Аннотация: Алхимическая сказка о любви, что сильнее смерти, о тёмном и таинственном Короле Самайна и о чудесах этой волшебной ночи.
Душа саламандры. Алхимия Самайна
Этот вечер приходит лишь раз в году и, поддавшись смутной ностальгии, я выбрался прогуляться по городу. Сумерки нависли тучами, как горы, поросшие лесом и укутанные туманом или похожие на гигантских мохнатых существ. Ветер доносит ставшие теперь родными запахи прелой листвы и ночных заморозков, кружит сухие кленовые листья, красно-бурые и сморщенные, словно когтистые драконьи лапы.
Как и год назад, я зашёл в кафе и выбрал тихое место в углу. В праздничный вечер столы вновь украшены небольшими тыквами. Их слегка насмешливые рожи воззрились на меня круглыми глазами, сквозь которые мерцают маленькие свечи. Но стоило мне сесть за стол, как тыквенный фонарь разгорелся сильнее. Я не голоден, а потому заказал себе лишь бокал красного вина.
Вдруг чья-то рука по-дружески опустилась на моё плечо:
- Винс! Ты!
Я растерянно обернулся, не ожидая встретить знакомого.
- Здравствуй, Лео...
- Как я рад тебя видеть! - кажется, Лео взволнован. - О тебе в городе ходили разные слухи: одни говорили, что ровно год назад ты сгинул, пропал, и некоторые даже утверждали, что видели твою могилу на пустыре. Я не поверил им - ведь никого не хоронят на пустыре, но однажды даже сам прогулялся туда и, к счастью, ничего подобного не нашёл. Другие говорят, что ты женился и переехал, и если это так, я очень рад за тебя. - Он взглянул на мои руки и заметил единственное кольцо, серебряное, в виде ящерицы. - Это... обручальное?
- Да, - улыбнулся я. - А кто говорит?
Лео нахмурился.
- А, не помню... Как устроился на новом месте?
- Неплохо. - Я предпочёл перевести разговор на другую тему. - У тебя как дела?
- Работаю всё там же, с Марго встречаюсь. Ты помнишь её, она раньше с нами училась? -
Я не вспомнил, но кивнул головой. - Ладно, мне пора, друзья на вечеринку позвали. Рад был тебя видеть. Будь!
Наши ладони, хлопнув, встретились - Лео всегда, прощаясь, говорил: "дай пять!" Он застегнул зелёную куртку, перебросил сумку-портфель через плечо и вышел.
Я пригубил вино, ненадолго снял светильник-тыкву и посмотрел на свечу. И на меня нахлынули воспоминания обо всём, что произошло со мной ровно год назад...
Тогда накануне Дня всех святых я ездил на лесное кладбище за городом, где покоится вся моя родня. На обратном пути я шёл к воротам и вдруг заметил, как что-то сверкнуло на земле среди опавших листьев. Наклонился и поднял маленькую подвеску - ящерицу из жёлтого металла, но вряд ли золотую, сжимавшую в передних лапках сердоликовую бусину. Я положил находку на ладонь, очистил от земли и пыли... но надо было идти, и рука сама сунула ящерку за пазуху в нагрудный карман рубашки. На миг мне почудилось, что кто-то пристально смотрит мне в спину. Я обернулся, но никого из людей не увидел.
На платформе я долго ждал поезда в город и продрог на ветру. Приехав уже к вечеру, зашёл в это самое кафе поужинать и выпить кофе или глинтвейна. В дороге я совсем позабыл о своей находке, но в ожидании, когда официант принесёт мой заказ, вспомнил, достал из кармана ящерку и начал рассматривать. Как и сегодня, на столах тогда стояли тыквенные фонари, а по углам колыхались "привидения": куски серой ткани в нитках паутины с ухмыляющимися черепами из папье-маше. Будто и не прошло года, пропастью отделившего меня ото всей моей прежней жизни, и только тыква на столе тогда была другая, клыкастая, с вредным прищуром, и глаза её один больше другого как-то злобно таращились на меня.
Я повертел подвеску в руках. Полупрозрачная бусина в лапках ящерицы отсвечивала красно-рыжим агатовым глазком, и если взглянуть сквозь такой камень на свет лампы, в нём словно загорается огонёк. Но в кафе царил полумрак, чтобы ярче горели тыквенные фонари. И тогда я снял ненадолго тыкву и поднёс подвеску к огню свечи. В бусине словно вспыхнуло крохотное солнце, и я заворожённо смотрел сквозь камень на пламя и, кажется, поднёс слишком близко. Металл нагрелся, и я от неожиданности выронил её. Сверкнув, она далеко прокатилась по полу, и мне даже почудилось, будто пробежала маленькая живая ящерица. И когда я поднял её и снова вернулся на место, за столиком напротив меня сидела девушка. Она была совсем юной и смотрела, чуть наклонив голову, будто уже давно наблюдала за мной. Длинные ярко-рыжие волосы ниспадали локонами почти до талии. Стройную фигурку облегало платье с неглубоким декольте из ткани, переливающейся всеми оттенками огня от тёмно-красного и багрового, как закат и гаснущие угли костра до медного, ярко-оранжевого и золотого с блёстками, и они мерцали, как искры. Её узкое лицо с правильными чертами и тонким носом с горбинкой вдруг показалось мне смутно знакомым, но я не мог припомнить, где и когда видел её, и если такое случилось бы даже мельком, я бы не забыл. Огромные глаза, чуть приподнятые к вискам, поначалу были карими, потом янтарными, а когда в них отразился свет ещё сильнее разгоревшейся свечи, они обрели цвет той самой сердоликовой бусины, что поднёс я к огню. Вся она была словно соткана из огненных лучей, как видение, которое сейчас исчезнет...
- Добрый вечер, - я еле нашёл слова, чтобы хоть ненадолго удержать её. - Меня Винсент зовут.
- Агнесс, - улыбнулась она.
Взгляд мой приковало её колье, на котором к плечам в обе стороны будто разбегались золотистые ящерицы, передавая друг другу сердоликовые бусины, и лишь под центральным кабошоном-полусферой, напоминающим заходящее солнце, висело маленькое разомкнутое колечко, словно там должна была быть ещё одна подвеска. Так вот зачем Агнесс подошла ко мне...
- Ваша?
- Да, - кивнула она, слегка прикрыв длинные пушистые ресницы того же цвета, что и кудри.
Но прежде, чем отдать подвеску, я невольно сжал ящерку в руке, словно прощаясь, но, наверное, слишком сильно, или на металле скрывалась какая-то зазубринка, а может, острый хвост ящерицы уколол меня.
Я протянул Агнесс подвеску, и она быстро спрятала её куда-то. Тряхнула волосами, вздохнула или даже тихо вскрикнула, заметив выступившую на моей руке капельку крови.
- Спасибо. Мне пора.
Набросила длинное чёрное пальто почти до полу и быстро вышла из кафе.
Я позабыл об ужине, который мне так и не принесли и, одеваясь на ходу, кинулся за ней.
- Агнесс! - кричал я, вглядываясь в прохожих, но ветер возвращал мне мой зов. Вдруг я заметил вдали фигурку в длинном чёрном пальто с капюшоном и бросился за ней. Я не представлял, что скажу, когда догоню её, но понял, что если вернусь назад в кафе, то даже в нашем небольшом городе я больше никогда не смогу встретить её и буду жалеть, словно безвозвратно упустил самое главное в жизни.
Агнесс шла быстро, а я, сколько ни бежал бегом, расстояние между нами не сокращалось, и даже, наоборот, она удалялась от меня. Она свернула через арку во двор - так делают все, чтобы скоротать путь. Но когда я оказался в арке, вихрь закружил вокруг меня сухие листья, и в этом хороводе и шелесте словно невидимые духи что-то шептали мне. На миг я закрыл глаза от пыли, но поймал ощущение, как в далёком детстве, когда водил в жмурки, и приятели, завязав мне глаза, крутанули меня три раза. Во двор я вышел каким-то другим, новым, будто самому себе не ведомым.
- Агнесс! - закричал я в темноту двора и вдруг понял, кого она мне напомнила. На кладбище, когда я почувствовал взгляд и обернулся, мгновение я видел очертания лица, смотревшего на меня с памятника, и оно очень напоминало Агнесс, но было каким-то бесцветным, чёрно-белым, как гравировка. Я решил, что это фотография на надгробии, на том кладбище я видел несколько таких могил и уже не удивлялся этому странному обычаю. Может, там похоронен кто-то из её родных, и Агнесс по традиции тоже отдавала дань памяти усопшим и обронила подвеску? - попытался я найти объяснение. Но, мысленно пережив этот миг ещё раз, я не мог вспомнить никакой фотографии - лишь её лицо, внезапно проступившее в отполированном, как зеркало, чёрном могильном камне, а вокруг не было ни души...
- Агнесс! - снова позвал я после нескольких мгновений замешательства и, выбежав из двора, и, увидел её на узкой тропинке через пустырь. За ним расположен самый старый, а ныне дальний и полузаброшенный пятнадцатый квартал города. Покосившиеся дома с трещинами в стенах, крыши с битой, осыпающейся черепицей, порастающие молодыми кустами, и в доме одни окна могут быть готическими витражными, а другие разбиты и кое-как заколочены досками. Улицы, вымощенные старым выщербленным камнем, поросшие травой и мхом, разбитые фонари... Неужели Агнесс живёт там?
О жителях пятнадцатого квартала в городе предпочитали не упоминать. Не то, чтобы их причисляли к изгоям, просто считали странными, если не сумасшедшими, ведь только безумцы или совершенно опустившиеся люди могут жить среди такого запустения.
Пустырь порос уже целованной ночными заморозками полынью, крапивой и сухим репейником, то и дело оставлявшим колючки на моём пальто. Кое-где торчали камни, а ветер завыл и подул с особенной силой, и на ходу я, как мог, кутался в пальто и шарф. Я высматривал впереди Агнесс, но в чёрном она почти сливалась с темнотой. Посреди пустыря у перекрёстка двух тропинок я споткнулся, полетел в густые заросли бурьяна и ударился грудью о торчащий в этих кустах большой камень. Одежда смягчила удар, но на миг у меня помутилось в голове, а тьма взорвалась и вспыхнула яркими точками. Кожа на груди горела, и я ощутил, как рубашка слегка намокла, пропитываясь кровью.
Сжав руку в кулак, я попытался подняться, но вдруг на мгновение даже забыл о боли - мой взор приковала надпись на камне: "Покойся с миром". Далее полустёртыми буквами было написано имя "Винсент", фамилию не разобрать, а годы жизни - тем более. Меня бросило в дрожь от этого странного открытия, но я тут же успокоил себя: надпись старая, и мало ли, какой мой тёзка в давние времена обрёл здесь покой.
Я поднялся и пошёл дальше так быстро, как мог, пытаясь не обращать внимания на саднящую боль. Я совсем потерял Агнесс из виду и изо всех сил старался её догнать. Через пустырь к пятнадцатому кварталу вела лишь одна тропинка, но в этой заброшенной части города я почти не бывал, а потому совсем не ориентировался. Только когда мы были мальчишками, иногда компанией наведывались туда, несмотря на запреты родителей. Но сейчас я не мог вспомнить расположения домов или улиц - только все эти покосившиеся дома и разбитые фонари, да ещё старое витражное окно, от которого в детстве не мог отвести глаз.
У края пустыря я увидел две раскидистых ветлы. Разросшиеся, корявые, в несколько обхватов толщиной, они стояли, как стражи, по обе стороны тропинки, клоня к земле плакучие ветви с пожухлой, но ещё зелёной листвой. Но как ни силился, я не мог вспомнить, чтобы видел их здесь, у края пустыря, и чудилось мне в этом, как и в очертаниях этих гигантских деревьев, в их шелесте на ветру нечто зловещее. И впервые я подумал, что сбился с дороги, и пора бы мне оставить свой путь и вернуться домой, разжечь камин, выпить горячего кофе, открыть недочитанную книгу... но сильный порыв ветра ударил мне в спину, толкая вперёд, и я шагнул между этими деревьями, словно ступил во врата.
Миновав пустырь, я не увидел дороги, огибающей пятнадцатый квартал, да и самого квартала не было и в помине. Передо мной высился лес.
На миг я растерялся: ведь лес далеко, совсем в другой стороне! Неужели я не туда вышел? Но разве Агнесс, да и любая другая девушка, пошла бы в лес в темноте, если бы не было на то крайней нужды? А если ей грозит беда?
От пустыря в лес вела всё та же тропинка. Ещё сильнее пахнуло сыростью, опавшей листвой и всем тем, что поздней осенью я называю запахом ноября. Признаться, мне почти не приходилось бывать в лесу ночью, но у края ветер вновь закружил вокруг меня листья, швырнув один прямо в лицо, и в его шелесте мне почудился шёпот: "Спеши!"
Тропинка извивалась змеёй, то и дело я спотыкался о торчащие из земли корни, а в тёмных очертаниях деревьев мерещились жуткие создания, поджидавшие меня, будто сейчас кто-то выйдет из-за дерева, но не человек, а создание леса и мрака. Я едва уворачивался от тонких веток, хлеставших меня по лицу, словно чьи-то руки, притворяясь ветвями, тянулись ко мне. Я уже не надеялся найти Агнесс, сомневаясь, что она могла отправиться сюда, а порой даже в том, что всё, происходящее со мной не сон. Пару раз я останавливался, в растерянности думая, не повернуть ли домой, но понимал, что уже поздно, и назад дороги нет, будто какая-то сила влекла меня дальше в лес.
По кривому шаткому мосту я пересёк небольшую обмелевшую реку. Слева начиналось болото, а тропинка, сворачивая правее, постепенно поднималась вверх. Над болотом навис густой туман, и я разглядел в нём бело-синеватые свечения, одни ближе, а другие - дальше. Присмотревшись, я заметил, что они не остаются на месте, но двигаются, словно несколько человек бесшумно и бесцельно бродят по болоту с призрачными угасающими фонарями. Но когда один из них направился в мою сторону, быстро приближаясь, меня охватил ужас. Я побежал назад, почти не разбирая дороги, и... оступившись, упал на покосившемся мосту. Благо, я не свалился в воду - моя рука успела ухватиться за перила, они были шершавыми и сплошь покрытыми ржавчиной. Когда я поднимался, кто-то поддержал меня на скользких от сырости досках и помог встать. Я хотел поблагодарить своего неведомо откуда явившегося благодетеля и спросить дорогу в город, но холодные пальцы с невероятной силой сжали мою руку. Я тихо вскрикнул и обернулся.
Он был высок ростом, сквозь пустые глазницы его лица - почти черепа с висящими свинцово-серыми ошмётками плоти глядели два синеватых огонька. На нем были искорёженные ржавые доспехи с кое-где прилипшей землёй и листьями, а мокрый кожаный плащ сплошь покрыт мхом и плесенью. Из длинных ножен на поясе торчала рукоять меча.
- Зачем ты пришёл? Кого ты ищешь здесь в нашу ночь? - сквозь щербатые зубы вырвался низкий и хриплый голос, больше походящий на шипение и скрежет.
- Агнесс... я искал Агнесс и заблудился... - еле прошептал я.
- Идём!
Он схватил меня под руку, и мгновенно я вновь оказался по ту сторону моста. Руки его были такими же мертвенными и костлявыми, как и его лицо.
- Куда? - вырвалось у меня.
- К Королю.
- К кому?? Зачем?
В детстве все мы любили слушать, да и сами рассказывали жуткие истории о Короле Самайна, и чем страшнее они были - тем интереснее, и тем сильнее гордился выдумщик и рассказчик, которому удалось навести ужас на слушателей. Но по-настоящему в Короля Самайна и повелителя всякой нечисти никто из нас не верил.
Больше воин не проронил ни слова и потащил меня прямо в болото с такой скоростью, что я еле поспевал идти, не разбирая дороги. О том, чтобы вырваться и бежать, не могло быть и речи: в этом мёртвом рыцаре таилась сила троих, а может, и пятерых человек. Мы двигались сквозь туман по кочкам, хрупкая корка льда трещала под моими ногами, тогда как воин шагал бесшумно. Я дрожал от холода, ноги промокли до колен, а в сапогах хлюпала ледяная вода. К нам присоединились ещё несколько таких, как он, и один взял меня под руку с другой стороны, остальные шли позади, и, обернувшись, я увидел лишь ледяные взгляды, горящие призрачным светом. Я тщетно пытался внушить себе, что это всего лишь кошмарный сон. Мне казалось, путь через болото продлится целую вечность, пока они не столкнут меня в самый мрачный, глубокий и топкий омут... и, может быть, тогда я проснусь дома?
Но внезапно болото кончилось, и дорога пошла вверх.
Окружённый лесом со всех сторон, косогор был пологим и каким-то бескрайним. Призрачных рыцарей собралось столько, что можно было собрать целое войско. Одни переговаривались друг с другом, другие сражались, обнажив обглоданные ржавчиной мечи, в бою отрубая противнику руки, ноги и даже головы, но поверженные тут же поднимались, а приставленные на прежнее место части мгновенно вновь прирастали. Над ними кружили стаи воронов и нетопырей. Внизу у края косогора ведьмы - древние старухи в лохмотьях, молодые женщины и почти девчонки в цветастых платьях, простоволосые и босоногие, перебирали пучки сухой травы, бросая их в два котла, столь огромных, что в каждом мог окунуться взрослый человек. Котлы стояли на тёмной груде хвороста и дров. Огонь под ними не горел, на всём косогоре не было ни огонька. Не без содрогания я подумал, какое зелье и из чего можно варить в таких громадных котлах и не мне ли суждено стать главным блюдом на пиру всех этих жутких созданий. Но воины волокли меня всё дальше наверх.
На вершине косогора высились руины какого-то сооружения: ступени вели к двум колоннам и каменной перекладине сверху, а что за ними - я не смог разглядеть. У подножия ступеней на большом, корявом и поросшем мхом пне, словно на троне, восседал Король.
Вопреки моим ожиданиям, он вовсе не был похож на скелет, обтянутый остатками кожи, как его воины, наоборот, даже по-своему красив какой-то мрачной нечеловеческой красотой. Его узкое лицо, обрамлённое длинными чёрными с редкой серебряной проседью волосами, казалось очень бледным, с выдающимися скулами, орлиным носом и чёрными бровями вразлёт. Правый глаз Короля был тёмно-синим, как сапфир с таящейся в глубине звездой, а левый чёрен, как бездна. Голову венчала корона цвета воронёной стали с мерцающим в темноте кристаллом между двух распахнутых нетопыриных крыльев. Король был облачён в длинные одежды из клубящегося мрака и серебристой звёздной пыли, а на ногах поблёскивали пряжками высокие сапоги. Он держал в руке металлический кубок со странным знаком, напоминающим три лепестка-сердца, сплетённые между собой и красным камнем посередине, но не пил из него. Кажется, кубок был пуст. У ног Короля свернулся и спал чёрный котище таких размеров, что поначалу я даже принял его за большую лохматую собаку. При виде меня зверь приоткрыл зелёные глаза и грозно зашипел.
- Что привело тебя сюда, Винсент? - тихо произнёс Король. Я не удивился, что он знает моё имя - казалось, ему известно всё в мире. Низкий голос его напоминал отдалённый гром, и каждое слово будто проникало в мою душу.
- Агнесс... я искал Агнесс... а потом у болота встретил их, - я кивнул в сторону рыцарей, которые привели меня, - и они...
- Про них я знаю. Ты любишь её? - синий звёздный глаз пронзал меня лучом, словно стрелой.
Я не знал, что ответить. Ведь я видел её всего несколько минут...
- Ты хотел бы снова увидеть её, быть с нею и никогда не разлучаться? Сейчас она далеко, очень далеко, но лишь одному тебе дано найти её. Ты пойдёшь за ней?
- Да.
- Огонь Самайна выбрал тебя, и тебе его разжигать.
- А если не смогу? - растерялся я, не понимая, о чём он говорит.
- Станешь одним из моих воинов.
- Не стану! - вырвалось у меня, хоть я и не думал ему перечить.
Чёрный кот у ног Короля слегка наклонил голову и словно оценивающе взглянул на меня. Потом уже совсем по-кошачьи вытянул свои когтистые лапы и муркнул, словно хотел сказать: "ну-ну, мы ещё посмотрим, кто кого".
- Тогда тебе придётся сразиться с каждым из них. Но и Агнесс ты больше не увидишь.
"Будто какая-то странная игра с непонятными правилами", - подумал я.
- Да. И я предлагаю сыграть со мной, - ответил на мои мысли Король. - Ведь если не начинать игру, то и не выиграешь.
Я ещё раз взглянул на него: Король Самайна, порождение Предвечной Тьмы и властитель тёмных сил, а, возможно, и отец лжи - так говорят... куда мне тягаться с ним?
- Я сказал - сыграй со мной, а не против меня. Ты согласен?
Я не понимал, что он мне предлагает. На ум приходили лишь загадки Сфинкса, и я не хотел думать о финале.
- Где она? Куда мне идти? - спросил я.
Четверо воинов несли что-то на плаще, держа его за края, но когда они опустили свою ношу на землю, я вначале подумал, что это была скульптура, серая статуя лежащей женщины, быть может, часть возвышавшихся неподалёку руин. Но, подойдя ближе, я увидел, что вся она состояла не из камня, но из мельчайших частиц пепла. И в этот миг я вспомнил, что несколько лет назад город потрясла весть о страшном пожаре и о девушке, сгинувшей в огне и... да, её имя было Агнесс и, кажется, оно было выгравировано на том чёрном камне! Так это она сама смотрела на меня с надгробия...
- Да. У неё душа саламандры, - продолжал Король, - и она сейчас далеко. Но волею судьбы ты связан с ней кровью, и одному тебе под силу вернуть её к жизни.
- Что я должен сделать?
- Вначале напои нас. Докажи, что любишь её всем сердцем.
Король протянул мне кинжал. Рукоять его была в виде золотистой свернувшейся ящерицы. Я сбросил пальто и пиджак, и, сжав обеими руками рукоять, медлил, раздумывая, но острие клинка словно само потянулось к пятнам запёкшейся крови, проступающим на белой ткани моей рубашки, и вонзилось в плоть, устремившись в самое сердце...
Я ожидал боли, жуткой, нестерпимой боли, агонии, смерти, но в этот миг Король поднял руку, и призрачные воины подставили к моей груди кубок, быстро наполнявшийся кровью... а я медленно падал в бескрайнюю бездну чёрного ока Короля.
Я падал бесконечно долго. Время растворилось, и я сам будто растворялся в нём. Вокруг не было ни времени, ни пространства, ни звуков - мёртвая тишина и темнота поглотили меня.
Не помню, как и когда я нашёл себя на холодном каменном полу подземелья. Ещё в лесу и на косогоре мои глаза начали потихоньку привыкать к темноте, и теперь я различал камни и ручьи холодной воды, а впереди - железную решётку, закрывающую выход из пещеры. За ней я разглядел высокую тёмную фигуру.
- Откройте! - прокричал я. - Откройте!
Мой голос больше походил на хрип или срывающийся шёпот. В один миг стоящий по ту сторону решётки беззвучно подошёл ближе, и глянул на меня синеватым призрачным взглядом, черепообразное лицо ощерилось оскалом. Ещё несколько мгновений он смотрел на меня и, хохотнув, зашагал прочь и скрылся в темноте.
Значит, я пленник, а он - мой тюремщик. Сомнений нет, меня держат здесь по приказу Короля. А я-то поверил ему! Поверил! И ради того, чтобы найти Агнесс, отдал ему кровь своего сердца! Всю свою кровь! Прикрыв глаза, я даже будто увидел, как он пирует со своей жуткой свитой.
И я заплакал, сожалея о своей судьбе. Зачем я вообще пошёл в лес? Почему не повернул к дому? Когда надо было остановиться? За мостом или перед ним? У края леса? У перекрёстка на пустыре? В арке двора? Но тогда я только потерял Агнесс из виду и стремился её догнать. А теперь даже её имя кажется лишь звуком, а образ - призрачным видением, будто её никогда не существовало.
Я лишь попытался отыскать в памяти её облик, её взгляд, как рана в груди начала саднить и жечь. Меня предали, обманули, заперли в этом проклятом подземелье! Я подумал о доме, но вместо него вдруг перед глазами всплыли перекрёсток на пустыре и могила. Теперь надпись на камне я видел очень ясно, и это была моя собственная могила, и дата смерти - тот самый вечер 31 октября, канун Самайна. Назад дороги нет.
В пещере царила тишина, нарушаемая лишь журчанием воды и каплями с потолка. Я зачерпнул её ладонями, поднёс к лицу, чтобы смыть слёзы, но разглядел, что вода полна чёрной мути.
В пещере не было времени, и я не знал, сколько пролежал на полу, не чувствуя ни голода, ни жажды, ни холода, словно и сам становился камнем этих тёмных стен. Не раз, будто очнувшись от этого каменного бесчувствия, я поднимался и начинал биться головой о стены пещеры, надеясь убить себя и так положить конец своему заточению, но я не чувствовал боли, и сознание ни на миг не покидало меня. Взглянув однажды на свои руки, я увидел, что они стали костлявыми, с ошмётками свинцово-серой плоти. Одежда превратилась в мокрые заплесневевшие лохмотья, и из дыр торчали кости, покрытые гнилью. Из провала на груди сочилась мутная чёрная вода. Лишь в этом Король не обманул меня - я превращался в призрачного воина, становился его пешкой, солдатом его зловещего войска.
"Не стану!" - вспомнил я свои слова и кошачью морду, воззрившуюся на меня с интересом и недоверием. Но почему тогда Король отдал мне кинжал? Ведь ничего не стоило просто убить меня и забрать мою кровь. Или ему нужно было, чтобы я сам заколол себя? Но к чему тогда все эти речи о какой-то игре: "со мной, а не против меня"? А может, это какая-то ошибка, и вовсе не меня должны были заточить в подземелье? Я кинулся к решётке:
- Откройте! Откройте! Выпустите меня! - пытался кричать, но вместо голоса опять вырвался хрип.
Решётка была мокрой и ржавой с прутьями чуть больше дюйма толщиной. Но ведь когда-нибудь наступит момент, и железо не выдержит сырости и сломается.
Я начал готовиться к побегу. Ощупал и изучил все прутья, ища место, где они могли истончиться. От нижней перекладины вниз до полу торчали зубья вдвое тоньше, и мне надо было сломать, наверное, три, чтобы проползти по каменному полу под оградой. Я отыскал в пещере камень размером с пару кирпичей и принялся колотить им по одному из торчащих вниз зубьев. Занятие казалось глупым и бессмысленным, но так лучше, чем бессильно лежать на полу, проклиная то Короля, то собственную судьбу.
Я не чувствовал ни усталости, ни боли - кроме той, из провала в груди, что начинала терзать меня, лишь только я вспоминал об Агнесс или когда даже невольно всплывал в памяти её образ.
Наконец, прут, по которому я бил камнем уже, казалось, целую вечность, значительно выгнулся вперёд, в сторону выхода. Тогда я кое-как просунул камень, подцепил с внешней стороны и начал изо всех сил тащить назад. Вскоре прут подался уже легче, а потом очень медленно я сгибал его то в одну, то в другую сторону, пока он не сломался и не отлетел, задев моё плечо.
У меня появилось новое орудие. Я сел на полу, раздумывая, как его использовать. Быть может, долбить пол пещеры под образовавшейся прорехой?
Но в этот миг я заметил, как в темноте за решёткой что-то сверкнуло. На меня смотрели два зелёных глаза.
Чёрный кот Короля! Учуял, тварь, что я собираюсь бежать! Теперь всё донесёт своему хозяину и, возможно, меня ждёт ещё более страшная участь.
- Пошёл вон! Брысь!
Я попытался прогнать его, но кот протиснулся в дыру под решёткой и направился ко мне, ловко переступая через ручьи и лужи.
Я так долго не видел никого, что вдруг обрадовался ему и, отбросив свои подозрения, начал гладить, уткнувшись лицом в пушистую шерсть. Кот замурлыкал. Оказалось, не весь он был чёрным: на самом кончике хвоста светилось белое пятнышко.
- Куда ты? - спросил я, когда он направился назад к выходу. - К хозяину? Не оставляй меня одного...
В ответ он коротко мяукнул, пролез в дыру и обернулся, будто прощаясь. Я подошёл к решётке и хотел просунуть руку между прутьями, как вдруг, вероятно, от недавних моих усилий, петли не выдержали. Вся ограда покосилась, издав треск, похожий на птичий крик, а потом и вовсе рухнула. Кот отбежал на несколько шагов и замер, ожидая меня.
Я был свободен! Мгновение я раздумывал, стоит ли идти за котом, но поскольку я не знал другого выхода из подземелья, то последовал за ним, за белой путеводной звёздочкой на хвосте.
Дорога шла вверх, но, казалось, этому тоннелю не будет конца, и я удивлялся, как под землёй можно путешествовать так долго. Я вглядывался вперёд, пытаясь высмотреть свет в конце бесконечного коридора, но даже когда мы подошли к выходу, была ночь.
Выйдя из пещеры, мы оказались на небольшом выступе скалы, отвесно обрывающейся в пропасть, а внизу, в ущелье бурлила река. Над нами высились голые скалы причудливых форм, словно их сложили какие-то горные великаны, но так и оставили недостроенными.
- Куда ты меня привёл? Как отсюда выбираться? - спросил я кота, но тот лишь потёрся о мои ноги. Я погладил его и вдруг заметил, что руки мои перестали быть мёртвыми костлявыми руками призрачного воина, постепенно становясь обычными человеческими. То же происходило и со всем моим телом.
Из-за облаков показалась полная луна, и её окружало перламутровое сияние, как бывает обычно к холодам. И я уже начал примериваться, получится ли у меня прыгнуть вниз, в реку, но кот встал на задние лапы, а передние вытянул, упираясь мне в плечи, и голову положил на грудь.
И я увидел, как от луны прямо к нам летит большая белая птица. Кот, завидев её, муркнул и потёрся об меня, прощаясь, и побежал назад, растворяясь в темноте коридора, лишь сверкнул белой кисточкой на хвосте.
То, что издали я принял за птицу, оказалось странным существом с головой, плечами, руками и грудью женщины, а туловище, ноги и хвост были птичьи с белоснежным оперением. За спиной её простирались два белых крыла, в мой рост каждое. Она подлетела ближе, и я невольно залюбовался этим прекрасным, похожим на ангела созданием: белыми у неё были не только перья, но и волосы, брови и ресницы, а большие миндалевидные глаза без белков и зрачков меняли цвет, становясь то синими, то переливались опаловым блеском, то начинали светиться таинственно, как лунный камень. Кожа женщины-птицы была бледна, как мрамор, а голову венчала серебряная диадема с камнем-полусферой, напоминающим луну. Позднее я заметил, что камень меняет своё свечение в соответствии с фазой луны, но тогда было полнолуние, и вся полусфера была охвачена призрачно-синеватым светом.
Птица присела на выступающий край скалы и протянула мне своё огромное белоснежное крыло:
- Забирайся ко мне на спину, и я унесу тебя в свои владения. Ты много страдал и теперь нуждаешься в отдыхе.
Если бы я когда-нибудь слышал, как поёт луна, у неё был бы такой голос - глубокий и струящийся, звенящий, как лучи в кристально-чистом роднике. У меня не было другого выбора: впереди зияла пропасть, а назад в подземелье я не вернулся бы и под страхом смерти. Я осторожно перебрался на мягкую, покрытую белыми перьями спину, птица взмахнула крыльями и поднялась в воздух.
Я не представлял, сколько времени провёл в подземелье. Тогда был Самайн, а теперь всё замело и укрыло снегом. Глядя вниз, я любовался на горы, заснеженные склоны которых поросли лесом, словно укутанные пушистым белым кружевом, на долины и озёра, покрытые сверкающим, как гладкая агатовая поверхность, льдом.
Вскоре я увидел впереди замок из чистого хрусталя, переливающийся при луне, и птица начала снижаться и опустилась на землю у врат, створки которых напоминали два белых крыла. Врата распахнулись, и из них вышли странные существа, похожие на сгустки лунного света, но они были живыми. Они сняли с меня лохмотья, облили из большого хрустального сосуда жидкостью с синеватым и серебристым свечением и одели в длинные белые одежды. Я заметил, что плоть моя окончательно исцелилась после пребывания в подземелье, но кожа стала очень бледной и приобрела жемчужный оттенок, как у женщины-птицы. Я начал различать облики этих светящихся существ - они походили на юных дев, облачённых во всё белое. Не проронив ни слова, они провели меня к замку, и я был поражён красотой и преломлениями света. Замок окружал пышный сад с цветущими серебряными и хрустальными деревьями. В саду гуляли белые павлины, а по другую сторону замка располагался пруд с лебедями и небольшим островом.
Женщина-птица была Королевой этого прекрасного края. Она приняла меня как дорогого гостя и сказала, что я могу пребывать в её владениях столько, сколько пожелаю. Призрачные девы прислуживали ей. Они все были похожи одна на другую, так что я не смог бы их отличить, никогда не смотрели мне в глаза и не произносили ни слова. Приложив палец к губам, Королева дала понять, что и мне нельзя заговаривать с ними.
Во всей этой лунной стране царила тишина, нарушаемая лишь звуками музыки: призрачные девы играли на музыкальных инструментах, отдавая предпочтение струнным. Арфы, скрипки, виолончели, лютни и гитары звучали, отражаясь от хрустальных стен многоголосым серебряным эхом, а струны напоминали игру лунных лучей на водной глади.
Я часто выходил в сад и вскоре нашёл себе увлекательное занятие: подбирал маленькие кристаллы на берегу пруда и составлял из них цветы и целые соцветия: розы, ландыши, лилии, орхидеи. У меня появилась моя часть сада, и я часто приходил туда и любовался, слушая прекрасную тихую музыку, доносившуюся из распахнутых окон замка. Королева была очень добра ко мне, и каждый раз после того, как в моём саду появлялся новый цветок, она поила меня лунным напитком из своего хрустального кубка, и ничего вкуснее в жизни я не пробовал.
Но однажды я задумал преподнести цветок Королеве в подарок и почти сложил розу, но никак не мог подобрать камень для её сердцевины. Я искал его на берегу, в саду, в замке... вокруг я видел тысячи разных кристаллов, но... ни один не подходил. И тогда я решил предоставить выбор самой Королеве. Впервые я сам вошёл в её покои без приглашения, но женщины-птицы в замке не было. Лишь на столе стоял её хрустальный кубок с лунной жидкостью. Некоторое время я любовался мерцанием и перламутрово-синими переливами растворённого лунного света и доверил своё творение этому волшебному напитку. Я капнул лишь одну каплю туда, где собирался поместить кристалл, а потом и сам, не удержавшись, сделал всего один маленький глоток. Он был чистейшей водою лунного родника с едва заметным солоноватым привкусом.
И... роза ожила! Сложенная из опала, хрусталя, и светлых агатов с росинками лунного камня на лепестках и листьях, она вдруг стала хрупкой, трепетной, с живыми зелёными листьями и шипами на стебле и белыми лепестками, от которых исходил нежный тонкий аромат. От удивления я даже выронил её - за время пребывания в этом лунном краю я совершенно позабыл, как выглядят живые цветы! И, конечно, ей не было места среди кристальных цветов в саду.
Я выбежал из покоев Королевы, но у дверей столкнулся с одной из призрачных дев, её фрейлин. Она, словно зачарованная, смотрела на розу в моей руке, а я заметил, что начал различать черты её лица. Они показались мне странно знакомыми, но я не мог сказать, где и когда видел её.
- Что это? - спросила она тихим шёпотом, боясь нарушить тишину, царящую в замке.
- Роза, - ответил я. - Ты никогда не видела живых цветов?
- Здесь не видела. Откуда она?
Я рассказал, как мне удалось создать этот цветок, а сам был рад перемолвиться хотя бы несколькими фразами после долгого молчания. Многие вопросы теперь волновали и смущали меня:
- Где находится это королевство?
- В лучах луны.
- А почему вы - призрачные девы, прислуживающие Королеве - все одинаковые? Правда... теперь мне так не кажется. И почему всегда молчите? - я вдруг понял, что, заговорив с нею, нарушил запрет, но было уже поздно.
- Мы - души, и мы различаем друг друга, но со стороны это, наверное, не заметно.
- Души? - удивился я. - А где ваши тела?
- Этого мы не знаем. Думаю, у всех по-разному.
- Как тебя зовут?
- У нас нет имён. Прежнего я не помню, да и здесь это не имеет значения.
- А напиток, которым поит меня Королева? Что это?
- Забвение Луны. Он для гостей.
- Значит, вы его не пьёте?
- Нет, мы не нуждаемся в нём. А гостям без него здесь становится холодно и больно вспоминать о прошлом.
- То есть, роза ожила не от него?
- Нет. Это непролитые слёзы всех, кто пребывает здесь. Их пьёт Королева.
- А почему Королева полуженщина-полуптица?
- Ещё недавно у неё было два облика. А потом она кое-что похитила у своего недруга, чёрного Короля. Вот и поплатилась. Король заклял её в миг перевоплощения.
- Похитила? А что именно? - полюбопытствовал я.
Дева приблизила ко мне своё лицо, и я увидел её глаза, мерцающие желтовато-опаловым блеском. И как я раньше не замечал, полагая, что у всех у них глаза серые?
- Не боишься?
- Нет. Кого мне здесь бояться?
- Королеву. Или самого себя.
Я качнул головой.
- Тогда пойдём.
Мы вышли из замка, миновали сад, на хрустальной лодке переплыли пруд и причалили к острову. Никогда прежде мне не приходилось бывать там, да я и не замечал скрытое за кружевными деревьями острова мраморное строение, напоминавшее склеп с двумя небольшими колоннами по бокам от входа.
- У меня нет ключа, но он есть у тебя, - сказала она, глядя на розу. Цветок слегка поник, начиная вянуть. - Дальше мне нельзя. Я подожду тебя здесь.
Я удивился, ведь, говоря со мной, призрачная дева нарушила уже несколько запретов. Но как только стебель розы проник в замочную скважину, дверь отворилась.
Посреди склепа между двух угасших факелов в хрустальном гробу лежала девушка. Она будто спала, но бледное лицо было с чуть сероватым оттенком, словно подёрнуто тонким слоем пепла, тело укрыто белым шёлком, а волосы убраны под тонкое кружево, покрывавшее голову. Она была прекрасна в безмятежности вечного нетленного сна, и я долго любовался ею. Я хотел положить ей розу, но вспомнил, что цветок - это ключ от склепа, а я непременно захочу прийти, чтобы взглянуть на неё ещё раз.
Я вышел и, увидев ожидавшую меня за дверь призрачную деву, спросил:
- Мне нельзя было приходить сюда? Королева разгневается?
- Нет. Гнев - не её чувство. Она даст тебе своего напитка, и ты всё забудешь. Роза твоя скоро завянет, а дверь можно открыть, лишь пока она цветёт. Вода из этого пруда не для живых цветов.
- А если я попробую украсть лунной воды из кубка и держать в ней розу?
- Королева уже вернулась, я чувствую. Я могу помочь тебе сохранить розу, только зачем, если ты сам не будешь помнить?
- А если я не буду пить то, что она мне предлагает?
- Ты долго здесь не выживешь, начнёшь страдать от холода, а потом и от боли и сам будешь просить о забвении.
- А кто та мёртвая девушка? Мне кажется, я раньше видел её. Разве она была здесь?
- Мне не дано этого знать. Но ты можешь найти ответ.
- Почему ты помогаешь мне?
- Пока не скажу.
Она отвела взгляд и больше не сказала ни слова.
В замке призрачная дева покинула меня, но скоро вернулась, неся небольшой сосуд с лунной жидкостью. Как только она поместила в него стебель розы, та расцвела и запахла ещё сильнее, и я спрятал её за пышным букетом сверкающих цветов.
Королева будто и не заметила перемен, произошедших со мной, или не подала виду. Она налила мне питьё и спросила о новых моих творениях, но я ответил, что ещё не смог подобрать все кристаллы. Я не стал пить, но незаметно вылил содержимое кубка в рукав своей белой одежды. И когда призрачные девы, собравшись в зале, играли музыку, я заметил, насколько разные у них лица...
Но вскоре я начал зябнуть, а потом меня стал охватывать холод, пронизывающий и пробирающий до костей. Я дрожал всем телом, словно эти белые хрустальные залы, сады и цветы были из снега и льда. А потом пришла боль, и поначалу я легко терпел её, но, взглянув, увидел, что на моей груди набухает шрам, будто открывается какая-то старая рана. Края шрама разошлись, и из открытой раны потекла жидкость, прозрачная, как лунная вода из кубка Королевы.
"Зачем мне тот склеп и мёртвая девушка, лежащая в нём? - думал я. - Ради чего терпеть боль, которая с каждым мгновением становится всё сильнее? Не лучше ли пасть на колени пред Королевой, рассказать обо всём и попросить напитка забвения? Но так я выдам свою спутницу, призрачную деву, которая тоже нарушила запрет. Нет! Надо торопиться, скоро боль и холод одолеют меня, и я не успею..."
Я забрал розу, спрятав её под одеждой, вышел из замка и, быстро миновав сад, один направился через пруд в лодке к острову. Силы оставляли меня. Рана стала огромным провалом, вся моя одежда вымокла и заледенела, меня трясло от холода. Я почти не чувствовал своих рук и ног, еле выбрался из лодки и упал на берег острова, выронив розу. Некоторое время я лежал и звал: "Королева, Королева!" Я молил, чтобы она прилетела на своих белоснежных крыльях и напоила меня, но она, наверное, не слышала.
И я решил продолжить путь. Медленно, ползком, держа розу стучащими зубами, чтобы не смять цветок, я дополз до склепа и долго не мог попасть в замочную скважину трясущейся от холода рукой. Войдя внутрь, я увидел, что факелы по обеим сторонам от гроба загорелись, и протянул к ним окоченевшие руки - быть может, они хоть немного согреют меня? Но огонь был синим и каким-то призрачным, в нём не было тепла. Я вытащил факелы из серебристых креплений в виде когтистых птичьих лап, поднёс к своей груди, к замёрзшей ране, чтобы растопить лёд и, глядя в огонь, вдруг начал вспоминать... я будто уходил назад во времени от неживых хрустальных цветов лунной страны к полёту над зимними горами, подземелью и чёрному коту...Королю на замшелом пне с его колдовскими тёмными глазами... но самым ярким и сладостным воспоминанием было лицо Агнесс, её губы, её взгляд. От него ушла боль, сгинула в огне, и пламя разгорелось, становясь волшебным огнём Самайна...
Я сорвал шелка и покрывала с нетленного тела и узнал её. Но в тот же миг я услышал за спиной взмахи огромных крыльев. В дверях склепа появилась Королева, держа в руке хрустальный бокал забвения луны:
- Пей! Тебе больно, это исцелит тебя... - раздался её струящийся обволакивающий голос.
Я бездумно протянул руку, чтобы принять исцеление, но призрачная дева, моя помощница успела раньше, и кубок со звоном разбился о мраморный пол.
Я сумел лишь коснуться губами ледяных губ лежащей в гробу и беззвучно прошептал имя:
- Агнесс...
И, обессилев, провалился во тьму.
Я вновь увидел себя на косогоре среди свиты Короля. Казалось, прошли годы, или я потерял счёт времени во тьме подземелья и в белом лунном царстве, но там всё ещё длилась колдовская ночь Самайна. Лишь землю вокруг слегка припорошило снегом. Посреди всего действа полыхал большой костёр, а вместо развалин высился замок из чёрного камня и длинная колоннада галереи, пламенеющей готикой устремляясь к звёздам. Окна его были темны, и лишь в одном, витражном, горел неяркий свет, будто кто-то зажёг на подоконнике свечу, и казалось, что витражи меняют свои очертания.
В собравшихся вокруг я узнал былых воинов и дев, но вместо призрачного облика и те, и другие обрели новый, весьма привлекательный, из плоти и крови, подобный человеческому.
Ведьмы собрались вокруг костра, и тихо, полушёпотом пели заклинания, выкрикивая отдельные слова. На огне в двух огромных котлах закипало зелье.
Король восседал уже не на пне, а на готическом чёрном троне, а напротив него на таком же белом я увидел Королеву-птицу. Мне показалось, что и у Короля за спиной были крылья - кожистые, перепончатые, драконьи, но сейчас они будто стушевались, спрятались, приняв очертания рыцарского плаща. Король и Королева играли в шахматы, установив доску на груде черепов. Лишь неизменный чёрный котяра всё так же спал, свернувшись у ног хозяина и уткнувшись носом в белую кисточку на хвосте.
Я посмотрел на доску. Я никогда не был силён в шахматах, а теперь и вовсе с трудом мог вспомнить ходы и фигуры. Но, думаю, эта партия была понятна лишь игрокам: живые фигуры двигались по доске сами, и их души в процессе игры могли переходить из одной в другую. Я смог узнать только себя: чёрная пешка, долго остававшаяся на стороне Короля, потом стремительно перешла на сторону противника и бездействовала в окружении белых фигур, словно в плену, пока не повернула назад, но теперь замерла, оставаясь между двух полей. Во мне вспыхнул гнев: конечно, я всего лишь пешка в этой игре великих и бессмертных существ! Но в ответ спавший до этого момента кот вдруг проснулся, посмотрел на меня и тряхнул головой, будто выражая несогласие. Я снова глянул на доску, и у меня на миг перехватило дыхание: кажется, именно сейчас в игре я становился другой фигурой: чёрный офицер посреди доски... но разве я сумею стать им?
Именно сейчас, когда передо мной на расстеленном плаще лежит тело Агнесс - уже не из пепла, но холодное и бездыханное. И мы оба, словно мёртвые или призраки, существующие в двух мирах, но не живущие ни в одном из них. В отчаянии я взглянул на Короля:
"Бери, что хочешь - снова мою кровь, мою плоть, моё сердце - только оживи её!"
- Оживи её! - эхом далёкого грома прогремел мне в ответ голос Короля.
- Как? - прошептал я.
- Оживи огнём Самайна, который ты зажёг! Силой своей любви, теплом своей страсти!
"Что?" - хотел переспросить я, думая, что неправильно понял его слова, но Король лишь кивнул и улыбнулся.
Несмотря на ветер и припорошенную снегом землю, ведьмы сбросили с себя одежду и, громко распевая песню-заклятие, в которой я не разобрал ни слова, и, взявшись за руки, нагишом пустились в пляс. Зелье в котлах закипело, переливаясь радугой от фиолетового и синего до ярко-алого. Помогая друг другу, ведьмы ловко сняли громадные котлы с огня и, подхватив на руки тело Агнесс, окунули её в зелье с плавающими по поверхности белыми звёздами бессмертника. Мне казалось - ещё миг, и она вдохнёт терпкий и пряный аромат трав, откроет глаза... но этого не случилось. Ведьмы раздели и меня, дали мне пить из чаши и подвели к другому котлу. Только что закипевшее зелье было горячим, но не обжигало, оно вдруг напомнило мне об озере, о том, как я мальчишкой бежал в его тёплые ласковые воды, закат расплескался всеми цветами и манил меня, а прибрежные ирисы колыхались на летнем ветру... Питьё горчило полынью и дальней дорогой, было терпким, как сосна и розмарин, и сладостным, как мёд, роза, страстоцвет и вербена. Искупавшись и испив чашу до дна, я взглянул на Агнесс по-иному: не осталось ни боли, ни сожаления, ни мольбы, ни смерти. На плаще и опавших листьях, словно на алтаре, она лежала предо мною нагая, прекрасная и желанная, и я обнял её и прижал к себе, страстно целуя в губы...
... и словно вновь оказался в лунном царстве Королевы-птицы, в склепе, где между двух, горящих ярко-жёлтым пламенем факелов стояли рядом уже два гроба, и в одном из них я увидел собственное тело, и оно будто очнулось после долгого сна. Уже не призрачная, как вода, жидкость сочилась из раны на моей груди, а живая алая кровь, и от этого мне было ещё больней, чем прежде. Я приподнялся и несколько мгновений пытался привыкнуть к боли, но вдруг меня пронзила мысль, что она уже не настоящая, а фантомная, ведь я уже мёртв для этого лунно-снежного мира.
Я потянулся к одному из факелов, ибо только этот жёлтый, словно хранящий свет далёкого солнца, огонь вернёт живое тепло нашим телам и укажет нам дорогу. Но в этот миг в склепе снова появилась Королева, будто внезапно материализовалась из неведомо откуда возникшего кристально-снежного вихря. Пламя факелов задрожало, и я протянул обе руки, чтобы укрыть его от ледяного ветра. У Королевы был кубок, но уже другой, сверкающий, похожий на лилию из хрусталя, белого агата и лунных лучей.
- Ты много страдал и сомневался, - заструился её голос, - но ты вернулся сюда. И я хочу наградить тебя. Ты был в моих владениях гостем, создавал прекрасные цветы для моего сада. Хочешь стать моим принцем? Или, быть может, королём?
Когда она произнесла это последнее слово, оно эхом прозвенело во мне, словно ища отклик. И на миг я вспомнил Короля Самайна.
- Чёрный Король хочет отнять у меня то, что больше ему не принадлежит. Он держал тебя в подземелье и причинил много зла, боли и страданий, но его власти пришёл конец. Не жалей о прошлом, не оглядывайся назад: теперь ты будешь править Лунным Королевством - скажи только слово. Стань моим королём, сыграй со мной.
- Сыграть? - кажется, до меня начал доходить истинный смысл предложения, что таился за её струящимся голосом.
- Не против меня, со мной.
Я уже слышал эти слова, хоть и не от неё. А теперь видел шахматную доску, на которой король, вопреки названию - слабая фигура, почти пешка, увенчанная короной. Здесь, в этом заледеневшем краю я, снова вкусив забвения, буду окружён мнимыми почестями, заботливыми, но безликими существами и хрустальными игрушками. Но самое главное - я забуду Агнесс - за несколько мгновений я успел полюбить её всем сердцем и ради неё начал свой путь. Что-то подсказывало мне, что став белым королём, если я и приду сюда, то не смогу вспомнить, кто она и почему здесь, но лишь мне под силу вернуть её к жизни. Так сказал Король Самайна, и я ему верю. И если, оставшись здесь, я когда-нибудь встречу чёрного ферзя по ту сторону шахматной доски - я вспомню всё, и это будет не боль и даже не заточение в подземелье. Это будет смерть.
- Он не властен над моей страной, и ты не встретишь его. Но ты начинаешь видеть судьбы, - заметила Королева. - Если ты примешь моё предложение, ты спасёшь меня: заклятие спадёт, и ты вернёшь мне два моих облика - птичий и тот, что подобен людскому. Спаси свою Королеву. Я буду любить тебя, любить вечно.
На миг я задумался: умеет ли любить её хрустальное сердце? Мне оно представилось безмятежным, холодным, не ведающим чувств, несмотря на мнимое сострадание.
- А как же... она? Я... не смогу... - я не находил слов, глядя на лежащую в гробу Агнесс. Я силился высмотреть её на шахматной доске, но не мог найти ни среди белых, ни среди чёрных. Невидимая, она теперь будто всегда пребывала рядом со мной.
- Она своё отыграла. Фигуры не возвращаются. Не плачь по ней, она ведь даже не сказала, любила ли тебя. Забудь её. Мой напиток исцелит тебя.
Королева протянула мне сверкающий лунными лучами кубок-лилию.
- Нет!
На миг взгляд Королевы блеснул льдом... алмазом, что ранит и режет острее металла. Я схватил оба факела и направил огонь на неё. Издав жуткий птичий крик, она исчезла.
Я сорвал с факелов их пламенные цветы, прижал один из огней к своей груди, а другой - к сердцу Агнесс, туда, где спала остывшим угольком душа саламандры, но от этого огненного касания начала разгораться, как феникс, сгоревший и теперь возрождающийся из пепла. И три раза громко произнёс её имя:
- Агнесс! Агнесс! Агнесс!
Мой голос разнесло эхо, нарастающее, словно в горах, и от него рушились, рассыпаясь хрустальным звоном, замок, сады, кристаллы, и остров уходил под воду...
Агнесс открыла глаза, и первый взгляд её был тем, опаловым... нет, янтарным взглядом призрачной девы. Это была её душа.
На вершине косогора Король по-прежнему сидел на чёрном троне и гладил кота, а тот ходил вокруг него, мурлыча, и тёрся о ноги хозяина. Королевы-птицы нигде не было видно, а белый трон её превратился в рассыпавшийся снежный ком. На шахматной доске я увидел две стоящие рядом фигуры. Я так и не разобрал их ранга, но в одной из них узнал себя, а в другой - свою возлюбленную.
Агнесс ответила на мой поцелуй неумело и страстно - он был первым в её жизни. Невольно я всё ещё держал в руке розу - ту самую, из лунной страны, но теперь алую от моей крови, ласкал тело Агнесс, её кожу, касаясь лепестками цветка, согревая своим теплом после долгого сна в ледяной стране, её маленькие груди, напоминавшие то яблоки "белый налив", то нахохлившихся птичек. Я соединялся с нею телом, душой, сердцем и кровью, отдавал ей всего себя, выжженный саламандриным огнём её души. Этому огню открылись все мои раны, и Агнесс вдруг поцеловала ту, что была самой глубокой и мучительной - рану от кинжала. Потоком хлынула кровь, и она приникла губами, и с каждым глотком к ней возвращалась жизнь. Я сгорел дотла, и плоть осыпалась с костей не пеплом, но мельчайшими частицами искр. Агнесс нежно обняла меня и теперь уже она открыла мне своё сердце так, как я отдал ей своё, и с каждым глотком я пил её пульс, пока мы не растворились в объятиях друг друга в извечном биении Вселенной...
А потом мы стояли, словно рождённые заново, нагие и счастливые у трона Короля. Ведьмы сплели нам венки: мне из красного клёна, осеннего дикого винограда и рябины, а ей - из эдельвейсов и бессмертника, набросили на нас плащи: мой красный, а её - белый, переливающийся серебром. Король сам напоил нас из своего кубка и соединил наши руки, надев нам на пальцы кольца с изображением саламандры. Кольцо Агнесс было из жёлтого металла, как и её колье, а моё, наверное, серебряное. Вино чуть горчило полынью с привкусом прелых листьев и осенней воды.
Король, улыбнувшись, тихо произнёс:
- Ты выиграл. И я отблагодарю тебя.
- Но... я нашёл свою любимую! Какая ещё может быть благодарность?
Но он лишь приложил палец к губам.
Взявшись за руки, мы шли вдоль колоннады, и она казалась бесконечной, будто уходила спиралью к небесам. Подданные Короля бросали нам под ноги, как новобрачным, поздние, тронутые морозом цветы и осенние листья, а в руки дали два огненных сердца физалиса. Мы и теперь храним их.
Я поднял голову, очнувшись от воспоминаний. В кафе по-прежнему тихо, и мерцают свечи в тыквенных светильниках. Прошёл ровно год, как мы с Агнесс живём в самом старом, пятнадцатом квартале города и держим таверну. К нам заходят люди, ставшие нашими новыми друзьями и знакомыми: гадалки, травницы, на все руки мастера и кустари, кукольники, а порой и стражники, охраняющие старый город от непрошенных гостей. Но и мы не заходим в другие кварталы - это сегодня вечер Самайна, сегодня можно.
Ровно в срок после нашего венчания, в ночь Ламмаса Агнесс родила ребёнка, одновременно и мальчика и девочку, волшебное существо, дитя Самайна. Из-за золотисто-рыжих волос мы, не сговариваясь, назвали его Люцианом и Люцианой.
Я глотнул вина и, то ли от воспоминаний, нахлынувших на меня, то ли от колдовства, казалось, расплескавшегося в воздухе с наступлением темноты, я ощутил в нём вкус ноября: полынной горечи, мха, сосновой хвои, листьев, холодной осенней воды, подёрнутой тонкой коркой льда, и совсем немного - крови.
Вдруг я заметил, как на пороге появился человек очень высокого роста, и чтобы войти в дверь, ему пришлось слегка наклонить голову, одетый в длинный и потрёпанный кожаный плащ, и из-за того выглядит ещё выше. Чёрные волосы ниже плеч с редкой сединой забраны в "хвост", а почти половину лица скрывают глухие тёмные очки, что немного странно для вечера и полумрака, царящего в кафе. Уверенным шагом он направился прямо ко мне и сел за мой столик.
- Добрый вечер... - растерянно проговорил я.
- Здравствуй, Винсент.
Его низкий голос показался знакомым. Быть может, это он живёт в самом старом доме, напоминающем замок с витражным окном? Почему тогда он никогда не заходил в нашу таверну? Правда, стражники поговаривали, что хозяина почти никогда не бывает дома.
- Винсент, это тебе.
В его руке блеснул кристалл размером с крупный каштан, ярко-алого цвета и с огранкой в форме сердца.
- Мне? - удивился я.
- Да. Бери, он твой. Можешь делать с ним, что хочешь, но нельзя продавать или дарить. Храни его у себя.
Я взял кристалл в руку, и он показался мне каким-то родным, будто живым существом. По граням пробежали искры, а внутри заколыхалось, замирая и разгораясь, пламя, и его вспышки и росчерки заворожили меня: в них то танцует саламандра, искрясь чешуёй, то вдруг гаснет и исчезает, чтобы полыхнуть с новой силой, и, распахнув крыла, из языков огня взлетает багряный феникс... Я долго не мог оторвать взгляда от этих огненных видений, они отозвались во мне и в моей душе, раскрываясь и сжимаясь, как цветок, вторя биению сердца...а потом вдруг заметил, что от соприкосновения с ним моё обручальное серебряное кольцо поменяло цвет на красновато-золотой...
- Но почему именно мне? - растерялся я, всё ещё не понимая.
- Он из твоей крови. Я ведь обещал тебя отблагодарить, - улыбнулся он. - И сегодня я жду вас в гости.
Незнакомец приподнял тёмные очки, и я увидел, что правый глаз его синий, как звездчатый сапфир, а левый чёрен, как предвечная бездна...