломерата, что ей могли позавидовать самые компетентные знатоки русского "фольклора".
- Я тебья научу sovoir vivre, хрен du von mir получайт!!! Что должно было означать: "Я тебя научу житейской мудрости, ничего ты от меня не получишь!" или:
- Мой poin d'honner - произносила она протяжно, с французским прононсом, и резко заканчивала:
- Это говно schmeiße zum Teufel weg!, - что означало "Для меня дело чести выбросить это говно к черту!"
Говном она называла политическую литературу, которую Иосиф неизменно покупал и приносил в дом. Но больше всего Соню раздражали семинары в институте Марксизма - Ленинизма, которые он исправно посещал и усердно к ним готовился.
- Ви посмотритэ на етава идиёта? Ему мало, что он сыдэл!?
Очевидно, ему действительно было мало, но конечно не то, "что он сидел". Он пытался разобраться в причинах краха гуманных идей, причины, вызвавшие столь циничный террор в стране. Выявить общие закономерности возникновения и развития тоталитарных режимов, и как следствие, сделать выводы. Это был научный подход к до сих пор неразрешимой проблеме - проблеме войн, терроризма, национализма, религиозных конфликтов и прочих зол на земле.
- Когда, наконец, люди станут важнее политики? - говорил он, - Важнее амбиций власть имущих правителей?
А ведь была уже вторая половина ХХ века, сулившая нам переход человечества к высокой духовности, нравственности и интеллектуальному всплеску. Это сейчас мы всё знаем, все умные, а тогда для многих не всё было так просто. Иосиф же по складу ума был философ. Изучая труды немецкого учёного Фридриха Ницше, он пытался понять и найти корни его агрессивного индивидуализма "сверхчеловека" и "расового господства". Будучи убеждённым марксистом, он больше был осведомлён в вопросах классовых противоречий общества и его экономических механизмах, что было ближе его пониманию. Соня же, учась в гимназии, в государстве с капиталистической системой и вращаясь в буржуазной среде, не воспринимала К. Маркса "как великого философа, способного изменить экономическую структуру мира". Тем более, не видела его и в роли Моисея с "заповедями на скрижалях", не то, что в Советском Союзе, где он стал властелином дум. Она называла его "выродком еврейского народа", что усложняло взаимоотношения с Иосифом. Не признавал его и её отец - Соломон Бэккер, но к Сталину у него было особое отношение.
По происхождению Соломон был из простой еврейской семьи и в молодые годы, как и многие, испытывал нужду. Но своей честностью, трудолюбием и сообразительностью завоевал доверие своего хозяина, который сделал его своим компаньоном. Разбогатев, он женился на девушке из буржуазной семьи, моложе его на 10 лет, которая родила ему двух дочерей - Бэллу и Соню. На Соню он смотрел, как на свою преемницу, которая могла продолжить его бизнес. Его небогатые родственники, как он говорил, более пятидесяти человек, погибли в фашистских лагерях смерти. По счастливой случайности выжил только его младший брат, которого в семье считали бездарным шалопаем, нерадивым в учёбе, но который по своей природе был физически крепким и выносливым. После войны он уехал в Америку, где неплохо зарабатывал, работая плотником.
А Соломон говорил так: "Мы должны всю жизнь благодарить Сталина за то, что он нашу семью посадил в тюрьму и отправил в Сибирь. Мы обязаны ему жизнью. Из двух зол нам выпало меньшее!!" Вот уж воистину великая мудрость человека, много повидавшего в жизни.
Но вернёмся к Соне. По характеру Соня была максималистка, полутона она не воспринимала, но когда дело касалось выгоды, могла быть терпеливой и вежливой. В ней явно теплился зародыш несостоявшегося коммерсанта. Да и где ему было тогда расцвести?
Иосиф в то время работал инспектором котлонадзора на железной дороге. Выслушивая Сонины идеи, он часто над ними подшучивал. Но откуда при их небольшом бюджете в доме периодически появлялись красная и чёрная икра, деликатесные колбасы и балыки? Понять не мог, а может быть и не хотел. Он часто разъезжал по командировкам, и ему было не до этого. А всё было просто. Соня могла занять деньги у своих друзей. Выстоять несколько раз в очереди, например за шубами, а затем продать их с наценкой. В то время это называлось спекуляцией, за что можно было угодить в тюрьму, но она знала, кому и что можно безопасно продать. Ведь был "дефицит" и был спрос на редкие товары, которые не все могли купить, даже имея деньги, а выстоять в очереди, иногда с ночными перекличками, не каждому было под силу. Соня же на чём только не зарабатывала. Она окончила курсы "кройки и шитья" и тут же начала принимать заказы. Обшивая своих модниц по стандартной простой выкройке, могла так украсить изделие, что они приходили в восторг. Она продавала им вещи, которые ей присылали из Риги. Вязала шапочки для продажи и знала всех продавщиц в своей округе.
В шестидесятые годы для советских граждан была открыта Прибалтика. Особой популярностью пользовалось Рижское взморье и город Рига - столица Латвии. Рига была своеобразным "окном" в Европу. Некоторые сравнивали её с Одессой или Ленинградом, но она не была похожа, ни на один город страны. Своим типичным западным колоритом она скорее напоминала немецкий город, на архитектурном облике которого явно отпечаталась немецкая экспансия.
Рига привлекала туристов старыми постройками, Домским собором с одним из лучших органов в Европе, театром оперы и балета, памятниками старины и, не похожим на наш, укладом жизни. Здесь ещё сохранились частные магазины и ателье, мелкие лавочки с национальными украшениями из янтаря, керамики и дерева, изделиями из льна, кожи и трикотажа, а также комиссионные магазины, где можно было купить абсолютно всё.
Курортный город Юрмала постепенно становился для советских граждан самым модным курортом. В отличие от южных - Кавказа и Крыма, побережье здесь не было перегорожено ведомственными деревянными заборами с колючей проволокой. Широкая песчаная полоса тянулась на километры, а утрамбованный отливами влажный песок позволял совершать целебные прогулки вдоль моря. Песчаный пляж заканчивался кустарником, переходящим в сосновый бор с асфальтовым терренкуром, теннисными кортами, спортивными площадками. Небольшая лесная полоса переходила в дачные посёлки с частными небольшими коттеджами, на воротах которых висели предупреждающие надписи - "квартиры не сдаются" и домиками попроще, где можно было остановиться на лето.
Из Риги вдоль Рижского взморья шла электричка в Юрмалу с остановками в Лелупа, Булдури, Дзинтари, Майори и дальше. Названия курортных станций звучали янтарно-солнечно, напоминая о самых больших на земле запасах янтаря, который мы часто находили в чистом, промытом приливами песке. Умельцы продавали его изделия везде, где только можно: на пляже, в парках, на улицах.
Этот курорт особенно полюбился москвичам и ленинградцам. В то время он ещё был не столь популярен из-за холодного непривычного мелкого моря и нежаркого, непредсказуемого с частыми дождями лета, но уже тогда стал излюбленным местом отдыха интеллигенции и пожилых людей. Привыкшая к этому климату Соня, выскакивая из воды с температурой 18 градусов, радостно сообщала, что сегодня вода "кипьяток!". Для нас это было холодновато, порой сводило ноги, но мы упорно шли от берега вглубь моря до глубины, приемлемой для плавания. Небольшие рестораны и кафе Юрмалы с вежливыми официантами, несмотря на кусающиеся цены, привлекали отдыхающих редкими экзотическими блюдами. Для нас же самыми вкусными лакомствами были копчёные угри, сёмга, салаты из крабов, чёрные маслины и конечно знаменитый целебный "Рижский бальзам", бутылки которого мы везли домой в надежде укрепить здоровье.
Базары поражали изобилием и высоким качеством продуктов. Красиво оформленные прилавки, напоминающие натюрморты с фруктами, овощами, рыбой и прочими яствами, притягивали покупателей не только изобилием. Улыбающиеся, в белоснежных фартучках торговки благодарили за покупку протяжным "спасибо", хотя в нашем тогда понимании всё должно было быть наоборот.
Мы весь год копили деньги, чтобы за месяц растратить их в типичном европейском городе, с размахом, без сожаления, но почувствовать себя человеком, который может себе позволить всё.
О возможности отдыха на Рижском взморье мы узнали от Сони. Она помогла нам снять комнату в Булдури у своей постоянной хозяйки, где они обычно отдыхали летом всей семьёй. Там мы и познакомились с Соломоном Бэккером, Адой Давидовной, Бэллой и её мужем Эммануилом Либерманом, которым разрешено было вернуться в Ригу. Старшая дочь Соломона считалась в семье красавицей и, ещё до войны, удачно вышла замуж за главного инженера ткацкой фабрики. Он же был её совладельцем. Эммануил с горькой улыбкой рассказывал, что его личная жизнь ему не принадлежала, он должен был докладывать секретарю о своём местопребывании в свободное от работы время, на случай непредвиденных ситуаций.
- Я не мог спокойно пойти к женщине, таковы были правила - говорил он.
- Если происходила поломка оборудования, я тут же приезжал в любое время дня и ночи, ведь это моя фабрика.
После реабилитации, будучи хорошим специалистом, лучше многих до тонкостей знающим производство своего детища, он был зачислен в штат инженером. Но только инженером, к руководству его не допускали. Он выполнял всё, что ему положено, а думало за него начальство и партком.
Теперь, после работы, он каждый вечер приезжал на электричке в Булдури окунуться в потеплевшее за день море, поиграть в теннис, съесть ужин, с любовью приготовленный его Бэллочкой, и чувствовал себя счастливым человеком. А на следующее утро на завтрак Бэллочка готовила ему бутерброды с белыми булочками, которые покупала в магазине, где её приняли на работу кассиршей.
Соня обожала своего отца. Во многом она была на него похожа не только характером, но и внешне. Мать она считала дурой, но красавицей, "за что, говорила она, отец на ней и женился". Я не берусь судить столь категорично о её умственных способностях, поскольку истинно интеллигентные люди часто выглядят наивно. Умение постоять за себя ещё не признак ума, а скорее инстинкт самосохранения. А что же такое "инстинкт" вообще?... Это реакция организма, внутреннее чутьё, безотчётное чувство или влечение. Женщина должна заботиться о продлении своего рода и инстинкт помогает ей выбрать достойного, в её понимании, а иногда не осознанно - мужчину, которого она обволакивает флюидами любви. Выбрав Иосифа, Соня родила Сашеньку, белокурого красивого мальчика, которому тогда уже было 10 лет. А мужчина?...Кто же такой мужчина?
- Это самец, которого может занести куда угодно, если его не держать на короткой привязи, - говорила Соня с улыбкой, не обращая внимания на различные опровержения.
А где же любовь? Где это возвышенное чувство, которое руководит миром? Может быть, оно было потеряно за непроницаемыми стенами ГУЛАГа? Может быть, перекипели все страсти с возрастом, в зародыше, от жизненных контрастов её молодости? Философия жизни - вопрос сложный, непредсказуемый, порой загадочный и неопределённый. Только нужно помнить, что все мы разные и не нужно нас превращать в управляемый механизм под названием "как все"!
Сидя на чистом песке и подставляя лицо ласковому солнышку, в те далёкие, не так уж далёко ушедшие послевоенные годы, я не думала о скоротечности нашей жизни. Но, переживая свою полосу неудач, я была уверена, что она, наконец, закончится. Всё будет повторяться по спирали медленно, но идти вверх. Падений не должно быть - так говорит наука. А я бы сказала проще:
Жизнь полосатая зеброй ложится,
То витиеватая, то прослезится,
То улыбнётся для всей полноты,
То заколеблется до дурноты,
То вдруг неловко подставит подножку.
Солнце головкой заглянет в окошко
И заиграют, запляшут лучи....
Нет, не играю я, нет, не стучи!
Чёрные косы покрылись порошей,
Думы, как осы жужжали о прошлом.
Жизнь скоротечная зеброй ложится,
То карамельная, то прослезится...
Но что было дальше? "Дальше было, как раньше". Семидесятые годы начали опять попахивать антисемитизмом. Не желая оказаться на новом витке "спирали", они всей семьёй уехали в Израиль.
И, дай Бог им счастья и благополучия на долгие годы, ибо все мы смертны!
От автора:
Я не хочу называть истинных имён этих милых людей. Но, если они себя узнают, то пусть простят меня за возможные неточности. Ведь это было так давно...
![[]](/img/e/epshtejn_l_e/zhiznxpolosataja/zhiznxpolosataja-1.jpg)