Аннотация: Воспоминания о друге, дружбе и работе в Сибири.
Николаша.
Мы шли с моим товарищем по темной главной и единственной улице деревни под названием "Преображенка" в поисках хоть кого-нибудь, кто продаст нам бутылку самогона, поскольку, водку в таком захолустье, по нашему разумению, найти было невозможно. Передвигались мы в кромешной темноте: фонарные столбы вдоль дороги были, но лампочек в фонарях - не было. Да и в окнах редких домов, стоящих вдоль дороги, отсутствовали признаки жизни и электричества. Затемнение было, как во время Блэкаута, хотя слов таких, мы в те годы ещё не слышали и, естественно, не знали, что оно означает. Однако, желание выпить оказалось сильнее страха темноты и мы шли к своей цели, так как надеялись, что найдём в русском сибирском селенье отзывчивую сердобольную душу, способную решить нашу алкогольную проблему. Но надежда на положительный исход наших поисков таяла с каждой минутой и с каждым домом, пройденным мимо,от которых не пахло не только алкоголем, но и русским духом в этой, словно вымершей после девяти часов вечера, старинной сибирской деревни. И все-таки, около последнего дома, расположенного в конце улицы, мы заметили в темноте летающий в воздухе, на высоте человеческого роста, малюсенький огонёк: то затухающий, а через пару секунд - разгорающийся, словно раздуваемый невидимыми кузнечными мехами сказочных гномов. Ускорившись, быстрым шагом мы направились в сторону мерцающего огонька и через секунд двадцать, или тридцать, мы оказались рядом с древним стариком лет эдак, семидесяти-, семидесяти-пяти. Сегодня, когда я пишу это воспоминание из своей юности, мне глубоко за семьдесят, но древним стариком себя не считаю, да таковым, надеюсь, меня не считают и окружающие, знающие меня люди.
Дед, одиноко стоящий у покосившегося забора, огораживающего участок, на котором стоял сруб, его дом, не торопясь покуривал свою ароматную самокруточку и абсолютно не удивился нашему появлению из темноты. Сделав глубокую затяжку и пыхнув на нас дымком своей цигарки, он растягивая слово спросил: "Москвичи?". Мы действительно приехали в эту, забытую богом сибирскую деревушку, расположенную на окраине Ачинского района, Красноярского края, в составе студенческого строительного отряда, о чём, конечно же, все деревенские уже знали, а поэтому, мы не удивились вопросу деда. В нашем строительном отряде мы были самыми молодыми "студентами". Слово "студенты" я пишу в кавычках, так как в том, очень далеком 1974 году, я уже два года работал инженером после окончания авиационно-технологического института, а мой товарищ , незадолго до поездки, закончил медицинский институт и попал в отряд по моей протекции. Самому старому "студенту" нашего отряда было за пятьдесят и весь разношерстный отряд, численностью более сорока человек, состоящий из ученых, инженеров, конструкторов и рабочих, объединяло одно желание - заработать деньги во время очередного отпуска и приуроченных к нему отгулов за сдачу крови, работу в избирательных комиссиях, дежурствах в качестве дружинников и прочие переработки. Я мечтал об автомобиле и несколько лет подряд, обучаясь в институте, во время студенческих каникул, ездил в реальные стройотряды и заработанные деньги откладывал на осуществление своей мечты и, надо отметить, что к двадцати восьми годам я стал счастливым обладателем шестой модели "Жигулей". Шестой!!! В те годы - это, как сегодня "Мерседес" S класса, со всеми вытекающими возможностями для молодого человека, не чуждого всем соблазнам окружающего мира.
А вот мой товарищ впервые попал на стройку, так как вся его предыдущая жизнь состояла из тренировок и выступлений на всевозможных соревнованиях, после чего нужно было выглядеть и соответствовать своему чемпионскому статусу, поэтому и премии за чемпионство он тратил на шмотки и веселый, беззаботный образ жизни, который, по его представлению, не должен был прерываться никогда. Но как говорится, мы предполагаем, а Бог - располагает.... И одна незначительная спортивная травма может изменить полную прелестей и соблазнов налаженную жизнь. Когда я узнал от нашего командира Гриши Кулешова, который не первый год организовывал, так называемые, студенческие строительные отряды через Московский штаб студенческих строительных отрядов, а попросту - группу шабашников из сотрудников нашего предприятия, что отряду требуется работающий врач, то есть, строительный рабочий, а при необходимости - врач, я предложил кандидатуру своего товарища, Славы Николаева, которого я ласково, по-товарищески, называл "Николаша".
За несколько лет до этого, на студенческом вечере во втором медицинском, куда я пришёл со своим другом, студентом этого Вуза, по прозвищу "Пупок" и увидел молодого человека, одетого во всё импортное, что для того времени было необычно, стоящего в окружении стайки девушек, назойливо требующих внимания к себе. Не без зависти, я спросил у "Пупка": "Кто таков?", - взглядом показав на красавчика, окружённого девчонками. "Это Слава Николаев, студент лечфака и чемпион союза по боксу среди молодежи, а недавно, в Париже, он стал чемпионом Европы", - поведал мне "Пупок". В тот же самый момент чемпион, перехватив мой пристальный взгляд, расплылся в широкой улыбке и направился в нашу сторону. Подойдя ко мне, крепко обнял и воскликнул: "Привет, Мишка". Я просто офигел и, от растерянности, ничего не мог понять и произнести. "Ты что, меня не узнаёшь? Это же я, Славик. Славик Николаев!", - с радостью в голосе громко произнёс он. Рядом стоял " Пупок" и ещё больше опупел, чем я офигел, так как такого оборота никто из нас не ожидал. Я потихоньку начал перемещаться в своих воспоминаниях в не такое уж и далекое детство. И в памяти возник одиннадцатилетний веселый, шустрый пацан, который на летние каникулы приезжал из Прибалтики, где служил в авиационном полку его отец, к своим родственникам и многочисленным двоюродным братьям и сёстрам, проживающим в нашем посёлке Сетунь, на летние каникулы. Мы с ним часто играли в войнушку и в своих детских разговорах представляли кем мы будем и что будем делать, когда станем взрослыми. Он мечтал быть милиционером или, на худой конец, разведчиком, потому что их, как он считал, пускают в метро по удостоверению. Во-первых, это "зэконски" (по сегодняшнему, круто) и все будут завидовать, а во-вторых, не надо платить за билет. В последствии, после службы в армии врачом, его отправили на обучение в спец. школу и он стал контрразведчиком. И, дослужившись до звания полковника КГБ, наверное, иногда, ездил в общественном транспорте бесплатно, но это совсем другая, не менее интересная и поучительная история, о которой я когда-либо обязательно расскажу. И вот, мы стоим, вполне уже взрослые, молодые люди и мой товарищ из детства - чемпион Европы по боксу! Он рассказал мне вкратце о своей жизни и что в институт его приняли без конкурса, через спортивную кафедру. Я ему тоже рассказал о своей вполне благополучной жизни, полной друзей и всяких приключений. После этого вечера мы уже были неразлучны и общались с "Николашей" так часто, как позволяло время и обстоятельства.
Назвав свои имена деду, мы сказали, что хотели бы выпить и ищем кого-нибудь, кто продаст нам бутылку самогона, а лучше - две. Посмотрев на нас, дед, ухмыльнувшись, сделал ещё одну затяжечку и выдохнув ароматный дымок своей "козьей ножки", не торопясь произнёс: "Самогонку Вам здесь никто не продаст, местный участковый-сука переловил всех самогонщиков. Люди боятся варить." Ещё раз взглянув на нас и оценив своим пристальным, всепроникающим взглядом, дед произнёс: "Ну что с Вами, чертяки, делать?... Водку я продавать не буду, но с Вами - выпью. Айда за мной. Только, когда бабку мою увидите, чего бы она не молола языком, сидите и молчите". Мы переглянулись с "Николашей" и после этих слов готовы были увидеть Бабу-Ягу со всеми последствиями, вплоть до посадки на лопату и загрузки в печь. Правда с чемпионом Европы, обладающим нокаутирующим ударом "с левой", можно было не сильно волноваться и мы последовали за стариком. Мы вошли в сени его избы, а потом - в жилую часть дома. В комнате было чисто, прибрано и уютно, несмотря на минимальное количество мебели: самодельный стол, на который дед сразу водрузил прихваченную из сеней бутылку московской водки и приставленные к столу деревянные, старые, но, по сегодняшним моим представлениям, очень стильные лавки.
В "красном" углу висел целый иконостас из старинных, десятилетиями, а то и веками, намоленных икон. Ставни окон были закрыты, поэтому мы и не увидели света горящей лампочки, отражавшегося от простенького желтого, в цветочек, абажура. Ну и, естественно, в доме, на положенном месте, располагалась русская печка, около которой стояли ухват и хлебная лопата, на которой, по нашим представлениям, Баба-Яга должна была нас загружать в печь. Дед громогласно произнёс: "Бабка, встречай гостей!". Мы напряглись... Открылась ситцевая шторка, отделяющая спальную часть дома от, так называемой гостиной, и к нам вышла благообразная, чистенькая старушка, отнюдь не похожая на Бабу-Ягу, и мы, было уж, успокоились, но тут бабушка начала говорить. Такие слова, которые изрекала добренькая на вид бабушка, Баба-Яга, наверняка, постеснялась бы произносить. Самое приличное, что проворчала бабка было: "Вот, старый мудак, привёл в дом пьянь подзаборную, у которых на уме только нажраться". Как бабка догадалась?... Наверное, какое-то родство у неё всё-таки было с Бабой-Ягой... Дальше - бабка говорила такое, что Бабки-Ёжки всего света и всех континентов сгорели бы со стыда. При этом, она подавала на стол аппетитно выглядевшие всевозможные яства: холодную картошечку, посыпанную укропчиком, малосольные огурчики и квашеную капусту, сметану, домашнее сало и, конечно же, хлеб с хрустящей корочкой, испечённый в русской печи. Бабка носила еду и громко бормотала всякие гадости и скабрезности, адресованные нам и деду и наши щёки покрылись пунцовой краской от стыда, но в первую очередь - от предвкушения предстоящего "банкета". Мы, помня слова деда и глядя на него, молчали, словно немые, а он - тоже молчал и сиял всеми своими зубами, тремя штуками, радуясь убийственному впечатлению, произведённому на нас его супружницей. Бабка накрыла на стол и уселась на лавочку рядом с дедом, который разлил вожделенную жидкость в гранённые лафитники и, повернувшись к иконам, держа рюмку в левой, быстро троекратно перекрестился правой рукой, после чего произнеся: "Будем!", - моментально вылил содержимое лафитника в свою натренированную глотку. Мы последовали примеру лихого деда и тоже выпили содержимое своих рюмок, закусив маленькими хрустящими малосольными огурчиками, а благообразная бабушка, резко вылив в свой широко открытый рот водку из рюмки, на несколько секунд сморщилась и, взяв рукой из тарелки горсть квашенной капусты, положила ее в рот и начала ее пережевывать своими, периодически выпадающими вставными челюстями, которые, впрочем, она тут же засовывала обратно. Дед разлил ещё по одной. После повторно выпитого и вкусно закушенного, бабка начала свой допрос и, уже более добродушным тоном, спросила: "Ну, что, засранцы, говорите кто такие?". Мы повернулись в сторону деда и взглянули на него в надежде понять, можно ли говорить, или продолжать молчать. Лицо деда сильно порозовело от действия сорокоградусной и он, продолжая улыбаться своим почти беззубым ртом, кивнул нам головой, давая понять, что теперь отвечать на бабкины вопросы можно. Первым начал я и рассказал, что работаю инженером на заводе и приехал сюда на шабашку, чтобы заработать денег. Дед глядя на бабку продолжал улыбаться, всем своим видом показывая какие у него важные новые друзья из Москвы. Бабка выслушала меня с недоверием, так как в её представлении было, что инженер - это солидный человек, ну как у них, в автохозяйстве, Василий Кузьмич - крупный мужчина, который постоянно, даже на спецовке носил значок об окончании какого-то техникума, а тут перед ней сидит какой-то дрыщ - ни рожи, ни кожи и без значка, что прямо указывало на то, что я вру, как сивый мерин. Правда, бабка промолчала, но всей своей мимикой и жестами показала: мол, давай-давай, ври дальше.... "Ну, а ты кто таков?", - обратилась бабка к "Николаше", сверля его своими выцветшими бело-голубыми глазами. "Николаша", глядя на бабушку, заулыбался своей бельмондовской улыбкой и заторможенно, в результате действия алкоголя, начал рассказывать, что незадолго до поездки окончил Московский медицинский институт и скоро начнёт работать в одной из больниц Москвы. Бабка изменилась в лице и обращаясь к "Николаше" потребовала: "Божись!". "Николаша" простодушно произнёс: "Честное комсомольское!". Услышав эту клятву, добродушное выражение лица деда начало изменяться, на его скулах загуляли желваки и он протянул: "Так Вы - комса...". "Да."-произнесли мы с "Николашей" хором, не почувствовав под воздействием алкоголя подвоха в вопросе деда. Учуяв неладное, бабка грозно глядя на него, громогласно изрекла: "Замолкни, старый дурак! Кем же они могут быть?... Сейчас все - пионеры и комсомольцы". Бабка поверила комсомольской клятве "Николаши" и была обрадована, что перед ней сидел настоящий врач, да при том из Москвы, а это уже - не хрен собачий. Она очень ласково, глядя на московского врача, тонюсеньким голосом пропищала: "Сейчас ещё пузырёк принесу", и, выскочив на секунду в сени, тут же прибежала с ещё одной поллитровкой. Дед вновь благостно заулыбался всеми своими тремя зубами и, откупорив бутылку, стал разливать её содержимое по лафитникам. А добрая бабушка, ласково глядя на " Николашу", продолжала пищать: "Кушайте-кушайте, гости дорогие! Закуски - хоть жопой жуй." При этих словах, мы с "Николашей" переглянулись, улыбнулись, а потом - всей честной компанией смачно выпили ещё по одной, хорошенько закусив подкладываемой бабушкой картошечкой и салом. Продолжая разговор, бабка посетовала, что в их деревне последний раз врача видели лет эдак двадцать назад, а молодой фельдшер уволился и исчез три года назад, на следующий день после того, как прибыл в деревню по распределению. Дед тоже решил встрять в разговор и, разлив ещё по одной, решил углубиться в историю края. Положив свой подбородок на ладонь левой руки, поставленной на стол локтем, он осоловело заговорил: "Я в Ваши годы тоже был лихим парнем. Вот помню, как в девятнадцатом годе мы бились на Чулыме (река, протекающая вдоль деревни) с врагами, так вся река была два дня красной от крови."
Мы с "Николашей" представили себе бой нашей Красной армии с беляками и завороженно слушали рассказ деда, который, воодушевившись произведённым на нас впечатлением от своего былого геройства, далее, резко подняв правую руку вверх с зажатой в ней рюмкой и резко крутанув рукой, словно махнул казацкой шашкой, расплескав налитую в рюмку водку, прокричал: "Уж и порубали тогда мы эту Вашу красную сволочь!". От этих слов мы с "Николашей" чуть не подавились закуской - квашеной капустой. А старуха, подойдя к "Николаше", начала стучать кулаком по его спине, чтобы помочь врачу прокашляться, а на мой кашель даже не обратила никакого внимания: какой прок с бесполезного инженеришки даже без инженерного значка, да и со значком то - прок небольшой, по- видимому, рассуждала она. Другое дело врач... "А ну! Цыть! - осадила деда бабка - Почто сынков пугаешь?". Дед осекся и снова расплылся в своей беззубой добродушной улыбке, довольный своим геройским рассказом. Выпив на дорожку ещё по чуть-чуть, дед на крыльце облобызал своих новых дружков, то есть нас, а бабка - перекрестила и помахала рукой своим гостям, растворившимся через несколько секунд в темноте сибирской ночи.
Все последующие два месяца пребывания в Преображенке, по просьбе местного начальства, каждый вечер, после работы на стройке и ужина, мы осуществляли приём посетителей в фельдшерском пункте: "Николаша" в качестве врача, а я - медсестры или, точнее, медбрата. Наша слава медиков быстро распространилась и по соседним деревням. На приём шли деревенские, неся в качестве гонорара молоко, сметану, яйца и другие очень важные для наших молодых организмов продукты. Частенько, практически раз в неделю, захаживали на медосмотр и бабка с дедом, а мы их принимали как ВИП-персон и уделяли им особое внимание, от чего дед ходил гоголем и всем своим видом показывал односельчанам, что он захаживает не просто к врачам, а к своим близким друзьям. Николаша, не без моей скромной помощи, вылечил очень многих колхозников, некоторые из которых преподнесли нам перед отъездом, в подарок, несколько старинных икон и долго, после нашего отъезда, вспоминали молодого врача и инженера, а по совместительству - медика. Я сохранил подарок наших деревенских друзей и часто, глядя на иконы, вспоминаю то далёкое прекрасное время молодости, проведённое в Сибири.