Увидев перед собой оскаленную морду рыжей суки, Роман в ужасе закричал и очнулся. Минуту или две он лежал, вспоминая сон, в котором был всадником на начальнике тюрьмы, взмыленном, дымящемся, потом опасливо, ощупью приподнялся и встал на ноги. Ноги его кровоточили. Песок вокруг был усеян ракушками.
Поодаль маячил черный утес, похожий на крылатого льва.
Прихрамывая, Роман побрел по направлению к утесу, пытаясь овладеть разбегающимися мыслями и вспомнить, как он очутился в этих песках.
Донесся хриплый лай. Роман испуганно обернулся. За его спиной, как продолжение кошмара, стояла рыжая сука начальника тюрьмы вся в болотной грязи. Кончик ее драконьего хвоста вился в воздухе. Когтистые лапы рылись в песке. Из оскаленной пасти капала пена. Жуткое зрелище. Ему надо было бежать прочь, но он стоял и смотрел на суку, как будто видел больше, чем мог понять.
Сука глухо зарычала, и он побежал, узнавая дорогу, по которой уже шел с сотворенным сном спутником.
Он перебежал заболоченную низину, в облаке пыли обогнул какие-то развалины и наткнулся на рыжеволосую деву 30 лет с раздувающимися юбками. Незнакомка тихо провела ладонью по его щеке, как будто он был с ней знаком, и исчезла, ушла в песок точно вода.
С изумлением оглядываясь по сторонам, он пошел дальше. Рыжая сука шла за ним по пятам. Он почти привык к ней и уже не боялся.
Весь в поту и пыли он шел, пока ночь не остановила его.
Он долго не мог заснуть, лежал и смотрел на небо, сморщенное как песчаные дюны.
Почудилось чье-то дыхание. Что-то собралось в воздухе, неотличимое от тьмы и пыли и снизошло, сделалось почти видимым. Он ощутил нежное прикосновение, ласку пальцев и невольно привстал.
Перед ним стояла рыжеволосая дева.
Ветер блудливо вздул ее юбки, обнажил бедра, бесстыдным языком лизнул пахучее лоно, раскрывшееся, словно ночной цветок.
Незнакомка рассмеялась и пошла по воде илистого пруда точно по стеклу. Сглотнув слюну, Роман повлекся за ней, натыкаясь на камни.
Кто-то окликнул его по имени, когда он уже вошел в воду. Он остановился.
Зарница осветила пейзаж, который стал еще более безлюдным. Над ним властвовало лишь угрюмое молчание черного утеса.
Помедлив, Роман вышел на берег, заполз в расселину, напоминающее женское лоно, и, притиснувшись животом к камням, затих. В оцепенении подступающего сна он услышал голос матери, ее легкие шаги, напоминающие шум шелестящей осоки. Слегка подняв брови, он улыбнулся. Губы его сложились для поцелуя...
* * *
Детство Романа было безоблачное. Он был нежен точно девочка с розами на щеках и спал с ангелами в изголовье, правда, лица ангелов были с ржавыми пятнами, напоминающими оспины. При всех обстоятельствах он не мог ожидать от жизни ничего, кроме процветания, так как ничего другого ему не было обещано, но, увы.
Вначале от кровоизлияния умерла мать Романа, потом арестовали его отец. Время было смутное.
Ночью ему слышались чужие шаги, голоса в коридоре. В ужасе и смятении он лежал и ждал стука в дверь.
Постепенно он свыкся со своим страхами и одиночеством, правда, розы на его щеках поблекли и приняли вид шафрана.
Он узнавал жизнь или выдумывал ее.
Отец оставил ему свои привычки, странности и несколько полок с книгами. Он не был философом, которые способны все перепутать и замутить, при этом, оставаясь вполне довольными собой, он был историком, но жил он как философ, терпел скуку этой жизни и обо всем нужном заботился не больше чем вороны или лилии, что растут на Елисейских полях.
В коммунальной квартире на Пречистенке Роман занимал угловую комнату с выходом на террасу. Соседей было много: вдова, унылая женщина 35 лет, археолог, несколько стариков (они занимали восточный флигель) и полковник в отставке. У него было две комнаты: гостиная и спальня с засохшими геранями, в которую он не заглядывал с тех пор, как умерла его жена. Спал он в гостиной, где стояло развернутое знамя с номером его полка, вышитым золотом. Перед тем как заснуть он отдавал честь знамени.
Полковник был стар, но еще красив и представителен. Когда-то женщины им восхищались и не в последнюю очередь из-за его происхождения. Род его уходил корнями в небо.
Женщин у полковника было много. Иногда он рассказывал Роману о своих победах. При этом лицо его, веки и губы, словно подергивала судорога.
Роман был девственником. Ничего толком он о женщинах не знал, однако догадывался о многом.
Одно время он был влюблен в учительницу географии. Ее звали Виктория Вениаминовна. Ей было около 40 лет. Увидев ее, он закрывал глаза, чтобы ни на что другое не смотреть.
Потом предметом его тайных желаний стала вдова.
Как-то вечером он стоял на террасе, поглядывая на море. У причала горели два фонаря и гнили барки. Ветра не было, но море вдруг стало морщинистым.
Из-за поворота улицы выполз трамвай, остановился у почты. Из трамвая вышла вдова в развевающихся юбках. Позванивая, трамвай пополз дальше к Волчьей лощине, а вдова поднялась на террасу, обольстительная и опасная. Проходя мимо, она не без нежности тронула ладонью щеку Романа. Он потерял способность двигаться и лишился голоса. Он стоял и смотрел, как она плавала в воде сумерек, точно рыба, потом подошла к полковнику. Он дремал, укрывшись газетой.
Сумерки постепенно поглотили очертания тела вдовы. Роман видел только ее змеиные глаза, в которых вспыхивали и гасли зеленоватые искорки.
Ночью вдова приснилась ему.
Сбросив одежду, точно змея кожу, она подошла к изголовью. Увидев совсем близко ее губы, язык, он отвел взгляд, словно заглянул в бездну. Она лизнула его ухо, присосалась, как пиявка, к губам и он очнулся, еще ощущая прохладную бархатистость ее кожи и ловя губами сверкающие капельки влаги, сбегающие вниз по ее животу к лону.
С вздохом он повернулся к стене, пытаясь отогнать от себя картины, навеянные сном, от которых его охватывало темное и тягостное томление.
Похожие сны преследовали Романа уже несколько дней без особого внешнего повода.
Жила вдова в узкой комнате, похожей на гроб, в которой ее окружали лишь воспоминания. Муж у нее был писателем. Он покончил с собой, не оставив денег даже на собственные похороны. Из записки, которую она нашла на столе, было не понятно, принял он смерть как милость или как кару.
Археолог жил в западном флигеле, заваленном книгами, разбитыми горшками и прочим научным хламом, часть которого перекочевала в коридор и на террасу, когда он обзавелся женой и дочерью. Девочку звали Лиза. Ей было 13 лет, может быть чуть больше. Она затмила всех женщин в доме обаянием своего возраста, хрупкостью, грациозностью.
Утром Роман караулил Лизу в узком месте коридора, стоял и ждал, чтобы заговорить с ней, как говорят без свидетелей, но, увы. Как только Роман занял свой пост, появилась вдова, и он ушел, испытывая то же, что человек, укушенный гадюкой.
Ночью он то вставал, то ложился, надеясь увидеть Лизу во сне, но сон не шел к нему. Заснул он только под утро. Во сне он стонал точно калека и сотрясался как в падучей. Что-то ему снилось.
Весь следующий день он бродил по коридорам, и сам себе казалась призраком. Он пугал всех, многого пугался и сам...
Дни постепенно переливались в ночи.
Ощупью Роман искал свой путь. Поиски затянулись. Лишь в 27 лет он окончил исторический факультет университета и пополнил толпу безымянных неудачников. Как и отец, он изучал историю Рима и заикался на людях. Он воображал, что занимается чем-то стоящим, а на самом деле только напрасно тратил время.
Он постепенно становился таким, каким вовсе не предполагал быть. Он не приобрел известность и не прославился, правда, к славе он относился так же, как и к женщинам. Женщин он избегал. Когда они приближались к ним, мысли его становились тяжелыми и беспокойными.
По ночам он летал с совами, испытывая свои крылья. Он сочинял одноактные пьесы в стихах. Иногда он садился на ветку дерева под окном Лизы. Час или два он сидел, прислушиваясь к сладострастным стонам ветра и испытывая пьянящее блаженство, а потом наполнял заросли своими неясными, путанными и заунывными заклинаниями.
Домой он возвращался усталый, но счастливый и засыпал, уверенный в реальности того, что было только сном, не ощущая ни холода, ни ночной сырости.
В конце 19... года случилась трагедия. Романа нашли в коридоре на полу в луже крови рядом с трупом Лизы и арестовали по подозрению в убийстве...
Той душной августовской ночью Роман как обычно рылся в книгах, занимаясь историческими разысканьями, и не заметил, как заснул. Среди ночи он проснулся. Кто-то постучал в дверь. Сдвинув задвижку, он приоткрыл дверь и увидел вдову. Она была в распахнутом халате с растрепанными волосами. Икая и всхлипывая, она выдавила из себя несколько полубезумных слов и ушла в свою комнату.
Роман вышел в коридор, еще не осознавая свою полную беспомощность перед тем, что ему предстояло увидеть. В узком месте коридора он наткнулся на Лизу. Он присел на корточки. Может быть это не она? Он еще не знал. Близоруко сощурившись, он увидел ее лицо, нежное, измученное, обсыпанное веснушками. От запаха крови и мочи закружилась голова. Он обмочился от страха и, сделавшись как воск, потерял сознание и волю...
Дело Романа вел следователь Привалов.
Допрос стариков ничего не прояснил. Они спали.
Показания археолога были довольно расплывчатыми и сомнительными. Лиза была его приемной дочерью. Он впутал в эту драму жену, после чего весь затрясся и зарыдал о своей бездарно испорченной жизни.
Из допроса вдовы стало ясно, что в деле появился еще один подозреваемый. Вдова была уверена, что девочку убил полковник. В ту ночь она видела его в коридоре. Вел он себя дерзко, победительно.
Вдова еще не совсем пришла в себя после ночного кошмара. Чтобы перевести ее бред следователю требовался комментатор.
Следователь Привалов далеко не глупый и сравнительно молодой человек (ему было чуть больше 35 лет), слушая вдову, увлекался то мыслями, то чувствами. Обилие подробностей придавало показаниям вдовы впечатление подлинности, а вид вдовы в распахнутом халате вызывал желание.
--
Да вы меня не слушаете... - На лице вдовы появлялась странная улыбка.
--
Простите, мне что-то... душно... - пробормотал следователь, застигнутый врасплох, и ушел, как будто смущенный.
Через час следователь снова нанес визит вдове, который не был ему неприятен. Он оставался с ней, правда, при открытых дверях до четырех часов дня.
Полковника допросить не удалось. В семь часов вечера он умер от удара и очистился от всех грехов.
Было уже около полуночи.
Следователь Привалов шел вдоль стены тюрьмы, иногда он встряхивал головой, словно отгоняя какие-то неприятные воспоминания. Свернув за угол, он наткнулся на незнакомца, который лежал у стены лицом вниз, но не спал. Следователь склонился над ним.
--
Ну, да... - незнакомец усмехнулся. - Вот пытался бежать, но, как видишь, неудачно приземлился... кажется, я сломал ногу... помоги мне встать...
Послышался лай собаки. Точно из-под земли выросли охранники. Лиц их следователь не разглядел. Они взяли беглеца под руки и растаяли в темноте, как иней. Не осталось даже следа.
Несколько лет назад следователь Привалов вел дело Глеба Каинова. В тюрьму он попал из-за судебной ошибки. После пересмотра дела, приговор отменили, но Глеб не пожелал покинуть стен бывшего женского монастыря, где богом был начальник тюрьмы. Он выдавал книги в библиотеке, которой заведовал старик, бывший филолог. Старик был с историей. Сидел он за убийство, но от него исходило столько душевного тепла, любви и понимания. Глеб к нему привязался. Смерть пришла к старику нежданно-негаданно, хотя жизни в нем оставалось еще лет на тридцать. На похоронах Глеб залил труп старика слезами, правда, поцеловать его не решился. Старик оставил ему свои рукописи и привычки.
Тускло улыбнувшись, Привалов глянул на монастырскую стену, на толпу голых деревьев с вороньими гнездами и пошел дальше.
Остаток ночи Привалов рылся в бумагах, письмах, черно-белых фотографиях, изъятых при обыске у Романа, и в протоколах допросов вдовы, в которых попадались какие-то темные намеки на любовные приключения полковника.
Ночь кончилась.
Привалов глянул на свое отражение в зеркале, разгладил морщины, подумал о вдове и улыбнулся. Работа приносила ему одни неприятности, хлопоты и бессонницу, но, несмотря ни на что, он был еще жив и иногда счастлив.
Он лег, не раздеваясь, задремал и с криком проснулся. Привиделось, что он забрел в темноте в болото и стал захлебываться тиной. Он разделся, лег. На его лице блуждала улыбка, пока он не заснул.
Около 7 часов вечера Привалов проснулся, встал с постели, голый, зевая, побродил по комнате, пытаясь вспомнить сон. Сон был без начала и конца. Ему снился пенис с головой змеи, извивающийся в руках, пытающийся ужалить его в губы. Вскользь он глянул на свой обвисший пенис, на бледные ноги, потом на отражение в створке зеркала, подошел почти вплотную. Вид у него был утомленный, под глазами темнели круги и морщины казались глубже.
За окном с лязгом и звоном прополз трамвай.
Он подошел к окну. Ветер разгонял над проливом дым пожаров, смешанный с сумерками...
Следствие по делу Романа длилось пять месяцев. Протоколы допросов составили целый том в четыреста страниц.
При рассмотрении дела в суде прокурор был неумолим. Худой, жилистый, в очках он был похож на филина.
В облике адвоката то же было что-то птичье. Он хромал от природы и внешностью не блистал. Самое лучшее, что он мог сделать, это ничего не делать, однако он схватился за это дело. Ему казалось, что он бог, но даже секретарю суда, боязливой блондинке неопределенного возраста, бросались в глаза его заблуждения и глупость, когда он попытался уверить суд, что возможно главным актером этой драмы был полковник.
Адвокат проиграл это дело.
Ни прибавить, ни убавить к этому больше нечего...
Дверь камеры захлопнулась за спиной Романом, как будто заколотили крышку гроба.
Он близоруко огляделся. Камера была узкая и длинная с низким сводчатым потолком.
Роман лег на нары у стены напротив окна. Своим цветом и очертаниями пятен стена напоминала карту мира со многими морями и прекрасной жизнью, неизвестной ему. При ближайшем рассмотрении он обнаружил, что на стене есть надписи и пронзенные стрелами сердечки. В некоторых местах стена была расписана мокрицами либо еще кем-либо в этом же роде.
Роман держался в тени, о себе говорил мало или вовсе ничего. Он свыкался с удобствами. По ночам он окрылялся и, став крылатым и легким, взмывал к потолку, потом устремлялся еще выше, туда, где сияла красота. Вернувшись в камеру, он записывал свои впечатления. Вдруг между строк он увидел Лизу. Она стояла, опираясь плечом о колонну и прижав опущенные руки к бедрам. Она была похожа на статую, которую несколько лет назад нашли в песках у черного утеса. Это была совсем юная девушка, переживающая первое томление.
-- Лиза... - прошептал Роман и опустился на колени у ее ног.
Кто-то из арестантов хрипло рассмеялся во сне и Роман очнулся.
В окно сквозь решетки глядела красная луна. Ночной паучок тянул паутину, на которой дрожали капли росы, как кровь...
Роман не имел склонности к сочинительству, пока благодаря какому-то сцеплению случайностей не познакомился с Глебом Каиновым. Это случилось на похоронах матери Романа. Каинов состоял в союзе писателей, хотя похож был на актера и вел себя как аристократ. Он писал одноактные пьесы в стихах, романы ему не удавались.
После ареста отца Романа почти год Каинов опекал его, потом куда-то исчез, как умер.
Роман наткнулся на Каинова в библиотеке, где он выдавал книги. Тюрьма его изменила, оставила только надменный профиль. Рыжий, худой, узкогрудый он сидел у окна и следил за чайками, парящими в просыпающемся небе. Иногда он вздрагивал, словно бил крыльями.
--
Это я, Роман...
--
И что?
-- Ты меня не узнал?..
--
Узнал... - Глеб зло сощурился. Он видел Романа неотчетливо даже сквозь линзы очков. Он был явно не в себе и вовсе не старался скрыть это.
--
Что с тобой?..
--
Тебе об этом лучше ничего не знать... - отозвался Глеб и как-то странно посмотрел на Романа.
--
Почему?..
--
Потому... - пробормотал Глеб. Характер у него от рождения был мрачный, а нрав просто удручал, иногда и пугал.
Утром Глеб пришел в библиотеку в мокрой одежде и босиком. Всю ночь он бродил неизвестно где.
--
Ты так странно одет?..
--
Пытался бежать, но, увы... - Глеб хмуро улыбнулся.
Весь день Роман провел рядом с Глебом. Он что-то рассказывал своим усталым голосом без пауз, на одной ноте, иногда смеялся и харкал кровью.
Слушая его, Роман наполнялся видениями и всякой ложью.
Перед отбоем Роман вернулся в камеру, где от соседа по нарам узнал о Глебе множество историй.
В тюрьме Глеба звали Херувимом, затраханным в зад. Кличка прилипла к нему после того, как он сочинил пьесу в стихах о своем посещении неба. Как Енох, он был взят туда спящим и видел там то, что делает человека блаженным или несчастным...
Глеб появился в библиотеке около полудня и молча лег на кушетку. Дышал он тяжело. На верхней губе выступила испарина. Внезапно он всхлипнул, дернулся и затих. На его лице застыло выражения спокойного отчаяния. Он умер от чахотки...
В тот же день Романа перевели из общей камеры в келью Глеба, которая располагалась рядом с библиотекой. Из окна кельи открывался вид на пески, скалы и колючий кустарник. Сумерки превращали пейзаж в печальное зрелище.
Вдали грохотала уходящая гроза, глухо шумело море. В окно виден был лишь клочок неба и несколько тусклых звезд.
Тишину нарушал мерный шум шагов охранников и вой ветра.
Роман лежал, уставясь в стену, на которой расцветали видения, одни едва намеченные, замкнутые в раму стены, другие застывшие между стеной и взглядом, почти ощутимые. Он видел их глаза, уклоняющиеся и пересекающиеся взгляды.
Заблудившись в этих взглядах, он заснул.
Сны, ничего не обещая Роману, все исполняли.
Вопли и стоны ветра превратились в музыку, которая пришла с моря и напоминала хорал.
Освободившись от скованности и тупой тяжеловесности, Роман вышел из камеры. За дверью начиналось море, теряющееся в темноте. Он шел вдоль берега моря, сопровождаемый криками чаек и испытывая головокружение, которое приятно волновало. Устав идти, он опустился на песок. Он не удивился, когда появилась Лиза. Она вышла из пены морской, вводя в заблуждение своей капризной изменчивостью. Ветер обнажил ее бедра, выманил на свет груди. Он приник к ней. Он пил ее дыхание, вздохи, лепет, но все еще сопротивлялся и вдруг осознал, что он уже в ней...
Внезапно ветер хлестнул в лицо дождем, глумливо расхохотался и Роман очнулся. Он лежал на кушетке, на которой умер Глеб. От сна остались лишь едва уловимые очертания, бледнеющие, расплывающиеся в воздухе...
Часы на башне пробили девять. Дверь библиотеки приоткрылась, вошел начальник тюрьмы. Его сопровождала рыжая сука.
--
Ты один?.. нехорошо быть человеку одному... - сказал начальник тюрьмы и хрипло рассмеялся.
Роман встал.
Начальник тюрьмы был похож на пресмыкающееся с глазами как у рыбы. В прочих отношениях он был еще хуже.
Пропитанный вином и чему-то радующийся, он слонялся по библиотеке, трогал, задевал Романа, разжигал в нем желания и страсти, тянул куда-то. Прилипнув к стене, Роман лишь нелепо улыбался и точно полип менял цвет в бесстыдных сумерках.
--
Ну, так что?.. - начальник тюрьмы остановился у стола, полистал какую-то книгу.
--
Я не понимаю... - пробормотал Роман.
--
Не строй из себя девочку... я ведь знаю твои мысли, которые ты прячешь даже от самого себя... - Начальник тюрьмы усмехнулся, глянул на Романа пристально, нехорошо.
Скованный, смущенный Роман отвернулся, закрыл лицо руками. Как ни был он наивен, он чувствовал все нечистое.
Начальник тюрьмы визгливо рассмеялся и ушел.
Роман опустился на кушетку. Какое-то время он сидел, зажав ладони между коленей, потом лег. Иногда его охватывала странная дрожь, не давала уснуть. Он видел какие-то темные, гнусные фигуры, обступающие его. Похотливо изгибаясь, хихикая, они тискали, щипали его, переходя границы дозволенного. Он отталкивал их ногами и просыпался, измученный, обливаясь потом...
Весь следующий день начальник тюрьмы был полон Романом, только о нем и думал, об остальных же он и не вспоминал, словно они не жили. Ради Романа он даже приказал играть музыку.
Ночью охранник услышал странные звуки, доносившиеся из библиотеки. Прильнув к глазку, он увидел стол, заставленный всякими яствами и начальника тюрьмы, который сидел верхом на Романе, точно всадник.
Очнувшись среди ночи, Роман увидел, что лежит на полу в странной неприличной позе. Чувствуя слабость и головокружение, он закрыл глаза.
Начальник тюрьмы опоил его каким-то дурманом.
В другой раз он открыл глаза, когда начальник тюрьмы ласкал его. Испытывая нежность, томление, все эти новые ощущения, которые волновали и удивляли его, он закрыл глаза...
Роман пришел в себя в общей камере.
На полу играли тени. Он встал и снова лег. Его качало и бросало из стороны в сторону. Он долго не мог заснуть, лежал и вспоминал, что там было в этой кромешной темноте.
Сон был для него передышкой.
Встало утро другого дня. Пошатываясь, Роман подошел к окну и увидел своего любовника. Он шел через двор. На нем была форма майора со всеми регалиями за убийства без опасных последствий. Прежде чем получить должность начальника тюрьмы, он отправлял на тот свет осужденных.
Начальника тюрьмы сопровождала рыжая сука. Иногда он ласкал ее и улыбался. Сторожевые собаки облаивали суку, когда она проходила мимо.
Он шел и ловил взгляды прогуливающихся по двору арестантов, выискивал очередную жертву. Он узнавая ее по жестам, походке.
Тюрьма была для майора домом. В город он почти не выходил, а если выходил, то с оружием, меняя облик по обстоятельствам и запасшись деньгами из полученного жалованья. Он боялся, что его пристрелят где-либо на безлюдной улице. Его давно оплевали, прокляли и приговорили.
Майор выходил из тюрьмы через потайной вход, спускался к пристани, волоча за собой рыжую суку. Час или два он сидел в пивной, рассеянно поглядывая в окно на море и на прогуливающихся горожан. Они напоминали ему арестантов. Взгляд его постепенно тяжелел от пива, подкрадывалось опьянение, и он уходил. Со шлюхами он дело не имел. Иногда его видели в городском парке с рыжеволосой девочкой 13 лет. В лучах солнца она была чем-то похожа на ангела. Это была Лиза, его дочь. С женой он давно не жил и расстался с ней без сожаления. Она работала в театре на заменах в разных амплуа, когда кто-нибудь из актеров не являлся к началу спектакля. Как-то майор увидел ее с каким-то незнакомцем в очках. Он его не разглядел. В глазах было темно. Он услышал смех жены, повернулся и ушел. Больше он жену не видел. До известной степени он был рад, что все так кончилось.
Девочка шла чуть впереди. Она была копией жены. Начальник тюрьмы шел за ней с пересохшим горлом, поглядывая на ее сведенное в ангельскую гримасу лицо с тонкими бледными губами. Последнее время он виделся с ней редко, два раза в месяц, иногда и реже...
Роман покосился на окно. Начальник тюрьмы все еще шел через двор, остановился. Роман увидел изгиб его птичьего носа, шрам над верхней губой и капельки пота. Их взгляды встретились. Неуверенно улыбнувшись, Роман отступил в глубь камеры, лег на нары.
Под низкими сводами было тесно, душно.
Какое-то время Роман жил воспоминаниями и сожалениями.
Немой потянул его за рукав, замычал что-то. Это был милый и своенравный юноша с бледными розами на щеках. Лысый император прикрикнул на него. Толстый, неповоротливый и праздный, он не сводил глаз с Романа. За начальником тюрьмы было право первой ночи. Лысому императору майор оставлял вторую ночь.
С невольным вздохом Роман отвернулся к стене. Надеяться было не на что, дальше будет повторяться все одно и то же...
Ночью Роман бежал из тюрьмы. Его побег обнаружили по наступлению дня. Начальник тюрьмы остался в недоумении, как он ушел. Еще раз ознакомившись с делом Романа, он не поверил своим глазам. Роман был осужден за убийство его дочери.
--
Бедная Лиза... - прошептал он.
Сука заскулила.
Бросив дело на стол, начальник тюрьмы выпустил суку и вышел следом за ней...
* * *
Еще живой, Роман брел к своей могиле, отдаваясь ветру, солнцу, камням. Никого другого вокруг не было.
Ветер играл с ним. Он то отставал, то забегал вперед. Смахнув пот со лба, Роман глянул на серебристую зыбь дюн с бахромой пены. Ослепленный, он закрыл глаза.
Ветер обошел его кругом, погладил камни, поиграл с пылью, смеясь, пробежал по воде и устремился прочь.
Этот день был долгим. Роман уже не чувствовал под собой ног. Увидев два или три солнца, он сел на камни, потом лег и погрузился в короткий сон, прозрачный, очищенный от страхов и желаний. Камни построили для него нечто похожее на альков. Не было там ни ядовитых гадов, ни мокриц, ни других тварей.
Роман спал и был похож на херувима.
Возбужденный ароматом невинности, ветер обнюхал его, заполз под одежду и Роман проснулся.
--
Нет, это какое-то безумие... - произнес он в отчаянии придушенным голосом, отгоняя от себя видение.
Небо висело над ним точно балдахин. Он глянул на небо, куда предполагал переселиться, потер лоб, что-то изобразил на лице, какую-то мину и снова погрузился в сон, лег на самое дно.
Час или два он спал и чувствовал то же, что и камни, мертвые на вид.
Вдруг он со стоном притиснулся животом к камням. Губы его отзывчиво раскрылись. Улыбка обнажила зубы.
Его поза изменилась, а улыбку сменило выражение удивления, потом тревоги. Перед ним появилась уже знакомая ему рыжеволосая дева. Лицо вытянутое, в оспинах, морщинки в углах рта. Руки и спина голые. Дева чувственно рассмеялась и улеглась рядом с ним. Он ощутил ее холодное дыхание, властность легких, нежных, блуждающих прикосновений, которые приближали его к кругам ада или рая. Всхлипнув, как утопающий, он проснулся.
Смерть отошла от него.
Раздался отдаленный выстрел, потом еще один и еще. По всей видимости, Романа искали.
Он встал на ноги и пошел.
Он бежал из тюрьмы, воспользовавшись схемой, которую ему нарисовал Глеб.
По узкой и крутой лестнице он поднялся в комнату над библиотекой, пугливо озираясь, открыл ржавым ключом дверь и оказался в темноте, заваленной какими-то лишними вещами. Двери шкафа жутко заскрипели. Он протиснулся в щель между створками и оказался в узком и сыром проходе. Где-то капала вода. Он подполз к окну и, с трудом сдвинув решетку, повис над непроглядной тьмой. Он долго не решался прыгнуть вниз. Пальцы разжались сами собой. Казалось, падение длилось вечность. Лишь приземлившись, он вспомнил, что оставил ключ в двери...
Встал новый день.
Роман шел и шел, уже не зная, куда идет.
После многих остановок он преклонил колени перед черным утесом, похожим на изваяние бога. Он стоял и ждал, дрожа и надеясь, потом заполз в расселину, свернулся как улитка и затих.
Сверкнула зарница, освещая потусторонние дали неба. В скалах приглушенным голосом запел ветер. Он погладил плечи и бедра Романа, губами тронул его грудь с цветочными почками, выдавая тайну своих желаний...
Роман спал, но даже во сне он не был избавлен от желаний и страхов.
Сон привел Романа в дом на Пречистенке. В коридорах царили пустота и безмолвие. Выйдя на террасу, он увидел полковника, который читал газету. С каким-то ужасом Роман осознал, что полковник не видит его. Открыв дверь своей комнаты, он увидел отца и мать. Они сидели на стульях как перед отправлением в дорогу. Удивленный, он подошел ближе, тронул отца рукой и понял, что стул пустой.
Он вышел из комнаты и побрел по коридору, натыкаясь на вещи, ощутимые и видимые. Повернув налево, потом направо, он замер. Мимо один за другим прошли старики, медленно, как на похоронах. Поразили их глаза, отблескивающие золотом.
Роман пошел дальше. Он искал дверь комнаты Лизы и не мог найти.
Послышался легкий шум шагов, шорох шелка. Из темноты выбежала очаровательное создание 5 лет. Личико милое, сияющее.
Детство комом подступило к горлу. Он пел с этой девочкой в хоре, когда ему было 7 лет, может быть чуть больше. Девочка умерла, не успев начать жить.
-- Роман... - окликнул его кто-то. Он неуверенно обернулся, но ничего отчетливо не увидел, только расстилающуюся перед глазами рыжую тьму. Рыжеволосая дева закрыла от него свет, и он подумал, что слепнет.
Когда дева обняла его, он со стоном опустился на пол. Дева руководила его нерешительностью. Она кончила дело руками и языком, потом закрыла ему глаза и исчезла...
Труп Романа, заросший терниями и волчцами, нашли в песках спустя 7 дней. Все человеческое в нем почти стерлось.
Чуть поодаль лежала рыжая сука, испускающая пену. А еще дальше высился черный утес...