Живу я в хорошей области, город - не скажу. Какое моё имя - кому это важно? Следственным органам и тем не важно, потому что случай этот произошёл уже более двадцати лет тому назад: тринадцатого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года. А если по порядку всё рассказывать, то всё началось на несколько месяцев раньше. И это уже не только этот криминальный случай, а история из нашей жизни, из жизни нашего дома.
Мы живём в двухэтажном восьмиквартирном доме, каких ещё немало в нашем городе. Все дома старые. Некоторые давно снесли, некоторые снесли недавно, некоторые сгорели, а наш - и не снесли, и не сгорел он. Но в отличие от других таких же домов как наш - наш дом не подключен к центральному отоплению. Батарей у нас нет: отопление у нас печное. В каждой квартире две печки: одна на кухне - для готовки и отопления, другая - в зале (к спальне задом, к зале передом) - для отопления. Но печки здесь совершенно не причём, а если и причём, то такими печками зимой не натопишься, и жить в нашем доме зимой - не сахар. Не хочется зимой в нашем доме жить. Соседи из четвёртой квартиры так и сделали: купили себе небольшой частный дом с участком земли, с садом, с собственным колодцем, и с собственным водяным отоплением, в нашем же районе. А квартиру сдали каким-то своим знакомым за умеренную плату.
А знакомые их, как только въехали, так сразу начали ссориться. Ссорились они каждый день, ни на кого не обращая никакого внимания, и доссорились до того, что через небольшое время приехала с Урала мать-тёща наводить порядок: до того ей надоели ссоры её дочери и её "дурака-мужа".
Почему Серёжка с Людкой ссорились, тут по-разному можно предположить: или им денег не хватало, или характерами они не сошлись; а я думаю, ( в последствии стала увереннее так думать), что Серёжке Людки не хватало как женщины. Он горячий, она холодная. Он в бойлерной бойлерщиком работал - всегда нагретый, она в детском садике -воспитателем: у них в садике почему-то всегда прохладно. Вот она и холодная. Вот и повод для неутихающих скандалов. Ему, например, любви в три раза больше надо, а ей - в десять раз меньше.
Тёща Сергея "разбор" провела быстро и жестко: через неделю после того как приехала,- уехала на свой родной Урал и увезла с собой дочь, внучку, и контейнер со всеми вещами. Так что Серёже осталась только кровать и картошка в подполе. Они даже шторки с окон поснимали, и Серёжа заклеил окна до форточек "Пионерской правдой", "Комсомольской правдой" и просто - "Правдой". Позже всё шутил по этому поводу: я как в суде - правду, только правду, и ничего кроме правды!
А тут я за стенкой живу: стерва, разведённая и с тремя детьми. Дети у меня всё время в интернате, только на выходные я их забираю, или - раз в месяц, когда - раз в два месяца; им в интернате лучше.
Мой-то муж, Володька, хороший мужик, а расстались плохо. Всё по той же причине: мне много надо (ненасытная я в постели), мужу - мало надо.
Он в то время в футбол играл. Хороший был футболист: полузащитник, мастер спорта, в классе "А" играл. Только мне от этого очень плохо было: он на своих тренировках так, бывало, вымотается, так настучится по своему дурному мячику, что придёт вечером домой, поест - много и спать. А я? А Я?!
Однако отвлеклась я. Сережа тогда - в день отъезда тёщи, жены, дочери и вещей, с утра ушёл в уборную, на улицу. Как заперся там, так и не выходил оттуда. Помнится день выдался хороший! Солнце - во всё небо, но не жарко. Осень! Листья с деревьев так и сыплются. Вдоль забора, когда-то зелёного, две белые собаки носятся без устали и неразлучно, как птичьи крылья. И ветерок такой ласковый, такой ласковый, такой ласковый, такой ласковый...
К тому времени, как Серёжка с Людкой ругаться в наш дом переехали, я уже в настоящую стерву превратилась. А что я сделаю, если мне всё время мало... Даже стала прирабатывать на этом деле. На телефонной станции, где я тогда работала, платили неплохо, так у меня трое детей - все кушать хотят, за всё платить надо. Однако отвлеклась я.
Так вот, тёща Серёжи уехала на свой родной Урал, забрав с собой ругающуюся дочь (они теперь между собой всё время ругались), дочь дочери, - которая, выйдя с крыльца, кривила губки, шаркала своими новыми ботиночками по асфальту, и волочила за собой длинноволосую куклу; кукла везлась лицом по асфальту и что-то квакала на своём кукольном языке (говорящая кукла). Выезжали все недовольные друг другом, а Сергей ушёл на всё это время в уборную и вышел оттуда лишь когда стихли голоса дорогих и близких ему людей.
А тут я за стенкой - стерва, каких мало. Он теперь - мужик свободный, а я уже несколько лет не пойми кто, (официально мы с Володькой до сих пор не разведены). Вот поэтому через неделю-другую начался у нас с Серёжей очень волнительный, романтично-продуктовый роман. То у меня соль закончилась, и я звоню к нему и прошу щепотку соли "до послезавтра". То он стучит ко мне и просит занять луковицу "до получки". Или я зайду к нему - немного картошки занять, да отварю её "в мундире" и Серёжку же зову к себе поужинать "чем бог послал". А он прийдёт, да не один, а с бутылочкой беленькой, или красненькой.
После ужина Серёжа стал меня звать в свою квартиру,- показать "как его квартиру тёща обработала". И мы шли и смотрели оставщуюся Сережке мебель, то есть - кровать. Кровать - хорошая, широкая, мягкая; и стали мы с Серёжей ложиться в эту кровать и вдоль, и поперёк, и наискось; и одетыми и раздетыми, и обутыми и разутымии, и как угодно. Кое-чему я Серёжу в постели научила, а кое-чему и он меня: что удивительно. Оказалось, Серёжа такие фокусы в любовных утехах знает, что даже не похож на обычного мужа обычной жены. Хорошее тогда время пошло. Мы с ним на несколько недель как с цепи сорвались, как с ума посходили.
Я даже таскаться стала меньше; не без того конечно. Бывало: сидим ужинаем, закусываем... закончится, у нас например "Агдам" или "Портвейн", я посылаю Серёжку ещё за одной, а сама бегу через улицу, через дом: в восемнадцатом бараке Юрик жил, парень с овощебазы: под два метра ростом, худой как школьник. Юрик всегда меня ждал, и только одного желал, чтобы я его не забывала. Вот я прибегу, запыхавшись:-Давай говорю, только быстро: мой Серёжка в магазин побежал.
Быстро с ним "поцелуемся", и я бегу с двумя (заработанными) качанами капусты домой, а Серёжка "уже пришедши", и бутылку откупоривает. А я говорю: обожди Серёжа, обожди - хороший мой, пошли лучше срочно посмотрим, как твою квартиру тёща обработала. (Я так кончаю сильнее, зверинее как-то. Только что с одним и тут же с другим. От такого оргазма у меня бывало ноги сырели и затылок прогибался.)
С Володькой - то, с бывшим мужем моим, так не было. Бывало лягем вечером в постель, я вижу, что он опять ко мне прикасаться не думает, вот я и прошу его: "Ну вылюби меня, пожалуйста, вылюби.Что тебе трудно?.. А и вылюбит когда, так ещё хуже мне. Он раз-раз и готово. Но я - то "не готова"!
Бывало начну ему мораль читать. Так мол и так: охломон ты, муж, каких мало. Вот скажи мне, почему половую жизнь - жизнью называют? Не знаешь? А что ты кроме своего футбола знаешь? Потому жизнь, это - жизнь, а не смерть. Ты взгляни на себя и на меня со стороны: вскарабкается (как палач на жертву), введёт "приговор" в исполнение,- через тридцать секунд - "выстрел". Это что такое? Отвечай, не молчи, что - это, если не издевательство над своей собственной женой-женщиной. Повернусь к нему, а он уже спит: "ему хоть бы хрен по деревне". Так и что мне оставалось делать?
Что делать, если одного Володьки мне "малым-мало"? Стала я думать о его "заместителях". Почему - нет? У двух моих подруг (у каждой) - по два "заместителя" мужа. А у меня - трое детей и муж футболист конченный. Я подругам рассказала об этом, так мне сразу же - каждая по одному "заместителю" подарила. Вот... стала я Володьке своему изменять: То с одним, то с другим, а то - сразу с двумя. Неплохо тогда у меня время пошло, "подарки" - кобели ещё те... Неплохо, но недолго я с ними пробултыхалась. Однажды мой Володька на тренировке какие-то связки растянул, в самом начале тренировки - растянул. Домой заявился на три часа раньше "положенного".
Упаси боже какого-либо мужа такое увидеть при своей жене: Стол, на столе - коньяк, шампанское, икра красненькая, горошек зелёненький, огурчики маринованные, колбаска копчёненькая, пачка сигарет початая, пачка презервативов початая... Постель разобрана, а на постели стоит кряхтит, качается чудище-юдище о трех головах: две сиськи, три носа, четыре яйца, шесть ног, восемь губ... и два "трехбуквенных". Всё это "сооружение" - в движении, в кряхтении, в стонах, и вздрогах...
Связки-то Володя мой на ноге растянул, на руках не растянул, и силы у него в теле - на троих нормальных мужиков хватит... Меня Володька не тронул, тем более - я за телевизор спряталась. Но на "подарки" было жалко смотреть. Бил их Володя сильно. Сильно и много; так бил, что они как-то от пола отрывались, летали по комнате и размахивали всеми членами своих тел: они же ещё и голые, "подарки-то" мои. И так мой Володька их отмордовал, так отдубасил, что они потом много лет наш дом десятой дорогой обходили. Но ниже пояса Володька их почему-то не бил. Не знаю - почему.
А, Володька, после того как "подарки" мои за дверь вышвырнул, подошёл к столу, налил себе больше пол стакана коньяку (он тогда совсем не пил),- выпил, ложкой икры красной заел и говорит:
- Блядь!
Снова пол стакана коньяку налил, выпил - огурчиком маринованным похрустел и говорит:
- Проблядь!
Собрал вещи в свою спортивную сумку и ушёл; уехал в соседнюю область. Его, тамошний тренер, давно уж в свою команду приглашал, золотые горы обещал. Какие горы? Тот же класс "А", такой же мячик круглый.
Не люблю футбол, бегают двадцать дураков за одним мячиком, а для чего не понятно.
Однако отвлеклась я.
Когда Серёжка-то в уборной заперся, а тёща с дочкой и дочкой дочки, и с контейнером на Урал укатили: то - это сентябрь был, а до декабря до того самого случая о котором я рассказываю, мы с Серёженькой так сошлись, - так муж с женой не всегда сходятся. Он даже стесняться соседей перестал. Сначало-то мы всё скрывали (он так хотел), старались всё тихо, незаметно делать; да - случай случился. Барахтались мы как-то с ним на диване, у меня в квартире; из одежды на нас - одни вставные зубы; как вдруг без стука, без звука заходит сосед сверху, со второго этажа, с пятой квартиры; кто забыл входную дверь на шпингалет закрыть - не знаю...
Серёжка засмущался тогда весь, засуетился. Но я сказала:
-Успокойся Серёжа, сядь, не дёргайся. Все равно - все про нас всё знают, ...и узнали не вчера. А соседу говорю:
- Стучаться надо. До седых волос дожил, а простых вещей так и не усвоил.
А он говорит: так у вас не заперто - не закрыто. Я говорю: "Чего пришёл?" А он говорит:" Так это... пятнадцатое сегодня... октября. Отопительный сезон начался. Во всех домах тепло от батарей стало. Один наш дом - как проклятый."
- Ты же шофёр,- говорю,- что тебе трудно угля да дров для печек привезти?
- Что же я, на хлебовозке уголь возить буду?- (сосед тогда на хлебовозке работал)
- Ты чего пришёл? - снова спрашиваю
- Да я, может быть, сегодня и не зашёл если б у тебя закрыто было.
Ушёл сосед, я плечами пожала и Серёжку спрашиваю:" Ты что-нибудь понял?
- Конечно,- говорит,- чего непонятного: закрываться надо; когда дома - на шпингалет. Недалеко уходишь - на один замок, далеко, надолго уходишь - на два замка.
Я рассмеялась:" Особенно мне - на два замка закрываться, когда у меня всего один и тот - накладной!" Тогда Серёжка тоже рассмеялся:
- А мне - дверь на два замка закрывать, когда у меня кроме единственной кровати ничего нет... Вдруг жулики придут да и умыкнут эту кровать, что мы с тобой тогда, Надюшка, делать будем?
Так и вырвалось у меня неожиданно - для самой себя:" Тогда мы с тобой, Серёженька, поженимся и будем жить у меня". Не понравились такие слова Серёжке, не знаю - почему. Улыбаться не перестал, но глаза в пол уронил; встал, пошёл на кухню суп из сайры варить.
...И вот за неделю до того случая о котором я рассказываю, этот сосед из пятой снова ко мне зашёл неожиданно. Вечером дело было. Я только-только приготовилась к Серёже идти - оделась по форме:(это он мне такую форму придумал, нравилось ему) колготки капроновые на голое тело, халатик коротенький, фуражка милицейская: (фуражку, это ещё до Сережки, у меня какой-то милиционер оставил. Проверял он у жильцов прописку, да на меня налетел... До того он тогда на мне "прописки" напроверялся, что пошёл вечером в уборную "отлить-поблевать", и больше я его никогда не видела. А может это и не милиционер был, а бандит переодетый. Не люблю бандитов, не знаю - почему.
Однако отвлеклась я: Так вот, за неделю до того случая снова сосед - ко мне, слышу - стучится в дверь. Открываю: он стоит, глазами мотает, рукой за ухом чешет, и я не пойму, что с ним: вроде как, не в себе он.
- Разговор есть. Можно войти?- говорит.
- Заходи,- говорю,- только много времени у меня нет. К Серёжке сейчас пойду - смотреть "как его квартиру тёща обработала".
- Н-да,- говорит обработала хорошо, только квартира - не его.
- В каком смысле - не его?
- Так ведь арендует он квартиру-то. Вот и не его!
Я говорю: но кровать-то его, причём здесь квартира?. Пришёл по делу так и говори по делу. Сосед скривился, бороду себе поскрёб, прошёл к столу и на табуретку сел, как буд-то я его приглашала:
- Я и говорю по делу: Серёжка парень неплохой. Но квартиру он арендует - значит - не в счёт. И знать он ничего не должен. Ты Надька, дай мне слово честное, что не скажешь ему ничего!
И опять замолчал, сидит - глазами мотает. Я уже не на шутку рассердилась: - Ты что меня трахнуть что ли хочешь? Ну достал уже! Говорю тебе - у меня времени нет. Вообщем так: или ты дело говоришь, или я пошла... и ты - пошёл!
А сосед вдруг и говорит, словно обухом по голове бьёт:
- Сгореть нам надо, слышь, Надьк, сгореть... В новом доме квартиры получить... чтобы. Я уже со всеми соседями переговорил, мы уже жребий бросили... Выпало поджигать... мне и ... тебе.
Загудело у меня в голове: "Ты что говорю, белены обьелся? Ты в своём уме? Чего поджигать? Какой жребий? Да ты пьяный что ли?!
Сосед поморщился:"Да, перестань ты, Надьк! Знаешь же, что я почти совсем не пью. Тем более мне сегодня на работу в ночь - хлеб развозить. Ты дело слушай: помнишь в прошлом году дом на Пархоменко сгорел (улица такая, - недалеко от нас). Хорошо сгорел, - до тла... Так, через пол года, все погорельцы в новом доме квартиры получили. А у них дом получше нашего был; тоже, конечно, старый, но с центральным отоплением был. Они так зимами с печками не мучились, как мы. А у нас: холодно, стены "играют" - каждые пол года поновой штукатурить, белить надо. А туалет - на улице это как? Интересная карусель получается: с одной стороны космонавты в открытый космос выходят: коммунизм там строят, а с другой стороны, мы тут задницы зимой морозим, на открытом, считай, воздухе. И под снос нас дом в ближайшем-обозримом - не попадает. Это как?! А даст бог, сгорим удачно,- голос у соседа оживился, сразу как-то ярче стал, - Все семьи поучат отдельные квартиры со всеми удобствами!
Например, бабка Феня - одна, так получит однокомнатную. У меня жена, сын в армии - выйдет нам двухкомнатную получить. А если семья, например, четыре человека и дети разнополые, тогда трёхкомнатная квартира положена. Я говорю: "Тогда мне - четырёхкомнатная положена: у меня трое детей и все разнополые... Только поджигать я ничего не буду. Никакого жребия я не бросала, и ваших дел знать не знаю. Придумали тоже: ни с того ни с сего - иди поджигай! А сосед мне: "И застраховаться тебе надо от пожара - все уже застраховались, кроме тебя и Серёжки твоего ненаглядного. Но Серёжке не надо: у него одна кровать всего... Ты завтра же и застрахуйся, или послезавтра; но не позже двенадцатого, потому что тринадцатого - СРОК!
Стало до меня доходить - не шутит сосед. Стало мне холодно, чувствую - затылок начинает прогибаться и ноги вот-вот отсыреют. Я соседу - шёпотом ( не потому шопотом, чтобы не услышал кто, просто голос пропал):
- Застраховаться,- говорю,- застрахуюсь, даже Серёжке ничего не скажу. Но никакого жребия я не тянула, и поджигать - ничего не буду.
А сосед мне:
- Да успокойся ты, Надька! Я всё сам подготовлю и всё сам сделаю. На чердаке подожжём, а скажем потом, мол какие-то незнакомые пацаны на чердаке игрались, вот и подожгли. Я и досок натаскаю. А тебе всего и делов-то - на лестничной площадке постоять, у лестницы, что на чердак, и предупредить, если что не так пойдёт. Наших-то можешь не бояться - все в курсе. Бояться тебе надо Серёжку твоего, да милиционера, какой фуражку у тебя забыл, вдруг придёт именно в этот момент... Да ты не об страхе думай, а о четырёхкомнатной квартире, что тебе за дарма отломится. Ты представь себе: жизнь новая, тёплая, со всеми удобствами!
Я новую квартиру представила: шум у меня в голове прошёл, но какой-то звон начался: словно в колокол кто-то, без устали, долбить начал.
-Ладно, сосед,- говорю,- я подумаю. Но ты тоже: кто ж так делает? - как обухом по голове! А сейчас уйди от меня: видеть тебя не могу. Не знаю - почему.
Сосед ушёл. Через полчаса Серёженька - любовь моя пришёл. Весёлый такой, жизнеутверждающий:
- Опять,- говорит,- у тебя квартира не заперта. А я сегодня при такой удаче, при такой радости: меня - на почётной доске повесили. Это дело как следует отметить надо... Что с тобой? Что случилось? Ты какая-то синяя вся!
Отговорилась как могла: голова мол болит. У тебя на работе приятности, а у меня наоборот - неприятности. Не сказала я своему Серёженьке правду - предала. ТАК хотела за него замуж и ТАК предала.
От пожара я имущество застраховала двенадцатого декабря: позже нельзя, завтра - СРОК! Вечером, на всех окнах, все шпингалеты плоскогубцами пооткрываала: год назад рамы красила, так шпингалеты на краску попристывали, руками не откроешь. Документы все - в одну сумку собрала, вещи, что получше - в чемоданы.
Ночью плохо спала: сон не сон, так - одно растройство. Собаки какие-то, цепи рваные; бельё на веревке ветром замотало - никак размотать не могла. Утром услышала, как Серёжа мой с работы пришёл, замками защёлкал. И так мне захотелось побежать к нему, рассказать ему всё, спрятать голову у него на груди; чтобы он меня обнял: не так обнял, как блядь последнюю, а как жену родную... Так захотелось - не выдержала я: встала шубу на плечи набросила, вышла из квартиры - дверь Серёжи - рядом.
Постояла я перед дверью, постояла - заплакала, и к себе пошла. Не знаю - почему.
Рассвело с трудом. В десять утра, минута в минуту, как договаривались, сосед из пятой зашёл:
Ну, Надьк,- Время!... Да ты не переживай: в доме всё тихо. Все сидят в ожидании. Я уж приготовил всё: залезу на чердак - спичкой чирк и ВСЕ ДЕЛА!.. Тебе "на стрёме", может, и минуты постоять не придётся.
Поднялись мы с соседом на второй этаж. Меня всю трясёт: крупнокалиберно так; вижу, - соседа тоже слегка подбрасывает.
-Н-да,- говорит,- конечно ночью такие дела лучше делать: все спят. Заметят да в пожарку позвонят, когда уж пол дома сгорит... Но на кого - спишешь? Сразу скажут: "Поджог". А так - будем стоять на том, что пацаны какие-то на чердаке баловались и, стало быть, - подожгли.
На площадке второго этажа к стене прибита вертикальная пожарная лестница - на чердак. Сосед перекрестился, сказал богу: ну, Господи, помогай! - полез, притвор открыл: вижу центральный столб, подпирающий крышу, вкруговую досками обставлен...Слышу - сосед спичкой чиркнул.
- Ну всё,- думаю,- дело сделано; пошла я к себе - вещи из окон выбрасывать. Подумать подумала, а идти не могу: одеревенели ноги, ни туда ни сюда. Вдруг, минуты через две, сосед сверху как захрипит мне:
- Надьк, иди сюда немедленно!
Меня ноги слушаться стали. А сосед опять:
- Влазь немедленно,- говорю. Раздуть поможешь: плохо разгорается - у меня уже голова кружится.
Я спорить не стала; не знаю - почему. Быстро, как ящерица вскарабкалась на чердак. Вижу: дыма уже много, а огня - совсем мало. Сосед хрипит:
- Дуй давай. У меня уже голова кружится, чуть не лопается.
Дула я дула, до одури додулась. Толку мало: огня мало,- дыму - всё больше. Сосед из кармана носовой платок вынул, в огонь бросил - ещё хуже гореть стало.
- Ты что бросил?- говорю,- сопли же плохо горят!
Тогда он как мотнёт глазами, чуть они у него на лоб не вылетели, как схватит меня за плечи, и давай шубу с меня стаскивать. Но я шубу не дала. Сняла и в сторонке на столб, на гвоздик повесила. Ковту шерстяную, вязанную с себя сняла: -На,- говорю,- жги, поджигатель хренов.
Чуть побольше огня стало, так дыма - втрое больше. Тогда он стал с меня халат стаскивать - тоже в огонь! Ещё чуть побольше огня стало... Тогда он как схватит меня за трусы, как потянет:
-Давай,- хрипит,- трусы, не то - твою шубу в огонь брошу. Я кричу: "Отстань, это мои трусы, я их только вчера купила, пол часа назад, как первый раз одела. Не отдам, отстань... кобель маньячный!
Но у него силы побольше моего: содрал все таки с меня трусы и - в огонь.
Я шубу на себя надела, и уже хочу уходить с чердака: Гори, думаю, оно всё синим огнём!
А сосед встал на моём пути и смотрит на меня, странно как-то. В глазах отблески огненные с дымной поволокой, одна щека дергается. Непонятно мне: на шубу он смотрит (чтобы и её в огонь), или смотрит на ТО, что шуба на мне - не запахнута.
"Выручила" нас сирена пожарной машины. "Выручила". И как-то громко сразу, совсем рядом. Вот когда мне по-настоящему СТРАШНО стало! Вижу: сосед-поджигатель уже двигается к выходу с чердака, причём на четвереньках; ноги его что ли перестали держать? Я тоже заспешила: вперёд него хотела с чердака спуститься - не пустил. Первым спускаться стал, я следом спускаюсь, ногами своими о его плечи - спотыкаюсь. Чувствую: СМОТРИТ! Смотрит сосед на меня снизу: на ноги мои красивые, на задницу мою красивую и голую и, на передницу - прежде всего смотрит! Вот кобель маньячный: на ниточку от тюрьмы, а он всё равно - кобель!
Машина пожарная уже к дому подъехала: слышу - тормоза заскрипели. Спустились мы с соседом на площадку: у него дверь рядом. Я было хотела вместе с ним в его квартире спрятаться, так он в одно мгновение за дверью скрылся и замком щёлкнул. Тогда мне ЕЩЁ страшнее стало! А с нижнего этажа на второй уже передовой пожарник бежит. Сапоги на нём на вид - такие тяжёлые, роба брезентовая - на вид такая тяжёлая, сам весь такой больший: на вид - такой тяжёлый, а вверх по лестнице так легко скачет, как буд-то вниз сбегает! Откормился там в своей пожарной части: чего ему не скакать. Вбежал на площадку, лицо такое весёлое, и кричит мне во всё своё горло молодое, как буд-то я за версту от него стою , а не - рядом:
- Что сгорит - не сгниёт! И шнырь по лестнице на чердак; как ракета взлетел, только подковы на каблуках сверкнули. За ним - второй - снизу ему шлаг подаёт и с конца уже капает (у шланга). После этого случая - не люблю пожарных: когда они позарез нужны - не дождёшься, а когда попозже бы им так они - раньше времени!
Запахнула я поплотнее шубу, спустилась к своей двери - не могу рукой в карман попасть - колотит всю: как буд-то внутри меня камнедробилку установили. Наконец попала левой рукой в левый карман - нет ключа! Закон подлости: будешь в туалет хотеть, будет в одежде девять карманов, так ключ обязательно окажется в - девятом. Хорошо, что у меня в шубе всего два кармана... Наконец попала правой рукой в правый карман, - нет ключа! Оцепенела я; оцепенела - потому, что вспомнила: ключ, когда с соседом из квартиры вышли, и квартиру я закрыла, - я в правый карман халата положила. В Правый Карман Халата. А халат сейчас - в огне.
ВОТ КОГДА МНЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ СТРАШНО СТАЛО!
- Это что же теперь будет,- думаю,- Потушат огонь, найдут ключ, пойдут проверять к какой квартире подходит... Откроется моя дверь. Но это будет уже не моя дверь, а дверь - тюрьмы.
Затылок у меня - до основания языка прогнулся, в уме потемнело, как перед грозой, ноги отсырели до упора; вокруг топот, беготня, крики, а я стою, как голая статуя в шубе, что теперь делать, куда идти - не знаю.
Всё же сообразила: Серёжа же рядом - к нему надо. Он - умный, он - бойлерщик, его на доске повесили.
Позвонила - никто не открывает. Ещё раз позвонила, и ещё. И ещё! И ещё! И ещё! Наконец Серёжа открывает, весь заспанный, глаза какие-то не круглые; зевает.
- Привет, Надюшка...А я после ночной всегда очень крепко сплю. Долго звонила?
Я к нему в объятья:
-Нех... нех... нех... нехо... нехо-хо... не хо-хо-чу... (язык у меня отказал). Серёжа успокаивать меня начал:
- Вижу, что не хохочешь; не улыбаешься даже. Легонько отстранил меня от себя, шубу на мне распахнул - бровьми взлетел: - Что это ты так легко одета: не май месяц! Дрожишь вся. В подъезде - шум какой-то. Там - ( Серёжа рукой показал в сторону окна) - за газетными правдами - вроде как пожарная машина. Пожар что ли? Речь стала возвращаться ко мне:
- Не хочу в тюрму Серёжа. Там на чердаке, в огне - ключ мой от квартиры моей. Найдут ключ - мне тюрьма, Серёженька! Придумай что-нибудь. Я так тебя люблю. Я - так замуж за тебя хочу! Не хочу в тюрьму, придумай что нибудь!
Серёжа к стенке меня прислонил, выскочил в подъезд, через несколько минут возвращается:
- Так, картина ясная: дом хотели спалить, и в новом доме квартиры получить? Посмотрел на меня внимательно - достал из стола отвёртку, открутил свой накладной замок и говорит мне:
- Я свой замок вместо твоего поставлю. Ведь у тебя - точно такой же, только ключик другой. А мне и одного - внутреннего хватит. И... ещё я не умею по форточкам лазить; извини - я тебе окно разобью.
- Не разобьёшь,- говорю,- Все шпингалеты открыты; со вчерашнего вечера ещё.
- Зачем?
- Мало ли: вдруг - пожар. Я и имущество от пожара вчера застраховала.
Пожарники всё ещё на чердаке возились, а Серёжа уже мой замок сменил на свой; мой у себя в подполе закопал ( у него в спальне подпол есть, - для картошки).
Пожарники славно чердак обработали, даже к нам - на первый этаж протекло. Целое наводнение у соседа из пятой получилось. Так ему и надо: не знаю - почему. Вреда от пожара - почти никакого: в огне даже центральный столб не успел сгореть: так, обгорел немного. Его после даже менять не стали, досками укрепили и всё.
...Тогда Серёжа привёл меня ко мне в квартиру, за ручку, как маленькую. Нагрел воды, поставил меня в таз,- вымыл всю. Одел на меня трусы, шерстяное тёплое трико, халат новый, ковту шерстяную. Поставил на стол два стакана да бутылку водки. Налил себе - мне не налил. И вдруг поворачивается ко мне, смотрит на меня каким-то совсем чужим взглядом и говорит (спокойно, без раздражения, негромко, но твёрдо):
- Ну вот,Надежда, был я твой, теперь - не твой. Предала ты меня. Даже словом не обмолвилась. Даже не намекнула. А если б я сгорел в пожаре? Я же после ночной сплю - меня из пушки не разбудишь. Извине но ТАКОГО не могу я тебе простить!
Водку выпил, губы рукой вытер и ушёл. На переговорный пункт пошёл Людке своей звонить. Она уж писала ему в письме: "Сижу, как у разбитого корыта". Через неделю, уже не к моему Серёже, вернулась жена и дочь. Они даже ругаться - стали меньше. Через месяц, может - два, они всей семьёй на Урал уехали: тёща там - ни с того ни с сего "откинулась": дом им в наследство привалил.
Сосед-хлебовоз после того случая пить стал страшно. Через три года помер. Сидел пьяный на остановке, ждал автобуса, и помер. Дети мои выросли, разбрелись кто куда. Вот она - сыновья благодарность: ростишь их ростишь, а они даже в гости - ни ногой.
Дом наш стоит, и стоять ему теперь до скончания века.
...А у меня личая жизнь так и не сложилась. Не знаю - почему.