|
АНГЕЛОЧКИ
Солнце стояло в зените. Перистое облако укрывало под своей сенью двоих собеседников, легко волнуясь в восходящих потоках теплого воздуха. Казалось, что огромную, только что постиранную простынь раскинули среди синевы небес. Такое облако было на небе лишь одно. Другие - серые, комковатые - эшелонами шли значительно ниже, скрывая неприглядную картину земного мира. Впрочем, это оттуда, снизу, они казались некрасивыми. А сверху, залитые солнечным светом, они производили грандиозное впечатление. Представлялось, будто это тоже обитаемый мир - прекрасный и величественный, населенный мудрыми существами, ведающими, что есть любовь и живущими в соответствии с десятью заповедями. На самом деле, заповедей было больше. Но мир земной еще не дорос до них, как не доставали облачные кручи до белоснежного облака, укрывающего двоих собеседников.
Они неторопливо попивали душистый чай, вели неспешную - любимое занятие ангелов - беседу, под музыку великого композитора, написавшего эту симфонию уже после своей смерти. Здесь. А потому доступна она была лишь слуху здешних эфирных обитателей и звучала в исполнении местного оркестра.
- Они хорошие и милые! - убеждал Первый - высокий и худощавый со светло-серыми, почти белыми, крыльями.
Лицо его, скуластое и горбоносое, было обращено к собеседнику и казалось спокойным. Только фанатичный огонь в глазах указывал на то, как важен ему этот, судя по всему, давнишний спор. В остальном же он выглядел обыкновенно - среди ангелов давать волю эмоциям было не принято.
- Ты просто не хочешь посмотреть на них под другим углом! Они вовсе не так ужасны, как ты описываешь. Не может быть все, созданное ИМ, так плохо! Это же ставит под вопрос ЕГО умение!
- Я не говорю, что ОН все делает плохо... - лениво прервал Второй.
Это был пожилой, облысевший серафим, редкие перья которого торчали во все стороны, словно у облезлой птицы.
- ... взгляни на творения с первого по пятый день - они прекрасны! Никто не смог бы в простейших реакциях так выразить свое величие! А искусство? Разве не дал он твоим любимцам, кстати, так мало ценящим ЕГО величие, величайшую, чудеснейшую возможность творить даже после смерти? Его работа - и любой согласится со мной - это подвиг и величайшее усилие воли, которые никто никогда не повторит! Не потому, что ОН - единственный Сущий! А потому, что никто не сможет так отречься от себя, ради других. И делать это ежесекундно на протяжении вечности!...
Второй раскрыл крылья и снова сложил их. И усмехнулся.
- Ну, разве что ОН сам решится все переделать, если, конечно, этот мир ему окончательно надоест!
Он вслушался в чудесные звуки, льющиеся с небес. Человек, доведись ему услышать хотя бы прелюдию, плакал бы навзрыд много дней. И вместе с ним скорбело бы его сердце - так прекрасна и глубока была мелодия. Она уводила за собой в ту величественную страну, где мудрые познали ЛЮБОВЬ. Она наполняла вас лучшими, чистейшими помыслами и - внезапно - отбирала их, превращая в осколки былых надежд, воспоминания, которые вы стремились навсегда забыть, и скорбь потерявшего рай. Откуда композитору, сразу же после кончины оказавшемуся в горнем мире, было известно это чувство потери? Первый никогда не мог этого понять! Второй понимал. Тот, кто хоть раз побывал на Земле, навсегда уносил в себе это чувство, саднящее, словно тупая игла, засевшая в крыле.
Второй, морщась, потер плечо, и задумчиво заметил:
- Да, австрийцев я люблю больше, чем кого бы то ни было!
- А мне больше нравится русская школа, - воскликнул Первый. - Знаешь что? - внезапно оживился он. - Я хочу посмотреть!
- Концерт? - удивился Второй. - Но его и так прекрасно слышно.
- Нет, ты не понял меня. Я хочу спуститься к ним, и взглянуть своими глазами.
Второй с ужасом посмотрел на него.
- Спуститься?! К ним?! Посмотреть?! Боже, да когда же ты, наконец, оставишь эти глупости! Милый мой, это же смерти подобно! Умоляю тебя не делать этого!...
- Нет! Я уже все решил! И на этот раз - окончательно! - воскликнул Первый, и лицо его озарилось прекрасным светом. - Иначе наш спор бессмыслен! Пропуск сейчас не нужен?
- Сейчас, - с нажимом повторил Второй, - не нужен. Туда и так никого не заманишь!
Первый спустился со своего возвышения и, расправив сияющие крылья, ступил в голубую пропасть неба. Ноги его пропали в вершине кучевого облака, как раз проплывающего мимо, а затем и весь он исчез. Свет крыльев еще долго пробивался сквозь туманные пласты, и Второй с грустью следил за ним взглядом. Затем он принялся наливать себе новую чашку чая, но раздраженно отставил чайник, и в тоске сжал руки.
- Господи! - сказал он. - Ах, Господи!...
Первый ничего этого не видел. Влажные клубы туч освежали его разгоряченное взволнованное лицо. Впервые ему дозволено было снять, наконец, маску превосходства и высшего спокойствия. Маску, ставшую второй натурой каждого из ангелов. Он волновался так, словно это был его первый полет на крыльях! Да так оно и было. Он впервые парил в этом направлении.
Вниз. На Землю.
***
В темном проулке, куда он умудрился приземлиться, не было ничего прекрасного или примечательного. Вдоль стен стояли строительные леса, совершенно не живописно заляпанные чем-то белым. Первый с удивлением оглядывался вокруг. Он верил, что Господь создавал прекрасный мир, а это тогда что? Почему ОН допускает такое нарушение гармонии форм и цвета? И что это за черная клякса, неприглядно шевельнувшаяся в углу у дальней стены?
Первый хотел было сделать шаг вперед, но передумал. Тот, кто скрывался за обрывками грязного полиэтилена, вышел к нему сам и галантно приподнял шляпу. Взгляд огненных глаз, обращенный к Первому, был одновременно холоден и порочен, полон гордыни и низок. И лишь это выдавало рвущиеся изнутри лживой сущности страсти. Лицо же его было совершенно. О! ЭТОТ в совершенстве овладел умением носить маску превосходства и высшего спокойствия! Прекраснее и спокойнее лица Первый не встречал ни у кого, кроме... Да... Тот, кто сейчас с усмешкой смотрел на него, сумел уподобиться Создателю! За сотни тысяч лет он научился держаться с ЕГО простотой и величием, но это не подняло его с того дна, куда он был низвергнут.
- Уйди! - ласково попросил ТОТ. - Не мешай охотиться!
Первый не нашел слов для ответа. Правду сказать, он был испуган. Он развернулся и бросился прочь, задевая концами крыльев балки строительных лесов. Он бежал сломя голову, совершенно неподобающе подскакивая, когда на пути попадались отвратительно пахнущие лужи. Впереди засиял просвет - проулок заканчивался аркой, которая выходила на широкую улицу. Под аркой застыла, скрючившись у обшарпанной стены, какая-то фигура. Первый подошел ближе. И разглядел мальчишку лет пятнадцати, который сидел прямо на земле и с равнодушием наблюдал, как приближается к нему пеннокрылый гость. Лицо гостя не внушало боязни. И потому мальчишка продолжал сидеть, хотя, в общем-то, и бежать ему сейчас никуда не хотелось - было хорошо!
Пришелец приблизился, тонкими пальцами придерживая белоснежные одеяния, так и норовившие задеть краями кучи отбросов.
- Эй, крылатый! - хихикнул мальчишка. - Курнуть хочешь? Присоединяйся, у меня хорошая травка.
Первый с интересом посмотрел на него. Ребенок что-то предлагал ему, правда, он не совсем понял - что? Он с готовностью протянул руку.
- Ты очумел совсем? - удивился мальчишка. - Деньги давай. Бесплатно только сыр в мышеловке.
- У меня нету, - растерялся Первый.
- Ну, и у меня нету, - отрезал ребенок. - Катись отсюда, ангелочек!
- Но как ты догадался? - изумился Первый.
Мальчишка визгливо захохотал.
- Э-э, да ты еще больше, чем я, обкуренный!
И протянув руку, он больно дернул Первого за кончик крыла.
Первый с ужасом отступил и вышел прочь из арки, с наслаждением вздохнув свежего воздуха. Он оказался на улице, полной народа. Люди, которыми он так интересовался, шли мимо него, совершенно не обращая внимания ни на странные одежды, ни на крылья пришельца, застывшего посередине тротуара. Его безжалостно толкали, и что-то говорили при этом. Слов он не понял, хотя искренне гордился своим знанием человеческих языков. Он растерянно оглядывался, пока не осознал, что они не обращают внимания даже друг на друга! Впервые, пожалуй, Первый понял, что такое толпа. Яркие или неприметные одежды, молодые или старые лица - все слилось в один пестрый водоворот, от которого у него, привыкшего к небесным просторам, закружилась голова.
Истинный ребенок на этот раз - маленькая девочка, чьи родители ссорились неподалеку, подбежала к нему, с любопытством разглядывая крылья.
- Ах, ты! - растрогался Первый. - Ну, вылитый ангелочек!
"Ангелочек", показывая в коварной улыбке отсутствие передних зубов, выдрал у него несколько перьев из правого крыла, а затем, громко вереща от радости, поскакал к продолжающим ругаться родителям.
- Никакой совести нет! - прошипел вдруг рядом чей-то голос с такой злобой, что Первый отшатнулся, закрываясь рукавами. - Уже ангельское обличье для своих рекламных целей захапали! Скоро Святителем самим прикинутся. У-у-у, дьявольское отродье! Изыди, тьфу на тебя трижды!
Первый с опаской поглядел из-под рукава. И увидел опрятную бабульку - божий одуванчик. Белый платок аккуратно покрывал седую голову, на маленьком личике отложились морщинами все прожитые годы. Эти годы делали ее достойной уважения... Если бы не ненависть ко всему живому, навсегда застывшая в чертах лица. Подобное выражение он видел лишь однажды - на морде Сатаны в его истинном обличье. Отмахиваясь от зверского видения, себя не помня от испуга, он побрел прочь, разглядывая грязные стены и безумные вывески. Люди в этом городе были больны! Может, и не в город он попал вовсе, а в большой сумасшедший дом?
Он торопливо двинулся дальше, ежеминутно оглядываясь. Ему все чудилось, что огненные глаза со звериной морды пристально следят за каждым его движением. Пару раз среди толпы, действительно, мелькнула темная фигура в старомодной шляпе - вот кто посещал этот мир часто и с удовольствием!
Чьи-то пальцы больно вцепились в его руку. Первый едва не взвыл от испуга. Но рядом стоял обычный человек - средних лет мужчина, с выражением терпения и любви на лице. Это выражение придавало ему глуповатый вид. Первый никак не мог сообразить, в чем тут дело, пока не понял - мужчина старался казаться терпеливым и всепрощающим. Но таковым не был.
- Можно к вам обратиться? - спросил мужчина.
Первый обрадовался. Ну, хоть этот говорит вежливо и не спешит обидеть или сделать больно!
- Конечно! - радостно воскликнул он.
- Мы хотим пригласить вас на собрание нашей общины. Покайтесь в своих грехах, и вы сольетесь в любви со своими братьями и сестрами во Христе!
- В каких грехах? - удивился Первый. - Я безгрешен.
- Видите, как глубока ваша гордыня? Все грешны, но сатана наущает вас не признавать этого. В нашей общине мы прочитаем молитву, поговорим о вашей жизни, и вы увидите, как были не правы, отрекаясь от Бога!
- Но я не отрекался от НЕГО!!! - закричал Первый.
- Вы отрекаетесь от греховности вашей жизни, значит, вы отрекаетесь от Христа, вас создавшего в бесконечной милости своей.
- Боже, что с вами стало? - в слезах прошептал Первый. - Что вы говорите! Не ради грехов ваших ОН создал вас, но ради их искупления. Кто?...
Договорить он не успел. Стайка мальчишек окружила его, больно дергая перья. Белый пух облачком взлетел над площадью.
- Чего-то дают! - истошно заорал кто-то.
Люди, расталкивая детей локтями, набросились на него, стремясь надрать побольше перьев.
- Зачем, Господи? - вопрошал Первый, едва не теряя сознания от боли.
- Так, бесплатно же! - деловито ответил какой-то дядька, и рванул целый пук. - Рекламная акция, что ли?
Первый не ответил. Он со страданием глядел в затянутое тучами небо и, глотая слезы, он - бессмертный! - ждал прихода смерти, словно ЕГО прихода.
И был услышан.
Бешеный ветер рванул прохожих за пальто, вздыбил мусор, вскинув его к облакам. Улицы, площади, скверы и шоссе - город опустел, словно, застрял между мгновениями вечности. Люди исчезли, лишь мусор плавно опускался на пустой заплеванный асфальт. В лужах отражались теперь только дома и низкое серое небо.
ОН, сияющий и грозный, как тысячи могучих воинов, возник перед Первым, и молча, склонив голову набок, разглядывал его, словно видел впервые. ОН и видел его впервые - такого. В рваных и грязных одеждах, совершенно седого, с лицом, изборожденным глубокими морщинами. Отныне в глазах Первого застыл вечный укор. Прозрачные слезы - слезы боли и обиды - стекали по его щекам, оставляя мокрые дорожки. Удивление, укор и слезы перемешались, как перемешалось добро со злом в мире, куда он так стремился. И если добро было здесь - то почему он не сумел его отыскать?...
Словно стыдясь своего вида, Первый пытался прикрыться от божественного взгляда тем, что осталось от крыльев - рваной сеткой сочленений, на которой болтались кое-где переломанные перья. И даже известный лжец - дьявол, не назвал бы их цвет теперь белым или сияющим. А нежный пух оседал, вместе с мусором, в лужах. Напитывался вонючей водой и опускался на дно. И лишь несколько пушинок унесены были плачущим ветром вдаль.
ОН все так же молча протянул Первому длань, и в ней полыхнул множеством зарниц огненный меч - изогнутый и тяжелый. Этот Гнев Господень ужасал своей силой. Он был настолько же опасен, насколько и остер - разрубить им земной шар не представлялось сложным.
- Возьми силу сию, сын мой, - прогрохотал голос. - Накажи обидчиков своих, как то подобает горнему существу, несущему мою волю!
Первый застыл в раздумьях, не сводя глаз со страшного лезвия. Оно переливалось всеми цветами радуги, но вместо красоты несло боль. Долго молчал он, потом спрятал руки за спиной от искушения, и взглянул на Создателя с новой - мудрой и горькой - ноткой во взоре. Такую же замечал он прежде в глазах Второго.
- Прости! - наконец, прошептал он. - Я не могу!
Он вдруг вспомнил слова старого серафима и невесело усмехнулся.
- Может быть, когда-нибудь ты сам решишь все переделать, если, конечно, этот мир тебе окончательно надоест! А я не могу! Я не знаю точно - вдруг когда-нибудь они станут лучше? А если я уничтожу их сейчас, то лишу этой возможности. Ты знаешь это, Отче? - он с надеждой заглянул в лицо Господа. - Так и случится?
Создатель молчал. Свет его поблек, теперь он казался просто старым и усталым богом. Первый так и не дождался ответа.
- Ты всегда учил нас, что Истина - в искуплении, - растерянно произнес он.
- Да, истина - в искуплении, - эхом отозвался Создатель, - ты прав! И, может быть, когда-нибудь они и станут лучше, - он тяжело вздохнул. - Только боюсь, я этого уже не увижу! Прощай, сын мой. Второй заберет тебя. Как раз успеешь к обеду...
Создатель еще раз вздохнул и печально вознесся на небо. Первый проводил его глазами, сел на обочину тротуара, и горько заплакал.
(C) Мария А. Ермакова
|
![Подарок Ака Мыха. Спасибо ему. [Автор неизвестен]](/img/e/ermakowa_marija_aleksandrowna/angelochki/detiiangel.jpg)
Подарок Ака Мыха. Автор неизвестен.