Аннотация: Прошу прощения, но эротики крайне мало. Да, некоторые слова иные товарищи могут трактовать, как матерные.
КЕСАРЮ КЕСАРЕВО
Вино осталось в бокалах. На столе, среди конспектов и учебников, на маленьком клочке свободного пространства, между рулоном ватмана и тарелкой с остывшими макаронами. Забытое нами, оно напрасно наполняло комнату ароматом разморенных полуденным солнцем виноградных гроздьев. Единственное, что дразнило и соблазняло сейчас, - опьяняющий запах разгоряченных человеческих тел.
Сегодня я ошибся, посчитав, что без вина не обойтись. Раньше оно частенько выручало меня, особенно с девушками, что в первый раз прикасались к запретному плоду. Глоток-другой дионисова дара всегда помогал раскрепостить, развязать тугой узел догм и табу. Но, к моему удивлению, все произошло само собой, без костылей, из-за чего в голову закрались сомнения - а первый ли я у нее. Неужто "нюх" подвел меня, и образ нарисовался неправильно. Неприятная мыслишка возникла вдруг, когда я уже летел навстречу ее оргазму, стараясь не отстать, не сбить мелодию танца двух тел. Фальши быть не должно, иначе все насмарку. Отбросить все сомнения. Именно сейчас, в первый раз, она должна почувствовать, что это - ее, что это - прекрасно, вкусно, радостно, и не влечет отступника по кривой дорожке в ад.
Я загнал незваную мысль как можно дальше и отдался во власть потока ее нерастраченной страсти. Необузданной, сдерживаемой до сих пор, и теперь ломающей все преграды на своем пути к свободе. Затюканная студентка-пуританка громко стонала и корчилась подо мной словно в приступе эпилепсии. А я чутко вел ее к самой вершине удовольствия, к точке невозвращения, чтобы рухнуть вместе в пропасть. Наслаждение накатывало волнами, близко-близко подбираясь к самой черте, за которой мир меркнет в беспамятстве и конвульсиях.
И он свершился. "Большой взрыв" постельных размеров, когда переплетенные тела свело единой судорогой наслаждения, когда бесконтрольные пальцы раздирали кожу до крови, когда выдох перестал быть собой, превратившись в яростный крик. И вслед за оглушительным раскатом пришла тишина. И мы растаяли в ней.
Все получилось как надо. Я поцеловал ее, но девушка не отозвалась. Прикрыв глаза, она тяжело дышала, и казалось, была где-то далеко-далеко, там, куда мне никогда не попасть. Я откинулся на мокрые подушки и удовлетворенно улыбнулся.
Тогда вредная мыслишка вернулась. Но что мне за дело - первый я или нет. Мне же не детей с ней крестить. Я свое дело сделал, сломал взлелеянную с детства крепостную стену запретов и неуверенности, все - жизнь ее стала полной. Что не так?
Я не почувствовал, вот что! Я не увидел, что она - не девственница. Пускай сей факт ничего не меняет, - девушка была сексуально закрыта, другое плохо - я не могу доверять своим чувствам стопроцентно.
Резко сев на постели, я потянулся и зашарил по тумбочке. Где-то здесь был выключатель. Рука наткнулась на что-то подходящее по форме, я нащупал кнопку-горошину, и бесстыдник-свет пришел.
Взгляда на ее отвернувшуюся к стене фигурку оказалось достаточно: крови не много, но... Все нормально. Ложная тревога.
Я придвинулся поближе к ней и обнял хрупкие плечи. Девушка дрожала, и я обеспокоено заглянул ей в лицо. Разрумянившееся, оно было мокрым от слез.
- Ну-ну, все хорошо, маленькая. Все хорошо, - зашептал я в маленькое пунцовое ухо.
Она всхлипнула и развернулась ко мне.
- Ты ведь уйдешь и... не вернешься? - спросила она через силу и неуверенно посмотрела мне в глаза.
- Нет, конечно. Я приду, - ответил я, умение не краснеть уже давно стало моей второй натурой, так проще.
Если жизнь ее теперь изменится и она перестанет сопротивляться неумолимому зову плоти, я не вернусь. Женщины подсознательно чувствуют это, и не верят моим словам. Да и нет надобности, все равно, никто из них не вспомнит меня поутру. Об этом я позабочусь.
- Мне пора, - тихо сказал я и поцеловал мокрую щеку.
- Уже? Так быстро? - она села, притянула жеваную простыню к груди.
- На автобус опоздаю, - я поднялся, виновато улыбаясь.
- Останься у меня! - в ее голосе послышались умоляющие нотки.
- Не могу, маленькая, завтра рано на работу. Не дрейфь, я позвоню. Ты спи. Спи! И будь собой! - последние фразы я произнес слегка измененным голосом, впрочем, она этого не заметила.
Когда я покинул ее квартиру, там уже царствовал Морфей.
На улице медленно светало, ночь завершала свою постановку. Сегодняшняя выдалась удачной.
***
Мой день кончается медленно, нехотя отступая за кулисы, часто останавливается покурить, завязать шнурок на ботинке, потрепаться с секретаршей. Лишь бы не уйти слишком быстро. Сегодня он снова медлит.
- Мне всегда невыносимо трудно пережить эти последние минуты перед наступлением ночи. Едва приходит вечер, мой член начинает чесаться. Да-да, именно чесаться. Иногда я закрываюсь в туалете и дрочу. Кончаю и все равно не чувствую удовлетворения. Мне необходимо больше. Мне постоянно нужна баба, готовая раздвинуть ноги по первому слову и не трепаться, пока я буду ее драть, - верещит толстый человечек с неприятной сальной кожей, вальяжно развалившийся в кресле напротив меня.
Я смотрю на него, открывающего рот, жестикулирующего, непрестанно вытирающего пот со лба, мне противно, но на лице моем искренняя заинтересованность. Он говорит с жаром, отдавая на мой суд свой внутренний бедлам. Рубашка на его груди уже липнет к телу, темнея от влаги. Обычный человек. Я вижу - он такой же, как я, только съеденный предрассудками и не понявший своей исключительности. Болван. Но я выслушаю его, тем более что день действительно не торопится.
Он убивает меня. Один и тот же. Любой день всегда один и тот же, я понял это по его привычке уходить. У него может быть самое разное настроение и тогда кажется, что он другой. Но вот приходит вечер, и я узнаю негодяя. Он пригрел на груди другую сволочь - ожидание. Оно режет меня тупым скальпелем вдоль и поперек. Все равно, что сидеть на пороховой бочке и смотреть, как тлеет фитиль. Я не признаюсь себе никогда, но от этого правда не престанет быть правдой - я наркоман. Не тот, нищий духом, что свою пустоту пытается заполнить миром химических грез, мой наркотик - любовь. Нагая, плотская, потная, бескомпромиссная, неудержимая и беззаконная любовь. Другой я не знаю. В силу природы своего рождения.
Я создал кумира. И не могу противостоять ему. Едва приходит вечер, он надевает грязный фартук и раскладывает на столике инструменты пыток. Ждать. Невыносимо.
- Мое тело горит и содрогается от легчайшего дуновения ветерка, один женский взгляд - и в штанах моих становится тесно, как в панцире. И запах... Всему виной запах. Этот блядский запах мокрых влагалищ. Я трачу уйму денег. Я вырываюсь с работы и лечу в какой-нибудь клуб или бар, снимаю первую попавшуюся шлюху и трахаю ее до тех пор, пока она не взмолится о пощаде. Но и тогда я никак не могу усмирить свою плоть. Мой член хочет еще. Просто протыкать насквозь этих бестий, что сводят меня с ума своим запахом. Они сделали из меня чудовище...
Он умолкает, желая перевести дух, и я незамедлительно пользуюсь этим. Взгляд, брошенный на часы ранее, подсказывает, - пора заканчивать.
- Вы сказали, что рождены как-то не так. Можно немного поподробнее.
- Да. Я из тех, кто зачат в пробирке, а потом помещен в искусственную матку. Потому как заказавшая меня пара то ли погибла, то ли решила завести собаку.
- Понимаю. Вы хотите сказать, что формируясь из яйцеклетки в человека не получали материнской любви, некий метафизический гормон, в результате чего у Вас очень большая потребность в любви? В сексе?
- Точно. Технология позволяет имитировать все взаимодействия материнского тела с плодом, но чего-то все же не хватает. Возможно, вынашивай меня женщина, я бы здесь не сидел. Перед вами. Но, как вы, наверно, знаете, после многих судебных и медицинских осложнений с суррогатными матерями, все государства приняли законы, запрещающие старую технологию вынашивания. И вот - перед Вами жертва новых разработок. Я не нимфоман. Я нечто больше и ужаснее. Я...
- Я знаю суть этой проблемы. И понимаю ваше отношение к данному вопросу. Но, к сожаленью, ваше время на сегодня истекло. Давайте продолжим именно с этого момента в следующий раз.
Он бурчит что-то, резкий кивок на прощанье, и покидает кабинет. Лишь капли пота с его лба остаются высыхать на моем столе
Я откидываюсь в кресле, смотрю в успокаивающую гладь потолка, ноги облегченно ложатся на стол. Как я устал сидеть! И слушать этого идиота.
- Глупец! Не видящий ничего дальше своего хера! - в сердцах восклицаю я в одиночество комнаты.
Мне очень знакомо, то, что он описывал, но бедолага углядел только одну сторону монеты. Самую доступную и никчемную. Я мог бы попытаться ему объяснить, только уже слишком поздно. Вряд ли он поймет меня. А если такое и случиться, не факт, что он разделит мою точку зрения. Хотя этот идиот гораздо ближе мне, чем простой человек, рожденный женщиной. Ибо я сам узрел свет задолго до рождения, сквозь матовое стекло гигантской колбы, в те редкие мгновения, когда некто неведомый проверял развитие плода.
Мои ноздри тоже трепещут от запаха женщин, вернее, не от запаха, а от их плотского желания. Зашифрованного, укрытого от посторонних глаз, бережно лелеемого глубоко внутри. Что чует и мой пациент, но считает лишь наказаньем. Некоторые никогда не могут подняться выше уровня животного.
Я использую свой дар или проклятье на пользу обществу. Так много зла случается в мире лишь потому, что часть людей никак не могут шагнуть через порог запретов, дурачащих догм, запутанной морали и просто собственного уродства. Я помогаю таким. Я освобождаю их плечи от тяжкого и ненужного бремени, открывая дорогу в счастливый мир любви.
***
Ночь встретила меня ласковым пряным ветерком. Его прохладные потоки смыли жар с лица, остудили тело. Запрокинув голову, я глядел на редкие звезды, самые сильные, что смогли пробиться сквозь исходящее от города-монстра сияние. Так и ночные "вопли" заключенных в "нельзя" тел, - пробиваются только сильнейшие. Из них я и выбираю. Каждую ночь. Катаю на языке, расплетая вязь интонаций. Они рассказывают мне, кто скрывается за сексуальным посланием, гораздо лучше любых слов. Я выбираю те, у которых есть одна дополнительная нотка, в сравнении с запахом, ближе всего подойдет понятие "затхлый", или, быть может, "заплесневелый". Наши желания тоже портятся, если не давать им возможности проявиться в полной мере.
У каждого послания есть и своя окраска, вернее, мой мозг расшифровывает их для меня таким образом, что я вижу цвет и слышу запах. В действительности ничего подобного нет, и, скорее, все совсем не такое, каким видится. Но так удобнее: чем бледнее, - тем желание слабее; чем ярче, краснее, - тем сила его больше. И если к огненно-красному добавляется налет затхлости, то передо мной кандидат на посещение. Те, чей аромат непереносимее, идут в первую очередь.
Я закрыл глаза и повел носом, глупая привычка, никак не влияющая на восприятие сексуальных желаний. Всего лишь еще один тумблерок для мозга, включив который, можно перестроиться. Ведь человек жаждет удовлетворить свою плоть не только ночью. Однако темнота больше подходит для моей работы. Главный смысл ее, - подарить обществу еще одного сексуально раскрепощенного человека, не копящего в себе смертельно опасные объемы негативной энергии. Все остальное, что я получаю в процессе, - лишь приятный бонус.
Позади меня раздалось знакомое покашливание и хлипкий звук, с которым все еще теплый гудрон отпускает подошвы ступающих. Нос уловил вполне реальный запах стойкого хронического перегара. Я обернулся.
- Добрый вечер, Никита! - лохматый старик с колтунами в седой бороде, в мятой заляпанной тройке некогда благородно синего цвета, стянул с головы дырявую шляпу-лоханку.
- И Вам, Петр Иваныч! - ответил я и помахал рукой.
Мы оба улыбнулись, по-свойски, по-доброму. Он - мой единственный друг, да и то лишь потому, что живет на моей крыше. Дружба подразумевает гораздо больше свободного времени, чем есть у меня.
- Что, на смену? - спросил он.
- Как всегда.
Старик перегнулся через полуметровый бортик и смачно сплюнул.
- Какая приятная ночь, - сказал он.
- Да, в темноте все кажется красивее.
Иваныч усмехнулся и уселся на свободный от гудрона участок, опершись о бортик спиной.
- Я вот каждый раз думаю, как же ты и днем и ночью работать умудряешься? - старик хитро подмигнул.
- Просто энергии - через край. Таких, как я, много теперь.
Да, нас много. Не все рожденные не от женщины столь убоги, как мой сегодняшний пациент. Многие из нас открыли в себе новые способности и сумели постичь свое предназначение. Специально созданные группы с рождения следят за каждым искусственно взращенным. И тех, кто осознал, что не такой как все, определяют в специальные школы. Там учат жить с новообретенным даром и приносить пользу обществу, а заодно побочным знаниям, облегчающим нашу работу. Например, различным способам речевого программирования, гипноза, единоборствам, поэзии и кама-сутре. Ах да, еще нас стерилизуют.
Все это мы, посвященные, держим в тайне. Зачем лишние сложности с законом и миром?
Достаточно того, что мы храним его. Многие беды случаются только потому, что у тирана, деспота, маньяка, революционера были проблемы сексуального характера. Естественно, не все беды из-за этого, но если бы мы возникли раньше, многих исторических неприятностей удалось бы избежать. Вот и войн сейчас стало меньше.
У нас два отделения: мужское и женское, работающие с противоположным полом. Что касается всевозможных извращений, большинства тоже можно избежать, своевременно вмешавшись в интимную жизнь человека.
- А что за работа такая? Государственная? - спросил старик.
- Точно. Секретная.
Так мы болтаем почти каждую ночь, с тех пор как Иваныча хватил удар, он мало что помнит. А я и рад. Приятно иной раз просто поболтать, не мучаясь в поисках темы.
Внезапно нос уловил резкий "запах" гнилости, я принюхался и образ стал четче. Молодая девушка с сильным приступом самобичевания. Случай довольно частый в моей ночной практике.
Я простился со стариком и спустился вниз. Адресат находился буквально в паре кварталов, и я решил пройтись. Странно, почему след не обнаружился раньше? Наверное, недавно переехала или в гостях. Если второе, придется нелегко, лучше работать с клиентом один на один. Ей очень нужна разрядка, но такая скорее искалечит себя, чем позволит воплотиться неизбежному. Моя задача ей помочь. Страдания одного человека не менее важные, чем страдания человечества в целом.
***
В круге света, нарисованного на асфальте горбатым фонарем-большеголовкой, лежала черная кошка и внимательно следила за мной, совершенно не обращая внимания на других запоздавших пешеходов. Едва я поравнялся с ней, она вскочила и затрусила вдоль фасада с фальшь-колоннами, состаренными в угоду моде. Бежала ровно, в точности повторяя мой путь. Я свернул в боковую улочку, кошка сделала то же самое. Интересненько.
- Никак, подруга, ты со мной собралась?
Она посмотрела на меня, и от осуждающего зеленого взгляда, стало не уютно.
Мы поравнялись с темной аркой, соединявшей воедино два довольно ветхих дома. Кошка направилась прямиком туда, перед тем, как исчезнуть в темноте обернулась, словно приглашая с собой. Я остановился и, пытаясь понять, зачем это сделал, (мне ведь надо еще полквартала пройти), простоял на месте несколько секунд. Из арки подул ветер. И в голову ударило ярко-красное марево с "запахом" гниющего мяса, гораздо более сильным, чем у той, что я выбрал на сегодня. Объект! К его эманациям примешивалось сильное сексуальное желание мужчины, для меня оно было ярко-синим. Кто-то хотел заняться сексом прямо сейчас.
Не знаю, что на меня нашло, но я, недолго думая, скользнул в мрачный провал арки. Глаза практически ничего не различали, но "запах" вел меня лучше всякого зрения. Цель приближалась. Чем дальше я углублялся в тоннель, тем больше осознавал, что здесь что-то совсем не так. Еще шаг и я начал различать стены арки, еще один, и стало светлее. В голове тоже все выстраивалось в четкую картину: мужчин было трое, а девушка одна. Учитывая, что она всячески избегала этой стороны жизни, я мог предположить только одно. И этому надо было помешать. Так нельзя. Недопустимо, чтобы первый сексуальный опыт был омрачен негативными эмоциями, будь то страх, гнев, ненависть или омерзение.
Я расстегнул три верхние пуговицы рубашки, не ровен час еще душить начнут, и осторожно двинулся вперед. Выглянув из арки, я заметил шевеленье в самом дальнем углу маленького двора-колодца. Подобраться незамеченным будет трудно. Тут нужно нечто радикальное.
Я не робкого десятка да и физически не обделен, но соваться в неизвестность против трех возможных противников - полный бред. Развернуться и уйти в такой ситуации самое правильное. Но что последует за этим, я знал, - годами будешь мысленно возвращаться к этой самой минуте, когда все зависит только от одного движения. Вперед или назад.
Я выбрал первое. Достал из кармана брюк связку ключей и зажал в кулаке, самый длинный ключ должен заменить мне нож, да и удар потяжелеет. Глаза привыкли к полумраку, и я различил крупные темные фигуры, окружившие тоненькую в белом платье. Все понятно: подвыпившие мужики неосознанно почуяли отчаянный зов плоти припозднившейся девушки и в головах у них переклинило. Говорить с ними сейчас бесполезно.
Первой целью я наметил того, что повыше, и выскользнул из арки.
Я старался двигаться тихо, что довольно сложно сделать во время бега. Но мужики не замечали меня, увлеченно споря, кому начинать. Мой избранник почувствовал неладное, когда я был уже слишком близко и ничего не успел противопоставить моему плечу. От удара он потерял равновесие, и его громадная туша налетела на подельника, вдвоем они завалились на землю. В то же мгновение я повернулся к третьему и ударил его ключом. Он не успел закрыться, вскрикнул от боли и, обхватив голову, отшатнулся. Не давая опомниться, я пнул его в живот. Человек согнулся пополам, а я довершил начатое ребром ладони по основанию черепа. Мужик рухнул. Я обернулся, первый пострадавший, медленно вставал, опираясь на сидящего напарника.
- Ты че, с-сука! - зарычал он, но два хука заставили его замолчать. И верзила вновь повалился на дружка.
Нужно было уносить ноги, эффект неожиданности сработал, но когда они оклемаются, мне придется совсем не сладко. Я огляделся и нашел глазами девушку, в страхе жавшуюся к стене дома. Она выставила перед собой как щит небольшой сверток и, ничего не понимала от ужаса. Я подскочил к ней, схватил сопротивляющуюся руку и крикнул в лицо:
- Бежим, дура! Пока не поздно!
Подействовало, в ее глазах появилось осмысленное выражение. В тот же миг за спиной раздался слабый звук. Отпустив руку девушки, я присел и развернулся. Над моей головой пронесся чей-то кулак. Я слепо ударил в нависающее надо мной тело, потом распрямился и головой заехал в подбородок. Было больно, но не только мне. Противник замычал, его повело в сторону. Не теряя, времени я зацепил девушку, и мы побежали к арке. Сверток она не бросила, наоборот, крепко прижала к себе.
Мы бежали без остановки минут пять, пару раз наугад повернули, чтобы сбить со следа возможных преследователей. Лишь убедившись, что за нами нет погони, перешли на шаг. Я обнял девушку за плечи и спросил:
- Ты где живешь?
Она ответила не сразу. Видимо никак не могла отойти от случившегося.
- Я... здесь... недалеко... вот тот... дом, - ответила она под аккомпанемент стучащих зубов и разревелась.
- Не смей! - произнес я строго, - Сейчас не время. Пойдем, я провожу тебя.
***
Света не было во всем доме и на последний этаж пришлось подниматься пешком. Мою спутницу происшествие сильно выбило из колеи, я чувствовал, с каким трудом ей удается переставлять ослабевшие ноги, но гордость не позволяет повиснуть на мне кулем. Я незаметно поддерживал ее так, чтобы большую часть веса принять на себя.
Когда мы наконец-то оказались в тесной прихожей однокомнатной квартирки, она нашла в себе силы разыскать и зажечь свечу. Поставив ее в стакан на шатком журнальном столике, она с видимым облегчением опустилась на диван. Все это время она так и таскала с собой целлофановый сверток, и сейчас положила близ себя. В неверном колеблющемся свете я, наконец, разглядел ночную находку - черные волосы до плеч, курносая, маленький рот, но губы яркие и пухлые. А вообще симпатичная... Она повернула голову, и я увидел длинный безобразный шрам, пересекающий левую щеку от уголка рта до самого уха. Вот оно что...
Заметив, что я разглядываю ее, девушка отвернулась.
Я присел рядом и, желая дать ей время успокоиться, осмотрелся. На стене за нами висел тяжелый ковер с бахромой по краям, стена напротив целиком была отдана книжным полкам, битком забитым разнообразнейшими фолиантами, в беспорядке натыканными без соотношения размера, цвета и серии. Книги в этой квартире явно не для красоты, а используются по прямому назначению. На журнальном столике, притулившемся между двух потрепанных кресел, помимо свечи стояла вазочка с букетом маленьких фиолетовых цветов. На полу у окна - огромная, как постамент, кадка с фикусом, в открытую форточку врывался сквознячок, раскачивая крупные овальные листья.
- Да, не хоромы, - понаблюдав с минуту за мной, произнесла девушка.
- Отчего же, неплохое пристанище.
- Вот-вот, пристанище. Я совсем недавно в городе. Неделю как переехала. А ночую вообще в первый раз. Спасибо Вам, что выручили меня, - похоже, она начала приходить в себя.
- Ерунда, любой... - начал было я банальное горделивое отнекивание, но смутился. Нет, далеко не любой, редкая "птица" отважится ночью противостоять неизвестному противнику. И гордится можно, но вот почему-то страшно неудобно. Ведь не совсем из чистых побуждений я так поступил. Есть червоточинка, есть.
Она улыбнулась. И я понял, что мне нравится ее улыбка.
- Я сейчас, немного отдохну, переоденусь и напою Вас чаем.
- А давайте-ка, я сам чайник поставлю.
- Я думала, Вы уж и не предложите, - сказала она почти кокетливо, но вдруг тоже смутилась и, запнувшись на мгновенье, добавила:
- Спички в навесном шкафу, слева от плиты.
- Понял, - ответил я и поспешил скрыться на кухне. Потому что еще миг и случилось бы непоправимое. Еще один миг смотреть в изумрудные глаза, и... Еще бы знать что?
Чайник, спички, газ - со всем этим я справился быстро. Вернулся в комнату. Девушка успела переодеться в легкие спортивные штаны и маечку-облипку, я тут же поймал себя на том, что взгляд мой так и притягивают ее налитые соком груди с небольшими сосками, бесстыдно темнеющими сквозь светлую ткань.
- Я забыла Вас спросить об одной важной вещи, - произнесла она, едва я переступил порог комнаты.
- Какой?
- Мне не известно Ваше имя.
- Точно! Вот же я и растяпа! - я осуждающе покачал головой, слегка поклонился и сказал:
- Меня знают под именем Никита, сын Олегов.
Она сделала шутливый книксен. Мы рассмеялись
- А меня Ольга. Ольга Ветрова. Мне очень-очень приятно было с Вами познакомится, - и она снова улыбнулась самой обезоруживающей улыбкой, какую мне только доводилось видеть.
***
- Ты красивый. Как принц из сказки. Только я не пойму, какого цвета твои глаза? Зеленые или синие, или серые? Они все время меняются.
- Они такие, какими ты их видишь. Из зеркала на меня смотрят карие.
Оля провела рукой по моей щеке, скользнула пальцами по губам и вдруг прильнула ко мне всем телом, так, что на миг перехватило дыхание. Неуверенно прикоснулась губами к моим. По телу пробежала сладкая дрожь. Я обхватил ее и крепко прижал к себе.
А дальше я перестал существовать. Я растворился в ней, пророс каждым нервом в ее нежной коже. Одежда упала на пол осенней листвой. И мир сменил систему координат, повинуясь желанию наших тел. Мы слились в хороводе касаний и поцелуев, и в этот миг невозможно было понять, где я и где она. Невозможно разъединить.
Мои пальцы пели, чувствуя, как твердеют маленькие соски. Я целовал их, упоенно и бережно, как будто мои губы касаются чего-то настолько хрупкого, что в любую минуту может рассыпаться тысячами осколков.
Она выгнулась, толкая меня вниз, и я зарылся лицом в терпко пахнущее лоно. Мой язык обезумел, почуяв вкус женщины. Ольга задыхалась, ее бедра подрагивали в такт ласкам. Ее руки обезумели, то, принимаясь царапать мои плечи, то, сильно вдавливая мою голову. Она часто задышала, ее тело напряглось, словно сильно натянутая струна. И она закричала. Потом затихла, я слышал, как стучит кровь в висках, и, словно эхо, вторили им затихающие толчки ее тела. Она вдохнула полной грудью, медленно, словно после затяжки, выдохнула. Притянула мое лицо к своему и прошептала:
- Я хочу тебя почувствовать в себе! Сейчас!
***
Проснулся я рано. Ольга мирно посапывала, уткнувшись носиком в мою руку. В окно только-только начинало стучаться розовощекое еще солнце.
Я лежал и думал: "Вот и все. Сегодня ночью я не работал, я жил. Может быть в первый раз. И теперь я больше не смогу без этого... Да, и без кофе".
Осторожно высвободив руку, я тихо вышел на кухню, захватив одежду. Поставил слегка обгоревший чайник на плиту, вчера мы вспомнили о нем, лишь, когда воздух в квартире наполнился запахом перекалившегося металла. Я мечтал о предстоящих счастливых днях с Ольгой.Да и сгонять к врачу не мешало бы, чтобы восстановить детородную функцию.
И вдруг все переменилось. Утро поблекло, утратило перспективу, став плоским и невыразительным. Всего одна мысль, и краски ушли. Всего одна - "Ты не можешь!". Да, я не могу поставить на карту все, чем я жил до сих пор. Мое призвание и нашу всеобщую цель.
Я раскрыл Ольгу, дал ей уверенность в себе. Все, дело сделано. "Вставай и уходи. Ну же! Что ты молчишь?" - спросил я у себя и сам же ответил:
"Я хочу остаться с ней".
"Ты не можешь! Это идет в разрез с твоим предназначением. Вспомни о человечестве! Скольких ты не сможешь спасти, оставшись с ней. Вставай и иди!".
Я не помню, как выскочил из квартиры, как сломя голову бежал по проснувшимся улицам, как пережил этот день.
Я помню лишь изумрудные глаза черной кошки, встретившей меня на пороге Ольгиной квартиры, куда я вернулся вечером, желая лишь одного - остаться с ней навсегда. Сегодня я узнал, что такое настоящая любовь.
Дверь была не заперта, и я вошел. Прямо у порога и сидела кошка. Ее глаза настороженно уставились на меня, она мяукнула, словно прощаясь, и прошмыгнула между моих ног за дверь.
Я позвал Ольгу. Ответа не было. Обошел квартиру - пусто. На разворошенной кровати лежал разодранный целлофановый пакет, весь в черной кошачьей шерсти. Рядом лист бумаги из школьной тетрадки, исписанный нервным пляшущим почерком.
"Прости! Но кто-то должен вас остановить. Главное в мире - любовь к человеку, к его душе, не только к внешней оболочке. А вы лишь машины по удовлетворению. Ты проститутка с благими намерениями. Ты думаешь, что помогаешь этим зажатым беднягам? Спасаешь мир? Нет, ты делаешь его обезличенным и... равнодушным. Ты давал этим несчастным удовлетворение похоти, но ты никогда не дарил им настоящей любви. Теперь ты открыт чувству, которое у тебя отняли. И сможешь смотреть на мир другими глазами. Живи!