На перроне Ленинградского вокзала собиралась группа известных ученых нашего НИИ , которые готовились отправиться на Всесоюзную конференцию прессовщиков. Как я попал в эту компанию мэтров? Да совершенно случайно, хотя, как показывает жизнь, ничего случайного не бывает, а существует вполне объяснимая закономерность.
Я был молодым специалистом, работавшим около двух лет после окончания института в цеховом технологическом бюро трубо-прессового цеха завода, при НИИ. На учёного в то время я, ну никак, не тянул, хотя уже сдал два экзамена из кандидатского минимума, готовился к сдаче спецпредмета и дальнейшей попытке написания кандидатской диссертации. Но всё-таки, учёный совет, не смотря на мою юность и незрелость, рекомендовал направить меня на эту конференцию и сделать доклад об изобретении, в котором я был одним из авторов, причём, самым молодым из них. Уже в том далеком, 1974 году, оно позволило получить значительный экономический эффект и до сих пор применяется на заводах отрасли... Я, в положенное время, прибыл к вагону, около которого собиралась группа специалистов нашего предприятия и робко стал в сторонке, не смея даже приблизиться к корифеям отечественной науки прессования легких сплавов, имена которых постоянно присутствовали во всех специальных научных журналах и на обложках книг, по которым мы, молодые специалисты, и постигали знания. Возглавлял делегацию Константин Николаевич Михайлов: седовласый крупный мужчина, заместитель директора нашего института, насчитывающего в те годы более двенадцати тысяч ученых, специалистов и рабочих. До переезда в Москву он был директором крупного металлургического комбината на Урале. Очень серьёзный и строгий дядька, он любил дисциплину во всём и малейшие неточности и ошибки при докладах ему, или в обсуждении каких-либо проблем, строго карались, а иногда он переходил на крик, не выбирая выражений. Я это знал не понаслышке, так как мое непосредственное начальство, носившее ему на утверждение технико-экономические карты, которые я исправно лично рассчитывал и знал все цифры, которые там были и откуда, что вытекает, а вот начальство - не всегда вникало: не царское это дело. Хотя, если задались бы такой целью, без особого труда - разобрались. Но на то оно и начальство, чтобы заниматься более масштабными делами, а такие мелочи.... В один прекрасный день, конечно же для меня, а не для моего начальства, после очередного разноса, Михайлов потребовал, чтобы к нему прислали кого-нибудь, кто объяснит ему цифры, без жевания соплей, (это его слова). В тот момент, когда я уже собирался в цех с очередным обходом, на моём столе вдруг раздался телефонный звонок и на другом конце провода я услышал голос начальника нашей отраслевой лаборатории, Рубина Юлия Львовича, очень умного и выдержанного человека. Но в тот момент он был весьма обескуражен и взволнованным голосом сказал, чтобы я срочно прибыл в кабинет Михайлова и объяснил ему происхождение цифр в одной из технико-экономических карт. Для меня и Рубин тогда был большим начальником, а уж Михайлов - был от меня настолько далёк и недосягаем, что я сомневался когда-либо с ним вообще пересечься. Взяв,что называется, ноги в руки, я рванул из цеха в инженерный корпус, где и восседал этот легендарный руководитель. Тяжело дыша, я вбежал в приемную, сообщил о причине моего появления и секретарь незамедлительно предложил мне пройти в его кабинет. Я робко вошёл и тихим голосом сообщил, что пришёл по поручению Рубина Юлия Львовича. "Что ты мямлишь, подойди к столу и объясни мне это", - прогремел он своим раскатистым басом, ткнув указательным пальцем в технологическую карту. Я понял, что от меня требуется, собрался и твёрдым шагом, переходящим в строевой, прошёл метров пятнадцать, разделяющих входную дверь и его стол, остановился и уверенным, соседствующим с наглым, голосом спросил: "Что я должен объяснить?". Константин Николаевич сверкнул на меня недобрыми, наливающимися кровью глазами, несколько раз постучал своим толстым указательным пальцем в документ, лежащий на его рабочем столе и прокричал: "На кой хрен мне нужны твои объяснения, я хочу, чтобы ты пояснил вот эти вот цифры!". Я четко отвечал на все его вопросы и разъяснял: откуда взялась длина трубы после прессования или волочения и как я высчитал выход годного на той, или другой операции, а он несколько раз брал со стола логарифмическую линейку и, не без азарта, перепроверял мои арифметические действия и отделяемые технологические отходы, наверное вспоминая то время, когда и сам он был молодым технологом на Уральском заводе. Увлёкшись нашими совместными расчетами, Михайлов забыл, что он - грозный начальник: лицо его сильно подобрело, щеки порозовели и наше общение начало перерастать в товарищеское. Посмотрев на меня более, чем дружелюбно, он произнёс своим громогласным голосом: "Можешь, когда хочешь!". "Я всегда хочу!", - совсем обнаглев, решил пошутить я - так глупо и не к месту, при этом, начиная понимать, что такая шутка может плохо для меня закончиться. Но Константин Николаевич с доброй улыбкой посмотрел на меня, взял из письменного прибора, стоявшего на его столе, ручку и размашисто поставил свою подпись в графе: "Утверждаю". Потом по диспетчерский связи, соединившись с начальником нашей лаборатории, приказал, указывая на меня своим указательным пальцем, чтобы в следующий раз, с картами, к нему присылали вот этого паренька. "Как тебя зовут?"-переспросил он. "Михаил Эрлих!"-отчеканил я. "Вот-вот! Этого Эрлиха мне и присылай",-довольным голосом проговорил в трубку Константин Николаевич...
Стоявший на перроне, в окружении докторов и кандидатов наук, подобострастно пытавшихся завладеть его вниманием, Константин Николаевич добродушно отвечал на их вопросы и реплики, по-видимому предвкушая что-то, о чём я в тот момент не догадывался. Конечно я взял с собой две бутылки водки: меня предупредил об этом очень известный в те годы учёный -кандидат, а в последствии и доктор технических наук , Гильденгорн Мэлис Семёнович, ставшим ещё при жизни классиком теории производства биметаллических прутков и труб. Он был умным и остроумным человеком, обожал женщин и они отвечали ему взаимностью, любил преферанс и я на каком-то этапе, значительно позже, стал одним из его партнёров по игре и неоднократно расписывал, с переменным успехом, в его квартире "пульку", на деньги, с ним и другими игроками, в кампанию которых был принят, несмотря на значительную в то время разницу в социальном положении и возрасте...
На перроне, стоя в сторонке, с портфелем в руках, в котором лежала свежая рубашка, сменные трусы , носки, две бутылки "Московской" и конечно же доклад, я даже и не делал попыток приблизиться к толпившейся вокруг Михайлова группе известных учёных. Случайно повернув голову и заметив меня ,Константин Николаевич улыбнувшись , помахал рукой и громко крикнул: "Эрлих, иди сюда!". Все, стоявшие вокруг него учёные, удивились, но сразу стали делать вид, что очень рады моему появлению, не смотря на то, что ещё две-три минуты назад в упор не замечали моего присутствия , а почуяв благосклонное отношение ко мне со стороны Михайлова, стали делать вид, что давно меня знают; некоторые - даже похлопали по плечу, в знак "особого расположения". В этот момент проводник предложил всем отъезжающим пройти в вагон и занять свои места. Мы все зашли в свои купе и поезд медленно тронулся, набирая скорость, стуча колёсами по рельсам.
Через некоторое время в наше купе заглянул Лёня Скоблов , сравнительно молодой в те годы кандидат наук, и предложил всем забрать с собой алкоголь и закуску и проследовать в его купе. Я, передал водку Лёне, а он водрузил её на стол, присоединив к батарее уже стоявших там бутылок. За столом, в купе, на самом почётном месте, возле окна, восседал Михайлов. Рядом с ним пристроился и пытался о чём-то шутить, заглядывая ему подобострастно в глаза, Гильденгорн. Потом - главный технолог предприятия - Клейменов Вячеслав Фёдорович, один из умнейших и грамотных специалистов, с котором мне посчастливилось общаться и работать. Ну а напротив сидели: заведующий прессовой лаборатории, лауреат Ленинской премии, Михаил Фёдорович Захаров, заведующий лабораторией порошковой металлургии, лауреат Государственной премии, профессор Ерманок Михаил Зиновьевич, подготовивший многих кандидатов наук (а в последствии - и меня), далее - один из старейших работников- прессовщиков, руководитель комплекса изготовления стальных авиационных профилей, лауреат Государственной премии, кандидат наук Иван Васильевич Егоров. Для всех остальных, включая и меня, был предусмотрен, так называемый фуршет. То есть, мы стояли, кому повезло, в проходе между сиденьями, а прочие, и я естественно, стояли в проходе вагона и, держа, в одной руке - стакан с водкой, а в другой - бутерброд, (сейчас уже и не вспомню с чем...закуской, вообщем), ожидали окончания спича Ерманка,
который своим хриплым и достаточно тихим голосом,говорил о чём то касающемся конференции, как всегда интересно и остроумно, но мы, стоявшие в проходе вагона, не слышали его, а слышали только взрывы смеха, раздающегося из купе. В какой-то момент я почувствовал, что речь на секунды прекратилась и из купе донеслась моя фамилия. "Эрлих ты где?", - громко прорычал Михайлов, почему-то вспомнив про меня в самый неподходящий момент. "А ну ка, иди сюда". Стоявшие в проходе расступились и я подошёл к столу, держа в одной руке стакан, а в другой - закуску, почтительно посмотрел на Михайлова. "А ну, Мэлис , уступи ка своё место",- обратился он к Гильденгорну. Мэлис Семенович встав, с высоты своего роста, около метр девяносто, очень недобро посмотрел на меня, а я только пожал плечами, показывая, что не при чём.
Мэлис занял место в проходе рядом со столом, а меня Михайлов, ко всеобщему удивлению усадил рядом с собой и прервав тост Ерманка, громко произнёс, чтобы слышали все: "Тебя я уже знаю, хоть и молодого, но неплохого технолога, а вот какой ты металлург тебе сейчас предстоит показать, правильно я говорю коллеги?" Все единодушно начали поддакивать, в ожидании окончания посвящения в металлурги. Приказав разливающему заполнить мне стакан до краев и следом изрёк: "Ну, пей давай". Я понимал в тот момент, что мне надо держаться изо всех сил и не опозориться. В три больших глотка я осушил стакан до дна, поставил его на стол и выдохнув посмотрел начинающими мутнеть глазами на Константина Николаевича с вопросом во взгляде: " Ну как?" Михайлов одобрительно посмотрел на меня и сказал: " Давай закусывай". Я же, к тому времени прилично захмелев, произнёс ключевую фразу этого импровизированного банкета, вспомнив слова из повести Шолохова "Судьба человека": "Русские после первого стакана не закусывают". До русского я, конечно, визуально не сильно дотягивал... На секунды воцарилась, что называется, гробовая тишина, прервавшаяся дружным гоготом присутствующих.
Вдоволь насмеявшись, все чокнулись стаканами и смачно выпили, а потом - и закусили... Наутро все учёные не выспавшиеся, с красными,помятыми лицами стояли в проходе вагона напротив своих купе и созерцали окрестности Ленинградской области. При этом каждый думал о своём: кто-то бормотал, что неплохо бы было подлечиться; Ерманок своим хриплым голосом, шутливо выговаривал Гильденгорну, что тот надолго водрузившись с ногами на унитаз и сидя там орлом, не давал коллегам посетить туалет и умыться. А Михайлов, мрачный после вечерних возлияний, сидел в купе наедине со своими мыслями и никто не решался к нему не только обратиться, но даже и приблизиться. С каждой минутой и пробежавшими километрами мы приближались к городу на Неве, где у каждого были свои цели и задачи. Для меня - это была первая, так необычно начавшаяся конференция...
Сколько конференций было в моей жизни в последующие годы.., сейчас даже и не вспомню. Некоторые делегации довелось возглавлять и мне. А вот в памяти запечатлелась та, первая. И , прежде всего, те замечательные люди, а потом уже - выдающиеся учёные, с которыми мне посчастливилось когда-то общаться, работать, а с некоторыми и дружить.