..и были две луны.
"Слово-иероглиф" ода молчанию. 2001-й год.
Луна Середины Осени
Су Ши
Над пеленой облаков - мороз, воздух и ясен и чист,
По серебряной тропке катит беззвучно белый нефритовый диск.
Разве припомню в жизни своей подобную ночь хоть одну?
Где доведётся чрез год осеннюю встретить Луну?*
Ветер, ветер. И сегодня - весь день до ночи. Гонит, гонит по степи ковыль волнами, из-под Небесного Шатра пришёл, ищет, ищет успокоения. Осень. Небо в метеорных прочерках - Очирвани в щель глянет быстрым оком на дела людские. Раз-другой глянет - брови сдвинет, спешится, коня к Алтай Гадас привяжет, да на дракона Лу вскочит и ну метать стрелы громовые - нерадивым наказание. Тучи горизонт заволокут, дожди прольются. А пока вот он - Алтай Гадас, Кол Золотой, сияет посреди Шатра Небесного, точно на севере, вечно на севере. Всё меняется год от года, старики уходят, дети родятся, лишь гора Сумбер неподвижна: вершиной в Золотой Кол уперлась от века..
Резким порывом ветра сбило провода динамо, замигала лампочка под сводом шатра, волосок забился, как стреноженный жеребёнок. Старый Чулуумбаатар отложил починяемую упряжь, откинул чёрный войлок шатра и вышел под звёзды. Внучка его Сарантуяа кинула короткий взгляд в проём, тонкие пальцы мелькнули над вышивкой - глаз у неё острый, что у того Очирвани. Скоро год как онемела, сперва всё молчала, слёзы лила, отказывалась от питья и пищи, пока бабка Чимэг не взяла девушку под опеку. В прошлую осень приехала Сарантуяа из города к деду погостить, похвастаться поступлением в столичный университет Культуры Народов, ехала на неделю, осталась в степи на год, а там - кто знает? - может и на всю жизнь. Без бабки Чимэг теперь ни шагу. Старая Чимэг на семь ступеней в Небо ходила, на девять камней под Землю спускалась, дымом дышала, во сны беспокойные пробралась, выведала тайну болезни.
Чулуумбаатар повозился у старенького генератора, кинул псу пресную лепёшку, запахнул покрепче полы халата от пронизывающего ветра, не по-старчески чутким ухом уловил за ветром стук копыт - Чимэг трусит на кобылке, космы по степи распустив. Гостя у порога встречают - Чулуумбаатар присел на камень у входа в шатёр, лицом к северу, глазами в ночь. Узкий полуприщур Луны позолотился с восточного края неба - скоро, скоро быть ей самой полной и круглой в году, Середина Осени, праздник счастливых семей, согласие вокруг очага - отражение мирового порядка.
- Сайн байна уу! - Грузная Чимэг соскочила с низкого седла, приветствуя хозяина.
- Сайн, сайн байна уу! - Чулуумбаатар засуетился, взял под уздцы нервно переступающую, разгорячённую степной дорогой лошадь.
Оба вошли в шатёр. Хозяин предложил гостье расшитую подушку, бросил в чашку щепоть соли, овсяной муки, сдобрил коровьим маслом, залил густым молоком из бурдюка, и, щедро долив до краёв отваром кирпичного чая, вложил пиалу в узловатую горсть Чимэг. Она отхлебнула, шумно потянув губами, почмокала и заговорила, оборотясь к замершей в углу Сарантуяа:
- Сроку тебе, дочка, неделя осталась. Сон мне в прошлую ночь был. Три колодца совместятся, Восьмая Луна народится. Торкает горло-то?
Сарантуяа кивнула, опустив глаза, сжала тонкие пальчики на коленях на расшитом цветами халате - без счёта их за год расшила.
- А ты, сосед, собирайся в дорогу. В город поедешь.
- Разве в Хоххот, к сыну с невесткой? - Старик подался вперёд, - на кого ж её-то оставлю? - Кивнул в сторону внучки.
- Не то. Хоххот минуешь, не задерживаясь, в столицу отправишься. Храм Извечной Гармонии там есть, Юнхэгун. Дождёшься у его Западных Ворот полуночи, а как в колокол ударят, Слово, что я тебе передам, скажешь. От Слова Земля расступится, Небо разверзнется, Три Колодца в точности совместятся, тогда и Восьмая Луна народится, и немота у внучки сгинет. А я тут за всем пригляжу, да как срок выйдет, пуповину обрежу. Дорога дальняя, выйдешь завтра поутру - только-только к сроку успеешь. Я же и нынче здесь останусь. Слово шепну на рассвете, чтоб не при Старой Луне-то.
- Надо, так надо. Хоть путь и неблизкий, да денег должно хватить. Если с моим генератором справишься, и телевизор смотреть будете, всё веселей, чем ветер до утра слушать.
Они ещё посидели чуть, обсуждая хозяйство, да потягивая сытный, горячий чай из тонких городских чашек, сыновнего подарка, последним глотком из своей Чимэг окропила порог, и улеглись спать, погасив двадцатипятисвечовую лампочку, висящую под сводом шатра на голом шнуре.
Сарантуяа снился сон. Снился каждую ночь, с тех пор как приехала к деду. Плотная, ласковая прохлада сна властно втягивала в себя, едва дневные впечатления отлетали от расслабленного сознания. Будто бы стоит Сарантуяа в красных, расшитых золотом свадебных одеждах, откинув полог, у выхода из богато убранной дедовой юрты, а степь залита лунным светом такой дивной красоты, словно драгоценными каменьями усыпана. Выходит Сарантуяа из шатра, оборачивается, а шатра-то никакого и нет - и загона с овцами нет, и коновязи, и старого генератора, только степь кругом алмазная под куполом Шатра Небесного, сверкает-переливается, горит нездешним огнём. Каждая метёлка ковыля колышется серебряной ниткой под тонким ветром, такыры белым да розовым нефритом сложены, красным яхонтом с боков оторочены. А посреди степи, прямо у ног - дерево, и так ловко ствол его изогнут, словно ступенями, что нельзя на них не ступить.
Только стала Сарантуяа всходить по стволу, как охватила её радость нездешняя, невиданный восторг, и чем выше она восходит на дерево, тем тоньше, изысканнее радость делается, полнее наливается восторгом, проникая во все уголки души. А как ступила на последнюю, седьмую ветвь, едва не захлебнулась небывалым счастьем, вокруг неё и в ней самой разлитым. Всё с дерева видно - куда взор ни кинь - и Земля, и Небо, и Подземный Мир - и всё счастьем дышит: тенгри, терены, звери и люди - каждому доля назначена и каждому тропа начертана. Пройди своей тропой смело, сохрани изначальную любовь, с жизнью данную, каждому от века знакомую: как запах матери, как ветерок весенний, как солнышко в степи, как молоко парное. Люби всё, к чему прикасаются руки твои, сердце твоё, даря жизнь - люби, люби - жизнь отнимая. Не предай, не черни сердце пакостью наживы и зависти, не принижай себя, не возвеличивай, и мир с тобой поделится несметными богатствами, счастьем земным и небесным.
Взглянула Сарантуяа под ноги, а под ногами в свадебных башмачках - кошма, расшитая лунной и солнечной нитью. Ступила на кошму, преклонила колени, присела на запятки башмачков. И вот уже вся степь далеко внизу осталась, едва видна, а вокруг черный войлок Небесного Шатра проткнутый стальными иголками. В своде его Алтай Гадас - Кол Золотой, а вокруг медленно кружат Хухедей-мерген, Долой эбуген, Мичит и Цолмон - нежная звезда утренняя. Только налюбовалась Сарантуяа на танец созвездий, как слева от неё на расшитой кошме сияние возникло. Да такой силы, что и глаз поднять невозможно. Зажмурилась Сарунтуяа, обернула лицо влево, потянулась губами, языком коснулась сияния. Тут горло её словно раскалённым серебром обожгло. Закричала в крик, застонала и проснулась в дедовской юрте с горлом сжатым неизбывной тоской, немотой небесной скованным..
Старая Чимэг и Чулуумбаатар поднялись до зари: в очаге дрова степные, до сухого стука ветрами выбеленные, покойно потрескивают, искры пускают в предрассветное небо вслед гаснущим звёздам. Вышла Сарантуяа на порог, простилась с дедом, прильнула к морщинистой щеке. Старая Чимэг глянула в небо, махнула рукавом на запад, Слово, в кулаке зажатое, старику на ухо шепнула. Чулуумбаатар пришпорил коня, застучали по такыру копыта, пыль белёсая, солёная заискрилась.
До столицы дорога неблизкая: всё на юг да к востоку - сперва до нового шоссе конным переходом, там коня отпустить - сам дорогу обратно отыщет, от Болор-Батора автобусом до Хоххота, а там уж поездом до самой Северной Столицы несколько суток, каждому камню станционному кланяясь.
Но быстро ли, медленно ли, любая дорога приходит к концу. Кончились поля крестьянские, сжатые и вновь распаханные, замелькали за окном камнем гранитным, гладко тёсанным, пригороды пекинские, потянулись пассажиры к выходу и схлынули на перрон Западного Вокзала тугой людской волной, растеклись весенними ручьями каждый в свою сторону. Вышел Чулуумбаатар на привокзальную площадь, огляделся - чудной город. Огромные дома солнце загородили, машины крyгом - и выше и ниже, словно по кушаку в несколько раз вокруг пояса обёрнутому, по змеящимся вокруг вокзальной площади мостам бегут. Где ж найти тот Храм Извечной Гармонии, о котором Чимэг говорила? И будто бы понятно дорогу обсказывала: что, надо сперва по земле пройти-проехать, потом под землю спуститься, а дальше из-под неё подняться в условном месте, что называется именем храма, но в какую же двинуться сторону? Совсем растерялся старик, а солнце уже к западному краю неба склонилось, позолотило огромные зеркальные панели высотных зданий, расплескалось в окнах жилых домов что пониже. Не на шутку испугался Чулуумбаатар - а ну как не успеет: то влево кинется, пройдёт до поворота, то вправо, до следующего. Спросить бы кого, да народ городской, все занятые, а и как спрашивать-то? Говорить за свою жизнь по-китайски старик так и не выучился, это больше молодым надо, понимал с грехом пополам, чтобы новости по телевизору смотреть. Подумал, остановился у автобусной остановки, стал прислушиваться, не закричит ли кто из билетёров знакомое название.
- Хун гуай би танд туслаж чадах уу? - Услышал старик справа.
- Их баярлалаа, охин минь! - Ответил с облегчением, обернувшись на голос.
Стройная девочка, не старше Сарантуяа, улыбнулась ему родной улыбкой монгольских степей. Одета по-городскому, в руках книжки, видно, студентка, а смотрит приветливо.
- Мне бы Храм Извечной Гармонии найти. До полуночи времени мало осталось, а надо ещё и по земле пройти-проехать, и под землю спуститься. Не проводишь ли, милая?
- Провожу, дедушка! Тут просто: сперва на автобусе, вот на том, большом, до метро, а там, на метро до самого Юнхэгуна, за пару часов доедем! - Засмеялась открыто и ласково.
До Юнхэгуна добрались уже в сумерках. Чулуумбаатар всё расспрашивал Оюун, свою провожатую, про столицу, да про учёбу в университете, про большой и запутанный город. А она рассказывала ему интересное, не забывая следить за дорогой и пересадками с линии на линию. Станции под землёй, лестницы переходов, кишки туннелей мелькали перед глазами старика стоцветным калейдоскопом, людские спины, лица - и все спешат куда-то: вот отошёл полный поезд, а через минуту новый - и всё так же полон. Кругом камень и бетон, решётки разделительные поток людской на рукава рубят. Оюун, спасибо ей, написала на бумажке обратную дорогу, Чулуумбаатар бережно листочек вчетверо свернул, за пазуху сунул, не потерять бы! Ну, вот и станция названная именем храма, поблагодарил за помощь, оставил случайной провожатой подарок: клык волчий, на охоте добытый - прощай, девочка, спасибо тебе! Вышел старик из душного вагона, махнул улыбчивому личику за мигом съехавшимися стеклянными дверями, и к выходу.
В переходе безлюдно, гулко, по запаху сандала чувствуется близость храма. Вверх по ступеням, поворот, ещё поворот, снова ступени. Вот уже и выход из подземелья близок, остался всего один пролёт лестницы. Отчего в переходах пекинского метро так сквозит, а внизу, на станциях, душно? Но здесь, кажется, поток воздушный ещё плотнее, злее: прямо в лицо бьёт бешеный ветер, да бубен бубнит чуть слышно. Ветер и бубен. Сильнее забилось сердце у старика, видно близится назначенный час. Шаг, ещё шаг, снова шаг, труден короткий путь, словно на каждой ноге по жернову привязано, уж решил было, что и дойти не суждено: совсем из сил выбился, а не продвинулся нисколько. Не враз старик понял невнятную речь бубна, а как последовал ей, то и ветер поутих. Пока Чулуумбаатар вверх поднимался, ветром сдуваемый, Луна над Юнхэгуном взошла. Полная, самая ясная и чистая в году, самая круглая, самая близкая к земле. Середина Осени. На небе ни облачка, полночь вот-вот настанет, звёзды - драгоценные булавки в Шатре Небесном - словно только что скованные сияют. Обошёл Чулуумбаатар Храм снаружи, вот и Западные Ворота. Только небесной высью налюбовался, а тут и в колокол ударили.
Произнёс Чулуумбаатар Слово, вплелось оно в колокольный трепет над Юнхэгуном, понеслось выше, выше, в небо, к драгоценным звёздам, Три Колодца совместились, в немом крике родилась Восьмая Луна, вышла тонким кинжальцем юного месяца из горла Сарантуяа, округлилась в боках, стала неуверенно восходить на небо с западного угла, наткнулась на белёсый рубец Млечного Пути и покатилась по нему резвей, набирая силу, ярким нефритовым диском. Какое-то время на небе сияли две Луны: молодая разгораясь, старая тускнея, покуда совсем не превратилась в лёгкий, голубоватый скелет.
Восьмая Луна вошла в полную силу и поглотила его.
___________________________________
Примечания автора:
*стихотворение Су Ши "Луна середины осень" в переводе И.Чудновой
Небесный Шатёр - Небо по монгольскому поверью представляет собой шатер, накрывающий Землю куполом
Очирвани - бог-громовержец у монголов
Алтай Гадас - Золотой Кол, Полярная Звезда, находящая в неподвижном центре неба
дракон Лу - мифический персонаж-громовержец
Сумбер - от Сумеру - гора, находящаяся по монгольским поверьям, в центре Мира
Сарантуяа - женское имя у монголов, Лунный Свет
Чимэг - женское монгольское имя, Украшение
семь ступеней в Небо, девять камней под Землю - по представлениям монголов, небо состоит из семи сфер - ступеней, а нижний мир, подземелье - из девяти каменных ярусов
Середина Осени - праздник, популярный на Дальнем Востоке, день, когда Луна ближе всего находится к Земле
Сайн байна уу! - приветствие у монголов
Сайн, сайн байна уу! - ответ на приветствие
Хоххот - город во Внутренней Монголии (одной из западных провинций современной КНР)
Юнхэгун - буддистский храм в Пекине ламаистской линии буддизма
седьмую ветвь древа - имеется в виду Мировое Древо, ветви которого соответствуют ярусам Неба
тенгри - духи у монголов
терены - демоны у монголов
Хухедей-мерген - созвездие Орион
Долой эбуген - созвездие Большая Медведица
Мичит - созвездие Плеяды
Цолмон - Венера
Болор-Батор - селение во Внутренней Монголии, Хрустальный Богатырь
Хун гуай би танд туслаж чадах уу? - Не помочь ли вам, дедушка?
Их баярлалаа, охин минь! - Спасибо, милая!
Оюун - женское имя у монголов, Ум, Интеллект
|