Сидя на автомобильной покрышке, отвоеванной у пьяных революционирующих матросов, я вбирал в себя, её тепло. Нагретая жарким солнцем черная резина теперь охотно делилась им после закрытия дневного светила. Медленно выдыхая табачный дым, я следил за тем, как он плавными волнами поднимается, вверх смешиваясь с дымом огромного костра, устроенного все теми же матросами.
Зажигалка, обыкновенная прозрачная зажигалка, наполненная дрожащим газолином, который отрывался от суетливой поверхности небольшими каплями поднимаясь вверх, покоилась на моей ладони. Я пытался рассмотреть в капле, капающей вверх вечность - не цветок, но все же. Превратившись в пламя, она всегда помогала мне расправляться с тем огромным количеством сигарет, которыми я сознательно приближал день своей смерти. А, матросам у костра надоело горланить песни.
Ревущее пламя с громким треском пожирало куски досок, деревянные скамейки и поддоны, автомобильные покрышки (одну я все же успел у них отобрать). Сидя на разрушенной крыше останков кирпичного сарайчика, матросы-анархисты затихли, глядя на огонь и чтобы заполнить неловкое молчание, все дружно закурили. Но вот появился "князь Кропоткин" в расхристанном бушлате, из-под которого тускло, светились гильзами пулеметные ленты, крест-накрест перехватывающие рваную тельняшку. Черная офицерская пилотка с белым кантом давно лишилась кокарды и теперь немного прикрывала лысеющий череп, покрытый редко торчащими волосами. Гармонь-трехрядка жалобно пискнула и шумно вдохнула воздух, выдавая рвущий душу и мышцы мотив:
- Эх, яблочко,
Да на тарелочке!
Матросы вздрогнули и, спрыгнув на землю, пошли вприсядку вокруг костра. " Князь Кропоткин" дико хохоча, наяривал на гармошке, прыгая вокруг них. Мелкая щебенка вперемешку с песком летела из-под их стоптанных сапог.
На звуки музыки из своей норы выползли неимоверно состарившаяся Мальвина и такой же потрепанный пудель Артамон. Она в безнадежно устаревшем розовом, огромные банты мерно покачиваются на трясущейся старческой голове. Широкая атласная лента нежно-розового цвета скрывает высохшую тщедушную шею. Мальвина кружится вокруг собственной оси, вспоминая былые дни, когда она была безупречно красива. В её некогда голубых, а ныне выцветших, во тьме затхлого убежища глазах, пытается разгореться огонек чего-то бодряще веселого, но он неизбежно гаснет и с каждым разом это получается все хуже и хуже.
Артамон тоже постарел, в его по-собачьи преданных глазах больше нет того азарта, но он все так же рядом со своей хозяйкой. Блестящие черные усы на небритой морде давно потускнели и бессильно опустились вниз. Обречено посматривая на веселящихся матросов, он бегает по периметру площадки, на которой танцует Мальвина. Артамон верный сторож, ведь они не единственные кто слышит музыку.
Из темноты появляется кто-то в рогатой каске, шортах света хаки поддерживаемых ремнями портупеи и высоких шнурованных ботинках. Все это до блеска начищено, даже пулеметные ленты, которые опоясывают голый торс, сверкают в отблесках костра. Пришедший сжимает в руках пулемет "МГ-38" и, передвигаясь короткими перебежками, очень смешно переставляет ноги. Да и оружие держит с таким видом, будто это что-то очень и очень ценно-экзотическо-хрупкое. Один конец заправленной ленты волочится по земле, звякая металлом по в обилии рассыпанным вокруг мелким камешкам.
Артамон завидя пришельца сгребает в охапку Мальвину и устремляется обратно в нору. Розовые банты развязываются и трепещут в порывах горячего ветра пустыни. Пулеметчик, завидя уходящую от него пару, передергивает затвор и начинает стрелять им вслед. Раскаленный свинец обильно изрыгаемый "МГ-38" поднимает вверх султанчики сухой земли и песка, вспарывает тьму яркими росчерками трассирующих пуль. Пудель интуитивно уходит с линии огня не оставляя шансов стреляющему хорошо прицелиться для поражения движущейся мишени, еще пара шагов и они спасены.
- Господа! - и немой жест указывает на посмевшего нарушить их отдых.
Бах! Первая пустая бутылка из-под водки разбивается о рогатый шлем, стреляющий разворачивается в их сторону. Бах! Следующая попадает в затворную раму и сместив ленту, клинит патрон в стволе. Бах! Бутылка уходит в темноту и разбивается о железный забор, гулким звуком будоража округу. Бах! Бах! Бах! Взята поправка на ветер, алкогольное опьянение и прочие излишества нехорошие. Бутылок много и они исправно, одна за другой уходят в цель и находят, превращая её в курган из битого стекла, укрывающего под собой нарушителя спокойствия.
Пьяный угар начал проходить, бросать стало нечего и снова были отправлены гонцы за огненной водой, в темные трюмы корабля. Перекур минут на десять, а потом начнется все снова. И так до утра. Утром моряки, расчехлив солнце и погасив костер, уйдут на свою посудину, застывшую в толще наступающих песков. Их день пройдет в наведении безграничной чистоты. Натирая до блеска палубу сухим песком, они с гордостью будут мечтать о том, как однажды придет океан и заберет их революционный крейсер в далекое-далекое плавание. А пока они должны ежечасно готовиться к этому великому моменту и только вечером им дозволено тосковать по бескрайним морским просторам топя свою тоску в алкоголе и безудержно-истеричном веселье.
- Романтика безнадежности!
Я не с ними, я сам по себе. Все что у меня есть - это неимоверное количество сигарет, зажигалка, коробочка с заветной голубой пылью и я сам. Сигареты - для того, чтобы незаметно убить самого себя. Зажигалка - чтобы увидеть. Я сам - для того, чтобы помнить, а коробочка с голубой пылью, набранной на барханах пророческого небытия - чтобы все забыть и начать жизнь с нового листа. Своеобразный "RESET", да и только.
Если я набрал там эту пыль, значит, мне что-то надо забыть. Но вот, что именно? Жаль, что весь этот дурацкий "RESET" перезагружает все целиком, а не выборочно, многое хотелось бы оставить, ведь в любой жизни есть хорошие и просто приятные моменты, о которых нельзя забывать. Не положено.
Что-то стало происходить со мной, после того как я побывал на барханах. Я старался не дышать этой пылью, но, похоже, какую-то часть все-таки вдохнул. Теперь, когда вспоминаю не совсем приятные случаи из прошедшей жизни, память об этом раскаленным железом впивается в мой мозг. Это больно, очень больно и я не знаю что с этим делать. Попробую вспомнить все, а потом приму решение как быть дальше.
В граненом стакане, в который матросы налили мне водки, барахтался черно-зеленый жук-плавунец.
- Откуда он?
Ведь мы в самом сердце бескрайней пустыни, которую создали собственноручно.
- Может быть он из оазиса? А, технических отверстий, они так и не сделали!
Начало.
Точно уже и не скажу, как это все началось, но отчетливо помню один момент - я учился летать.
Однажды, прекрасным весенним утром я проснулся с одной мыслью, которая заполняла меня до самого верха, стремилась наружу, распирая, рвала на части. Именно тем утром я понял, что должен, во что бы то ни стало оторваться от земли. Без всевозможных приспособлений, без помощи летающих слонов, а сам, при помощи одной только мысли.
Обычно безнадежные дела я бросаю так и не начав их, но это было особенным делом. Наблюдая за кружащими в небе птицами, перенимал у них опыт парения и понимал, что это немного не то, что нужно. Разбегался и прыгал вверх, на долю секунды оторвавшись от земли. Но все предпринятые мной попытки неизбежно заканчивались провалом. От нагрузок умственных и физических голова раскалывалась на части, мышцы тяжело гудели. Вот так я упражнялся большую часть весны и все лето, напрочь позабыв о прежних увлечениях. Перекраивал мысли и мышцы на новый лад, понимая, что для того чтобы сделать новое, надо в корне изменить старое. Во всем этом пришлось зайти очень далеко. Настолько, что обратного пути просто не было.
Солнечным осенним утром я вышел из душного помещения и окунулся в прохладную свежесть, которая заставила мгновенно задубеть все открытые участки тела. Закурил сигарету и, подбросив вверх горелую спичку, взлетел следом за ней. Все мое существо торжествовало. Сжимая зубами сигарету, я медленно начал подъем еще выше. Небольшое деревце, то ли вишня, то ли яблоня, выступало в качестве измерителя высоты. Я поднимался, легонько опираясь о пыльные листья и оставляя на них отпечатки пальцев. Сосредоточенно считал ветви и вот остановился у самой макушки, в метрах трех над землей. Это был триумф разума и силы воли.
- Не возможно - это не факт! - довольный внутренний голос обратился ко мне.
Скрипнув тормозами, у дерева остановился автомобиль, дернулся и заглох урчащий двигатель, легонько хлопнув дверью, из него вышла женщина. Я посмотрел на неё и тут же рухнул вниз, в сырую грязь, к её ногам. На мой взгляд, приземлиться получилось удачно, можно даже сказать - грациозно красиво. Мои ноги, сгибаясь, мягко коснулись поверхности, пальцы уперлись в землю, я медленно поднял голову и посмотрел на нее. Её же взгляд сначала проскользив по мне, затем ушел в небо, туда, откуда я рухнул, вернулся и, покачав головой, она молча продолжила свой путь.
Я её видел несколько раз раньше, но познакомиться как-то не получалось, да, особенно, и не хотелось. В тот день под впечатлением произошедшего подумалось как-то иначе:
- А, почему бы и нет? Такое же безнадежное дело, как и учиться, летать!
Вот тогда, как мне кажется, все это и началось.
- Сам дурак!
Анжела.
Прежде, чем начинать знакомство с этой девушкой я постарался узнать о ней как можно больше и вот что из этого получилось:
Имя - Анжела. Рост, вес, возраст, объем талии, бедер и груди меня не интересовали, ведь если я решил подойти к ней, значит, с этим все было нормально - это, во-первых, а во-вторых - это было совсем не важно.
Если бы она родилась лет, эдак, пятьсот-шестьсот назад, то о ней, вероятно, сложили бы такой добротный средневековый героико-романтический эпос с готическими нотками. Строга и нетерпима ко всем проявлениям малодушия, включая бестактность. Барышня с характером, но в то же время, довольно беззащитна и беззащитна настолько, что временами, глядя на ее слезоточивое состояние, хочется исполнить старый хит:
Свободу, Анжеле Дэвис!
От нашей Анжелы руки!
Дайте свободу Анжеле Дэвис!
Дайте свободу, СУКИ!
Общительна, в меру добра. Обладает таким огромным чувством вины и количеством совести, что его невозможно с чем-либо соизмерить. Саму себя считает довольно привлекательной и этого у неё не отнять. Больше ничего к этому списку добавить я не смог.
- Не надо искать легких путей! Полюбите нас черными и некрасивыми, белыми и пушистыми нас все полюбят!
Зато, другая, вовсе не добродетельная её сторона измерялась гораздо большим реестром качеств. Когда я сравнил и примерял все это к себе, то оказалось, что знаю Анжелу как личность, с самого рождения. Получился образ меня самого, но только противоположного пола. Я знаю свои негативные стороны очень хорошо и при помощи других, более позитивных качеств сглаживаю их, чтобы они не бросались в глаза. У нее, таких позитивных сторон не было и я решил во что бы то ни стало, все-таки узнать её поближе, чтобы понять как она справляется с такими вещами как катастрофическое безразличие, отсутствие вселенского сострадания и еще много всего, о чем даже не стоит упоминать.
Из курса физики, который был усвоен мной еще в школе, я твердо знал, что одноименные полюса отталкиваются. Дух экспериментатора требовал, чтобы я проверил все на деле и в очередной раз опроверг законы мироздания.
Как-то мне пришлось спорить с преподавателем высшей математики на тему бесполезности данной науки в повседневной жизни и этот человек почти заставил поверить меня в то, что вся наша жизнь протекает по её законам.
- Неужели радость, горе, любовь, ненависть, другие чувства и эмоции, все это течет по строгим математическим законам? Разве можно в любовь или ненависть загнать в формулу и посчитать, что получится в итоге? В чем, тогда суть самой жизни, если все известно?
- В новых законах, которые со временем откроет нам её величество математика! - был ответ.
Со времени того спора прошло довольно много времени, и каждый раз сталкиваясь с рациональным объяснением того или иного случая, я невольно терял к жизни всякий интерес, с головой погружаясь в холодное равнодушие ко всему происходящему.
- Какое мне дело до всего, все равно все можно посчитать при поддержке её величества математики! - говорил я сам себе, уходя от реала в собственный мир, который, похоже, тоже был выстроен по математическим законам, но там было все совершенно иначе.
Но факт остается фактом, Анжела была женщиной, настоящей женщиной. Из тех, которым если дать два металлических шарика, они один поломают, а другой потеряют. Когда я впервые подошел к ней, мой первый вопрос был:
- Что ты сделаешь, если тебе дать два металлических шарика?
- Я их выкину! - незамедлительно последовал ответ.
- Невероятно! - подумал я - И действительно, кому такой хлам нужен!
Лишь только потом, я спросил, как её зовут и представился сам. Вот так был сделан первый шаг в сближении одинаково безразличных душ, карабкающихся по одной наклонной плоскости, но в разные стороны. Один из нас двигался к жизни, а другой в совершенно противоположную сторону. Плоскость эта называлась - ЭГОИЗМ и мы двинулись по этому, ведущему в никуда пути вместе, чтобы оставить на нем все. Так оно и вышло.
Кодекс учтивости
Ни я, ни она не знали, что это такое, но при случае всегда старались пользоваться этим самым кодексом. Она им пользовалась им намного чаще, чем я, в надежде сделать из меня приличного человека, превратив тем самым, в никому не нужный идеал.
Идеальным я не стал, лишь потому, что всегда был против всего, что мне навязывалось из вне. Иногда, я извинялся, признавая свою неправоту, но это было не часто. Слишком переменчивый и обманчивый ветер блуждал в моей буйной голове. Покорностью я тоже, никогда не отличался. Все что было приемлемо для остальных, для меня было подобно смерти.
Кодекс учтивости был разработан Анжелой для масс, с некими понятными только ей поправками и сносками, касающихся отдельных индивидов. Но точного определения данного кодекса она никогда не давала. Говорила лишь, что это поможет мне в дальнейших взаимоотношениях с людьми, при построении какого-то там утопического мира.
Музейный дворец, общественная столовая
и неправильный автобус.
Немного пустынно, но очень торжественно и красиво встречал меня этот дворец уже который день. Я бродил по многочисленным залам, коридорам, спускался и поднимался по огромным лестницам. Со стен на меня холодно надменно взирали бывшие и многочисленные хозяева этого замка. Тысячи скульптур обнаженных барышень и немного одетых атлетов заполняли большую часть свободного пространства. Красивые, но холодные, как мертвая память.
Сегодня за мной гнались, меня искали, чтобы примерно наказать и вернуть на место. Я слышал как преследователи топочут своими коваными сапогами по мрамору полов, ковры, расстеленные на полу не скрывали их тяжелых шагов. А все это из-за того дурацкого бокала, который я взял посмотреть. Нет, я его не украл, просто одно неверное движение и произведение искусства превратилось в горсть красивого битого стекла, но они об этом не знали. Чтобы оторваться от преследования мне нужно было найти выход из дворца. Охрану она выставила профессионально-настырную, отставать они не собирались.
Во всем этом деле был еще один небольшой момент - я являлся одним из экспонатов этого музея.
До произведения искусства мне далеко, но в силу некоторых, непонятных особенностей и качеств все же был добровольно принудительно помещен в это пустынное, немного пыльное убежище, подальше от посторонних взоров. Туда, где меня никто не видел. Мне было запрещено покидать пределы музея и показываться кому-либо на глаза. Я был глух, нем и слеп, пока не решил вырваться на свободу.
В поисках выхода, приходилось неизбежно отрываться от погони. Они потеряли меня, ведь я не добыча, я такой же охотник, как и преследователи, только я намного лучше, сильнее, настойчивее и злей. Охрана привыкла, что их подопечный спокоен и не делает ничего, чтобы освободиться от их неусыпного ока. Они просто стали немного самонадеяннее, но время сделало все само, оно пробудило во мне тоску по теплу и любви. Надоело быть холодным созерцаемым, настала пора действия.
Вот она - дверь, к которой я стремился долгие дни, энного количества годов, проведенных под знаком Смерти.
Тяжелые, окованные медными пластинами створки протяжно скрипнув немного отворились под моим настойчиво-истеричным натиском. Они тоже не желали выпускать своего узника. Налегая на двери изо всех сил, я слышал как каменеют застоявшиеся от безделья мышцы, зацепленные когтистой лапой судороги, трещат сухожилия выворачиваясь из своих анатомических гнезд.
В распахнутые двери ворвался холодный пронизывающий ветер, солнце, спрятанное за хмурыми тучами и желтые осенние листья. Там за порогом были осень и свобода.
Осторожно ступая по земле, я обходил каждый упавший лист стороной. Красота, она такая хрупкая, её не стоит смешивать с грязью. Пусть лучше она сама уйдет, чтобы немного позже вернуться. Свежий воздух обновил запас окислившегося кислорода в крови дав понять, что организму нужны килокалории, вместо пыли устилавшей дно моего желудка.
Через усыпанный палой листвой парк я вышел в город, к людям. Никем не замечаемый брел по многолюдным тротуарам, огибавшим разрушенные войной здания, стараясь отыскать в толпе знакомое лицо, но оно не желало появляться. Так продолжалось до тех пор, пока мое обоняние не почувствовало запах вкусно приготовленной пищи.
Голод резко ткнул стальными пальцами спазма под ребра, в область желудка и медленно потянул ими вверх, наматывая ссохшиеся внутренности на кулак. От неожиданной боли я согнулся пополам. Люди шедшие рядом в толпе испуганно шарахнулись в сторону и пряча глаза, поспешили удалиться.
- Не совсем этот мир пропал, эти люди еще чего-то стыдятся! - прохрипел я, сквозь сжатые зубы озираясь по сторонам в поисках скамейки.
Кое-как доползя до крашенной пару сотен лет назад лавочки я рухнул на холодные доски и постарался вытянуться во весь рост. Мертвая хватка не отпускала собранные в ком внутренности. Медленно отводя колени от живота и скрипя зубами от пронизывающей все мое существо боли, вцепившись побелевшими пальцами в темные выщербленные доски я не оставлял попыток выпрямиться. Я знал, что как только сделаю это, сразу станет легче. Подобные вещи происходили со мной уже не один раз, а пока приходилось проверять кто сильнее и терпеть.
Но вот я увидел на сером небе голубой просвет и луч солнца. Боль ушла забрав с собой дикое чувство голода, снова можно было курить и радоваться жизни. Вокруг кружились ароматы чего-то невообразимо вкусного и сытного. Этот запах заставил тело подняться со скамьи и отправиться на поиски его источника. Прикуренная сигарета не только не заглушила, но и усилила желание тут же что-нибудь съесть.
Раздолбанная дверь после непродолжительного противостояния со мной, все же пропустила нежданного гостя во внутрь предприятия общепита. Унылые обшарпанные столики ютили под своим кровом колченогие стулья. Серая соль намертво въелась в металлические солонки, перепачканные высохшей горчицей. В подобных местах мне всегда нравился таинственный полумрак, тщательно разгоняемый тусклыми, едва мерцающими, лампами накаливания. Большая часть из них не работала. Во всем этом было что-то до безумия обыденное и совершенно нереальное, может быть, поэтому общественные столовые тянули и отталкивали меня.
Немногочисленные посетители одиноко сидели за столиками, и методично бренча алюминиевыми ложками, поглощали аппетитно пахнущее содержимое своих тарелок. Бросив на едоков мимолетный взгляд, я направился к раздаче. Мокрый, но чистый пластиковый поднос горчичного цвета уверенно лег на нержавеющую сталь раздаточного окошка.
- Я вас слушаю! - женщина, в белом халате, оторвавшись от мелкого ремонта хлеборезки, вопросительно уставилась на меня.
- А, что у вас есть?
- Могу предложить макароны и бефф-строганофф, есть компот, томатный сок, чай, сдоба!
Тарелки, с едой легонько стукнувшись, друг о друга заняли свое место на подносе. Я отсчитал причитающуюся к оплате сумму и, подхватив поднос, направился к свободному столику. Уже на месте оказалось, что я напрочь позабыл о хлебе и вилке. Пришлось возвращаться.
Сначала я попробовал вкусно пахнущий маленький кусочек мяса, вопреки всем моим ожиданиям, он великолепно пережевывался. Ранее полученный опыт поглощения подобных блюд, твердил мне, чтобы я не обольщался, ведь согласно теории вероятности этот кусочек мог быть единственным съедобным. Но все оказалось на редкость хорошо приготовлено. Желудок торжествовал, духовная пища ему давно опостылела, и теперь он немного по-звериному рычал, переваривая пищу физическую. Тепло волнами начало подниматься по телу, я был сыт и доволен. Оставалось теперь разобраться со своими другими не менее насущными проблемами.
Отправив поднос с грязной посудой в отведенное для этого место, я поблагодарил женщину на раздаче и покинул таинственное здание общественной столовой.
Снова улицы, снова люди. Я хорошо знал эти дороги и улицы, но совершенно был незнаком с этими людьми. В движении по плоскости собственного эгоизма, я перестал замечать других, находящихся рядом и поэтому ни они меня не знали, ни я их. Мимоходом размышляя о межличностных отношениях, я направился к автобусной остановке.
Я знал, по каким маршрутам Анжела передвигается по городу, и поэтому была небольшая вероятность встретиться с ней в городском транспорте, да и время вполне соответствовало этому. Пропустив несколько неподходящих ни мне, ни ей автобусов и троллейбусов, я дождался нужный. В забитом народом салоне я не нашел её лица и через несколько остановок вышел.
- Рано еще! Следующий подожду!
Щелкнув зажигалкой и выпустив первую порцию дыма я принялся терпеливо ждать, как обычно. Девушка, стоящая в паре метров, принялась сверлить меня взглядом с весьма завидным упорством, но материал прочен и чтобы с ним справиться, нужна немного другая обстановка, в походных условиях это практически невозможно.
Автобусы, перемежаемые троллейбусами и различными автомобилями сновали по дороге. Я ждал, девушка сверлила, сигарета тлела, а мысли бесновались, отметая в сторону все знаки препинания. Кто ждет, тот обычно дожидается, но, как правило - все неправильно.
Я снова ехал в автобусе, и снова Анжелы в нем не было. Даже, если бы она там была, то я все равно не привлек её внимания к себе. Просто посмотрел, постоял рядом, не обращая внимания на толкающихся пассажиров. Почувствовал, как она бросает на меня свой недоуменный взгляд и вышел, так и не сказав ни слова.
- Что-то я совсем разучился идти по следу! Вот что значит, столько времени провести в бездействии! Пора уходить отсюда, это неправильный автобус, неправильная ситуация, неправильный я и все здесь неправильно! Уйду!
Вздохнула, выпуская меня обратно в город, пневматика дверей и я ушел, оставив все как есть, туда, где смог бы обо всем забыть. Осталось лишь отыскать это благословенное место. Мой внутренний мир не подходил для подобных мероприятий, потому что она знала, как взламываются двери, которые еще никому не удалось открыть. Настало время спасать остатки собственной гордости, чтобы не быть окончательно раздавленным величайшим орудием пытки, которое я придумал сам.
Синий лед и Субхадра.
В памяти плохо отложился тот промежуток жизни, прошедший в поисках убежища. Что-то смутное и туманное с четкой картинкой тех редких дней, когда Анжела меня находила. Её непостоянному упрямству всегда находилось место в моей жизни, но я не видел конечной цели и поэтому уходил все дальше и дальше.
Однажды я вышел к полу заброшенному городу, который облюбовали под свою общину кришнаиты, создав здесь своеобразный ашрам.
Это было весной, большая часть заброшенных улиц, затопленных еще с осени скрывалась под толщей синего льда. Хрупкий лед сковал в своих объятьях вынесенные водой из затопленных домов вещи, но единственное что меня привлекало во всем том хламе, это были книги.
Я часами стоял на балконах брошенных квартир и смотрел, как причудливо вода раскрыла обложки книг, как замерли, причудливо изогнувшись, хрупкие листы. Мне было невыносимо жаль их. Что-то подсказало, что их нужно освободить, они не могут быть пленниками льда.
Не знаю почему, но кришнаиты принимали меня за своего, они всегда приглашали меня разделить с ними их скудную вегетарианскую трапезу. Лишь печально качали бритыми головами, когда видели, как я уничтожаю сигарету за сигаретой, они не понимали этого.
Проходя группами по незатопленным улицам, они шли за ведущим киртан, вторя ему известную всему миру маха-мантру:
Эпоха Кали-Юги окружала нас, она была повсюду - эпоха лжи, лицемерия, вражды. Неизвестные смиренные люди молились за нас, в безнадежной попытке спасти наши души. Дела их пройдут незамеченными среди нас и этого мира, но воздадутся на небесах открывая им путь в иные, более благословенные земли.
Утром я вышел на улицу из приютившей меня на время квартиры и стал у самой кромки тающего льда. Свежее утреннее солнце поблескивало в лужицах талой воды и я решился на первый осторожный шаг по весеннему синему льду. Он предупреждающе трещал подо мной грозя в любой момент проломиться, но обратного пути уже не было. Все нужно пройти от начала и до конца.
Где-то на середине улицы я провалился под лед. Обжигающая ледяная вода сковала судорогой левую ногу. Пальцы вцепились в кромку полыньи, кроша и отламывая от неё куски. Нога тянула на дно и судя по всему, здесь было достаточно глубоко. Книги были всего в нескольких сантиметрах от меня и бросив попытки собственного спасения, я принялся освобождать их. Осторожно, стараясь удержаться на поверхности, я отламывал куски льда и бросал освобожденные фолианты к возвышенности, откуда пришел сам.
Многих вещей этого мироустройства я не знал, но одно усвоил четко - когда луна похожа на череп, значит скоро полнолуние. Для меня начало нового лунного цикла, всегда сопровождалось подавленным состоянием духа и ощущением полной пустоты внутри. Пустота - божественна, а вот угнетенный дух меня ни сколько не устраивал и я уходил с головой в любое дело, только бы отвлечься. В эти дни всегда все было не так. Прошедшей ночью я видел в небе ухмыляющийся череп.
Не знаю как я выбрался из воды, но когда очнулся, то первым делом увидел рядом аккуратные стопки книг. Они были высушены и расправлены, но всеобщая покоробленность давала понять, что чьи-то труды безнадежно испорчены. Синий лед не отпускает не забрав что-нибудь для себя. Взяв первую попавшуюся книгу из ближайшей стопки, я раскрыл её. От долгого пребывания в воде, черная типографская краска поплыла, бумага съежилась, но текст еще можно было прочесть. Нескольких фраз выхваченных из книги хватило, чтобы я тяжело вздохнув закрыл её. Эти книги я знал наизусть.
Чья-то тень легла рядом со мной. Подняв глаза на нежданного гостя, я поспешил подняться. Одно лишь её присутствие заставляло подняться на ноги, склонясь при этом в легком почтительном поклоне.
- Почему ты спасал эти книги? - это была Субхадра, её внимательные мудрые глаза спокойно пристально смотрели в мои.
- Мне их стало жаль! - немного волнуясь ответил я.
Мне приходилось много слышать об этой женщине, но видеть еще не приходилось. Кришнаиты её боготворили наравне с самим Кришной. Она была их духовным наставником, они слушались её абсолютно во всем. Приказы отданные ей выполнялись немедленно и беспрекословно. Мне всегда казалось, что это весьма пожилая, властная женщина, на деле оказалось все совершенно иначе.
Молодая симпатичная девушка с короткой стрижкой, облаченная в свободные одежды оранжевого цвета. Пронзительные синие глаза видели суть вещей, то чем они являлись на самом деле. Я видел много разных людей, каждый из них был в чем-то силен, но такого человека я встречал впервые.
Она усмехнулась:
- Ты сам не знаешь, чего хочешь! Уходишь от прошлого и тут же начинаешь его спасать! Зачем? Почему, ты хочешь уйти от собственной судьбы?
- Не знаю!
- Ты хочешь действительно все забыть и постараться изменить самого себя?
- Да!
- Ладно, у тебя есть три дня, чтобы хорошо все обдумать и не курить сигареты! И ты их проведешь не покидая того места, которое тебе будет указано, так чтобы я тебя могла видеть в любую секунду! Согласен?
- Да!
- Мне нравится, что ты немногословен! Пойдем! - она поманив меня за собой следом, вышла из квартиры. - В этом что-то есть!
Вместе мы шли по пустынным улицам. Странно, но ни воды, ни льда, ни где не было. Все было сухо и чисто.
- А, где лед?
- Я приказала все убрать и навести порядок!
Похоже, в здании у которого мы остановились раньше когда-то был огромный магазин, но теперь здесь было пустынно. Субхадра указала мне на расстеленную на ступенях циновку и исчезла. В поисках её я покрутил головой по сторонам, женщина пропала бесследно. Усевшись на подстилку, я вытащил из кармана сигареты и зажигалку, положил перед собой и принялся созерцать то, что в течении трех долгих дней будет просто недоступно, условно недоступно. Все зависело от меня.
- Интересно, насколько меня хватит?
Солнце медленно скатывалась за крыши домов, когда я почувствовал, что рука уже сама тянется к сигаретам. Пришлось зажать её под коленным суставом. От долгой неподвижности все тело затекло и теперь невыносимо болело. Хотелось есть и пить, но условие на то и условие чтобы его выполнять. Было время, когда я сам придумывал условия для других, теперь другие придумывают их для меня. Символ жизни покоился в равновесии и поэтому, сейчас я был способен на многое.
Вечером второго дня пришла Субхадра и принесла еду, но я отказался.
- Упрямый! - с легкой улыбкой произнесла она пригладив ладонью мои взлохмаченные волосы.
- Завтра я тебе скажу, где найти то, что ты ищешь!
- Надеюсь! - на этой лирической ноте мы попрощались.
Ночь медленно опустила свое мрачное покрывало на заброшенный город. В высоком небе загорелись тысячи звезд. Весенняя зябкость проникала в каждую клеточку неподвижного тела. Эта ночь была немного теплее, чем предыдущая. Я смотрел то на небо, то на объятый непроглядной черной пеленой город. В шумящих, многочисленных городах такого мрака не увидишь, там скорее сумрак щедро разбавленный уличными фонарями, жилыми многоэтажками и бесчисленными автомобилями, колесящими во всех направлениях.
Наблюдая за медленно плывущей по небу полной луной я незаметно для себя уснул. Мне приснилось бескрайнее синее море к которому я шел по полю. Высокая зеленая трава плавными волнами колыхалась под порывами ветра. Море было спокойно. Шум прибоя равномерно перемешивался с шорохом травы и звучал божественной музыкой. Надо мной кружила синяя птица, но внезапно она пропала. Взамен улетевшему счастью пришел плеск воды.
Бултых!
И тут я почувствовал запах табачного дыма. Кто-то курил совсем недалеко от меня. Вдыхая полной грудью соленый ветер и впитывая частички дыма я направился на его источник.
Это была Анжела. Стоя по пояс в морской воде она курила, немного насмешливо посматривая в мою сторону. От неожиданности я остановился. Одна долгая мысль, граничащая с желанием толкала вперед, к ней, но даже во сне я сопротивлялся этому. Кажущаяся простота всегда обманчива.
- Подойди ко мне! - приказывали её глаза, а может я неверно трактовал сам для себя смысл этого взгляда. - Подойди и все будет хорошо! Как раньше! Мне плохо без тебя!
Вот только я не припоминал ничего, что могло бы заставить меня сделать то о чем она просит. В реале я бы согласился, но только не во сне. Сон - это только мое достояние и делаю в нем то, что считаю нужным, ведь это мой сон.
- Её еще тут не хватало! - и развернувшись пошел в противоположную сторону покидая пределы сновидения. - А, может она и есть синяя птица? Может быть! Жаль, что у неё для меня ничего нет, хотя можно было вырвать перо! На память! Да ладно, как нибудь в другой раз!
Сон ушел бесследно, оставив вместо себя жестокий озноб, который заставлял тело безудержно дрожать от холода. Под дробный стук зубов я свернулся в клубок и попытался согреться, но все было напрасно.
На востоке начало розоветь небо, начинался третий день выполнения поставленных условий. На целлофановой обертке, укрывающей под собой сигареты, собрались капельки росы. Судя по всему, день должен быть жарким и провести его мне предстояло на самом солнцепеке. Никотиновый голод переворачивал все внутри меня, дрожащие руки снова тянулись к пачке, но я снова и снова приказывал себе не делать этого. Что-то внутри скулило и жаловалось. Стальная плеть воли, загоняла эту скулящую тварь туда, откуда она без спросу выбралась. В самые темные закоулки души, где есть место абсолютно всему. Туда где ютится страх, малодушие, подлость, низость и другие совершенно неприятные вещи. Я не лишен всех этих талантов.
В борьбе с самим собой пришлось провести еще один день, тварь все чаще и чаще выбиралась из своей норы. Все убедительнее жаловалась на невыносимые условия. Чувствуя, что скоро сломаюсь я начал думать об Анжеле. Волна злости смыла все, оставив дикое желание грызть зубами раскаленный мрамор ступеней. Тошнота противным, липким комом начала подниматься из желудка. Она выкручивала внутренности, выдавливая из них содержимое, которого не было. Сухой кашель проталкивал её вперед, но стиснутые до скрежета зубы гасили идущие изнутри позывы.
- Терпеть!
Полуденный зной вместе с жарким не по-весеннему солнцем неуклонно скатывались за тронутые разрушением крыши. Стало немного легче.
Странно, но как бы я не обижался на Анжелу в моей душе становилось немного теплее, когда приходилось вспоминать о ней. И тогда в дело вступал разум. Он приводил сотни неопровержимых фактов, в следствии которых я должен был желать избавиться от воспоминаний.
Многое было сделано за то долгое время, что мы пробовали быть рядом, но неизбежно или что-то, или кто-то вставал на нашем пути. Только вот эти кто-то и что-то были мы сами. Одинаковые по сути и совершенно разные в делах. Красивая игра, в которую мы играли со временем превратилась в долгую и жестокую войну.
Игра велась без правил, война тоже. Мы сами одновременно были и победителями и побежденными. Однажды, я сказал ей, что больше не могу играть в эту игру и признал себя побежденным. Тогда я ушел от неё в первый раз. Именно, тогда я понял, насколько велик мир, которого не замечал прежде. В своих отношениях с Анжелой я дошел до того, что совершенно перестал видеть происходящее вокруг. Мои мысли были только о ней, мой взгляд всегда видел только её. Она знала это, знала, что является центром моей вселенной.
Тогда, пребывая в совершенно растрепанном состоянии духа, я разрушил все, что попалось под руку и ушел. Затем, спустя немного времени отбелив собственные мысли и слова, сказал:
Там звон стекла, расколотая рюмка
Последний акт и полный бенефис
Окончена игра, ломайте свои стулья
Забудьте все и устремляйтесь вниз.
Туда, где снег идет патронов не считая,
Туда, где смерть и одинокий лес,
Где окна ждут, где календарь не тает
Туда, где доброта добрей, чем здесь.
Солнце скрылось, последние лучики прощально бороздили необъятные просторы неба. Где-то хрипло каркнула ворона. Весенние сумерки быстро надвигались на брошенный город. Плавно скользя, занимала свое место полная, вся в темных пятнах, чуть красноватая луна. Кришнаиты затихли, лишь вопли ночного зверья изредка нарушали шелест едва распустившихся клейких листьев. В нежном свете ночного светила закипала совершенно иная жизнь. Мир раскрашивался шорохами и тихим присутствием вездесущей природы.
Я смотрел на плавные длинно-черные тени деревьев исполняющих понятный только им шаманский танец. Мутные стекла покинутых квартир отражали светящиеся точки звезд. Внутри меня было совершенно спокойно и умиротворенно. Абсолютный космос. Чернильная мгла, пронизанная синими ветвями гибких линий окутывала сознание со всех сторон и открывала тайны. Уже не слыша и не видя ничего, я почувствовал, что рядом со мной кто-то есть. Открыть глаза мне так и не удалось.
Тихий чувственный голос разговаривал со мной, точнее сказать, с частью меня. Шепот, несущий смысл плавно переливался из своего источника в мое содержимое. Рационального объяснения приходящему из вне откровению я не находил, но и что это за откровение понять так же не мог. Да и задаваться вопросами теперь не было никакого желания.
Утренний холод снова разбудил меня. Отсыревшая пачка сигарет раскисла и потеряв форму стала похожа на сидящую в засаде сине-белое земноводное. Пришлось выбросить и достать из кармана целую, нераспечатанную пачку. Заслышав звук легких шагов я обернулся. Ярким оранжевым пятном ко мне приближалась Субхадра.
- Сиди! - сказала она усаживаясь на циновку рядом и хитро улыбнувшись добавила - Ты ходил! Во сне!
- Выходит, все было зря! - пришлось невольно ужаснуться.
- Нет, это совершенно не касается нашего дела! Свою часть ты выполнил, и теперь настала пора рассказать тебе о барханах пророческого небытия!
- Я не совсем понимаю о чем вы!
- Все дело в том, что на свете есть множество различных пустынь, но среди них существует одна особенная пустыня, в которой ветер наметает необычные барханы! Они состоят из тончайшей голубой пыли! Эта пыль одновременно легка, что можно унести с собою целый бархан и тяжела настолько, что невозможно поднять мельчайшую крупинку! - Субхадра замолчала и вдруг попросила - Дай мне сигарету!
Зная, что кришнаиты избегают табакокурения, я был очень удивлен, но её просьбу выполнил, протянув ей прикуренную сигарету. Она сделала глубокую затяжку и медленно выпустив дым в светлеющее на востоке небо, тихо сказала:
- Не удивляйся, я не всегда была Субхадрой, когда-то у меня было совершенно другое имя и другая жизнь, а потом я, как и ты решила все изменить, забыть, переделать заново! Но, слишком много всевозможных "но"! Я была в этой пустыне, на этих синих барханах, но я не смогла вынести оттуда ничего! Я оказалась слаба и не готова к тому, что пыль могла мне предложить, она оказалась для меня слишком тяжелой! Ты идешь по этому же пути! Пути, у которого нет конца! Я видела, как ты боролся с собой и поэтому, помогу тебе попасть в эту пустыню! У каждого из нас своя судьба и мы не в силах изменить предначертанного! Пусть идет все так как должно идти! В конечном итоге, это ведь не случай привел тебя в наш город!
Пепел ровным столбиком упал на влажный мрамор. Она закрыла глаза и начала говорить. Когда истлевшая сигарета своим огоньком приблизилась к её пальцам, Субхадра даже не почувствовала этого. Она была в своем прошлом, красивом и безобразном одновременно. Я осторожно вытащил из её крепко сжатых пальцев окурок, она и этого не почувствовала. Но вот рассказ её подошел к завершению, ни одного события или имени не отложилось в моей памяти. Будто и не слышал я ничего, лишь что-то мистическо-колдовское оставило свой отпечаток, наложив на весь рассказ легкую ауру некой сказочности.
Субхадра открыла глаза и достав из многочисленных складок одежды маленькую серебряную шкатулку с выгравированным на крышке Сфинксом, протянула мне:
- Пусть это поможет тебе! Ты ведь когда-то умел летать! И, перестань курить, через каждые шесть минут!
Барханы пророческого небытия.
Ослепительно-желтый песок под равномерно плавящим землю солнцем уходил в зыбкую, дрожащую от зноя даль. Цепочка моих следов медленно уходила под песок давая понять, что обратного пути просто не существует.
О том, как попал в пустыню не помню ничего кроме сияющей тьмы. Мягкая и шелковистая на ощупь она поглощала свет, звуки и сияла. Аккуратно, не раздражая глаз. Я летел по извилистым тоннелям, бился о мягкие углы на поворотах, а потом очнулся наполовину засыпанный песком. В руке моей была коробочка, та самая, со Сфинксом.
Здесь солнце не пряталось за горизонт, оно всегда было в зените освещая дорогу тем кто брел в поисках небытия. Судя потому, что за весьма продолжительное время я никого не встретил, подобных желающих было совсем немного и я знал почему. Большинство из них выбрали смерть, я раньше тоже был сторонником смерти, как способа поиска. Но, потом понял, что она ничего не сможет объяснить и поэтому выбрал другой путь.
Время, когда хотелось выть от тоски ушло. Вообще все ушло, не оставив ничего взамен. Осталась лишь пустота в которой и было спасение, но память систематически старалась избавиться от свободных пространств. Она сливала в пустую душу тот отстой, что копился долгие годы. Особенно памяти нравилось восстанавливать не совсем приятные моменты из той эпохи, что я провел рядом с Анжелой. Слова со скрытым в них смысловым намеком, многозначные действия. Разум издевался над сердцем.
Песок хрустел на зубах, резал опухшие глаза, никотин жуткой горечью разлился в желудке и лип к языку, дым колючими кусочками застревал в горле, заставляя его надрывно-простуженно болеть. Купание в ледяной воде не прошло бесследно. Я жутко простудился. Слезы в три ручья бежали из глаз, насморк прочно заложил нос. В легких при каждом вдохе-выдохе что-то хрипело и хлюпало. Солнце старалось во всю, выжаривая из меня болезнь, выгоняя её из моего тела обильно капающим на песок потом.
- Как обычно!
После того как я ушел от неё в первый раз, Анжела дождалась удобного случая и когда я снова поверил ей, заперла в личном музее. И объявив меня своим лучшим экспонатом, позабыла о существовании той комнаты, в которую поместила эту странную вещь. Выставила охрану в лице собственного обаяния, незаменимого очарования, жестких рамок и единственности. Будучи вещью самой в себе я понял, что обо мне забыли и снова пришлось бежать. Не уходить, а бежать. Быстро, как жертва или как охотник, который сам стал добычей.
Шаг, еще шаг. Силы уходят в этот проклятый песок, не оставляя шансов выжить, но все уже не важно. Сколько людей сгинуло в этой пустыне? Запинавшись обо что-то я упал лицом в песок, поднялся, прочистил от него глаза и рот. Посмотрел по сторонам и увидел то, через что споткнулся. Обыкновенная человеческая рука, вырванная из самого плеча еще кровоточила. Неподалеку валялась вторая, чуть дальше третья и четвертая. Я собрал их все вместе и выяснил для себя, что они принадлежат двум совершенно разным людям. Судя по угловатости линий, повышенной волосатости и массивности торчащих костей, руки были мужские.
Немного поразмыслив, что делать дальше, я принял решение и вырыл одной из них в податливом песке небольшую могилку, похоронив в ней оторванно-потерянные конечности. Нужно было идти дальше.
Миражи. Сколько раз приходится обманывать самого себя, выдавать желаемое за действительность, а потом вместо долгожданной, несущей жизнь влаги глотать сухую пыль. Миражи, которые порождает усталое сознание, еще можно рассмотреть и понять, но те, что порождены воспаленным разумом, гораздо сложнее и непонятнее. Осознание того, что все не так как есть приходит спустя довольно продолжительное время. Когда все внутри забито сухой шелухой и пылью, когда весь этот мусор некуда больше заталкивать, а кто-то внутри твердит:
- Еще! Еще! Еще!
Давясь и отплевываясь, до рвотных позывов. Приходит спасительная тошнота, она очищает даже разум и тогда, невыносимый груз понимания содеянного опускается на плечи. Вгоняет тело в бетонные поверхности, заставив замереть в бездействии. Лучше наглотаться песка, перепутав его с водой, чем чего-то более нематериального.
- Знаешь, бог никогда не дает ноши больше той, чем человек может нести и поэтому все получают соответственно своей судьбе! Судьба у тебя такая! - сказала мне как-то раз Анжела.
- По росту потолок и по совести вина?
- Типа того!
Я долго молчал, одна непрерывная мысль кружилась в сознании, разрабатывая множество бесчисленных вариаций вопросов-ответов. Обретая очертания вопросительного знака, она сформировалась:
- Суровая и непонятная Любовь начинает давать ответы на многочисленные вопросы?
Теперь тишина воцарилась на стороне Анжелы. Мы находились друг от друга на расстоянии удара, любой из нас мог нанести этот удар, который был бы последним. Потянулись долгие минуты ожидания, но она предпочла промолчать, оставляя за собой последнее слово. Она часто так делала.
Стол под огромным зонтом, спасающим от палящего солнца, два стула и холодильник. Все это немного утопает в песке и похоже на мираж обыкновенный.
- Ладно! - успокаиваю сам себя - Пить ничего не буду, но в тени посижу! Хоть иллюзорно отрекусь от солнцепека!
Пластмассовый стул под весом моего тела еще больше ушел в песок. Я положил на стол руки и опустил на них голову. Я отдыхал, чувствуя кожей, как от холодильника идет невероятно блаженная прохлада. Воображение рисовало красочные картины того, что могло быть в холодильнике.
Бутылки с минеральной водой.
- Нет, с прохладным пивом!
Мороженное.
- Сказка!
Огромный, холодный полосатый арбуз.
- Ау-у-у!
Кубики льда.
- Много!
Фруктовые соки и нектары.
- Высшая мера! Но, все равно не полезу!
- Приветик! - раздался надо мной женский голос и на стол, перед моими глазами, опустились, стукнувшись друг о друга, две стеклянные кружки - Пиво будешь? Прохладное, не холодное!
- Мираж! Это игра усталого сознания! - сказал я сам себе и зажмурил глаза.
- Не бойся, тебя не глючит! - успокоил голос - Все на самом деле!
Я поднял голову и увидел немного пышноватую, веселую барышню. Она улыбалась, довольная собственным настроением.
- Пиво будешь?
- Да!
С небольшим усилием барышня открыла заметенную песком дверцу холодильника и вытащила оттуда полутора литровую бутылку пива, которая тут же покрылась влажной испариной, скользящей вниз и оставляющей мокрые дорожки. Девушка открутила пробку, пиво зашипело.
Плюх! Плюх! Плюх!
Белоснежная пена поднялась и медленно принялась оседать. Крошечные пузырьки лопались подбрасывая вверх мельчайшие капельки влаги.
- Если, глюк, то качественный! - подумал я и взяв кружку, тут же осушил её до дна. - Хорошо!
- Еще?
- Да! А, ты?
- Не бойся, холодильник под завязку забит! - барышня снова наполнила мою кружку. - Слушай, а что если Анжеле, предложить подежурить здесь какое-то время?
- Что? - не понял я.
- Как ты думаешь, она согласится?
- С чем?
- Да, она всегда была девушкой с характером!
- Кто?
- Ну, Анжела! Ты разве её не знаешь?
- Знаю, но как-то не хочется!
- Кого?
- Знать!
На этом наш разговор иссяк, потом мы долго молчали и пили пиво.
Я согласно кивнул головой. Легкий алкогольный дурман расслабил натруженные долгой дорогой мышцы. Идти вообще никуда не хотелось. Один только взгляд из тени зонта на ослепительно белую поверхность раскаленного песка, сообщал о том, как там жарко.