Жумагулов Ербол :
другие произведения.
Окликая Ангела
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Комментарии: 5, последний от 12/11/2011.
© Copyright
Жумагулов Ербол
(
genius-er@mail.ru
)
Размещен: 12/02/2002, изменен: 31/08/2003. 35k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Поэзия
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
Воздержусь...
Я не чувствую, где ты... наверное, здесь... начать
разговор не в силах, прошу лишь тссс... не шептаться -
верь, любимая, если помедленнее молчать,
полагаю, что будет возможность поцеловаться.
Я не чувствую, где ты... наверное, возле... миг
озабочен ненужной, но вряд ли случайной фразой.
Только это не фраза - потрясший пространство крик,
повторяемый стенами. Оба раскрытых глаза
все не чувствуют, где ты... наверное, где-то... ты,
вероятно, не знаешь, зачем и откуда явлен
силуэт человека, который твои черты
в перегревшемся кубе не может сыскать, и явно,
нет, не чувствует, где ты... наверное, рядом... он -
это больше пейзаж, чем деталь натюрморта. Помнишь,
я всегда говорил, что король, потерявший трон,
все равно есть король, но которому Бог не в помощь?
Так вот знай: я был прав... я не чувствую, где ты... быть
может, есть еще в мире, а, впрочем, не слишком важно...
Ибо самое главное в том, что меня знобить
ни за что не устанет, и больше ладоням влажным
не почувствовать, где ты... возможно, поблизости... ад
страшен смертным не карой со смятых страниц Корана,
а прощанием с жизнью, и горечью, что назад
западающих клавиш юродивого органа
никогда не вернуть... я не чувствую, где ты... мысль
устремляется к области памяти черно-белой,
на экране которой зима, и конечно, мы с
отвратительной серостью взглядов. Всей болью тела
я не чувствую, где ты... не чувствую, где ты...я
замечаю, как время, не знающее пощады,
между нами выводит немое тире... хотя,
я могу ошибаться. Ужели моя отрада -
сторожить пустоту, и не чувствовать, где ты... век
обрастает секундами, легкие дышат грустью.
За окном чьи-то ноги, спеша, уплотняют снег,
и прислушиваясь к учащающемуся хрусту
я не чувствую губ... тех, назвавшихся вдруг тобой,
в духоте кабинета, где имя уже навечно
сохранило свой слепок. Вымаливая покой,
в неприличный осенний час я пытаюсь лечь, но
ни черта не выходит. Не чувствуя, где ты, мир
незаметно тускнеет, но я на смертельном фоне,
даже если мне скажут, что лопнули струны лир,
напоследок исполню одну из своих симфоний.
*****
Я ревную любимую к зеркалу в ее ванной,
опрозраченных штор не хватает, чтоб скрыть ненужный
разошедшийся ливень, привычный скорей не нам, но
облупившимся стенам, залысинам междулужий,
парашютам зонтов, их намокшей структуре кружев,
и всему остальному. На мягкой груди дивана
я ревную любимую к мылу в ее руках,
к полотенцу отцветшему, к шелку дезабилье,
к нистекающим каплям, к воздуху, что запах
ее вкусом в выстиранном белье,
к мутным шарикам дареного колье,
и всему, что в ее удваивается глазах...
Я ревную любимую к пестрому одеялу,
за возможность укрыть ее, чувствовать ее телом,
застревать между ног, вздрагивающих и усталых
от прошедшей зимы. Ревность, возможно, в целом,
неоправданна, но, тем не менее, оробело,
поперхнувшись пространством, в простуженном кубе зала,
Я ревную любимую... Любимая, наша лента
лишена эпилога... любимая, нынче нас
перепутали с нами, с полотнами кватроченто,
с переливами нежных красок в словце "экстаз"...
Проще - нас отменили...дышать бы тобой сейчас...,
но меня недостаточно, чтобы считаться чем-то...
*****
Грань между "очень" и "слишком" не на волос, но почти.
Мысли плетутся в орнамент, и скоро начнет светать;
всюду лишь мятые письма с постскриптумами "прочти",
так и не высланных адресом - некому высылать.
Мутной морфиновой горечью - шлангами голубых
вздутых вен - циркулирует выцветшая тоска.
Хочется спать, затерявшись в рассеяности простых,
ненавязчивых снов, в чьих беспамятствах неблизка
твердость тщеты, но, позволив сегодня себе не спать,
я наблюдаю горбатый восход в густоте цветов,
чтоб быть уверенным в том, что уже не смогу не встать,
и не плестись за тобой многоточиями следов...
*****
...время почти вплотную подходит к ночи,
слышно, как в дальней комнате сыплется штукатурка,
извлекая из тишины то шорох, то нечто очень,
напоминающее его; бронзовая шкатулка
тяжелит антресоль, на которой помимо оной -
пустота, точно в летнем истертом небе;
я лежу на диване эдаким эмбрионом,
наблюдая, как сумерки жадно глотают мебель,
исцарапанную случившимся "до". По мере
удаления стрелки в неясную область "завтра",
засыпает пространство. В привычной своей манере,
замечаю, как всюду - во всех четырех - ландшафты
наливаются мрака густеющей тушью. Нас,
уверяю, не существует на тех частотах
бытия, где черт знает сколько счастливых глаз
заменили остывшее солнце. От позолоты
твоих мягких ладоней останется "ах". Тяни
каждый луч на себя - выплескиваемого Всевышним
не хватает на всех - кто-то должен лежать в тени,
и не бойся казаться богиней: тебя не слышно...
(Алматы, зима - 01.02 - 2001 )
*****
Я простыл. Ты - в Германии. Снова не до письма:
стыдно ровно настолько, насколько неровен снег.
Эпидемия гриппа. Безденежье. И зима,
подмененная тем, чем за дверью продолжен век.
Ощущение сырости: в горле, в носу, в себе,
исключает улыбку, беззубость сопливых кровель
намекает на март, и сорвись я на Кок-тюбе,
наблюдал бы за городом, стоя с домами вровень.
Отдаление не убивает в деталях ценность,
потому, как, само по себе, отдаление суть деталь
сумасшедшего утра, привычно густая таль -
отдаление от зимы. Помни, несовершенность
наших дней не в отсутствии перемен,
а в неясности их. Пустота по - поверь - большому
счету - излишество: воздуха, эха, стен,
жестов, слов, и т.п. Редко, когда такому
человеку, как я, удается поймать удачу,
стать счастливцем, согреться ладонью Ники,
впрочем, важно ли это - езжай я вчера на дачу,
то сморкаться бы мне с веранды на куст клубники,
но до дачи - полдня. Пью шестую бутылку пива,
ем, не морщась, лимон, измеряю температуру
батареи, стекла, подоконника, рамы, стула,
пары кресел, дивана, и фото, где ты красива.
Скоро лето. Я болен. Я жду тебя этим летом -
в одаренности всем без разбору дарить тепло
проку нет - и со взглядом анахорета
никого не тревожу. Язык, нисскользящий по
вертикали любимой, уверен, что лишь дыра
обладает взаимностью, той, что порой без слов
объясняется стоном. Простынь я позавчера,
то сегодня, пожалуй, лежал бы почти здоров.
Не вини за спокойствие, лежа в сухой постели...
Равнодушие - тоже чувство, и вряд ли кто застрахован
от не-нежности и не-любви. Нынче под полночь снова
я признаюсь тебе в любви в душном плену борделя,
мысленно представляя, что август уже возник,
ты приехала, и, до корней перекрасив волос,
что-то шепчешь с немецким акцентом, лик
твой немного бледен, немного печален голос...
Но оранжевый свет даст мне знать, что на самом деле
это март, а не август. Шалава, одевшись живо,
хрипло скажет "до встречи", умри я на той неделе
под вечерним трамваем - нос бы не заложило...
*****
Ночь не ведает большей опасности, чем рассвет
и горбатая линия. Сну уже не прийти,
и поэтому, видимо, проще ответить "нет"
на отцовское "спи" в пол-шестого без десяти.
Пройденное - ничто, но, уверен, ты не права,
размышляя о том, что несказанные слова
так и будут несказанными, что гобой
отыграл уже марш похоронный, и наш с тобой
век недолог, и пробовать вздохами объяснить,
что же, собственно, так подтолкнуло больную нить
на потерю надежды на вечность - тщета и вздор...
К сожаленью последний пронзительный разговор
я запомню... вернее, уже... только в том ли суть?
Мы случились внезапно, и также уходим слепо,
но, хорошая, если немыслимо притянуть
чьи-то бледные губы, обычно целуют в небо...
(Алматы, весна - 31.05 - 2001)
****
Под шевелюрами дерев
стою, растроганный, печальный,
не двигаясь, оцепенев
от их ладоней неслучайных.
Им, так красивым, на ветру
качаться, кичась кройкой платьев,
и отдрожав всю ночь, к утру
теплу распахивать объятья.
И город больше не встревожен -
оттрепетав едва, оттаяв ,
гортанной майскою октавой
он вновь скоропостижно ожил!
Весна, я вряд ли избегу
неверности моей сыновней -
простуженный чужой любовью,
свою, весна, не сберегу.
Но, полно! Ты смела всю грязь,
так взбудоражив юный город,
что оторопь берет, и дорог
тот день, в котором, не стыдясь,
твоей, весь в снах, просил руки,
и в пряной сутолоке улиц
забормотали и проснулись
рассеянные арыки!
Им, полоумным, невдомек
чему несдержанная стая,
в слепящих блестках отражаясь,
так рада, что, не помня ног,
крылами раздвигает свод!
Весна, верни мне мои лица,
чтоб скрыться от тоски, и от
возможности с тобой проститься!
(Алматы, весна - 07.05- 2001)
*****
...и с неба уронило темноту,
плюя в зрачки незрячестью. Чернила