|
|
||
ЭССЕ О БЕЗЫСХОДНОМ
Кажется, в настоящий момент ей больше всего на свете хочется одного. Взять меня за плечи, с силой развернуть к себе - чтобы я наконец-таки оторвал свой взгляд от каких-то невообразимых далей и посмотрел на нее. Я просто чувствую недовольство, исходящее от нее, и удивляюсь, почему же до сих пор не прозвучал этот извечный, разгневанно-недовольный вопрос: "Черт возьми, ты со мной разговариваешь или с тем деревом?!" Ну, или что-нибудь в том же духе.
Но ничего, терпит. Негодует про себя, смотрит на меня искоса, как на идиота, надеется все-таки поймать мой взгляд - хоть на мгновение - но молчит.
Может быть, в другой ситуации ее терпение закончилось бы уже давно. Быть может, она вообще предпочла бы не иметь дела с таким невразумительным собеседником, как я. Или даже отказалась бы существовать дальше до тех пор, пока меня не четвертуют или, на худой конец, экстрадируют куда-нибудь подальше, с глаз ее долой. Все может быть.
Но кроме нас с ней в этом мире, похоже, никого больше нет. Так что ей волей-неволей приходится терпеть меня таким, какой я есть - со всеми моими заходами и причудами, без всяких четвертований и экстрадиций. Просто слушать мой грубоватый, некрасивый голос, нарушающий окружающую тишину какими-то невероятными баснями и выдуманными историями. Все лучше, чем оставаться одной в этом, в принципе, дружелюбном, но очень уж одиноком мире.
Да, да, я вижу тебя. Боковым зрением вижу ореол твоих белоснежных кудрей, какой-то забавный и слегка неуместный, но в то же время невероятно очаровательный, нимб. Украдкой бросая на тебя взгляд, когда ты этого не видишь, я замечаю твой заостренный, горделиво вздернутый носик. Глаза у тебя голубые, а губы сложились в слегка недоуменную, но все же улыбку.
И мне кажется, весь этот новорожденный (или вовсе не рожденный) мир полон тобой. Я слышу твое дыхание. Слышу, как мягко всхлипывает пыль под твоими босыми ногами. Черт возьми, по-моему, в этом мире нет ничего более прекрасного, чем пара твоих острых коленок. А что, интересно, могло бы быть прекраснее?
Разве что вся совокупность твоего организма... тьфу ты, как пошло это звучит. Одним словом, ты прекрасна. Ага.
Так и идем. Когда она начинает говорить, я все-таки поворачиваю голову в ее сторону - ровно настолько, чтоб не показаться совсем уж непроходимым хамом - впрочем, жест скорее символический, потому что непроходимее дальше уже некуда. Мой взгляд скользит, не останавливаясь нигде дольше, чем на одно мгновение, избегая встречаться с ее взглядом - и такое положение вещей, кажется, злит ее еще больше.
Интересно, как все это выглядит со стороны? На кого я похож - на отчаянно стесняющегося недоумка или на высокомерного сноба, который слушает собеседника исключительно из вежливости, но ему настолько по фигу, что он даже не стесняется этого показывать?
Какая, в сущности, разница?
Она вдруг тихонько вскрикивает и останавливается. Недоуменно поводит плечами и морщит свой очаровательный носик.
- Кажется, я подцепила занозу, - говорит она, поднимая ногу в тщетной попытке разглядеть свою пятку.
Очередная уловка? Но ничего не поделаешь.
- Давай посмотрю, - говорю я и становлюсь на колени. Она некоторое время медлит, затем протягивает мне свою ногу. Я, отчаянно стремясь не встречаться с нею взглядом, беру в ладони ее маленькую, изящную, слегка припорошенную дорожной пылью ножку.
Это наслаждение. Больше всего мне бы хотелось сейчас прижаться к ней щекой, но подобной роскоши я себе никак не могу позволить. Меня словно пронизывают электрические разряды, но я - с великим трудом, надо сказать - беру себя в руки и начинаю осмотр внешней поверхности ее стопы.
Нет, это не было уловкой. Действительно заноза. Извлечь ее не составляет никакого труда, что я и делаю. С большой неохотой отпускаю ее ногу... и тут случается необратимое.
- Спасибо, - говорит она. И нежным, но властным движением вдруг обхватывает мою голову и поднимает ее так, что наши взгляды все же вынуждены встретиться.
Зря ты так, девочка. Вот теперь дороги назад уже не будет. Вот теперь тебе станет по-настоящему страшно.
В ее глазах можно утонуть. Их голубые бездны обещают столь многое, что от головокружения, кажется, можно и вовсе лишиться разума. В них мне чудятся неведомые дали, манящие просторы, шепот родника в весеннюю ночь и ласковый шелест листьев в тихий безоблачный день.
В моих глазах нет ничего.
В этом мире нет и никогда не было никаких зеркал. Но я точно знаю, что может увидеть неосторожный собеседник, который отважится в них заглянуть.
Мои глаза - две зияющих двери в пустоту. В их черной бездне таится страх - пустота, ярость и беспредельное одиночество. Даже черные глубины космоса не столь безмолвны. Даже разверзнувшаяся под вашими ногами пропасть не столь безысходна. Даже все арктические льды не заключают в себе такого холода.
И все это теперь твое, девочка. Навсегда.
Только что наша прогулка не казалась тебе чем-то из ряда вон выходящим. Словно уснуть в своей кровати, а очутиться - даже не проснуться, а именно очутиться - в каком-то другом непонятном мире, наедине с немного угрюмым, но дружелюбным в целом собеседником - это вполне нормально.
Но сейчас ты все вспомнила. И осознала тоже все - и даже чуть больше. И у существа, которое все это время шло рядом с тобой, попросту нет ничего общего с человеком. Даже не смотря на весь его человеческий облик. Несмотря на забавные истории, которые оно рассказывает.
В моих глазах нет и не может быть ничего человеческого.
Прости меня. Я обещал тебе выход - и я мог тебе его дать. И спасти тем самым себя самого. Но одно твое движение погубило нас обоих.
Скоро ты проснешься, девочка. Проснешься, и навсегда постараешься забыть свой странный и пугающий сон. Забыть мои глаза. Мой голос. Холодные, недолгие прикосновения моих рук.
Но ты никогда не сможешь избавиться от этой тягостной пустоты, в которую ты по незнанию заглянула. Она навсегда останется с тобой.
И я - я тоже всегда буду рядом. К сожалению.
Ты покинешь этот мир. Быть может, даже сможешь прожить свою нормальную, человеческую жизнь, почти не обращая внимания на ту частичку пустоты, что внезапно поселилась в твоем сердце.
А мне деваться некуда. Я навсегда останусь здесь. И у меня нет никакого выхода, кроме как любить тебя. Вечно. Без всякой надежды. Ведь красавицам и чудовищам не место в одном чертоге.
А в моих чертогах и вовсе нет места никому.
Прости. Но не прощай - мы теперь всегда будем неразлучны.
Вы все теперь здесь. В моем сердце. В центре этой холодной, вязкой пустоты, в которой вы отчаянно барахтаетесь, но не можете вырваться из ее цепких ледяных объятий. И ваши попытки так же безнадежны и безысходны, как моя любовь к Ней.
И если вам когда-нибудь приснится, что вы идете по какой-то дороге с незнакомцем, упорно избегающим встречаться с вами взглядом - лучше не смотрите ему в глаза. Кто знает, что вы в них увидите.
ЭССЕ О СЛУЧАЙНОМ
Здесь нужно быть предельно осторожным, точно канатоходцу, балансирующему над пропастью на узкой нити. Малейшее неверное движение - не вовремя оброненное слово, необдуманный шаг, не к месту выпитая бутылка пива, неправильный взгляд - может разрушить эту с таким трудом достигнутую гармонию. И тогда все полетит в тартары, к едрене фене, к черту на кулички - и хрен знает вообще, что же получится. Но ничего хорошего - это я вам со всей ответственностью заявляю.
Знаете, как это бывает. Можно забыть выставить будильник - и пропустить самую важную встречу в вашей жизни. Или опоздать на самолет, который обречен рухнуть в синеватую бездну Индийского океана. Хрен угадаешь. Ну а выстраивать шаг за шагом трепетные воздушные крепости из ничего - из миражей, из фикций сознания, из случайных обрывков мыслей - это и вовсе ни в какие ворота не лезет. Тут чуть чего не так - икнешь, к примеру, в самый неподходящий момент или пернуть, пардоньте, внезапно приспичит - и все, приехали. Все придется начинать сначала.
Между прочим, очень многие вещи в мире строятся по этой же схеме. С другой стороны, некоторые предпочитают попроще - рванул пивка, или водочки там, колесиками закинулся - и понеслась по кочкам метла, начался в стране асар. Это называется "импровизацией". А потом вселенную наполняют миры, подобные нашему - черт знает что на чем сидит да еще и сверху херней какой-то погоняет. Вот вам и вся "импровизация"... впрочем, не знаю. Может, у кого и что путное выходит. Ну а как ваши коллеги по работе на это посмотрят? Которым, в смысле, перегар ваш нюхать? Вот так сидишь ты с опухшей рожей и красными глазами, из-под пальцев твоих выходит нечто новое - может, даже, вполне прекрасное - да только сидящим рядом большим прибором класть на вашу творческую сущность, ибо руки у вас немыты, зубы нечищены, а из глаз разве что искры не сыплются, да и то по причине рассеянности неимоверной. Ну-ну.
Нет уж, я лучше по старинке. Точно, мерно выверяя каждое движение... впрочем, тут главное обмануть в первую очередь себя. Объяснить своей неугомонной сущности невероятную значимость момента, чтобы на всякие посторонние пустяки не отвлекалась да взглядами по сторонам не расшвыривалась. А то, знаете ли, мало ли какие привлекательные картинки рядом могут быть. Заглядишься - и плакало все твое творение... впрочем, картинки порой бывают настолько прелестные, что шло бы оно в задницу, все это творчество. Не очень то и хотелось, знаете ли. Это где-нибудь на Олимпе все просто - никакая Гера не вздумает коленками своими сверкать или задницу оголять, пока Зевс громы и молнии мечет. Так, знаете ли, всем спокойнее. И Гере, и Зевсу, и какому-нибудь Васе Демиурговичу, который за всем этим безобразием в замочную скважину наблюдает. А у нас, знаете ли, с этим полный бардак. Сосредоточишься тут на создании миров, когда рядом пульку расписывают, а тебе тоже хочется - но нельзя, ты занят - миры, бля, конструируешь. А штатной богине из пятого отдела вдруг приспичило на работу явиться в такой ю... тунике, простите, что ни встать ни сесть. Ну чисто как в рекламе чупа-чупса. И что прикажете делать?
Вот и выходит потом, что попало. Даже шефу на проверку не понесешь - стыдно. Скажет опять - Ну ты, блин, демиург фигов, какую херню опять наворотил, тудыть тебя под правую коленку.
И ведь самое страшное, что ему меня хоть под правую, хоть под левую коленку, хоть и вовсе между пальцами на ногах тудыть - как с добрым утром. Тудытнет - и глазом не моргнет. Такой вот он, нелегкий труд демиурга на пол-ставки.
Ну и черт с ним. Все равно всегда все получается далеко не так, как ты планируешь.
ЭССЕ О НЕВОЗМОЖНОМ
Темно-то как.
- Тик-так, тик-так, - слышится из дальнего угла комнаты. С настойчивостью болезненного идиота, пытающегося покорить Эверест, мои стенные часы разрывают густую тишину ночной комнаты.
Запустить бы в них чем-нибудь, да только все равно ведь не попаду. Да и нет никакого желания шариться в темноте в поисках наиболее адекватного поставленной задаче предмета. Остается только терпеть.
Внутри и снаружи меня - тишина, которую не нарушает ничто, кроме этих дурацких часов. И мне кажется, что я слышу как бьется в мое окно шальной осенний ветер. Как плачет во сне соседский ребенок. Как истеричной птицей бьется сердце о грудную клетку - словно стремится вырваться из ограниченности своего сосуда, в котором обречено жить навеки.
Мне страшно, потому что все мои мечты - пыль.
Все, к чему я прикасаюсь руками, оборачивается ложью.
Мой мир построен из нелепых обрывков слов и грез, сшитых друг с другом как бог на душу положит - прекрасное и безобразное, отталкивающее и притягательное, мечты о славе и воспоминания о позоре - все в одном флаконе, в едином коктейле - несбыточном, гадком и противном на вкус.
В жопу все.
Пальцы дрожат.
За окном беснуется ночь. Злая, бессердечная, бессовестная майская ночь, которой нет никакого дела до страждущих и заблудившихся в пути, которая с одинаковым упоением выпьет силы из любого, кто попадется ей под руки - будь-то страдающий старческим маразмом Иван Никифорович Кац, нашедший свой приют в легкой дреме на самом краю Армагеддона или беспечный в своей наивности младенец. Ночь не выбирает свои жертвы, вожделенно пожирая всякого, до кого сможет дотянуться.
Мне она не страшна - я и сам способен пожрать что угодно, включая саму эту ночь вместе со всеми зловещими ее обитателями. Я способен убить, изгадить, опошлить даже самое прекрасное, что попадет ко мне в руки.
Я, наверное, никчемный Бог. Простите меня.
Как бы я хотел, чтобы ты была здесь... но, черт возьми, тебя нет. Ты даже не в тысячах километров - тебя вообще никогда не было - нигде, ни в одном из существующих миров. Я мог бы придумать тебя - но я боюсь. Все по той же причине - все, к чему я прикасаюсь, рано или поздно становится грязью.
И вместо прекрасного создания на утро и получу в подарок гарпию, от которой буду бежать, сломя голову и теряя башмаки.
Кроме того, я сыт по горло своими собственными проекциями и отражениями.
Даже часы - и те не желают заткнуться.
Слушай.
Разбуди меня и верни мне жизнь, которую ты у меня украла.
Ибо зачем я тогда затеял все это?
Зачем мне нужно было расставлять эти бесчисленные ловушки, если я не надеялся, что тебя когда-нибудь привлечет их зов?
Да только все равно, ловец из меня никудышный. И еще - птица, однажды лишенная возможности летать, уже никогда не встретит неба. Даже если воспарит в него вновь. Однажды утратив небо, его уже нельзя вернуть назад.
Я ненавижу принуждение. Свобода для меня - высшая ценность.
Пожалуйста.
Верни мне небо, которого у меня никогда не было.
Которое ты отняла у меня самим фактом своего не-существования.
Разбуди меня.
И спаси.
Если ты можешь.
ЭССЕ ЧЕТВЕРТОЕ, НЕЗАПЛАНИРОВАННОЕ
ЭССЕ О СОВЕРШЕННОМ
Аккуратным, экономным движением я сплевываю на грязный лед кровавое месиво воспоминаний и продолжаю свой путь.
Реальность извивается под моими ногами подобно змее, подобно окончательно спятившей и потому обретшей самостоятельную жизнь петле Мебиуса.
Но плевать я сегодня хотел на реальность.
Я просто иду.
Туда, где кончается рассвет. К хрустальным горизонтам всех миров, к потаенным слоям всех сознаний и измерений, к яростному, бушующему свету неведомого.
Туда, где дороги уже не имеют никакого значения.
Я брежу наяву - но я знаю, знаю. Только там, где кончается реальность, начинается свобода.
Время открывать клетки и выпускать всех птиц наружу.
Время срывать запоры и взрывать мосты.
Я - ничто. И кроме меня в этом мире ничего нет.
А жаль.
Потому что, говоря между нами, совершенство - это такая гадость.
Только никому об этом не говорите.
Хорошо?
Ну, а я, пожалуй, пойду. Куда я там собирался?
Ах, да. Сигареты же закончились. Привет, сансара.
|