Ермаков Сергей Александрович : другие произведения.

Властелин колес

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вор старой закалки Щуплый "смотрел" за городом по понятиям . Правда, эти понятия позволяли торговать "паленой" водкой. Другое дело - наркотики. Здесь Щуплый оставался непримирим. за что и поплатился пришедший ему на смену молодой уголовник с библейским именем Варавва - уже законченный "отморозок", способный творить форменный беспредел... Смогут ли его остановить другие воры в законе и неподкупный мент Миножко, тем более что от этого зависит будущее города, куда стали поступать все новые и новые партии "белой смерти"? Как писалась книга и в общем-то о чём она: Чернушная такая дурная комедия на тему блатной романтики. Очень много фени, последний всплеск уходящих навсегда принципов "добропорядочных" и живущих по воровскому кодексу чести воров в законе. В книге есть множество смешных и забавных моментов. Чего стоит только один пересказ бывшим попом и нынешним зеком Михаилом, наблатыканным за восемь лет отсидки по советским лагерям библейского события святого повествования от Матфея главы 27 стихов 20-26. Приводим этот пересказ здесь целиком: - Первосвященники и старейшины скипишили народ, чтобы отмазать от вышака Варавву, а Иисуса наглухо вальнуть. Тогда местный зуботыка Понтий Пилат стал с народом претирать кого глухануть - мокрушника Варавву или Иисуса, на которого козлы порожняк навалили? А фраера бакланят: "Иисуса! Иисуса!". Тогда Пилат аскает: "А как его вальнуть?". А те отчихнулись - распять, мол, басувала! А Пилат базарит им, что, мол, он вам конкретного законтрил, за что вы хотите его глухануть? Но те не симанят зуботыку, а только орут: "Распять! Распять!". Пилат зрит, что фраера забакланенные, в отказ пошли и буза назревает. Тогда он шипашцы в доне умыл и калякает им: "Невиновен я в крови праведника сего!". Так он от фефера отмазался. А забакланенные фраера ему горлопанят, типа, не менжуйся, зуботыка, юшка его на нас всех и на короедах наших! И сразу тогда Иисуса вертухаи отмудохали и предали на распятье, а Варавва чисто откинулся из СИЗО и на гай попал. А он, братва, был лавровый бузотер и мокрушник.

Сергей Ермаков

erma-sergej@narod.ru

Недетские разборки (*Властелин колес*)

Лунная ночь, наркодилер и бетономешалка

   "Тиха украинская ночь", - сказал когда-то классик и был прав. Но было бы ошибкой утверждать, ночная тишина - это эксклюзивное право одной только лишь украинской ночи. Не менее тихие ночи наблюдаются и в средней полосе России, а так же и на ее юге. Особенно тихо летом, когда луна освещает застывшие в безветрии деревья, спящие дома и блестящую речку. И так безмолвно кругом, что даже от отсутствия звуков глохнут уши, и шумный многотысячный город не вспоминается в этой оглушительной тишине. Выйдешь, бывало, на берег реки, вдохнешь свежего, богатого кислородом воздуха и хочется закричать от счастья, но - нет! Нельзя кричать и нарушать этого сказочного спокойствия - будить уснувшую флору и фауну!
   И вот в такую же, сладкую, текущую, как сливовый сироп, безмятежную летнюю ночь можно было бы так же бесконечно наслаждаться девственным покоем ночной тишины, если бы не жуткий рев электрической бетономешалки, крайне неуместный и ненужный в этакое позднее время. Этот грохот и скрежет абсолютно не гармонировал с представлением о ночном летнем отдыхе и, описанной выше, тишине. А происходил этот жуткий рев из строящегося на берегу широкой реки дачного поселка.
   И что за сумасшедшие размешивают ночью бетон, а не спят, как все нормальные люди? Зачем так поздно размешивать стройматериал? Ведь возводить что-либо в темноте, несмотря даже на достаточно яркий лунный свет, совершенно невозможно? Почему бы им, этим ненормальным не размешивать бетон днем? Хорошо еще, что поселок, как мы уже говорили, был строящимся, и поэтому жители в нем пока совершенно отсутствовали. А преклонных лет сторож, как обычно, в стельку пьяный спал в своей деревянной будке и дикий рык бетономешалки его совершенно не беспокоил.
   К тому же, на строителей те личности, которые покуривали возле работающей бетономешалки, были не похожи. Характерная внешность выдавала в них людей определенной профессии. Наколки на открытых миру их частях тела намекали на уголовное прошлое. А странные крики и всхлипы, доносившиеся из жерла бетономешалки, говорили о том, что там, в ее недрах кроме бетона размешивается еще что-то, кроме бетона.
   Из невнятных этих воплей, чередующихся с ударами о дно агрегата, можно было сложить обрывки фраз следующего содержания: "Отпустите! Помогите! Хватит!" и так далее, и тому подобное. Но двух вандалов, мирно стоящих возле пресловутой бетономешалки эти крики мало трогали, если не сказать, что не трогали вовсе. Бандиты находились рядом лишь для того, чтобы пресечь попытки, размешиваемого вместе с бетоном субъекта, выбраться наружу.
   Несчастный этот, весь вымазанный в густой серой жидкости потерял уже черты, присущие человеческому существу. Но при этом тяги к спасению не лишился, и поэтому с трудом в очередной раз попытался высунуть голову наружу. Он, скользя заскорузлому краю чана, хотел выбраться. И в это же время амбал по кличке Безобразник пудовым кулаком отправил нарушителя обратно на дно
   - Давай отвалим отсюда подальше, - предложил Безобразнику второй бандит по кличке Путас, - а-то у меня куртка уже вся в "гарнире".
   Странная кличка Путас с ударением на первом слоге объяснялась просто - он был похож на сушеную рыбу путассу, худой с огромной головой, на которой зияли два здоровенных глаза. Говорили, что раньше он был толстым и здоровым, но последняя отсидка, где он заработал язву и гастрит, сделали из него сушеную рыбу, хотя и не убили зверский нрав и сноровку в стрельбе, которыми был славен Путас еще в прежние времена до своего последнего срока.
   - А если он вылезит? - спросил амбал Безобразник, на физиономии которого, в отличие от Путаса, явственно читался недостаток интеллекта, если не сказать больше - полное его отсутствие.
   - Не вылезет, - отмахнулся бандит и посмотрел на часы, - через двадцать минут уже Щуплый сюда подгребет, а мы тут пока в "кутке помаслим".
   С этими словами они одновременно, дружно и прицельно метнули окурки в горло работающей бетономешалки и, оставив бедолагу в чане, отошли в сторону. Отойдя, оба немедленно снова закурили. Бандиты Путас, и Безобразник входили в так называемую "пристяжь" местного вора в законе по кличке Щуплый в качестве "быков". То есть, они исполняли наложенное на виновных взыскание вора, чем, в общем-то, в данное время и занимались. В чане крутился местный наркоторговец кличке Македон.
   Этот Македон уроженец станции Чу в Казахстане, приехал сюда три года назад, обжился, перетащил родню и за это время наладил неиссякаемую дорожку по которой караванами текли в город наркотики. Свое исконно казахское имя Серик он заменил на более звучное Македон, по причине неблагозвучности имени Серик в русской транскрипции. Жил не тужил до поры, до времени, пока Путас и Безобразник не поймали его возле собственного трехэтажного кирпичного дома и не поместили внутрь бетономешалки по указке Щуплого.
   Более молодой Безобразник был почти на голову выше и вдвое шире каленого Путаса, и уголовник со стажем в глубине души даже слегка побаивался этого непредсказуемого верзилу Безобразника. Происходило это оттого, что амбал с детства был умственным инвалидом, и ему даже наше доброе государство платило пенсию, за которой он добросовестно являлся в собес.
   Началась уголовное прошлое Безобразника достаточно давно, когда впервые в шестнадцатилетнем возрасте он изнасиловал свою рано прибредшую формы одноклассницу прямо в школьной раздевалке под куртками во время большой перемены. То, что Безобразник вообще пришел в школу, это был уже нонсенс, потому, что он не считал нужным тратить на бесполезное просиживание штанов за партой свое драгоценное время. Больше всего он любил целыми днями болтаться по городу, отбирая мелочь у встретившихся ему дохляков.
   Но в день изнасилования, как ни странно, он в школу пришел, наверное, заблудился, и поэтому решил провести время с пользой и удовольствием. А польза заключалась в том, что он подкараулил и затащил свою одноклассницу под вешалки. Затем заткнул ей рот своей огромной ладонью и стал стягивать с нее, мычащей, трусики. Далее он неожиданно "опозорился". Только-только он извлек своего "малыша" на свет, чтобы использовать по назначению, как "малыш" неожиданно изверг фонтан, забрызгав платьице одноклассницы.
   Введения не состоялось. Безобразник вынужден был с позором ретироваться, оставив плачущую жертву на месте преступления с сохраненной в целости девственной плевой и следами насилия на юбочке. Поэтому, принимая во внимание этот факт, в дальнейшем, рассмотрев внимательно дело, суд квалифицировал данное деяние Безобразника как попытку изнасилования, а не как само изнасилование и подвел соответствующую статью - попытка изнасилования. Школа с восторгом жаждала справедливого суда и избавления от придурка, терроризировавшего всех - от первоклашек до директора школы. Но дальше началось самое парадоксальное.
   Мамаша Безобразника, любвеобильная дама средних лет вступила в борьбу за свободу сына всеми мыслимыми и немыслимыми способами. А происходило это по той причине, что когда еще будущий "взломщик лохматых сейфов" Безобразник был несмышленым карапузом, мамаша в его младенческом возрасте, уже поняла, что родила дебила. Поняла это по тому, как тот играл в кубики (он бил себя со всей дури ими по голове со зверской рожей), как он смотрел на нее, пуская слюни лет до семи и т.д. и т.п. Ей обуяло чувство вины перед имбецилом-наследником, который, к тому же, рос без папаши. Отец был неизвестен по той причине, что привезла она зародыш из Сочи, зачав его в пьяном виде с местным водолазом претензии на отцовство к которому было предъявлять просто глупо, потому что мамаша урода взяла с водолаза двадцать рублей за ночь, проведенную с ней.
   Поэтому мама дегенерата с самого детства позволяла Безобразнику любые шалости и, соответственно, безобразия, ссылаясь на то, что ребенок ее недопонимает, что ему внушают и поэтому наказывать его совершенно нет никакого резона. Так продолжалось ровно шестнадцать лет. В садике Безобразник вываливал кашу из миски детям на головы и писал на игрушки. В школе повторял те же фокусы, плюс сморкался в занавески, откровенно заглядывал учительницам под юбки и мастурбировал при этом.
   Его мама, в ответ на жалобы, только качала головой и просила не унижать ее ребенка переводом в школу для умственно отсталых детей, типа, она не перенесет такого унижения. А поскольку сама она в городе занимала пост среднего звена в администрации и крутила роман с мэром, то с ней приходилось считаться и Безобразника не трогали. Ему только грозили пальчиком при его очередных шалостях и про себя говорили: "Дуракам закон не писан!". Так же было и после попытки изнасилования. Его решили не наказывать.
   Но мама потерпевшей девочки, которая стала после случая с Безобразником объектом издевательств всех остальных дебилов школы, так не считала и потащила малолетнего насильника в суд. Если учесть, что к своему шестнадцатилетию Безобразник читал и писал с трудом, не отличал коровы от лошади, то суд, после недолгого, но продуктивного разбирательства вынес вердикт "невиновен", основанный на заключении экспертов, проводивших стационарную комплексную психолого-психиатрическую экспертизу.
   После экспертизы подтвердилось, что у Безобразника имелись признаки врожденного умственного недоразвития в форме олегофрении в легкой степени дебильности с эмоционально-волевыми нарушениями. И с учетом его личностных особенностей развития и поведения, Безобразник не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность совершенных им противоправных действий и не мог в полной мере руководить ими.
   С учетом указанных данных суд обоснованно пришел к выводу, что подсудимый по своему психическому развитию не соответствует даже 14-летнему возрасту, и на основании ч. 3 ст. 20 УК РФ освободил его от уголовной ответственности. После суда его слегка полечили в психушке, выпустили и уже через три месяца олегофрен снова гулял по родному городу среди здоровых людей, наводя на них страх и ужас.
   Но Фемида все-таки восторжествовала через полтора года, когда весь район уже выл диким голосом от выходок имбецила. А случилось это после того, как Безобразник неоднократно и с особым цинизмом избил и изнасиловал во все места свою любящую маму, а после этого порубил топором соседа. Его скрутили и упрятали таки за решетку на восемь лет. Уже арестованным Безобразник умудрился укусить психиатра, который проводил экспертизу в этот раз. Он откусил ему мочку уха и, видимо, в отместку за потерю важной части своего организма доктор поставил ему в заключении диагноз "здоров". К тому времени Безобразник все же умел уже читать название водки и складывать мелочь в целое при покупке оной. Так, что дебилом в полной мере он уже не был. Его засадили за решетку.
   Через четыре года Безобразник вышел по амнистии и влился в ряды воровской пристяжи Щуплого, который "пригрел" олегофрена на зоне, где Безобразник был, как "бык" просто незаменим. "Опустить" кого-то или просто отдубасить Безобразник, обладающий невероятной недюжинной физической силой, был готов в любой момент, чем был и ценен. Получая из рук вора-законника сигареты и чай, Безобразник быстро просек, что к чему, и умнел прямо на глазах.
   Путас в это время тоже сидел в этой зоне и тоже входил в воровскую пристяжь. Спал на шконке рядом с Безобразником, чмарил шнырей и поражал Безобразника своей сообразительностью в умении припрятать на случай шмона шоколад или стяги, а так же договориться с вертухаем о передачи "коня" на соседнюю зону.
   Тридцатилетний Путас, человек с тройной отсидкой, и правда, был хитер и невероятно изобретателен. Особенно это касалось всего того, что имело отношение к пыткам. Однажды они вместе с Безобразником посадили проштрафившегося мужика голым задом на муравьиную кучу, где он просидел всю ночь. К утру его яйца напоминали шары для кегельбана, а характер стал покладистым и смиренным. Хотя производить потомство на свет этот мужик уже не мог. А придумал и воплотил в жизнь все это изобретательный Путас!
   На зоне же этот "да Винчи" мастрячил "несчастные случаи на производстве" по заданию воров. То в лесопилку засунет проштрафившегося зека, то тисками зажмет ему голову так, что у того глаза вылезут. А кумовья пишут в свои талмуды, что, мол, нарушил технику безопасности и "кранты". А этой ночью именно Путас предложил Македона не просто и банально избить, а засунуть в бетономешалку и крутить, пока не посинеет. До такого "пилотажа" сам Безобразник никогда бы не додумался, и поэтому его уважение к соображалке Путаса в эту ночь поднялось еще на одну ступеньку.
   Если бы можно было бы сложить Путаса и Безобразника, смешать и поделить напополам, то получилось бы два в меру умных, в меру здоровых человека. Но тогда у них не создалось бы такой надобности друг в друге, они вполне могли бы существовать автономно, а так они дополняли один другого, тянулись друг к другу и этим были хороши. За такой сформировавшийся симбиоз качеств их и ценил авторитет по кличке Щуплый.
   В это время машина вора в законе уже сверкнула фарами на повороте, Путас и Щуплый засуетились, выключили бетономешалку и приготовились встречать своего "папу". Подъехал настоящий черный бандитский джип, из первой дверцы которого выскочил низкорослый шустрый урка по кличке Шкет и быстро отворил дверь авторитету. К тому времени как драгоценный ботинок Щуплого коснулся земли, из джипа уже вылез и водитель автомобиля - мордоворот с погоняловом Надфиль. Шкет и Надфиль были самыми близкими "шестерками" вора и неотступно следовали везде за своим шефом.
   Наконец показался и сам Щуплый. Сначала одно плечо вылезло из машины, затем другое. Щуплый, в противовес кличке, оказался среднего роста здоровяком лет пятидесяти восьми, пожилым, ширококостным с уверенным взглядом и гордым поворотом головы. Вылезя из машины, он, не торопясь, подошел к Путасу с Безобразником, кивнул им одними веками и заглянул внутрь бетономешалки, где мучился несчастный Македон. В это время в темноте жерла орудия пыток раздавался хриплый кашель, перемежающийся со стонами, способными разжалобить даже камень, но только не Щуплого.
   - Вздрачись, ушлепок! - приказал законник Македону.
   Македон, с трудом карабкаясь к краю чана и, отплевываясь от набившегося в рот цемента, цедил что-то навроде:
   - Не надо, Щуплый! Я все понял! Не убивайте! Я не буду...
   - Зашей пердильник, елдаш запомоенный, - зло сказал ему Щуплый, - мы насчет дури какого часа с тобой бакланили?
   (Закрой рот, представитель южных народов, который никогда не моется! Мы насчет наркотиков когда с тобой разговаривали?)
   - Три дня назад, - не смея вытереться от грязи, промямлил Македон.
   - А сегодня братва тебя снова зачалила, что ты малолеткам фантазию гонишь, - продолжил Щуплый, - шнурков на баян подсаживаешь. Ты, юрок с кем юлонишь, ты кочумаешь?
   (А сегодня мои люди тебя поймали, что ты молодежи наркотики продаешь, совершенно маленьких детей учишь колоться шприцем. Ты, азиат с кем шутки шутишь, ты понимаешь?)
   - Я уеду отсюда, Щуплый, аллахом клянусь, уеду, - заплакал Македон, и его неожиданно вырвало.
   За грязной серой жижей не было видно ни смуглого лица наркоторговца, ни его искренних слез.
   - Ну, бля, припустился шланг харчи метать, - сморщился Щуплый и отвернулся.
   - Прости, Щуплый, я расплачусь, - хлюпая носом, пообещал Македон, - все что скажешь...
   - Закрой хайло, - резко перебил его Щуплый, - я так полагал, что ты заяснил, что тот рамс три дня назад у нас был стоповый. Что ты должен был варганить? Ты должен был когти рвать, а ты косяка заворачиваешь. Ты че за фраера меня полагаешь?
   (Закрой рот, я так думал, что ты понял, что тот разговор у нас был последний. Что ты должен был делать? Ты должен был бежать отсюда, а ты продолжаешь свои делишки и меня обманываешь. Ты что держишь меня за человека не способного принять решение?)
   - Прости, Щуплый, - заныл наркодилер, - у меня одиннадцать детей, их надо кормить, поэтому я...
   - Все, гнилой положняк, перетирать нечего, - махнул рукой Щуплый и обратился к Безобразнику и Путасу, - до ярила его помакароньте в баке, а потом на хер тут оброните. Пускай зябнет.
   (Все, бесполезный разговор, дальше не о чем говорить. До восхода солнца покрутите его в баке и бросьте его тут. Пусть умирает.)
   - Не мочить, что ли наглухо? - переспросил Путас.
   - Сам доканает, - бросил напоследок Щуплый и отвернулся.
   - А-а, Щуплый, пощади, - завопил Македон.
   Но в это же время пудовый кулак Безобразника опять свалил казаха на дно бака, а расторопный Путас тут же включил мотор бетономешалки. И снова началось космическое мучение наркодилера. Его переворачивало, било о металлическое дно бака, он захлебывался, но утонуть в густой вязкой жиже все же не мог. Да и не было столько цемента в бетономешалке, чтобы он мог утонуть. Возле машины Щуплый повернулся и сказал Путасу:
   - Кончите с ним, кашляните мне на трубу, есть маза.
   (Закончите с этим делом, позвоните мне на мобильный телефон, есть дело).
   Путас кивнул, Щуплый со своей "пристяжью" загрузился в джип и моментально уехал с места действия, остались только те, кто и были в самом начале нашего повествования. Им предстояло всю ночь крутить в этой "карусели" несчастного Македона, что их не особо радовало, но работа есть работа, и поэтому Путас и Безобразник потерли руки и двинулись к бетономешалке. А загвоздка всей этой истории, для тех, кто не силен в фене и не понял диалога между вором в законе и наркодилером, несмотря на перевод данный в скобках, была вот в чем.
   Началось вся эта история несколько лет назад, когда в годы перестройки и ее продолжения в эти благословенные места средней полосы России понаехало из республик Ближнего зарубежья множество "беженцев" разных мастей и наций. Русский народ, со свойственным славянам гостеприимством, стал помогать обстраиваться несчастным и ущемленным жертвам социальных катаклизмов, порой снимая с себя последнюю рубашку и делясь итак небогатым своим скарбом.
   Но странным образом "несчастные жертвы перестройки" за год-два отстраивали себе двухэтажные особняки, обносили их глухим забором и при том нигде не работали, только плодили бесчисленных своих "черноголовиков". А уже спустя еще какое-то время стали вести себя в городе не как гости, а как хозяева. Нагло, вызывающе, шумно и поплевывая на тех, кто делился с ними последним.
   Да и это-то обстоятельство было не заслуживающим особого внимания! Ведь русский народ триста лет татаро-монгол терпел, потерпел бы и "беженцев" еще триста лет. Но вдруг стали "несчастные странники судьбы" направо и налево приторговывать наркотой. Самой разнообразной от мала до велика. Валом повалили по "белому пути" и гашиш, и маковая соломка, и даже кокаин, не говоря уже о всякой низкосортной дешевой дряни. "Жертвы социальных катаклизмов" за год с небольшим подсадили на иглу чуть ли не половину молодежи города, и этот факт стал вызывать большое беспокойство у общественного мнения.
   Милиция, как могла, с этим зло боролась, но то ли могла она плохо, то ли скупили ее на корню наркодельцы, да только дошло до того, что во время перемены в каждой школе города спокойно стало можно купить "дозу" и шмальнуться в туалете. Дети "беженцев" тоже ходили в те же школы, что и все остальные ребята. Но посещали они школу в основном не для того, чтобы приобретать знания, впитывать разумное, доброе, вечное, а для того, чтобы подсадить на "дурь" новых и новых русских малолеток.
   И вот настало время, когда вор в законе, смотрящий за областью по кличке Щуплый, законник старой формации и большой поклонник истинно русской "дури" - водки, сказал: "Вилы!". Он, конечно, имел в виду не сельскохозяйственный инструмент, а токмо лишь беспощадную борьбу с наркотиками в родном городе и области. На следующий же день парочку "нарко-барышников" сразу же подрезали насухую, еще парочке надавали по рылу, заставили дурь сожрать. Тогда "эмигранты" из ближнего зарубежья трусливо засуетились, прибежали к вору, стали предлагать долю в бизнесе. А он им сказал:
   - Не за долю свою, я тут землю рою. А чтобы вы, урюки, русский народ шмалью не поганили.
   Вот так пафосно он им сказал и ушли они не солоно хлебавши. Законник был старой закваски и знал одно простое правило - там, где живешь, не гадь! И, кроме того, вот водочный бизнес, который он контролировал по всей области, и с которого получал неплохие дивиденды, последнее время из-за переквалификации пьющей молодежи в стойло наркоманов, стал если не убыточным, то уже не таким прибыльным, как раньше. Это была причина вторая для того, чтобы сказать: "Вилы!".
   Третья крылась в том, что не "вмазанные" наркоманы, в отличие от не опохмелившихся алкашей, запросто шли на любой скок, гоп-стоп и даже на мокруху ради поганой сотни деревянных. Преступность выходила из-под контроля, люди жаловались и роптали. Вопрос возникал сам собой - какой же ты, Щуплый, вор в законе, если не можешь навести порядок в подведомственной тебе территории? На последней сходке Щуплому твердо указали на эти недостатки, и он тогда то он и сказал свое знаменитое: "Вилы!".
   Нельзя заявить, что, мол, у подпольных наркобаронов не было своей бандитской "пехоты", дабы помочь отстоять интересы рынка дури в регионе. Она была. Но надо учесть, что Щуплый потому и был "коронован", что был не только хороший стратег, но и неплохой тактик. И он шустро сделал "ход конем". За один душный летний вечер все четыре крутых "бригадира" от наркобаронов, всякие Ахмедджаны и Абдуллы лишились своей неприкосновенности и к утру уже покоились кто в реанимации, кто на дне реки в цементных ботинках, кто в собственной спальне с заточкой в спине.
   Милиция тем временем затаилась и выжидала, чем закончится война между ворами и приезжими наркобизнесменами. И что было удивительно - тайно, и даже явно, поддерживала воров. Дела об убийстве "бригадиров" моментально попали в "висяки", мелких торговцев дурью в эти дни арестовали пучок и маленькую связочку. А самым главным наркобароном по кличке Македон Щуплый пошел на "круг", то есть "забил стрелку".
   Напуганный Македон при "базаре" пообещал свернуть обороты в торговле азиатской наркотой до необходимого минимума, закрыть точки и сесть на дно. Но обещания своего не выполнил, даже стал наверстывать упущенную прибыль за те дни "военных действий". Он отнесся к своему обещанию несерьезно, и поэтому эту тихую дивную ночь проводил не дома в теплой постельке, а в холодной и гремящей бетономешалке.
   В это время подручные главного казаха в городе затаились и попрятались, а когда Безобразник и Путас тащили Македона в машину, даже не впряглись, чтобы выручить своего аксакала. Урюки, урюками, но сообразили, что, если тронут людей законника Щуплого, поперечат вору в законе, то ответят по полной программе на зоне, куда рано или поздно попадут, а, может быть, еще и раньше ответят.
   Наркоторговцы испуганно притихли, затаились. И тогда воспряли духом рядовые местные граждане, которым порядком надоели шикарные особняки "беженцев" рядом с их дедовскими халупами. За один вечер были молниеносно сожжены и разгромлены революционно настроенными гражданами три наркодилерские "виллы".
   Милиция к месту происшествия слишком долго ехала, но, приехав, быстро разогнала с помощью пожарных шлангов подогретых спиртным доморощенных "борцов за справедливость" и те мокрые, но довольные собой, с чувством глубокого морального удовлетворения разошлись по домам. В народе поговаривали, что и эта смута была устроена не без помощи Щуплого и финансировалась она из воровского общака. Иначе откуда взялось в толпе столько халявной водки? Но мы этот вопрос рассматривать не будем.
   Македон был "головой" у всей этой южной шатии-братии и поэтому как финал всей истории его следовало наказать показательно и назидательно для всех остальных наркоторговцев. Этим, самоотверженно крутя бетономешалку, в эту глухую лунную ночь и занимались Безобразник с Путасом. Они заглянули в жерло адской машины, где безжизненно бултыхалось упитанное тельце наркобарона.
   - Кажись, озяб, - предположил Безобразник.
   - Не гони, рано ему еще актировку делать, пусть попыхтит, - ответил Путас, - Гагарина и то дольше крутили перед стартом.
   - Кого-кого? - переспросил Безобразник.
   - Да, так, мужика одного знакомого, - ответил Путас, из практики зная, что объяснять что-либо Безобразнику, это значит, только свое время зря терять.
   А может объяснение кончиться и дракой. Потому что Безобразник очень сердился, когда чего-то не мог понять. Он считал, что этим ему намекают на его тупость.
   - А-а, - ответил Безобразник и предложил, - подымим?
   - Давай пыхнем, - согласился Путас.
   Времени у них была уйма и поэтому они пошли и сели в свою машину - обычную неприметную "девятку". Путас развалился сзади, а Безобразник забрался на место пассажира, рядом с водительским сидением. Минут пять молча дымили сигаретами.
   - Ну, как ты ту биксу завагиналил? - спросил, наконец, Путас, выбросив окурок и потягиваясь на сидении.
   - Вмандил по полной, - ответил Безобразник, - на хазе притянул за уши.
   - Глину не месил? - зевая, спросил Путас.
   - На хера мне кипяток? - ответил ему Безобразник. - Меня в плену тухлая вена достала.
   - А, ладно, я рожу поплющу чуток, - сказал Путас, - а ты постремай.
   - Тики так, - ответил Безобразник.
   Если перевести этот короткий диалог двух блатарей на нормальный гражданский язык, то получится приблизительно следующее:
   Путас: Имел ли ты с той проституткой половой акт?
   Безобразник: Да, я совершил с ней полноценный половой акт. И еще дома овладел ею орально генитальным способом.
   Путас: А не было ли у тебя с ней анального секса?
   Безобразник: Зачем мне это нужно? Мне в зоне надоел анальный секс с представителями сексуальных меньшинств.
   Путас: А, ладно, я посплю, а ты покарауль.
   Безобразник: Хорошо.
   Согласитесь, что приведенный перевод звучит менее красочно и менее ярко, чем оригинал, прозвучавший из уст ярких представителей уголовного мира. Нет, и не хватает той меткости и краткости выражений, которые присущи людям не любящим лишнего базара, то есть чрезмерной велеречивости и словесной шелухи. Есть только суть и никаких прилагательных. А то, что тема разговора у них преимущественно одна, так это издержки воспитания и образования. Поэтому не будем придираться.
   Через секунду Путас мирно спал, а Безобразник так и досидел до утра, карауля пожирающую электричество бетономешалку. Над гладью речки взошло красное летнее солнышко, осветив прозрачными лучиками тоненькие листочки молодых березок. Ранние пташки щебетали в небе, туман распластался над травкой и открывающими для солнца свои лепестки цветочками. Трудяга-навозник катил свой желтенький шарик и не заметил, как огромный ботинок возникнул над его головой, а вернее над задом и расплющил несчастного трудягу вместе с его завтраком. Это вылезал из машины Безобразник.
   И все вокруг сразу стало непоэтично. И неэтично.
   - Эх, едрит твою налево, - выразил свое восхищение ранним утром Путас и прибавил к этому еще пару слов для красоты, которые мы здесь привести не можем по цензурным соображениям.
   Безобразник и Путас подошли к бетономешалке и остановили ее. Рев прекратился, и стало явственно слышно, как поют над головами жаворонки. Тело Македона не подавало признаков жизни.
   - Вылазь! - приказал Путас Македону.
   Но тот не шевельнулся.
   - Я же говорю, озяб, - констатировал остановку жизненных процессов наркодилера Безобразник.
   - Ну, ты, муфлон, в натуре, что ли окуклился? - крикнул Македону Путас и ткнул его обломком длинной палки.
   Тело подало признаки жизни, застонало, его опять вырвало, но уже характерным раствором цемента.
   - Вываливай его, Безобразник! - крикнул напарнику Путас и сам отошел в сторону, чтобы не запачкаться.
   Безобразник включил агрегат, чан стал медленно подниматься и в результате опрокинул желеобразное тело в пустующую лохань для цемента. Македон, упав, стал издавать хлюпающие звуки и показал полную дезориентацию в пространстве. Все его попытки подняться имели крайне неудачные последствия, что вызывало гомерический хохот у его истязателей. Македон напоминал только что родившегося младенца - ручки его не слушались, ножки не держали, головка падала, глазки не могли сфокусировать взгляд. Он пускал слюнки, сопли и гукал, как будто забыл все слова.
   В таком состоянии изуверы, удовлетворенные состоянием несчастного, оставили Македона бултыхаться в лохани, а сами немедленно поехали на стрелку к Щуплому, потому что это были дни великих событий, когда уголовная братва противостояла наркотическому спруту. Конечно, в городе и области пресловутый наркотический "спрут" к тому времени разросся всего лишь до размеров, образно говоря, дохленького кальмара, поэтому обрубить ему щупальца было делом хотя и нелегким, но все же возможным. Щуплый торжественно праздновал победу и принимал устные и письменные благодарности от матерей и жен потенциальных наркоманов. Вор в законе стал символом справедливости, борьбы с наркоманией и СПИДом.
   А Македона его родня нашла спустя десять часов на солнцепеке, застывшего в позе сфинкса при попытке вылезти из лохани. Цемент схватился и наркобарон окаменел, как будто глянул в глаза медузе Горгоне. Впрочем, практически так оно и было.
   Его отковыряли ломом от лохани, привезли домой, отмыли, но гукать и писаться ежеминутно он не перестал. Кроме того, резко обострилась ранее не присущая ему болезнь клаустрофобия. В тесных комнатах, в автомобиле Македон начинал метаться, выть и кусать заботливую родню. В результате он исчез, как будто его и не было, но все это случилось значительно позже описываемых событий.

Ночной дэнс-клуб "Жоппендикс"

   В то время как Македон принудительно "колбасился" в бетономешалке, в ту же самую ночь в одном из ночных дэнс-клубов города молодежь тоже "колбасилась", но, в отличие от наркодилера, в свое удовольствие и не под звук монотонно скрежещущих частей механического агрегата, а под суперсовременную музыку на первый взгляд не сильно отличающуюся от скрежета бетономешалки. Ночной танцевальный клуб этот носил в народе неблагозвучное название "Жоппендикс" и отражал всю мощь юмора российского и околороссийского народа.
   История ночного танцевального клуба восходила к славным временам советской эпохи брежневского "изобилия". К тем, вызывающим ностальгию временам, когда в любой рабочей столовке можно было набить жратвой брюхо на один советский рубль, обпиться компотом, а под столом спокойно раздавить чекушку.
   Одна из таких столовых в те благословенные времена находилась в центре города в виде пристройки к рабочему цеху комбината, производившему в коммунистическое время купальные плавки. Об этом красноречиво свидетельствовал сохранившийся с той поры на полуразрушенном фасаде здания цеха выцветший плакат "Даёшь плавки народу!" с изображением веселого сталевара...
   Нет, все-таки, наверное, этот завод производил не те плавки, в которых купались, а те, плавки которые выплавлял сталевар. Но за давностью лет детали забылись, завод разорялся и понемногу хирел, а вот столовка его успешно функционировала.
   Находящаяся на пересечении "торговых путей", она принимала в свои объятия пролетариев с оттопыренными карманами в которых прятались поллитровочки, студентов в тубусах которых тоже скрывались пивные бутылки, местных "вафлентин", которые делали минет в туалете за банку шпротов и стакан самогона.
   То есть, завод умер, а столовка выжила и оставалась местом культурного времяпровождения рабочих масс, учащихся, интеллигенции и тунеядцев. Тут, в светлом зале столовки социальная и классовая рознь забывалась, улетучивалась под хруст корочки котлет, в которые повар постоянно "забывал" положить мяса и под шамканье пюре, напоминающего морскую воду. Все это были мелочи!
   С советских времен эта столовая несла на своей крыше гордое название "Передовик", но народу это название изначально не понравилось и не пришлось! Как-то не звучала фраза: "Зайдем в "Передовик"?". Не было в этом коммунистическом слове настоящего народного алкогольно-закусочного полета! И стали тогда народные сказители изгаляться, чтобы придумать свое более емкое название этой рабочей тошниловке. Сначала пробовали созвучное передовику "Передок". Не прижилось. Тогда по старому русскому обычаю попробовали прикрепить антоним передка - "Задок". Но фраза "Пойдем в "Задок"?" приобретала двойственный смысл и оттого как-то пугала завсегдатаев богоугодного заведения.
   И тогда какой-то мудрый народный выдумщик, имя которого история не сохранила, ляпнул в сторону тошниловки: "Аппендикс" и все замерли от восторга и точности наименования. Действительно, своей архитектурной формой и приближенностью к зданию огромного цеха строение напоминало маленький серый аппендикс. Так и повелось среди народа.
   - Где ты был? - спрашивал один.
   - Да в "Аппендиксе" бухал, - отвечал второй.
   - Смачно, - восторгался первый, - я тоже сегодня забурюсь.
   В результате последующих "демократических" пертурбаций тошниловка "Аппендикс" оказалась в руках частного капитала и в кратчайшие сроки была переоборудована в ночной танцевальный клуб. Чтобы польстить народу, хозяева гордо написали на крыше светящимися буквами и курсивом "Ночной дэнс-клуб Аппендикс".
   Но народ не любит заигрывания с собой и какой-то очередной востроглазый народный умник вдруг заметил, что если днем посмотреть на надпись под определенным углом, то перед словом "аппендикс" странным образом появляется буква Ж, складывающаяся из арматур светопровода и слово читается уже как "жаппендикс". Произноситься название стало более привычно для русского языка, а именно "Жоппендикс". Название привязалось, хозяева три раза меняли название и вывеску, но клуб так и остался "жоппендиксом". Потом они плюнули, махнули рукой и вообще убрали все буквы с крыши.
   Ровно в половину двенадцатого ночи в клуб через служебный вход вошел парень лет двадцати с длинными убранными сзади в хвост волосами, которые торчали в разрез красной бейсболки с надписью "ACID". Роста он был среднего, подвижный со светлыми глазами, которые скрывались за модными очками желтого стекла. На плече висела огромных размеров сумка с виниловыми дисками.
   - Привет, Асид, знаменитый ди-джей, - улыбнулся суровый гориллоподобный охранник Миша, - работаешь сегодня?
   - Третий и пятый сеты, - ответил Асид, протягивая ему руку для приветствия, - не такой уж я и знаменитый.
   - Не скажи, - ответил охранник Миша, - для нашего города ты "звезда". Значит, будешь крутить винил на третьем и пятом сете. К третьему я не успею, а вот к пятому сменюсь и подойду поколбаситься.
   - Подходи, - кивнул Асид, - у меня парочка новых пластов из Англии привезли. Есть подо что оторваться. А ты чего в спортзале давно не был?
   - Некогда, - махнул рукой охранник, - сначала запястье потянул, не до бокса было, а теперь уже из режима выбился, неохота.
   - Смотри, разжиреешь, - усмехнулся Асид.
   - Не разжирею, - ответил охранник Миша, - у меня молодая жена, я другим видом "спорта" занимаюсь.
   - Понятно, - улыбнулся Асид, - жена это дело хорошее.
   - Сам-то чего не женишься? - спросил охранник. - Видал я, как на тебя симпатичные "герлы" вешаются.
   - Одни "герлы" и вешаются, - объяснил Асид, - ни одной нормальной девчонки пока не встретил. Да, и знаешь, я ведь шоу-бизнесом по серьезному заняться хочу. Я же диски кручу просто так, для заработка.
   - В смысле? Я не понял? - переспросил охранник Миша, - а что, ди-джей это не серьезно?
   - Я хочу свой альбом записать, свои песни, - объяснил Асид, - но вот бог голоса не дал. Аранжировки готовы, песни написаны, а исполнителя нет. Да, и со стихами проблема. Ты не пишешь стихи?
   - Нет, не пишу, - рассмеялся охранник, пожав огромными плечами, - а я, что, похож на поэта?
   - Не похож, - ответил Асид, - но всякое бывает. Ну, ладно, пойду работать. Заходи в зал, побоксируем.
   - Как-нибудь забегу, - пообещал охранник.
   - Асид, тебе через десять минут за пульт, а ты тут лясы точишь! - раздался голос из проема двери, ведущей в зал. - Давай работать!
   Это был директор и владелец танцевального клуба Довмонт Игоревич - мужчина средних лет с глобусоообразной лысиной наверху и небольшими остатками былой шевелюры над ушами и на затылке. Орлиный нос и маленькие черные глаза говорили о дальнем родстве с южными народами семитской группы, а солидное пузико указывало на определенный достаток, которым Довмонт Игоревич, без сомнения, обладал. Он был облачен в дорогой костюм с отливом, на шее красовался забавный галстук, на котором два ангела предавались распитию спиртных напитков и разврату.
   Директор клуба был человеком мягким и деликатным, но в тоже время строгим и жестким в вопросах, которые касались дисциплины и финансов, а так же финансовой дисциплины. Имея дома постаревшую жену и трех разновозрастных детей, Довмонт Игоревич не спешил домой, частенько запирался у себя в кабинете с молодыми проститутками, но после любой похабной случки, отправляясь домой, непременно покупал большущий букет роз для жены и по подарку каждому из своих сорванцов. В советское время он работал в райкоме комсомола, откуда с успехом и выдернул свой первый миллион, прокрутив что надо и где надо.
   - Иду, Довмонт Игоревич, - отозвался Асид, - мы же профи, что вы волнуетесь? Все будет чики-пуки!
   Довмонт Игоревич покачал головой в дверях, повернулся и пошел в зал, а Асид поспешил за ним. В клубе было сильно накурено, потные тела дергались в ритм музыке, мелькали цветные огни. Асид пробрался за пульт, где заканчивал свою работу ди-джей Extreme.
   Несмотря на громкое имя Экстрим был ди-джеем некудышним, народу не нравилось как он "гонит кислоту" и вращает пластинки, а Экстрим считал, что народ просто тупой и не врубается в его новое направление. Кроме того, он недолюбливал и Асида, считая, что тот гонит попсу, а Асиду было глубоко плевать на его мнение. Главное, чтобы нравилось посетителям клуба. А им нравилось именно, как работал Асид.
   Когда делаешь любимую работу, то время летит незаметно. Асид к утру отпахал свои положенные три часа, сет у них в клубе продолжался полтора часа, так он и отработал - полтора часа, отдохнул полтора часа и снова за пульт еще на полтора часа.
   Довмонт Игоревич, проектируя клуб, сделал очень мудрую вещь, а именно содеял так, что публика с ди-джеями близко не контактировала и не соприкасалась, находясь высоко над залом на балконе, отчего убирались излишние терки с подвыпившими посетителями клуба, а так же ди-джей ограждался от назойливых поклонниц. В свой законный перерыв Асид попытался вздремнуть в гримерке, но, видимо, выпил слишком много кофе и сон не шел.
   Настало утро, посетители разбредались, Довмонт Игоревич, как обычно довольный работой Асида, в своем кабинете вручил ему энную сумму и похлопал по плечу.
   - Завтра в то же время работаешь, - сказал он, - смотри, не опаздывай.
   - Да, терки с родителями сегодня задержали, - ответил Асид, завтра буду вовремя.
   - А что такое? - поинтересовался Довмонт Игоревич. - Что-то серьезное?
   -Ерунда, - ответил Асид, - просто мать недовольна. Говорит, что я дурью маюсь. Типа, что все мои ровесники в институте учатся, а я как клоун скачу по танцплощадкам. Говорит, что это, мол, за работа ди-джей? Ну, год, ну, два, а потом? Короче, нудит целыми днями...
   - В твоем возрасте нужно жить отдельно от родителей, - сказал Довмонт Игоревич, - иначе конфликты неизбежны. Тем более, как я знаю, у тебя отец не родной.
   - Не родной, - кивнул Асид, - я с ним вообще не общаюсь.
   - А с матерью? - спросил Довмонт Игоревич.
   - Так себе, тоже не особо, - ответил Асид, - они только и умеют, что учить, как жить и занудничать. Вот вы говорите, что надо отдельно жить, а где? Квартиру не купить, снимать дорого.
   - Ну, не лукавь, - сказал Довмонт Игоревич, - того, что я тебе плачу, хватит, чтобы квартиру снимать, а ты, как мне известно, не только в моем клубе винил крутишь. Просто, что бы жить самостоятельно мужество нужно, нужно сделать шаг и уйти, а это трудно.
   - Не хочется мать расстраивать, - кивнул Асид.
   - Ну, вот видишь, - развел руками директор, - а родной-то отец твой где?
   - Нету его, - неохотно ответил Асид.
   - Умер что ли? - спросил Довмонт Игоревич.
   - Да, нет, живой он, - сказал Асид, - только я его давно уже не видел. Они с матерью развелись, когда мне было три года. Там такая история. Они сразу после школы поженились. Прожили недолго, он ушел в армию и попал в Афганистан. Вернулся с контузией и без ног. Начал пить, мамку избивал...
   - Ты это видел? - спросил Довмонт Игоревич.
   - Нет, я не видел, - ответил Асид, - я же маленький был, мать рассказывала.
   - А-а, ну-ну, - кивнул Довмонт Игоревич, - так ты с ним не видишься?
   - Совсем нет, - ответил Асид, - полгода уже его не видел, хотя он в нашем городе живет. Вернее за городом. Мне с ним говорить не о чем. Приеду, а он сразу за пузырем посылает, вот и весь разговор. Не клеятся у меня отношения с родным отцом.
   - Это твои дела, что я тебе могу посоветовать?
   - А я совета и не прошу, - сказал Асид, - вы спросили, я рассказал.
   И чтобы переменить тему спросил:
   - Слышали, Довмонт Игоревич, какие были погромы в городе. Народ наркоторговцев дубасит!
   - Слышал, - ответил Довмонт Игоревич, - только не народ это, а местные воры. Про Щуплого слышал, кто это?
   - Нет, - помотал головой Асид.
   - Что ты, парень, Щуплый, это же наш местный вор в законе, - сказал Довмонт Игоревич, - он за областью смотрит. Не понравилось ему, что казахи сюда вагонами наркоту везут. Так вот "бойцы" Щуплого и начали громить их притоны.
   - Я стараюсь с "братвой" не пресекаться, - ответил Асид, - с ними знакомство, это только лишняя головная боль.
   - А я знаком по роду деятельности, - сказал Довмонт Игоревич, - но у нас в клубе наркоты никогда не было и не будет, пока я здесь хозяин. Это пусть в "Снайпере" беспокоятся.
   "Снайпером" назывался ночной танцевальный клуб другого района - конкуренты "Жоппендикса", в котором вовсю торговали шмалью, и "крышевали" который урюки.
   - Да, я как-то там работал вечерок, - подтвердил Асид, - там в зале пахнет "травкой", а туалете шприцы на полу валяются.
   - Ничего, скоро их прищучат, - сказал Довмонт Игоревич и спросил, - ты домой сейчас поедешь или куда?
   - Домой, - вздохнул Асид, - мне больше ехать некуда.
   - Давай подвезу до дома, - предложил Довмонт Игоревич.
   - Да не надо, - смутился Асид, - вам же крюк для этого придется делать.
   Видимо, сегодня директор был в хорошем настроении, а когда он был в хорошем настроении, то иногда развозил по домам некоторых работников своего ночного клуба.
   - Слушай, не ломайся, а-то поедешь на своих двоих, - сказал Довмонт Игоревич.
   - Хорошо, поехали, - быстро согласился Асид.
   Они вышли в зал, где было душно и грязно. Сонная обслуга занималась уборкой. За столиком в глубине бара симпатичная рыжеволосая девушка попивала сок через соломинку.
   - Лера, ты что домой не едешь? - спросил Довмонт Игоревич.
   - Еду, - лениво ответила рыжеволосая, - вот только сок допью.
   - Поспеши допить, - сказал директор, - подброшу тебя до дома на машине.
   Асида это неожиданное предложение директора клуба рыжеволосой путане несколько смутило.
   - Довмонт Игоревич, - пробормотал он, - вы знаете, она же миньетчица. Работает у нас в туалете...
   - Ну и что из этого? - голос Довмонта Игоревича стал с оттенком металла. - Или тебе с ней в одной машине ехать стыдно?
   - Нет, все нормально, - примирительно покачал головой Асид, - я думал вы не знаете про это. Она же всего неделю как здесь у нас появилась.
   - Как это я не знаю, если она у меня в клубе работает с моего согласия? - усмехнувшись, ответил директор, - нормальная работа. Кто на что учился, тот то и делает. И клиенты поэтому к официанткам не пристают, потому что Лера здесь есть и всегда готова за три сотни... ну, ты понимаешь. Такие дамы в любом клубе нужны и очень полезны.
   Они вышли на улицу, где сиял свежей краской новенький немецкий автомобиль "Ауди" Довмонта Игоревича. Солнце едва-едва показалось из-за крыш домов и освещало чудо немецкого автомобилестроения. Вскоре выпорхнула из дверей и рыжеволосая Лера. Они сели в машину - Довмонт Игоревич, как полагается, на место водителя, Асид на переднее сидение рядом с ним, а Лера вальяжно развалилась сзади.
   Она была симпатичной девушкой с хорошей фигуркой, кругленькой, не обвисшей грудью без лифчика под футболкой и Асид подумал - зачем она занимается этим делом, лучше бы вышла замуж и жила с мужем долго и счастливо. Довмонт Игоревич завел машину, и они выехали на большую дорогу.
   - Ох, и устала я сегодня работать, - запросто пропела Лера.
   - Много было народу? - спросил директор.
   - Нормально, - ответила Лера, - но у одного козла был такой грязный, что я сказала, не накинешь сотню, ничего делать не буду!
   - И что, накинул? - спросил Довмонт Игоревич.
   - Накинул, как миленький, - ответила Лера, - я после него полчаса зубы чистила.
   Асид сидел в шоке, потому что это на вид он был таким крутым и плейбоем, но на самом деле девушек стеснялся и не умел особо быстро с ними налаживать отношения. Глупо, конечно, но он ждал настоящую большую любовь. Да и не было времени заниматься романами вплотную, потому что много времени отнимали занятия музыкой и тренировки.
   - Лера, а что за парень тебя провожает каждый вечер на работу? - спросил Довмонт Игоревич. - Высокий такой, худощавый. Вроде на сутенера не похож. Лицо интеллигентное, походка робкая.
   - Это муж мой, - бесхитростно ответила Лера.
   - Как муж? - одновременно спросили ошарашенные и Асид, и директор.
   - Он что, все про твою работу знает? - удивился даже видавший виды Довмонт Игоревич. - Или что как?
   - Конечно, он ничего не знает, зачем ему все это знать, - вздохнула Лера, - совершенно ни к чему, он думает, что я официанткой в клубе работаю в ночную смену. Я ему так сказала.
   - Вот это кино, - покачал головой Довмонт Игоревич, - а я думал, что ты не замужем, Лера.
   - А что это меняет? - устало спросила девушка. - Или вы меня за это уволите?
   - Ничего это не меняет, в общем-то, - спокойно ответил Довмонт Игоревич, - работай дальше, сколько нужно. А если муж узнает, что ты не официантка?
   - Откуда он узнает? - спросила Лера. - Если вы не скажете, и ди-джей не скажет, то он и не узнает. А вообще, честно, я так уже устала, что мне все равно узнает он или нет!
   - В чем дело-то? - спросил Довмонт Игоревич.
   - А вам что ли интересно? - спросила Лера. - Зачем вам в грязном белье копаться?
   - Не хочешь, не рассказывай, - ответил Довмонт Игоревич, - но у тебя больно ситуация нетипичная, может быть, я тебе другую работу предложу. Или тебе эта сильно нравиться?
   - Ага, нравится, - усмехнулась Лера, - а вам бы понравилось каждую ночь делать то, что я делаю?
   - Мне нет, - ответил Довмонт Игоревич.
   - А мне приходится делать, - сказала Лера, - потому что деньги нужны. А на другой какой-нибудь работе я столько ни в жизнь не заработаю, пробовала уже и санитаркой, и официанткой. Копейки платят. А мне, Довмонт Игоревич, трех человек кормить нужно - мужа, себя и дочь.
   - А что ж муж у тебе не работает? - спросил директор.
   - А он не может работать, - ответила Лера, - он у меня гениальный художник.
   - Как это? - не понял директор.
   - Он рисует "гениальные" картины, которые никто не хочет покупать, - объяснила Лера, - их скопилось уже штук сорок. А знаете, сколько стоят эти краски, кисти, подрамники, чтобы он мог творить? Безумные деньги!
   - Что же, совсем плохие картины он рисует? - спросил удивленный Довмонт Игоревич. - Никуда не годные?
   - Я не знаю даже, - вздохнула Лера, - ведь мне раньше нравилось как он пишет картины, а теперь я видеть их не могу. Даже не смотрю! Меня тошнит от этих картин уже! А он говорит, что я его перестала понимать, что я раньше была другой! Станешь тут другой! Мы когда с ним познакомились, я в медухе училась на медсестру, а он в соседнем училище на художника. Мне он так понравился. Умный такой, рассудительный, не такой, как все, не пил, не курил. Учился на своем курсе на одни пятерки. А сейчас все двоечники с его курса пристроились кто где, работают, а он так и ходит в непризнанных гениях...
   - Слушай, а чего он не пойдет вагоны грузить или заборы красить? - спросил Довмонт Игоревич.
   - Он говорит, что это низко для его таланта, - ответила Лера и махнула рукой, - что он никогда до халтуры не опустится. Да пошел он на фиг, много чести про него говорить. Если бы не дочка, давно бы бросила. Хотя, нет, не бросила бы, он ведь без меня помрет. Я уже ушла один раз, так он таблеток наглотался.
   - Пикассо, - вполголоса произнес Довмонт Игоревич.
   - Чего? - переспросила Лера.
   - Ничего, - ответил директор, - слушай, давай я эти картины посмотрю. Может, и прикуплю парочку для клуба.
   - Давайте, - обрадовалась предложению Лера, - только он их недешево продает. Он-то ведь считает себя гением.
   - Ну, сколько это недешево? - спросил Довмонт Игоревич. - Он же не Кандинский? Сколько примерно стоит-то?
   - От тысячи долларов и выше, - ответила Лера.
   Директор и ди-джей непроизвольно хихикнули от нелепо великой цены картин никому не известного автора. Видимо, он, и правда, не в себе.
   - Вот и вы тоже над ним напрасно смеетесь, - воскликнула Лера, - а может лет через сто его картины будут миллионы стоить!
   - Нет, нет, мы не смеемся, - покачал головой Довмонт Игоревич, - а я раз тебе обещал, то обязательно посмотрю. Может быть, я и куплю одну картину в складчину с друзьями.
   - Хорошо, Довмонт Игоревич, я ему скажу об этом, ладно? - обрадовано ответила Лера. - Остановите, пожалуйста, тут, я пешком пройду до дома, чтобы он не видел, что вы меня подвозили. А-то он у меня больно ревнивый.
   У обоих мужчин даже глаза вылезли от удивления. Он еще и ревнивый! Лера вылезла из машины и, покачивая бедрами, медленно побрела по аллее, освещенная холодными лучами раннего солнца.
   - А ты говоришь, "миньетчица", - покачал головой Довмонт Игоревич, - хотя чего только бабы не наплетут в оправдание своему распутству.
   - А я ей поверил, - сказал Асид.
   - Потому что ты молодой еще, - ответил директор, - поэтому и поверил. Жизни ты еще не видал за своими дисками. Но если и, правда, у нее муж такой козел, ему стоило бы лицо набить! Самому, значит, низко до халтуры опускаться, пусть лучше жена, сидя на унитазе минеты делает! Вот она загадка русской женщины - любят убогих, хоть ты тресни! Ну, поехали, домчу тебя с ветерком!
   Довмонт Игоревич развернул машину, и они помчались в сторону дома Асида. В это время несчастный обетоненный Македон был вывален из чана в лохань.

Варавва

   Ровно через три часа, когда и Асид, и Довмонт Игоревич уже мирно отсыпались каждый в своей кроватке, а Македон превратился в бетонное изваяние, директор и хозяин ночного клуба "Снайпер-пул" Евмений Парамонович сидел за огромным столом в своей кабинете и громко сморкался в белоснежный носовой платок. Угораздило же его в середине лета подцепить банальный насморк и ОРЗ. А во всем виновата дурная привычка, высовываться из автомобиля на ходу и рулить, глядя не в лобовое стекло, а в боковое окошко.
   Евмений Парамонович был усатым седеющим мужчиной возраста недалеко за сорок и ранее, до получения места директора ночного клуба, банально трудился в каком-то РСМУ в должности прораба. Его периодически за некомпетентность снимали с этой должности и снова назначали, потому что больше поставить было некого. Кадров не хватало. Жизнь Парамоныча протекала среди малограмотного и низкооплачиваемого постоянно матерящегося контингента, а впереди на горизонте заката жизни светила грошовая пенсия.
   Но при всем этом, Евмений Парамонович обладал сверхъестественными амбициями и очень страдал от своего унизительного социального положения. А сложилось такое положение оттого, что в городе с начала перестройки никто ничего не строил и поэтому РСМУ, где трудился Парамонович переживало отнюдь не лучшие времена. Так беспросветно влачил свое существование несчастный прораб, надеясь только на чудо и моля бога об этом. И надо же такому случится, что чудо произошло.
   Однажды в командировке в стальном граде Москве Евмений Парамонович случайно встретил своего однокурсника, который занимался таким же, как и он строительством только в столице, которая в отличии от всей России возводиться не прекращала и поэтому сказочно обогатила благоухающего дорогим одеколоном однокурсника Евмения Парамоновича. Провинциальный прораб кусал губы от зависти и даже плакал от обиды после этой встречи, запершись в своем гостиничном номере. Плакал оттого, что с ним так несправедливо обошлась злодейка-судьба, оставив его в провинции голодранцем, а его однокурсника, который в институте-то и знаниями не блистал несказанно обогатила.
   Он выл, закутавшись в одеяло, и обращался к богу, чтобы тот навел справедливость, когда вдруг неожиданно в его номере зазвонил телефон, и тот самый разбогатевший однокурсник уверенно сказал, что сейчас подгребет к нему с деловым предложением. Он не обманул - приехал, предложение его было поистине бриллиантовым, и Парамоныч сразу же на него согласился!
   Так в одночасье хиреющий прораб превратился из грязного работяги в преуспевающего директора ночного клуба и сети магазинов. Он получил зарплату московского уровня на периферии, где большая часть населения получала в среднем пятьдесят баксов в месяц. Произошло это потому, что этот самый толстопуз-однокурсник решил по-тихому вбить свои левые деньги подальше от Москвы в недвижимость, способную приносить доход, ему только нужен был надежный человек и поэтому захиревающий прораб пришелся ему как раз кстати.
   И что же тогда содеялось с Евмением Парамоновичем всего-то за две недели!!! Он мгновенно стал высокомерен и столь заносчив, что как будто бы даже самая большая многоэтажка города доставала ему лишь до пупа. Но этот его катаклизм происходил только с теми, кто был ниже его по социальному статусу. С теми, кто был выше, он был приветлив и заискивающе игрив.
   А поскольку жизненного ума у него было не ахти, то Евмений Парамонович частенько ошибался в людях и был за это не раз бит по щекам. Но и это не учило его уму-разуму, он демонстративно не здоровался с теми с кем вчера пил пиво у ларька, отворачивался от соседей, у которых еще недавно занимал полтинник до получки.
   Было и еще одно неприятное обстоятельство в его жизни - он никак не мог отучиться грязно материться через каждое слово. Вернее, он, после длительных тренировок и не матерился уже, и только какие-то остаточные явления в виде букв то и дело проскакивали в его речи. Но всем без исключения было понятно, что имел в виду Евмений Парамонович.
   Так вот в этот утренний час, постепенно переходящий в полдень, директор ночного клуба "Снайпер-пул" ожидал в своем офисе нелицеприятных гостей о визите которых был предупрежден по телефону еще вчера. Всю свою жизнь Евмений Парамонович сталкивался с ворами-законниками только косвенно, знал о блатных законах только понаслышке, поскольку крышевали его "урюки" из наркомафии, они же и поставляли ему зелье в его притон. А вот вчера ему позвонил сам законник Щуплый и приказал ему к одиннадцати утра терпеливо ждать в своем кабинете от него гостей.
   Евмений Парамонович знал не понаслышке, что наркоторговцам и наркотикам в их городе объявлена война. Его клуб "Снайпер-пул" слыл в этом отношении самым гадским гадюшником города и поэтому своим копчиком Парамонович чувствовал, что базар будет по понятиям и понятия эти пойдут отнюдь не в его Евмения Парамоновича пользу.
   Не успел он так подумать, как дверь с хлопком отворилась от пинка ноги, и в кабинет вальяжно вкатился худощавый скуластый тип с большими глубоко посажеными глазами. За ним в дверь протиснулся невероятных размеров верзила с лицом ребенка, которых обычно изображают на плакатах "Пьют родители - страдают дети".
   Этот верзила легко втащил за шиворот к кабинет директора бездыханное тело охранника с входной двери и бросил его на ковер. Тот упал, как мешок с дерьмом и замер, не шевелясь. Из носа его прямо на ковер струилась кровь. Как уже многие, наверное, догадались, это были знакомые нам Путас и Безобразник. А по тому, как они почтительно застыли в дверях, можно было догадаться, что сейчас войдет еще кто-то.
   Войдет тот, кто, несомненно, круче и Путаса и Безобразника вместе взятых. Евмений Парамонович непроизвольно приподнялся в своем кресле, как при прибытии каких-нибудь "высоких" гостей из мэрии или санэпидемконтроля, но вовремя взял себя в руки и решил не поддаваться уркам, не показывать им, что он их боится. "Нас, бля, не запугаешь!", - тихо сказал он сам себе, хотя заметил, что ноги его под столом мелко трясутся.
   - Что же ты, жертва менингита, не наблатыкаешь своих шнырей как почетных гостей положено встречать? - громко спросил, входя в кабинет крепкий черноволосый мужик лет тридцати трех. - Пришлось сокрушить "вратаря".
   Вошедший мужчина грозно указал пальцем с татуированным перстнем на бездыханное тело охранника.
   - А в чем, б... собственно дело, на х...? - стараясь сохранить самообладание, спросил Евмений Парамонович и сморкнулся в платок.
   Он не матерился, нет. Это были как раз те остаточные явления в словах о которых мы уже рассказали выше. Авторитет ничего не ответил, а прошел ближе к столу. Верзила торопливо пододвинул для него кресло, хотя возле стола стояло полно стульев. Видимо по рангу не пристало этому уголовнику сидеть на стуле. Бандит оглядел кресло и медленно присел в его мягкий чрев. Повисла пауза во время которой Парамонович еще несколько раз нервно сморкнулся в платочек.
   - Я Варавва, - наконец произнес браток, - слыхал?
   - Не имел чести, на х... - нервно ответил Евмений Парамонович, - в чем, б..., собственно дело? Мне нужно работать, в п...
   - Ну, ты, завод по производству соплей, - спокойно сказал Варавва голосом, от которого даже у находящегося в бессознательном состоянии охранника побежали мурашки по спине, - завязывай сякаться в свою петушиную шемегу, и за базаром следи, а-то подтяну за язык, в натуре. Оттопырь раковины и внимай тщательно, пока я тебе в бубен не вмандил. И вообще свой говнобак поднимать нужно, когда к тебе уважаемые люди входят.
   Евмений Парамонович не слишком понял, что именно ему сказал этот уголовник. От страха его соображалка работала туго. Он въехал, что нужно прекратить материться, но не понял, что ему приказали встать, потому что не мог связать слова "говнобак" со своей округлой попой и поэтому директор клуба продолжал сидеть в своем кресле и хлопать слезящимися от ОРЗ глазами. А о том, что "сякаться в петушинную шемегу" означало "сморкаться в платок, принадлежащий гомосексуалисту", он и вообще додуматься не мог.
   - Ты, че, буффон, в натуре, не вперился? - по блатному налегая на ударения в словах прикрикнул на Парамоновича худощавый зек. - Встать тебе сказали!
   Евмений Парамонович колебался в принятии решения. Он налился ярко-пунцовой краской и в эти трудные минуты ярый гнев в нем боролся с животным страхом. Ранее никто и никогда не смел с ним, таким важным, так нагло разговаривать! Что это они, вонючие уголовники, себе позволяют тут? Да, что он на них управы не найдет что ли!?
   - Не смейте, бля, со мной так... это... - наконец пискнул он и даже несильно стукнул своей вспотевшей ладонью по столу.
   Уголовники переглянулись как бы в недоумении. Варавва отвернулся от взбрыкнувшего фраерка, усмехнулся и сплюнул сквозь зубы. Пристяжь воровская поняла, что пришло ее время выступить на сцене разбора по понятиям.
   - Ты че, рожа козлиная, не всосал? - резво прикрикнул на директора клуба Путас, - корму подними, фраер, когда с тобой положенец говорит! Полипы выдеру, шушпан ссученый!!!
   Нутром Евмений Парамонович почувствовал, что сейчас, пожалуй, ему лучше все-таки встать. И хотя он не знал, что положенец, это человек особо приближенный к воровским авторитетам, но по интонации с какой это было сказано, догадался, что перед ним сидит не просто сявка тупорылая. Парамонович медленно поднялся, не смея утереть соплю, которая повисла у него под носом.
   - Пять с плюсом, черт, - усмехнулся Варавва, - догоняешь, когда тебе прессуют. Опусти пердобак на место, прищурься, потому что у меня к тебе наезд конкретный.
   Оскорбленный и униженный директор ночного клуба "Снайпер-пул" сел на место и почувствовал, что сейчас обкакается. Так велико было напряжение от моральной натяжки. В это время очнулся избитый охранник клуба, приподнял голову и огляделся.
   - Ты, чушок, сдерни пулей отсюда, - быстро приказал ему Путас и пнул его для лучшего уведомления.
   Правильно говорят, что за одного битого двух небитых дают. Отмутуженный охранник мигом понял, кто где срал и опрометью кинулся вон из кабинета. В распахнувшуюся дверь заглянула отутюженная дама средних лет, судя по бейджику на плоской груди, администратор.
   - Евмений Парамонович, у вас все в порядке? - спросила она. - Может быть, вызвать милицию?
   - Закрой дверь с той стороны, бля! - закричал на нее директор. - И не суй нос не в свое дело, шалава!
   Оскорбленная администраторша с видом облитой помоями курицы с силой хлопнула дверью и в сердцах от оскорбления решила уволиться из клуба. Но зарплата школьной учительницы, на которую пришлось бы перевести свой бюджет, ее не устраивала, и поэтому разъяренная, как бешеная корова, она выскочила в бар, где в свою очередь взлупила нерадивого бармена за то что... в общем, ни за что, ни про что! Тот был не в лучшем расположении духа, потому что только что обнаружил в туалете, что где-то подцепил средней тяжести венерическую болезнь и от этого не может больше радостно и безболезненно журчать в писсуар.
   Поэтому, он сгоряча послал назойливую администраторшу открытым текстом куда подальше, развернулся и пошел вообще на фиг из клуба, где так запросто можно подцепить унизительную болезнь. Причмаренная с утра со всех сторон администраторша в досаде надежно укрылась от посторонних глаз в закутке бара и с горя заплакала. Все-таки в школе ее так не унижали, но, правда, столько и не платили.
   В это время в кабинете директора продолжался диалог.
   - Что же ты, уфтапюк, щелку обижаешь? - спросил Варавва, когда директор клуба грубо выгнал администраторшу. - Сам-то ты клоун прирумяненный, чем лучше?
   - Я прошу вас, - потея и сморкаясь в усы, промямлил Евмений Парамонович, - обойтись без оскорблений...
   Варавва ничего ему не ответил, только посмотрел на Безобразника и тот сразу же двинулся в сторону директора клуба. Намерения его не вызывали сомнений, поэтому Евмений Парамонович испуганно взвизгнул, быстро вскочил и жалобно закричал:
   - Не надо, не надо! Я больше не буду!
   Варавва взглядом остановил Безобразника и сказал испуганному сопливому директору клуба:
   - Слушай сюда, сволочь гаймаритная! В твоей булкотряске много шмали размножилось! Обдолбанные плевки на баяне сидят! Завязывай эту кухню, иначе я тебя самолично отпердолю прямо в гальюне репой в унитаз. При всех твоих мастевых фраерах. Впитал?
   Евмений Парамонович боязливо прищурился и втянул голову в плечи.
   - Вы меня простите, пожалуйста, - виновато пробормотал он, - но вы говорите очень непонятно. Я таким языком не владею, к сожалению. Простите, пожалуйста...
   Варавва усмехнулся, покачал головой и сказал Путассу:
   - Переведи этому говнодаву, что я с него хочу поиметь.
   Путас подошел вплотную к директору и вскинул вверх два пальца правой руки. Евмений Парамонович вздрогнул и закрыл голову ладонями.
   - Че тут непонятного, профура? - спросил он. - У тебя в клубе постоянно наркотой торгуют. Малолетние наркоманы шприцами колются. Мы хотим, чтобы больше этого здесь не было никогда, иначе мы сами тебя отымеем прямо при всех твоих работниках-педерастах. Понял?
   - Да, да, да, - закивал головой Евмений Парамонович, - больше этого не будет никогда. Я сам буду лично всех наркоторговцев отсюда выгонять. Я бы и раньше бы их выгнал. Но мне одному не справиться. Вот если бы вы мне помогли с ними покончить?
   Евмений Парамонович понял, что нужно срочно переметнуться в их лагерь, пока его и правда не унизили таким оскорбительным способом.
   - Я подгоню тебе двух пацанов наблатыканных, - пообещал Варавва, - они и за тобой посмотрят и за твоей "точкой". Если что не так, будут ломать фанеру барышникам. Перетерли?
   Евмений Парамонович с энтузиазмом закивал. Похоже, что ему удалось избежать побоев, которых он очень боялся. Правда, при таком раскладе он терял почти две трети своего дохода, который собирал с наркоторговцев в виде дани за предоставление точки, но жизнь и здоровье стоили того. По крайней мере, пока можно было прилечь на дно, раз уж пошла такая масть.
   - Может, отсандалить тебя для ума напоследок? - зевая, спросил Варавва и Безобразник с готовностью хохотнул.
   Евмений Парамонович не знал слова "отсандалить", но по созвучью понял, что это, скорее всего, означает то, что его будут бить ногами по голове. И испугался.
   - Не надо, - жалобно проблеял он, шмыгая носом, - пожалуйста, не надо, я все понял.
   - Хрен с тобой, живи пока, гаер, - сказал Варавва, поднимаясь с кресла, - и учти, второй раз втусовывать тебе буду не я, а Безобразник. Он тащится таких, как ты чушханов запомоить. Так что, не косяч и все будет чих-пых. Врубился в мазу?
   Евмений Парамонович, конечно, не понял деталей, но суть уловил точно. Если он не будет делать так, как сказал ему Варавва, то им займется громила с лицом дауна. Этого директору клуба сильно не хотелось.
   - Да, да, я все понял, все будет как вы сказали, - проблеял Евмений Парамонович и чтобы разрядить обстановку спросил, - может быть, кофе?
   - Не канает, - презрительно ответил Варавва и направился к выходу.
   Быки тут же отправились вслед за ним. Евмений Парамонович пробежал, семеня короткими ножками, проводил гостей до выхода и вытер пот со лба сопливым платком. Давно он так не пугался за свою жизнь и здоровье. Работники клуба поглядывали на него, как ему казалось с ехидством и это взбесило униженного директора клуба.
   Он топнул ножкой и заорал:
   - Всех, бля, уволю! Какого хрена! Почему, на х... до сих пор не подметена сцена и, б... не проветрен зал? Где администратор?
   Оскорбленная бывшая учительница младших классов стремглав выскочила из своего угла, где уже наплакалась вдоволь, и, как конек-горбунок, предстала перед разъяренным директором.
   - Ко мне в кабинет, быстро!!! - крикнул он на нее, брызжа слюной.
   И сам развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел вперед, раздавая подчиненным словесные оплеухи. Он залетел в кабинет, пропустил туда же испуганную администраторшу, запер дверь на ключ и от досады наскоком овладел ей прямо на столе, заваленном бумагами. Овладел с особым цинизмом, вкладывая в каждый толчок в рыхлые ягодицы учительницы всю свою злость на собственное бессилие перед бандитами и унижение, которое он претерпел.
   Администраторша елозила носом по столу и думала о том, что это еще не самая худшая кара из тех, которые она имела в жизни. Придурок муж, напивавшись, ее поколачивал, а директор школы посмеивался над ее кривыми ногами и низко расположенной задницей. А вот Евмений Парамонович избрал такой способ "наказания", после которого у администраторши проходил зуд в паху, а сам директор становился тихим и добрым. Всем на пользу.
   Через полчаса администраторша вышла из кабинета директора растрепанная и раскрасневшаяся и побежала исполнять его указания, которых он и не давал. А Евмений Парамонович плюхнулся в кресло и задумался. Какая-то глупость! Лучше бы этот вор в законе взял в свои руки торговлю наркотиками и получал с этого свои дивиденды, чем душить то, что все равно вылезет в другом месте. Ведь если есть спрос, то есть и предложение.
   Об этом же факте думал, раскинувшись на заднем сидении собственного "BMW", и Варавва. Кто такой был этот Варавва, перед которым урки трепетали почти так же как перед вором в законе Щуплым? Ответ на этот вопрос кроется во всей биографии этого "замечательного" человека и которая представляет интерес для любого повествователя.
   Отец Вараввы был уркаган-рецедивист с погоняловом Душный. Всю свою жизнь чередовал отсидку с волей, как день с ночью. Сроки он получал пустяковые, поскольку был не медвежатником и не щипачом, а обычным квартирным вором и тырил по мелочи. Не брезговал даже сушившимся бельем. Но сидел часто и этим снискал уважение бывалых зеков. К тому же чушком он не был, до парашника не опускался, к услугам вафлеров не прибегал и сам не был замечен в тяге к "дятлам" (активным педерастам).
   На воле у Душного была жена, ничем не примечательная тихая женщина, которая ждала его со всех его отсидок и не смела даже попросить его, чтобы он больше "хазы не выставлял", а жил нормально, как все люди. В недолгий перерыв между отсидками она и родила ему сына. Душный сыну был рад и решил сделать из него в будущем настоящего вора, а не какую-нибудь шпану, какой был сам. Для этого необходимо было подобрать для любимого сыночка какое-нибудь настоящее воровское имя.
   И тут вспомнилась Душному история, рассказанная ему на кичмане бывшим священником отцом Михаилом, которого осудили в те времена на червончик за антисоветскую деятельность и посадили на крытую вместе с урками. Отец Михаил был священником от бога, поэтому и на зоне призвания своего не забыл и пользовался авторитетом даже в воровских кругах. Особенно почитали его уркаганы за умение "тискать роман", то есть, рассказывать на сон грядущий разнообразные занимательные истории.
   А повествовал отец Михаил в свободном изложении писания Ветхого и Нового заветов, адаптировав их, как только возможно, к восприятию зеков. Душный очень любил слушать эти истории, но особенно ему нравилась одна, когда распяли Христа, а перед этим Понтий Пилат по просьбе народа отпустил убийцу и разбойника Варавву, умыл свои руки, а предал Христа на распятие. В устах наблатыканного за восемь лет отсидки по советским лагерям отца Михаила звучало это библейское событие святого повествования от Матфея главы 27 стихов 20-26 приблизительно так:
   - Первосвященники и старейшины скипишили народ, чтобы отмазать от вышака Варавву, а Иисуса наглухо вальнуть. Тогда местный зуботыка Понтий Пилат стал с народом претирать кого глухануть - мокрушника Варавву или Иисуса, на которого козлы порожняк навалили? А фраера бакланят: "Иисуса! Иисуса!". Тогда Пилат аскает: "А как его вальнуть?". А те отчихнулись - распять, мол, басувала! А Пилат базарит им, что, мол, он вам конкретного законтрил, за что вы хотите его глухануть? Но те не симанят зуботыку, а только орут: "Распять! Распять!". Пилат зрит, что фраера забакланенные, в отказ пошли и буза назревает. Тогда он шипашцы в доне умыл и калякает им: "Невиновен я в крови праведника сего!". Так он от фефера отмазался. А забакланенные фраера ему горлопанят, типа, не менжуйся, зуботыка, юшка его на нас всех и на короедах наших! И сразу тогда Иисуса вертухаи отмудохали и предали на распятье, а Варавва чисто откинулся из СИЗО и на гай попал. А он, братва, был лавровый бузотер и мокрушник.
   Много думал тогда Душный о поганой сущности людской. Как же так получается? Иисус лечил людей и даже воскрешал, учил их уму разуму, был сыном бога, а народ выбрал для амнистии мятежника и убийцу Варавву. Стало быть, всему народу ближе уголовная братва, а не те, кто им ботанику читает? И твердо решил тогда Душный, что назовет своего будущего сына в честь этого знаменитого преступника Вараввой. Не про каждого в Библии напишут. Ждал он несколько лет освобождения и ради такого случая даже с кражами повременил, чтобы успеть наследника зачать и выродить. А когда, наконец, у него сын родился, то гордо он пошел с ним в ЗАГС имя ему торжественно записывать.
   Но сразу же в этой совдеповской шараге получились неконкретные терки, которые привели к серьезному конфликту. Имя Варавва для младенца было отвергнуто. В социалистически настроенном ЗАГСе, естественно, промолвили, что советский гражданин такого странного и не советского имени носить не имеет права.
   А если родителям хочется замечательного имени для своего младенца, то можно назвать ребенка, например, в честь Владимира Ильича Ленина - Владилен, или в честь Леонида Ильича Брежнева - Леильбр. Так же можно было назвать ребенка Вектор - от словосочетания Великий Коммунизм Торжествует или Пофидкас - от лозунга "Поддержим Фиделя Кастро". Услышав имя "Пофидкас" Душный рассвирепел и выплеснул стакан с водой в рыло наштукатуренной деловитой лярвы, которая заправляла в зале регистраций. После этого он оборвал все занавески и выгнал на улицу, дожидающуюся своей очереди свадьбу.
   Когда впоследствии он отсидел свои пятнадцать суток, то оказалось, что жена уже зарегистрировала сына под простым именем Валера. Душный не смирился с этим и продолжал в перерывах между отсидками называть своего отрока Варавва. Во дворе тоже быстро приклеилось это погонялово к шустрому пареньку Валере, который направо и налево разбивал всем носы, воровал мелочь из карманов пальто в школьной раздевалке, да и вообще "шерстил грядки" направо и налево.
   Папа со слезами на глазах гордился подрастающим сыном. И когда тот впервые в четырнадцать лет отправился за решетку, то он передал ему длинную маляву с указаниями как пацану вести себя на зоне, что бы не попасть в парашники. Он и до срока учил его мастрячить болячки, проходить прописку в камере, науськивал всяким другим премудростям уголовной жизни. Поэтому на малолетке Варавва сразу попал в "отрицалы", не работал, не подчинялся администрации и постоянно сидел в камере ШИЗО.
   Далее он полностью повторил путь своего папаши с той лишь разницей, что белья не воровал, а занимался серьезными гоп-стопами и рэкетом. Авторитет у него и в зоне, и на воле был, дай боже. Бакланили серьезные люди, что к нему в больничке на пересылке даже подходили воры с предложением "креститься", то есть ему предлагалась серьезная возможность посягнуть на почетное право стать вором в законе.
   Варавва был согласен, но с воли пришла малява. А говорилось в ней о том, что Варавва во хмелю имеет нрав буйный и не контролирует свои поступки. То есть, если говорить простым языком, то от рюмки водки у него наглухо съезжала крыша и он не разбирал уже не своих ни чужих. Доверить такому человеку общак и управление блатарями возможно не было и "коронование" завернули, но не смотря на это авторитет его все равно поднялся еще на одну ступень воровской иерархии. Теперь, например, когда кто-нибудь спрашивал о нем, то спрашиваемый с раздражением отвечал: "Ты, че, в натуре не рубишь, фуфлоглот, это же Варавва, положенец, к нему же воры подходили". Сам Варавва был сильно раздосадован таким нелепым проколом и решил по возвращении на волю не пить, дабы доказать братве, что он "весит" на самом деле, в натуре, реально. И ведь не пил ничего кроме пива, от которого у него "крыша" не съезжала.
   Но все равно в городе и в области круче Вараввы был только Щуплый, а сам Варавва был "приближенцем" - человеком, которого от воровского звания отделяет только один шаг. А когда ему позволят сделать этот шаг, от Вараввы не зависело. Но у него были "бабки", была "работа", Щуплый его особо не напрягал, держать ответ на сходняке не приходилось, к "общаку" доступ не был закрыт. Единственное, что слегка раздражало молодого Варавву, это то, что старый вор Щуплый не всасывал некоторых реалий сегодняшнего дня и попросту тормозил, не догребая иногда той "капусты", которую можно было срубить.
   Ну, например, какой смысл душить наркоторговцев? В одном месте их прижмешь, они в другом взойдут, в этом прижмешь, они в третьем "высверкаются". Лучше бы для общака и для самих себя было бы наложить лапу на все это наркотическое хозяйство и доить эту корову, а не пускать ее в расход. Можно было бы урюков из города шурануть, самим заняться поставкой дури в регион, на этом срубить не кисло бабосов, но Щуплый на это не шел, нес какую-то пургу про грядущее поколение. Совсем вальтанулся на старости лет.
   Все эти мысли втихую прокручивал Варавва в своей голове, не доверяя их никому, как и учил его покойный отец, который "шаркнул хвостом" полгода назад на кичмане, не верь, не бойся, не проси. Эти три правила Варавва вкурил еще на малолетке и следование им его никогда не подводило.

Шалман

   Кто никогда не был на воровской малине, тому лучше и не бывать. Смрадный запах, который щиплет нос прямо с порога, может положить в несознанку любого, кто войдет в эту странную квартиру, которая может быть расположена хоть в центре, хоть на окраине, хоть на первом этаже, хоть на десятом. Зашуганные соседи, жмущиеся к стенке при виде растатуированных гостей, ночные визиты "фараонов" и шум, который начинается от ноля часов и длится до утра. Картежные игры и вечно пьяная хозяйка-чухарка, с которой может переспать любой, кто нальет нахаляву соточку.
   Еще некоторые видали на "малинах" и спящих прямо в ванной чумазых детей, у которых будущее - та же самая зона, где коротали годы жизни посетители этого дома, грязные игрушки, если они есть вообще. Веселье, смех и угар в этой квартире не прекращаются никогда. Здесь понятия не имеют о свежих простынях, потому что большинство обитателей ее провели "лучшие" свои дни на нарах вовсе без оных, на матрасах, которые достались им от больных энурезом зеков и которые воняют мочой еще обитателей сталинских лагерей.
   Но разве мещанские удобства главнее настоящей свободы? Разве чистое белье может заменить веселье похмельного синдрома, когда кто-то один из шалмана наутро отправляется за свежим пузырем поддельной водки и лечит всех валяющихся кто тут, кто там подельников и бывших сокамерников? А если "бабок" и вовсе ноль? Тогда жизнь превращается в охоту, похожую на быт первобытных троглодитов. Нужно во что б это не было достать хотя бы мелочь на пузырь поддельной водки, купленной на квартире у азеров. А где взять эту мелочь? Настрелять около универсама, другого выхода нет. Но ты чувствуешь себя героем, парнем из будущего, когда приносишь страдающим от эфирных масел в голове корешам бутылочку светлой прозрачной жидкости, живой воды и они боготворят тебя, возвращаясь к жизни.
   Черт с ним, что нет закуски. Наплевать, что проснувшиеся дети хозяйки-чухарки, просят есть и не пошли в школу. Главное, что жизнь продолжается, что нет на окнах железных решеток и можно выпив грамм пятьдесят, снова впасть в дремоту и проснуться в надежде, что кто-то из знакомых кадров поимел где-то свою долю и пришел в гости с пузырем сулейки. Это ли не счастье для откинувшихся с зоны зеков?
   И вот однажды на одном подобном шалмане собрались одновременно Понтярщик и Агапит. Оба всю свою жизнь то и дело сидели за кражу, а в перерывах между отсидками работали, где попало, пока шаловливые ручки их не тянулись снова к чужому добру и тогда прокурор отправлял их опять в зону шить тапочки. В указанный нами период ни Понтярщик, ни Агапит не работали, перебивались случайными заработками и "гревом" корешей, которые подкидывали им то червонец, то пятачок на опохмелку.
   Жили оба у особы определенного рода, называемой Жижилкой. Это была неопрятная женщина лет пятидесяти на вид, но по паспорту, который валялся в ящике кухонного стола, можно было при желании узнать, что Жижилке на самом деле всего тридцать восемь лет. Она была сморщенной и беззубой, но сохранила еще женские первичные половые признаки, чем, то и дело пользовались по очереди то Понтярщик, то Агапит.
   Дети Жижилке находились в детском доме, и, несмотря на то, что она была лишена родительских прав еще пятнадцать лет назад, с регулярностью раз в два-три года она "метала икру" неизвестно от кого, и новорожденных из родильного отделения больницы направляли прямиком в дом ребенка. В общей сложности у Жижилки за все это время наплодилось восемь детей. Она их практически не видела и не сильно страдала от этого факта. Потому что считала - бог дал, бог пускай и кормит.
   Время было вечернее и Понтярщик в одиночку чифирил на кухоньке, заварив полпачки чая в алюминиевой кружке. Судьба этого замысловато исчирканного мужика лет сорока-сорока пяти сложилась в такое же хитросплетение событий, которое в виде татуировок было изображено на его сухом, но жилистом теле.
   В четырнадцать лет он впервые переступил порог зоны для малолетних преступников с пустяковым сроком в два года за то, что с пацанами из соседнего двора ограбил продуктовый ларек. Был он ростом мал, неказист и дохловат, и быть бы ему парашником, да на счастье оказалось, что в этой зоне бугром состоит восемнадцатилетний его земляк Ваня-Черемуха, который упросил лагерное начальство не переводить его, Ваню во взрослую зону, а дать досидеть срок на малолетке. Начальство на этот шаг пошло, поскольку Ваня был в тихую "красным", выполнял указания лагерного начальства, под видом блатных разборок "строил" весь лагерь - кого надо наказывал, кого надо награждал.
   Случилось так, что Понтярщик, который тогда еще не носил эту кликуху, а назывался Дохлый, даже жил с Ваней-Черемухой на одной улице. "Бугор" Ваня встретил сопливого земляка с распростертыми объятиями и все спрашивал:
   - Ну, как там пивнуха на углу стоит еще?
   Услышав утвердительный ответ, он радостно хохотал, как будто на воле он жил на крыше этой самой пивнухи, закатывал глаза, ожидая скорого освобождения, и угощал Понтярщика крепким чефиром. За первые два месяца отсидки Понтярщика Ваня-Черемуха расспросил его обо всех строениях в округе, исключая, пожалуй, только библиотеку. Он изрядно "грел" земляка усиленными пайками и нещадно лупил тех, кто даже косо смотрел на его молодого земляка.
   А сам Понтярщик, пользуясь силой "бугра", унижал всех и вся, вел себя некорректно даже для самого отмороженного отморозка, короче, "тему не всасывал". Вся зона только и ждала, чтобы Черемуха откинулся, а Понтярщик остался. Молодые "волчата" хотели поставить на место зарвавшегося земляка "бугра" и отправить его лизать языком парашу.
   Но не удалось им воплотить в жизнь свои поганые мечты. Ваня-Черемуха и Понтярщик откинулись в один день, в один час, в одну минуту. Вместе они приехали в родной город, где их, уже обоих по старому воровскому закону "подогрел" блатной папаша Черемухи, кличка которого затерялась в пыли истории.
   К тому времени Понтярщик был наблатыканным молодцем с галереей наколок на теле, двумя металлическими фиксами на клыках и жаргоном заправского урки. Появившись в районе, он наводил ужас на маменькиных сынков и девочек-отличниц своей кепкой-восьмиклинкой, натянутой на самые глаза. Естественно, долго он на свободе не прогулял и за банальную драку оказался снова в зоне, только уже во взрослой.
   Как говорится, хороший понт дороже денег и поэтому первое время Понтярщик жил не кисло. Он наплел всем про свое хмурое уголовное прошлое, намекал на связи с крутыми ворами и божился, что через год-два сам крестится в воры. Чтобы проверить это, поехали во все стороны с зоны малявы в места, где сиживал Понтярщик.
   Началось его падение с того, что в зоне объявился уважаемый мокрушник, который парился на той же малолетке, что и Понтярщик. Он рассказал братве что это за "фрукт", а братва, подкрепленная весточками из маляв, решила предъявить незаконно понтующемуся фраеру предъяву.
   Понтярщик в системку не въехал и при разборе пару раз послал не туда и не тех. И тогда ему окончательно предъявили - или тебя мы опустим тут же в сортире или ты этот сортир языком вылижешь. Понтярщик без колебаний выбрал второе и стал мастевым человеком, то есть мыл сортир до конца срока.
   Вышел он на свободу и поскольку никакой воровской профессией не владел, здоровьем не блистал, умом не отличался, то оказался неприкаянным. Там украдет - его поймают, там задерется - надают по рогам. Ваню-Черемуху к тому времени уже в зоне тихо пришили наглухо шилом в пузо, и поэтому подогреть Понтярщика-балбеса было некому. Он воровал то там, то тут, попадался, его сажали, потом лечили в ЛТП (лечебно-трудовом профилактории), потом снова сажали. В общем, так и прошла вся жизнь Понтярщика по тюрьмам, да по ссылкам.
   Иногда, после изрядного распития спиртных напитков Понтярщик забывался и начинал орать, что он вор в законе и что он авторитет и держит весь город в кулаке. Кончалось во всех случаях его понтование одинаково - его банально били. Хотя, если он пугал таким образом каких-нибудь очкастых интеллигентов или бабушек на скамейке, то те поспешали ретироваться с места событий, что наполняло ссохшуюся душонку Понтярщика радостным наслаждением.
   Второй посетитель Жижилки мрачный тип по прозвищу Агапит был похож на табличку "Не влезай - убьет". Говорил он мало, в зоне сидел не так часто, как Понтярщик и даже иногда устраивался на работу. Он был неплохим слесарем с одним только недостатком - когда начинал пить, то это затягивалось на три-четыре недели. Поэтому его часто увольняли, он с горя грабил какую-нибудь одинокую женщину с пистолетом собственного производства, и его опять отправляли по этапу.
   В зоне Агапит пользовался уважением за то, что делал из подручных материалов обычные ножи с наборными ручками, выкидухи (ножи с автоматическим лезвием) и даже муляжи пистолетов. "Талант не пропьешь", - любил говаривать Агапит. Впрочем, ничего другого от него никто и никогда больше не слышал.
   Такая вот компания скучала вечером на хазе у Жижилки, которая сама в это время, а вернее еще с утра ушла за батоном и бесследно исчезла, Агапит спал, а Понтярщик, как мы уже говорили, на кухне цедил чефир. Агапит и на крытой (в тюрьме) отличался тем, что мог спать постоянно, просыпаясь лишь для того чтобы, опорожнить кишечник в парашу или снова его набить поганой тюремной сечкой. В это время в дверь сильно постучали. Естественно, что звонка на двери "малины" не было.
   - Кого там еще принесла нелегкая? - пробормотал Понтярщик, зная, что у Жужилки есть свои ключи. - Может лягавые?
   Он осторожно подошел к двери и прислушался. За дверью негромко разговаривали два мужских голоса. Понтярщик решил не открывать. Тогда постучали еще раз и более настойчиво.
   - Жужилка, открывай! - крикнул из подъезда сквозь фанерную дверь голос, привыкший указывать.
   В комнате проснулся Агапит. Он молча вышел в коридор и, безмолвно кивнув, как бы вопросил у Понтярщика:
   - Кто это там?
   - Не знаю, - безмолвно ответил ему Понтярщик, пожав плечами.
   - Тогда не открывай, - сказал Агапит, не произнеся ни слова, а лишь помотав головой из стороны в сторону.
   - Что вы там щемитесь, арепаты! - стуча в дверь, крикнул тот же голос. - Это я, Варавва, открывайте!
   Лицо Понтярщика воссияло, он узнал этот командирский голос. Морда Агапита не изменилась, ему было все равно кто пришел. Понтярщик отворил дверь и увидел, что с Вараввой в подъезде стоит еще один узник, судя по прикиду недавно откинувшийся из мест заключения.
   - Каким ветром тебя надуло в наши края? - спросил Понтярщик, пропуская Варавву и его кореша в хату. - Давненько тебя не видали!
   - Рассказали мне, что вы тут без грева сидите, - ответил Варавва, - скоро тараканов на кухне жрать будете. Вот привез вам по штуке деревянных из общака без отдачи и еще кореша попрошу приютить на пару дней. Он только что из "плена", покантуется у вас тут пока.
   - Да пусть живет, - согласился Понтярщик, - только у нас тут не "Метрополь".
   - Ничего, ему после вонючих нар и у вас понравится, - сказал Варавва, - вот еще жрачки прикупил и водяры.
   Варавва показал хозяевам массивный пакет, от вида которого загорелись глаза даже у Агапита. Варавва отдал ему пакет, и сам прошел в зал, где было грязно и воняло несвежим всем. Он брезгливо поморщился, но ничего не сказал.
   - Знакомьтесь, - представил он "хозяевам" гостя, - это Мякиш. Мы вместе с ним нары задом шлифовали четыре года.
   Минут через десять стол был накрыт и готов к распитию спиртных напитков. Понтярщик на правах хозяина поднял было первый тост, но осекся, вспомнив, что Варавва все-таки положенец и он ему слова не давал. И тогда Варавва сказал сам, подняв бокал с пивом.
   - Братва, - произнес он с пафосом, - все мы там были, там не сладко. Мякиш откинулся, мы его встретили. За него!
   Тост всем понравился и бывшие зеки дружно выпили. Закусили, чем бог послал.
   - Ну, как там, в зоне? - спросил Понтярщик.
   - Так же, - ответил немногословный Мякиш.
   - Ага, - сказал Понтярщик.
   - Ну, дак, - подтвердил Мякиш.
   Снова выпили теперь за это. Литровая водка кончилась быстро, Варавва все цедил свои поллитра пива. Все знали, что он водки не пьет, и не приставали. Повисла пауза и настало время бежать за второй бутылкой. Встал извечный вопрос - кто же побежит? Варавве бегать не пристало по социальному положению, Мякиш был все-таки гость, да и города он не знал, оставались только Агапит и Понтярщик. Они заспорили, кому бежать. В разговор вмешался Мякиш:
   - Братва, не гоните ерша, - сказал он, - сейчас тасанем колоду и партейку заварганим. Кто проиграет, тот и гонит за фунфырем и за закусью за свои бабосы.
   Всем предложение понравилось. Мякиш извлек из нагрудного кармана новенькую, еще запечатанную колоду карт и с любовью произнес:
   - Настоящие, в киоске купил, полиграфия, это вам не какой-нибудь зоновский чалдон.
   Все одобрительно закивали, Мякиш раскинул партейку между собой, Агапитом и Понтярщиком. У Понтярщика встал перебор, Мякиш недобрал, у Агапита было очко.
   - Везет тебе сегодня, Агапит, - сказал Понтярщик, которому придется бежать за водкой, - вернусь, отыграюсь.
   Он надел на ноги рваные кеды и прямо в мятых штанах пошел в магазин.
   - А ты не тот ли самый Агапит, - спросил Мякиш, - который самострелы мастерит?
   - Тот самый, - ответил Агапит, взглянув на Варавву.
   - Уважаю, - сказал Мякиш.
   Агапит только ухмыльнулся. Ждать долго Понтярщика не пришлось, он вернулся, да не один, а с Жужилкой, которая, как оказалось, терлась возле овощного магазина в надежде раздобыть мелочи на выпивку. Поэтому, увидев хмельного Понтярщика, она очень обрадовалась и заспешила с ним домой.
   На хазе с нетерпением ждали водку и как только махнули по рюмочке, продолжили игру. Жужилку, налив ей стакан штрафной, отправили на кухню сварганить чего-нибудь пожрать из того, что прикупил в магазине Понтярщик. Проигравшему не терпелось отыграться и он присел за стол, потирая ручонки.
   - Давай, Мякиш, бунти колоду, будем отыгрываться!
   - Что на кону? - спросил Мякиш, тасуя карты.
   - Ставлю сотню, - ответил Понтярщик.
   Он собирался играть на деньги, которые привез им Варавва. Положенец к игре не присоединился и не запрещал им играть на эти бабки. Теперь уже это было их дело. Втроем Мякиш, Агапит и Понтярщик начали карточную баталию, перемежаемую рюмками водки.
   Сначала выигрывать неожиданно стал Понтярщик, потом фортуна повернулась лицом к Мякишу, но бабки на кону крутились все еще в пределах тех денег, что привез им Варавва. Вскоре стало люто везти Агапиту, Мякишу даже пришлось занять еще штуку у Вараввы, что бы вложить в банк. Понтярщик был и так, и сяк. Ему и не везло особо, он и не проигрывал.
   Агапит сидел довольный собой. За какие-то полчаса он здорово приподнялся на бабосы и был теперь, как говориться кум королю, и сват министру. И вдруг еще через полчаса, когда Мякиш уже второй раз занял у Вараввы еще штуку, и проиграл ее полоса везения у него неожиданно прошла. За пятнадцать минут Агапит спустил все бабки, что у него были, и остался на нолях.
   "Добрый" Варавва, которому Мякиш тут же отдал свои долги, ссудил деньгами проигравшегося Агапита. Но это не помогло. Он опять влетел на сумму. Тогда Агапит занял у Вараввы еще и решил сыграть по крупному, что бы разом отыграться. Но проиграл. Им овладел азарт, упрямство. Он думал, что обязательно отыграется и должен продолжать игру. Он попросил в долг у Вараввы уже двести бачков и поставил их на кон. Понтярщик, у которого таких денег не было, вышел из игры.
   Игра продолжилась с переменным успехом, в результате которого все же Агапит снова проигрался. Он злился. Отдавать ему было нечем, а должен он уже был ни много, ни мало четыреста долларов США. Надо было либо отыгрываться, либо в течение недели делать "скок" на квартиру, выносить ее и отдавать долги. Агапит решил попробовать отыграться одним махом. Поставил на кон четыреста долларов, которых у него не было, но ему поверили под честное слово. Через минуту он был должен уже восемьсот баксов.
   Мякиш предложил остановить игру, но Агапит с упорством кабана отказался и поставил на кон восемьсот баксов. Он вытянул себе с перебором, а у Мякиша оказалось ровно двадцать одно очко. Складывать все умели и Понтярщик даже присвистнул. Агапит решил притормозить и поставил на кон только лишь сотку баксов. Все операции записывал на бумажке Понтярщик, Варавва только безмолвно наблюдал за игрой, а Жужилка с выпитого вырубилась прямо на кухне, сидя на стуле.
   Агапит дважды по мелочи отыгрался и решил снова тусануться по крупному. Но, надо же, ему опять не повезло, и он вытянул с перебором раз, потом другой. Странно, что он сам тасовал, а получалось так, что выдавал Мякишу ровно очко. Прошло еще полчаса и оказалось, что Агапит должен Мякишу уже десять тысяч долларов, которые он занимал как бы у Вараввы. То есть за его проигрыш немедленно должен был бы расплатиться с Мякишем Варавва, а Агапит останется должен Варавве. Ни один человек в здравом уме и доброй памяти не согласился бы быть должен Варавве и не отдать по причине того, что тот свои долги выколачивать умел очень эффективно.
   Сумма вызвала нездоровый интерес даже у Вараввы и когда Агапит попытался занять у него еще денег для продолжения игры, то положенец напомнил ему судьбу многих уважаемых людей, которые, безрассудно играя на бабки, которых у них не было, становились либо опущенными, либо "торпедами", то есть людьми которыми манипулировали в своих целях те, кому они должны. Агапита и это не остановило. Он решил поставить на кон "жизнь", чтобы отыграться. "Жизнь" это понятие сложное. Это может быль либо твоя, либо чужая жизнь, но ценится этот кон дорого. Мякиш раскинул карты и Агапит опять проиграл.
   - Все, братва, завязывай, - покачал головой Варавва, - Агапит, ты проигрался. Сегодня рогами пошевели, а завтра с утра мне расскажешь, как будешь выкручиваться.
   - Влетел по крупному, - тихо произнес Понтярщик.
   Вечер так хорошо начинался и так плохо закончился для Агапита.
   - Мякиша я сегодня заберу, - сказал Варавва, - а то вы раздеретесь тут еще по пьяни.
   - Я на гоп-стоп пойду, - буркнул Агапит, - бабки отдам.
   - Бабки, может, и отдашь, - ответил Варавва, - да только ты еще и жизнь проиграл. Завтра подойдешь к памятнику Ленину в двенадцать дня один, я подъеду, помуцефарим, как нам быть.
   - Бля буду, Варавва, - клятвенно произнес Агапит, что означало, что он честный вор и от слов своих не откажется, а за проигрыш ответит.
   - Ну, мир вашему дому, братва, мы поцокали до хазы, - сказал Варавва.
   И они с Мякишем быстро, так же как появились ушли. Понтярщик не стал доставать Агапита, а пошел разбудил Жижилку и потребовал исполнить ее соло на "флейте". Когда он вернулся, то обнаружил, что Агапит в одиночку с горя осушил пол бутылки водки, которые оставались и храпит под столом. Понтярщик, который бережно сохранил деньги, данные Вараввой, отправился снова в магазин, но домой больше не вернулся. А поутру очнулся в беседке детского сада со страшной головной болью и пустыми карманами. Что с ним произошло, он не помнил.
   С трудом вытащенные из глубины памяти образы говорили ему, что распивал он с подростками, лиц которых не помнил и которых учил премудростям блатной жизни. Вероятно, это они и огрели его чем-то по голове и обчистили карманы. Понтярщик грустно вдохнул и, размышляя о превратностях судьбы, шатаясь, отправился на хазу.

Залетные

   Евмений Парамонович опять сморкался в платок, упершись локтями в стол, в зале грохотала музыка, чело директора танцевального клуба "Снайпер-пул" выражало озабоченность и серьезность. В дверь его кабинета уверенно постучали.
   - Да, да, - встрепенулся Евмений Парамонович и принял в кресле величаво напыщенную позу.
   В кабинет его вошли два смуглых низкорослых азиата и остановились у двери.
   - Чем обязан? - спросил Евмений Парамонович, которому уже порядком поднадоели "терки" последних дней.
   Он уже чуть-чуть жалел, что ушел со спокойной низкооплачиваемой работы прораба в этот гадюшник, где случилось столько неприятных вещей за последнее время. Сегодня он сказал охране, повинуясь "совету" Вараввы, не пускать в клуб продавцов наркотиков, которых все, естественно, знали в лицо. Кроме того, от Вараввы приехали два определенной внешности парня лет двадцати, которые сами контролировали тот факт, чтобы наркоты в клубе не было.
   Эти молодые "братки" не преминули нахамить в присутствии подчиненных директору клуба, чем еще больше пошатнули его уже и так невнятный авторитет. Они назвали его "задротом" и пообещали, что лично "притемнят" ему по башке, ежели чего будет не по их понятиям. Евмений Парамонович убежал в свой кабинет, закрылся там и попытался уже в который раз дозвониться в Москву своему хозяину, чтобы пожаловаться на творящийся в городе беспредел.
   Но хозяин в это время отдыхал на Кипре, отключил свою мобилу, а его секретарше Евмений Парамонович ничего рассказывать не стал, только попросил, чтобы хозяин ему перезвонил, когда вернется. Ведь это именно с московского благословения в клубе стали открыто торговать наркотой и с Евмения Парамоновича из столицы спросится - почему вдруг эта торговля прекратилась?
   Азиаты прошли в кабинет, один остановился у двери, закрыл ее и подпер широкой спиной, а второй подсел к столу Евмения Парамоновича и молча уставился ему в лицо.
   - Что такое? В чем дело? - засуетился директор клуба, - кто вы такие, бля на х...
   - Заткнись, - сказал тот, что подсел к нему, - и слушай. Македона больше нет, теперь я буду поставлять тебе "джанк", а ты будешь его продавать.
   - Слушайте, я не понимаю о чем вы говорите, на х... - запротестовал Евмений Парамонович, - я не знал никакого Македона, бля. Никаким "джанком" я не торгую, только пивом и вином...
   - Эй, чурка, ты мене врешь, - заскрипел зубами азиат, - тебе привозил Македон Афганский героин в запечатанный в банки из-под каспийской кильки, ты его продавал и деньги сдавал Македону раз в месяц. Этот товар, эти банки поставлял ему я, ты понял?
   Евмений Парамонович задумался. Точно так все оно и было. Македон привозил ему шесть коробок с банками каспийской кильки и стандартными накладными. Из этих шести коробок в пяти были кильки, а в шестом героин. Евмений Парамонович собственноручно открывал ежедневно одну из тридцати банок и раскидывал содержимое своим дилерам, которые торговали как у него в клубе, так и за его пределами. Вот такая была хитрая схема. Откуда она известна этим азиатам? А если это какие-нибудь специализированные менты из отдела по борьбе с наркотиками?
   Своих городских ментов Парамонович не боялся. У них были руки связаны всякими законами, препонами не препятствующими проникновению наркотиков в регионы России. И если какой-нибудь молодой наивный мент хватал продавца зелья за руку, то через пару дней другой мент с погонами в больших звездах отпускал его, потому что ему с этого капало, а зарплата у ментов сами знаете какая - сильно не разгуляешься!
   - Чего молчишь? - спросил азиат.
   - Откуда я знаю, что ты не мент, на х..., - буркнул Евмений Парамонович.
   - Потому что я еще знаю, что товар, который тебе Македон дал на реализацию, ты уже продал, а деньги за него не отдал, - сказал азиат.
   - Македону и отдам, когда выздоровеет, на х... - ответил директор клуба, - я вас обоих, бля, первый раз вижу.
   - Не Македону отдашь, а мне, - твердо приказал азиат, - потому что Македон больше не выздоровеет, а у Македона был мой товар, мои бабки. Ясно? С нами будешь работать по такой же схеме, как и с Македоном. Раз в месяц я привожу тебе "кильку", а ты в этот же день отдаешь мне деньги за предыдущую партию порошка.
   - Извините, бля, но мне моя жизнь дороже, - развел руками Евмений Парамонович, - у меня и сейчас в зале два человека от Щуплого стерегут, на х..., чтобы в клубе наркотиков не было. Убьют меня и зачем мне тогда деньги?
   - Мы тоже можем тебя убить, - спокойно сказал Азиат, и отодвинул полу пиджака, из-под которой выглянула наружу рукоятка пистолета, - если ты не согласишься.
   Евмений Парамонович живо представил могилку своей тещи. Там, рядышком с ней было еще место и для него. Похоже, настало время копать ямку. С одной стороны на него наседали люди Щуплого, с другой эти "урюки".
   - Слушайте, я человек маленький, б, - взмолился он, - работаю тут, молодежь развлекаю, на х. Меня с двух сторон спрессовали, на х, б, разберитесь между собой, в п... Меня ваши крышевали два года, не было проблем, потом пришли люди Щуплого, и ваших не стало. Я не знаю, сможете ли вы защитить мой бизнес от его людей?
   - Боишься? - с насмешкой спросил азиат.
   - Конечно, б! - вскричал Евмений Парамонович. - Я не хочу умирать!
   - Не бойся, - повелительно произнес азиат, - джигит верблюда не обидит, деньги давай мне за мой товар. Только точно давай копейка к копейка, а то я огорчусь и буду тебя бить сильно.
   Евмений Парамонович так расстроился, что и не передать словами! Он хотел себе эти деньги, которые не успел с него снять Македон, притырить в связи с преждевременным отходом от дел самого Македона, а не удалось. Вздохнув, Евмений Парамонович открыл сейф, вытащил оттуда две средней толщины пачки долларов и передал азиату. Тот тщательно пересчитал купюры и расплылся в улыбке.
   - Э, молодец, делай так и Сангин тебя не обидит.
   - Ваша фамилия Сангин? - уточнил Евмений Парамонович.
   - Э, это имя, ишак! - воскликнул азиат.
   - Извини, я не силен в ваших именах, бля, - испугался директор клуба, - просто я это...
   - Замолкни лучше, - Сангин стал суровым и спрятал деньги в карман пиджака, - товар подвезем завтра. Приготовься его встретить...
   - Нет, нет, - запротестовал Евмений Парамонович, - пока этого делать нельзя, на х! Здесь все время присутствуют люди Щуплого, б!
   - Э, ты, не надо, да! - прервал панику директора Сангин. - Где они эти люди?
   - Да, они стерегут, на х, чтобы не продавалось наркотиков в клубе, - ответил Евмений Парамонович.
   - Покажи мне их, - приказал Сангин.
   Евмений Парамонович боролся с собой. Он не был провидцем и не мог угадать кто победит в этой войне - воры или урюки? Если он сейчас выдаст азиатам парней Щуплого, то, стало быть, займет место на стороне южан. А если не выдаст, то, значит, останется со Щуплым и урюки его грохнут. И Евмений Парамонович решился хитрить.
   - Я против разборок в клубе, - сказал он, - это вредит его репутации, и если мы, б, хотим делать совместный бизнес, на х, то лучше не надо тут стрелять.
   - Мы не будем тут стрелять в этих "шестерок", - сказал азиат, - мы выведем их на улицу и там поговорим.
   - Хорошо, - согласился Евмений Парамонович, - я вам их покажу, но на том, условии, если вы мне пообещаете, что никто не узнает, что это я вам их отдал.
   - Мамой клянусь, - пообещал Сангин.
   Он, конечно, обманул наивного русского, но какое ему дело до какого-то русского, их, итак, расплодилось слишком много. Одним больше, одним меньше - никто не заметит. Да, и вообще лучше бы было посадить на это место своего человека, земляка. Дела бы сразу пошли хорошо, а то эти русские только и умеют что пить, да ни хрена ни делать.
   Евмений Парамонович почесал репу и сказал:
   - Первый парень в зеленом свитере и джинсах. У него на пальце наколка с перстнем черным, с белой полосой наискось. Он худощавый, а второй побольше его на голову и покрепче выглядит. Сидят обычно в баре, но иногда ходят в туалет, чтобы проверить, что все чисто. Но я вам этого не говорил.
   - Сам их вычислил или подходили к тебе? - спросил азиат.
   - Подходили, - признался Евмений Парамонович.
   Сангин повернулся к сторожившему вход второму урюку, и что-то сказал ему по-своему. Тот ответил и сплюнул прямо на пол кабинета.
   - Не надо на пол плевать, - попросил Евмений Парамонович.
   - Э, Касымжомарт не понимает по-вашему, - объяснил Сангин, - короче будет так, как я сказал. Завтра этих здесь не будет, и мы выгрузим утром банки. Если не будешь меня слушаться, я тебя убью. Понял?
   - Понял, - кивнул Евмений Парамонович.
   Он понял только одно - что ему надо бежать отсюда как можно скорее, и как можно дальше, лечь на дно, спрятаться, пока вся эта бодяга не уляжется!
   Сангин и Касымжомарт вышли из кабинета, а унижаемый постоянно за последние дни Евмений Парамонович, громко высморкался в платок. К нему в дверь постучали и заглянула администраторша.
   - Евмений Парамонович, - пролепетала она, - в баре закончились креветки, я хотела...
   - Иди сюда, б, - грозно стукнул кулаком по столу директор.
   Администраторша покорно и робко подошла к столу и застыла в ожидании указаний, как манекен в витрине универмага.
   - Лезь под стол, на х! - приказал Евмений Парамонович.
   - Но позвольте... - попробовала перечить администраторша.
   - Что-о-о? - возопил грозный директор клуба.
   - Хорошо, хорошо, - испуганно проблеяла администраторша, - а зачем?
   - Увидишь, овца, - хохотнул, раззадоренный своим цинизмом, Евмений Парамонович.
   Администраторша залезла под стол, а директор расплылся в блаженной улыбке. Ему так нравилось, что и он тоже хоть кем-то может повелевать, кого-то унизить. Хоть какая-то радость в этой беспросветной жизни.
   Сангин и Касымжомарт вышли в зал, где толкалось, по крайней мере, полторы сотни людей. Но все-таки это было немного, потому что зал был рассчитан на триста человек. Но в связи с тем, что "точку" по продаже "допинга" придушили воры, то и оскорбленный "контингент" не задерживался в клубе. Сангин жестом указал Касымжомарту посидеть возле бара, а сам пошел по периметру зала, отыскивая тех, кого поставили сюда нести охрану от имени Щуплого.
   Он заметил их издалека. Два парня лет двадцати двух с блатными замашками сидели в компании четырех размалеванных девушек и непрерывно смолили сигареты одну за другой. Сангин пошел к их столику, по дороге приговаривая и перекрикивая музыку:
   - "Мери Джейн", "Джанк", ширнуться, курнуть, нюхнуть...
   Тот, что был в зеленом свитере сразу насторожился и внимательно посмотрел на Сангина. Его напарник привстал было, но человек в зеленом жестом приказал ему сидеть.
   - Эй, "кровосос" есть чем вмазаться хорошенько? - спросил он у Сангина.
   - Есть, дорогой, что хочешь? - участливо спросил Сангин.
   - "Джанку" пару доз толкнешь, а то тут сегодня голяк, - предложил человек в зеленом.
   - Не здесь, - ответил Сангин, кивая головой, как китайский болванчик и улыбаясь кривыми зубами, - выйдем на улицу.
   "Вот и ништяк, - подумал парень в зеленом с погоняловом Борзый, - на улице и побурчим с елдашом гребаным". Борзый был мелкой сошкой. Судимый за хулиганство, он откинулся и не нашел себе достойного занятия. Болтался без дела и чуть снова не залетел на срок. Подручный Щуплого Шкет однажды встретил его на улице и представил Щуплому, который после недолгого раздумья зачислил Борзого себе в "пехоту". Через месяц Борзый притащил к братве своего не сидевшего кореша и рекомендовал его Щуплому сам. Кореш был принят и с погоняловом Шпыня зачислен на службу к законнику. Сангин повернулся спиной и, как бы приглашая следовать за ним, продолжал кланяться.
   - Как он сюда просочился, этот шмуцроль? - спросил Шпыня у Борзого.
   - Хер его знает, - ответил Борзый и сказал девкам, - куклы ждите, мы перетрем с урюком и вернемся потрясем батонами.
   Девки весело захохотали плоской шутке Борзого, а он с достоинством пошел за кланяющимся урюком, не убирая плеч. Все танцующие сторонились, потому что знали, что это идут люди Щуплого.
   "Залетный фраерок, - думал, глядя на ссутулившуюся спину наркоторговца Борзый, - иначе бы ко мне не сунулся". Они прошли через кухню и мимо охраны вышли на улицу. Охранники, видя, что идет бандит, и какой-то урюк промолчали. Была жаркая ночь, светила луна. Задний двор клуба выходил в тупик, окруженный с двух сторон высокой стеной. С противоположной к выходу стороны была видна дорога, по которой сновали автомобили. Сангин и Борзый сошли с крыльца и остановились друг напротив друга. Шпыня подошел сбоку.
   - Откуда товар? - спросил Борзый.
   - Э, дорогой, не волнуйся, - ответил Сангин, - все чистое, сам пробовал.
   - Ты под Македоном работаешь? - снова спросил Борзый.
   - Э, какой Македон-шмакедон? - покачал головой Сангин, копаясь в нагрудном кармане. - Я сам по себе.
   Борзый ощерился, полез в карман и медленно достал оттуда выкидной нож. Он демонстративно щелкнул кнопкой и вылетело лезвие.
   - Э, зачем так? - замер Сангин. - Нет денег, не надо, потом отдашь!
   - Ты, че, чурка, не в курсах, что блатные эту точку закрыли, - с наездом спросил Борзый, - я тебя сейчас здесь заделаю начисто, профура!
   - Не надо, не надо, - завопил Сангин и, рванувшись в бок, бросился бежать.
   - Юмай гондураса! - закричал Шпыне Борзый и кинулся за ним.
   Сангин бежал в сторону дороги, Борзый и Шпыня за ним, когда вдруг со стороны дороги появился еще один урюк с устрашающим итальянским дробовиком. Он без предупреждения пальнул в живот Шпыне, а потом по ногам Борзого. Стреляющий из дробовика был Касымжомарт. Оба "пехотинца" Щуплого почти одновременно упали на землю. Касымжомарт опустил оружие. В это время Сангин остановился от бега и подошел с к стонущему от боли Борзому и сказал ему:
   - Никто не запретит мне делать здесь мой бизнес. Твой хозяин скоро умрет. И любой умрет, кто встанет у меня на пути.
   На кухне клуба услышали стрельбу. Кто-то осторожно приоткрыл дверь, выглянул, увидел картину происшедшего и закричал:
   - Вызывайте милицию, тут стреляют!
   Сангин ухмыльнулся, перешагнул через недвижимого Шпыню и пошел к машине, в которой уже сидел, газуя, Касымжомарт. Через несколько секунд машина с двумя наркодилерами рванула с места и скрылась за ближайшим поворотом. В клубе и возле него поднялась суматоха, завизжали сиренами милицейские машины и фургоны скорой помощи. Под шумок директор клуба "Снайпер-пул" собрал свои манатки и свалил без следа.
   Утром в отделении реанимации, где лежал Борзый зашел сам Щуплый в сопровождении Шкета и Надфиля. Он, сурово сдвинув брови, прошел мимо медицинского поста, где их бригаду окликнула молоденькая медсестричка:
   - Граждане, вы куда? Сюда нельзя!
   - Пасть захлопни, лярва, пока не завафлили! - гаркнул на нее Шкет.
   Щуплый остановился и, грозно посмотрев на своего подручного, сказал испуганной девушке:
   - Извините его, он невоспитан. Не подскажете, где лежит тот парень, которого вчера ранили возле клуба?
   - Я... я... - заикаясь, ответила девушка, - я должна спросить доктора, к нему, наверное, нельзя...
   - Можно, можно, - уверенно сказал Щуплый.
   - Пятая дверь направо по коридору, - ответила девушка дрожащими губками.
   - Благодарю, - кивнул Щуплый и направился по коридору.
   - Наденьте, пожалуйста, халаты, - крикнула вслед девушка и подскочила к шкафу, где эти халаты хранились.
   Щуплый кивком головы отправил Шкета за халатами и в это время из палаты напротив вышел пожилой белоснежный мужчина, вероятно врач.
   - Что такое? - вытаращил он глаза на компанию, стоящую в коридоре. - Кто вас сюда пустил? Немедленно покиньте больницу!
   - Тихо, тихо, профессор, - сказал ему Щуплый, - мы только на минутку зайдем к одному вашему больному, спросим его кое о чем и все. Не надо так волноваться.
   - Я сейчас позову охрану! - пригрозил врач.
   - Ваша охрана наиболее осведомлена о том, кто я такой, - спокойно ответил Щуплый, - иначе как бы я сюда прошел?
   - Мне не важно кто вы такой, - стушевался доктор, - я беспокоюсь за здоровье пациентов.
   В это время подоспел Шкет с халатами.
   - Вот видишь, мы даже соблюдаем все правила, - усмехнулся Щуплый, - а ты кричишь.
   Как вы уже, наверное, заметили в разговоре с обычными людьми Щуплый не употреблял феню, был изысканно вежлив и даже по-своему деликатен. Все трое одели халаты.
   - Мы бы были признательны вам, - обратился к доктору Щуплый, - если бы вы проводили нас в палату к нашему другу, которого вчера ранили.
   - Он очень слаб, - предупредил доктор, - я разрешу вам с ним говорить не более пяти минут.
   - Этого достаточно, - кивнул Щуплый и спросил, - а что второй раненый? Его нельзя было выходить?
   - Он погиб сразу же на месте, - ответил врач, - рана, несовместимая с жизнью.
   - Как жаль, как жаль, - покачал головой Щуплый, следуя за доктором.
   - А этому вашему другу, который выжил, пришлось ампутировать одну ногу, - продолжил доктор, - чуть ниже колена.
   - Что вы говорите? - искренне удивился Щуплый. - Но жить будет?
   - Выживет, но останется инвалидом, - ответил врач.
   Щуплый ничего не сказал. Они вошли в палату, где в одиночестве находился Борзый. Он повернул голову и попытался приподняться, но Щуплый жестом приказал ему лежать. Лицо Борзого было бледным, капельки пота сконденсировались на его воспаленном лбу.
   - Подождите все за дверью, - приказал Щуплый.
   - Вы извините, - начал было говорить врач, - но я не могу позволить...
   - Ну, давай, давай, живодер, канай отсюда, - сказал ему Шкет, - и мы выйдем подымим в коридоре, покалякаем о делах наших скорбных.
   Врач перечить более не стал и вышел из палаты вместе с наглым Шкетом и безмолвным Надфилем.
   - Говори, - сказал Щуплый Борзому.
   - Бля буду, - прохрипел раненый, - они ответят. Я сам их найду...
   - Кто это был? - спросил Щуплый. - Урюки?
   Борзой кивнул.
   - Ты их раньше видал? - спросил Щуплый.
   Борзой отрицательно покачал головой.
   - Они сказали, Щуплый, что тебя убьют, - произнес Борзой, - они сказали, что достанут...
   Было видно, что слова даются ему с трудом. Щуплый ничего не ответил на эти слова, а пообещал:
   - Не стремайся, Борзый, за этот наезд юрки ответят по полной. Мы их отловим. Тебя мы не бросим, братва поможет. Так что, давай, выздоравливай.
   Борзый закашлялся.
   - Чего надо, скажи, подгоним, - вставая, спросил Щуплый, - фрукты, овощи, водка, сигареты.
   - Благодарю, - хрипло произнес Борзый.
   - Профессор, зайди сюда, - позвал врача Щуплый.
   Доктор зашел сразу же. За ним в палату закатились Шкет и Надфиль.
   - Запиши на бумаге что ему нужно для лечения и что можно есть и пить, - сказал Щуплый, - и отдай вот этому. Он все купит.
   Законник тыкнул пальцем в Шкета. Тот с готовностью закивал головой.
   - А это тебе, - сказал Щуплый и сунул в карман растерявшегося доктора сто долларов, - чтобы приглядывал за ним, как положено.
   - Спасибо, - пробормотал доктор.
   - Поехали, Надфиль, - приказал Щуплый, - а ты, Шкет, купи все, что лепила скажет и все, что Борзой захочет.
   Законник сунул пачку "гринов" Шкету и добавил:
   - Потом поедешь к семье Шпыни и поможешь им деньгами на похороны. Спросишь, чего еще нужно. Всосал?
   - В натуре, - ответил Шкет.
   Щуплый кивнул и вышел из палаты. Надфиль побежал за ним. В голове законника бешено крутились мысли. Что это за люди были в клубе? Всю бригаду Македона он прижал. Приметы стрелявших, которые были у милиции, свои люди в форме уже передали и Щуплому. Ни на одного из людей Македона эти урюки похожи не были. Значит, залетные.
   Щуплый сел в машину на заднее сидение и приказал Надфилю ехать. Предстояла большая работа.

Мама, Асид и любовь

   Вечером в понедельник Асид вышел из дому в совершенно дурном настроении. Мало того, что ему не нужно было сегодня идти на работу, потому что в клубе был выходной, еще и мама, как обычно, устроила ему вечернюю промывку мозгов. В ее конторе ей рассказали, правда, с некоторым преувеличением, о том, что случилось прошедшей ночью в клубе "Снайпер-пул". Поведали о стрельбе и убитых.
   Асид в это время дожимал очередную аранжировку на компьютере, когда она ворвалась с улицы в квартиру, как торнадо, и с порога возопила:
   - Я знала, что это добром не кончится!
   Асид был в наушниках и поэтому не слышал, что именно кричит в коридоре мама. Он только видел, как она вскидывает вверх руки, грозит кому-то пальцем и им же крутит у виска. Наконец его это заинтересовало, он выключил трек, снял наушники и прислушался.
   - Там собираются наркоманы, проститутки и бандиты, - повествовала в это время взволнованная мама.
   Асиду не нужно было слышать начало разговора, чтобы понять, что речь идет о его дорогом и любимом клубе "Жопендикс". Ее слова были большим преувеличением, потому что клуб, где работал Асид славился спокойной и мирной обстановкой. Всякое бывало и всякие люди его посещали. Да, бывало и такое, но на то это и был ночной клуб, а не кружок любителей-кактусоводов.
   - Какой интерес у нормального человека может представлять эта работа в таком аномальном заведении? - вопросила мама и сама себе ответила. - Я не знаю!
   Все те, у кого была или есть мама, наверное, помнят и знают, что любая средне статическая мама любит читать нотации, говорить сама с собой и делать из мухи слона. Этим они начинают заниматься с вашего малолетства и не прекращают пока вы или она еще живы.
   - Мама, ты с кем там разговариваешь? - спросил из своей комнаты Асид.
   - Да, да, конечно, - отозвалась мама, - издевайся надо мной, что тебе еще делать? А ты знаешь, что накануне ночью в каком-то клубе "Артиллерист", что ли, или еще как-то из автомата прямо в зале расстреляли десять человек? Прямо в зале, понимаешь? Эти заведения создавались для всякой швали! Ну, скажи какой нормально работающий человек пойдет всю ночь плясать, если ему завтра на работу? Нет, не пойдет, потому что не выспится и не выполнит план!
   - Выполнение плана это основная жизненная задача любого нормального человека, - с иронией подтвердил Асид.
   - Не ерничай, - отозвалась мама, - сам знаешь, что я права. И вот, что я скажу! Я не хочу, чтобы ты там больше работал! Не хочу!
   - Не хоти, - ответил Асид, - я же тебе не запрещаю не хотеть! Хочешь не хотеть, не хоти! И не десять человек убили, а двоих, даже одного, потому что второго ранили. И не в клубе, а на улице рядом с клубом.
   - Ну, скажи, какая принципиальная разница в клубе или не в клубе, - ответила мама, - главное, что там стреляют, дерутся и я даже боюсь сказать, что делают!
   - Занимаются сексом, - подсказал Асид.
   - Ах, - воскликнула мама, - я так и знала, что этим кончится! Ты даже родной матери не стесняешься! Скоро ты начнешь матом прямо дома ругаться!
   - Мама, ты живешь в каком-то придуманном мире, - ответил Асид, - можно подумать, что ты с отчимом этим не занимаешься. И меня, между прочим, не стесняетесь! Тоже мне дева Мария!
   - Как ты с матерью разговариваешь? - возмутилась родительница. - Это возмутительно!
   Надо сказать, что мама Асида была человеком, похожим на лошадь в шорах. Она сознательно отгораживала себя этими шорами от реалий окружающего мира, старалась не допускать в свой мирный дом дурных вестей и мыслей. А теперь, когда Асид занялся не тем, чем она предполагала, это выбило ее из колеи нормальной жизни и все ее существо противилось тому, что у сына появилась своя самостоятельная жизнь, которой она не в силах руководить, как жизнью, например, отчима.
   Имя мама Асида носило соответствующее своему характеру. Звали ее Ивиста Никодимовна. А получилось это динозавроподобное сочетание оттого, что покойный дедушка Никодим был большим поклонником и почитателем рулевого братских советских народов товарища Сталина и очень скорбел по поводу его кончины и дальнейшего несправедливого, по его мнению, разоблачения культа личности. И поэтому, когда у него именно в этот период родилась дочь, то и назвал он ее соответственно своему кумиру Иосиф Виссарионович Сталин - Ивиста.
   Наверное, Ивиста Никодимовна единственная в мире носила подобное имя, и это наложило отпечаток на ее характер. Она хотела, чтобы все подчинялись только ей. Впрочем, это касалось только дома. На работе она была более покладистой и смиренной. Итак, мы закончили описание диалога мамы и сына тем, что мама сказала:
   - Это возмутительно!
   В это время Асид демонстративно надел наушники и включил громкость. Мама, не обращая на это внимания, продолжала повествовать. Асид подумал о том, что спокойного вечера ему сегодня не видать и решил отправиться прогуляться до центрального универмага, где в отделе CD-дисков работал его приятель, который постоянно откладывал для него новинки популярной музыки.
   Асид выключил компьютер и от этого вынужден был слушать далее продолжение маминого монолога, повествовавшего о том, что ее надежды на единственного сына не оправдались, что она так огорчена, так огорчена. Мама, памятуя пословицу "Вода камень точит" думала о том, что когда-нибудь ее слова достигнут таки ушей сына, не думала о том, что вода, конечно, точит камень, но камню деться некуда - он не умеет отползать. В отличие от сына, которому в один прекрасный день все это надоест, и он уйдет на фиг из родительского дома.
   - Я думала, что ты поступишь, как все нормальные дети в институт, - продолжала мама, гремя на кухне посудой, - вот твои одноклассники многие хуже тебя закончили и поступили. У тебя после армии были льготы, а ты ими не воспользовался. Все мой характер! Надо было тебя заставить и запретить тебе работать в этом клубе! Кстати, откуда ты знаешь, что там убили всего одного? Мне Вера Федоровна рассказала про этот случай, так у нее соседка, у которой в этом клубе племянница иногда бывает, вот ей позвонила подруга, у которой там в этот вечер был знакомый...
   - Какая сложная цепочка, - усмехнулся Асид, - прямо испорченный телефон! А мне позвонил ди-джей, он там работает, и все рассказал, как было.
   - Ой, не знаю, не знаю, - покачала головой мама, - у нас в конторе требуется курьер, может быть, ты пойдешь к нам работать, поступишь на вечернее, а сын? И будешь жить, как все...
   - В том-то и загвоздка, что я не хочу, как все, - ответил Асид, одевая кроссовки.
   - Ты куда это собрался? - спросила мама.
   - Мам, ты извини, конечно, но мне двадцать лет, скоро двадцать один, - сказал Асид, - ответь мне на вопрос, ну, сколько можно?
   - Вот будут у тебя свои дети, ты меня вспомнишь, - сказала мама, - и тогда все поймешь. Господи, хоть бы ты себе нормальную девушку нашел, может, она тебя уму-разуму научит! Хотя кого ты там можешь найти в своем клубе?
   В этом месте мама встрепенулась и встревожено спросила:
   - У тебя никого нет? А то, может быть, ты давно с какой-нибудь встречаешься, а я и не знаю! А потом приведешь с пузом и на тебе! Тебя-то любая может окрутить...
   - Все, все, все, - запротестовал Асид, - может быть, на сегодня твоя программа уже выполнена и ты уймешься?
   - Какая программа? - не поняла мать.
   - Программа запоздалого воспитания, - ответил Асид, открывая входную дверь.
   - Ты куда, а ужинать? - крикнула в след мама.
   - Сыт по горло, - ответил Асид и вышел.
   На лестничной площадке он столкнулся с отчимом, который возвращался с работы.
   - Ты поужинал? - участливо спросил отчим.
   Асид кивнул, сбежал по лестнице вниз и пошел на остановку троллейбуса, чтобы поехать в центр. На остановке толпились люди, что говорило о том, что транспорта давно не было и придется ждать недолго. Взгляд Асида без интереса скользнул по потенциальным соседям по поездке и непроизвольно остановился на хорошенькой девушке, которая читала растрепанную газету. Ее фигурка как будто была выточена из теплого воска гениальным мастером скульптуры и легкая летняя одежда не могла этого скрыть.
   Девушка то и дело отрывала взгляд больших светлых глаз от газетных листов и смотрела в сторону, откуда должен был прийти троллейбус. Асид, как бы невзначай подошел поближе и обратил внимание на правую руку девушки - нет ли на ее безымянном пальчике зловещего обручального кольца? К счастью не было. Асид присмотрелся к ней получше.
   Девушка не была похожа на основную массу надоевших посетительниц ночного клуба "Жопендикс", одета не вызывающе, накрашена в меру и со вкусом. Это-то и понравилось более всего Асиду. Он пригляделся к названию газеты и убедился, что девушка просматривает объявления о найме на работу. И в этот же миг он понял, что если сейчас не познакомится с ней, то в его жизни случится что-то страшное и непоправимое. И он начал действовать.
   Подойдя к газетному киоску, Асид громко спросил о наличии в продаже той самой газеты, которую читала девушка. К счастью, в продаже ее не оказалось и в этот момент девушка в первый раз взглянула на него с интересом. Асид с удрученным лицом отошел от киоска и тут, как бы случайно, его взгляд упал на газету, которую девушка держала в руках. Их взгляды встретились, девушка отвела глаза, а Асид сделал к ней шаг.
   - Извините, пожалуйста, - сказал он девушке, - вы не позволите мне посмотреть всего один лист вашей газеты, тот самый, где люди ищут работу, у меня есть предложение о работе. Надо найти человека...
   - А вы работодатель? - улыбнулась девушка, протягивая Асиду газету.
   - Я-то нет, - ответила Асид, - но директор клуба, где я работаю ди-джеем, попросил меня подыскать официантов в наше заведение. Нам нужны официанты и официантки.
   - Вы ди-джей? - с интересом спросила девушка.
   - Между прочим, знаменитый, - с гордостью ответил Асид.
   - Но я вас не знаю, - сказала девушка, - вообще-то я и в клубах не бываю, так что...а в каком клубе вы работаете?
   - Ночной танцевальный клуб "Аппендикс", - ответил Асид. - Лучший клуб в городе. Жаль, что не бывали?
   - Я не хожу в такие заведения, - еще раз повторила девушка.
   - Почему так? - удивился Асид.
   - Я учусь на дневном отделении и вечерами занимаюсь, - ответила девушка, - совершенно нет времени на развлечения.
   - А где учитесь, если не секрет? - спросил Асид.
   - В музыкальном училище, - ответила девушка.
   - И что там такая бешеная загрузка, что нет свободного времени? - спросил Асид.
   - Нет, - ответила девушка, - просто если хочешь чего-то достичь, то нужно посвятить этому все свободное время, а иначе и не нужно браться за это.
   - То есть вы терзаете инструмент день и ночь, - предположил Асид, - разбивая клавиши или рвя струны.
   - Надрываю связки, - ответила девушка.
   - Вы поете? - искренне удивился Асид.
   - Да, а почему это вас так удивляет? - спросила девушка.
   - Это как раз то, что мне нужно, - воскликнул Асид.
   - Вы определитесь, молодой человек, - сказала девушка с улыбкой, - кто вам нужен, официантки или певицы?
   В это время подошел троллейбус, и толпа рванулась к нему, атакуя двери. Асид не мог потерять девушку, поэтому и в троллейбусе они оказались рядом. Мало того, их плотно прижало друг к другу.
   - Вы меня не поняли, - продолжил разговор Асид, - я сам композитор, пишу песни и ищу исполнителя.
   - На троллейбусной остановке, - подсказала девушка.
   - Нет, в общем-то, я еще и не искал, - продолжил Асид, - но вот случайно так получилось.
   - Знаете, мне понравилось, что вы нашли способ подойти не банально, - сказала девушка, - придумали эту газету, поиск работы. Но это ничего не значит.
   - А я ничего не придумывал, - сказал Асид, - нам действительно нужны официантки. И зарплату хозяин платит нормальную. Работа, конечно, вечером и ночью, да и контингент не ахти, зато весь день свободен, можно заниматься вокалом или чем угодно.
   - Значит, вы меня ангажируете пойти официанткой в ваш клуб? - спросила девушка.
   - Вы спросили, я вам рассказал, - ответил Асид, - по правде говоря, я заметил, что вы просматриваете объявления о найме на работу.
   - Я как раз еду из одного такого места, - усмехнулась девушка, - мне предложили выкупить косметику и ходить продавать ее по учреждениям.
   - Через газету на работу устроиться нереально, - сказал Асид, - нужно через знакомых или родственников. У вас в городе, что ли, нет таких знакомых?
   - Я не местная, - ответила девушка, - приехала учиться и поняла, что в общаге я заниматься не смогу. Там бедлам круглые сутки. Хочу снять квартиру. Но я не могу вечно тянуть деньги из мамы с папой, поэтому решила поискать работу. Но пока эти поиски не увенчались успехом.
   - Можете попробовать у нас в клубе, это не сложно, - сказал Асид, - на первое время вам денег хватит.
   - Официанткой? - покачала головой девушка. - К ним обычно пристают пьяные посетители.
   - А, я попрошу директора, чтобы ставил нас в одну смену, - сказал Асид, - пусть только попробуют пристать! Я вынесу их из клуба вместе со стулом!
   - Значит, все-таки пристают? - спросила девушка.
   - Смотря как себя вести, - ответил Асид, - к некоторым пристают, к некоторым нет. К вам не будут.
   - Почему? - спросила девушка. - Я страшная?
   - Что вы, наоборот, очень красивая, - ответил Асид, - но вы непохожи на, как бы сказать...
   - Говорите, мне интересно, - улыбнулась девушка.
   - На легкодоступную вы не похожи, - признался Асид.
   Девушка улыбнулась и спросила:
   - Вы куда едете?
   - Я в центр, хочу зайти в универмаг, - ответил Асид, - а вы?
   - Как ни странно, я тоже хотела зайти в универмаг, - сказала девушка, - это уже становится интересным. Может, вы умеете читать мысли?
   - Мне кажется, что в нашей встрече есть определенный рок, судьба, - сказал Асид, - кстати, мы болтаем, болтаем, а еще не познакомились. Вас как зовут?
   - Ярослава, - представилась девушка.
   - Класс! - только и смог произнести Асид. - И псевдоним придумывать не нужно! Ярослава! Это звучит!
   - А вас как зовут? - спросила девушка.
   - Меня зовут Сергей, но от этого имени я уже отвык, - сказал Асид, - потому что все и друзья и знакомые меня называют Асид. Это мое ди-джейское имя.
   - Странное имя, - покачала головой Ярослава.
   - Направление в современной музыке, - объяснил Асид.
   Тем временем они подъехали к универмагу, вышли из троллейбуса и Ярослава сказала:
   - Спасибо, Сергей-Асид, было приятно познакомиться. До свидания.
   - Но вы же тоже идете в универмаг, - удивился Асид, - и я тоже. К тому же я хотел вас пригласить в кафе выпить чашечку кофе. Разве это преступление?
   - В общем-то, нет, - ответила Ярослава, - к тому же в нашем знакомстве, и правда, есть что-то фатальное. Ведь я пишу стихи и не могу найти человека, который бы положил на них музыку.
   - А что в музыкальном училище нет композиторов? - спросил Асид.
   - Они все озабочены только собой, - ответила Ярослава, - к тому же очень мало по настоящему талантливых мелодистов. Я не знаю, какой вы мелодист, но, по крайней мере, у нас с вами сходные задачи.
   Обоим стало неприятно и неловко называть друг друга на "вы". И Асид первым решил обойти эту препону.
   - Можно я буду звать вас на "ты", - спросил Асид, - а то как-то неловко "выкать".
   - Мне тоже, - рассмеялась Ярослава, - лучше на "ты".
   - Пойдем в кафе, - предложил Асид, - на втором этаже универмага есть чудное кафе, я всегда, когда приезжаю за дисками сюда, обязательно выпиваю там чашечку их кофе. Они чуть ли не единственные в городе, кто умеет варить кофе.
   Ярослава молча согласилась, и они зашли в магазин. Проходя мимо отдела, где продавались кассеты и компакт диски, Асид помахал рукой своему товарищу продавцу. Тот кивнул, проводил взглядом ладную фигурку Ярославы и показал большой палец руки в знак одобрения выбора. Асид пригласил Ярославу присесть за столик, а сам пошел к бару и взял два кофе с пирожными. За столом они продолжили беседу на музыкальные темы.
   - Я могу показать свои мелодии, - сказал Асид, - и аранжировки. Может быть, у нас получится неплохой альянс.
   - Может быть, - согласилась Ярослава.
   - Я пошел работать в ночной клуб не только ради денег, которые мне там платят, - сказал Асид, - у нас часто выступают разные артисты. Иногда хозяин приглашает даже из Москвы для поднятия престижа клуба. Но в основном выступают наши, местные. Я наблюдаю, что и как кто делает, какую музыку крутит. В основном самодеятельность тем и отличается от профессионалов, что они не очень думают о том, кто будет слушать все то, что они насочиняли. Поэтому я решил, что если делать свой проект, то надо рассчитать на кого он будет ориентирован.
   - Но это же уже будет ни искусство, а сухой коммерческий расчет, - возразила Ярослава, - почти как продажа, например, колбасы или сыра. Изучили спрос и выкинули на рынок то, что нужно потребителям.
   - А что в этом плохого? - спросил Асид. - Не глупее ли тратить свою жизнь на то, что никому не нужно? Писать песни, которые нравятся только тебе и убеждать своих друзей в том, что это здорово. У меня есть несколько таких же знакомых артистов. Их не берут ни в один клуб работать, потому что они перемудрили с аранжировками, напутали в стилях и тексты их ничего не говорят никакому слою населения.
   - Я боюсь, что если идти этим путем, то может получиться обычная халтура, - сказала Ярослава.
   - А народ у нас не глупый, он чувствует, когда ему хотят навешать лапши на уши, - возразил Асид, - давай попробуем записать парочку песен и выступить хотя бы у нас в клубе.
   - Ты же меня совсем не знаешь, - улыбнулась Ярослава, - не слышал, как я пою и уже делаешь предложение.
   - Ты мне нравишься, - сознался Асид, - я, когда тебя увидел, меня словно током ударило. Даже если бы ты не пела, я бы все равно не хотел бы с тобой расстаться.
   Ярослава смутилась и подавилась пирожным. Асид аккуратно по дружески похлопал ее по спине.
   - Ты не спешишь? - спросила Ярослава.
   - В каком смысле? - не понял Асид.
   - В смысле признаний, - ответила Ярослава.
   - Нет, не спешу, - ответил Асид, - если ты мне нравишься, то, скажи, зачем мне это скрывать?
   Ярослава пожала плечами и спросила:
   - А скажи, если я все-таки пойду работать официанткой в ваш клуб, что мне для этого нужно сделать?
   - Ничего особенного, - ответил Асид, - пойти со мной к директору завтра днем, а вечером выйти на работу. Но только нужны справки всякие о здоровье.
   - У меня справки есть, я же собиралась устраиваться на работу, - ответила Ярослава.
   - Тогда и вовсе проблем нет, - сказал Асид, - завтра встретимся днем и поедем в клуб. Я как раз завтра там буду крутить музыку, познакомлю тебя со всеми, чтобы ты не стеснялась.
   - Хорошо, - согласилась Ярослава, - спасибо за кофе, мне пора домой.
   - Я провожу? - спросил Асид.
   - Пожалуйста, - согласилась Ярослава, - только зайдем в отдел, где нитки продают и пряжу, мне нужно кое-что купить.
   - Зайдем, - чуть не крикнул воодушевленный Асид.
   Он влюбился, и это было так здорово. Они вышли из кафе, походили по отделам, вышли из магазина и отправились на остановку. Асид решил шикануть в этот вечер и домчал Ярославу до дома на такси. Потом они долго стояли возле дома Ярославы, болтали. Затем отправились прогуляться по проспекту. Асид проводил Ярославу в общежитие около одиннадцати вечера и окрыленный влетел в свою квартиру. Родители уже улеглись спать.
   Асид наскоро перекусил на кухне остывшим ужином и бросился за компьютер. Его прямо-таки распирало от вдохновения. Музыка ложилась быстро и легко, как снег зимой на белые холмы. До утра он сочинил и аранжировал чудесную мелодию, которая хватала и уносила в заоблачные высоты и щемила душу счастьем и радостью. Вот что делает настоящая любовь.

Стрельба по живым мишеням

   Щуплый обедал в VIP-зоне ресторана "Дары моря". В каждом уважающем себя областном городе должен быть ресторан "Дары моря", даже если море находится за тысячи километров от этого самого города. На крайний случай, должен быть хотя бы магазин "Дары моря", или на худой конец "Океан". Если ничего из вышеупомянутого в городе нет, то значит, этот город не может считаться областным и его нужно разжаловать в районные.
   В том городе, где происходило действие нашего романа, такой ресторан был. Но название заведение отнюдь не означало его наполненность дарами моря. Из этих самых даров там была рыба, принадлежность которой к морю была сомнительной, потому что в основном поставлялась она из близлежащих рек и озер. Основными морскими блюдами считались креветки и морская капуста, которую заказывать считалось почему-то западлом.
   Щуплый сидел за столиком, который был укрыт от посторонних глаз синей велюровой занавеской, в одиночестве поглощал цыпленка табака и запивал французским вином. Водку с недавнего времени Щуплый не пил принципиально, вызывая недоумение у своих приближенных. Зато он пил много вин хороших и разных, словно задался целью перепробовать все вина, которые только производятся во всех уголках земного шара. Подручные вора, Шкет и Надфиль сидели за столиком рядом, охраняя спокойный обед шефа, довольствовались жареной курицей и яблочным соком. На "работе" им пить спиртное не разрешалось.
   Щуплый был "крышей" у этого заведения, проводил в нем много времени и любил назначать свои встречи на его территории. Потому что за бокалом хорошего французского вина решались любые проблемы от неуплаты вовремя взносов в воровской общак, до раскрытия убийств или дележа многомиллионной собственности.
   В ресторане не было многолюдно. Кроме Щуплого, Шкета и Надфиля в зале обедало еще человек пять мирных граждан, которые любили это заведение за то, что в нем никогда не было драк и любое грубое слово посетителя, направленное не важно в какую сторону, влекло за собой его выдворение за пределы ресторана.
   На входе в зал неожиданно показался милицейский майор в форме. Хотя, даже если бы он и не был одет в форму, то можно было бы догадаться что это милиционер, потому что служба в милиции накладывает на лицо неизгладимый отпечаток из комбинации напрягшихся лицевых мышц. Причем этот отпечаток разнится у рядовых сотрудников милиции, у начальства и оперуполномоченных. В лице зашедшего майора странным образом комбинировался отпечаток начальства и опера. Это был известный всему криминальному миру города и области несгибаемый и неподкупный майор Миножко. У него не было ни семьи, ни детей. Работа заменяла майору семью, а его подопечные детей, которых он без устали воспитывал, иногда и при помощи ремня. Он, как Фигаро всегда был то там, то тут и везде успевал.
   Майор Миножко уверенным шагом направился к синей велюровой занавесочке. Проходя мимо Шкета и Надфиля, он не остановился и даже не кивнул им. Зато бандиты оскалились и демонстративно поздоровались. Майор исчез за занавеской и Шкет вполголоса сказал:
   - Хороший мент, мертвый мент.
   Надфиль подтвердил согласие со сказанным его корешем тем, что с хрустом раскусил бедренную кость куриного окорочка, разжевал ее и проглотил. Это еще что! Надфиль славился тем, что мог откусить край стеклянного стакана, разжевать его и сожрать. Вот как! Майор Миножко поздоровался и подсел за столик к Щуплому. Законник пожелал и ему доброго здравия.
   - Что будешь есть, пить, майор? - спросил Щуплый. - Я угощаю.
   - Я дома пообедал, - ответил майор Миножко, - так что, обойдемся без угощений.
   - Как хочешь, - покачал головой Щуплый, - тебе, значит, теперь со мной выпить в падлу, а ведь ранешние времена и меня бы только за то, что я с тобой за одним столом сижу, развенчали.
   - В ранешние времена, - ответил майор Миножко, - тебя бы развенчали за твои пять машин, две квартиры и виллу, которые вору в законе иметь не положено.
   - Теперь все изменилось, майор, - вздохнул Щуплый, - а все оттого, что много "лаврушников" появилось, которые свой титул за бабки покупают. Скороспелки законов наших не знают, порядков не соблюдают. Коронуются в воры такими же скороспелками, как сами. А что говорить - бардак в стране, он и на наше законное воровское сообщество наложил свой отпечаток.
   - Когда ты говоришь, Щуплый, то можно подумать, что речь идет о королевской семье, - ответил майор Миножко, - "титул", "коронуются". Тоже мне, принцы крови.
   - Ладно, майор, ты меня не любишь, я тебя тоже не жалую, - сказал Щуплый, - но есть у нас общие точки пересечения, от которых не уйти и поэтому мы с тобой тут и встретились. Я тоже газеты читаю и телевизор смотрю. Знаю, что вам одним, ментам с наркоманией в городе не справиться. И мне она не по душе, поэтому я все эти дела начал.
   - Да, пока законно нам с этим злом не совладать, - кивнул майор Миножко, - всякую шушеру за наркоторговлю и хранение сажаем, а сами наркодельцы типа Македона прикрыты со всех сторон. И ведь, знаем, что он возит в наш город дурь, а поймать за руку не можем.
   - Македона больше нет, - сказал Щуплый, - его бригада тоже поредела. Теперь главное, чтобы в город новая дорожка не появилась. Мы должны вместе работать, иначе вам одним не справиться и нам одним не справиться.
   - Учти, Щуплый, - сказал майор Миножко, - этот наш союз временный и неприкосновенности твоих "орлов" не гарантирует, если они начнут чрезмерно безобразничать.
   - У меня законный бизнес, начальник, - усмехнулся Щуплый, - мои ребята официально числятся на работе в охранной фирме. А за всю шантрапу в городе я отвечать не могу, ты же знаешь.
   - Ладно, поговорим о деле, - сказал майор Миножко, - ты меня просил узнать о тех, кто затеял стрельбу в клубе "Снайпер-пул". Приметы их есть, посетители клуба их видели. Ориентировки я своим ребятам раздал сразу же после того, как стали известны приметы. Если они в городе, то их рано или поздно найдем. Тем более что они угрожают тебя убить, значит, должны сидеть здесь и готовить операцию. Я бы тебе посоветовал бронежилет одеть на всякий случай. Я могу подкинуть.
   - В падлу мне, майор, в кирасу рядиться, - ответил Щуплый, - были у меня в жизни ситуации и более кипишовые, но я не шугался и не заглухал.
   В минуты душевного волнения авторитет переходил на феню.
   - Я бы, была б, моя воля выселил из города всех кавказцев и южан на хрен вместе с цыганами, - сказал майор Миножко, - от них весь криминал. И наркотики, и проституция, и спекуляция...
   - Ха, майор, куда хватил, - остановил мента Щуплый, - нет такого понятия сейчас, как спекуляция. Это в советское время такое было, а сейчас это называется бизнес.
   - Бизнес? - переспросил майор Миножко. - Бизнес, когда в районных селах картошку продают рубль за килограмм, а нам на рынке ее гонят по пять рублей за тот же килограмм? Нет, Щуплый, это не бизнес, а спекуляция. На хрен всех из города в родную республику, пусть там спекулируют. Жаль законов таких у нас нет!
   - Я тебе скажу, майор, что все глубже, чем даже ты думаешь, - сказал Щуплый, - подумай, сколько денег крутится в наркобизнесе. Чтобы поставить все на такую широкую ногу должны быть неплохие финансовые вливания. И скажи мне, вот Афганистан гонит в Россию столько наркотиков, что давно уже все местные аборигены там должны были бы уже на "Мерседесах" ездить, а не на ишаках, как они ездят. Никогда не думал почему? А сколько в Чечне оружия? На какие бабки куплено?
   - Мусульманские страны помогают, - ответил майор Миножко, - Саудовская Аравия, например.
   - Им самим бы кто помог, - усмехнулся Щуплый, - мусульманским странам. Нет, майор. Все центры, откуда бабки душманам поступают находятся в Англии или в Америке. Это им, империалистам, выгодно, чтобы Россия сидела в заднице. Это они нас между собой стравливают. Я имею в виду наши "братские" народы. Ведь жили семьдесят лет вместе армяне, азербайджанцы и грузины, а теперь друг друга режут. Хохлы стоят вдоль границы и на нашу территорию поплевывают. Так, что майор, не кавказцы виноваты в том, что война, а американцы с англичанами. Просто нашли они, куда деньги вбить, чтобы Россию обокрасть и рассорить с соседями.
   - Политически грамотно рассуждаешь, - покачал головой майор Миножко, - в тюрьме наблатыкался?
   - Посидел бы с мое, перечитал столько книг, сколько я, сам бы наблатыкался, - ответил Щуплый.
   - Нет, уж, благодарю, - ответил майор Миножко, - сидеть в зоне я не собираюсь, мне и в кабинете хорошо. Короче, будем мы искать тех двоих, что твоих хлопцев грохнули в ночном клубе. А тебе, я все-таки советую прилечь на дно, пока суть да дело.
   - Майор, мент вору не советчик, - усмехнулся Щуплый.
   - Ну и хрен с тобой, - сказал майор Миножко, поднимаясь из-за стола, - твоя жизнь, тебе решать. Дробовик, из которого стреляли те два южанина, что повредили твоих хлопцев, итальянский, типа "Franchi SPAS-15". Это тебе не охотничье ружье, а серьезное гангстерское оружие. Думаю, у них и на снайперскую винтовку денег хватит.
   - Я о себе сам позабочусь, - ответил Щуплый, - и о тебе, майор, если нужно.
   - Ну, нужно, - сказал майор Миножко, - до встречи.
   Он вышел из ресторана и на пороге столкнулся с вылезающим из машины Вараввой.
   - О, гражданин начальник, - обрадовано воскликнул Варавва, - обедать ходили?
   - Нет, на работу устраиваться, - сострил майор Миножко, - поваром.
   - Могу к себе в бар взять, - предложил Варавва.
   - Не боишься, что отравлю? - спросил майор Миножко.
   - Что вы, вы же единственный честный мент в области, - сказал Варавва, - уважаю.
   - Спасибо за уважение, но оно тебя не спасет, если на чем поймаю, - ответил ему майор Миножко, - посажу при всем уважении.
   - Что вы, гражданин майор, я честный бизнесмен, - сказал Варавва, - налоги плачу исправно и сплю спокойно. Может вас подвести куда надо? Так это мигом.
   - Спасибо, я пешком, - сказал майор Миножко, повернулся и пошел в сторону центра.
   - Мусор поганый, - прошипел сквозь зубы Варавва и направился в ресторан.
   Он прошел за стол к Щуплому и присел напротив, не поздоровавшись из чего явствовало, что они уже сегодня виделись.
   - Ну что? - спросил Щуплый, потягивая вино.
   - Ни фига не нашли мы их, - ответил Варавва, - они, как сквозь землю провалились. Машину, на которой они от клуба отъехали, ребята обнаружили возле вокзала. Она в угоне числилась. По всем чуркестанским норам проехали, никто ничего не знает. Я каждого допрашивал с пристрастием.
   - Вижу, что постарался, - ответил Щуплый, - кулаки в кровь разбиты.
   - По рылу их, по рылу, - прошипел Варавва и показал Щуплому как именно он бил допрашиваемых.
   - Ладно, найдем, - задумчиво произнес Щуплый, - менты подключаться.
   Варавва почесал за ухом и сказал:
   - Знаешь, Щуплый, ты ведь законник, тебе с ментами якшаться не пристало. Братва на это дело итак косо смотрит, а тут еще мент прямо к тебе в контору ходит...
   Щуплый помолчал и сказал Варавве:
   - Налей себе вина, и я скажу тебе старый кавказский тост, который мне рассказал в зоне за кружкой чефира один "апельсин".
   Варавва взял со стола бутылку и налил в бокалы вина себе и Щуплому. Вообще, он и вина старался не пить, но отказывать авторитету не имел права. Ничего, от бокала вина "крыша" не съедет. Законник поднял свой бокал и стал говорить:
   - Один джигит ехал на ишаке по горной дороге. И вдруг ишак встал и не пошел вперед. Джигит бил его, ругал, тащил, но ишак никак не шел. И тогда джигит сел рядом расстроился. Но через пять минут ишак пошел сам. И тогда увидел джигит, что если бы ишак не остановился, то их бы засыпал горный обвал впереди на дороге. Так выпьем же за то, что бы мы выслушивали даже ишаков, они иногда говорят мудрые вещи.
   Щуплый выпил свой бокал до дна, за ним и Варавва.
   - Вот за что я тебя уважаю, - сказал Варавва, - за то, что ты к месту всегда найдешь, что забазарить. За язык тебя не подтянешь! Но ментам доверия нет, все равно. Македон их здорово прикармливал. Щуплый, они могут под тебя копать, будь с ними осторожен. Этого майора я знаю, он за свою зарплату корячиться. Но есть еще перекрашенные, они могут за Македона впрячься. Слушай, могут даже мочкануть, потому что мы им их доход перекрываем. Знаешь, на сколько мозолей мы сразу наступили?
   - Знаю, - ответил Щуплый, - что ты предлагаешь, пустить все в обратную сторону?
   - Нет, конечно, но надо теперь быть осторожнее, - сказал Варавва, - особенно тебе, потому что твоим именем все это делалось.
   - Ты говоришь, как мент, который только что ушел, - усмехнулся Щуплый, - еще бронежилет предложи одеть.
   - А что в этом такого? - изумился Варавва. - Я, например, в бронежилете. От автоматной очереди не спасет, а от пистолетного выстрела загородит.
   - Твое дело, - сказал Щуплый, - поехали до "Снайпера", сами опросим народ. Директор, сука, смылся куда-то. Наверное, в одной упряжке с этими урюками был.
   - Поехали, - согласился Варавва.
   Они вышли из VIP-зоны и направились к выходу. Надфиль и Шкет побросали свои вилки и недоеденные блюда, и вскочили из-за стола. Щуплый шел первым, за его спиной Варавва, а за ними Надфиль и Шкет.
   - О, бля, забыл отлить, - сказал у самого входа Варавва, - подождите меня.
   Щуплый кивнул и вышел из ресторана. Он остановился на пороге и с удовольствием подставил лицо жарким лучам летнего солнца. Вспомнилась зона на севере, когда скупые солнечные летние дни бережешь и лелеешь, загорая вот таким образом и думая о том, что когда-нибудь все это кончится. Этот лес вокруг на сотни километров, эти вертухаи на вышках и одни и те же серые робы и серые лица.
   Из-за поворота на полном ходу, визжа покрышками вылетел замызганный грязный "Жигуленок" и резко тормознул напротив входа в ресторан. Щуплый увидел, что на водителе одета маска, какие одевают бойцы спецназа при проведении операций. Следующее, что он увидел, было дуло дробовика. Увидел и сразу раздался выстрел. Нападающий стрелял картечью. Отдача была такой, что самого киллера откинуло на соседнее сидение.
   От окна машины до Щуплого было метров пять, не попасть из дробовика было мудрено даже для полного лоха, впервые взявшего оружие в руки. Он попал точно туда, куда целился. Грудь законника окрасилась кровью, его отбросило к двери. Картечь легла с большим радиусом, задело и Надфиля и Шкета. Нападавший поднялся и, высунув дуло в окно, бабахнул второй раз. Туловище Щуплого превратилось в кровавое месиво, он рухнул на крыльцо. Надфиль с простреленной рукой и плечом, с окровавленными ребрами рванулся в сторону, пытаясь спастись бегством. Шкету досталось поболее - картечь ему попала в живот, он упал на колени и сплевывал кровь прямо на асфальт. Стеклянная дверь ресторана разлетелась вдребезги.
   Нападающий, видя, что дело сделано, выбросил дробовик на дорогу, нажал на газ и полетел по дороге. Из ресторана выскочил Варавва. Увидев, что произошло, он громко выругался и крикнул обслуге заведения:
   - Вызывайте скорую и ментов!!!
   Он был один, без своих верных Путаса и Безобразника, но это его не остановило. Он запрыгнул в свою машину и немедленно бросился в преследование, того, кто застрелил Щуплого. "Жигуленок" пытался уйти, но Варавва быстро догнал его и преследовал почти вплотную. "Жигуль" шел, нарушая правила, проскакивая на красный свет. Из-за этого на перекрестке столкнулся грузовик с автобусом, но Варавва не отставал.
   Одной рукой он крутил "баранку", другой доставал из-под сидения пистолет-пулемет "Каштан" с магазином в тридцать патронов. Хватит, чтобы изрешетить убегающий автомобиль вдоль и поперек. Стрелять в городе Варавва не хотел, он видел, что нападавший уходит за пределы города, и решил догнать его там, где вокруг не будет случайных жертв. Из "Жигуленка" тоже не отстреливались - оно и понятно, трудно одновременно вести машину и стрелять назад по преследователям.
   Выскочили из города довольно быстро, и как только это случилось, Варавва высунул левую руку с пистолетом в окно, а правой удерживал руль. Кто-то скажет, что так стрелять неудобно и вряд ли бы Варавва попал по колесам, в которые метил. Но дело в том, что Варавва был левшой и поэтому то, что приходилось стрелять с левой руки, в данном случае был не минус, а плюс.
   Кто-то опять скажет: "Да, ну! Пистолет-пулемет "Каштан" весит почти два килограмма! Разве можно прицельно стрелять, да еще и управляя машиной?". Но не забываем, что Варавва обладал большой физической силой, без которой он ни в коем разе не пробился бы в столь авторитетные люди в своем городе. Поэтому рука его не дрогнула, он нажал на курок и задние колеса "Жигуленка", продырявленные во многих местах, захлюпали по асфальту. Машину занесло, развернуло и бросило в кювет, где она несколько раз перевернулась.
   Варавва ударил по тормозам, выскочил из машины и подбежал к обочине, чтобы взглянуть на лежащий вверх колесами "Жигуленок". Из салона машины раздался слабый голос, который просил не стрелять. Но Варавва не стал его слушать. Он прицелился и высадил в машину всю оставшуюся обойму. По дороге мимо проносились машины. Некоторые пытались затормозить, но увидев как бандитского типа субъект стреляет из пистолета-пулемета в несчастный "Жигуль", лишь прибавляли газу.
   Произошло то, что и должно было произойти - от выстрелов, пробивших бензобак, "Жигуленок" взорвался. Язык пламени метров в пять высотой взметнулся в небо, повалил черный дым. Варавва быстро сел в свою машину и, развернувшись, поехал обратно в город. Он поехал к ресторану, возле которого произошло это страшное убийство. Рассчитывать на то, что Щуплый остался жив, не приходилось, потому что краем глаза Варавва увидел, что у законника были продырявлены все кишки. Картечь разорвала все жилы и внутренности.
   Проезжая по мосту через реку, Варавва притормозил, вышел из машины и бросил пистолет в воду. Он упал в черную гладь, распугав рыб и мигом ушел на дно. Варавва сел в машину и, не спеша, двинулся в сторону "Даров моря". Торопиться все равно уже было некуда, и поэтому когда Варавва приехал на место происшествия, узнал, что Щуплого и Шкета увезли в морг, а Надфиля в больницу. Вокруг копошились менты и Варавва решил не светится зря, чтобы избежать контакта с так не милыми его сердцу работниками правоохранительных органов. Он стал разворачиваться, и в это время его машину окружили камуфляжные фигуры с угрожающего вида автоматами.
   К машине подошел тот самый майор Миножко, который накануне беседовал со Щуплым в ресторане, а затем перекинулся парой фраз и самим Вараввой. Он отворил дверь машины и подсел в салон к Варавве рядом с ним.
   - Ну, поехали, - сказал он.
   - Куда это? - спросил Варавва.
   - В отделение, - ответил майор Миножко, - куда же еще? Там тебя уже ждут жесткие нары.
   - За что это майор, ты решил меня запрятать в кутузку, - Варавва и не думал двигаться с места и ехать в отделение, да еще на своей собственной машине, - какие у вас ко мне обвинения? Я чист, как слеза младенца.
   - Полчаса назад ты стал преследовать "Жигули", из которых был убит сам знаешь кто, - объяснил майор Миножко, - и вот сейчас мне сообщили, что эти самые "Жигули" горят на обочине.
   - А я-то тут, каким боком? - сыграл искреннее удивление Варавва. - Да, я гнался за ним, потом потерял из виду и отстал. А что этот "Жигуль" горит на обочине, так, может быть, он сам упал и загорелся. Кстати, может, его подожгли те самые, что стреляли и смылись.
   - Труп убийцы в машине сгорел, - сказал майор Миножко, - салон помяло, он не смог вылезти и заживо спекся. Пока у меня нет свидетелей, но я нутром чую, что это ты скинул этот автомобиль и поджег.
   - Ошибаетесь, гражданин начальник, - ответил Варавва, - это не я. Поэтому и свидетелей у вас никаких не будет.
   Варавва знал, что свидетелей не будет по другой причине. Какой самоубийца будет свидетельствовать против него в суде? Зачем рядовому обычному гражданину лезть в свидетели и рассказывать о том, что кто-то на обочине расстрелял машину? Чтобы потом перестать спать спокойно, и ждать, когда же придут кореша этого стрелка и повесят тебя на люстре? Нет, свидетелей никаких Варавва не боялся.
   Менты в этом отношении слабые, предъяву двинуть не могут, потому что люди у нас трусливые, бояться за свою жалкую душонку и не лезут в свидетели. Знают, например, что в соседней квартире наркотой торгуют и молчат. Потому что бояться. Сегодня стуканут, точку прикроют, а завтра наркоман ткнет ножом в брюхо. Поэтому-то и с наркоманией справиться не могли, пока воры не ввязались в это дело. Майор Миножко не хуже Вараввы это понимал, поэтому перестал валять дурака.
   - Ладно, гуляй пока, - сказал он Варавве, - из города не уезжай, может быть, я тебя подтяну на допрос.
   - Я не пойду, майор, ты же знаешь, - ответил Варавва.
   - Посмотрим, - сказал Миножко.
   - Что со Щуплым? - спросил Варавва.
   - Что с ним может быть? - покачал головой майор Миножко. - После таких выстрелов не выживают. Бандиты дробовик выбросили. Наш эксперт сказал, что это тот же из которого убили вашего парня возле ночного клуба. Одна шайка-лейка.
   - А Надфиль и Шкет? - спросил Варавва. - Что с ними?
   - Надфиля задело не сильно, - ответил майор Миножко, который прекрасно знал по кличкам всех уголовников города, - плечо, рука. Через неделю будет на ногах. Шкету картечь попала в живот, он в реанимации.
   - Суки! - выругался Варавва. - В машине, которая сгорела, один только был, значит, еще второй урюк остался. Найду, кишки вытащу.
   - Ну, ну! - прикрикнул майор Миножко. - Хватит мне в городе уже чикагских разборок! Итак, народ запуган, а начальство недовольно! Никакой самодеятельности!
   - Ты не всасываешь, майор, что такое вора в законе завалить, - ответил Варавва, - это общероссийское событие. За это ответ придется держать по полной программе перед другими законниками.
   - Ну, уж во всяком случае, не мне, - ответил майор Миножко, - а ты сам выкручивайся. Не смогли Щуплого уберечь, теперь ответите. А мое дело не допустить в городе продолжения этого бардака. Главное, что теперь и труп стрелявшего в Щуплого не опознать, потому что он в угли превратился.
   - А что его опознавать? - спросил Варавва. - Это урюк был, я видел его смуглую рожу, когда пытался догнать.
   - Придется тебе быть свидетелем по этому делу, - сказал майор.
   - Нет, уж, гражданин начальник, - ответил Варавва, - "цветным" я не был и не буду. Сами свидетельствуйте там, без меня.
   - Ладно, Варавва, - сказал майор Миножко, вылезая из машины, - теперь, как я понимаю, ты остался самый "крутой" у нас в области, ты место Щуплого займешь?
   - Это как сходка решит, - ответил Варавва.
   Майор хлопнул дверью, повернулся и пошел к ресторану "Дары моря", а Варавва дал по газам и скрылся в пыли улицы.

Деревенские терки

   В этот же день, но с утра летнее солнце ярко светило над протекающей речкой и зеленеющими холмами пригородного поселка, в котором когда-то давным-давно родился и провел детство рядом с мамой-алкоголичкой уже известный нам уголовник по кличке Понтярщик. Основной поселок находился в некотором отдалении от одной заброшенной его части, где и был расположен дом, если так его можно было назвать, матери Понтярщика. Этот "дом" представлял собой строение, похожее больше на сарай или свинарник. Крыша прохудилась, заколоченные лет пять назад после смерти матери окна с той поры так и не открывались. Дверь была закрыта на замок, но каждый мальчишка в округе знал, что вынимается все это хозяйство вместе с гвоздями, которыми были приколочены петли.
   Все, что можно было украсть в этом доме после смерти матери, сразу же украл и вынес сам Понтярщик, а спасал от окончательного разорения этот старый дом тот факт, что изредка приезжая Понтярщик обычно напивался. А, напиваясь, он зажигал факел и, прохаживаясь по деревне, взад вперед орал диким голосом:
   - Бля, хоть одна рейка, в натуре, пропадет из дома, я, бля буду, с подветренной стороны "пущу петуха" и, на хер, все сгорит.
   Местные жители, в основном древние старушки, очень боялись известного им еще с детства уголовника и поэтому и днем, и ночью следили за старой его развалюхой, чтобы не дай бог, никто не залез на эту территорию, и впоследствии Понтярщик не спалил всю деревню. Но Понтярщик не успокаивался. Изредка приезжая до дому, он продолжал терроризировать всю округу, снимая дань с несчастных земледельцев то огурцами, то помидорами, то картошкой, но в основном самогоном. Он забирал у соседей без разрешения предметы кухонной утвари и предметы личной гигиены, садово-хозяйственный инвентарь и штакетник из забора для растопки полуразрушенной печи. Он выворачивал лампочки и залезал в чужие погреба, при этом, уверяя соседей, что он де уголовный авторитет, что он мочканул уже сто человек и все менты у него "повязаны".
   Престарелые жительницы деревни, которым по сроку жизни и смерти-то бояться было не положено, все же замирали перед расписным уркой в суеверном страхе и отдавали местному Аль Капоне последнее. А Понтярщик только обещал им скорую расправу с ними и игрался с выкидным ножом. Так продолжалось очень долго, пока в один из дней сын одной из "прессуемых" бабок, тракторист соседнего совхоза здоровый детина Васька решил, несмотря на мольбы и отговоры матери, отвадить "дохляка-уголовника", как он выразился, от мамкиного огорода. Оно и понятно было, его возмущение - тракторист со своей семьей в семь детей сам с него кормился, а тут еще это хлюст в наколках присосался и обжирает бабкин огород!
   Этот Васька решительно набрался смелости примерно грамм двести и пошел с колом, выдернутым из ограды, учинять разбор с местным "овощным рэкетиром". Бабка Нюра, его престарелая маманя, вздыхая, семенила следом и умоляла этого не делать. Но сын бабули был полон решимости отмстить зарвавшемуся уголовнику за паскудство, творимое им. Делегация из Вани и его мамани застала Понтярщика сидящим в раздумье на скамейке у дома и теребящего свою промежность в задумчивости кистью руки. Взгляд его был направлен в небеса, он был туманным и сумрачным, а расписанный иголками зоновских мастеров голый торс затмил бы своими художествами иные полотна Третьяковской галереи. На его теле диковинным образом переплетались ножи и сабли, надписи призывали мочить ментов и не забывать родную маму.
   Оказалось, если судить по надписи на руке Понтярщика, что крови у него не было - ее всю выпили менты. Пальцы рук его, теребившие промежность, были усеяны сизыми перстнями, значения которых тракторист Вася не знал, а поскольку бабе Нюре сосед-зек говорил, что он вор в законе, то Вася, увидев сие фиксатое чудо, малость свою решимость подрастерял. Понтярщик искоса посмотрел на стоящего в калитке глупого детину с колом в руке и продолжал, жарясь на солнышке, лениво чесаться. Васе больше всего захотелось сейчас развернуться и убежать, но он, деревенский супермен с репутацией большого забияки, не посмел этого сделать, чтобы сохранить свою честь и достоинство перед народной молвой, которая глазами старух глядела изо всех щелей округи.
   - Эй, ты! - как можно грозней крикнул Василий. - Ты чего это, а?
   Как видно из вышеупомянутой фразы, словарный запас у местного "Рембо" был небольшим и сформулировать то, что все-таки ему было нужно от Понтярщика, он не смог. Бывший зек с презрением сплюнул сквозь зубы, оторвался от чесания и лениво спросил у бабы Нюры:
   - Это что за бажбан здесь раскукарекался, в натуре?
   - Это сынок мой, Васенька, - объяснила баба Нюра, прячась за широкую спину сына.
   - А-а, Васенька, - зевнул Понтярщик, - скажи ему пусть валит отседова, пока я ему в грызло не дал.
   - Чего? Чего-чего? - раздухарился не уверенный в себе Василий, подогреваемый выпитой водкой и размахивая колом туда-сюда.
   Первый страх у него прошел и он решил таки накидать этому исколотому по шее. А то чего это он, а? Но, тем не менее, предпринять наступление Василий не решился.
   - Че тебе надо, в натуре, вахлак малограмотный? - с наездом спросил Понтярщик. - Зубы что ли жмут? Ты, дундук, бля, знаешь на кого стружку шлифуешь?
   Свои эти малопонятные для простого тракториста слова Понтярщик подкреплял соответствующими жестами, описать которые здесь не представляется никакой возможности, потому что они настолько выразительны, что передать их даже нашим самым русским, самым богатым языком в мире крайне затруднительно. Скажу только, что он оттопырил на обеих руках указательные пальцы и мизинцы, так, чтобы получилось две "козы" и этой комбинацией потрясал, поводил и тыкал в сторону Василия. Мышцы его лица при этом дергались, как при нервном тике и казалось, что сейчас он вскочит, подскочит и проглотит Василий вместе с его полутораметровой палкой. Василий, выпучив глаза, выслушал эту тираду и неожиданно выпалил:
   - Не ходи к мамке на огород!!!
   - Га-га-га, га-га-га, - загоготал Понтярщик, показывая железные фиксы во весь рот, - я, в натуре, не просек, ты че, чукча, гонишь-то? Я к твоей мамке хожу? Ты посмотри на эту рухлядь, чухнарь чумазый! Пошел на хер отсюда, пока я на мобилу не гавкнул, моя братва не подтянулась и тебя не наклепала по тыкве! Макроцефал хренов!
   Понтярщик хорошо понимал, что в рукопашном поединке он не устоит против этого амбала. Но долгая волчья жизнь в зоне научила его законам Фрейда заочно, и он понимал, что если бы Вася его не боялся, то не пришел бы сюда с этим дурацким колом, да еще и с мамой за спиной. Но на всякий случай Понтярщик припугнул этого деревенщину еще и братвой. Вы, наверное, обратили внимание, что Понтярщик ругался изысканно и разнообразно. Он старался не повторяться в своих ругательствах и использовал слова, которые не всякому простому смертному известны. Например, слово "макроцефал" он нашел в толковом словаре еще в зоне и очень этому радовался. Слово означало человека с непропорционально большой головой и, произнесенное среди малограмотной братвы, производило ощущение раската грома. Естественно, что никакой "мобилы" так же у Понтярщика не было, но на то он и назывался "Понтярщик", чтобы всем пудрить мозги.
   - Васенька, пойдем домой, - попросила баба Нюра и потащила сына за рукав в сторону дороги, - не связывайся ты с ним. Ему человека убить, что плюнуть! Он все равно скоро уедет! Зачем тебе своих детей сиротами оставлять?
   - Ладно, ладно, - чуть не плача пригрозил отползающий от линии обороны Вася, - я с тобой еще разберусь когда-нибудь!
   - Не обосрись от натуги, - посоветовал Понтярщик.
   Отступивший с поля боя Вася, которого давно никто так не опускал, кроме жены, уже вынашивал в своей макроцефальской голове план мести, но этому плану суждено было понемногу так и умереть в коридорах не сильно извилистых извилин Васиного мозга. Вернувшись домой, еще минут сорок Вася буйствовал, размахивал кулаками, став смелым и решительным. Дважды порывался пойти к Понтярщику снова, но престарелая мама удерживала его, падая на колени и, наконец, "макроцефал" успокоился, сел на свой трактор и укатил в родную деревню, а Понтярщик продолжил бесчинствовать.
   К чему это я все рассказал? А, вот к чему! В тот самый день с утра, когда ближе к вечеру завалили Щуплого, по дорожке этого самого поселка, ведущей к дому Понтярщика, шел он сам - мафиози деревенского пошиба и подвыпившая спозаранку женщина неопределенного пола и возраста. Понтярщик нес на плече огромную, по виду тяжелую сумку, а Жужилка, это была она, с трудом несла сама себя. Окрестные бабушки, издалека увидев приближающегося инквизитора, прятались в погреба и хлевы, как будто в деревню входил карательный отряд фашистского СС, а не обычный опустившийся алкаш со своей "промокашкой".
   - Я же тебе бакланил, лярва, что здесь, в натуре, кайф! - воскликнул Понтярщик, пытаясь привлечь внимание своей подруги к красотам родного края.
   Но Жужилке было не до этого, она нагнулась у чужого палисадника, где росли удивительной красоты георгины и излилась рвотной массой прямо на чудесные цветы. Недовольные пчелы и шмели, жужжа, бросились врассыпную, а Жужилка подняла голову и произнесла с удовольствием:
   - Полегчало, на х.... В блядском автобусе укачало до блевотины.
   - Покатили до хазы, - позвал ее Понтярщик, - там остаканимся, похаваем, как козыри.
   При этих словах Понтярщик многозначительно похлопал ладонью по пухлой сумке, что говорило о том, что там есть что выпить и чем закусить. Он пошел дальше по дороге, вслух рассуждая:
   - Пригрела нас братва из общака реально. Может, и к делу подтянут. А че? Щуплый меня как-то фаловал, чтобы я в его бригаде ишачил, но мне тогда был не по кайфу этот его шкос и я отбрыкнулся.
   Понтярщик заговорился и не заметил, что он идет по тропинке один, а его подруга давно уже вырубилась и мирно спит возле тех самых георгинов. Кому он, на фиг, это все рассказывал? Пришлось вернуться и растолкать ногой дрючку, чтобы она поднялась и встала.
   - Поканали, лахудра, - злясь, прикрикнул Понтярщик, - хер ли разлеглась здесь, как шняга на нарах?
   Жужилка нехотя встала и, шатаясь, поплелась за Понтярщиком. Они шли как раз мимо дома бабы Нюры, где возился во дворе со своим мотоциклом "ИЖ-Планета" 1985 года выпуска тракторист Василий. Он был в грязной спецовке с испачканными в масле руками и постукивал гаечным ключом, нагнувшись над мотором. У Понтярщика засвербило подколоть тракториста и повыпендриваться перед Жужилкой, которая была у него в гостях в первый раз в жизни. Понтярщик хотел ей показать какой он у себя в селе крутой парень, авторитет, что его все тут жутко боятся.
   - Эй, индюк, - нагло крикнул он Василию, - скока время?
   Василий медленно повернул голову, длительно посмотрел на Понтярщика и ничего не ответил, а продолжил, как ни в чем ни бывало, возиться со своим ржавым "конем". Понтярщик даже притормозил от такой наглости деревенского тупиздня, Жужилка ткнулась ему в спину своим опущенным лбом.
   - Ты, че, фраерок, в ушки долбишься? - по блатному спросил у тракториста Понтярщик. - Я, в натуре, спросил скока время? Ты че не понял?
   Василий отмалчивался, продолжая нервно греметь ключами. После того инцидента возле дома Понтярщика, Вася решил более с этим говном не связываться и в перепалку не вступать. Но Понтярщик был хитрее простого деревенского увальня и решил вдоволь поиздеваться над ним.
   - Ты че усох-то, вафлер? - крикнул он оскорбительное и обидное слово, адресованное Василию. - Ссышь, когда страшно!
   Тракторист, несмотря на данное себе самому слово, такой обиды не стерпел, вскочил с коленок и не очень уверенно ответил негодяю:
   - Пошел ты... - но не указал куда.
   - Чего-чего? - переспросил Понтярщик. - Ты чего раскукарекался, гребень?
   - Слушай, иди своей дорогой, - посоветовал Понтярщику Вася, - я тебя не трогал и ты меня не трогай.
   - Еще бы ты меня тронул, сука, - злобно прошипел Понтярщик, - я бы тебя в параше поселил навечно!
   - Да хер с ним, - проныла Жужилка, - повалили уже до хаты, башка трещит, на хер, а ты тут с этим козлом зацепился.
   - Ладно, бля, живи, я сегодня добрый, - сказал Василию Понтярщик, - мамке скажи, что бы вечером принесла закуски, у меня кореша подтянуться, будем скок обмывать.
   Василий заскрипел зубами, но ничего не ответил. Он повернулся и попытался снова ковыряться в моторе, но руки не слушались, ключ соскальзывал с болта. Василий в сердцах бросил ключ на землю и сказал вполголоса:
   - Сожгу вместе с домом, суку!
   Его мать, баба Нюра услышала это из хлева, где отсиживалась всю перепалку и запричитала:
   - Ой, не надо, Васенька, поймают тебя, ой, посадют!
   - Да, ладно, мама, пошутил я, - буркнул Вася, не ожидавший, что его кто-то слышит, вытер руки и пошел в дом. Баба Нюра засеменила за ним.
   Понтярщик и Жужилка подошли к висящей на одной петле, покосившейся калитке. Наконец они были почти дома. Понтярщик подошел к обшарпанной двери, без труда вытащил скобы замка и они проникли в дом. Страшная вонища ударила в нос. На неубранном столе догнивали остатки прошлой нехитрой трапезы Понтярщика, которым в этот день исполнился ровно месяц. Мухи дружным роем воспарили над зловонной кучей разлагающихся объедков.
   - Вот ... ... ..., - произнес в задумчивости Понтярщик, - не убрал в прошлый раз посуду.
   Он явно лукавил, потому что никакой посуды в доме не было. Остатки еды лежали прямо на столе, и убирать сейчас их совсем не хотелось. Кроме того, вековая пыль настолько привыкла безраздельно висеть в комнатах, что сразу же, обороняя свою территорию, кинулась в атаку в нос Понтярщика, и он оглушительно чихнул.
   - Ну, на хрен, этот бедлам, - сказал он плавающей в потоках сознания Жужилке, - повалили на улице за домом мочканем по сто грамм.
   Жужилка без промедления согласилась, потому что дом Понтярщика более походил на свинарник, чем на дом, где когда-то жили люди. Они вышли из сеней, зашли за дом и присели за покосившийся столик во дворе. Скамеек не было, вместо стульев был использован валун и старое ведро, на которое был положен кусок фанеры. Понтярщик достал из сумки бутылку водки, банку маринованных огурцов, колбасу, сыр, батон хлеба, кильки в томатном соусе и пластиковую бутыль минералки. Затем он извлек из сумки два одноразовых стаканчика, разлил содержимое бутылки в стаканы до краев, ножом-выкидухой открыл консервы, нарезал колбасу и хлеб.
   - Ну, в натуре, - торжественно сказал Понтярщик, поднимая стакан, - за тех, кто в зоне!
   Жужилка присоединилась к тосту. Ей приходилось бывать в местах архангельско-вологодских и немало ее "однокашников" и сейчас еще томилось там за локалкой. Они выпили, закусили огурцами и, на удивление, Жужилка сначала сморщилась, как будто выпила молоко с пенкой, потом вздохнула полной грудью и через три минуты ожила.
   - Эх, хорошо, на х... б... в п... летом, - воскликнула она.
   - Когда бабосы в лопатнике шуршат, то и зимой в кайф газовать, - ответил на это Понтярщик, имея в виду, что с деньгами в любое время года неплохо.
   - Слушай, а откуда вдруг бабки посыпались? - спросила Жужилка, аппетитно хрустя маринованным огурцом. - Варавва, что ли оттопыривает?
   - Если бы ты, пьянь, меня слушала по дороге до хазы, то дундуковских вопросов бы не задавала, - ответил на это Понтярщик, - я же бакланил, что братва из общака нас греет.
   - Это, с какого перца вы, алкаши, вдруг братве понадобились? - с недоумением спросила Жужилка.
   - Ты че, в натуре, гонишь, подстилка дешевая? - рассердился Понтярщик и даже вскочил со своего старого ведра. - Да, ты знаешь, кем я в зоне был, в натуре?
   Жужилка, прекрасно знала, что спор с Понтярщиком может закончиться банальной дракой, а царапать морду собутыльнику ей сейчас не очень хотелось, поэтому она мудро промолчала, позволяя словесному поносу бывшего зека свободно изливаться наружу.
   - Да я в зоне королем ходил, - продолжил заливать Понтярщик, - мне блатари первыми руку подавали, потому что всасывали, что, если че не так, так я это так не оставлю! Я, в натуре, любой кипиш мог развести, меня за это воры уважали! У меня в хате самая козырная шконка всегда была возле решетки, мне баландер всегда мясо в шлёнку первому кидал!
   - Ты свисти, да не икай дешево, - передразнила Понтярщика Жужилка, - мясо, мясо... какое, на хрен, мясо, чего ты мне тут горбатого лепишь? Шмытам втирай про мясо, которые зоновской баланды не нюхали, а мне не надо тут ерша гонять. Пустую сечку ты в зоне жрал, как все зеки, а не мясо.
   Понтярщик понял, что заврался и стал отпираться:
   - У нас мясом вообще всю хавку кликали, так что сама заткнись.
   - Да ну тебя на хрен, ты только уши шлифовать и умеешь - махнула рукой Жужилка, - наливай лучше еще по одной.
   Понтярщик с аппетитом причмокнул, без промедления наполнил "бокалы" и провозгласил тост.
   - Чтоб кантоваться без головняка! - воскликнул он и радостно выпил.
   Этот краткий тост включал в себя уйму информации и обозначал примерно следующее:
   - Выпьем за то, что бы работать, не напрягаясь и отдыхать на всю катушку, чтобы не было у нас проблем ни с печенью, ни с ментами, ни с бабами и т.д. и т. п.
   Вот как кратко выразил Понтярщик бездну мыслей. Жужилка к тосту присоединилась и немедленно выпила. Вокруг жужжали насекомые, порхали бабочки, где-то в тени запущенного и заброшенного сада пели птицы. Мимо дома с речки шли, крякая, утки. Понтярщик затаился.
   - Ты, че напрягся, как банан? - спросила Жужилка, увидев таинственное выражовывание лица Понтярщика.
   - Юркни низом, баба, - шепотом приказал Понтярщик, - счас птицу заловим.
   Он незаметно пробрался вдоль забора и, как кот, кинулся ловить уток. Пернатые твари бросились врассыпную, и если бы Понтярщик не кинулся всем своим телом в самую гущу стаи, то наверняка бы никого не поймал. Но ему повезло. Всем своим тщедушным телом он придавил жирненького селезня, который жалобно пищал, а ему вторила вся стая. Что и говорить, переполох случился не маленький. Жужилка, увидев, как удачно поохотился ее кореш, от радости захлопала в ладоши.
   - Ну, че, мля, в натуре, - воскликнул, поднимаясь с земли и прижимая к себе селезня Понтярщик, - круто я ее обезвредил?
   - Окейно! - радостно подтвердила Жужилка. - И че мы с ней будем делать?
   - Пожарим сейчас на вертеле, - ответил Понтярщик, - мне не впервой.
   Минут через сорок умерщвленный и ощипанный селезень уже вращался на ржавом металлическом штыре, называемом Понтярщиком "вертел" над горящим костром. Жужилка в предвкушении свежей утятины пускала слюни и подкладывала в огонь дрова, сделанные из остатков забора хозяина дома.
   - Эх, жаль соли нет, - сказал Понтярщик, - но фигня это. Я помню, как-то винта из "плена" нарезал с корешем по малолетке. Мы поймали с ним собаку приблудную, мочканули ее и поджарили на углях на свалке. Вкусно!
   - Что ж это такое делается, господи? - раздался со стороны калитки плачущий старческий голос. - Что ж это делается, а?
   Жужилка и Понтярщик одновременно повернулись и увидели стоящую поодаль опрятную старушку, которая обхватила щеки ладонями, и качала головой, как китайский болванчик, глядя на жарящегося на "вертеле" селезня. Вероятно, при жизни это была ее собственность, но теперь злобный сосед собирался ее нагло сожрать. Это обстоятельство старушку сильно расстраивало, потому что на выходные к ней приезжали внуки, и именно для них она растила эту шумную стаю уток
   - А это ты, старая карга, - спокойно произнес Понтярщик, узнав в старушке свою соседку по улице, - ты не чавкай тут протезами, а сгоняй-ка лучше за солью, а-то жрать невкусно несоленое. А я тебе за это водяры плесну.
   - Я сейчас сгоняю за милицией! - нервно воскликнула "божья коровка". - Тогда будете знать, как чужих уток воровать!
   - Ну, ты, ветошь, - прикрикнул в ответ Понтярщик, - меня за утку в торбу не бросят, а вот я твою хату спалю, это я тебе обещаю, шалава покоцанная! Дуй отсюда, пока в очко кол не воткнули!
   У бабушки глаза округлились и часто-часто заморгали. Она повернулась и с резвостью марафонца кинулась бежать прочь по пыльной дороге.
   - А вдруг она и правда ментов приведет? - спросила Жужилка.
   - Обломится, - спокойно сказал Понтярщик, - тут всего один мент в округе и то его не дозовешься. Мы успеем пожарить утку и сожрать, пока он явится. А припрется, нальем ему стакан, он и забудет. Зачем приканал. Че ты думаешь, я так раньше не варганил, что ли? Я тут, не хер, всю эту шаболду в кулаке держу вот так!
   Понтярщик сжал свой расписной кулак и погрозил морде Жужилке. Сразу стало ясно, как именно он держит в своем кулаке всю деревню. Утка жарилась долго, сверху подгорала, а изнутри никак не хотела прожариваться. Милиционер не пришел, а между тем прошло уже два часа после визита старушки. Жужилка и Понтярщик осушили бутылку водки и жрали недожаренную утку, которая истекала жиром и кровью. Понтярщик полез в сумку за бутылкой и достал средних размеров цветастую коробку.
   - Чего это за фигня? - спросила Жужилка.
   - Хер его знает, - ответил Понтярщик, - Варавва сказал Агапиту отдать, когда он к нам вечером подтянется.
   - Давай сейчас откроем, - предложила Жужилка.
   - Не, ни хера, - ответил Понтярщик, - Варавва сказал Агапиту отдать, пусть он сам и открывает.
   - А чего Агапит с нами не поехал? - спросила Жужилка.
   - У него сегодня там пара "терок" в городе, он занят, - ответил Понтярщик, - вечером подскочит, поэтому сейчас этот фунфырь мочканем и потом до вечера рожу поплющим, а там и Агапит появится. Он обещался тоже водяры привезти.
   - Слушай, а тогда у меня на хате Агапит свою жизнь проиграл в карты Мякишу и что? - поинтересовалась Жужилка.
   - А ничего, на хер, - ответил Понтярщик, - не бабское это дело. Не суй свой нос, куда корова хер не суёт!
   - Ты че, городишь-то, фуфел тряпочный? - возмутилась Жужилка. - Какой у коровы хер?
   - А такой, что ты сейчас в грызло словишь и заткнешься, - угрожающе произнес Понтярщик, и даже чуть-чуть привстал.
   Жужилка пошла на попятную, не желая заиметь очередной синяк под глазом, а Понтярщик, воодушевленный легкой победой, подумал о том, что он и сам не знает, чем вся эта игра закончилась. Из Агапита слова не вытянешь, хотел бы сам рассказал, а соваться в чужие проблемы, это перетягивать их и на себя. Это Понтярщик знал точно, поэтому предоставил право Агапиту самому выкручиваться из сложившейся ситуации. Жужилка уже забыла, о чем спрашивала, ее порядочно развезло на летней жаре. Понтярщик открыл очередную бутыль, наполнил стаканы и они выпили. Не успев допить бутылку, оба одновременно вырубились прямо там, где сидели. И очнулись лишь тогда, когда вечерняя заря заканчивала обугливать горизонт.
   - Ох, мля, котелок трещит, - выругался Понтярщик и потянулся к недопитой бутылке, чтобы полечиться.
   Но бутылка оказалась пустой. Жужилка еще дрыхла, и Понтярщик прикрикнул на нее:
   - Эй ты, сука, ты фунфырь выжрала?
   - Пошел ты, - отругнулась оскорбленная Жужилка, - не пила я.
   Она солгала, но не специально. Просто Жужилка не помнила, как она очнулась, мочканула из ствола остатки водки и снова вырубилась.
   - А кто, мля, в натуре, все выпил? - в непонятках произнес Понтярщик. - Дядя Федя, что ли?
   "Дядя Федя" был образным персонажем. Если, например, кто-то не хотел работать, то ему говорили: "Кто за тебя будет ишачить, дядя Федя что ли?". Или если кто-то что-то делал не так, то ему опять же говорили: "Ты чего тут напортачил, как дядя Федя?". Это у интеллигенции принято, если что не так Пушкина вспоминать, а люди попроще говорят: "Дядя Федя". Понтярщик опрокинул бутылку вверх дном и выдавил в глотку последние капли аппетитного напитка. Не помогло.
   - Суки, волки позорные в натуре, - ругнулся Понтярщик, - пока мы дрыхли, кто-то пришел и вылакал нашу водку! На хрен всю деревню сожгу! Где же Агапит? Я, мля, совсем задубел на земле валяться, пошли в хату!
   Жужилка с радостью согласилась. Она тоже валялась не на топчане, да еще и скатилась в сырую траву, поэтому вся дрожала. Они собрали со стола остатки пиршества, и пошли в дом, где уселись за стол и стали при свете тусклой лампочки ждать Агапита. Каждые пять минут Понтярщик ругался и выглядывал в окно, пока совсем не стемнело.
   - Где же эта падла так долго шляется? - изумлялся Понтярщик. - Я сейчас сдохну, бля буду!
   - Давай откроем ту коробку, - предложила Жужилка, - может быть там водяра есть?
   Понтярщик подумал, что уже и правда время спать, Агапита нет и, значит, можно и посмотреть, что там внутри. Он полез в сумку, открыл ее и вытащил коробку. Судорожным движением руки стал срывать крышку, Жужилка подсунула свой нос, тараторя: "Ножом подцепи". Было уже поздно, на улице хоть глаз коли, поэтому, когда через полчаса сначала громыхнуло, а потом в окнах поселка засверкало зарево пожара, это увидели все.
   Посмотреть, как горит дом Понтярщика сбежалось село, состоящее преимущественно из старушек и привезенных на лето внуков. Но никто и не думал даже о том, чтобы горящий дом тушить - заливать из колодца, закидывать песком или растягивать багром. Бабушки следили, и не без злорадства, только за тем, чтобы пламя не перекинулось на соседние дома. Ночь была безветренной, яркие искры на радость детям улетали высоко в небо и там терялись. Дом горел, весело потрескивая, то и дело что-то внутри взрывалось к огромной радости детишек, которых бабушки на всякий случай отгоняли подальше. Хозяина и его гостьи нигде не было видно и старушки подумали, что Понтярщик уехал, забыв потушить сигарету или огонь в печи. Дом старый, сухой, загорится от одной спички.
   Не прошло и получаса как от того, что было домом, остались лиши чадящие обгорелые балки и печная труба торчащая посредине. К этому времени подъехала сонная пожарная команда из района. Они полили из шланга водой на угли для порядка, развернулись и уехали.
   Затем пришел рассвет. На пожарище в поисках интересного собрались окрестные ребятишки. Они нашли "интересное" почти сразу - из бревен пепелища торчала обугленная, обгоревшая рука. Немедленно, часа через два на место прибыла милицейская бригада, скорая помощь и, опять же, пожарники. Трупы были извлечены и предположительно опознаны. Местные жители указали, что накануне здесь "гулял" хозяин дома со своей подругой.
   То, что две почерневшие мумии это и есть накануне гулявшие здесь Понтярщик и его подруга следствие вскоре установило точно по металлическим коронкам в оскалившемся рту первого трупа. Эти коронки соответствовали личному делу гражданина Понтярщика, доставленному из города, где были указаны в качестве особых примет. Личность подруги Понтярщика подсказал городской участковый района, где проживал Понтярщик. Никаких особых примет не сохранилось, но следствие условно предположило, что это была именно она.
   Далее последовал тщательный допрос всех местных жителей, включая женщин и детей, собственно говоря, только их, потому что мужчин в селе почти не было. Горемычные сельчане наконец-то излили душу милиции, повествуя о том, как измывался над ними покойный Понтярщик, как он крал у них пернатых и жарил во дворе, как без спросу забирал капусту с огорода, как, напившись, сдуру ломал деревья и кустарник, как ссорился с трактористом Васей. В общем, рассказам не было предела, и милиция справедливо заключила, что возможен умышленный поджог. Особенно следователя заинтересовала личность Василий, который по рассказам соседей, покинул дом бабы Нюры за полчаса до пожара.
   Далее следовало самое интересное. Оказалось, что Василий вернулся домой к жене и детям только через два часа после того, как покинул дом своей мамы, хотя езды на мотоцикле от деревни до деревни всего-то минут пятнадцать. Где был Василий все это время оставалось тайной для следствия и за эту неясность местный милицейский "Пинкертон" зацепился. Подозреваемый во время допроса лепетал что-то про то, что, якобы, у него в дороге сломался мотоцикл и он чинил его на обочине, поэтому и задержался. На что мудрый и тертый в подобных делах следователь задал ему следующий вопрос:
   - Кто-нибудь может подтвердить ваше алиби?
   - Чего? - не понял Вася.
   - Кто-то видел вас на дороге, когда вы чинили мотоцикл? - терпеливо спросил следователь. - Проезжал мимо, здоровался с вами?
   - Чего? - спросил Вася.
   - Когда вы уехали от мамы и сломались на дороге, - спокойно продолжил следователь, - кто-нибудь из знакомых видел вас?
   - Не-а, - замотал головой Вася, - я, это... как его... я спрятался в кустах... и там чинил мотоцикл.
   Даже дураку было ясно, что тракторист нагло врет. А следователь был не дурак. И поэтому он задал сам себе логичный вопрос - зачем нормальному человеку прятаться в кустах, когда сломался на дороге поздно вечером и когда уже совершенно темно? Как чинить мотоцикл в темноте, да еще не на дороге, а в кустах, где рискуешь уронить гайку и никогда ее не найти. "Что-то тут нечисто", - подумал следователь и спросил:
   - У вас был фонарик?
   - Чего? - не понял Вася.
   - Я говорю, у вас был фонарик, чтобы светить во время того, как вы чинили мотоцикл в кустах? - опять же терпеливо повторил вопрос следователь.
   - Нет, - ответил Василий, но тут же до него дошло, что нужно было ответить "Да", и он кивнул, - был.
   - И где же он? - спросил следователь.
   - Потерял там, в траве, - ляпнул невпопад Вася.
   Это было уже идиотизмом потерять горящий фонарик в траве, следователю надоело переливать из пустого в порожнее и он задумчиво произнес:
   - Знаешь, Василий, есть в Уголовном кодексе такая статья под номером сто шестьдесят седьмая. И называется она "Умышленные уничтожение или повреждение имущества". Так, вот в пункте два этой статьи говориться, что деяния, читаю: "Совершенные путем поджога, взрыва или иным общественно опасным способом, либо повлекшие по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия, наказываются лишением свободы на срок до пяти лет. В нашем случае погибли два человека и этот факт можно уже охарактеризовать как статью сто пятую, пункт два "Убийство двух или более лиц". Это как решит суд какую статью тебе накинуть. А наказание по этой статье, как ты понимаешь, Василий, довольно суровое и включает в себя сроки от восьми до двадцати лет или вовсе пожизненное лишение свободы. А добровольное признание своей вины и содействие следствию, как ты понимаешь, Вася, может склонить суд в сторону одной статьи или другой статьи. Или тебе сидеть двадцать лет или пять, выбирай. Сознаешься в поджоге, будешь сидеть меньше.
   - Я не поджигал, - захлюпал носом Вася.
   - Нет, Василий, не так надо говорить, - ласково посоветовал следователь, - на суде ты по-другому скажешь. Когда ты дом поджигал, то не знал, что есть кто-то в доме. Думал, что нет никого, и решил просто своему обидчику отомстить, дом у него поджечь. А оказалось, что он спит внутри, да не один, а с женщиной. За это срок тебе сбавится, согласно статьи...
   - Не поджигал я, - заныл Василий, - не поджигал...
   - Дурак, я тебе помочь хочу, - прикрикнул следователь, - а ты упираешься! Если бы тебя кто-то видел в то время, когда ты ехал от матери к жене и подтвердил это, тогда другое дело! А так ты где-то был два часа и неизвестно где! Все село говорит, что ты постоянно с этим рецидивистом ругался! Оно и понятно, терроризировал он вас всех, но на то и есть милиция, чтобы решать эту проблему цивилизованно, а не самосудом как ты! Ишь ты, мне тоже Герострат нашелся!
   Василий не знал слова "Герострат", он знал только слово "кастрат", поэтому на следователя обиделся и решил ему вообще ничего не говорить. Его увели в камеру, где Василия начала мучить дилемма. Хотя он и этого слова тоже не знал, поэтому применительно к Василию было бы точнее сказать, что мучила его одна проблема. Хотя и это слово применительно к простому увальню Васе, было слишком сложным. Мучил его вопрос. Так будет вернее.
   На самом деле все обстояло так. Уехав от матери, Василий помчался на отдаленную ферму, и встретился там с круглозадой дояркой Наташей. Именно с ней он и провел те самые два часа в обоюдных ласках в собачьей позе около коровьей поилки. Дома его ждала жена, а доярку Наташу, соответственно, тоже ждал дома муж. Именно для жены придумал отмазку с поломкой мотоцикла бесхитростный Василий, на тот случай если его жена проведает, что уехал он раньше на два часа, чем вернулся домой. Откуда ему было знать, что допрашивать его будет совсем не жена, а следователь из милиции. И что ему будут "шить дело" о поджоге. Он не знал как оправдаться и не совсем уверенно представлял, как его любовница доярка Наташка, выступая свидетелем на его суде, решительно встанет и скажет следующие слова:
   - Граждане судьи, не судите Васю, это не он сжег этот проклятый дом, потому что в это время мы с ним "кувыркались" на ферме.
   А судья спрашивает?
   - Уточните, пожалуйста, детали гражданка свидетельница, как именно вы "кувыркались" с подследственным?
   Наташа густо краснеет, потому что не смеет прилюдно поведать о том, как Василий целовал ее в интимные места, а потом они трижды предались тому, что в скотоводстве называется "покрыть коровку". Она не смеет этого рассказать, косится на своего кипящего, как самовар мужа, но, несмотря на недостаток информации, всем присутствующим итак ясно, что свершилась наглая грязная измена, пострадал моральный облик всех окрестных деревень и муж Наташки вскакивает со своего места и орет на весь зал:
   - Проститутка!
   А Наташка возражает ему:
   - Я не проститутка! Проститутка, это которая за деньги, а я просто так, для удовольствия с ним была!
   В этом самом нереальном месте его фантазий Васе стало ясно, что все будет совершенно не так. Просто Наташка скажет, что вообще его не видала в этот день. Наверняка скажет! Ведь ее саму муж насмерть убьет, если узнает, что она, образно говоря, "чужие колы в свой огород" забивать позволяет! Да и Василию как самому своей-то жене признаться, что он с Наташкой на ферме уже полгода ... ? Вот попал, так попал! Оставим же Василия с его грустными мыслями на нарах в камере предварительного заключения и перейдем к следующей части нашего повествования.

Король умер, да здравствует король!

   Похороны Щуплого были пышными и шикарными. Дубовый с позолотой гроб следовал за колонной венков, которые несли сочувствующие молодые люди и девушки. На лентах этих огромных венков желающие могли прочитать надписи "Щуплому от подмосковной братвы", " Спи спокойно, кореш. Дуба Мурманский" и подобные им надписи.
   Отцы города, которые так открыто выражать свою чувства не могли и которым сам Щуплый частенько помогал в самых разнообразных пикантных ситуациях, тоже внесли свой вклад в похороны вора в законе. Они финансировали его торжественный марш по центральной улице города и поминки, которые должны были состояться в любимом ресторане авторитета "Дары моря", где на каждого участника застолья приходилось по триста долларов из сметы на питание и спиртное. Ресторан был выбран еще и потому, что лозунгом его служил девиз "У нас хороший стол - у вас хороший стул!" и, действительно, славился своими поварами.
   Давно уже центральный проспект Ленина не видал такого столпотворения. Последний раз асфальт проспекта помнил подобное шествие много лет назад, когда предсмертной агонией разваливающегося СССР, прошла по улицам города демонстрация, посвященная рабочему празднику "Первое мая" - Дню международной солидарности трудящихся. Народу было столько же, только лозунги и портреты несли другие.
   В этот день похорон граждане несли впереди процессии в черной рамке большую фотографию Щуплого. Первый раз в день похорон многие из горожан смогли увидеть в лицо человека, который контролировал всю область, потому что Щуплый был человеком скромным, газетной шумихе и славе предпочитал тишину, покой и порядок. Теперь на кладбище этого у него будет предостаточно.
   По договору с властями, Щуплого предполагалось похоронить на самом престижном кладбище города за церковью, где покоились самые заслуженные люди области. Например, Герой Советского Союза, летчик-испытатель Колобродов В. И., местный поэт и прозаик, увековечивший красоту родного края в бессмертных строчках своих бесчисленных произведений некто Троегубов А. Н. и другие. Между скромными гранитными постаментами этих уважаемых людей была вырыта и яма для вора в законе. Края ее поражали ровностью, а нутро было выстелено красным бархатом.
   Впоследствии предполагалось, что в этом месте ввысь вознесется пятиметровая стела, на что даже от батюшки поступило благословение, потому что в свое время и этому носителю православной веры Щуплый неоднократно помогал. Сам он был человеком набожным, в церковь приезжал раз в месяц исповедаться и причаститься. Батюшка самолично исповедовал его и прощал ему все его грехи, после чего Щуплый с чистой душой и чистыми руками приступал к своей "работе".
   Щуплого несли от дома, где он проживал, по центральной улице города прямиком к церкви, где должны были отпевать погибшего законника. Всех желающих, конечно, не могла вместить тесная церковь и поэтому специальный отряд милиционеров окружил здание, дабы допустить внутрь только тех, кто достоин стоять рядом с гробом Щуплого.
   А таких людей приехало немало. Из одной Москвы прибыло с эскортом человек пять чистых воров в законе, да еще человек двадцать приближенцев, а уж сколько их приехало из регионов, об этом ведал только распорядитель всего этого действа сам Варавва. "Элита" молча шла сразу за гробом, который везли на пушечном лафете. Скупые мужские слезы не катились из их обветренных глаз, потому что каждый понимал, что "Умри ты сегодня, а я завтра". Блатная жизнь, хождение по лезвию ножа, это бытие воров в законе. Каждый мог оказаться на месте Щуплого, потому что "пирог" только один, а желающих его отведать ох, как много!
   Наконец пришли в церковь. Порядок и дисциплина поддерживались в этом траурном движении. Молодежь, которая несла венки, была выдворена с территории церкви после того, как они поставили всю эту роскошь вдоль фасада. Затем уже к зданию церкви поднесли на руках гроб с телом Щуплого и зашли те самые избранные, которые должны будут присутствовать на отпевании.
   Хор волновался, потому что им еще ни разу столько не платили. У одного крамольника из хористов даже промелькнула мысль о том, что бы воров почаще постреливали, но мысль свою эту он удержал при себе, потому что понимал, что за такие высказывания ему могут отрезать язык и тогда петь будет вовсе нечем. Дьяконы бегали и суетились, готовя реквизит, батюшка усердно молился.
   Авторитеты отстояли как положено всю церемонию и перед тем, как заколотить гроб решили каждый сказать речь. В церкви было душно и, в нарушение всех церковных традиций, гроб заколачивать после отпевания не стали, а вынесли на улицу к вырытой могиле. После этого один за другим заговорили авторитеты.
   Из их скупых речей всем было ясно, какого замечательного человека потеряла область и вся страна. Просидев по тюрьмам и на зоне в общей сложности более тридцати лет, нигде и никогда Щуплый не повел себя недостойно. Начиная с малолетки, где он парился за гоп-стоп и, заканчивая последней отсидкой за убийство, Щуплый всегда держал марку вора в законе, даже когда таковым еще и не был. Такую замечательную речь произнес старый законник Степан Петрович Борщов, по кличке, соответственно, Борщ. Не аплодировали, но кивали головами в знак согласия.
   Затем выступил молодой "лаврушник" Гиви из Москвы. Оказалось, что ему всего двадцать шесть лет и что его короновал сам Щуплый в числе других воров на пересылке где-то под Вологдой. Гиви говорил с сильным акцентом, называл Россию родиной и обещал отомстить всем "ментам" за смерть вора в законе. Короче, в тонкостях дела он не разобрался и городил какую-то околесицу.
   Когда Гиви закончил, к гробу подошел еще один пожилой вор, и тоже долго говорил в точности повторив, то, что говорил первый оратор. Лишь прибавил от себя, что он топтал одну зону на малолетке вместе со Щуплым, где, по его словам, покойный давал всем дыму в зубы. В чем это заключалось, он не уточнил, но присутствующие поняли. От лица местной братвы говорил Варавва и поскольку он не последний персонаж в нашем повествовании, то имеет смысл привести его речь полностью.
   - Братва! - громко произнес Варавва с чувством. - Мы потеряли не просто семиэтажного вора, настоящего законника. Мы потеряли человека, авторитет которого в блатных кругах был непререкаем. Это все знают!
   Толпа одобрительно загудела, и Варавва продолжил:
   - Щуплый был отцом для всех, кто откинулся с зоны или там сидел. Он всегда грел из общака тех, кто по какому-то ветру попал в какие-то напряги, бабловые ли долги, или терки с ментами. Он не хотел, чтобы на нашей территории плодились фиршмаки и травили шлаком малолетних плевков. За это урюки его и мочканули!
   Толпа загудела неодобрительно, требуя крови подлых хазар, которые загубили такого прекрасного человека.
   - Они, в натуре, ответят за это, бля буду, - пообещал Варавва, - тот, который шпальнул в Щуплого, сам уже надел деревянный бушлат, но мы на этом не тормознем. Будем мочить их наглухо до посинения!
   Гости заговорили уже в голос, обсуждая как можно наказать виновных в смерти Щуплого. И столько было энтузиазма в этом, что казалось, что сейчас сам Щуплый встанет из гроба и присоединится к ревущей толпе. Но он не встал и лишь невозмутимое, как и при жизни лицо, говорило о том, что он со всеми совершенно согласен.
   После Вараввы говорили еще и говорили, но все эти речи были уже не так существенны и долги, что даже самому Щуплому, наверное, хотелось, чтобы его поскорее уже закопали и не мучили. И вот, наконец, подали крышку и, как говорится, "законсервировали" Щуплого. Вызванный для такого случая из Дома Культуры духовой оркестр пенсионеров, нестройно на помятых инструментах заиграл похоронный марш и под эту какофонию, гроб с телом покойного опустили в выложенную бархатом яму.
   Воры зачерпывали рукой просеянный песок из близлежащей кучи и кидали горстями на крышку гроба. Когда все присутствующие прошли мимо могилы, то гроб был почти засыпан землей. Если бы запустили бы весь народ, который толпился за изгородью и каждый кинул бы горсть земли, то не было бы, наверное, необходимости вызывать могильщиков с лопатами - народ бы закопал своего любимца, потому что толпа была немереной.
   Но делать этого не стали, поэтому Варавва щелчком пальцев подозвал двух кладбищенских профессионалов, которые по такому случаю были сегодня трезвы, как директор школы и даже одеты в не помятые костюмы. Они быстренько и со знанием дела закидали грешной землей бренное тело, поставили временный маленький крест с фотографией покойного. Затем по традиции обложили свежий холм венками.
   Когда они закончили, образовалась гора из венков под которой и могилки видно не было. Тогда вся "элита" последний раз попрощалась со Щуплым и отправилась в ресторан, а народ был допущен к телу. Медленно потекла людская река мимо выстроенных шалашиком венков. Большинство привело сюда любопытство, мало кто из этих простых людей знал или соприкасался с вором в законе, который контролировал бизнес всей области и снимал с него пенки.
   Но, несмотря на это, люди шли, и шли, некоторые даже плакали, а один толстенький мужчина даже упал в обморок. Оказалось, что в прошлом году он свой сдал гараж азербайджанцам в аренду. Они заплатили ему один раз за первый месяц, а после этого заявили, что он, мол, побил все их арбузы. Теперь он им должен много денег и гараж теперь их. Мужик никаких арбузов и в глаза не видел, поэтому побежал прямиком в милицию. Но там развели руками в стороны и сказали, что сообщат в налоговую, что он незаконно сдает гараж. А про азеров ничего не сказали.
   Тогда мужик побежал к Щуплому, нашел его и даже поговорил. Уже через час азербайджанцы вытаскивали из гаража свои ящики с апельсинами и помидорами. Они дико извинялись перед мужиком, даже оставили ему килограммов пять подгнивших помидоров в качестве компенсации за моральный ущерб. Но самое то, что удивило мужика был тот факт, что с него Щуплый не взял ни копейки. Он, вор в законе, действовал, как "благородный рыцарь" и эту историю ежедневно в пивной мужик рассказывал разнообразным людям! И так его растрогал тот факт, что Щуплого убили, что он, как мы уже говорили, упал в обморок.
   В это время "элита" уже заехала в ресторан "Дары моря", у которого столпилось целое стадо навороченных иномарок и прохаживались суровые охранники. В зале был накрыт шикарный стол, увидав который, любитель пиров Иван Грозный лопнул бы от зависти. Огромный осетр возвышалась на блюде в центре стола, по всей его плоскости стояло множество блюд с салатами, закусками, невиданными доселе винами и запотевшими бутылками водки. Братва расселась, согласно указанным в приглашении местам и началось истребление запасов пищи и спиртного утомленными зоновской сечкой желудками.
   Пили молча, не чокаясь, пока не подали превосходных, зажаренных в духовке молочных поросят. Их принесли на подносах молодые короткоюбые официантки так, что на каждого из присутствующих приходилось по пол поросенка и, в зависимости от социального статуса, зад или перед. Обожравшиеся черной и красной икрой гости, запихивали в себя мясо молочного поросенка и дружно галдели. Кухня торжествовала, потому что было похоже, что приглашенные уже наелись, а запасов еды оставалось еще на столько же и еще пол столько. Но зря радовалась кухня, потому что и расходиться пока еще никто не собирался.
   Самое главное было впереди. Предстояло собрание воров, иначе именуемое сходкой, на котором должны были назначить нового смотрящего за областью. Кандидатура была только одна, поэтому о демократичности выборов и речи не было, самовыдвиженцы не приветствовались, да и вряд ли они могли бы по авторитету и знанию местного материала соперничать с Вараввой, хотя тот и не был вором в законе. Для выборов был накрыт стол в отдельном зале, который обычно использовался для VIP-банкетов, имел огромные дубовые двери и непроницаемые для посторонних ушей стены.
   Только воры в законе собрались в этом зале, куда был приглашен и Варавва. Что происходило там, никто не знал, но когда приблизительно через час Варавва вышел оттуда, то стало ясно, что он стал еще круче. Лицо его приобрело выражение надменной деловитости, он почувствовал себя хозяином всего, что ходило, ползало, летало, ездило и стояло в городе и во всей области. Конечно, у воров были сомнения относительно того, что у Вараввы едет крыша от водки, но свидетели подтвердили, что он уже несколько лет к "поганой" даже не прикасается и Варавву назначили "смотрящим" на испытательный срок длиною в год, после которого решили "короновать". Если, конечно, не убудет неувязок. С этого момента поминки, как таковые прекратились и началось празднование вступления Вараввы в новую должность.
   Поскольку родственников у Щуплого не было, то и скорбеть особо было не кому, тому факту, что он почил и кто-то включил русский шансон. Все стали громко разговаривать и даже стукаться "камешком", что вообще-то на поминках не приветствуется. Это такой способ чоканья, когда ладонь закрывает стакан сверху и сильно сжимает, в результате чего звук столкновения двух стаканов становится глухим. Способ распространен в зоне при питье чефира, дабы не было слышно, кому не надо то, что на глухой шконке употребляют чефирчик.
   Варавве еще раз уже при всех было обещано, что на следующей сходке через год, если за ним не будет обнаружено "западло", которое выясняется посредством рассылки маляв в зоны дабы досконально выяснить прошлое претендента, его "коронуют" и он станет полноправным вором в законе. Гости снова расселись за столы и приложились к водочке, после чего Варавва предложил желающим поехать в сауну и хорошенько помыться. При слове "помыться" приглашенный одобрительно зашумели и стали ухмыляться, прекрасно зная, что именно подразумевается под словом "помыться". Варавва успокоил всех присутствующих тем, что "мочалок" всем хватит и, забрав с собой пятерых самых авторитетных воров, уехал в центральные бани города.
   Там тоже был накрыт стол, и ждали телки на любой вкус. Сегодня у дев любви был субботник, работали они бесплатно, но, поскольку этот прибыльный бизнес контролировал в городе Щуплый, а теперь соответственно Варавва, то и перечить "бублики" даже не предполагали. Они охотно уселись на колени ворам, поводили остренькими язычками по рабочим губкам и напрашивались поделать ворам массаж любых мест. Среди воров был и Гиви, он первым согласился на "массаж" и поволок девку в бассейн. Остальные налили себе по рюмочке и только хотели выпить, как вдруг в бассейне раздался страшный шум и грохот, визг и матерщина.
   - Что такое? - повернул голову Варавва. - Кипиш какой-то, пойду зыркну.
   - Не окусывайся, - небрежно бросил Варавве Борщ, тот самый, который говорил первым, - Гиви дрючку там в шоколадный цех пристраивает. Она не бажит.
   Это означало, что бы Варавва не беспокоился, потому что Гиви склоняет проститутку к анальному сексу, а она, вероятно, не соглашается. Все остальные присутствующие биксы напряглись. В их контракте было четко указано - все виды секса, кроме анального.
   - Ладно, шкворки не стремайтесь, - сказал Варавва, - накину бабла по тройной схеме. Уважаемым людям можно и в зад дать.
   "Вот сам и давай", - подумали работницы полового цеха, но вслух ничего не сказали, потому что понимали, что это для них закончится неприятностью. Кроме того, судя по виду, кроме Гиви никто опасности не представлял. Варавва предпочитал традиционный секс, а остальные четверо старичков вряд ли были способны на нечто большее, чем потыкать своими вялыми "морковками" куда и положено. Но проститутки напрасно недооценивали многофункциональность Гиви.
   Он появился через пятнадцать минут сияющий и веселый, присел за стол, "оглушил" рюмашечку водки и стал поглядывать на мясистую блондинку, сидящую на коленях у Борща. Та заволновалась за сохранность своего "мышиного глазика" и стала сильнее льнуть к престарелому Борщу, трясь своими большими буферами о его обнаженное плечо и, пытаясь возбудить в нем страсть. Но это ей не удалось и не спасло от липких рук похотливого Гиви. Разве жалко нормальному авторитету, типа Борща какой-то рваной подстилки для кореша, с которым одни нары задом шлифовал? К тому времени, когда Гиви уже позабыл о ней, выползла из бассейна, сильно хромая, первая проститутка, подошла к столу и с ходу опрокинула три рюмки водки. На попу она не садилась, а прилегла на бок на топчан. В это время Гиви ласково погладил за плечико блондинку и предложил ей:
   - Пойдем купаться, а, красавица?
   - А мне вот этот мужчина нравится, - попыталась хитрить проститутка, приникая у Борщу, чтобы не идти с Гиви.
   - Э, ты мне бабушку не мохнать! - грозно сказал Гиви. - Тут тебе не "Поле чудес"! Греби в бассейн, будем дупло конопатить!
   Веселая шутка вызвала задорный смех у мужской части присутствующих, хотя, в общем-то, не было понятно, при чем тут "Поле чудес". Первая испытавшая на себе силу похоти Гиви проститутка с сочувствием посмотрела на свою блондинистую подругу, которая шла словно на заклание. Через минуту в бассейне снова послышались крики и маты, а потом удары. Видно, блондинка в последний момент решила отказаться от близости таким нетрадиционным способом, но Гиви был настойчив и непоколебим. Он решительно отказался от предложенного ею орально-генитального контакта и впердолил, как и намеревался.
   - Бакланил я ему в крытой, - отреагировав на шум, сказал один из воров со странной кличкой Климакс, - на хрена тебе четыре шалапута в болт, если ты парчюшек дрючишь в корму?
   Это обозначало, что зачем тебе, мол, вставлять в свой половой член четыре пластмассовых шарика, если ты предпочитаешь анальный половой акт.
   Услышав про "шалапуты" проститутки и вовсе сникли. Такое "нововведение" грозило им выпадением прямой кишки и последующим геморроем. Но как говорит русская народная поговорка "Назвался груздем - полезай в кузов", Гиви уже опять вышел из бассейна и, судя по всему, уже присматривал себе новую жертву. Но тут вступился за проституток трезвый Варавва.
   - Гиви, - сказал он, - ты всех баб мне инвалидками сделаешь, а им еще пахать и пахать всю ночь! Определись как-то!
   - Да, Гиви, кочумай, - подключился Борщ, - овцы застремались, никакого кайфа. Ты нам малину обосрал.
   Гиви взглянул на Климакса, который верховодил в зоне, когда еще сам Гиви не был никаким вором и бегал у него на побегушках. Он до сих пор привык слушаться только его.
   - Гиви! - только сказал Климакс и больше ничего.
   Лаврушник Гиви которому звание вора купил грузинский папа-мультимиллионер, присел на скамейку и сказал раздосадовано:
   - Вам для меня вонючей дырки жалко, да? Мало этих шалав на Тверской стоит, да?
   Никто с ним спорить не стал, снова налили водки, а проститутка, которая сидела рядом с Климаксом побыстрее от греха подальше потащила его парится в сауну. Варавва взял себе, не глядя, одну из девок и тоже потащил ее в закуток. Веселье понемногу восстанавливалось.
   Вскоре воры и Варавва уселись кружком, выгнали в предбанник проституток и молча выпили за преждевременно покинувшего этот мир Щуплого, которому тоже не чужды были развлечения, которыми наполнили себе вечер присутствующие.
   - Все там будем, - заключил молчавший весь вечер Коля-Пасечник, мрачный вор, бывший медвежатник, единственный, кто не воспользовался услугами проституток.
   - Ну, что двинули в ресторан, - предложил Варавва, - оттолкнемся от пуза, помуцефарим еще.
   - А биксы? - спросил Гиви.
   - Они тут останутся, - ответил Варавва, - сейчас еще братва подтянется, им тоже надо оттянуться. Ты не кипишись, Гиви! Если надо, возьмешь себе босявку в гостинице, скажешь за меня, будет на халяву.
   Гиви был счастлив.
   - А меня, в натуре, дешевки достали, - сказал ворам Варавва, - хочу нормальную биксу девяносто девятой пробы, чтоб если и не целка, то хоть не расшатанная. А то у этих "копилка", как унитаз, дойки мацанные.
   Воры поняли, что Варавва сказал, биксы частично тоже, а чтобы вы, дорогие читатели не мучились, листая словарь блатных слов и выражений, то я переведу. Варавва сказал, что ему надоели проститутки и он мечтает о хорошей девушке, прекрасной, стройной и воспитанной, хоть и не девственной, но все-таки и не потасканной. А то у проституток их половой орган очень широкий, а за грудь их кто только не хватал! Вот такая была мечта у Вараввы. Воры его мечту одобрили, а проститутки остались при своем мнении, которое по этой причине нам осталось не известно.
   Варавва со своими гостями вернулся в ресторан, а в сауну отправилась следующая партия желающих "помыться". Веселье в ресторане было в разгаре, кое-кто уже спал, уткнувшись мордой в салат. Варавва велел Путасу и Безобразнику с более мелкими воровскими сошками - "пехотой" аккуратно и вежливо провожать вырубившихся гостей до машины и отправлять до гостиницы, где их встречал и размещал хранитель воровского общака области приближенец Хирург. Пока Варавва занимался этим делом, он отвлекся от основной массы гостей и тогда к нему подбежал с бледным лицом директор ресторана "Дары моря" и стал несвязно лепетать:
   - Там... там... нельзя так... - при этом он тыкал в сторону кухни растопыренной пятерней.
   - Ну, что там еще за чуканство твориться? - раздраженно спросил Варавва, которому и самому хотелось вмазать водки, но он сдерживал себя в присутствии "уважаемых" людей.
   - Там один из гостей, - дрожащим голосом проблеял директор ресторана, - с ножом заставляет официанта снимать штаны.
   - Что? - Варавва удивленно вскинул брови и последовал на кухню за директором.
   Он увидел то, что и ожидал увидеть. Прижав в углу молоденького официанта, Гиви с огромным свиноколом в руке, что-то вполголоса грозно говорил ему, а официант теребил пряжку ремня и умолял его не трогать.
   - Гиви, ты чего творишь-то? - спросил Варавва.
   - Хочу этого щелкунчика на кукан насадить, - решительно ответил Гиви.
   - Пожалуйста, скажите ему, - плача попросил официантик, - я не такой, я этого не люблю. У меня и жена есть дома.
   - Будешь такой, - пообещал Гиви, - тебе понравится. Будешь сам мне жена.
   Официантик был, и правда, симпатичный и молоденький. Таким смазливым в зону лучше не попадать - вмиг опустят местные "дятлы". Но все-таки тут была не зона, а нормальная вольная жизнь и поэтому Варавва жестко сказал Гиви:
   - Ты не беспредельничай тут, призову к ответу.
   Гиви повернулся к Варавве и злобно ответил ему:
   - Ну, ты меня на аннушку не бери, фраер! Ты с кем бакланишь, приблатненный? Ты с вором бакланишь! Кто ты есть, а?
   - Гиви, умри, - сказал сзади голос Климакса, - ты, не как вор, а как "бык" себя ведешь. Как отморозок. Ты нас всех чуханишь своими выходками. Брось "шампур" и отвали от щенка, он уже обделался со страху.
   Гиви с неудовольствием бросил нож на пол и прошел мимо Вараввы в зал. Официантик опустился на пол и горько заплакал.
   - Уволишь додика, - приказал Варавва директору ресторана, имея в виду бедного, чуть не изнасилованного официанта.
   - Да, как же... - начал было говорить директор, но осекся, поймав на себе жесткий взгляд Вараввы.
   - Хорошо, - кивнул он, - завтра же уволю.
   - Сегодня и сейчас, - приказал Варавва, - что бы я его здесь больше не видел. Усек?
   Директор ресторана кивнул. Бедный официантик, виновный только тем, что при своей молодости имел привлекательную для активных "жокеев" внешность был уволен в одночасье. Варавва не хотел, чтобы ему прислуживал официант, похожий на "гребешка", каковых он сам нередко использовал в зоне, а потом чмарил, как мог.
   Поминки в зале перешли в стадию всеобщего опьянения, и Варавва был рад, что завтра вся эта контора разъедется и жизнь потечет своим чередом. Ему предстояли большие дела - нужно будет принимать на себя "хозяйство", которое скоропостижно оставил после себя Щуплый, наводить свой порядок. Что и говорить - каждая новая метла по новому метет.
   Варавва неслышно вздохнул, подошел к столу и налил себе водки. Этот лаврушник, этот скороспелка Гиви позволил себе нахамить ему, Варавве! Если бы этот "апельсин" он не был вором в законе, то Варавва воткнул бы ему самому этот свинокол в задницу. Но ничего, Варавва умел ждать и Гиви он еще приколет за язык, когда на следующей сходке сам станет вором в законе. К этому времени гости разошлись, Варавва прошел за синюю занавесочку зала, где сиживал обычно Щуплый и присел за столик. Тут же появился директор ресторана.
   - Принести что-нибудь? - с грустной плебейской улыбкой спросил он.
   Варавва долгим взглядом посмотрел на него и медленно произнес:
   - К утру поставите сюда новый стол, кресла и занавеску эту поменяйте. Цвет мне не нравится.
   - А какого цвета повесить занавесочку? - спросил директор.
   - Красного! - сказал Варавва. - Как кровь!
   - Ясно, - кивнул директор, - будет исполнено.
   К VIP-помещению подкатили усталые Путас и Безобразник. Они молча остановились в ожидании указаний.
   - Всех корешей по хазам пристроили? - спросил Варавва.
   - Всех, - ответили одновременно Путас и Безобразник.
   - Пожрите тогда, - сделал жест директору Варавва, - и потом можете в банку съездить, коз подрать. Думаю, что их еще не затрахали до смерти.
   Путас и Безобразник кивнули и свалили из поля видимости, а Варавва широко зевнул и потянулся. Голова его была тяжелой. Очевидно, давила своей увесистостью будущая воровская корона или нависал груз забот об управлении областной блатной схемой - это было не известно. Варавва посидел без дела еще минут пять и после этого отправился домой на том самом джипе, который развозил "безлошадных" гостей до гостиницы и принадлежал покойному Щуплому.
   Вел джип младший брат Надфиля с погоняловом Мелкий Надфиль, возраста лет двадцати. Он лихо рулил машиной и гордился, что сегодня возил такое количество "крутых", а теперь везет самого "смотрящего" за областью. Варавва доехал до дома, где он жил один в трехкомнатной квартире. По привычке осторожно огляделся, выходя из машины, открыл дверь в подъезд с кодовым замком, поднялся на второй этаж и зашел в свою хату.
   Он подошел к холодильнику, налил себе стакан водки, заглотнул его без закуски, выругался тому, что не может, как все пить в компании и не хулиганить. Потом завалился, не раздеваясь, на огромных размеров тахту и сразу же уснул сном человека с чистой и не запятнанной совестью. Через пять минут он перевернулся на спину и богатырский храп сотряс дом.

Развлечения не для маленьких

   Евмений Парамонович не хотел идти на работу. Он настолько не хотел идти в этот проклятый клуб "Снайпер-пул", что даже попытался поплакать, сидя в туалете на унитазе. Вот дернул его черт согласиться работать в этом гадюшнике! Впахивал же прорабом и горя не знал! Зарплата маленькая, зато и проблем никаких. А теперь насела на него милиция, а где менты, там гуськом потянулись и СЭС, и налоговая и всем на лапу дай. И одинарный тариф уже не канает, давай двойной или даже тройной! Евмений Парамонович повздыхал, потужился в туалете, помучился со своим постоянным запором и, не достигнув опорожнения кишечника, стал печально собираться на работу.
   Когда через сорок минут он перешагнул порог клуба "Снайпер-пул", к нему немедленно подбежала испуганная администраторша и полушепотом зараторила:
   - Евмений Парамонович, там опять вас ждут те ужасные люди, которые раньше приходили. Я им говорю, что не велено пускать, они меня не слушали...
   - Ты чего, дура? - прикрикнул на нее директор. - Когда это я говорил, чтобы их не пускали?
   - Я, я... - залепетала администраторша.
   - Головка от часов "Заря", - неумно сострил Евмений Парамонович и вошел в свой кабинет.
   Там, вальяжно расположившись в кожаных креслах, сидели Путас и Безобразник. А сам их командир Варавва занял место Евмения Парамоновича. Директор клуба поздоровался, но никто ему не ответил, а только Варавва тихо сказал:
   - Ты, гнида помойная, из-за тебя наш парень погиб...
   - Я-то тут при чем? - воскликнул директор клуба. - Я что мог сделать?
   - На колени, червь! - ледяным голосом приказал Варавва.
   Евмений Парамонович, который, как мы помним, был горд и надменен, особенно с подчиненными, не смог сразу же преломить напополам свою гордость и опуститься перед бандитами на колени. Зато его гордость ударом в коленную чашечку быстро преломил Безобразник. Бедный директор клуба рухнул на пол и заверещал:
   - За что? Я все делал, как вы сказали, на х...! Я вообще, бля, не знаю этих двоих, которые ко мне приходили! Я ничего им, на х..., не говорил! Я все в милиции уже, бля, рассказал, чего вы еще хотите? Не бейте меня, пожалуйста, на х..., мне так больно!
   Бандиты терпеливо слушали стенания корчащегося на полу директора клуба и когда они, наконец, прекратились, Варавва спросил:
   - Обсох, доходяга?
   Евмению Парамоновичу было так обидно! Он не был доходягой и мог бы задать перцу этим негодяям один на один, но боялся. Он сел на попу посреди кабинета, достал большой белый платок и высморкался в него. Повисла пауза и, наконец, Варавва спросил:
   - Что за абреки к тебе приходили? О чем ты с ними бакланил?
   - Они меня пугали, на х..., - ответил Евмений Парамонович, - заставляли торговать наркотой, бля, но я им отказал! Выгнал их, на х...
   - Э, задрот, - внезапно прикрикнул на него Варавва, - завязывай матерится, ты с приличными людьми базаришь. Или я тебе сейчас болтало пошинкую!!!
   Евмений Парамонович сразу понял, что ему грозятся подрезать язык, и стал говорить медленнее, осторожно следя за своим "базаром".
   - Я им... ничего не сказал, - продолжил он, - они пошли в зал... там вычислили ваших парней... пошли с ними на улицу и там стали стрелять.
   - Эти джавдеты друг друга по имени не ваблили? - спросил Варавва.
   - Ваблили, - автоматически подтвердил Евмений Парамонович, - но я не запомнил. У них имена какие-то странные... особенно у второго. А у первого... у первого имя такое... книга еще такая есть... только там это не имя, а фамилия... как же его звали? В школе проходят...
   Директор клуба мучился в воспоминаниях, но бандиты не могли ему помочь, потому что в школе они мало чего проходили, чаще они проходили мимо школы. И вот неожиданно директор вспомнил.
   - "Клим Сангин", мля, - воскликнул он, даже матернувшись от восторга, - автора не помню, но это не важно. Его звали Сангин.
   - А второго? - спросил Варавва.
   - Не помню, хоть убейте, - развел руками директор.
   - Убить мы тебя еще успеем, - уныло пошутил Варавва, - ничего они не бакланили от кого сюда приехали и к кому?
   - Говорили только, что поставляли товар Македону, - ответил директор, - и теперь сами этим займутся. Вот и все. А я сказал, что с ними работать не буду!
   - Ну, ты, мальчиш-кибальчиш, приметы их быстро нарисуй, - приказал Варавва.
   - Можно я с пола встану, - жалобно попросился Евмений Парамонович.
   - Нет, сиди на полу, парашник, - ответил ему Варавва, - и не сякай лишнего, а то, в натуре, болтало подрежу.
   Евмений Парамонович вздохнул и в подробностях описал двух азиатов, которые к нему приходили. Во время того, как директор уже завершал свой рассказ описанием цвета шнурков Сангина, в дверь без стука заглянула администраторша и, увидев сидящего на полу Евмения Парамоновича, картинно, словно издеваясь, по театральному со вздохом опешила. Вместо того чтобы побыстрее смыться с места экзекуции, она уставилась на директора и вдобавок еще и спросила, дура:
   - Евмений Парамонович, куда выгружать пиво в зал или в подсобку? А чего это вы на полу сидите?
   Бандиты немедленно втроем громко захохотали, а Евмений Парамонович покраснел и стал мордой, как красная полоса российского флага. Вот в этот момент администраторше бы свалить подальше с глаз долой, но нет, она обвела глазами ржущих негодяев и сама громко хихикнула. У перенесшего огромные душевные муки за последние несколько дней Евмения Парамоновича глаза округлились от такой наглости, и он тут же стал лицом, как белая полоса российского флага. И через секунду уже, цвет его физиономии приобрел оттенок синей полосы того же флага. Эти манипуляции цветом кожи не были признаком глубокого патриотизма директора клуба "Снайпер-пул", просто у него сильно защемило в сердце. Эти хамельонские повадки перекошенной рожи директора не ускользнули от взгляда тупенькой администраторши, и она участливо спросила:
   - Вам плохо, Евмений Парамонович?
   Но директор ничего не мог ответить, он только хватал синими губами воздух, как рыба, вытащенная на сушу и через секунду завалился на бок, прямо на ковер своего кабинета. Администраторша взвизгнула, а Путас безразлично сказал:
   - Кажись, сейчас копыта откинет, лох. У нас в зоне как-то один мужик посинел так в жывопырке, когда сечку хавал. Ему в тот же день деревянный макинтош накинули. Пора валить, Варавва.
   - Да, в натуре, - согласился авторитет, поднимаясь с кресла директора клуба, - не будем мешать фраеру догорать.
   Он безразлично перешагнул через пускающего пену на пол Евмения Парамоновича, подошел к окаменевшей администраторше м крикнул ей в самое ухо:
   - Чего стоишь, "кавалеристка", зови лепил, пока он еще сякается, в натуре!
   Бандиты вышли из кабинета директора, спокойно прошли по коридору, а администраторша стояла и думала почему этот бандит назвал ее "кавалеристкой". Наверное, за кривые ноги! И администраторше стало так обидно, что она заплакала. А Евмений Парамонович в это время спокойно отошел в мир иной.
   Через какое-то время совсем в другом месте, в двухэтажном кирпичном домике на окраине города готовили бешбармак. Готовил его в большом казане мужчина южной национальности - потомок кочевых племен. Он готовил сам не оттого, что у него не было жены, жена у него была, но бешбармак и баурсак всегда делал он сам, потому что считал это занятие чисто мужским. Жена этого достойного человека в это время хлопала на улице половики, а все шестеро детей, за исключением двухгодовалого карапуза, гоняли где-то по улице далеко от дома. Карапуз цеплялся за мамкин подол и с удивлением смотрел узкими карими глазами на подъехавшую большую машину с темными стеклами, из которой вышли три незнакомых дядьки и направились к его маме. Они подошли совсем близко, женщина перестала хлопать и боязливо посмотрела на незваных гостей явно бандитской внешности.
   - Чё зыришь подстилка чуркестанская? - спросил один, сверкнув фиксами. - Где твой елдарь?
   - Талгат, Талгат! - испуганно закричала женщина и добавила еще что-то по-своему.
   Талгат, тот самый, который готовил бешбармак, немедленно выглянул в окошко и ответил ей что-то на непонятном для гостей языке, а потом спросил с сильным акцентом:
   - Вы кого-то ищете?
   - Тебя, говносос, базар есть, - ответил все тот же фиксатый.
   Если сопоставить факты, то можно догадаться, что в гости к Талгату и его жене приехали ни кто иной, как Варавва и его подручные Безобразник и Путас. Разговаривал с узкоглазым Путас, а Варавва, ухмыляясь, смотрел на его жену. Азиаточка, не смотря на то, что казашка и правда была ничего себе, симпатичная. Глаза большие, карие, ротик влажный, носик маленький. И не жирная, как большинство этих южных "красавиц". Правда кривоногая, что было видно даже под длинным платьем. Женщина, заметив как похотливо на нее смотрит Варавва, подхватила ребенка на руки и поспешила в дом. Бандиты отправились за ней.
   Хозяин дома вышел на крыльцо и спросил:
   - Чего вы хотите?
   - В доме поговорим, - сказал тоном, не терпящим возражений, Варавва и прошел мимо хозяина внутрь, толкнув его плечом.
   Хозяин был невысоким лысеющим мужичком с круглым брюшком. Он поспешил за Вараввой, а Путас и Безобразник прошли за ним.
   - Фу, бля, ну и вонища, - сказал Путас, сморщив нос, - сколько мы не обошли этих казахских домов и везде одинаково воняет. Вроде и живут уже не в юртах, а от вонищи не избавятся, в натуре.
   - Они не моются никогда, - ответил Варавва, - жрут всякое говно типа курта, пьют свой блевотный кумыс. Че ты хочешь, это же, в натуре, кочевники.
   Талгат не стал защищать свой народ, потому что он был сильно напуган произошедшими в городе событиями. Варавва, пройдя в большую комнату, уселся на диван и, пальцем подозвав хозяина, указал ему на стул. Безобразник остановился в дверях, а Путас присел на краешек стола. Повисла долгая пауза, призванная вызвать смятение в душе хозяина дома. Цель была достигнута, и Талгат заволновался:
   - Что такое? Что вам нужно?
   - Ты, колбит, брательник Македона? - спросил Варавва.
   - Да, я его брат, - закивал Талгат, оскорбленный, что его назвали "колбит".
   В Казахстане за такое русских сразу режут. Да там их и так режут и с поводом, и без повода.
   - Но я его дела не знал, продолжил Талгат, - я работаю водитель в фирма, честно зарабатывай свой хлеб.
   - Ладно, не трещи болталом, - надменно приказал ему Варавва, - все вы, чурки, так бакланите, когда вас за яйца держишь. А отпустишь, снова за старое. Знаешь Сангина?
   - Не знаю никакой Сангин, - замотал головой Талгат, - не знаю, я работай водителем в фирма...
   - Ну, в натуре, завел шарманку, - устало, но грозно произнес Варавва, - я с тобой по-хорошему поговорить приехал, а ты по-хорошему не хочешь. Не хочешь по-хорошему?
   - Почему не хочу, хочу, - грустно ответил Талгат.
   - Так вот и не упирайся рогом, - посоветовал Варавва, - расскажешь нам, где Сангин и мы свалим по-тихому.
   - Я не знаю Сангин, - замотал головой Талгат, - здесь в городе нет Сангин.
   - Кто стрелял в клубе "Снайпер-пул" знаешь? - спросил Варавва. - Их было двое. Одного звали Сангин, и с ним был еще второй, здоровый. Они поставляли наркоту твоему брату, Македону, который сейчас с головой поссорился и слюни на майку пускает. Иначе бы мы не у тебя, а у него спросили. Что это за люди, где их искать?
   - Не знаю я, - достаточно достоверно воскликнул Талгат, картинно воздав руки к небу, - я к дела брата не имею никакой отношение. Я работаю водитель в фирма, честно зарабатывай свой хлеб...
   - И дом этот за два года ты на зарплату водителя смастрячил? - подколол его Варавва. - Не мажь меня гарниром, ты, потомок золотой орды! Похоже, ты не всасываешь, ишак, что стос конкретный, придется тебе нафаршмачить по карточке.
   Талгат, который и по русски-то понимал с трудом, совершенно ничего не понял из того, что сказал на своем жаргоне бандит. Он только тупо уставился на воровского авторитета, приоткрыв рот.
   - Позови-ка сюда жену, - приказал Варавва.
   - Зачем? - хитро прищурив и без того узкие глаза, поинтересовался Талгат.
   - Я ей пару вопросов задам, - объяснил Варавва.
   - Она совсем не говорит по-вашему, - замотал головой Талгат.
   - Какого хрена она тогда в России делает, если по-русски не бакланит? - спросил Варавва. - Зови ее шустро, я так пристально с нее спрошу, что она все всосет!
   Даже при беглом взгляде на азиата видно было, что он не хочет звать жену. Талгат сидел на стуле и мялся, как запорный больной на унитазе. Варавва, тем временем, смотрел на него и терпеливо ждал. Когда время истекло, он решительно произнес, вставая с дивана, на котором сидел:
   - Поедешь с нами, урок тупорылый, поговорим в другом месте.
   - Нет, нет, - заволновался пуще прежнего толстячок Талгат и крикнул, - Гульнар, "сом чу гезе".
   Конечно, он крикнул совершенно не так, не по-английски, а по-своему, как кричат у него на родине, когда хотят позвать жену. Но поскольку основная масса читателей этим языком не владеет, то и приводить полностью то, что крикнул Талгат, не имеет смысла. Гульнар появилась тут же, держа в руках двухлетнего своего узкоглазика и торчащим голым писюном.
   - Плодятся, реально, как крысы, - вставил свое слово Путас, - скоро, в натуре, плюнуть будет некуда от этих черноголовиков.
   - Гульнар, как дела? - проверил на знание русского женщину Варавва.
   Та испуганно хлопала глазами и переводила взгляд то на мужа, то на Варавву и ничего не отвечала.
   - Тыр-пыр, ты-ды-дыр, - сказал ей Талгат, и она ответила ему в том же духе, - ты-ды-дыр, тыр-пыр.
   Опять же подчеркну, что обменялись фразами фонетически не совсем так, но для человека, не владеющего чужим языком это без разницы как именно фонетически они сказали. Важен был смысл, а его-то как раз бандиты и не поняли. Варавве не понравился этот сговор, и он приказал Талгату и его жене:
   - По-русски говорите, чувырла не русские!
   - Она не говорит по-русски, - вторил, как попугай, Талгат.
   - Так говоришь, колбит, что ты не знаешь ничего про дела брата, про Сангина и убийство в ночном клубе? - задумчиво спросил Варавва, медленно подходя к Гульнар.
   - Мамой клянусь, ничего не знаю, - закивал головой Талгат, - я работай в фирма водитель...
   - Зат-кнись, - медленно по слогам произнес Варавва, - отправь своего короеда во двор, ему не нужно зекать на то, что сейчас будет тут буравиться.
   Талгат захлопал глазами, не понимая, что от него хотят эти суровые мужики с наглыми мордами и поэтому Варавве пришлось повторить:
   - Убери ребенка во двор, тупизень!
   - Тыр-пыр, ты-ды-дыр, - сказал опять жене Талгат, она еще только плотнее прижала к себе своего черноголовика и обратился к Варавве, - я вам клянусь, правда сказал! Мы приехали в Россия честно работать...
   - Сдается мне ты хочешь, чтобы мы твою поганую кровь малость разбавили, - подойдя вплотную к Талгату, сказал Варавва, - сейчас каждый из нас твою самку поимеет и родится у тебя голубоглазый сынок. Ты этого хочешь?
   Тут прокололась Гульнар. Она взвизгнула, затараторила: "Нэт, нэт, нэт!" и сразу стало ясно, что она врубалась в то, что говорил Варавва.
   - О, овца заблеяла, - с деланным удивлением произнес Варавва, - а ты трещал, что она не впиливает по-нашему. Обманывал?
   - Не надо этот делать, - взмолился Талгат, ссутулившись на стуле, - я вам дэнги дам. Много дэнги дам. Не надо этот делать.
   Варавва кивнул Безобразнику, тот направился к Гульнар. Талгат попытался вскочить, но Варавва резким ударом в солнечное сплетение отправил его обратно на стул. Азиат скорчился, плюхнулся попой на сидение, а потом упал на пол вместе со стулом. Гульнар, увидев такой расклад, тут же вскрикнула и бросилась бежать в дверь в соседнюю комнату. Ее маленький чуркеренок завопил на всю округу, а Безобразник метнулся догонять кривоногую азиатку. Через полминуты он вернулся, таща одной рукой за волосы Гульнар, а в другой держа за шиворот вопящего карапуза.
   - Че бля на х..., а? - спросил он у Вараввы.
   - Мелкого отдай Путасу, а сам приступай, - сказал авторитет.
   Путас подошел к Безобразнику и с брезгливостью взял у него маленького азиата. Тот не потерпел такого нехорошего к себе отношения и тут же Путаса описал.
   - Сука, окурок елдашный, он меня оросил, как клумбу, - завопил Путас, - я ж его счас на хрен придушу!
   Это обстоятельство вызвало дружный смех у Вараввы и Безобразника, который тянул к дивану за волосы вопящую Гульнар. Шум и крики, царящие в этот момент в доме азиатов не вызвали у соседей никакого подозрения по той причине, что такое дело продолжалось в этом доме и днем и ночью. К этому уже привыкли все в округе и поэтому спокойно поглядывали на дом и, качая головой, только и говорили:
   - Понаехали сюда черномазые! Отделились от России и прутся сюда, все кому не лень, дома не сидится! И Байконур наш, сволочи, себе присвоили!
   К этому времени отдышался Талгат и сразу же выпалил с пола:
   - Ай, не надо, не надо!
   - Не надо? - переспросил Варавва. - Тогда говори, где мне Сангина искать?
   - Ой, не знаю, не знаю! - завопил Талгат, пытаясь подняться.
   Тем временем Безобразник уже разложил ревущую и царапающуюся Гульнар на диване и пытался расстегнуть себе штаны. Из-под платья у Гульнар завоняло несвежим, но закаленного в этих делах Безобразника это обстоятельство ничуть не смутило. Самка вывернулась и укусила насильника за руку
   - Сука! - вскрикнул Безобразник и ладонью с силой ударил азиатку по лицу.
   Она немедленно обмякла, стала податливой и доступной, как холодец из свиных ножек. Оголились волосатые, как у хорошего мужика щиколотки ног. Ревущий малыш, которого Путас сидя на стуле, брезгливо держал от себя подальше двумя пальцами, последовал примеру матери и тоже Путаса укусил.
   - Ой, зародыш, - вскрикнул Путас, - кусается, в натуре!
   Он дал маленькому чингиз-хану такую затрещину, что тот пролетел через всю комнату, ударился головой о стену и затих.
   - Ты че, Путас? - с неудовольствием покачал головой Варавва. - С плевками хлестаешься? А если ты его наглухо ушатал?
   - Баурджан! - воскликнул Талгат и бросился к малышу.
   Он схватил сына на руки, крепко прижал к себе и, поглаживая его по голове, выкрикнул:
   - Вы не люди! Вы фашисты!
   - Заглохни, - приказал ему Варавва, - тоже мне нашелся карельский партизан. Давай, баклань по теме и все будет чики-чики. Где Сангин?
   - Не знаю я никакой Сангин, - воскликнул Талгат, - я приехал честно работай. Поэтому брат меня не дружил. Хочешь я дэнги дам? Все, что есть, дам, только не трогай жена!
   Безобразник, который уже возбудился, ждал приказа: "На старт! Внимание! Марш!" от Вараввы и нетерпеливо сопел над недвижимым телом Гульнар.
   - Ты, козел, че, в натуре, ни хера не при делах? - спросил Варавва у азиата.
   - Мамой клянусь, что не знаю никакой Сангин, - заплакал Талгат, - сыном клянусь! Чем хочешь, клянусь!
   Варавва на секунду задумался, пристально и внимательно посмотрел в прищуренные очи азиата, шевеля мощной челюстью, и резюмировал:
   - Хер с тобой, табло узкоглазое, живи пока. Бабки гони, которые предлагал, - и он обратился к Безобразнику, - оставь шалаву.
   - Ну, в натуре, - возмутился насильник, - у меня уже болт звенит. Как быть?
   - Иди вздрачни, - посоветовал Варавва и сказал Талгату, - с тебя десять штук зелеными.
   - Ай, нету, нету у меня столько, - завыл Талгат, - только сто долларов есть.
   - Ты слышал, что Безобразник сказал? - спросил Варавва. - У него елда готова твою самку пробуравить. Мне разрешить ему начать?
   - Нэт, нэт! - замотал головой Талгат. - Но у меня только сто долларов. У меня большой семья. У меня маленький зарплата.
   - Ну, что, Безобразник, - спросил Варавва, - как ты там? Готов?
   - Дак ё моё! - ответил негодяй и с удовольствием раздвинул кривенькие ножки Гульнар, одетые в цветастые панталоны.
   Она была без сознания и сопротивляться тому, как Безобразник шарит у нее по плоской груди с огромными темными сосками, не могла. Талгат зажмурился и еще больше прижал к себе сына, который тихонько захныкал.
   - Живой, опарыш, - с облегчением произнес Путас, - а то я, в натуре, подумал, что его мочканул.
   - Я отдам вам десять тысяч, - пообещал Талгат, - я продам машина, и отдам вам десять тысяч.
   - Если через три дня денег не будет, - сказал Варавва, - мы не жену твою попортим, а старшую дочь. Сколько ей лет?
   - Двенадцать, - плача, ответил Талгат.
   - Ой, какая крошка, - покачал головой, - какая крошка, так жалко! Будем цурпелить ее и плакать! Цурпелить и плакать от жалости...
   - У нее и ноги, в натуре, наверное, не такие волосатые, как у этой, - добавил Безобразник, - у этой овцы волосы даже на сосках.
   - Фу! - согласился Варавва и сказал Талгату. - Тебе не позавидуешь, плоскорылый, собирай бабки! Но только стукани кому-либо и ты знаешь, что будет...
   Талгат молча кивнул, выражая свое согласие, и бандиты, спокойно выйдя из дому, направились к машине. Им навстречу веселой гурьбой возвращались из школы дети Талгата и Гульнар. Они с интересом посмотрели на незнакомых визитеров и расступились, пропуская их по тропинке.
   - Здравствуйте, детишки! - весело сказал им Варавва. - Как в школе дела?
   - Хорошо, - громко ответили черноголовики и спросили, - а вы кто?
   - Мы? - переспросил Варавва. - Мы работники социальной сферы, а вы что подумали?
   Дети ничего не ответили, наверное, потому, что не просто поняли кто это - работники социальной сферы.
   - Да хер ли они подумали? - пробурчал Путас. - Что они могут подумать? У них мозгов хватает только на то, чтобы лошадей пасти.
   - Не скажи, - не согласился Варавва, - они уже приноровились здесь нас напаривать, иначе бы тут не жили.
   - Как мыслишь, Варавва, - спросил Путас, - он нам фуфла нагнал, что якобы не в курсах про дела Македона или в натуре не свистел?
   - Мы его прессанули не кисло, он не расконопатился, - ответил Варавва, - для чурбанов жена святое. Он скорее бы свое очко подставил, чем позволил, чтобы его жену кто-то вдул. Значит, не свистел и денег с него снимем по скорому.
   - А мне че мастырить? - спросил Безобразник. - У меня теперь яйца щемит!!!
   - Заедем сейчас к Ленке-вафлерше, - пообещал Варавва, - а потом еще по парочке адресов прогоним. Где-нибудь, что-нибудь да накопаем.
   Они сели в машину, хлопнули дверьми и исчезли в облаке пыли, а на крыльце Талгат на своем родном языке посылал им вслед проклятья. Езжай домой, не хрен в России делать!

Стрельба-война

   Ранним утром, когда еще по бескрайним полям стелется белесый туман на пустынной дороге, ведущей из города, появился одинокий автомобиль отечественного производства "Нива". Появился он не со стороны города, а со стороны леса и, подъехав к возвышающейся метрах в десяти от дороги старой деревянной пожарной каланче, остановился. Людей в машине было двое, и выходить они не спешили, очевидно, ожидая кого-то.
   Так и получилось. В утренней тишине, нарушаемой только трелью птиц и мычанием коров в отдалении на ферме, скрытой белым туманом, послышалось негромкое урчание мотора. Съехав с дороги, к каланче подъехала иномарка, в которой сидел один пассажир и это был Варавва. Те, кто находились в "Ниве" зашевелились, но салон не покинули и только настороженно вглядывались в подъехавшую машину. Она неспешно приближалась и была уже видна в лобовом стекле радушная улыбка авторитета.
   Машина Вараввы подъехала к "Ниве", развернулась к ней боком и остановилась. Стекло отечественного "вездехода" рывками опустилось, и появилась узкоглазая морда Касымжомарта. Скулы азиата ходили в напряжении, он поигрывал пистолетом ТТ, как бы намекая, что шутить не намерен и если чего не так, то он запросто откроет огонь. Выглянул и второй пассажир "Нивы". Он находился на заднем сидении и тоже прибывал в недобром расположении духа. Мало того, это был Сангин. Оба они были живы и здоровы, только слегка нервничали.
   - Ну, что, Варавва? - спросил Сангин. - Как наши дела?
   - Как договаривались, - ответил Варавва и высунул в открытое окно черный дипломат.
   Касымжомарт судорожным движением схватил его и передал назад Сангину. Тот быстро открыл и замер перед великолепием уложенных стройными рядами стодолларовых банкнот. Кто хоть раз видел эту картину, тот знает, что оторвать от нее взгляд невозможно, по крайней мере, минут пять. Касымжомарт повернулся всем телом и, пуская сопли, смотрел на содержимое дипломата, а Сангин перекладывал пачки. Они совершенно отвлеклись от того, чем занят был в эти минуты Варавва. А занимался он вот чем. Он достал из-под сидения заряженный автомат Калашникова и запасной рожок, и неторопливо пристраивался в удобное для стрельбы положение.
   - Эй, - воскликнул удивленный Сангин, открыв одну из пачек, - тут газета. Это "кукла"! Ты обманул нас!
   - Я знаю, - спокойно произнес Варавва и нажал на курок.
   В утренней тишине автоматная очередь громыхнула, как будто танковая дивизия въехала на мостовую Красной площади. Засуетившийся Касымжомарт не успел взвести затвор своего ТТ, его пронзило штук пять маленьких свинцовых "шершней". То же самое случилось и с Сангиным, который пытался выскочить, но пули достали и его. Варавва методично расстрелял свой первый рожок, отсоединил его, вставил второй и так же хладнокровно выпустил по машине и по замершим в ней Сангину и Касымжомарту.
   Как осенние листья летали в воздухе окровавленные бумажки вперемешку с малочисленными фальшивыми долларами. Красные лучи восходящего солнца удивительным образом гармонировали с растекающейся по сидениям и по стеклу кровью. Варавва, как истинный художник с удовольствием полюбовался проделанной работой, протер фланелевой тряпочкой автомат, рожки и выбросил орудие преступления на поле рядом с искореженной "Нивой". Затем он спокойно завелся и поехал в сторону города, но не напрямую, а окольными путями, дабы лишний раз не привлекать внимания случайных свидетелей.
   Он приехал домой, хорошенько выспался и к двенадцати часам отправился в ресторан "Дары моря", чтобы позавтракать и пообщаться с "народом" заодно. За ним заехал Путас с Безобразником, и они отправились втроем к ресторану на машине Путаса. Варавва приблизил к себе Путаса и поэтому должен был приоткрыть ему детали сегодняшнего утреннего происшествия.
   - Я сегодня утром тех юрков завалил, которые в наших стреляли около "Снайпер-пула", - спокойно закуривая, сказал Варавва.
   Путас и Безобразник удивленно промолчали, ожидая, что Варавва сам продолжит рассказ. Так и случилось.
   - Они мне, суки, ночью на мобилу гавкнули, - продолжил Варавва, - что, типа, у них ко мне рамс имеется. Бакланят, что мы, мол, Щуплого завалили и тебе помогли встать на верхушку. И, типа, надо вместе нам работать, зачем, мол, ссорится? Я, короче, закосил по оленя, типа, я в их расклад въехал и готов с ними трещать по этому вопросу. Они мне втирают, что, мол, я еще им и бабосов должен, потому что у них убытки. Я им говорю, нет проблем, я вам бабки, вы мне дурь и будем спокойно работать вместе. Они купились на мое фуфло, а куда им было прыгать? Ну, я думаю, весна покажет, кто где срал, забил с ними стрелку, взял АКМ в гараже и поехал на разбор. Дипломат с фальшивыми бабосами в "кукле" у меня еще с того раза остался, когда мы с вами московского коммерса разводили. Сечете о ком я?
   - Секу, - ответил Путас, - это было весной, когда мы его киданули...
   - Ну, ну, - кивнул Варавва, - а дипломат у меня в гараже так и пылился. Вот я его взял с собой. Приехал, подкинул им, и пока они свои зенки таращили, я их и пошинковал, как капусту в куски.
   - Ну, ты даешь, Варавва, - удивленно покачал головой Путас, - один поехал на разбор. А если бы они первыми начали палить?
   - Значит, замочили бы и меня азиаты, - весело ответил Варавва, - но не их день сегодня.
   - Слушай, я не всосал, а как ты догнал, что это те же самые юрки, которые в наших стреляли? - спросил Путас.
   - Потому что я их приметы в своей башке срисовал и держу с той поры, как Щуплого глуханули, - ответил Варавва, - я их сразу узнал и одного и второго.
   - Погоди, а Щуплого тогда кто завалил? - спросил Путас. - Ты его убийцу догнал на тачке и прострелил. Я думал это был один из тех, кто возле "Снайпер-пула" палил.
   - Я тоже так мыслил, - ответил Варавва, - но, видно, у них был кто-то третий, потому что эти двое точно были те, что куролесили в "Снайпер-пуле". Но главное не это! В натуре, фартово, что я этих двух урюков подрезал, что они сами на меня выползли. Помойку мы откопали, теперь, мне сдается, полегче будет.
   - Че будем шерудить теперича? - спросил Путас.
   - Есть у меня кое-какие грунтовки, надо их проталкивать, - ответил Варавва, - я, ты знаешь, я не под всеми постановками Щуплого подписывался. У меня на этот счет свое особое мнение имеется. Я теперь здесь "смотрящий", я и законы буду устанавливать.
   С этим доводом никто не посмел не согласиться. Подъехали к ресторану, Варавва направился в свой уголок, который уже переделали сообразно его вкусу. По пути к нему пристроился директор ресторана и уведомил о том, что в закутке его уже ждет небезызвестный майор Миножко. Варавва отодвинул тяжелую занавеску и радостно воскликнул:
   - О, гражданин начальник! Какими судьбами в нашу скромную обитель?
   - Сдается мне, что свою обитель ты скоро поменяешь на менее уютную, - тихо ответил майор.
   - Это угроза? - спросил Варавва. - А в чем же я провинился, можно узнать?
   - Сегодня утром на тридцатом километре к югу от города расстреляли из автомата машину, в которой находились два жителя Казахстана, - ответил майор Миножко.
   - Ай-яй-яй, - покачал головой Варавва, - какая неслыханная жестокость по отношению к гостям нашего города. А я-то тут при чем?
   - Твою машину видели в том районе утром, - усмехнулся майор Миножко, - на счастье свидетель запомнил даже номера. И это твоя машина.
   - Какая удача, товарищ майор, - невозмутимо ответил Варавва, - что вы сами меня нашли. Ведь после завтрака я собирался к вам с заявлением. Машину эту мою, о которой вы говорите, у меня сегодня ночью угнали. Вот и заявление на имя начальника милиции.
   Предусмотрительный Варавва достал из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его майору Миножко. Милиционер внимательно прочитал заявление и сказал:
   - Хитрый ты, как лис. Но все равно я тебя поймаю за хвост. Где сейчас машина?
   - Почем я знаю? - пожал плечами Варавва. - Я ведь ее не закрывал, думал, что я такой известный в нашем районе. Видите, товарищ майор, никакого уважения к частной собственности! Расплодилось шпаны до одури...
   - Ладно, хватит мне тут заливать, - ответил майор, - машину мы твою нашли, в ней пацаны шестнадцатилетние катались по городу. Они показали, что подобрали ее открытую на окраине города и решили прокатиться.
   - Чудовищное совпадение, - подытожил Варавва, - угостить вас чаем, кофе или чем?
   Майор отрицательно покачал головой, а Варавва подумал, что хорошо, что он так поступил. Бросил свою машину в шпанском районе, прошелся пешком и поехал на такси до дома. Машину его, конечно, покоцали, но зато теперь его самого за хобот не подтянуть. Нет доказательств у ментов. Кто на его машине ездил Варавва не знает. Вот и все дела.
   - Там в машине были те двое, которые около "Снайпер-пула" стреляли в ваших пацанов, - сказал майор Миножко, явно прощупывая слабые места в обороне Вараввы.
   - Не может быть! - искренне удивился авторитет. - Поделом этим азиатам! Майор, ты меня не паси, я ведь чистый. Я теперь бизнесом занимаюсь, ну, скажи, зачем мне вся эта война-стрельба? Я за порядок в городе, ты же знаешь!
   - И еще одно для тебя известие, - продолжил майор, не обращая внимание на выпады души Вараввы, - труп человека, который убил Щуплого опознали. Трудно было, он обгорел сильно, но наши эксперты не даром хлеб едят. У него в ноге после перелома остался шпунт металлический. Пришлось много личных дел перелопатить и нашли мы кто это.
   - Ну и кто же? - спросил невозмутимый Варавва.
   - Рецидивист по кличке Агапит, - ответил майор, внимательно следя за глазами Вараввы, - кажись, ты знал его.
   - Парились как-то на одной пересылке, - удивленно ответил Варавва, - и что он на вора руку поднял? Какого хрена?
   - Ну, допустим, не руку, а ствол дробовика, - уточнил майор Миножко, - а какого хрена мы сейчас разбираемся. И в этот же день, когда Агапит убил Щуплого, странным образом у себя в деревне в доме его матери сгорел человек, с которым контактировал последнее время Агапит по кличке Понтярщик.
   - Это я знаю, - ответил Варавва, - там еще Жужилка с ним сгорела, лярва была известная. Тракторист какой-то дом поджег что ли? Мне так рассказали...
   - Тракториста отпустили, - сказал майор Миножко, - он сознался, что во время поджога был в коровнике со своей любовницей. Та сначала отпиралась, а потом созналась в своем прелюбодеянии. Обоим теперь в деревне не жить. Но это уже детали, а главное, что все эти события складываются в какую-то странную цепочку. Как будто кто-то заметает следы...
   - У вас есть какие-то подозрения? - равнодушно спросил Варавва.
   - Свои подозрения я оставлю при себе до поры до времени, - сказал майор Миножко, - подозрения на суде не предъявишь.
   - Это точно, - согласился Варавва, - может быть, все-таки позавтракаем, товарищ майор? Яичница-глазунья с ветчиной и зеленым горошком, свежие помидорчики с зеленью. Выпить не предлагаю, потому что вы на службе, да и мне пора подумать о делах.
   - Спасибо, я дома позавтракал, - ответил майор, вставая, - до встречи.
   - Надеюсь не скорой, - пожелал Варавва, - при всем моем к вам хорошем отношении, встречаться с вами для меня мало приятного.
   - Взаимно, - ответил майор Миножко и направился к выходу.
   Как только он скрылся за дверью, Варавва достал свою "мобилу" и набрал номер. Желваки его нервно ходили, было видно, что невозмутимый разговор с Миножко дался ему с трудом. В телефоне ответили.
   - Здорово, начальник, это я, - вполголоса произнес Варавва, - ты один? Один, тогда послушай. Что там за свидетель по этому делу, с убийством азиатов на тридцатом километре, объявился? У него, что память хорошая и зрение острое? Надо бы, чтобы он забыл, все что видел, а то это нашим делам может сильно повредить! Сделаешь? Понял, я тебе пришлю человечка. Ладно, давай. И если чего, то мне сразу кашляй на мобилу. Был тут у меня сейчас ваш майор, брал меня на понт, сучара гнойная. Хотел развести, да не удалось. Бывай.
   Варавва положил телефон и с аппетитом принялся за подостывшую яичницу. К нему в закуток заглянул Путас.
   - Че мусор приканал? - спросил он.
   - Бакланил всякую херню, - ответил Варавва, - все чики-чики, не стремайся. Сейчас похаваем и двинешь по делам. Найдешь нашего мента, он тебе даст координаты одного одуванчика, который слишком хорошо видит и запоминает. Ты этот его недостаток поправишь вместе с Безобразником. Всосал?
   - Сделаем все по кайфу, - ответил Путас, - еще надо бы подкинуть из общака на похороны Понтярщика и Жужилки. Они так в морге и паряться, их хоронить некому.
   - Заедешь к кому надо, от меня скажешь, - продолжил Варавва, - пусть даст бабосов, сколько нужно, но не шикуй, не фиг-то и фраера были.
   Путас понял, что надо заехать к хранителю воровского общака и отстегнуть у него "капусты" на похороны.
   - Хотя тормозни, - вдруг сказал Варавва, - мне мусорок сейчас ляпнул, что того, кто Щуплого замочил, опознали.
   - Да ты че? - удивился Путас. - В натуре, какой-нибудь чурбан долбанутый.
   - Ни хера, ни в тему, - покачал головой авторитет, - знаешь Агапита?
   - Знаю, - осторожно сказал Путас, - чувак не кисло делал в зоне выкидухи. Он, кажись, "автоматчик"?
   - Да, он бывший прапорщик, сел первый раз за кражу обмундирования со склада, в зоне наблатыкался, - ответил Варавва, - так вот это он Щуплого и завалил.
   - Падла! - воскликнул Путас. - Вот это падла, в натуре! А это точно он, может быть, менты порожняк гонят?
   - На хрена им это нужно, - спросил Варавва, - мне горбатого лепить? Все равно правда всплывет. Не, если Миножко сказал, он не баклан, это в натуре так и есть.
   - Какого рожна Агапиту в Щуплого целиться? - спросил Путас. - Ни хера, ни всасываю?
   - Я так полагаю, - ответил Варавва, - что те двое, которых я сегодня пришил, Агапита либо прессанули, либо купили, чтобы он Щуплого завалил. А Понтярщик и Жужилка это знали и их в тот же день по его следам отправили. Потом эти юрки казахские на меня вышли, чтобы стрелку забить. Может быть, они и меня грохнуть хотели, да не успели только, я сам шел на круг, зная, что на хер, завалю узкоглазых и никаких базаров с ними иметь не буду.
   - Ну, дела! - протянул Путас. - Выходит, что и Понтярщик, и Жужилка припарашились на западло подсели. Как быть?
   - А никак, - ответил Варавва, - не из общака же юдов ховырить, пусть их, сук, родное государство хоронит, а мы лучше эти бабки в зону спустим, нормальных блатарей подогреем. Знал бы, что это Агапит в машине сидит, не стрелял бы, догнал, суку и порвал своими руками на куски.
   - Надо по зонам маляву пустить, - предложил Путас, - чтобы откликнулись, те, кто с ним сечку жрал. Может быть, чего и откроется.
   - Сделай это, - сказал Варавва, - и уже дуйте с Безобразником по делу, которое я вам поручил к нашему менту.
   - Там к тебе просители, - кивнул на вход в ресторан Путас, - пришли поклониться.
   - Пусть заходят по одному, - разрешил Варавва.
   И правда, в зале ресторана толпилось множество дельцов малого и среднего бизнеса, которые приползли засвидетельствовать свое почтение новоявленному "смотрящему". Варавва деловито принимал посетителей и "скромные" презенты, беседовал с бизнесменами об их делах, обещал разобраться и посодействовать, вспоминал добрым словом Щуплого, но при этом общался со всеми снисходительно с высоты своего теперешнего положения.
   Поток просителей никак не иссякал, директор ресторана был в восторге, потому что заказы следовали один за другим и бизнесмены, выпендриваясь друг перед другом, норовили ухватить лучшие и самые дорогие блюда. Варавве эта его новая роль нравилась, он успешно и быстро вжился в нее и даже где-то в глубине души был счастлив, что Щуплый так безвременно покинул этот мир, уступив место ему, Варавве.

Открываются тайны

   Рецидивист Авдей после поминок вора в законе Щуплого отправился сначала со всей братвой в столицу нашей Родины. Там они "зажигали" еще пару недель и после этого он отправился в свою родную Читу, взяв билет в спальный вагон скорого поезда. Авдею было от роду тридцать три года, из них суммарно десять он провел в местах лишения свободы. "Откинувшись" три года назад после последней отсидки Авдей в поисках "работы" впрягся в воровскую пристяжь читинского вора в законе и от него был направлен на похороны Щуплого по причине того, что сам вор-авторитет в это время сломал ногу и ехать так далеко не мог.
   Биография Авдея была не типичной для обычного уголовника. Первый раз он залетел в камеру предварительного заключения после танцевального вечера в родной школе. Было ему в ту пору семнадцать лет, и тогда все пацаны повально и подпольно увлекались запрещенным тогда карате. Авдей был выходцем из интеллигентной семьи, его мама преподавала историю, папа инженерил на заводе, сын был спортивным молодым человеком с неплохой успеваемостью и хорошим поведением.
   Занимался он карате по книге, которую ему привез из дальнего плавания его дядя-моряк торгового флота из Мурманска. На глянцевых обложках узкоглазые японцы показывали премудрости восточных единоборств. Авдей повесил в подвале своего дома грушу и ежедневно копировал удары из книги, нанося их по груше. С ним в подвале занималось еще пара человек, но Авдей наиболее успешно постигал науку мордобития. Видимо к этому у него был определенный талант.
   И вот как-то на вечер в его родную школу, где он учился, пришли подозрительные молодые люди из другой школы и стали, как это говорится, выпендриваться. Они щупали старшеклассниц, задирались, в общем, вели себя неподобающим образом. Авдею не было никакого дела до этих парней, пока его специально не толкнул один из этих недоносков, и не предложил валить куда подальше. А сам стал приставать к девушке, с которой Авдей в это время разговаривал. У Авдея не было чувств к этой девушке, просто учились в одном классе, но все равно снести подобное оскорбление безнаказанно для обидчика тоже было не в его характере. Он спокойно предложил парню выйти на улицу "поговорить".
   Тот согласился, но вышел не один, а с двумя своими корешками. Предполагалось, что если Авдей по какой-то причине наподдаст наглецу, то те двое в свою очередь, уморщат самого Авдея. Это было нечестно, но приятели Авдея струхнули и не пошли участвовать в драке. Поэтому одинокому Авдею ничего не оставалось как налететь на обидчика, словно торнадо и с нескольких ударов свалить его на землю. Ему хватило пятнадцати секунд, чтобы разбить подонку рожу в кровь, а самому после этого стремглав сбежать с места ристалища. Да, он вынужден был отступить, по причине неравных сил на поле брани.
   И уже назавтра с утра домой к Авдею пришли суровые люди в серой форме, и надели на него наручники. Оказалось, что тот задохлик, неудачно упал и, не приходя в сознание, к утру отдал богу душу. Так Авдею пришили первое в его жизни дело - непреднамеренное убийство. В этой ситуации его родители повели себя не так, как он ожидал и надеялся. Они не продали машину и гараж, не наняли лучшего адвоката, не подкупили судью, не попытались умаслить родственников потерпевшего.
   Они пустили все на самотек, и в результате Авдей отправился на зону так и не окончив школу. А кто туда попал, тому выхода назад нет. Далее была неудачная попытка побега, освобождение и новый срок за бандитизм. Накрепко его притянула к себе воровская элита. Он имел в себе самом сочетание трех самых важных человеческих качеств - силу духа, силу мышц и силу ума. Все это равномерно распределялось по его телу и вызывало уважение к его персоне у ему подобных.
   К родителям Авдей после первого освобождения больше не вернулся, он сел на самый-самый дальний поезд и уехал в Читу к человеку, с которым якшался на последней отсидке. Там нашлась ему и "работа" и место жительства. Там он и жил. Такая вот судьба человека. От тюрьмы и от сумы не зарекайся.
   Авдей, сев в поезд, прошел по коридору вагона и распахнул дверь в свое купе. В нем уже сидел какой-то пассажир, который отвернулся и смотрел в окно поезда, туда, где по перрону, уныло толкаясь, брели разноцветные людишки. Услышав, что дверь скрипнула, он повернулся и Авдей чуть не расхохотался - его соседом оказался катала Мякиш, известный ему еще по последней отсидке в местах не столь отдаленных. Мякиш в свою очередь узнал Авдея и изумленно вскинул вверх руки.
   - Кого я вижу! - воскликнул Мякиш. - Авдей, ты? Какими судьбами? На родину?
   - До дому, до хаты, - поддержал его Авдей, - а ты, я так мыслю, не в дальние страны отдыхать, а лохов катать на перегонах? Правильно я въехал?
   - Ты, Авдей, всегда трещишь, как в воду зыришь, - ответил мякиш, - да, только вот сразу маза не поперла. Я-то полагал, что ко мне в купе подсядет какой-нибудь бобер лоханутый, чтобы ему хвоста накрутить, а тут ты...
   - Да, соглашусь, - ответил Авдей, - непруха тебе сегодня, меня ты не покатаешь. Но не очкуй, я в поезде видал пару карасей золоченых, их и раскатаешь.
   - У меня тут вся грядка, - похвастался Мякиш, - и проводник мне инфо сливает про баев, которые едут, у которых лопатники от бабосов трещат по швам. И два пацана-гладиатора надежных меня прикрывает, ежели клиент начнет слюнями харкать. Без этого никак.
   - Я твою квалификацию знаю, - ответил Авдей, - нечего меня тут окунями кормить. Ресторан есть в составе?
   - Есть, - кивнул Мякиш, - хавка хреновая у них, но за воротник можно закинуть.
   - Ехать долго, - зевнул Авдей, - но хоть отосплюсь.
   - Чего на "птичке" не полетел? - спросил Мякиш.
   - Не по кайфу мне самолеты, - ответил Авдей, - я до седых волос дожил и не пойму никак как эта дура многотонная в воздух поднимается, поэтому не люблю летать. Мне в поезде спокойнее. Пойду прикуплю прессы, а то с тоски помрешь ехать.
   Авдей вышел на перрон и вернулся с кипой газет и журналов в основном "желтого" содержания. Он бросил всю пачку на стол и в это время поезд тронулся с места.
   - Поехали, - прокомментировал событие Мякиш, - не знаю этот состав, первый раз здесь "катать" буду.
   - А где ты раньше подвисал? - спросил Авдей, прикладываясь на застеленную полку.
   - На юг гонял, - ответил Мякиш, - и по привокзальным ресторанам. Но там у меня недавно терка вышла с местной братвой. Я одной бабе засадил, а она оказалась подстилкой одного конкретного быка. Я чуть жив остался, пришлось одному к приближенцу пристегнуться и крутануть лоха на игру.
   - Где это было? - лениво спросил Авдей.
   Мякиш назвал город и Авдей встрепенулся:
   - Я только что оттуда, ты в курсах, что Щуплого, который этот город пас недавно азиаты завалили прямо у ресторана.
   - Да, ты гонишь! - удивился Мякиш. - Я же месяца не прошло как оттуда выскочил! Щуплого самого я не видал, знал, что он с братвой там местных барыг, которые дурью кидались пристегнул. А они его глуханули за это! Вот так задница!
   - Сходка была, я как раз оттуда, - продолжил Авдей, подчеркивая свою значимость.
   Я, мол, со сходки, вот я какой крутой! Мякиш это осознал и, почесав голову, рассказал:
   - Я в кабаке местном встретил Варавву... знаешь его?
   - Так ебтыть, - ответил Авдей, что означало, - ну, конечно.
   - Варавва мне подставил в кабаке пару клиентов, я их сделал, и решили мы это дело обмыть, - продолжил Мякиш, - там же в кабаке заказали жрачку и выпивку. Гужбанили до закрытия, а потом поканали продолжить в номера. А мне одна официантка в кабаке понравилась, такая жопастенькая, губищи рабочие. Как с обложки порножурнала. Варавва говорит, что без проблем, сейчас заберем с собой, подошел к ней, добакланился. Ну, короче, поехали мы в номера, там еще приняли. Я номер снял и ее туда пригласил "поговорить". А там ей я и вдул и так, и сяк. Она хорошо все это делала. Осталась у меня в номере ночевать. И, бля, надо же утром врывается в номер здоровый такой амбал, орет, Варавва его держит. Оказалось, что это его девка, что он за ней ухлестывал уже месяц, а я ее взял и вдул. Этот амбал мне говорит, пойдем, мол, на кулаках биться, а он меня выше на три головы и шире раза в два! Лицо дегенерата, я думаю, свернет мне башку на хер! И я к Варавве, типа, рассуди, братан, она сама легла. А Варавва говорит, что, мол, он и не думал, что все так серьезно, а теперь придется отвечать...
   - Мякиш, ты же сам катала, - сказал Авдей, - а тебя развели, как лопуха. Этот расклад давно известен. Это же классика, как вертушка в колоде.
   - Думаешь, специально развели? - нахмурился Мякиш.
   - Уверен, что в натуре это так, - ответил Авдей, - и много с тебя бабосов содрали?
   - Я тебе трещал уже, что не бабосы с меня взяли, - ответил Мякиш, - а за это дело, чтобы откупиться, я одного фраера я обыграл в карты. Меня Варавва к нему притаранил. Мы резались долго, а потом я его раскатал по полной. Он в результате жизнь на кон поставил. Ему Варавва денег дал, он проигрался, я его Варавве и отдал. Он с него долг и снимет. Это уже их терки, а я подальше от того здорового дебила убежал, которого бабу я трахнул.
   - Как фраера-то звали, которого ты раскатал? - спросил Авдей.
   - Агапит, вроде, - ответил Мякиш, - он тоже сиделый. Не знаю, на какого хера его жизнь Варавве стала нужна.
   - Варавва конкретный чувак, - сказал Авдей, - он сейчас вместо Щуплого в городе. Гроссмейстер блатных дел, бля. А Агапита я не знаю. Да и хер с ним. За свою глупость нужно отвечать.
   - Это точно, - согласился Мякиш и добавил, - пойду в коридоре попасусь, присмотрю себе "корову дойную". Ежели чего, ко мне зайдет мой "гладиатор", спросит меня, скажи, что я "пашу почву".
   - Хоп! - ответил Авдей, что означало, что все так и будет, как он сказал.
   Мякиш вышел в коридор, а Авдей взял со стола первую попавшуюся газету и стал ее лениво листать. Минут через пятнадцать вернулся накурившийся катала с удрученным видом.
   - Чего не надыбал фраеров с тобой в карты перекинуться? - спросил Авдей.
   - Ничего, дорога длинная, - ответил Мякиш, - еще проявятся гаврики, уделаем. Чего пишут?
   - Ничего хорошего, - ответил Авдей, - жизнь в стране говно, пенсии маленькие, зарплаты едва на жрачку хватает... как фраера сидят на нуле и не окочурятся, не знаю.
   - Прибедняются, - сказал Мякиш, - иногда посмотришь, как иные бобры жируют, так почище нашего. Кто где пашет, тот там и дедюлит. Токарь железо тащит, пекарь булки, а начальство вагонами ворует. Только дебилы полные на зарплату живут.
   - О, бля! - воскликнул Авдей. - Только что про Щуплого бакланили, сечи, про него уже в шмаге накропали!
   - Че, че там? - заинтересованно заерзал на своем месте Мякиш.
   - Да, все тоже, - ответил Авдей и зачитал отрывок газетной статьи, - такого-то, такого-то в таком-то городе был застрелен при выходе из ресторана уголовный авторитет по кличке Щуплый, который контролировал город и область, производство... ну, это полная херня... ну, в натуре, как завернут журналюги!
   - И чего дальше? - спросил Мякиш.
   - "Застрелен он был из того же самого дробовика, - продолжил Мякиш, - из которого накануне был ранен один боец из банды Щуплого и ранен другой". Точно было такое. "Следствие выдвинуло версию криминальных разборок за передел сфер влияния". Суки, гонят гнилой базар! Какие могут быть разборки с чурбанами за передел сфер влияния?
   - Там до хера этих сарацинов было в городе, - сказал Мякиш, - они же наркоту возили, а Щуплый их прищучил.
   - Это я знаю, - ответил Авдей и продолжил читать, - "Убийца Щуплого был найден застреленным в собственной машине спустя полчаса после убийства. Не исключено, что это сделал сам заказчик этого преступления, чтобы оборвать ниточку, ведущую к нему. Поскольку сам убийца сильно обгорел в машине, изначально предполагалось, что это один из членов этнической криминальной группировки из Казахстана. Но эксперты смогли доказать, что Щуплого застрелил местный рецидивист по кличке Агапит...".
   - Что? - воскликнул Мякиш. - Что ты сейчас сказал?
   Авдей молча и внимательно перечитал весь тест, опустил газету и тихо произнес:
   - Агапит? Это про которого мы бакланили только что? Вот, падла продажная! Фраер вора завалил...
   - Погоди, Авдей, - горячо произнес Мякиш, - когда это было-то?
   Авдей назвал дату.
   - Ну, в натуре, за день до этого, я его, этого Агапита в карты обнес! - сказал Мякиш. - Он не жилец был и должен был либо сам сдохнуть, либо кого-то завалить!
   - Погоди, не части! - остановил его Авдей. - Ты бакланил, что Варавве передал его долги, что Варавва его у тебя выкупил.
   - Да, как он выкупил, если я сам ему должен был за ту бабу, которую трахнул, - ответил Мякиш, - Варавва за меня откупился перед этим дегенератом, которого телку я вафлил, а я для него за это у Агапита жизнь выиграл. Ты смотри, а Агапит Щуплого грохнул.
   - Ты говоришь, что Варавва Агапита на Щуплого направил, - задумчиво произнес Авдей, - торпеда.
   - Я этого не говорил, - испугался Мякиш, - это ты сам сказал.
   - А ведь так и получается... - тихо произнес Авдей, - нехороший расклад, а, Мякиш?
   - Паршивый, - согласился Мякиш, - это что ж будет, если такой бардак творится?
   - Где ты Агапита в карты обыграл, - спросил Авдей, - в клубе, на хазе? Или еще где?
   - У них в городе на малине, - ответил Мякиш, там такой срач был, и еще играл один кореш... как же его звали-то? Понтовщик... нет, Понтярщик! Точно Понтярщик!
   - Читаем ниже, что написано, - с иронией сказал Авдей и продолжил, - "Последнее время в городе ... началась настоящая криминальная война. Заживо сожжен в своем доме рецидивист по кличке Понтярщик со своей сожительницей и при чем, все это случилось в тот же день, когда на центральной улице застрелили вора в законе Щуплого".
   - Вот это бодяга, в натуре, - покачал головой Мякиш, - такое западло я давно не нюхал!
   - На сходке воровской повторишь слово в слово, то что мне сейчас бакланил? - спросил Авдей.
   Мякиш замялся и промямлил:
   - Я "катала", а не боец. Мое дело колоду тасовать, не хочу я в такие серьезные разборки впрягаться.
   - А придется, - сказал Авдей, - я тебя за язык не тянул, ты сам мне все выложил. Вот, будь добр, за слова свои ответ держать и не рокироваться. Ты со своей бригадой с этой линии не спрыгивай, я тебя сам найду, когда понадобишься. И не дай бог, Мякиш, чтобы я тебя долго искал, ты меня знаешь, найду урою. Вкурил расклад?
   - Ну, дык, - без энтузиазма ответил Мякиш, - че ты, в натуре, думаешь, что Варавва сам все это устроил? Он же положенцем был при Щуплом? Он с ним в одной упряжке был впряжен!
   - Я на станции выйду и вернусь в город, - сказал Авдей, - там, на месте с благословения сходняка попробую разобраться. Но сначала к Борщу в Москву. Расскажу ему твой базар и газетку эту интересную покажу. Тут еще написано, что те азиаты, которые стреляли по корешам в ночном клубе, тоже найдены мертвыми в своей машине. Расстреляны из автомата. Покрошили их в капусту. Запутанное дело получается, Мякиш. Ну, ладно, буду собираться в обратную дорогу, раз такой расклад выпал.
   Потом Авдей на минуту задумался и неожиданно сказал:
   - Нет, Мякиш, ты не отвертишься, раз уж ты к этому делу привязан накрепко. Поедешь со мной в Москву к авторитетам на сходняк. Ты все доложишь, а они сами решат, что с Вараввой делать.
   - Не, в натуре, Авдей, - взмолился Мякиш, - мне надо же бабки зарабатывать, лохам карманы чистить. У меня бригада на вся на мне завязана! Как же я свинчу?
   - Это твои проблемы, - ответил Авдей, - поедешь со мной или за тобой придут однохренственно. Сам выбирай...
   Мякиш подумал, что выбирать ему уже не приходится и, что его язык ему враг. Но с другой стороны, светила перспектива "прогнуться" перед воровской сходкой и тем самым поднять свой авторитет. Разрываемый таким двойным чувством Мякиш отправился сказать своей бригаде, что игра на верняк отменяется и всем нужно отправится в "отпуск без содержания" минимум на недельку.
   - Не свинти, только, - сказал ему вслед Авдей, - все равно найду. И посмотри заодно у проводника на какой станции нам лучше выйти.
   Мякиш обернулся и сказал:
   - Авдей, у меня с бабками голяк, я же не играл еще ни партии. Как я поеду?
   - Ой, не свисти, стригон, - усмехнулся Авдей, - а что ты собирался на кон ставить? Свою корму что ли? На крайняк я тебе подкину бабок, на вокзале бомжевать не оставлю, не ссы.
   Мякиш, окончательно убедившись, что отвертеться не удастся, вышел в вагон и пошел к своим, находившемся в плацкарте, "гладиаторам". Это были два накачанные парня лет двадцати пяти, и идея взять отпуск за свой счет у них восторга не вызвала. Но дело было сделано и через час Мякиш, Авдей и два гладиатора уже подсели на электричку, которая шла в обратную сторону. Благо, что отъехать далеко от Москвы они не успели.

Детали проясняются

   Варавва приехал в Москву на собственной машине, подъехал к платной автостоянке на юге столицы и сразу увидел людей, с которыми "забил стрелку". Его машину вел верный Путас, а рядом с водителем дремал на сидении Безобразник, которому прав не давали по причине умственной отсталости. Они подрулили к двум смуглым мужчинам, которые стояли возле своего джипа и остановились. Некоторое время обе стороны напряженно вглядывались друг в друга, и вот Варавва вышел из авто. Навстречу ему из джипа показалась лысая голова чрезмерно толстого человека, которого кликали Стопудовый, а мама звала его Сулейман.
   - Вах, какие люди в столице! - воскликнул Стопудовый. - Рад видеть тебя, братан!
   Сулейман открыл свои огромные объятья, в которых утонул Варавва. Напряжение спало, охрана стопудового закурила, Путас и Безобразник вышли из машины.
   - Ну, рассказывай, как ты, где ты? - спросил у Вараввы Стопудовый.
   - Я думал, что мы где-нибудь в кабаке посидим, - ответил Варавва, - заодно и потрещим о делах наших фартовых.
   - Конечно же, дорогой, - воскликнул Стопудовый, - я как раз заказал столик в своем ресторане. Шашлык-машлык, девочки, вино! Эх, давно я тебя, проходимца, не видал!
   - Да, с той поры ты еще больше растолстел, - сказал Варавва и похлопал старшего кореша по толстому животу.
   - Вах, стало трудно ходить, - пожаловался Стопудовый, - а не могу мало кушать. Я думаю, лучше умру, чем буду мало кушать. Садись в мою машину, и поедем в ресторан. Пусть твои ребята едут за нами.
   Варавва сделал знак Путасу и Безобразнику, сам сел в джип Стопудового. Все остальные уселись по своим местам и машины тронулись с места по улицам Москвы.
   - Я ресторанчик открыл, - похвастался Стопудовый, - прямо в центре. Большой музыка играет, шашлык жарим, девочки танцуют с голый животик. Вино привез из Франции, все для дорогого гостя! Будем кушать, пока не упадем! Ах, упадем в мягкие ковры и подушки! Все сделал, как у шаха. Стол кушаешь, не на стуле, фу! А на подушках, расшитых золотом и на коврах. Кальян будем курить...
   Стопудовый мечтательно закатил глаза и причмокнул языком. Варавва улыбнулся и сказал:
   - Ты, все такой же, Сулейман. Любишь жить на широкую ногу.
   - Ай, дорогой друг, как же еще нужно жить? Один раз мы живем на этой земле, хочется хорошо кушать, сладко пить, спокойно спать с хороший девушка. Зачем же еще Сулейман деньги зарабатывает? Чтобы как его отец хранить их в глиняном кувшине закопанными в саду? Нет, дорогой, Сулейман любит деньги тратить на удовольствия и ни в чем себе не отказывать!
   Наконец приехали в ресторан Стопудового, который и в самом деле отличался поистине царской роскошью. Сулейман отправил всех вон, а они с Вараввой уселись на мягкие подушки вокруг ломящегося от яств стола, специально накрытого к приезду Вараввы. На стенах небольшого помещения, где все это происходило, закрывая друг друга, висели ковры, а на них красовалось разнообразное холодное оружие - сабли, палаши, шпаги, ножи и кинжалы. Сулейман заметил с каким восторгом смотрит Варавва на эту коллекцию и спросил:
   - Нравиться?
   - Да, я вообще, в натуре, торчу от такого оружия, - ответил Варавва, обводя глазами кованые клинки.
   - Это мой кабинет, - объяснил Стопудовый, - я здесь думаю. Мой кабинет это твой кабинет, выбирай себе любое, что хочешь. Хочешь нож, хочешь кинжал!
   - В натуре? - переспросил Варавва.
   - Эй, дорогой, мне для друга ничего не жалко, - ответил Сулейман, - выбирай, что хочешь, кроме вон тех двух кинжалов. Это мой семейный реликвия, мне их отец подарил, я их свой сын подарю.
   Варавва встал с ковра, подошел к стене и снял с нее длинный кривой нож в золоченых ножнах. Он вопросительно посмотрел на Стопудового, и видно было, что того "придушила жаба" лишь на мгновение, но восточное гостеприимство взяло верх и Сулейман воскликнул:
   - Бери, дорогой, носи на здоровье!
   Варавва вернулся к столу, присел, разглядывая подарок.
   - Кушай, дорогой, все остынет, - предложил Стопудовый, - вот плов, шашлык, бастурма, бешбармак, что хочешь? Виноград, апельсин, шоколад, все бери? Эй, женщина, налей вина мне и гостю.
   В дверях немедленно появилась бесшумная, как тень служанка в парандже и с кувшином вина. Она налила в высокие бокалы ароматного напитка и исчезла так же быстро, как появилась.
   - Выпьем за нашу дружбу, - предложил Стопудовый, - твой отец мне помогал, когда я был, как ты, я помогу тебе, когда ты стал, как я тогда.
   Было даже удивительно, как это Стопудовый выдал такую мудреную фразу. Но про отца не соврал. В средней Азии, где первый свой срок отбывал тогда еще молодой и худенький азиат Сулейман его "подогрел" отец Вараввы, а теперь пятидесятилетний Сулейман поможет сыну человека, который подсоблял ему в жаркой среднеазиатской зоне.
   - Все получилось так, как мы задумали? - спросил Стопудовый.
   - Чики-чики, - ответил Варавва, - только двух твоих "танкистов", которых ты мне на подмогу отправил, пришлось грохнуть, но так нужно было для дела.
   - Вах, вах, вах, - покачал головой Сулейман, - убиты мои земляки, Сангин был из соседнего аула, а второй Касымжомарт, его брат двоюродный...
   - Иначе бы меня накрыли, - сказал Варавва, - у меня выбора не было, в натуре, Стопудовый.
   - Как жалко их, - зацокал языком Сулейман, - надо им семья послать деньги, пусть помянут, мир дому их! Ты всех людей Македона убрал?
   - Под чистую, - ответил Варавва, - никто теперь не рыпнется. Рынок свободен, будем сами на дури бабосы делать. Марихуану лучше возить, она дешевая, или другую легкую дурь - будут брать нарасхват.
   - Эй, дорогой, не понимаешь, ты сегодняшний реалия, - ответил Стопудовый, - зачем нам связываться с мелочью? Мы будем возить героин, и зарабатывать большие деньги.
   - Героин дорогой, вряд ли пацанва его сможет купить, - не согласился Варавва, - у Македона он плохо шел.
   - Эй, дорогой, ты не понимаешь, - аргументировал Стопудовый, - мы будем возить очень дешевый героин, пока его много-много люди не попробуют. И потом тихонько будем поднимать цена. Так будет правильно.
   - Ну, Сулейман, я тебе доверяю в этом вопросе, - согласился Варавва, - пусть будет так.
   - Ты с милицией договорился, чтобы нам не мешали? - спросил Стопудовый.
   - Так-то все нормально, но есть там пара человек неугомонных, особенно майор один, - ответил Варавва, - торчит, как гвоздь в заднице. Но по большому счеты, все под нами.
   - Попробуй с этот майор ласково деньгами, а если не согласится, то мы его будем убивать, - сказал Стопудовый.
   - Вряд ли он на взятку купится, - ответил Варавва, - лучше сразу грохнуть. Нет человека, нет проблемы.
   - Не надо нам лишнего шума, - сказал Сулейман, - итак, уже нашумел так много, что в газетах написал. Из воров никто не подозревает, что это твоими руками Щуплого убрали?
   - Все чисто сработано, Стопудовый, я же не фраер, - ответил Варавва, - все свидетели уже "глухари".
   - Выпьем, дорогой, - предложил Сулейман и щелкнул пальцами.
   Снова как тень появилась женщина в парандже и с кувшином. Она налила мужчинам вина и исчезла, как и в первый раз.
   - Ты, в натуре, не серчай, Сулейман, - сказал Варавва, - я только пригублю. У меня "башню сносит" от спиртного. Я тебе говорил. Могу глупостей наделать.
   - Хорошо, что ты это понимаешь, - кивнул Сулейман, - сила воли важное качество для мужчины.
   Сулейман выпил до дна, Варавва пригубил, закусили, и положенец спросил:
   - А че эта баба, что вино приносила все слышала, о чем мы тут базарили?
   - Ничего не слышала, она глухая, - ответил Стопудовый, - и немая.
   - А как же ты ее зовешь, и она приходит? - удивился Варавва.
   - Она смотрит в щель в дверях, - пояснил Сулейман, - я ее зову и она это видит. Так на востоке принято. Женщина знает свое место.
   В пояснение этому Стопудовый щелкнул пальцами, и служанка снова появилась с кувшином. Сулейман знаком приказал ей поставить кувшин и начать танцевать. Женщина закружилась без музыки, поводя бедрами.
   - Хочешь ее? - спросил Стопудовый.
   - Как я тебе отвечу? - удивился Варавва. - Я же ее рожи не вижу под паранжой. Может там уебище лесное прячется? Гюльчатай, открой личико!
   - Бери ее, веди в спальню, там и посмотришь, - предложил Стопудовый, - не понравится, выгонишь. Но она не может не нравится. Очень красивая.
   Варавва подошел к женщине и взял ее за руку. Та покорно отправилась с ним в большую спальню, посередине которой стояла огромная, укрытая разноцветными покрывалами тахта. Варавва движением руки сорвал с женщины паранджу, и ему открылось прекрасное смуглое личико узбечки или таджички, которое могло бы принадлежать даже принцессе востока. Огромные карие глаза, большие спелые губы, длинные ресницы, смуглая кожица, черная тяжелая коса. Короче, Варавве так понравилось это волшебное личико, что он прямо в него и овладел "принцессой".
   Через минут пять восточная красавица сглотнула, удовлетворенный Варавва застегнул штаны и спросил у "принцессы":
   - Ты чего, в натуре, немая, Гюльчатай?
   Женщина ничего не ответила, только еще ниже наклонила голову, не смея встать с колен и прикрыв обнаженные груди ладонями.
   - Ладно, хрен с тобой, - сказал ей Варавва и отправился в компанию к Стопудовому.
   Сулейман уже курил кальян, с удовольствием затягивался ароматным дымом и лениво от тоски перелистывал сборник древнеарабской поэзии. Увидев возвращающегося Варавву, он улыбнулся, жестом предложил присесть и спросил с интересом:
   - Ну, что, дорогой, излил свой благоухающий источник жизни в плодоносящее чрево наложницы?
   - Чего, в натуре? - не понял Варавва.
   - Спрашиваю, ты овладел ей? - переспросил Стопудовый.
   - А-а! Нет, не вдул, дал на клык, - ответил Варавва.
   - Значит, пронзил своим кожаным палашом ее цветущую гортань... - задумчиво произнес Сулейман.
   - Че ты паришься? - рассмеялся Варавва. - По фене надо ботать, а не "ботанику" читать. Загнул, да как впердолил по самое некуда!
   - Э, дорогой, не нужно так говорить в моем доме! - сурово попросил Стопудовый. - Это неуважение к нашему укладу.
   - Все, в натуре, закрыл тему, клык даю, - пообещал Варавва, - больше ни-ни.
   - Расскажи-ка лучше подробно, - предложил Сулейман, - как ты все проделал со Щуплым так, что никто ничего не заметил.
   Варавва откинулся на мягкие подушки и на мгновение задумался. Стопудовый потягивал холодный дым из кальяна и Варавву не торопил.
   - Я, в натуре, давненько был не доволен, как Щуплый дела делает, - начал Варавва, - времена изменились, а он как крутился при царе Горохе, так и продолжал. Да, ты знаешь, я же тогда к тебе приканал и втулял, помнишь, что прибыль, бабосы крупные уходят из-под носа потому, что Щуплый наркобарыг давит, вместо того, чтобы сесть на них и поехать, погоняя.
   - Да, это твое повествование я помню, - кивнул Сулейман, - я тебе тогда денег дал, оружие и двух "бойцов", мир дому их!
   - Короче, я начал с того, что усердно впрягся в дела Щуплого, мочил казахов, чтобы братва не заподозрила от меня подляну. Да, и под наш с тобой рынок место нужно было расчистить. Вот так я одним выстрелом двух зайцев завалил.
   - Это ты Сангина и Касымжомарта зайцами называешь? - прищурился Стопудовый.
   - Это поговорка такая русская, - объяснил Варавва, - одним выстрелом двух зайцев убить, то есть два дела сразу сделать, мастряча вроде бы одно.
   - А-а, ясно, - кивнул Сулейман, - поговорка, ясно. Продолжай.
   - Сначала я отловил в нашем привокзальном кабаке махрового каталу Мякиша, - говорил далее Варавва, - и посадил его на измену. Подсунул ему бабцу козырную, а утром в номер подпустил "быка", ты его видел, он со мной приехал. Здоровый такой, кличка Безобразник.
   - У него морда дебила, - удивился Стопудовый.
   - Он дебил и есть, - подтвердил Варавва, - но послушный. Скажу: "Жри говно!", будет жрать!
   - Эй, дорогой, не к столу, - покачал головой Сулейман.
   - Чики, - согласился Варавва, - так вот Безобразник к этому катале в номер влетел, они оба голые, а она по заданию моему в это время ему как раз каркалыгу маслала...
   - Эй, эй, дорогой, - прервал поток фени Сулейман, - говори нормальным русским языком, я не понимаю, что ты сейчас сказал!
   - Она ему делала минет, - перевел Варавва, - а Безобразник, типа, это увидел и хочет его, Мякиша, завалить. Я едва-едва сдерживаю бугая Безобразника и кричу Мякишу, вали, мол, отседова пока тебя в ковер не закатали и вниз с десятого этажа не сбросили! Мякиш сдриснул быстрее мухи, как был в одних трусах. Я его вечером нашел и говорю, что, мол, плохи дела. Муж этой шалавы хочет тебя убить. А он взмолился, помоги, мол, Варавва, я век тебе буду благодарен.
   - А чего он сразу не свалил из города? - спросил Стопудовый.
   - Его документы, шмотки, бабки кое-какие, все у нас осталось, - подсказал Варавва, - некуда ему было голышом бежать. Я ему сказал, что дело улажу, но и он мне должен помочь в одной терке. Мякиш без промедления согласился, бля. Я его за шкварник и потащил на хазу, где жил Агапит.
   - Почему ты именно этого Агапита взял для такого серьезного дела? - спросил Стопудовый.
   - Он бывший прапорщик роты охраны, - ответил Варавва, - с оружием умел обращаться, в зоне фартовые штучки делал и ножи, и пики. А на воле собирал стволы, пока не спился.
   - Мог бы проколоться, - задумчиво произнес Стопудовый.
   - Мог бы, - согласился Варавва, - да я его надрочил перед самим делом так, что он никак бы не сплоховал. Там и делов-то было. Он стоял в машине за углом, Щуплый пошел на выход из ресторана, а я из сортира прозвонил Агапиту на пейджер, что пора, мол, двигать. Он выехал и бабахнул из дробовика, который ты мне дал прямо ему в дыхало. Размочил на хер, как селедку. Кишки наружу, зацепил двух шестерок Щуплого и стал сваливать. Я ему обещал, что никто его не будет преследовать и не поймает, а сам прыгнул в тачку, нагнал его за городом и на хер продырявил. Машина взорвалась, он там сгорел, но менты, суки, опознали его все-таки.
   - Эй, дорогой, криминалистика достигла больших высот, - сказал Стопудовый, - но нужно уметь заклеить рот, тем, кто делает экспертизу маленькой зеленой бумажкой.
   И Сулейман кистью руки показал жест, который означал, что нужно вовремя сунуть менту в зубы вожделенные баксы.
   - Не всех можно купить, Стопудовый, особенно на периферии, - ответил Варавва, - это у вас тут в столице все продается и покупается, а у нас нет. Москва, вообще, живет своей жизнью, не похожей на то, что творится во всей России.
   - Смотри, дорогой, большое дело затеваем, - сказал Стопудовый, - нам проколоться нельзя. Рассказывай, что дальше было.
   - За день до того, как Щуплого мочканули, - продолжил Варавва, - твои бойцы в самом нашем гадюшном рассаднике наркоты пошумели, прикинулись, что они от Македона работают. Нагофрировали там по шеям директору, а потом бабахнули из дробовика по людям Щуплого. Одного наглухо залечили, а второго слегка царапнули. Потом из этого же дробовика и Щуплого раскрошили. Получалась хорошая цепочка. Якобы люди от Македона хотят опять под свой контроль город взять, потом убивают Щуплого, а я за это их притягиваю и наказываю. Если бы менты труп Агапита не опознали, то я бы Сангина и второго этого, бля, имя его не могу запомнить. Я бы их отпустил. Но они засветились и пропали. Надо было их наказать демонстративно, иначе бы мне короны воровской не видать. Поставили бы пришлого московские воры на мое место, и хана пришла бы твоему "филиалу" в нашем городе.
   - Мир их дому, - сказал Стопудовый, - погибли за правое дело. Как говорят у меня на родине, не обожжешь шампур - не пожаришь шашлык. Пошлю их семьям деньги и соболезнование. Погоди, а свидетелей больше не осталось, того, что ты делал? Которые с тобой приехали, они об этом знают?
   - Нет, ни Путас, ни тем, более Безобразник об этой всей мухлевке не знают, - ответил Варавва, - меня беспокоит только один тип, тот самый, что в карты Агапита обыграл. Он знает немного, но может капнуть и расползется. Тем более что язык у него не на месте.
   - Где его найти? - спросил Стопудовый.
   - Он теперь катает лохов на поезде "Москва-Чита", - ответил Варавва, - должен быть там, в спальном вагоне.
   - Я своего человека пошлю, он притворится, что богатый и хочет партию сыграть, - сказал Стопудовый, - Мякиш сам на него выйдет. А потом мой его с поезда выкинет.
   - У Мякиша охрана есть, - подсказал Варавва, - его трудновато в чистую взять.
   - Не переживай, дорогой, мои люди справятся, - уверенно сказал Стопудовый, - мы теперь партнеры и должны помогать друг другу. Давай за это выпьем!
   Стопудовый снова щелкнул пальцами, и появилась женщина с кувшином, но уже не та, что ублажала Варавву, а другая, хотя и ее лицо скрывала паранджа. Она налила бокалы и скрылась подобно первой.
   - Я чего-то не всосал, - произнес Варавва, глядя ей вслед, - это та же самая или уже другая?
   - Женщина не должен быть один и тот же, - ответил Стопудовый, копируя своих земляков, - женщина должен быть разный. Один и тот же блюдо надоедает, даже если это хороший, вкусный блюдо.
   - Тоже глухонемая? - спросил Варавва.
   - У меня они все глухонемые, - ответил Сулейман, - давай выпьем, потом отдохни денег, погуляй по Москве. Мой дом - твой дом.
   - Благодарю, Стопудовый, но надо ехать обратно, - сказал Варавва, - сам знаешь, сколько дел скопилось. Когда первых курьеров с товаром пришлешь?
   - Это мы позже обговорим, когда и каким образом, - ответил Сулейман, - я тебе денег дам, много. Попробуешь завести дружбу с тем ментом, который не покупается. В ресторан его позови, девочку подстели под него...
   - Я ему сто раз предлагал со мной пожрать, он ни в какую, - ответил Варавва.
   - Ты в сто первый раз предложи, - сказал Стопудовый, - запомни, вода камень точит. А не получится, звякнешь мне, и мы этот вопрос решим по другому.
   - Мочканем? - обрадовано спросил Варавва.
   - Зачем так сразу? - покачал головой Стопудовый. - Подставим так, что не выкрутится. У меня есть один хороший мужик, хоть и еврей. Он на компьютер такой фотомонтаж делает, самый лучший эксперт не догадается. Ты мне пришлешь фотографии этого мента, а он сделает картинки, где этот самый мент в голом виде с маленькими мальчиками забавляется. После этого не только из органов его попрут, но в тюрьму могут посадить, если еще денег кому надо сунуть.
   - Ну, ты мудруй, Стопудовый, бля буду, - восхищенно произнес Варавва.
   - Учись у мудрых, - сказал Сулейман.
   - Странно, что ты с Македоном был не связан, вроде земляки, казахи, - сказал Варавва.
   Стопудовый даже фыркнул от возмущения:
   - Какой Македон! Серик сын батрака из младшего жуза! Он и уехал в Россия, потому что на родине у него не было шансов наверх подняться! И все его люди были из младшего жуза. Это отбросы!
   - Что это жуз, типа касты в Индии? - спросил Варавва.
   - Можно так сказать, - кивнул Сулейман, - у нас три жуза - младший, средний и старший. Я из старшего жуза, мой дед был бай, и прадед был бай. Я руки не подал бы Македону, он свинья.
   - Как все сложно, - удивился Варавва.
   - Да, - зевнул Стопудовый и добавил, - ой, наелся я, дорогой, посплю полчаса, а ты можешь, что хочешь делать. Мой дом, это твой дом. Распоряжайся.
   - Я поеду по городу прошвырнусь, - сказал Варавва.
   - Давай, давай, - кивнул Стопудовый, - а я пока посплю.
   Варавва вышел в завешенную цветастой тканью дверь, а Сулейман наклонил голову набок и тут же громко захрапел. Бесшумной тенью впорхнула женщина, которая разливала вино, поправила баю подушки и укрыла ярким пледом с вышитыми на нем большими розами. Она убрала со стола и исчезла за дверью. А Стопудовый оглушительно храпел, так, что даже сабли на стене вздрагивали и позвякивали в ножнах.

Схлестнулись

   Варавва вернулся в родной город одухотворенным. У него было все, о чем он мечтал последние годы своей жизни. А именно, он получил полную и безраздельную власть над городом и областью, он договорился о поставках наркотиков в этот самый город и будет единолично снимать сливки с этой торговли. Ему больше не нужно выполнять дурацкие указания старого вора, а можно распоряжаться всем самому! Да, какие дела он тут завертит, как он всех подомнет под себя! С кровью, на хрен!
   - Куда рулим, шеф? - спросил сидящий за рулем Путас.
   - Хочу расслабиться по-пацански, - ответил Варавва, - где мы можем оттянуться по полной?
   - Можно двинуть в "Снайпер-пул", - предложил Путас.
   - На хер, - отмахнулся Варавва, - там директора дохнут от одного нашего вида.
   Даже тупой Безобразник рассмеялся этой "веселой" шутке. Сам Варавва лишь надменно усмехнулся.
   - Тогда можно забуриться в "Жопендикс", - предложил Путас, - мы там давненько не были. Там телки козырные собираются.
   - Точно, кореш, - согласился Варавва, - рули туда, заодно и попрессуем малость контингент, чтобы знали, кто в городе у кормушки стоит.
   - Я, бля, их построю! - проснулся Безобразник. - Раскатаю, как каток!
   - Ладно, уймись, - приказал "быку" Варавва, - мы, в натуре, оторваться едем, а не рыла чистить. Я хочу найти себе такую девушку, чтобы она меня полюбила. Чтобы я приходил домой, и она ждала меня. Приготовила ужин, расстелила постель и, в натуре, любила, а не притворялась. Но, нету, таких баб сейчас, одни шлюхи остались! Им только бабло подавай и шмотки, поэтому я их трахал, трахаю и буду трахать бесцеремонно!
   - На хера нужна эта любовь? - грустно произнес Путас. - Нету, ее любви никакой...
   Все трое замолчали и так и не произнесли ни слова, пока не подъехали к входу в ночной клуб. Время было уже сильно вечернее, около клуба было припарковано много машин. Путас поставил машину авторитета прямо на тротуар, загородив другим машинам выезд и они пошли внутрь. У самого входа им преградил дорогу охранник.
   - Извините, - вежливо сказал он, - но мест больше нет. Придется подождать, пока кто-нибудь выйдет.
   - Ты что, хомячок, в натуре ослеп? - наехал на охранника Путас. - Штифты протри, гоблин? Ты че не въезжаешь, кто перед тобой тут?
   Охранник растерялся и стал испуганно оглядываться по сторонам. Его напарник сразу сник и испуганно отвалил в сторону.
   Варавва, Путас и Безобразник без проблем вошли в клуб. Грохотала музыка, ди-джей крутил винил, в зале толпилось и дергалось множество разноцветного народа. Путас пальцем подозвал того самого охранника, который их не пускал и сказал ему:
   - Быстро найди директора и пусть он мухой летит сюда. Трепанешь ему, что в вашу булкотряску сам Варавва приехал.
   - Вы понимаете, - промямлил охранник, - у меня здесь пост, я не могу отлучаться...
   - Ты, в натуре, какой-то недоносок, - покачал головой Путас, - тебя, что по пьяни зачали? Я сказал, быстро!
   Сообразительный охранник поддался столь убедительному доводу и, как зайчик, поскакал искать директора, которого, как мы знаем, зовут Довмонт Игоревич. Он был на месте, в своем кабинете и когда услышал, что его клуб посетил небезызвестный Варавва, радости особой не испытал. Но вышел в зал и даже нашел место за столиком, где посадил почетных гостей, удалив с этого места компанию студентов.
   Довмонт Игоревич был человеком неглупым, знал, что Варавва может и понадобиться в крайней ситуации, поэтому угостил всех троих по-барски за счет заведения. Он подозвал Ярославу, которая работала официанткой с подачи Асида и сделал ей большой заказ, указывая записать все расходы к нему на счет. Ярослава с интересом взглянула на подозрительных гостей, которых хозяин не скупясь, угощал.
   - Падай с нами, хозяин, - предложил Варавва, провожая взглядом хорошенькую попку Ярославы, - хлопнешь маленькую.
   - Не откажусь, - ответил Довмонт Игоревич и присел за столик.
   - Что за герла? - спросил Варавва, кивнув на скрывшуюся в дверях кухни Ярославу.
   - Официантка, - ответил Довмонт Игоревич.
   - Что ты мне тут горбатого лепишь? - возмутился Варавва. - Я вижу, что это не коза с рогами. Что за телка?
   - Обычная девушка, - ответил директор клуба, - невеста нашего ди-джея.
   - О, как все запущено, - покачал головой Варавва, - как фартовая телка, так сразу же чья-то невеста. Это ты, гонишь, начальник. Как зовут герлу?
   - Ярослава, - с неохотой ответил Довмонт Игоревич.
   - Ярослава, - повторил Варавва, - не встречал раньше. Ну, да хер, с ней, где пойло и жрачка?
   - Уже несут, - ответил Довмонт Игоревич.
   И правда Ярослава появилась из кухни с большим подносом и, лавируя между посетителями, подошла к столу. За ней со своего места ди-джея наблюдал Асид. Ярослава поставила поднос на край бара и переставила тарелки и бутылки на стол к гостям.
   - Приятного аппетита, - пожелала она.
   - Что-что? - спросил Варавва. - Музыка громко, я не слышу?
   Он пальцем показал, что необходимо сказать ему в самое ухо. Ярослава наклонилась и Варавва плотоядно и слюняво лизнул ее в щеку. Путас и Безобразник громко заржали, директор покраснел, Ярослава, вытерла щеку ладонью, резко повернулась и быстро пошла прочь Асид этого не видел, потому, что был занят дисками.
   - Ха-ха-ха, какая целка заносчивая, - заржал Варавва.
   - Я прошу вас... - промямлил Довмонт Игоревич. - У нас так не принято.
   - Слушай ты, - развязно ответил Варавва директору клуба, - что принято, что не принято решаю я, а не ты! Понял, шнопарь?
   - Понял, - ответил директор, который был уже наслышан про суровый нрав нового авторитета.
   Варавва так устал оттого, что ему пришлось пережить, что скомандовал Путасу:
   - Давай, в натуре, плесни мне беленькой!
   Путас осторожно спросил у авторитета:
   - Может не надо, Варавва, сам ведь знаешь...
   - Ну, бля, ты мне указывать будешь? - рассердился Варавва. - От одной рюмки ничего не будет! Наливай!
   Путас исполнил указание приближенца, налил так же и остальным. Дружно махнули. Через некоторое время Варавва достал из внутреннего кармана рубашки пакетик с белым порошком и огляделся.
   - Сгоняй, найди зеркальце, - сказал он Безобразнику.
   Тот сразу же встал, подошел к сидевшей у стойки бара девушке и отобрал у нее сумку. Та, окаменевшая от вида тупого великана, даже ничего не смогла возразить. Безобразник порылся в сумке, достал маленькое косметическое зеркальце, сумку сунул опешившей хозяйке и вернулся за стол. Варавва тонкой струйкой высыпал порошок на зеркальце, ламинированными правами на вождение автомобиля разровнял ее. Затем скрутил в трубочку стодолларовую банкноту и всосал дорожку сначала левой, а затем и правой ноздрей.
   - А-а, кайф, - громко произнес он и взглянул на потерявшего дар речи директора ночного клуба.
   - У нас тут... - начал было что-то хрюкать Довмонт Игоревич, но Варавва перебил его:
   - Че ты заладил, как попугай, "у нас", "у нас". Нюхнешь госпожи Кокнар? Че в падлу тебе, фраер?
   - Щуплый бы этого не одобрил, - наконец выдавил из себя Довмонт Игоревич.
   - Где я, а где Щуплый? - захохотал в ответ Варавва, - ты че, гусак, в натуре, не всасываешь? Все, кончилось то время, накрылось медным тазом! Теперь я буду шуршать, а ты слушать! Давай, быстро, дай толчок, всоси кикера!
   - Я этого не употребляю, - насколько можно твердо ответил директор, - выпить, выпью, но наркотик нюхать не буду.
   - Ладно, хер с тобой, - сказал Варавва, - порошок на тебя еще переводить. Давай, Путас, загнись от вольного.
   Путаса упрашивать нюхнуть не пришлось. Он быстро повторил операции Вараввы и забалдел. За ним подключился к этой операции и Безобразник. Путас все время косился на Варавву, потому что хорошо знал, что та убийственная операция, которую только что произвел над своим организмом Варавва, плюхнув на водку наркоты, не пройдет безболезненно. Скоро начнется беспредел.
   - Здесь у тебя все будут ширяться, нюхать и смолить "дрянь", - хлопнул по столу ладонью Варавва, глаза которого приобрели осоловелое бычье выражение, - и ты мне поможешь толкать все это, коммерс гребаный.
   Умный директор клуба правильно решил, что в сложившейся ситуации ему разумнее всего будет просто промолчать. Что он и сделал. С Вараввой он был не согласен в корне, но виду не подал, а предложил:
   - Вы кушайте, выпивайте, остынет же...
   - Ладно, Бонифаций, сдрисни, - сказал Варавва, - мне с братвой потрещать надо. И еще пива подгони, а то, бля, экономишь на своих покровителях, сука!
   - Все сделаю, - вежливо ответил на это наитерпеливейший Довмонт Игоревич.
   Он прошел на кухню, где проститутка Лера успокаивала Ярославу.
   - Ну, подумаешь лизнул, - говорила она, - плюнь и забудь!
   - Нет, не могу я здесь работать! - ответила Ярослава. - Не могу я, чтобы меня лизал, кто попало!
   - Лизнул! Тоже мне большое горе! Ну, хочешь я тебя подменю пока ты успокоишься? - спросила Лера.
   - Лера, и правда, подмени Ярославу на сегодня, - сказал, входя, директор, - если сможешь, конечно. Я тебе доплачу. А эти "орлы" скоро уйдут, я думаю, они долго не просидят и ты, Ярослава снова выйдешь в зал потом. Хорошо?
   Ярослава кивнула и спросила:
   - А кто это такие-то? Наглые...
   - Это "крестный отец" нашего города, - ответил Довмонт Игоревич, - уголовник Варавва и его телохранители. Так что лучше ты посиди в гримерке, пока они не ушли. Хорошо?
   Ярослава согласилась, ушла в гримерку Лера сразу же надела ее передник и вышла в зал. Довмонт Игоревич последовал за ней и подошел к столу, за котором сидели смотрящие за городом. Лично сам директор клуба поставил им на стол девять бутылок самого дорогого пива, которое было в заведении.
   - Ништяк, бобер, - развязно сказал ему Варавва, - через полчаса повторишь.
   Довмонт Игоревич кивнул. Крыша у авторитета уже медленно и неуклонно съезжала. Но Варавва ее не тормозил. Кто посмеет ему, хозяину города сказать хотя бы слово? Сразу на пику подсядет!
   - Ты че за лахудру нам прислал? - спросил Варавва директора, кивнув на стоящую рядом с Довмонтом Игоревичем Леру, - где та коза, которая нам тут прислуживала.
   - Ее смена закончилась, и она ушла домой, - ответил Довмонт Игоревич, - Лера будет вместо нее.
   - Ой, смотри, бобер, в натуре, если гонишь, "опущу", - покачал головой Варавва.
   Довмонт Игоревич ничего не ответил и, подождав пока бандиты на него перестанут обращать внимание, удалился в свой кабинет. Варавва и его подручные налегли на пиво и водку, плотоядно таращась на танцующих девушек. Но Варавве не давали покоя запавшие в голову прелести Ярославы. Он ерзал на месте и, наконец, встал и направился туда, где скрылась Ярослава. Он не был бы "смотрящим" и авторитетом, если бы сразу же не заметил, что Ярослава не ушла, а скрылась в маленькую дверь за сценой, к которой похотливо прищурясь он и направился. Лера преградила ему дорогу.
   - Ты че овца? - усмехнулся Варавва. - В натуре, хочешь меня не пустить?
   - Не нужно ее трогать, - сказала Лера и добавила игриво, - если хочешь, я могу все сделать. Снять напряжение? Без проблем, зачем тебе...
   - Уйди с дороги шлюха дешевая, пока я тебе не перемкнул, - грозно прошипел Варавва.
   Лера испугалась и отступила. Варавва приоткрыл дверь и увидел Ярославу, которая задремала, положив голову на спинку дивана. Варавва аккуратно прикрыл дверь и задвинул защелку. Музыка, хлынувшая в двери, когда Варавва вошел разбудила девушку, она открыла глаза, и вскочила, испуганная.
   - Что вам нужно? - дрожащим голосом спросила она. - Я буду кричать!
   - Кричи, сладкая, - ответил Варавва, чмокая слюнявым ртом, - мне так даже больше нравится.
   Кричать было глупо. Музыка так грохотала, что, вряд ли бы ее кто-то услышал. Ярослава рванулась к двери, которая вела на сцену, но Варавва с быстротой тигра кинулся ей наперерез, схватил за руку и толкнул на диван, а сам незамедлительно навалился сверху. Ярослава, сопротивляясь, укусила бандита в плечо.
   - Сука, - зло воскликнул Варавва и со всего маху тыльной стороной ладони ударил девушку по щеке.
   В голове Ярославы как будто произошел разряд электрического тока, она на секунду потеряла сознание, а когда очнулась, почувствовала, что подонок порвал ей блузку и шарит по груди. Она, не в силах сопротивляться, тихо заплакала.
   В то время когда Варавва грубо отстранил Леру от дверей, она побежала в кабинет Довмонта Игоревича и застала его одиноко сидящим за початой бутылкой водки. Глаза его выражали грусть и безнадежность.
   - Там это козел Ярославу насилует! - воскликнула она. - Сделайте что-нибудь!
   - Что я сделаю? - грустно произнес Довмонт Игоревич. - Я халдей, прислуга...
   Лера не стала дослушивать жалкие откровения директора, а побежала к охране служебного входа. Дежурил тот самый гориллоподобный охранник Миша, который встречался уже нам на страницах этой книги.
   - Миша, помоги Ярославе, там этот бандит... ее затащил... - задыхаясь, попросила Лера.
   - На хера мне это, - отрицательно покрутил головой охранник, - я видел, кто это ее затащил. Это Варавва. Я не хочу, чтобы меня потом из-за какой-то официантки за яйца повесили. У меня семья. Пусть ее Асид спасает.
   Последних слов трусливого охранника Лера не слышала, потому что уже сама рванулась за пульт к Асиду. Он, наклонившись над пультом, что-то колдовал с дисками.
   - Быстрей! - крикнула она Асиду. - Там в гримерке! Ярослава!
   - Что такое? - со страхом за любимую воскликнул Асид.
   - Ее бандит насилует! - выдала Лера и без сил присела на кресло ди-джей.
   Вход в гримерку со сцены был практически рядом с будкой ди-джея. Асид бросил свои диски, схватил со столика тяжелую металлическую струбцину, на которую обычно вешались световые приборы и сжал ее в кулаке. Он рванулся к двери, распахнул ее и влетел в гримерку.
   То, что он увидел, взорвало его гнев, его прямо заколотило от злости! Грязный ублюдок повалил его Ярославу на диван и пытался раздеть. Увидев Асида, он слегка повернул голову и сквозь зубы сказал:
   - Сдрисни, щенок! Быстро!
   - Ты, сволочь, отойди от нее, - сказал ему Асид.
   - Что? - удивился авторитет, поднимаясь. - Да я тебя счас уморщу, гребень, будешь срать под себя!
   Ярослава быстро села и плача, стала застегивать порванную блузку. Асид ничего не ответил и не двинулся с места, его правая ладонь крепко сжимала металлическую струбцину. Варавва нагло, даже не пытаясь остеречься, подошел почти вплотную к Асиду и спросил:
   - Ты, плевок, ты знаешь на кого ты слюной брызжешь? Я же могу и шалаву твою трахнуть и тебя следом за ней раком поставить! Ты, че в натуре, не всасываешь, что я сказал? Сдрисни по-тихому и я тебя бить буду не так больно!
   - Не лопни от натуги, - ответил ему Асид, видя как вздулись жилы на шее у авторитета.
   Асид не знал, что это за ухарь стоит перед ним. Он был не в курсе, что это уголовный авторитет. Он видел только одно - какой-то пьяный урод хочет изнасиловать его девушку. Варавва оскорбления от юнца не стерпел. Растопыренной пятерней попытался толкнуть его в лицо, но голова того внезапно нырнула вниз, сказался полученный когда-то в юности первый разряд по боксу. И хотя сноровка была уже во многом потеряна, но навыки остались. Асид заблокировал своей левой правую Вараввы, дернул на себя и, размахнувшись, совсем не по-боксерски, а по уличному с крюка въехал ему в затылочно-ушную часть кулаком с зажатой в нем струбциной.
   Авторитет, совсем не авторитетно мотнул головой и рухнул на колени, а потом упал на четвереньки. Струбцина дала о себе знать, удар утяжелился во много раз. Но Варавва никогда не стал бы тем, кем он был, если бы не смог вывернуться из создавшегося положения. Он тряхнул головой и медленно поднялся на ноги. Асид стоял напротив него в боксерской стойке. Он не хотел добивать поверженного противника. А ведь мог бы добавить по затылку, чтобы "уронить" негодяя, но не добавил.
   - Все, бля, - тихо сказал Варавва, и потянулся к карману, где у него покоился выкидной нож.
   С быстротой молнии он выхватил его, щелкнуло лезвие, и Асид отпрыгнул назад.
   - Что, сучонок, скачешь? - хрипло спросил Варавва. - Попишу, как порисую! Увидишь свои кишки!
   Против ножа Асид был бессилен, Варавва взмахнул лезвием и порезал Асиду кисть левой руки, которой он попытался закрыться. От боли ди-джей схватился за левую правой и выронил струбцину. Варавва взмахнул ножом еще раз, Асид отпрыгнул назад, споткнулся о маленькую табуретку и с грохотом упал на спину.
   - Ха-ха-ха, - заржал негодяй, - че, фраерок, в натуре кранты тебе...
   На окне гримерке прикола для стоял старый угольный ржавый утюг Кто его притаранил и зачем было не известно. Но он стоял на окне. Асид упал, Варавва поигрывая ножом, хохотал и не заметил, как сзади к нему приблизилась Ярослава. Чутьем волка он почуял, что за спиной кто-то стоит, оглянулся, но поздно. Чугунный утюг опустился ему на голову. Ярослава, не удержав равновесия от тяжести утюга, поскользнулась и тоже шлепнулась. Глаза авторитета осоловели, из рассеченной башки хлынула кровь, и он завалился на бок.
   Первым вскочил Асид и помог подняться Ярославе.
   - Я его убила! - испуганно прошептала девушка.
   Асид склонился над авторитетом и пощупал пульс на шее.
   - Живой он, - ответил Асид Ярославе, - нам нужно бежать отсюда.
   Ярослава была словно в прострации.
   - Пойдем, пойдем, - сказал Асид и потащил Ярославу к выходу правой рукой, левую прижимая к окровавленной от раны на руке рубашке.
   Они открыли задвижку и выскочили в коридор, ведущий к служебному входу. Охранник Миша только и смог произнести: "Оба, це!", - когда увидел израненную парочку, бегущую к нему. Его ничуть не мучила совесть, что он не помог девушке попавшей в беду. Как говориться, своя рубашка ближе к телу. На хрена ему эти проблемы? Но, увидев, что Асид ранен, Миша вытащил из ящика стола дежурную аптечку и сунул в руки Ярославе.
   - Там бинт, йод, зеленка, - сказал он и поспешил открыть дверь, перед покидающими поля боя Ярославой и Асидом.
   Они пропали в темноте ночи за дверью, охранник вернулся на место, думая о том, какой сейчас начнется переполох. Будучи человеком осторожным, Миша поста своего не оставил, а как бы ничего не зная, углубился в разгадывание сканворда, который стянул у жены.
   В это время в зале Путас и Безобразник уже заволновались. К тому же без ди-джей пластинка кончилась и в зале повисла гробовая тишина, в которой на сцену из двери выбурился уголовный авторитет с окровавленной головой. Зал выдохнул: "Ах!", а Варавва завопил, что было мочи размахивая ножом:
   - Всех, суки, попишу! Бля, с землей сравняю, это говно!
   Он поскользнулся на стеклянном полу сцены и упал бы, если бы не ухватился за пилон, на котором обычно стриптизерши крутились, тряся своим большим выменем. Варавва прокрутился очень похоже на танцовщицу стриптиза, чем вызвал непроизвольный смех зала и упал! Такого позора он не ведал никогда! Какой-то сопляк со своей аппетитной шлюшкой, его крутого "положенца", так подставили! Да, им обоим сдохнуть мало после этого! Их надо на куски порезать!
   Путас и Безобразник, не зная, что и предпринять в сложившейся ситуации, вскочили со своих мест и кинулись к Варавве. Они помогли ему подняться на ноги, в зале образовалась паника, большинство народа толпой решило покинуть танцевальный зал, отчего у выхода началась давка. Довмонт Игоревич пулей вылетел из своего кабинета, и в миг протрезвел, увидев окровавленного Варавву на сцене своего клуба. В голову директору пришло только одно слово, которое характеризовало сложившуюся ситуацию, но привести его в даже нашей книги мы не можем из соображений морали.
   Безобразник, увидев Довмонта Игоревича, подскочил к нему и за шиворот подтащил к Варавве. Авторитет размахнулся и двинул в морду испуганному халдею. Довмонт Игоревич взмахнул руками, как при утренней гимнастике и рухнул вниз со сцены. С головы Вараввы тонкой струйкой, запекаясь, текла кровь.
   - Где эти суки? - завопил Варавва. - Где этот клоун со своей шалавой?
   Безобразник немедленно соскочил со сцены, поднял рывком за грудки Довмонта Игоревича с разбитым носом и слово в слово повторил то, что крикнул Варавва, но уже в самое ухо несчастного директора:
   - Где эти суки? Где этот клоун со своей шалавой?
   - Кто, я не зная, - хлюпая кровоточащим носом, переспросил директор.
   Лера от страху залезла под стол ди-джея и оттуда даже не выглядывала. Охранники клуба застыли, словно изваяния и ничего не предпринимали. Да и что они могли? Простые парни с накачанными мускулами, женами, детьми и страхом за собственную шкуру.
   - Ах, ты не знаешь, падла! - ругнулся Безобразник и метнул Довмонта Игоревича в стойку бара.
   Тот перелетел через стойку, сметая бокалы, сшиб опешившего бармена, который и смягчил своим телом удар о пол несчастного Довмонта Игоревича. Ровно через секунду могучая рука Безобразника извлекла директора из-за стойки и потащила по полу к сидящему Варавве. Тем временем Путас уже надыбал бинт и мокрой ватой стирал кровь с головы повелителя.
   - Где этот ди-джей? - грозно спросил Варавва.
   - Я не знаю, - простонал Довмонт Игоревич.
   Варавва с носка ударил поддых бедного директора. Он согнулся пополам и стал бледным, как полотно. Тем временем все посетители уже покинули танцевальный зал от греха подальше, и только персонал с ужасом взирал на происходящее.
   - Не знаешь, сука? Не знаешь? - стал повторять Безобразник, методично чередуя вопрос с ударом по почкам Довмонта Игоревича.
   Наконец жалобный голос от служебного выхода возвестил:
   - Они убежали минут пятнадцать назад...
   Это был охранник Миша. Зачем он впрягся в эти разборки, было не понятно. Он, что ли ожидал получить от бандитов шоколадную конфету? Но конфеты он не получил.
   - Че ты вякнул, гондон? - спросил его Путас.
   - Я говорю, что они убежали, - жалобно проблеял охранник, ссутулив гориллоподобные плечи.
   Путас подскочил к нему и дал звонкого леща по макушке.
   - Ты, че, пень, их не задержал?
   Миша испуганно закрыл голову руками и согнулся. Он мог бы разорвать Путаса напополам, но боялся даже пискнуть.
   - Куда они побежали, профура? - спросил Путас.
   - Я не знаю, не знаю, - заблеял Миша, - наверное, домой.
   - Адрес, сука, - крикнул Путас и повторил на макушке Миши операцию с лещем.
   Звонкий шлепок разнесся по залу эхом. Миша подпрыгнул и засучил ножками. Никто не узнавал степенного и сурового охранника, любившего хохмы ради позаламывать руки сослуживцам, а в экстремальной ситуации моментально запачкавшего подгузники.
   - Я не знаю их адреса, - заискивающе и жалобно пропел Миша, - не бейте меня, пожалуйста.
   - Умри, паскуда! - прикрикнул Путас, что означало, чтобы охранник не болтал лишнего, но Миша жаргоном не владел и думал, что его сейчас кокнут.
   От страха его желудок сработал не так и Миша громко пукнул.
   - Пошел отсюда, засранец! - крикнул на него Путас и дал звонкого пинка по накачанным Мишиным ягодицам.
   Охранник засеменил к туалету, а Довмонт Игоревич тем временем очнулся и застонал.
   - Безобразник, тащи ко мне этого халдея! - приказал Варавва. - Он, в натуре, наверняка, знает, где пасется эта парочка!
   Дегенерат с удовольствием исполнил указание старшого и окровавленный Довмонт Игоревич был доставлен "пред светлы очи" рассвирепевшего Вараввы. Директор вопрос слышал, он не хотел, чтобы его больше били и поэтому сразу дал точный ответ:
   - Парень живет с родителями на улице Ленина, девчонка в общаге. Точные адреса записаны у меня в записной книжке. Она в кабинете на столе...
   Кровь текла по подбородку директора, смешиваясь с соплями и слюной. Довмонт Игоревич не был похож на себя обычного - глаза его были испуганными, вид не выдавал былого величия и интеллектуального блеска в глазах. Путас, с присущей ему жесткостью, ухватил покантованного директора за однотонный серебристый с кровавыми пятнами галстук и потащил по направлению к кабинету. Он намеренно держал свой захват на уровне задницы, чтобы Довмонт Игоревич шел не разгибаясь, в позе "рака". Притащив директора в кабинет, злобный Путас покрепче намотал галстук на кулак, и пару раз лицом ударил Довмонта Игоревича о стол.
   - Где, сучара, адреса этих недоносков? - заорал он.
   Довмонт Игоревич был прижат носом к столу, но руки его были свободны. Он быстро нашарил на столе свой ежедневник и сунул его в свободную руку Путаса. Тот перелистал книжку, но, естественно, ничего не нашел.
   - Где, бля? - заорал он опять.
   Освобожденный от захвата за галстук Довмонт Игоревич быстро нашел нужные странички, вырвал их и протянул своему мучителю.
   - То-то же, падла! - воскликнул Путас и ударом ноги поддых отправил бедного руководителя заведения на пол.
   Варавва сидел на сцене с перебинтованной головой. Это одна из официанток, бывшая медсестра, дрожа от страха, все же решилась оказать бандиту первую помощь. Пока она накладывала бинт, Варавва нагло гладил ее по ягодицам и несколько раз залезал под юбку.
   - Я вернусь, - пообещал он, когда девушка закончила.
   Обрадовало ли это ее или наоборот удручило не было ясно, потому что девушка, до работы в ночном клубе, подрабатывала так же санитаркой, выносила за старыми маразматиками утки и научилась никак не выражать свои эмоции даже при этом неприятном занятии. Вообще, ей было все равно, вернется Варавва или нет, вдует он ей или нет. Она отошла в сторону и села у стойки бара. В бинте Варавва был очень смешон и похож на человека, которому дали по башке утюгом. Впрочем, так оно и было.
   Вернулся Путас с двумя листками из ежедневника. Он подскочил к Варавве и сказал:
   - Вот надыбал адрес этого клоуна. Здесь его родаки живут. А вот адрес этой прошмандовки, там общага. Куда двинем?
   - Сначала к нему, - ответил Варавва, - в натуре, они туда поначалу сунутся. А если их там нет, то, бля, его предки нам скажут, где они могут затихариться.
   Бандиты неторопливо, с достоинством покинули заведение. Безобразник напоследок ножом разрезал висящую у входа большую картину с непонятными образами, запечатленными на ней, а Путас не преминул разбить парочку плафонов при выходе.
   - Сволочи, - произнесла Лера, поднимаясь из-за стола ди-джея, - моего мужа картину порезали. Только ее сюда повесили!
   В это время Ярослава и Асид в задумчивости остановились, после двадцати минут непрерывного бега по еще темным улицам.
   - Все, я больше не могу, - выдохнула Ярослава, - сейчас сердце выскочит. И куда мы бежим?
   - Пока что подальше от клуба, - ответил Асид.
   - А потом? - спросила Ярослава, - что потом?
   - Надо подумать, - сказал Асид, - давай присядем на скамейку.
   Они находились в небольшом тенистом сквере в центре города, укрытые от посторонних глаз густым кустарником. Ярослава согласилась, они присели, и Асид сказал:
   - Нам нужно переодеться... у меня вся рубашке в крови...
   - Ой, - воскликнула Ярослава, - а я и забыла про это. Да у тебя рана присохла к рубашке, кровь запеклась. Тут ничего не видно, темно... дай, я попробую перевязать.
   - Ничего пока трогать не надо, - ответил Асид, - надо решить, что будем дальше делать.
   - Давай пойдем в милицию, - предложила Ярослава, - напишем заявление. Все, как было опишем и этого гада посадят в тюрьму!
   - У них вся милиция куплена, - грустно ответил Асид, - мы с тобой в такую историю вляпались, что теперь, наверное, вообще из города придется уехать...
   - Это из-за меня все так получилось, - вздохнула Ярослава, - не нужно было еще и тебе...
   - Ты что говоришь-то? - возмутился Асид. - Я что тебя должен был бросить? Чтобы этот уголовник над тобой издевался? Знаешь что, поехали к моему отцу. Он живет на отшибе, я давно у него не был. Никто не догадается нас у него искать. Эти подонки сначала твою общагу проверят и моих родителей, если нас искать будут. А мы у него пока отсидимся и спросим, что нам делать. Он все-таки герой афганской войны, у него много друзей, которые воевали, подскажет.
   - Я боюсь, - тихо произнесла Ярослава, - если эти бандиты нас найдут, они ведь нас убьют, да?
   - Ну... - замялся Асид, - постараемся сделать так, чтобы они нас не нашли.
   - И все-таки ты не ответил, - переспросила Ярослава, - нас убьют?
   - Я не знаю, - ответил Асид, - вот это мы и выясним у моего отца. Правда, я его уже полгода не видел. Посмотри, пожалуйста, у меня в заднем кармане джинсов, там должна быть сто рублей, а то мне самому не достать ее.
   Асид встал со скамейки, Ярослава достала у него из кармана две купюры каждая по полтиннику достоинством.
   - Хорошо, что не потерял, - сказал Асид, - поедем на двух такси. На одном до полпути, а на втором тоже чуток не доедем. Будем путать следы.
   - У меня все деньги в клубе остались, - вздохнула Ярослава.
   - Это не беда, - ответил Асид, - нам лишь бы до отца добраться. Только ты не пугайся, он без ног.
   - Как без ног? - удивилась Ярослава.
   - Совсем без ног, - пояснил Асид, - он инвалид войны, уже двадцать один года живет на свете без ног. Ровно столько же, сколько я сам вообще на свете живу. Он в армии был, когда маманя меня родила, попал в засаду, ну, может быть, если он не с похмелья, так он сам расскажет... пойдем, вон вроде такси приближается.
   Асид и Ярослава вышли на дорогу, поймали машину и уехали от парка в сторону пригорода. Уже забрезжил рассвет, город начал лениво просыпаться. Через пять минут по этому же месту проехала машина в которой сидели со злобными мордами Путас, Безобразник и Варавва со смешно перебинтованной головой, которую он укрыл вязаной шапочкой не по сезону. Он с визгом пронеслись в сторону улицы Ленина и скрылись за поворотом.

Мирный быт нарушен злобно

   Мама Асида проснулась от долгого и пронзительного звонка в дверь. Она с трудом открыла глаза и взглянула на часы. Было без пяти семь. Если принять во внимание, что был выходной и один из двух шансов выспаться за всю неделю, то мама, которую разбудили так рано, моментально приобрела невыносимо дурное настроение.
   - Кто там еще? - сонно пробормотал отчим Асида, переворачиваясь на другой бок.
   - Наверное, сын ключи не взял, - ответила мама, накидывая халат, - ну, я ему задам.
   - Только не сейчас, - попросил отчим, - а потом, когда все проснемся.
   Мать ничего не ответила, подошла к двери и, не поглядев в глазок, просто автоматически спросила:
   - Сын, это ты?
   - Да, - тихо, почти шепотом ответили из-за двери.
   И мать щелкнула замком. Конечно, если бы она была банкиром с крупными долгами или мафиози со стаей врагов. Или, допустим, имела в своей квартире домашний кинотеатр и три пуда золота, то она посмотрела бы в глазок, прежде, чем открывать. Она не открыла бы так же, если бы никого не ждала, но она ждала сына и поэтому открыла. Дверь толкнули внутрь сильно, так, что матери попало по лбу, сразу три типа угрожающей наружности ворвались внутрь и плотно закрыли за собой дверь.
   - У нас нет много денег, но я все отдам, только не надо нас убивать, - испуганно пролепетала мать.
   - Заткнись, коза! - приказал мужчина в вязаной шапочке со злыми глазами. - Где твой выродок?
   - Он еще не пришел, - ответила мама, сразу поняв, кого они имеют в виду, - он в клубе.
   - Что там за шум? - спросил отчим, выходя из спальни в трусах, над которыми свисал, как большая капля, толстый живот.
   - Это кто? - спросил Варавва у матери.
   - Это мой муж, - ответила она и спросила, - чего вы хотите?
   - Я буду говорить, а ты слушать и отвечать, ясно, лярва? - грозно прикрикнул Варавва и для убедительности дернул головой вперед. Мать отпрянула.
   - В чем, собственно, дело? - попытался придать значительный вид своей позе отчим.
   Никто не удостоил его ответом. Бандиты ждали указаний от Вараввы и они не замедли появиться.
   - Путас, проверь хату, - приказал Варавва.
   Бандит быстро кивнул и ломанулся в зал квартиры. Ему робко преградил дорогу толстенький и интеллигентный отчим Асида.
   - Какое вы имеете право... - начал повествовать он.
   Но Путас даже не повернул головы, а просто растопыренной пятерней толкнул его в лицо, как какую-то шавку. Папаня не удержался на месте и полетел к двуспальной кровати из коридора в уютную опочивальню. До ложа он не долетел, упал рядом и больно ударился спиной об угол кровати. Мать вздрогнула и отстранилась к стенке. Отчим застонал. В это время в коридорчике зазвонил телефон.
   - Бери телефон быстро, бля, - приказал Варавва матери и сам присунулся поближе, чтобы лучше слышать разговор.
   Мама послушно схватила трубку, поднесла к уху и спросила: "Алле?".
   - Мама, - послышался в трубке голос Асида, - к вам могут приехать, не открывайте дверь и если что, вызывайте милицию...
   Варавва, который услышал все то, что, говорили в трубке, сразу же выхватил у матери Асида телефон и заорал туда:
   - Ты, гребень, быстро говори, где ты, иначе я...
   Но Асид уже положил трубку.
   - Сука! - воскликнул Варавва. - Гнида помойная! Укатаю на хер!
   Он так разозлился, что кинул на пол телефон и разломал его вдребезги. Разгорячившись, он ладонью ударил мать по щеке, она упала на пол, и заплакала от испуга. Вернулся Путас, который жевал яблоко, взятое им в вазочке на столе.
   - Нету его тут, - сказал он Варавве.
   - Ясно, что нету, - ответила Варавва, - он только что звонил.
   - Извините, если мой приемный сын что-то натворил, то я не несу за него ответственности, - опять показался из спальни испуганный отчим, - как говориться, сын за отца не отвечает.
   - Ты че, грамотный до хера, оползень? - спросил Варавва.
   - Нет, просто я пытаюсь вам помочь все выяснить, - оправдывался отчим.
   - Куда он может пойти, если не сюда? - спросил Варавва. - Есть у него еще лежбище?
   - Я не знаю, - замотал головой отчим, - мы практически не общаемся... поэтому я...
   - Тогда сдрисни в угол, чтобы я тебя не видел, в натуре, - приказал Варавва отчиму и обратился к матери, - а ты вставай, овцематка, не хер сопли пускать.
   Мать Асида медленно поднялась на ноги и испуганно сжалась в углу прихожей. К ней с угрожающим видом подошел отвратительно страшный Безобразник. Он высунул длинный язык и богомерзко пошевелил им возле носа матери. Пахнуло перегаром и гнилыми зубами. Мама от отвращения зажмурилась. Варавва это заметил и даже хохотнул от радости.
   - Хочешь, сучка, чтобы этот "красавец" тебя трахнул? - навязчиво спросил он. - Ему все равно кого дрючить, сойдет и такое уебище, как ты.
   К слову заметим, что мама Асида не была такой уж некрасивой. Наоборот, в школе она считалась одной из самых красивых девочек, годы, конечно, взяли свое, но не настолько же. И, во-первых, дело было с утра, она была не накрашена, ни умыта, ни расчесана. В обыкновенном халате и тапочках на босу ногу. Поэтому маме было очень обидно слышать, что ее назвали "уебищем" и она всхлипнула. Варавву это не смутило.
   - Давай, колись, старуха, где твой недоносок? Куда он может пойти, поехать? Или мне попросить этого большого любителя законопатить чью-нибудь дырку, чтобы он тебя полудил?
   Мама испуганно покосилась на Безобразника, тот хохотнул и с размаху снизу ухватил ее за лобок. Отчим, потирающий больной бок, неожиданно возмутился:
   - Но, позвольте...
   - Не позволю, - ответил Варавва.
   И тут Путас повторил свой прием с пятерней, толкнув отчима в расплывшуюся мордочку. Неудачник взмахнул руками и снова оказался на полу, ударившись тем же боком о тот же край кровати.
   - Ой, ой, ой, как больно, - застонал он, но ни от кого не удостоился и капли жалости и сочувствия.
   - Отпустите меня, пожалуйста, - устрашено попросила мать, у которой большая ладонь Безобразника похотливо шелудила между ног, - я все скажу.
   Варавва кивнул, и Безобразник неохотно выпустил из рук мягкую и теплую после ночного сна плоть. Он поднес руку с носу, вдохнул запах и сделал так:
   - А-а-а, - что вызвало приступ хохота у остальных бандитов.
   - Ну, колись, сучка, - приказал Варавва, - где твой ублюдок, откуда он звонил?
   - Я не знаю, откуда он звонил, - сказала мать, - может быть, из автомата...
   - Из пистолета, - сострил Путас и эта тупая шутка очень рассмешила Безобразника.
   - Цыц, - приказал Варавва, - хер с тем, откуда он звонил, куда он мог копыта двинуть, чтобы перкантоваться. Тем более, я его слегка подрезал...
   - Как? - с ужасом спросила мать и пошатнулась.
   - Не, ссы, старуха, не сильно, - ответил Варавва, - руку слегка. Но когда поймаю, то отрежу ему яйца.
   - Тогда я вам ничего не скажу, хоть насилуйте, хоть убивайте, - воскликнула мама, - что он вам сделал?
   - Он ударил меня, - ласково ответил Варавва, - он плохой мальчик. А его подружка двинула меня утюгом. Вот видишь...
   Варавва снял шапку и показал перебинтованную голову.
   - А за свои плохие поступки надо, что? - продолжил он. - Правильно, отвечать... так, где мне его искать?
   - Я не знаю, - глухо буркнула мать.
   - Эй, толстомясый, - обратился Варавва к отчиму, - в доме есть паяльник?
   - Да, есть, - ответил запуганный отчим, - в кладовке на верхней полке. Там и припой есть и олово...
   - Это не пригодиться, - сказал Варавва, - нужен только паяльник.
   - А зачем? - поинтересовался отчим с пола спальни.
   - А затем, что мы сейчас вставим тебе его в задницу и включим, - пообещал Варавва.
   - Ой, не надо, не надо! - завопил папаня.
   - Тогда напряги мозги, жирная свинья, - снова перешел на грубый тон Варавва, - не хочется мне вам здесь обои вашей кровью пачкать. Быстро вспомнили! Сука!
   Варавва наотмашь снова ударил мать по лицу. Она не упала, только вздрогнула, закрыла лицо ладонями и отрицательно замотала головой. Варавва сделал шаг по направлению к пресмыкающемуся отчиму и мозжечок того мгновенно заработал.
   - Он мог поехать к отцу, к своему родному отцу, - завопил отчим, - больше я не знаю, куда он может еще поехать.
   - Где он живет его папаня? - спросил Варавва.
   - На окраине, в Коммунистическом тупике, - ответил отчим, - дом восемь, квартира пять. Так ведь, да, мамочка?
   Мать Асида ничего не ответила, отвернулась к стене.
   - Где этот Коммунистический тупик? - спросил Варавва у отчима.
   - Я знаю, где это, - подсказал Путас, - у меня там телка жила.
   - Мой сын со своим родным отцом не виделся уже почти полгода, - вдруг заговорила мама, к которой из-за предательства отчима, вернулось мужество и рассудительность ума, - поэтому я вам не гарантирую, что он там.
   - В ваших же интересах, чтобы мы его искали недолго, - сказал Варавва.
   - И все-таки, так ли именно он вам нужен? - уже совершенно твердо спросила мама. - Может быть, мы с вами как-то договоримся, если он нанес ущерб, то я могу его возместить!
   Когда рядом муж-слизняк, решения вынуждена принимать женщина.
   - Это само собой, корова, - ответил ей Варавва, - возместишь, в натуре. И завтра же в полдень ты приготовишь мне тридцать тысяч гринов в конвертике...
   - Что в конвертике? - переспросила мама.
   - Тридцать тысяч долларов, тупая скотина, - объяснил Варавва, - а каждый час просрочки будет набегать по одному проценту с общей суммы. Считать умеешь, выдра?
   - У нас нет столько денег, - тихо произнесла мама.
   - Это ваши проблемы, - ответил Варавва, - я повторять не люблю, но для такой тупой сучки, как ты, я повторю. Тридцать тысяч зеленых завтра в полдень на этом столике ждут меня и радуются. Сунешься к ментам, заплатишь в два раза больше. Всосала, падла?
   Мама ничего не ответила, мужество в этой ситуации давалось ей нелегко, и она в отчаянии кусала губы. Отчим уныло сидел возле кровати и шмыгал носом.
   - Говорил я, - внезапно подал он голос, - что все эти ночные работы добром не кончаться!
   - Заткнись! - коротко приказал ему Путас.
   - Если и послезавтра денег не будет, то твоего ублюдка можешь считать пропавшим без вести, - с ухмылкой продолжил Варавва, - не волнуйся, трупа его ты не увидишь. Его вообще никто не увидит, кроме тех, кто проводят его в последний путь. А дальше - бочка с серной кислотой или дно реки с рельсом на шее, какая разница?
   - Я не смогу до завтра продать машину, квартиру, мебель, технику, - грустно произнесла мама, - хоть немного отсрочки.
   - Я же тебе русским языком объяснил, час просрочки, процент от суммы добавляется, - усмехнулся Варавва.
   - Это невозможно, - опять взъерепенился отчим, - я-то тут при чем? Почему ты собираешься продать мою машину, чтобы спасти своего никчемного сына? Пусть сам выкручивается!
   - Ах, ты сволочь! - ответила ему мать.
   - Ну, вы тут разбирайтесь, а мы поканали, - сказал Варавва, - завтра в полдень...
   В это время в дверь позвонили.
   - Опа! - тихо произнес Варавва. - Ну-ка, глянь, хто это к нам пожаловал? Может быть сынок-покойничек?
   Мама испуганно посмотрела в глазок и с облегчением, шепотом ответила:
   - Нет, это не сын. Это наш сосед снизу, он всегда приходит ругаться, если мы шумим сильно.
   Настойчивый сосед позвонил снова несколько раз.
   - Ну, все, мы в натуре, дотрещались, растения, - снова громко сказал Варавва, - завтра в полдень бабосы меня ждут. Не советую ныкаться, искать защиты у органов и тем более, у кого-то еще. Выйдет боком вам же...
   Сосед постучал кулаком в дверь и захрипел:
   - Открывайте, немедленно!
   О, этот сосед, это отдельная большая история, разместить которую здесь целиком нет никакой возможности, поэтому ограничимся кратким пересказом. Сосед-пенсионер жил как раз над Асидом. До ухода на заслуженный отдых занимал какую-то должность, ходил с портфелем, а когда настали новые времена его вытурили пинком под зад. Сожрали и высрали, а на говно напоследок повесили медаль, которую он носил даже на пижаме. Бурная натура пенсионера не давала ему покоя ни днем, ни ночью.
   Он ругался с соседями из-за того, что их собаки гадят во дворе, лают в подъезде, кошки мяучат, музыка грохочет, ноги топают, стены шлепают. Короче, любой шум даже в дневное время приводил его в бешенство, и он немедля отправлялся к виновникам наводить "Статус кво"! На беду, дом был населен исключительно людьми интеллигентными, не привыкшими ругаться и собачиться. По мере возможности, требования этого сумасброда выполнялись, но чем более податливыми становились люди, тем более жесткие требования к ним предъявлялись.
   Собаки перестали гадить и ходят даже в квартире в наморднике. Но ветерану казалось, что они воняют псиной и цокают когтями, залезают в палисадник и т. д. и т. п. И он снова приставал к соседям с требованием прекратить безобразия! По любым пунктам у него находилось к чему придраться и нагадить. Единственный, кто хоть как-то противостоял этому агрессору, был Асид. Он, как мы помним, был музыкантом и поэтому включал музыку, чтобы анализировать, слушать, творить. Включал днем и строго с двух до пяти, потому что потом уходил на работу. Но и этот режим не устраивал пенсионера. Оказалось, что с двух до пяти он спит, и музыка ему мешает.
   Асид купил наушники. Но пенсионер как-то встретил его в подъезде и попросил не хлопать дверью так сильно, когда он входит в подъезд. На что Асид с присущей ему интеллигентностью попросил пенсионера заткнуться и больше не подходить к нему. И перестал одевать наушники. Пенсионер жаловался маме, мама прессовала Асида, но противостояние не прекращалось. И вот довольный жалобщик рано утром прибежал, чтобы вылить порцию грязи на громко спорящих соседей. Особенно его возмутило то, что что-то стукнулось о пол и разлетелось на куски. Как мы помним, это был телефон, брошенный Вараввой. Итак, он постучал в дверь и крикнул:
   - Открывайте, немедленно!
   Дверь соседей распахнулась и оттуда показалась незнакомая пенсионеру морда в вязаной шапочке. Ветерана это обстоятельство ничуть не смутило, и он завопил, что было мочи:
   - Сколько можно терпеть! То музыка грохочет, то стучат с утра пораньше, то...
   Варавве не было никакого дела до внутренних и внешних разборок этого семейства, и он попытался обойти надоедливого ветерана. Но не тут-то было, пенсионер преградил ему дорогу и гневно продолжил:
   - То наведут каких-то дегенератов с утра пораньше, то...
   Что еще "то" пенсионер договорить не успел. Варавва, которому не понравилось, что его назвали дегенератом, схватил ветерана за ухо и грубо нагнул вниз. Пенсионер, будучи крепким стариком, поддался только от неожиданности. Но вырваться не имел никакой возможности.
   - Отпусти ухо, ельцинский недобиток! - заорал пенсионер.
   Варавва не отпускал уха, а тащил матерящегося ветерана на улицу. Сзади, похахатывая, шли Безобразник и Путас, по очереди попинывая заслуженного деятеля управленческих наук в отмозоленный руководящими креслами зад. На улица Варавва выбрал толстеньки столбик и запустил в него пенсионера головой вперед. То, как торпеда, пролетел вперед и со звоном протаранил бетонный столб. Отдача была сильной, откинула его, и ветеран шлепнулся жопой в грязь прямо в пижаме, на которой позвякивала медаль.
   Бандиты усаживались в машину, и они даже не представляли, с какой силой характера им пришлось столкнуться! Пенсионер ухватил с земли солидный камень, и запустил в заднее стекло дорогой иномарки, которое хрюкнуло, покрывшись паутинками трещин.
   - Да, что, бля, за день-то, такой, в натуре, сегодня, - в сердцах произнес Варавва, вылезая из машины, - то, бля, утюгом двинут, то какой-то старый хрен стекло бьет.
   Путас и Безобразник выползли из салона и кинулись к старику. Тот вскочил на ноги и бросился наутек. В соревнованиях молодости и опыта победила молодость, и через три секунды телохранители уже тащили к Варавве упирающегося старика.
   - Ты, динозавр, ты знаешь, сколько это стекло стоит? - спокойно спросил Варавва.
   - Вам, ворюгам, все бесплатно досталось! - завопил ветеран. - Все у народа украли! Не обеднеешь, сволочь!
   Надо отдать должное мужеству пенсионера. Он, понимая, что его сейчас будут бить, вел себя мужественно и достойно. Возможно, он рассчитывал на снисхождение со стороны этих злых людей, учитывая свой возраст и висящую на пижаме медаль, но не на тех напал. Варавва размахнулся и ударил пенсионера поддых. Его держали под руки Безобразник и Путас. Старик обмяк и повис. Варавва размахнулся и врезал ему в челюсть. Новые вставные зубы вылетели, упали на асфальт и пришли в негодность. Лицо пенсионера мгновенно приобрело выражение ощипанной окровавленной курицы в универсаме.
   - И напоследок! - сказал Варавва и опустил свой кулак, как молот, сверху на голову бедного пенсионера.
   Бандиты отпустили его, и ветеран растекся по асфальту. Машина уехала, ветеран остался лежать и что удивительно. Сначала приехала скорая помощь, затем милиция и оказалось, что никто из всего многоэтажного дома ничего не видел и ничего не слышал. Вот что значит постоянно собачиться с соседями и гадить где придется. Пенсионер вернулся домой из больницы через месяц. Он изменился, постоянно улыбался, стал тихим и смиренным. Подходя к унитазу, частенько забывал снимать штаны, и поэтому пахнуть от него стало довольно неприятно. Иногда он уходил из дома и забывал дорогу назад. Он потерял свою медаль и долго плакал по этому поводу. Кончилось все это достаточно скорбно.
   Пенсионер ранним утром после полнолуния выполз из своего подъезда на четвереньках и вдруг стал громко лаять. Пытавшуюся утихомирить его дворничиху сильно покусал. Приехала машина с большим красным крестом, сделала "собачонке" укол и забрала с собой. Больше ветерана никто не видел, а медаль его нашли дети в палисаднике и по очереди носили на груди. Заболевание им, к счастью не передалось.

Отец Асида

   Вернемся назад. В тот самый злополучный день, а вернее в ночь, а еще точнее в уже наступившее утро. Асид и Ярослава подъехали к Коммунистическому тупику на грязно-желтом "жигуленке". Асид отдал водителю последний полтинник, вылез из машины и подал перебинтованную руку Ярославе. Пока они ехали, она успела оказать ему первую помощь. Окровавленная рубашка Асида привлекала внимание редких утренних прохожих и парочка поспешила поскорее укрыться в подъезде дома, где жил отец родной Асида. Дом этот был старым двухэтажным, со скрипучими деревянными лестницами. В подъезде пахло тухлятиной и мочой. Поднялись на второй этаж, Асид подошел к обшарпанной двери и громко постучал. За дверью не произошло ничего. Никаких звуков, никаких шорохов.
   - Может, он уехал? - спросила Ярослава.
   - Куда он уедет на своей коляске? - ответил вопросом на вопрос Асид. - Да, и рано еще, только девять утра...
   Асид снова постучал и прямо из-за двери настороженный голос спросил:
   - Кто там?
   - Это я, батя, твой сын, - радостно ответил Асид, - вот партизан, к двери подобрался, не заметили.
   - Ты один? - спросил батя.
   - Нет, с девушкой, - ответил Асид.
   - Так-так, - сказал отец, - тогда ждите, я оденусь.
   Ярослава и Асид переглянулись.
   - Ты не пугайся только, - шепотом сказал Асид, - он на руках ходит, как мы на ногах. Туловище подожмет и быстро-быстро руками перебирает. На эту подъездную лестницу залетает за пять секунд. На руках...
   Дверь отворилась, Ярослава по привычке глянула на уровне своего роста, но никого не увидела, опустила голову и взгляд ее наткнулся на мужчину, который смотрел на нее снизу вверх, опершись на мускулистые руки. На нем была майка десантника и армейские же штаны, зашитые наглухо на уровне колен, там, где кончались ноги отца Асида.
   - Здравствуйте, - пробормотала Ярослава.
   - Здравствуйте, - ответил отец Асида, - проходите.
   Он повернулся спиной и, перебирая руками, пополз к помятому дивану в комнате. Взобравшись на диван, он указал ребятам на побитые жизнью стулья напротив него, которые стояли возле стола. Ярослава осторожно села и обратила внимание на стол, заставленный разнообразными бутылками и заваленный объедками.
   - Сначала подумал, что ты ко мне невесту привел знакомиться, - начал говорить отец, - но потом заметил, что у тебя бок окровавлен и рука забинтована. Значит, думаю, не за этим пришли.
   - Правильно, батя, не за этим, - кивнул Асид.
   - У меня одна беда, - сказал отец, - угостить вас нечем. Вчера заходили сослуживцы, все, что было, сожрали, выпили и всю мою пенсию мы потратили. Теперь сижу без копейки...
   Асид ощутил жжение в желудке. Голод давал о себе знать. Есть хотелось, но и батю своего он знал, тот не врет. Если говорит, что денег нет, значит, нет.
   - Пойдем в магазин, - предложила Ярослава, - купим чего-нибудь поесть.
   - И опохмелиться ветерану войны, - добавил отец, намекая на себя.
   - На что мы купим? - спросил Асид. - Денег нет.
   Ярослава показала Асиду маленькое золотое колечко с камушком на своем тонком пальчике.
   - Нет, нет, - замотал головой Асид, - как же так? Ты же говорила, что это тебе бабушка подарила свое...
   - Ну, ладно, - сказала Ярослава, - мы же записали песни и ты же сам обещал, что скоро мы станем богатыми и знаменитыми. Тогда и купим мне другое, еще лучше.
   Похоже, выхода не было. Асид и Ярослава дошли до ближайшего магазина, там продали золотое колечко за смехотворную цену, а на вырученные деньги купили продуктов и пол-литра водки. Когда они вернулись, отец в меру сил прибирал со стола. Это удавалось ему с трудом, потому что, чтобы донести тарелку, ему приходилось ползать на одной руке, а это было трудно.
   - Давайте я уберу и помою все, - предложила Ярослава.
   Отец согласно кивнул. Асид заметил, что за те полгода, что он его не видел, батя сильно сдал. Видно было, что он стал большим поклонником зеленого змия. Отец взобрался на диван, подмигнул Асиду и сказал про Ярославу:
   - Красивая девочка. Жениться собираешься?
   - Как получиться... - ответил Асид.
   - На свадьбу-то позовешь или стесняешься убогого? - с подковыркой спросил отец.
   - Ладно тебе, батя, - ответил Асид, - когда я тебя стеснялся?
   - А почему, тогда не заходил полгода? - спросил отец, наливая себе водки в грязную рюмку.
   - Некогда было, работал много, - ответил Асид, - да и живешь ты далековато.
   - А как приспичило, так нашел время, - сказал отец и выпил, - фу, какая гадость эта водка! Ну, хоть голова пройдет... так что у тебя произошло?
   Асид задумался, а потом вкратце пересказал отцу то, что случилось в клубе. Отец помолчал, а потом переспросил:
   - Как ты говоришь, этого уголовника зовут?
   - Варавва, - ответил Асид.
   - Варавва, Варавва, - задумчиво пробормотал отец, - нет, не знаю я такого. Может быть, на лицо и знаю, но так не припомню. Молодец, что дал ему в рыло. Я бы тоже так сделал.
   - Молодец-то, молодец, - ответил Асид, - а что теперь делать. Это же у нас в городе вроде бы, как Аль Капоне. Он же меня найдет и убьет запросто.
   - Тихо, не скули, - приказал отец, - будем думать.
   Он замолчал, налил себе еще и выпил.
   - Короче, дам я тебе телефон одного майора, - сказал отец, - мой однополчанин. Сильный мужик и не сука, нормальный мент. К нему обратишься, скажешь от меня, он тебе поможет.
   - Батя, у них все менты куплены, - сказал Асид, - это же мафия!
   - Этот не куплен, - твердо ответил батя, - я тебе клянусь. Майор Миножко не сука и под уголовников стелиться не будет. Запиши его телефон, вон ручка на тумбочке, а из тетрадки лист вырви.
   Асид подошел к тумбочке взял ручку и тетрадь.
   - Вырви последнюю страницу, - сказал отец, - только не читай, что там написано.
   - Почему? - спросил Асид.
   - Не надо, - сказал отец, - там я свои мысли пишу, когда вою тут от одиночества. Пиши телефон, адрес и фамилию.
   Отец продиктовал, Асид записал все и положил бумажку в карман. Отец осушил еще одну рюмку. В этот момент появилась Ярослава.
   - Ой, что же это вы без закуски пьете? - спросила она. - Уже все готово, сейчас я принесу.
   - Я не пью, а похмеляюсь, - объяснил отец, - а похмеляться можно и без закуски.
   - Все равно подождите, - сказала она и через минуту появилась с тарелкой горячих сосисок и тремя вилками.
   - Помидоры придется есть прямо из банки, потому что тарелок я не нашла, - объяснила Ярослава, - и салат тоже из банки.
   - Не нашла, потому что их нет, - объяснил отец, - все тарелки побились, а новые мне купить не на что.
   Он ткнул податливую сосиску вилкой, налил себе еще и выпил, закусив на этот раз.
   - Батя не части с водкой, - попросил отца Асид, - а-то опьянеешь быстро.
   - А че мне еще делать в этой жизни? - покачав головой, спросил отец. - Что ты вообще знаешь о моей жизни, чтобы просить меня не пить?
   - Да все знаю, - ответил Асид.
   - Нет, не все, - покачал головой отец, - далеко не все...
   - А чего я не знаю? - спросил Асид.
   - А-а, - махнул рукой отец, - зачем тебе это? Тебя полгода не было, ты даже не поинтересовался где я, что я? Может, сдох батя, да и хрен с ним. У тебя же есть там этот пузанчик, мамкин хахаль...
   - Ладно, ладно, батя, я же тебе объяснил все, не заводись, - попросил Асид, - не было времени зайти.
   - Нашлось, когда приспичило, - буркнул отец.
   - И ты будешь теперь этим попрекать? - спросил Асид.
   - Да не попрекаю я, - ответил отец, - просто мне обидно, что я вот так... эх... да, что говорить...
   - Меня Ярослава зовут, - представилась Ярослава неожиданно и просто и протянула отцу маленькую ладошку.
   У бати глаза на мгновение вспыхнули, зажглись, он с интересом посмотрел на молоденькую девушку, нашедшую выход из назревающей ссоры, протянул в ответ сильную ладонь и представился:
   - Александр.
   - А отчество? - спросила Ярослава.
   - Не надо отчества, - махнул рукой батя, - я не такой еще старый, мне пока только тридцать девять. Когда этот оболтус родился, мне всего девятнадцать было, я в Афгане пыль месил сапогами. Тогда у меня еще и сапоги были, и ноги. А теперь ни того, ни другого.
   - Вы в Афганистане ноги потеряли? - спросила Ярослава.
   - Там, под Кандагаром, - ответил отец, наливая себе еще одну рюмку водки, - вам не предлагаю, потому что по утрам молодежи пить не положено.
   - А как это случилось? - со свойственной ей простотой, спросила Ярослава.
   - Что? - переспросил отец.
   - Ноги, - объяснила Ярослава.
   - А, это, - задумчиво произнес отец, - ноги, ноги... их уже двадцать лет у меня нету... надо же так случиться. В тот же самый месяц, когда сын родился, у меня ноги оторвало. Я только в госпитале узнал об этом. Обрадовался тогда, я же не знал, что она меня безногого бросит...
   Отец замолчал. Его развезло от водки, глаза стали влажными. У людей, которые много пьют чувства обострены. И слезы близко, и смех близко.
   - Кто бросит? - спросила Ярослава.
   - Мать его, - ответил батя, кивнув на Асида, - да, в общем-то, так и должно было случиться. Мы с ней познакомились на танцах, встречались месяц, а потом я ушел в Афганистан. Что нам там было? Мне восемнадцать лет, а ей семнадцать. Как, наверное, вам, девушка.
   Ярослава кивнула.
   - Ну, вот, - продолжил отец, - ее мать, царство ей небесное, бабушка Сереги, так вот она, уговорила ее подать на развод. Зачем, мол, он тебе безногий? Я тогда хотел в петлю полезть, но было медсестра уже здесь в городе, когда я лежал, она меня отговорила от этой затеи... потом мы с этой медсестрой поженились, прожили... а вот два года назад она умерла от рака... хорошая она была.
   - Да, - согласился Асид, - тетя Люба тебе столько водки пить не давала.
   - Да при чем тут водка? - возмутился отец. - Она мне жить давала, а теперь она умерла и меня на этой земле ничего не держит. Чувствую я, ребята, что смерть у меня за спиной стоит. В Афгане был и не чувствовал, а тут как будто в затылок дышит.
   Отец оглянулся и добавил:
   - А оглянусь, и нет ее. Только стенка.
   - Ладно, батя, прости, - сказал Асид, отойдя к окну, - выкрутимся, и буду к тебе каждый понедельник приезжать. Обещаю. А-то от одиночества у тебя дурные мысли появились.
   - И я буду приезжать, - пообещала Ярослава, - можно?
   Отец впервые улыбнулся и сказал:
   - Можно, если не умру.
   - Батя, ну, завязывай ты, со своим пессимизмом, встряхнись, ты же сержант-десантник, не размазня, - сказал ему Асид, - смотри погода какая, вот сейчас на улицу сходим, тебя на коляске покатаем...
   Батя выпил еще и продолжил:
   - Меня там, на небе еще один должник ждет. Уже двадцать лет ждет. Тогда в Афгане, когда наш БТР взорвался, я очнулся и вижу, что рядом рядовой Жуков лежит. Ему руки начисто отхватило. По локоть. Ему руки, а мне ноги. БТР горит, мы в пыли валяемся, а со всех сторон духи ползут. Жуков меня попросил, убей, мол, меня, сержант, чтобы в плен не попасть, самому никак. А я не могу его убить. Говорю, потерпи, мол, отобьемся. Я свой автомат взял и по духам начал палить. Стрелял, пока в моем и в его автомате ни патрона не осталось. Все рожки расстрелял. Сглупил. Они нас голыми руками взяли. Меня бросили там, где валялся, видимо, подумали, что я без ног далеко не убегу, а Жукова привязали к камню и стали издеваться... уши отрезали, потом нос... он так кричал... проклинал меня, что я его не убил...
   - Ужас, - прошептала Ярослава.
   - Потом отрезали все мужское, - продолжил отец, - хохочут, сами все в крови, как мясники. И бороды, и чалмы, а Жуков просто кусок мяса... одни глаза вижу... одни глаза и на меня смотрят с укором. Потом они ему голову отрезали...
   Отец замолчал и наклонил голову.
   - А вы? - спросила Ярослава. - Как вы выжили?
   - Я покатился под склон, там внизу русло реки пересохшей было. Мне нечего было терять, - продолжил отец, - и так, и так подыхать. Так лучше не от рук душманов, а самому убиться. Покатился в пропасть, под уклон, когда они Жукову голову начали отрезать и отвлеклись. Свалился туда и думаю, все, мол, кранты. Упал в расщелину и туда закатился. Только ударился больно и все. Потерял сознание, очнулся, слышу - вертушки лопастями гремят. Я выполз, стал махать им, в общем, они увидели меня и подобрали. Это наши налетели на духов минут через двадцать после того, как те наш БТР подорвали.
   - Повезло вам, - сказала Ярослава.
   - Не знаю, милая, как считать, - ответил отец, - жить остался... а Жукова духи замучили. Ладно бы просто убили, а-то вот так...
   - Успеешь еще извиниться перед ним, - сказал Асид, глядя в окно, - ему теперь все равно когда. Там времени нет. А тебе жить надо.
   Отец ничего не ответил.
   - Сейчас пойдем прогуляемся, - сказал Асид, - заодно и майору Миножко позвоним.
   - Это кто? - спросила Ярослава.
   - Отец дал телефон, - объяснил Асид, - это его сослуживец. Тоже ветеран Афганистана. Майор милиции. Он нам может помочь...
   - Черт!!! - вдруг воскликнул Асид, глядя в окно.
   - Что такое? - испугалась Ярослава.
   - Эти подонки приехали, выходят из машины! - объяснил Асид. - Что делать? Батя, на крышу выход есть?
   - Никакой крыши, это глупо, - спокойно сказал отец, - ключи видишь на тумбочке?
   - Ну и... - поторопил Асид.
   - Это соседка оставила, она уехала на пару дней, - объяснил отец, - быстро туда, закройтесь и не открывайте никому. Я им скажу, что вас не видел.
   Асид схватил Ярославу за руку, взял ключи и рванулся к двери. Как только за ними захлопнулась дверь соседкиной квартиры, открылась дверь подъезда, вошел Варавва со своими подручными.
   - Фу, бля, ну и запах, - сказал Варавва, - воняет, как в параше. Хуже, чем у казахов!
   Они поднялись на второй этаж и остановились перед дверью отца Асида. Варавва толкнул дверь, она поддалась без усилий, распахнулась и бандиты увидели сидящего на диване перед столом безногого инвалида. Он повернул на них свои выцветшие глаза и спросил хрипло:
   - Кто такие?
   Варавва ничего не ответил, не ответили и остальные. Они прошли в единственную комнату квартиры, нагло обшарили ее взглядом, Варавва уселся на стул, на котором только что сидела Ярослава и, уставившись в упор на отца Асида, спросил:
   - Ну, и где они?
   - Кто? - спросил отец, наливая себе еще пятьдесят грамм.
   - Твой сын и его девка? - спокойно спросил Варавва.
   - А-а, - протянул отец и поглядел сначала на стоящего за спиной Вараввы Путас, а потом на загородившего своим телом дверь Безобразника. Батя спокойно махнул стаканчик и запил оставшимся от огурцов рассолом.
   - Я вам водки не предлагаю, - сказал он, - самому мало.
   Варавва терпеливо подождал ответа на вопрос и, не дождавшись, снова спросил:
   - Где твой сын и его шалава?
   - Я сына уже полгода не видел, - ответил батя, - у него свои дела, он ко мне не приезжает. Давно его у меня не было. А девки ко мне не ходят. Кому я нужен безногий?
   Варавва сначала улыбнулся, а потом улыбнулся еще шире и вдруг разразился могучим хохотом. Отец Асида посмотрел на него и тоже засмеялся. Путас и Безобразник недоуменно переглянулись и тоже начали ржать.
   В это время за стенкой Ярослава сидела, дрожа от страха и плотно прижавшись к Асиду. Они услышали громкий смех и посмотрели друг на друга.
   - Что это? - шепотом спросила Ярослава. - Они смеются? Мне так страшно, вдруг они придут сюда?
   - Отец не предаст, - уверенно сказал Асид, глядя Ярославе в глаза.
   Ее губы были так близко и он поцеловал их. Ярослава открылась для поцелуя и прижалась еще плотнее. Страсть охватила их, страсть раздувалась тем положением, в котором они находились и между ними впервые в чужой и незнакомой квартире, на чужой тахте случился секс. Это было, как сновидение, как сказка. Весь остальной мир перестал для них существовать.
   Варавва перестал ржать так же внезапно, как начал. Замолкли и Путас с Безобразником, отец Асида тоже замолчал, и в упор посмотрел на Варавву.
   - А ты-то кто такой? - спросил он у авторитета. - Зашли ко мне в дом, не спросясь. Я этого не люблю!
   Варавва на вопрос не ответил, а почему-то начал совсем издалека и не по теме.
   - Когда мне впервые по малолетке шили срок, - сказал он, - я пытался следователю врать, чтобы запутать его. Но он почему-то сразу угадывал когда я вру, а когда говорю правду. Это меня здорово поразило, и я подумал, что если я научусь притворяться, то меня ни в жизнь не расколют никакие менты. И вот я плотно занялся криминалистикой, чтобы знать эту науку лучше самих ментов, чтобы быть на шаг впереди них, чтобы эти суки не могли меня провести, а я их мог запросто кинуть через болт. И ты знаешь, у меня это получалось.
   - Мне это ужасно интересно, - ответил отец, - но признаюсь, у меня были на сегодняшний день несколько другие планы, чем сидеть и слушать откровения какого-то незваного гостя про то, как он кидает ментов через болт. Мне надеюсь, это не пригодится.
   - Так вот, обрубок, - продолжил Варавва, - я сижу за столом, на котором лежат три вилки. Ты здесь один. Вилки лежат в тарелке зубцами, а направлены как раз на два стула, которые стоят у стола. Как ты это объяснишь?
   - Ха-ха, - ответил отец, - так это мы с корешами вчера выпивали...
   - И со вчерашнего дня, в натуре, сосиска не засохла, - поймал на вранье батю хитроумный Варавва, - ой, гонишь ты мне ерша, обрубок.
   - Еще раз назовешь обрубком, я тебя задушу, - серьезно сказал Варавва отец, - я таким, как есть, на войне стал, пока ты, сука, здесь у людей добро воровал.
   - Ты, че, профура, ты на кого ветер гонишь, сучара, - бросился в атаку, как цепной пес на прохожего, Путас, - закрой хайло поганое, когда с тобой авторитет бакланит.
   - Для меня он не авторитет, - ответил отец, - это он для тебя, шпаны подъездной авторитет. А для меня пустое место.
   - Да, я тебя уморщу... - метнулся было Путас, чтобы наподдать инвалиду, но Варавва жестом остановил его.
   - Пусть побакланит перед смертью, - сказал он своему верному "псу", - а мы послушаем.
   - О чем мне с вами "бакланить"? - спросил отец Асида. - Я вас не звал, вы пришли. А смертью меня пугать не надо, я ее много раз ближе, чем любой из вас видел.
   - Мы не пугаем, - сказал Варавва, - мы можем и уйти, только скажи, куда твой сын со своей шалавой отсюда направились?
   - Я не знаю, о чем ты, - ответил отец Асида.
   - Я о вон той рубашке, которая окровавлена сбоку и валяется на диване, - с усмешкой сказал Варавва, - дал сыночку переодеть что-то из своего, а рубашечку его окровавленную убрать не успел? Мы приехали!
   - Я вас и не ждал, поэтому ничего и не убирал, - сказал отец, видя, что его зацепил уликами внимательный Варавва, - но вам их не найти. Они уже далеко.
   - Ты нам скажешь, где они и мы их найдем, - настойчиво предложил Варавва.
   - Зачем мне вам говорить? - спросил отец.
   - Чтобы мы тебя не убили, - ласково ответил Варавва.
   - Не боитесь, что я кого-нибудь из вас с собой захвачу, - спросил отец.
   - Нет, - ответил Варавва.
   С этими словами он резко выхватил из-под стола руку и направил тугую струю из баллончика с нервно паралитическим газом прямо в лицо отцу Асида. Одновременно с этим Путас с милицейской дубиной в руке подскочил к схватившемуся за лицо инвалиду и стал избивать его безжалостно и сильно. Удары были глухими, отец молча сносил их, пока не потерял сознания.
   Когда он очнулся, то почувствовал, что тело ломит от боли, вероятно, сломана ключица и пара ребер, а руки крепко связаны за спиной. Он валялся на полу подле дивана в луже собственной запекшейся крови.
   - Посади эту култышку на диван, - приказал Варавва Путасу, и тот незамедлительно исполнил приказание, причинив отцу Асида нестерпимую боль.
   Глаза Вараввы были насмешливо-надменными, голова его покачивалась, он не торопясь, курил сигарету и пускал дым в изуродованное лицо отцу Асида.
   - Ну что, обрубок, получил в грызло? - спросил Варавва. - В натуре, сам напросился...
   Отец Асида через силу улыбнулся. Однажды, двадцать лет назад ему было гораздо хуже. Он лежал на нагретой афганским солнцем скале, безногий, окровавленный и немыми губами звал на помощь парящие в небе вертолеты. Но была большая разница. Тогда он боялся умереть, а теперь нет.
   - Дай закурить, - попросил авторитета отец.
   Варавва глянул на него, ухмыльнулся и кивнул Путасу. Тот немедленно извлек из пачки сигарету, сунул ее в рот избитому афганцу и зажег. А сам встал, как и обычно, за спиной у Вараввы. Отец Асида ароматно затянулся и спросил, с трудом шевеля губами:
   - А вы, значит, уголовники?
   - Мы "джентльмены удачи", - ответил Варавва.
   - М-м, - произнес отец, - значит, украл, выпил, в тюрьму?
   - Ты че, фраерок стесанный, мне вопросы задаешь? - наехал Варавва. - Давай, в натуре, баклань шустро, где твой плевок со своей мымрой? Считаю до трех, а потом, бля, опять...
   - Погоди ты, дай докурить, - спокойно попросил отец.
   - Ну, кури, - выбитый из колеи невозмутимостью отхераченного афганца, согласился Варавва.
   - Слушай, я в тюрьме не был, - сказал отец Асида, играя во рту сигаретой, - но говорят, что там мужики друг друга в задницу имеют.
   - Ну и что? - спросил Варавва.
   - Так значит и те, и другие пидары, - сказал отец.
   - Пидары только те, кого трахают, - злобно сказал Варавва, - а те, кто трахает нормальные пацаны.
   - Нет, чего-то я не пойму? - спросил отец. - А какая разница?
   - Ты, чушок, умолкни, - ввязался Путас.
   - Вы все, стало быть, тоже этим баловались, раз так кяпититесь? - спросил отец.
   - А тебе-то, фуфло, что за кон? - спросил Варавва.
   - Интересно просто, - ответил отец, - ответь на мой вопрос, и я сразу расскажу, где сын и его девушка.
   - Ну, трахали, - надменно сказал Варавва, - таких же, как ты, обсосов.
   - Значит, и вы все тоже пидары, - спокойно сказал отец Асида и выплюнул окурок прямо в сидящего Варавву, - вы и на воле, наверное, друг друга трахаете? Привычка - вторая натура, как говорится...
   - Ты че, сука, - зашипел Путас, - да, я тебя порву на лоскута чрезмерно! Да я тебя за такой базар завафлю сейчас!
   - Конечно, у тебя на женщину уже и не встанет, - сочувственно ответил ему отец, - только на мужика. Тяжкая доля пидара.
   Путас готов был растоптать отца Асида, но Варавва не шевелился, а без указания авторитета он мог только кидаться словами. Безобразник у двери не понимал, что происходит.
   - Так, значит, я пидар? - спросил Варавва.
   - Пидара, пидар, - ответил отец Асида, - от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Тебя трахают - ты пидар, ты трахаешь, тоже пидар. Выходит, что так оно и есть.
   - Ты, козел, ты понимаешь, что я тебя щас завалю? - раскаляясь, спросил Варавва.
   - Ох, не люблю я пидаров, - не обращая внимания на слова уголовника, сказал отец Асида, - пошли вон отсюда, а то вы наследите и мне после вас мне придется с квартиры съехать.
   - Съедешь! - коротко сказал Варавва, схватил со стола лежащий там кухонный нож и воткнул его прямо в сердце отцу Асида.
   Афганец вздрогнул, кровь хлынула из полуоткрытых губ и из раны. Варавва отскочил в сторону, чтобы густая красная пена не забрызгала его.
   - Гондон, - зло бросил Варавва после того, как короткое тело отца Асида завалилось на бок на диване, - ублюдок. Он ведь, гнида, время тянул, чтобы его сынок мог подальше сдриснуть. Сука, ну где его искать? Бля, меня давно никто так не кусал, как этот окатыш.
   Варавва метался по комнате. Он, вне сомнения, погорячился. Не стоило мочить этого обрубка прямо в его квартире. Ну, бля, вывел в натуре. Неоднократно назвал их пидарами.
   - Валим отсюда, - хмуро приказал он своим прихвостням.
   - А жмур? - спросил Путас, указывая на отца Асида.
   - Нож протри, чтобы у живоглотов моих пальчиков не было, - приказал Варавва, но тут же одумался, - не, в натуре, я фартовее придумал! Включи газ на кухне и все окна плотно захлопни. Через полчаса газ колотнет и дубарь зажариться, на хер. "Погиб вследствие нарушения техники пожарной безопасности". Так напишут в маляве следаки. И концы в воду.
   Путас в момент исполнил приказание, он открыл все четыре конфорки на кухне на максимум, закрыл открытое настежь окно в комнате и бандиты ушли, плотно прикрыв дверь. Ключа от двери у них не было, а замок не защелкивался. Поэтому дверь осталась не запертой. Бандитам и в голову не могло придти, что Асид и Ярослава сидят в соседней квартире.
   - Кажется, ушли, - сказал Асид, стоящий у двери, и прислушивающийся к тому, что происходит в подъезде.
   - Да, садятся в машину, - прошептала Ярослава, которая находилась у окна и глядела в щелку плотной занавески.
   Когда бандиты уехали, Асид осторожно приоткрыл дверь и кивнул Ярославе. Они закрыли соседкину квартиру и тихонько постучались к отцу. Никто не ответил.
   - Что-то газом пахнет, - нюхая воздух, произнесла Ярослава.
   Тогда Асид постучал сильнее, и дверь медленно отворилась. Из квартиры до одури сильно пахнуло газом! Слышно было шипение конфорок. Асид кашляя и жмурясь, рванулся на кухню, закрыл газ и рывком отворил обе створки окна. Свежий воздух хлынул с улицы, входная дверь хлопнула и закрылась, подхваченная сквозняком. В этот момент Ярослава вскрикнула так, что Асид вздрогнул. Он выскочил в комнату и застыл на месте.
   - Мамочки, они его убили, - пробормотала Ярослава и бросилась к Асиду.
   Он обнял ее, сдерживая глухие рыдания. Нервы девушки не выдерживали. Отец был мертв, это точно. Невидящие глаза смотрели в небо, куда он так спешил. Длинное лезвие ножа было воткнуто в грудь до самой ручки.
   - Прости меня, батя, - тихо прошептал Асид.
   - Они и нас убьют, - тихо сказала Ярослава, отстранилась и присела на стул, - я не хочу умирать.
   - Пойдем отсюда, - сказал Асид, - нам нужно позвонить майору Миножко. Он нам поможет.
   - Хорошо, - согласилась Ярослава, - пойдем.
   Они вышли в подъезд, где их увидела еще одна соседка по площадке - старушка, похожая на ведьму. Ее нос был высунут из щели двери, закрытой на цепочку.
   - Вы кто такие? - спросила она, увидев молодежь, выходящую от соседа и, не дождавшись ответа, добавила. - Почему газом воняет?
   - Все нормально, - ответил Асид, плотно прикрывая дверь, - можете спать спокойно.
   - Кто вы такие? - снова спросила старуха, но молодежь не удостоила ее ответом, что вывело эту гарпию из себя, и она стала отчаянно матерится вслед уходящей парочке, пока ее словесный понос не иссяк.
   В это время Варавва широко зевал, развалившись на заднем сидении едущего по городу автомобиля. Путас рулил, Безобразник клевал носом.
   - Так, братва, - произнес Варавва, - расклад такой. Затрахался я уже дыбать этого фраера, поехали до хазы. Рожи поплющим часов до трех и потом, Путас, заедете за мной и двинем по делу. Я ментам кость кину, пусть сами пасут этого музыкантишку.
   Означала эта тирада то, что пора отдохнуть. И Путасу, и Безобразнику такой расклад понравился. Они завезли Варавву домой и сами поехали к себе домой. Квартировались оба бандита в соседних домах, снимали жилье по соседству. Так было удобнее. Путас довез Безобразника до подъезда и только подрулил к своему, как неожиданно к нему в машину подсел какой-то фраер. Путас, в натуре, видел его раньше, но не припоминал где.
   - Ты че, фраерок, в натуре? - наехал на гостя Путас.
   - Пацан, ты масти не попутал? - со зловещей улыбкой спросил подсевший в машину мужик.
   Путас мельком глянул на руки "фраерка" и понял, что ошибся. Все пальцы мужика были унизаны синими перстнями по которым Путас без труда прочитал уголовное прошлое неожиданного визитера и сразу вспомнил, где его видел.

Однако

   Телефон автомат гордо восстоял на углу и не работал. Асид и Ярослава поругались на "проклятый совок", поспешили дальше по улице и наткнулись на отделение связи. Они забежали внутрь, где и обнаружили вожделенный рабочий телефон-автомат. Асид набирал и набирал то рабочий, то домашний номер майора Миножко, но ни тот, ни другой телефоны не отвечали.
   - Надо позвонить 02 и рассказать об убийстве, - предложила Ярослава, - мы же свидетели.
   - И первые подозреваемые, - добавил Асид, - бабуля видела, как мы выходили из квартиры.
   - Ты думаешь, нас могут в этом обвинить? - удивленно спросила Ярослава.
   - Могут, - кивнул Асид, - но раз на месте этого Миножко нет, то будем звонить в милицию.
   Асид набрал номер, в трубке ответил дежурный.
   - Я хочу сообщить об убийстве, - сказал Асид, - улица Коммунистический тупик, дом восемь, квартира пять.
   - Так, записал, а вы кто? - спросил милиционер.
   - Никто, - ответил Асид и положил трубку.
   - Почему ты не сказал, кто ты? - спросила Ярослава.
   - А зачем? - пожал плечами Асид. - В милиции мы можем быть откровенны только с одним человеком, это майор Миножко. Мне так отец сказал. Пойдем на улицу.
   Они вышли из отделения связи и остановились, не зная, куда идти дальше.
   - Ты, наверное, устала? - спросил Асид.
   - Я очень спать хочу, - призналась Ярослава.
   - Нам обоим нужно отдохнуть, - кивнул Асид, - хорошо, что сейчас лето. Пойдем к реке, там ляжем на солнышке не берегу и поспим часок. А потом снова попытаемся найти майора Миножко.
   В принципе, это была неплохая идея и Ярослава приняла ее. Они пошли по дороге мимо большого здания какого-то заброшенного в зачатках строительства, вышли на берег реки, который освещало поднявшееся над горизонтом солнце. Асид увидел небольшой ржавый буксир, брошенный на песке, который вполне мог сойти за временное пристанище. Доски его палубы были гладкими, и на них было не так холодно спать, как на открытом грунте. Асид и Ярослава устроились поудобнее, обнялись и одновременно мгновенно вырубились, не смотря на переживания, которыми были наполнены последние часы их жизни.
   Проспали они гораздо дольше, чем рассчитывали. Асид проснулся от нестерпимой жары. Солнце стояло почти в зените, палуба и металлические части буксира нагрелись и парили. Асид взглянул на часы и ахнул - была уже половина первого. Ярослава спала, раскинувшись, и Асид поцеловал ее в мягкую щеку. Она открыла глаза и улыбнулась.
   - Пойдем звонить, - сказал Асид, - уже полдень.
   Ярослава села и потянулась. Через пятнадцать минут они пришли в то самое отделение, откуда уже звонили и на их радость майор Миножко ответил сразу по рабочему телефону. Асид представился и сообщил, кто дал ему телефон. Миножко насторожился, голос его немножко напрягся. Асид это заметил, догадался, что майор уже все знает, и сказал:
   - Мы были в соседней квартире, когда убили отца...
   - Не понял? - сказал майор. - Кто это мы?
   - Я и моя девушка, - ответил Асид.
   - И что вы там делали? - спросил майор.
   - Прятались от бандитов, - ответил Асид, - они отца и убили. Уголовник по кличке Варавва и еще двое с ним, я не знаю их кличек. Один худой такой, а второй здоровый...
   - Варавва? - удивился майор. - А чего это он к твоему отцу приехал?
   - Я же говорю, он меня искал, - ответил Асид.
   - А ты-то ему зачем? - спросил майор.
   - Он мою девушку хотел изнасиловать в клубе, где я работаю, - объяснил Асид, - я ему врезал по уху, а потом моя девушка его ударила утюгом...
   - Утюгом? - удивился Миножко.
   - Да, таким старым, угольным, - объяснил Асид, - он у нас давно на окне стоял...
   - Так, погоди, - перебил майор, - вы сами видели, как эти бандиты убили твоего отца?
   - Нет, мы не видели, - ответил Асид, - но мы уходили от него, он был жив. Потом к нему зашли эти, ушли, мы приходим, а он с ножом с сердце лежит.
   - Погоди, парень, - остановил Асида майор, - все это очень странно, лучше нам встретиться, ты мне все расскажешь лично.
   - Мы в город не поедем, - категорично заявил Асид, - нас видели, когда мы из квартиры отца выходили, и бандиты еще нас ищут.
   - Вы сейчас где? - спросил Миножко.
   Асид замялся и майор это понял, что парень осторожничает.
   - Хорошо, - сказал он, - говори мне, где тебя искать, я один приеду к назначенному времени, вас с девушкой заберу и доставлю в безопасное место. Мы же с твоим отцом в одной роте служили.
   - Я знаю, - ответил Асид, - иначе бы вам не позвонил. Мы будем вас ждать на заброшенной стройке по дороге на поселок Лосево. Выезжаете из города и сразу направо к реке. Там все поросло бурьяном. Мы вас увидим, что вы вошли на стройку и сами к вам подойдем. Хорошо?
   - Давайте так и сделаем, - согласился майор, - я буду в гражданской форме. В белой безрукавке и серых брюках. Жарко сегодня.
   - Да, солнце жарит, - согласился Асид, - через полчаса.
   - Могу не успеть, - ответил Миножко, - давайте через час.
   - Давайте, - согласился Асид, и они сверили часы.
   Майор положил трубку в своем кабинете и тут же телефон снова взорвался звонком. Миножко ответил и узнал в трубке голос полковника Шубина - начальника милиции города.
   - Что же это ты, Миножко, опять бытовухой занялся? - спросил полковник. - Или тебе своей работы мало?
   - Что вы имеете в виду? - уточнил Миножко.
   - А то, что ты поехал со следственной группой на место убийства какого-то инвалида, - сказал полковник, - обычная пьяная ссора, а ты тратишь свое время и деньги налогоплательщиков.
   - Не совсем так, товарищ полковник, - сказал Миножко, - во-первых, этот инвалид мой однополчанин, в Афгане в одной роте вместе служили. Там он свои ноги и оставил. Во-вторых, это не пьяная ссора, а преднамеренное убийство. И у меня есть свидетели, что это сделал Варавва, небезызвестный вам уголовный авторитет!
   - Да ты что, майор? - удивился полковник. - И где же ты их откопал, свидетелей?
   - Это сын убитого и его девушка, - объяснил майор, - они находились в соседней квартире в момент совершения убийства. Впрочем, я через час с ними встречусь, а потом вам доложу.
   - Опять один поедешь? - сурово спросил полковник. - Пойми, ты не должен собой рисковать, ты слишком ценный кадр для милиции.
   - Ничего страшного, товарищ полковник, - ответил Миножко, - я оружие возьму.
   - Все-таки доложи мне, где и когда будет эта ваша встреча, - приказал полковник, - на всякий случай.
   Миножко не стал скрывать от начальства детали своего свидания с Асидом и Ярославой, рассказал все, попрощался и, схватив со стола пистолет, помчался к выходу. Полковник положил трубку на своем телефоне и сразу же набрал другой номер. Ему ответил сонный голос.
   - Спишь? - грозно спросил полковник. - А тебя уже обложили!
   - Кто обложил? - не понял Варавва. - Что за херня?
   - Зачем безногого зарезал, придурок? - вскрикнул полковник. - Тебя его сын видел!
   - Ну, ну, полкан, спокойно, - ответил Варавва, - так было надо. Он нас пидарами обзывал и херами обкладывал.
   - Ты че, пацан малолетний? - зло процедил в трубку полковник. - Ты не понимаешь, что ли в какой игре ферзем ходишь? Подумаешь, пидаром обозвал какой-то алкаш! Ты дело наше под удар поставил!
   - Бля, ну и че теперь мастрячить? - в недоумении, проникнувшись важностью улик, спросил Варавва.
   - Собирай своих недоумков и быстро на место, где будет встречаться майор Миножко и этот сын убитого ветерана, - сказал полковник, - все, всех можешь списать в расход. Там есть, где трупы спрятать. И без шума, мне!
   - Все сделаю чики-чики, - обрадовано ответил Варавва, получивший полномочия для совершения казни, - а где они будут встречаться?
   Полковник поведал детали, переданные ему майором Миножко, пожелал не облажаться на этот раз и бросил трубку. Варавва подскочил на тахте и спешно набрал номер Путаса.
   - Шементом запрягайся, цепляй Безобразника и через десять минут вы у меня, - приказал Варавва.
   - Куда? - спросил Путас.
   - Поедем ловить "петушка" и его "курочку", - усмехнулся Варавва, - прицепом еще и ментенка завалим. Бери свой ствол, и заправить не забудь.
   - Тики-так, - ответил Путас, что означало, что в назначенное время он будет на месте.
   Ярослава и Асид ждали Миножко, укрывшись в высоком бурьяне. С дороги их видно не было, зато они замечательно созерцали окрестности склада. Высокая кудрявая липа, в тени которой они укрылись, тихо шелестела листьями от дуновения теплого ветерка. Ярослава сидела, прижавшись к Асиду, он гладил ее по плечу и не сводил глаз с дороги по которой туда-сюда проезжали машины. Ожидание затянулось. Стало казаться, что никто и никогда не приедет.
   - А чем нам поможет этот майор? - спросила Ярослава.
   - Мы сможем посадить этого Варавву за убийство моего отца, - ответил Асид.
   - Ты думаешь? - с сомнением спросила Ярослава. - Сам же говорил, что вся милиция бандитами скуплена.
   - Не знаю, - пожал плечами Асид, - а что же тогда делать? Брать автомат и самому их отстреливать?
   - А ты умеешь стрелять? - спросила Ярослава.
   - Честно говоря, не очень хорошо, - ответил Асид, - я в армии фигней занимался. Не по своей вине. Я в авиации служил, а там такой бардак.
   - Если ты не умеешь стрелять, то тогда у нас мало шансов их победить, - вздохнула Ярослава, - я вообще, автомат только разбирала и собирала на военном деле в школе. Но стрелок из меня никакой.
   - Ты больше по утюгам специализируешься, - улыбнулся Асид.
   Ярослава поняла подколку и тоже засмеялась, но вдруг неожиданно замолчала.
   - Ой, смотри, машина к нам повернула, - воскликнула она.
   - Точно так, - согласился Асид, - "Москвич". Подождем, кто из него выйдет.
   "Москвич" въехал на территорию стройки и остановился. За рулем сидел один человек в белой безрукавке. Он открыл дверцу и вылез из салона.
   - Наверное, это он, - тихо произнес Асид, - пойдем что ли.
   - Пойдем, - согласилась Ярослава, - хотя я боюсь.
   - Все нормально будет, - пообещал Асид.
   Он взял Ярославу за руку и они стали пробираться по бурьяну к машине и ждущему их майору. Миножко, услышав шорох в высокой траве, невольно взялся за рукоятку табельного оружия, но, увидев молодых людей, убрал руку и шагнул навстречу.
   - Здравствуйте, - сказал он, - значит это ты сын моего друга... похож. Как будто на двадцать лет назад попал. Пойдемте в тень, расскажете мне все, а потом решим, что и как нам дальше делать.
   Миножко приобнял ребят за плечи и они пошли в тень высокого тополя. В это время с трассы на всех парах соскочила шустрая иномарка и влетела на территорию стройки. Она неслась прямо на ребят и майора. Им пришлось разбежаться в разные стороны. Асид отдернул Ярославу за руку и упал вместе с ней в кучу строительного мусора, а вот Миножко автомобиль зацепил. Ударом его отбросило в сторону, иномарка завизжала тормозами. Милиционер, превозмогая боль в бедре, потянулся к пистолету, но из машины выскочил огромный верзила, схватил милиционера за плечи, рывком поднял над собой и бросил оземь.
   Миножко упал на спину и застонал. Безобразник, а это был, конечно, он, радостно по-детски рассмеялся, повизгивая от восторга. Асид повернул голову. На них с Ярославой глядело дуло пистолета с глушителем, который сжимал в своей правой руке Путас.
   - Ай-яй-яй, яй-яй, - покачал головой, вылезший из машины последним, Варавва, - нехорошо. Как нехорошо так поступать. И, главное, глупо.
   Он оглянулся на дорогу и добавил:
   - Пожалуй, здесь слишком людно для веселья. Путас тащи этих двоих в дом, а ты Безобразник мента волоки. Он еще дышит?
   - Ага, - заржал Безобразник.
   - Я не пойду! - крикнула Ярослава.
   - Лучше иди, а-то ведь мочкану прямо здесь, - добро-добро пожелал Путас, нацелив пистолет ей в лоб.
   Асид, поддерживая Ярославу, подчинился приказу авторитета. Под дулом пистолета они побрели в недостроенный корпус. Безобразник тянул недвижимое тело Миножко внутрь по земле.
   - К стенке, - приказал Путас Асиду и Ярославе.
   - Девушку отпустите, - попросил Асид, - она не при чем. Я за все отвечу.
   - Отпустим, отпустим, - пообещал Варавва, - а тебя "опустим".
   Бандиты дружно захохотали. Асид стоял у стены, обнимая плачущую Ярославу под дулом пистолета Путаса. Безобразник бросил на землю майора и, торжествуя, поставил на него ногу. Асид обратил внимание на одежду смотрящего. Тот вырядился так, как будто собрался на Багамы. На нем была длинная цветастая рубашка с пальмами и морем, светлые шорты, ляпистая панама и темные очки. На ногах красовались модные кожаные сандалии на босу ногу. Под рубахой оттопыривалась из шорт рукоятка пистолета.
   - Теперь, меня интересует только последовательность, - рисуясь, произнес Варавва, - сначала замочить мента и гаденыша, а потом трахнуть девку или сначала трахнуть девку, а потом замочить всех троих. Как ты думаешь, а красавица? Молчишь, сука. Я тебе за утюг в манду арматуру вставлю по самое горло.
   - Варавва... ты не отвертишься... - подал голос с земли, пришедший в себя Миножко, - на ноже... которым убит мой друг... твои отпечатки...
   - Ха-ха, ха-ха-ха! - заржал Варавва. - Ментяра глупый, ты еще до сих пор не всосал, что мы в одной упряжке с твоим шефом. Что полковник левая рука, а я правая! Козлиная твоя морда!
   Варавва преувеличил свою значимость. Конечно, он был левой рукой. Но и полковник Шубин преувеличил значимость Вараввы в разговоре с ним. Он, конечно, не был пешкой, но и ферзем подавно. А, значит, и им могли легко пожертвовать. Но Варавва этого не подозревал.
   - Все, Путас мочи мента, он меня задолбал, - приказал Варавва, - а потом с детьми развлечемся.
   - Можно я замочу! - попросил Безобразник.
   - Нет! - твердо сказал Варавва, памятуя о том, что громила все-таки не слишком здоров на голову, - и кинь мне ствол.
   Удрученный Безобразник со вздохом кинул ствол Варавве и тот поймал его левой рукой.
   - Ну, пали, Путас, чего ты менжуешься? - поторопил Варавва. - А ты, Безобразник, отвали в сторону. Хоть Путас и метко стреляет, но и ты больно здоров.
   Путас ухмыльнулся, резко развернул свою "пушку" с глушаком в сторону лежащего на земле майора и целясь ему в лицо. Но вдруг он резко перевел ствол на лоб Безобразника и неожиданно выстрелил.
   Громила не успел даже ничего подумать, хотя он и при жизни-то это редко делал, и, как сноп, завалился на спину. В его лбу зияла маленькая дырочка, а глаза моментально остекленели. Под затылком медленно растекалась густая кровь. Ярослава взвизгнула, а Варавва остолбенел от неожиданности поворота событий.
   - Ты че? Ты че, сука творишь? - заикаясь крикнул он путасу и рука его рванулась за пояс, куда он по ковбойски засунул оба пистолета - и свой ТТ, и майора ТТ.
   - Руки, Варавва, подними! - раздался резкий окрик и в здание быстро вошел, сжимая пистолет, направленный на Варавву, Авдей.
   - Вы че, а? - заметался Варавва. - Братва, вы че?
   - "Цветной" мне не братва, - ответил Авдей, - и парашник не братва.
   - Ты че, Авдей, ты на кого пасть раскрыл? - прошипел Варавва, держа руки перед собой, чтобы уголовник ненароком не выстрелил. - Ты за базар ответишь!
   - На тебе, карась, кровь Щуплого запеклась, - спокойно ответил Авдей, - так, что отвечать будешь ты. Воры правилку сделали и мне велено тебе передать. Ты не жилец. Ты теперь хуже гребня опущенного, хуже "туза" мастевого, который параши в зоне пидарасит. Любой парашник может тебе в харю плюнуть, а ты и утереться не посмеешь.
   - Ты че, гонишь, в натуре, фуфлогон? - воскликнул Варавва. - Да я, бля, перед ворами отвечу, а не пред тобой, фраером дешевым!
   Авдей, не отпуская с прицела Варавву, громко сказал Асиду и Ярославе:
   - Пионеры, берите с собой мента и валите отсюда! По быстрому!
   Асид не сразу поверил в то, что услышал, а когда поверил, легко встряхнул теряющую сознание Ярославу и шепнул ей:
   - Уходим, солнышко, очнись.
   Ярослава пришла в себя, они боязливо обошли застывшие фигуры бандитов и подошли к лежащему на земле милиционеру. Асид поднял его под мышки, майор поднялся на ноги и неожиданно громко вымолвил:
   - Бросить оружие и руки вверх! Вы все арестованы!
   Никто не обратил на него внимания, только Варавва набрал в рот слюны и смачно плюнул в его сторону.
   - Не надо, товарищ майор, - тихо попросил его Асид, - ситуация явно не в нашу пользу.
   - Мой пистолет, - продолжал возмущаться майор, - табельное оружие!
   - Хрен с ним, - успокаивал его Асид, таща к выходу, - другой выдадут.
   Еще не веря в собственное неожиданное спасение, Ярослава, Асид и Миножко медленно вышли из здания и залезли в автомобиль милиционера. Асид сел за руль, быстро завел мотор, машина рванулась с места и вскоре скрылась в пыли дороги.
   - Зря ты мента не завалил, Авдей, - усмехнулся Варавва, - он же тебя и стреножит.
   - Достань пистолеты и кинь к моим ногам, - приказал Авдей, - только аккуратно. Одно лишнее движение и я тебе башку продырявлю.
   Варавва, не торопясь, достал двумя пальцами сначала один пистолет, потом другой и кинул оба к ногам Авдея.
   - Ну и че дальше? - спросил он. - Замочишь меня?
   - Уходи, - сказал Авдей, - сочтешь нужным, доканаешь до столицы и перед ворами оправдаешься. Если не появишься на сходняке, то, в натуре, виноват и любой из братвы тебя замочит. Но всоси, что весь твой расклад нам знаком, потому что ты всех, кто что-то знал, в деревянный бушлат одел, а Мякиш жив остался.
   - Я перед тобой распинаться, в натуре, не буду, - прошипел Варавва, - но, бля буду, ответишь! И ты, сука, Путас, я же тебя выкормил, когда ты с зоны доходом откинулся, туберкулезником харкающим.
   Рука Путаса дрогнула, но Авдей нашелся.
   - Вали, вали и помни, что ты теперь парашник, - насмешливо сказал Авдей, - с тобой нам в падлу базарить.
   - Ладно, суки, - выплюнул Варавва и, как затравленный волк, стал пробираться к выходу.
   Выскочив, кинулся наутек по бурьяну, бежал, не оглядываясь, до реки, а потом по лесу, пока не остановился, потеряв дыхание.
   В здании Путас испуганно спросил у Авдея:
   - Ты его отпустил, он же меня теперь глуханет!
   - Не ссы, не глуханет, - пообещал Авдей, - со мной поедешь в Москву. Ты мне помог, я тебе помогу.
   - Ну, я, в натуре, был не при делах, - поклялся Путас, - Варавва один все мутил, а я только исполнял. Я Щуплого уважал, как отца. И если бы я знал, бля буду...
   - Ты уже трепал про это, я верю, - устало ответил Авдей, - мы малявы по всем зонам разбросали, и менты в курсах, поэтому Варавва долго не побегает. Любой первый попавшийся туберкулезник его на пику подсадит, любой мент зашмалит из ствола.
   - Нет, все-таки надо было его грохнуть, - покачал головой Путас.
   - Это не по закону, - ответил Авдей, - на сходке мне так сказали сварганить и я не отступился. Хватит порожняк лить, поехали.
   - В Москву? - с восторгом спросил Путас.
   - В Москву, - подтвердил Авдей.
   Но Авдей сказал неправду и до Москвы Путас не доехал. Его нашли спустя месяц в канаве с перерезанным горлом. Авдей рассудил так, что если "пес" предал одного своего хозяина, то предаст и другого. Тем более что особой ценности жизнь Путаса ни для кого не представляла, а в Москве он был попросту не нужен.

Варавва в поисках решения

   Варавва был счастлив, что подонок Авдей не отобрал у него его сотовый. Отдышавшись, бывший авторитет присел на пенек, вытащил телефон и набрал номер. Долго не отвечали и, наконец, послышался недовольный голос полковника Шубина.
   - Здорово, это я, - прокричал в трубку Варавва, - слушай, у меня тут непруха...
   - Извините, я провожу совещание, - сухо ответил полковник, - позвоните минут через тридцать.
   И в телефоне послышались короткие гудки.
   - Сука, рожа ментовская!!! - рассвирепел Варавва. - Гнида помойная!
   Он бушевал еще минут десять. В его голове никак не укладывалось, что он, практически без пяти минут вор в законе низвергнут в самый низ к отбросам! Но ничего, это они поторопились! Подумаешь, банда воровская! Да срать он на них хотел с высокой колокольни! Полковник, сука, с ним плотно повязан и если не поможет, то Варавва его сдаст. Просто так из подлости. Чтобы знал, падла! А он на него компромата много знает! Просто надо направить ментов, куда следует, и они его зароют по самые уши! Варавва уже вынашивал план мести, когда его мобильник сам зазвонил. Варавва с опаской приложил ухо и негромко ответил.
   - Это я, - прохрипел полковник, - что там еще случилось?
   - Воры московские меня обложили, - сказал Варавва, - шьют мне, что это я Щуплого завалил!
   - Ну, так, ведь и было, - спокойно ответил полковник.
   - Не без твоей помощи! -взорвался Варавва.
   - Ладно, заглохни, - сказал полковник, - мой человек подъедет за тобой на синей "Волге", заберет. Посидишь пока на даче у надежного человека, а потом решим что делать. Ты где?
   - Я недалеко от остановки, на северной дороге буду ждать, - сказал Варавва, - знаешь зеленая такая остановка с жуками нарисованными.
   - С божьими коровками, - подсказал полковник.
   - Да какая хер разница, - ответил Варавва, - но я на дачу не поеду. Дашь водиле бабосы, чтобы мне с комфортом добраться куда надо. Штуки три зелеными.
   - Ты чего, бредишь? - возмутился полковник. - Откуда у меня такие деньги?
   - Ладно, не гони ерша, в натуре, - наехал Варавва, - все мои дела под себя подгребешь, а поганую "зелень" зажал.
   - Хорошо, хорошо, - согласился полковник, - жди машину через час. Она до вечера в твоем распоряжении. С моими номерами никакой урод не тормознет в округе. Но и не светись особо. Да, кстати, в чем ты будешь? А-то, ведь, мой водитель тебя не знает. Так чтобы узнал.
   Варавва описал свой дурацкий вид с расписной рубахой и шортами, а полковник хохотнул:
   - Ты че это так вырядился?
   - Чтобы твой баран-водитель меня ни с кем не спутал, - ответил Варавва.
   - И еще, - добавил полковник, - свою мобилу отправь в другую сторону. Тебя по ней искать будут.
   - Благодарю, - усмехнулся Варавва, - жду бабосы.
   Он отключился и подумал о том, что положит большой и толстый на этот город, отправится к Сулейману в Москву, а там бай его куда-нибудь пристроит. Но лучше вообще из России уехать от греха подальше. А-то, не ровен час, наткнется на братву где-нибудь, так попишут не спросясь.
   Варавва потянулся, оглянулся на остановку с божьими коровками и отправился к реке, гладь которой светилась среди деревьев. На пустынном берегу одинокий унылый рыбак удил рыбу.
   - Здорово, - сказал ему Варавва, подойдя поближе, - как клев?
   - Нормально, - ответил рыбак и Варавва заметил, что мужик сильно пьян, - ловим помаленьку.
   Вероятно, в процессе ужения рыбы его интересовала не рыба. У Вараввы был еще целый час до встречи с машиной полковника, и он удобно расположился на травке недалеко от словоохотливого рыбака...
   Ровно через час на дороге с очень медленной скоростью показалась синяя "Волга". Водитель сидел один и вглядывался вперед, где на остановке должен был ждать его Варавва, которого в лицо он не знал. Издали водитель заметил яркое пятно. Человек на остановке был одет точно так, как и описал полковник - яркая рубаха, светлые шорты, ляпистая панама. Издали, увидев машину, он приветливо помахал рукой и сделал шаг навстречу. Водитель прибавил газу и тихо сказал кому-то вполголоса:
   - Он на остановке справа, один.
   Лежащий на спине на заднем сидении, чтобы укрыться от посторонних глаз, человек со стальными глазами передернул затвор автомата и сказал:
   - Тормозни напротив.
   Водитель кивнул, подъехал поближе, человек в пестрой рубашке и темных очках широко улыбнулся и раскинул руки, словно собираясь кого-то обнять. В это время человек со стальными глазами резко поднялся, вскинул автомат и высунул его в окно.
   - Эй, мужики, вы чего? - испуганно воскликнул тот, что был в пестрой рубашке, но более ничего произнести не успел.
   Очередь из автомата, весь рожок, все тридцать патронов, один за другим пронзали его тело и когда он завалился и сполз по бетонной стене остановки, измазав кровью божьих коровок, то человек со стальными глазами скупо кинул: "Трогай!", машина развернулась и помчалась в обратную сторону. Водитель давил на газ и спросил у стрелявшего:
   - Думаешь намертво его, а?
   - Уверен, что намертво, - ответил человек со стальными глазами.
   В это время на остановке убитый выпустил изо рта последнюю струйку крови и застыл навеки. В кустах, напротив, остановки, человек в одежде рыбака присвистнул и произнес протяжно:
   - Вот, падла, в натуре. Бля буду, ответишь, полкан, сука продажная.
   Это был Варавва, живой и невредимый. Чтобы объяснить этот парадокс, нам с вами необходимо вернуться на некоторое время назад, в те минуты, когда Варавва подошел к рыбаку.
   - Здорово, - как мы помним, сказал ему Варавва, подойдя поближе, - как клев?
   - Нормально, - ответил рыбак и Варавва заметил, что мужик сильно пьян, - ловим помаленьку.
   - Посижу тут с тобой, - сказал Варавва, - у меня свидание через час. Представляешь, девушку свою шесть лет не видел. И вот теперь встретимся.
   - Сидел, что ли? - спросил мужик, сразу догадавшийся по внешности собеседника, что Варавва не доктор наук.
   - Да, машину досок спер, - ответил Варавва, - а менты, суки, поймали и припаяли срок. Отсидел от звонка до звонка.
   - Бывает, - сочувственно произнес рыбак.
   - Так вот, пока я сидел, моя невеста замуж вышла, - продолжил Варавва, - я откинулся и ей позвонил. Думал, пошлет на... ну, сам знаешь.
   - Да, бабы такие, - согласился рыбак, - у меня вон тоже...
   И он пустился в пространный рассказ о своей жене, которая сначала была такой, потом другой, а теперь надоела рыбаку, как собаке ошейник. Варавва терпеливо выслушал рыбака, сочувственно поддакивая, и продолжил свой рассказ.
   - А у меня она, хоть и замужем, но сказала, что любит меня, - вставил, наконец, Варавва, - давай, говорит, встретимся. Вот мы и решили встретиться тут, возле остановки. Приедет, эх, вспомню молодость...
   - Хе-хе-хе, - заквакал рыбак.
   - Слушай, - предложил вдруг Варавва, - а давай ее разыграем! А? Классную вещь я придумал! Ты оденешь мою одежду, она подъедет на синей "Волге", а ты к ней! Узнает она, что это не я?
   - Да, ну, - вяло не согласился рыбак, - не хочу я...
   - Я тебе заплачу, друг, - настойчиво предложил Варавва, - у меня есть пятьдесят долларов, для меня это не деньги, а ты нормально отдохнешь с друганами.
   У Вараввы, и правда, было пятьдесят долларов в кармане рубашки. Он вытащил их двумя пальцами и потряс перед носом у рыбака.
   - Твои будут! - сказал он. - За десять минут работы! Ну, друг, знаешь, как хочется с ней пошутить! Я люблю розыгрыши!
   - А она не обидится? - спросил рыбак, не отрывая взгляд от зелененькой бумажки.
   - Что ты! - воскликнул Варавва. - Мы с ней всегда так шутим! Ну, как друг, по рукам? Тебе деньги, мне веселье.
   - А не обманешь? - все еще сомневался рыбак.
   - Я тебе рубаху отдам вместе с деньгами, - сказал Варавва, - а ты бабки сразу потом заберешь. Ну, друг, зачем мне тебя обманывать, я же сам это предложил?
   - Хорошо, - сломался рыбак, - давай свою одежду.
   Варавва хохотнул и стал расстегивать рубашку. Затем он с омерзением напялил на себя несвежую одежду рыбака и притаился в кустах, а наивный рыбачек вышел навстречу собственной смерти. Варавва, конечно, не был уверен, что все закончится так, как закончилось. Полковник мог бы его и не предавать, потому что долгое время кормился с их кормушки и сам подсказал Варавве мысль, что пора бы Щуплого поменять, так как старый вор не шел на тесный контакт с милицией. А теперь время настало такое, что не разобрать, кто больше грабит и ворует - менты или сами воры?
   Итак, Варавва убедился в том, как полковник к нему относится. Он громко выругался, почесал голову и стал решать, что дальше делать. Единственный полтинник долларов остался продырявленным в кармане у убитого рыбака. Денег не было, зато одежда, явно производства еще советских времен маскировала развенчанного авторитета. Варавва порылся в сумке рыбака, нашел там не кислый складной ножик, который мог пригодиться. Он сунул нож в карман брюк, куда затолкал еще и моток толстой лески.
   Потом он выбрался к реке, упаковал свой сотовый телефон в стеклянную литровую банку, в которой покойный рыбак хранил червяков, и запустил его по течению. Постоял слегонца и пошел вдоль кромки воды сам, еще не зная куда. На плече его уютно приютилась удочка, сама отвечая на вопрос нежелательных встречных прохожих - кто этот мужчина и куда он идет? Все было ясно это рыбак и идет он на рыбалку или с нее. А то, что у него не было улова, так это не важно. Не повезло с рыбой.
   Ему нужно было добраться в Москву, денег ни копейки у него не было, возвращаться в город, значило попасться в лапы к ментам или бывшим корешам, которые могут и сдать бывшего авторитета, а то и сами пришить. Но одно обстоятельство радовало Варавву. Тот мудак, что стрелял из автомата, раскрошил лицо рыбака так, что опознание того, что это не Варавва займет как минимум час. Пока убитого не разденут и не убедятся в отсутствии наколок на теле. Варавва выполз на трассу, которая вела из города в направлении Москвы, и задумался.
   У него был шанс вернуться в город, незамеченным пробраться в свою хату и взять там бабки на дорогу и на жизнь. Было их в квартире ни много, ни мало около трех тысяч "зелеными". Это был рискованный план, но иного выхода Варавва не видел. Как ему еще добраться до Москвы к Сулейману?
   Он стоял и думал прямо на кромке дороги, мимо проносились машины, и вдруг одна из них затормозила. Варавва насторожился, но увидел, что из бокового окна поношенной "девятки" выглядывает милое улыбающееся лицо симпатичной молодой женщины. Нагнулся к окну и шофер.
   - Чего пригорюнился рыбачек? - спросил водитель. - Домой не подвезти?
   Видно так было угодно богу или дьяволу, хрен разберет, но в голове у бывшего авторитета сразу созрел план.
   - Да, люди добрые, - лицемерно прикинулся агнцем божьим дьявольское отродье Варавва, - подвезите, пожалуйста. Туточки всего-то по прямой километров пять.
   Варавва специально говорил с деревенским акцентом, чтобы сойти за лоха. А наивные седоки "девятки" клюнули.
   - Садись, - ответил водитель, а его пассажирка услужливо помогла открыть заднюю дверь салона.
   Варавва заперся со своей удочкой в салон, непрерывно благодаря добрых людей так, что те даже покраснели от радости и гордости за себя. Машина тронулась с места, и Варавва спросил:
   - Сами-то откудова и куда? - наивно спросил Варавва, с блеском играя роль деревенского простачка.
   - Мы в отпуск едем, - радушно ответила женщина, - да, считай, почти уже приехали. К маме моей в Тимошино. Может быть, знаете?
   - Ой, да я дальше своей деревни редко куда, - ответил Варавва.
   - А сами мы с Севера, - продолжила женщина, - вот работали целый год, а теперь едем отдыхать. У моей мамы нас сын ждет и внучка.
   - Ну, ну, разболталась, - прервал откровения жены водитель, обычный очкастый задохлик, и обратился к Варавве, - ну, а как живет российская глубинка?
   Варавва, который имел слабое представление о российской "глубинке", как таковой и о том, как она живет в частности, поэтому сказал лишь одно слово:
   - Плохо! - и вздохнул.
   - Да-а, довели страну жидомасоны! - согласился водитель.
   - Вася, ну, не надо про это, - прервала мужа женщина, - дома только и слышу про этих жидомасонов, теперь еще и тут, в отпуске. Тем более товарищ, наверное, не знает, кто такие жидомасоны. Правда, товарищ?
   - Ага, - согласился Варавва.
   - Товарищ, где вас высадить? - спросил водитель Вася, притормаживая. - Что-то и деревень никаких не видать...
   - А ты едь, едь, - сказал Варавва.
   С этими словами он левой рукой схватил сзади подбородок женщины, зажал ей рот, а правой приставил к горлу нож. Водитель, нервно оглядываясь на пищащую жену, заерзал и замычал.
   - В чем дело, - воскликнул он, - что вам надо? Отпустите ее!
   - В натуре в Москву покатим, ботаник, - хрипло и с угрозой сказал Варавва, - и не рыпайся, а то твоей шалаве глотку перережу.
   - Зачем? Зачем в Москву? - вытирая вспотевший лоб, спросил водитель.
   - Мне надо, - ответил Варавва, - добавь газу.
   Водитель послушался, а Варавва тем временем сделал "рокировку". Он вместо ножа прихватил горло женщины леской и, откинувшись назад, сказал:
   - Задушу в пол минуты, мне, в натуре, терять нечего. Меня по всей стране менты ищут. Так что, если будете глупить и тебя, очкарик зарежу и ее задушу. А если нормально доберемся, отпущу обоих на все четыре стороны. Я добрый.
   И Варавва рассмеялся жутким смехом. Женщина сидела на переднем сидении, не шевелясь.
   - До Москвы почти двенадцать часов езды, даже больше, - заскулил водитель, - я, итак, уже с шести утра за рулем.
   - Жить-то хочешь? - лениво спросил Варавва.
   - Хочу, - ответил водитель.
   - Тогда езжай и не баклань лишнего, - сказал Варавва, - а ты, красавица, можешь дальше трещать про детишек и про маму, я послушаю.
   Женщина ничего не ответила и не стала больше рассказывать про свое семейство. Варавва натянул "вожжи" из лески, она закашляла и схватилась руками за шею.
   - Не паникуй, ягодка, - захохотал Варавва, - просто проверил, как работает механизм. Деньги-то у вас есть?
   - Есть немного, - неохотно ответил Вася жалобным голосом.
   - Не чеши лохматого, - презрительно усмехнулся Варавва, - с Севера, в отпуск на своей тачке и пустые. Ни в жизни не поверю! Наверное, твоя кобыла их от меня в сбрую спрятала.
   С этими словами наглый Варавва наклонился вперед, удерживая леску левой рукой, и стал правой беспардонно мять грудь женщины. Водитель засопел, как шланг пылесоса и попытался что-то сделать, скинуть руку Вараввы с бюста жены. Уголовник такого вмешательства не стерпел и коротким ударом в ухо образумил "ботаника".
   - В лифчике нету, - сделал вывод Варавва, - в натуре, базарю, в трусики зашила бабосы! А, коза, угадал я?
   Ботаник резко затормозил и свернул на обочину, видимо хотел что-то предпринять. Но изобретательный Варавва уже закрепил леску так, чтобы ее не держать все время, а в случае надобности потянуть и задушить женщину. Поэтому, как только очкарик затормозил, он с двух сторон ладонями дал ему сзади по ушам, потом схватил за шиворот и хорошенько тряханул. В соответствии с правилами и водитель, и его жена были пристегнуты, и это стесняло их движения в самообороне.
   - Я тебе же сказал, урод! Не рыпайся, уморщу! - грозно прошипел Варавва. - Езжай дальше!
   - Мы вас довезем куда надо, - заныл водитель, - но я прошу вас, не трогайте, пожалуйста, мою жену.
   - А про деньги? - удивленно спросил Варавва.
   - Что деньги? - не понял водитель.
   - Ты не сказал, мы дадим вам деньги, сколько надо, - возмутился Варавва.
   - Мы дадим вам деньги... - со вздохом, выдавил водитель.
   - Сколько надо, - подсказал Варавва.
   - Сколько надо, - повторил, как зомби, водитель Вася.
   - Давай, - приказал Варавва.
   - Они в чемодане, в багажнике, - сказал, чуть не плача Василий.
   - Ладно, сучонок, езжай, - сказал Варавва, - отъедем в лес на привал и там разберемся. Бензин, я гляжу, у тебя кончается.
   Василий только уныло кивнул и тронулся с места. Женщина молчала и беззвучно плакала. Ехали минут сорок, и никто не произнес ни слова. За окном проносились просторы родины, но они не радовали глаз.
   - Включи хоть радио, очкастый, а то едем, как на похоронах, - весело приказал Варавва.
   Ботаник покрутил ручку приемника, и заиграла бодрая ритмичная музыка.
   - Опачки, - воскликнул Варавва, - моя любимая песня!
   И он громко и атонально стал подпевать на ломаном, вернее на совсем сломанном английском текст песни.
   - Че это вы не поете? - грозно спросил Варавва. - Вы же в отпуск едете! Вам должно быть весело! Ну-ка пой, ботаник! Can bay me love, ye-e... Пой, тебе говорю!
   Очкарик негромко заскулил, Варавва, неудовлетворенный отсутствием женской партии толкнул кресло пассажирки и приказал:
   - И ты пой!
   Женщина не пела.
   - Ты че, лярва, в натуре, взбрыкнула, что ли? - возмутился Варавва.
   - Послушайте, - наконец обрела голос женщина, - что вам надо? Мы едем, вас везем! Зачем вам нужно еще и унижать нас? Зачем?
   - Ой-ой-ой, какие мы гордые, - передразнил женщину Варавва, - уже и спеть в падлу! Ну и хер с вами, членососы, я и один спою!
   - Впереди заправка, - робко сказал водитель.
   - Поехали, заправимся, - ответил Варавва, - потом еще часок покатимся и в лес на пикничок. Ты, фраерок, отдохнешь пару-тройку часов до темноты. Ночью мне будет спокойнее ехать. Заодно и похаваем чего-нибудь. Вон, я вижу, у меня тут сзади прямо наверху сколько жратвы. Колбаска, огурчики, помидоры, пирожки... Запасливые. Кем работаешь-то, очкарик?
   - Архитектором, - ответил водитель.
   - А жена твоя? - поинтересовался Варавва.
   - Педагог начальных классов, - монотонно, как по бумажке произнес архитектор.
   - Ой, ты сладкая, - томно произнес Варавва, - детишек учишь. Учи, учи, нам смена нужна. А ты чего напрягся, ботаник? Поворачивай к заправке и помни, что я твою суку в две секунды задушу. Так что не надо никому ничего лишнего говорить? Понял?
   Водитель молча кивнул. Подъехали к заправке. Все время пока наливался бензин, Варавва сидел в салоне, держась за концы лески, и наблюдал за тем, как архитектор возится с бензином. Женщина сидела, напрягшись, и глубоко дышала.
   - А ты ничего, - шепотом сказал ей в самое ухо Варавва, - не хочешь со мной заняться любовью? А-то, наверное, твой ботаник тебя не удовлетворяет... ну, скажи, я угадал?
   Женщина ответить не успела, в салон подсел муж. Но Варавва заметил, что лицо ее покрылось испариной. Машина завелась и поехала. Метров через сто был большой пост ГИБДД. Дежуривший мент не обратил на машину никакого внимания, даже отвернулся. Ему было скучно и жарко на посту. Вот так всегда. Когда не нужно, так они остановят, проверят все вплоть до багажника, под коврики заглянут. А когда что-то не так, так им и дела нет. Какое-то поразительное античутье у наших ментов.
   Стало смеркаться. Отпускники, которые давно проехали нужный им отворот с трассы на деревню любимой тещи, совсем приуныли. Варавва и не пытался их развеселить. Он всматривался в темнеющие силуэты, дабы подыскать безопасное место для пикника. Наконец, такое нашлось, и Варавва приказал водителю:
   - Сворачивай, пора поужинать и отлить.
   Архитектор повернул машину, они поехали по пустынной дороге и остановились на полянке в лесу. Первой Варавва отпустил в туалет женщину, на дорогу пригрозив ей:
   - Через пять минут не вернешься, дети останутся без отца.
   Она вернулась, Варавва выпустил водителя, и тот убежал в кусты. Женщина, тем временем, доставала из багажника съестные припасы. Варавва подошел к ней и погладил по мягким ягодицам. Учительница отпрянула и с испугом взглянула на Варавву.
   - Тихо, тихо, - прошептал уголовник, - не нужно бояться.
   Он отошел в сторону и потянулся. Мышцы спины затекли от долгого сидения. Вернулся очкарик, встал в стороне, боязливо озираясь на то, как разминается Варавва.
   - Отлил, доходяга? - спросил Варавва.
   Очкарик кивнул.
   - Залезай в машину, - приказал уголовник.
   - А кушать? - с опаской спросил водитель.
   - Пожрешь в салоне, - ответил Варавва.
   Он крепко привязал архитектора к сидению водителя найденной в салоне веревкой, оставив свободной только правую руку для еды, и отобрал у него ключи от машины. Учительница расстелила газеты, на которые выставила припасы еды, Варавва угощался сам, а мужу учительница носила еду в салон. Когда закончили есть, Варавва, несмотря на жалобы и стоны, привязал и вторую руку архитектора, а сам уселся под огромным деревом.
   - Поспи, додик, - сказал он водителю, - а-то угробишь нас ночью.
   - Нет, я не хочу, - ответил водитель.
   - Можно я пойду в салон к мужу? - попросилась женщина.
   - Нет, - ответил Варавва, - посиди со мной вот тут.
   Он хлопнул ладонью рядом с собой. Женщина покорилась и села рядом с бандитом. Он обнял ее за плечи.
   - Что вы делаете? - возмущенно воскликнул архитектор. - Сейчас же перестаньте!
   - Тихо, тихо, не гавкай, - тяжело дыша, сказал бандит.
   Он привлек к себе учительницу, которая стала мягкой и податливой, как желе, рукой стал шарить у нее между ног, целуя шею и грудь. Учительница невидящими глазами смотрела в темнеющее небо.
   - Вот и молодец, вот и умница, - шептал Варавва, - тебе понравиться, киска.
   - Убери от нее руки! - вскричал водитель. - Анжелика, оттолкни его!
   Но жена его понимала бесполезность всех этих толканий. Никчемный ее муж связан, а уголовник явно сильнее ее и сам возьмет, что захочет. И вот уже Варавва взгромоздился на полуобнаженную учительницу начальной школы, стянул с нее трусики и стал совершать однообразные фрикции.
   - У-у-у, - завыл архитектор так пронзительно, что ему могли бы позавидовать волки.
   А ведь когда они ужинали, жена незаметно передала ему складной нож. Она надеялась, что ее муж тихонько освободиться от пут, обманом как-нибудь подзовет уголовника и, например, ударит его в глаз или куда еще. Пока бандит будет корчится на земле, можно будет добавить ему палкой, отобрать ключи от машины и уехать. Но вместо этого архитектор сидел и выл, а во всех своих жизненных неурядицах обвинял жидомасонов.
   Варавва пыхтел и сопел, насилуемая учительница сначала лежала статично, как бревно, с видом оскорбленной невинности, а потом тоже пришла в движение и даже обняла бандита за шею. Но самое удивительное было в том, что она испытала оргазм. Много лет жила, считала соитие никчемной супружеской обязанностью, не приносящей ничего, кроме неудобств и предосторожности, чтобы не залететь, и вдруг - на тебе, оргазм! И где, и с кем?
   Архитектор уже не выл, когда Варавва слез с его жены, он отвернулся и беззвучно плакал. Бандит застегнулся, поправил прическу и сказал:
   - Ну, все, поехали, что ли?
   Анжелика, поднялась, отряхнулась, застегнулась и села в машину.
   - Блядь! - прошипел связанный архитектор. - Как ты могла?
   - О, какие ты слова, оказывается, знаешь! - безразлично ответила ему жена. - Раньше ты так не говорил!
   - Ну, ну, не ссорьтесь из-за ерунды, - сказал садящийся в машину Варавва, - у вас же дети, подумайте о них.
   - Замолчи циник! - не страшно вскипел архитектор. - Развяжи меня!
   - Ладно, ладно, - ответил Варавва и освободил веревки, которые сдерживали субтильное тело очкарика.
   Тот немедленно вскинул руки, ухватил жену за шею и стал душить. Варавве пришлось вмешаться в семейную ссору. Он двинул архитектору ребром ладони по шее, тот обмяк и отпустил руки.
   - Ну, завязывай дурить, Отелло, - попросил Варавва, - покатили уже.
   Очкарик опять заплакал, но, тем не менее, завел машину и выехал на трассу. Еще около получаса он что-то бормотал себе под нос и всхлипывал. На жену старался не смотреть, но и на дорогу тоже. Ему хотелось умереть. Из состояния забытья щелчками по затылку его то и дело выводил Варавва.
   Едва забрезжил рассвет, они подъехали к Москве. Женщина мирно спала, машина беспрепятственно заехала за кольцо, где Варавва и решил попрощаться с милыми людьми, которые довезли его до места назначения. Он вылез из машины, проверил на месте ли отпускные архитектора и учительницы, которые он отобрал у них еще в лесу перед ужином и, пожелав им удачи в дальнейшем, отправился к стоянке, на которой парковались такси.
   Занимательна дальнейшая судьба этой парочки. Они голодали весь отпуск, еле-еле добрались до дома. Переругавшись за лето в пух, и прах, дома семейная чета пришла к мнению, что лучше всего им будет забыть эту историю, как страшный сон. Но архитектору это давалось с трудом и практически ежедневно, он припоминал как-нибудь невзначай то, что случилось в лесу и выдавал какую-нибудь фразу типа этой:
   - Не то плохо, что он тебя трахал, а то, что ты подмахивала!
   И непроизвольно сам же возвращал свою жену к воспоминаниям о том оргазме, который она испытала, когда ее насиловали, и который с мужем не получался. Тогда она решилась на эксперимент и проделала его с учителем физкультуры прямо в зале между уроками. И, о чудо, страх, что их застукают, придал адреналину и как результат - снова у нее приключился бурный оргазм! Потом был эксперимент с учителем труда на станине токарного станка, с дворником на улице в осеннем дворике школы прямо пред окнами ошарашенной директрисы.
   После этого случая постоянные случки учительницы младших классов перестали быть тайной. В школе на нее показывали пальцами и после того, как она соблазнила двух десятиклассников одновременно, из школы ее с треском выперли. Муж, как и положено, узнал обо всем последний. А ведь уже в течение полугода сослуживцы втихомолку подтрунивали над ним, говоря:
   - Как он ходит с такими рогами? Облака не цепляет?
   Это испытание было невыносимым для опустошенной души архитектора. Он старался сохранить семью, уговаривал ее больше так не делать, апеллировал к детям, но Анжелика стала вдруг непреклонной, чужой и холодной. Произошел разрыв, который архитектор очень сильно переживал. За полгода он спился, потерял работу и стал тусоваться возле пивных ларьков с местными алкашами.
   Анжелика же, перетрахавшись с половиной города, уехала к маме в деревню вместе с детьми, где вышла замуж за простого безграмотного деревенского шофера, испытала с ним оргазм и стала жить счастливо и семейно, старясь не вспоминать больше о том, что было с ней в жизни раньше. И только иногда во сне она вспоминала Варавву, который нагло овладел ей прямо на траве в лесу на глазах мужа и этим своим поступком заставил переменить всю ее вялотекущую жизнь. Вот такие сюрпризы!

Самая короткая глава

   Довольный собой Варавва в первом же встреченном им на окраине Москвы круглосуточном универсаме купил на отпускные сладкой парочки себе новую футболку и шорты. Переоделся в близлежащем подъезде и вышел на улицу. От прежнего наряда у него остались только стоптанные ботинки покойного рыбака, но обуви в универсаме не было. Зато были телефонные карточки и Варавва купил их. Подойдя к телефону-автомату, он набрал номер Сулеймана. Тот ответил сонным голосом и Варавва радостно поприветствовал его:
   - Мир твоему дому, Сулейман! Это Варавва.
   - А, дорогой, так рано звонишь, - ответил Стопудовый, - но все равно рад тебя слышать. Ты где?
   - Я сам не знаю где я, - ответил Варавва, - но в Москве, где-то на окраине.
   - Бери такси и приезжай ко мне, - сказал Стопудовый, - ты даже не позвонил, что приедешь. Что-то случилось?
   - Да, у меня тут швыром пахнет, - ответил Варавва, - терки начались не по теме, нужен твой грев, с то копыта откину.
   - Эй, эй, дорогой, - прервал Варавву Стопудовый, - говори по-русски, да?
   - Неприятности у меня, - сказал Варавва.
   - Понятно, - ответил Стопудовый, - приезжай, обсудим.
   Варавва вышел на дорогу и долго не мог поймать такси. Машины просто не останавливались. Наконец, ему повезло, он подсел в тачку и двинул копыта в сторону центра, где находился дом Сулеймана. Варавва думал о том, что Стопудовый уголовный мир недолюбливает, в его присутствии называл воров в законе ментовскими шавками. Сам Сулейман был из числа так называемых "отморозков", которые никаким законам не подчиняются, а сами свои законы устанавливают. Кроме того, ведь не без участия Сулеймана Варавва замочил Щуплого. Его оружием, с помощью его людей. Сделал это он, чтобы расчистить дорожку для белого порошка, который Сулейман собирался поставлять в город.
   Варавва со злостью вспомнил о том, как предал его милицейский полковник Шубин. Автоматчика, сука, послал, чтобы его, Варавву, грохнуть. Ну, ничего, Стопудовый поможет подняться заново, а там Варавва вернется и полковника порешит, и Авдея разыщет тоже порешит, а уж что он с этим щенком ди-джеем и его козой сделает - страшно подумать!
   Да, для Сулеймана он теперь просто находка! Будет в его бригаде работать! Ведь Стопудовый давно ему предлагал. "Что ты, - говорил, - там делаешь в своей дыре. Приезжай в Москву, будешь у меня "бригадиром". Будешь бабки заколачивать, какие и не снились". Вот Варавва и приехал!
   Да, он действительно приехал, потому что водитель остановился у дома, где жил Сулейман. Варавва расплатился, даже дал еще столько же на чай. Чего жалеть, деньги-то не свои, ворованные, которые учительница и архитектор по копеечке к отпуску собирали. Он вошел в подъезд, подошел к двери и позвонил. Открыл, как обычно суровый громила-охранник Сулеймана вечно молчащий Султан. В коридоре показался сам хозяин квартиры в расшитом банном халате:
   - О-о, раскинул он руки! - какие люди.
   Варавва радостно открыл объятья ему навстречу и тут же получил удар по голове чем-то сильно тяжелым. Его сознание моментально отключилось, и Варавва рухнул на мохнатый восточный ковер.
   - Ну, что, - спросил Стопудовый Султана, - убил?
   Султан нагнулся, проверил пульс и отрицательно покачал головой.
   - Добей, он нам мертвый нужен, - сказал Сулейман, - живой он слишком много знает.
   Султан снова занес над головой Вараввы большую бронзовую статуэтку безрукой Венеры Милосской и несколько раз с силой припечатал его к полу, пока не треснул череп. Сулейман, тем временем подошел к телефону, набрал номер и сказал:
   - Приезжайте, он у меня. Что? Нет, не живой, мертвый. Стал сопротивляться, шайтан, пришлось его стукнуть по голове. Эй, дорогой, мне самому жалко, что мертвый! Думаешь, мне не жалко?
   Стопудовый глянул на труп Вараввы, пощелкал языком и прошел в большую комнату. Через полчаса раздался звонок в дверь. Сулейман глянул на монитор охранника и увидел там тех, кого ждал. Он кивком приказал Султану открыть и впустить гостей. Вошли Борщ, Авдей и еще два "бойца" Борща - худощавые с короткой стрижкой и волевыми челюстями. Они сразу же увидели распростертый на полу труп Вараввы.
   - Точно озяб? - спросил Борщ.
   - Э, дорогой, пусть твой джигит проверит, если мне не веришь! - ответил Сулейман.
   Борщ кивнул Авдею, и тот нагнулся над трупом.
   - Свежий жмур, - констатировал смерть Авдей, - еще не остыл.
   - Это хреново, - сказал Борщ, - теперь все ниточки оборваны. Я, в натуре, толкую, что кто-то ему заказал Щуплого глухануть. У самого кишка тонка была такое дело исполнить. А мы бы его быстро раскололи, но теперь уже он с собой в гроб все, что знал забрал. Ну, хер с ним, давай о наших делах покалякаем.
   Борщ и Стопудовый прошли в зал. Борщ сел в мягкое кожаное кресло и спросил:
   - А что же ты, Стопудовый, решил нам Варавву сдать? Кажись, его отец тебя в зоне от смерти спас, да и нас, воров, ты особо недолюбливаешь.
   - Я не люблю, когда друзей предают, - с пафосом произнес Стопудовый, - и хоть любил Варавву, как сына, но он меня своим поступком опозорил.
   Конечно, Сулейман лукавил, любил он только себя и свою задницу, о которой заботился, чтобы под нее не натекло. А если бы воры рано или поздно прижали Варавву, то он бы сознался, кто ему оружие давал для убийства Щуплого, и зачем они это дело затеяли. О роли полковника Шубина в этом деле Стопудовому ничего не было известно, и он сам не понимал, какую важную услугу оказал этому оборотню в погонах. Кроме того, Стопудовому Варавва был интересен, как хозяин своего города, чтобы поставлять туда наркотики. А сам по себе, как личность этот ублюдок никакой ценности не представлял. В сложившийся ситуации он даже был опасен Сулейману, поэтому его жизнь, которая весила меньше грамма, была у Вараввы отнята.
   - Откуда ты узнал о том, что мы Варавву ищем? - спросил Борщ.
   - Э, дорогой, если бы я не знал того, что мне нужно знать, - хитро улыбнулся Сулейман, - я бы не сидел сейчас здесь в хорошей квартире, а чистил бы навоз за ишаками у себя дома.
   - Благодарю, Стопудовый, - вставая, сказал Борщ, - мы, хоть и не стыковались раньше, но услугу твою я не забуду. Если что, обращайся.
   "Обращусь, обращусь, - подумал Сулейман, - когда вы нового смотрящего назначите. Тогда и поговорим, чтобы мой товар в город пошел, а в мой карман денежки".
   Авдей ждал Борща в коридоре.
   - Жмура сами упакуете? - спросил Борщ.
   - Не переживайте и косточек его не найдут, - пообещал Сулейман.
   Борщ только усмехнулся и покинул гостеприимный дом Сулеймана, вместе с Авдеем перешагнув через труп Вараввы. Они вышли из подъезда, и Авдей сказал:
   - Мне кажется, Борщ, что недаром Варавва к Стопудовому ломанулся. И не случайно Сулейман его замочил наглухо. Не хотел, чтобы мы его живым взяли. Боялся.
   - Да, я тоже об этом думаю, - ответил Борщ, - не нравится мне этот Сулейман.
   Если Борщ говорил, что ему кто-то не нравится, то после этого человек обычно долго не жил. Так случилось и с Сулейманом. Его автомобиль вместе с хозяином взорвался прямо на трассе. Куски толстяка разлетелись в разные стороны вместе с обломками автомобиля, в которой он ехал вместе с телохранителем Султаном. Зря он попытался заигрывать с ворами. Лучше бы по-тихому замочил Варавву и выбросил, потому что на хитрую задницу есть болт с винтом.

Эпилог

   Прошло полгода. В этот зимний день ночной клуб был переполнен. Все ждали события, ради которого, честно говоря, они здесь и собрались. На сцену вышел сам директор клуба Довмонт Игоревич. Его лицо сияло и уже успело позабыть о тех ударах, которые оно получило на этой самой сцене полгода назад. Восстановилась и репутация клуба, которая была несколько утеряна, благодаря чему ночной клуб простоял пустым почти два месяца. Довмонт Игоревич под гул оваций подошел к микрофону и объявил:
   - Дорогие друзья! Сегодня у нас в гостях с концертом бывшие наши земляки, работавшие в нашем клубе, а ныне популярный российский дуэт "Ди-джей Асид и Ярослава"!!!
   Зал взорвался громом аплодисментов, из колонок ударили по ушам децибелы и на сцену выскочили герои дня. Асид был в свободном серебряном костюме и со сверкающей гитарой, Ярослава в коротеньком платьице из такой же ткани.
   - Всем привет! - крикнула Ярослава.
   Зал ответил дружным криком. Асид сыграл гитарное вступление, и Ярослава запела. Зрители подхватили песню. Естественно, ведь она вот уже два месяца звучала по всем радиостанциям и занимала первые места во всех хит-парадах.
   Сорокаминутная программа пролетела в пять секунд. Редкие гости в родном городе, Асид и Ярослава ушли в гримерку, ту самую в которой когда-то разыгралась та драма, о которой не хотелось вспоминать. Первыми просочились корреспонденты местной прессы.
   - Вам только пять минут, - сурово сказал им продюсер группы Яков Соломонович Либерзон.
   - Расскажите, как вам удалось попасть в шоу-бизнес и так быстро и высоко взлететь? - спросила девушка из газеты "Вестник города".
   - Ну, пока мы еще только взлетаем, - скромно заметил Асид, - а вообще все произошло очень просто. Наш продюсер, Яков Соломонович ехал на своей машине по делам мимо нашего города и от нечего делать слушал наше местное FM-радио, где всего единожды прозвучала наша песня. Нас представили, Яков Соломонович развернул свою машину и нашел в городе нас. Затем он прослушал весь остальной наш с Ярославой материал и сразу предложил контракт.
   - Прямо, как в сказке, - съязвила корреспондент.
   - Не совсем, - ответила Ярослава, - в этот же день с нами случилась такая жуткая история, которая стоит описания в детективном романе. Поэтому перед тем, как сильно обрадоваться контракту, мы не менее сильно огорчились. Честно говоря, мы уже тогда простились с жизнью.
   - Вы не собираетесь написать этот роман? - спросила корреспондентка.
   - Нет, пока у нас другие планы, - ответил Асид, - но мы обязательно расскажем его знакомому писателю Ермакову, пусть он пишет.
   - Вы нас заинтриговали, - сказала девушка, - значит, вы обязаны своему успеху одной единственной трансляции по нашему местному радио?
   - Не совсем так, - ответила Ярослава, - просто так сложились обстоятельства, что хорошую музыку услышал такой отличный продюсер, как Яков Либерзон. Мы просто оказались в нужное время в нужном месте.
   На этом моменте Яков Соломонович решил прекратить пресс-конференцию и стал, не обращая внимания на возмущения и крики, выталкивать взашей работников журналистского цеха. В это время народ в коридоре притих и расступился. Вошел в сопровождении двух дюжих парней Авдей.
   - Ого! - удивился Асид. - А вы как здесь?
   - Не мог не зайти, - ответил Авдей, - я все-таки тогда, хоть и непроизвольно, но все-таки спас вас от... э... неприятностей. Я не хвалюсь, нет. Просто мне льстит, что простой браток помог уцелеть двум будущим "звездам", сам того не зная.
   - А вы сейчас здесь вместо Ва... - начала спрашивать Ярослава.
   Авдей приложил палец к губам, и девушка замолчала.
   - Ярослава, но не нужно упоминать покойников в такой чудесный день, - тихо ответил Авдей.
   - Так он... того, что ли... - так же тихо спросил Асид.
   - Да, почил, - ответил Авдей, - а я тут теперь делами заведую. Так что ежели чего, обращайтесь.
   С этими словами он неожиданно вытащил из-за спины большой букет роз и протянул Ярославе.
   - Спасибо! - улыбнулась певица. - Как с наркотиками в городе?
   - Пока я здесь смотрящий, есть и будет чисто, - ответил Авдей.
   Он едва заметно поклонился и пошел к выходу, у которого столкнулся с прихрамывающим майором по фамилии Миножко. Две противоборствующие стороны закона с неприязнью посмотрели друг на друга и разошлись в разные стороны. Майор подошел к ребятам, пожал руку Асиду, нагнулся и чмокнул Ярославу в щеку.
   - Спасибо, что тогда меня вытащили, - сказал он, - не успел сразу сказать, а вы и уехали в Москву.
   - Да не за что, товарищ майор, - ответил Асид.
   - Бывший майор, - ответил Миножко, - ушел я на пенсию, выращиваю картошку.
   - Да, ну что вы? - удивился Асид. - Вы же самый порядочный милиционер были в нашей милиции?
   - Да ладно, - махнул рукой Миножко, - я сейчас в частной охранной фирме работаю. Дачу купил, у меня такие планы на следующее лето. Посажу редиску, капусту...
   - Так, товарищ, - вмещался Яков Соломонович, - про капусту, конечно, интересно, но ребятам пора ехать.
   - Да, да, - кивнул бывший майор, - до свидания.
   - Один вопрос, товарищ майор, - остановил его Асид, - я слышал, что вашего полковника с должности начальника милиции сняли и теперь он сидит под следствием.
   - Да, - кивнул Миножко, - благодаря вам тоже. Ведь вы в Москве показания дали о том, что Варавва сказал о связи с ним.
   - Нас вызывали, - подтвердила Ярослава.
   - Так, что вы молодцы, спасибо вам за помощь, - кивнул Миножко.
   Продюсер уже нервничал. Бывший майор заметил это и попрощался с ребятами. Асид развел руками в знак того, что все в руках продюсера, они с Ярославой попрощались со всеми присутствующими и, накинув куртки, пошли к ждущему их джипу, чтобы отправиться в соседний город на гастроли. На улице Ярославу окликнул знакомый женский голос. Она оглянулась и увидела Леру в хорошенькой песцовой шубке.
   - Ой, Валерия, иди сюда! - воскликнула Ярослава.
   Лера пролезла мимо ограждений, и охранников и девушки обнялись. Подошел Асид.
   - Ну, как ты чем занята сейчас? - спросила Ярослава, - все здесь, в клубе работаешь?
   - Нет, - гордо ответила Лера, - я теперь вообще не работаю.
   - Как так? - удивился Асид.
   - Мы внезапно разбогатели! - похвасталась Лера.
   - Как? - удивились и Асид и Ярослава.
   - Один немец в нашем клубе увидел ту самую картину моего мужа, которую порезали бандиты, - ответила Лера, - узнал у Довмонта Игоревича, кто ее написал и приехал к нам домой. Он отснял все на слайды и уехал. И вот сейчас выставка моего мужа ездит по Европе. У него теперь каждая картина стоит от трех до пяти тысяч баксов. А за ту, что в клубе висит, он тридцать тысяч предлагал. Не смотря на то, что она порезана. Но Довмонт Игоревич не согласился. А ведь он ее купил за пятьсот долларов! Помнишь, Асид, мы в машине торговались?
   - Да, помню, - кивнул Асид, - молодец, Лера! Слушай, я перед тобой в таком долгу! Если бы ты меня тогда не позвала...
   - Да, ладно, - махнула рукой Лера, - нашел о чем вспоминать!
   - Так, так, ребята, пора ехать, - подскочил Яков Соломонович, - у нас через два часа выступление, а ехать до места полтора часа. Садитесь в машину.
   Лера обняла Ярославу и поцеловала. Поцеловала и Асида в губы. У него все-таки мелькнуло неприятное ощущение, когда он вспомнил о прошлом женщины, которая его чмокнула в губы. Но он сам себя поругал за это и залез в машину после Ярославы. Они уехали оставив поклонников визжать и бесноваться. Довмонт Игоревич вернулся к себе в кабинет, открыл бутылку коньяку, налил его себе в рюмочку и произнес тихо:
   - Ох, если бы все истории на свете кончались так же хорошо, как эта...

КОНЕЦ.

   1
  
  
   101
  
  
  
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"