- Олег, мы очень волновались за вас. Вы задержались вчера. Не позвонили, - осторожно, с чуть заметным упреком, сказала Екатерина за завтраком.
Ну да, волновались. Она-то, конечно, а Сергею, наверняка, было наплевать.
- Извините меня, ради Бога. Никак не куплю новый мобильник. Я был на съемках. Меня пригласили заменить Северцева. Как оказалось, я на него немного похож.
- Да, точно. Вы действительно похожи, - воскликнула Екатерина. - Только он был старше вас. Как интересно, вы будете играть его роль?
- Да, несколько съемочных дней.
- Ага! Я так и думал! - воскликнул Сергей со злорадством - Вы все-таки решили заняться расследованием убийства!
- Да. Вы правы, - согласился я спокойно. - В этих двух происшествиях, связанных с убийством и с призраками в вашем доме, есть общее.
- Северцеву являлся дух женщины. Его это ужасно пугало.
- Вы думаете, этот призрак его убил? - проговорила, нахмурившись, Екатерина.
- Нет. Что вы. Вы знаете, Екатерина Павловна, на самом деле духи и полтергейст обычно не связаны друг с другом. Кроме того, призраки безобидны, они не могут никого убить. И уж тем более вызывать пожар. Это бесплотная субстанция, не обладающая физической силой.
- Вы встречались с ними на самом деле? - удивилась она. - А почему не писали об этом?
- Я не пишу обо всех случаях. Особенно, если люди, кто был вовлечен в эту историю, просят меня сохранить информацию в тайне.
- Вы предполагаете, что вся эта чертовщина инсценирована? Интересно, каким образом? - проворчал ядовито Сергей. - Голограммы? Но для этого нужно установить где-то проектор. И довольно сложный. Я в этом разбираюсь. У меня физико-математическое образование. Я уже не говорю про поджигание предметов. Может быть, вы думаете, что мы сами развлекаемся таким образом на досуге?
- Сергей, мне в голову не приходило обвинять вас. Возможно, на этот раз, я столкнулся с чем-то совершенно новым для меня. В вашем городе я увидел много странного и непонятного.
- Например? - спросила Екатерина. - Вы видели призраков еще где-то, не только в нашем доме?
- Да. Я видел, к примеру, как над поверхностью залива появился мираж прекрасного города из высоких башен. Я не успел его сфотографировать, он быстро исчез. А вчера я столкнулся с непонятной мне чертовщиной, - проговорил я, прикусив тут же язык.
Рассказывать о стае адских собак, я не собирался, чтобы не пугать хозяев, тем более детей. Возникла пауза. Екатерина, взглянув на меня, все поняла, и сказала:
- Дети, вы поели? Погуляйте на улице. Вадим, присмотри за Ирочкой.
- Хорошо, мама, - пробасил парень, и, взяв, ангелоподобную девочку за ручку, вышел из кухни.
- Ну, так что вы видели, Олег? - повторила она.
- Когда я возвращался домой, меня окружили собаки, по виду самые натуральные, злобные, агрессивные, они лаяли, скалили зубы. Их главарь прыгнул прямо на меня, но прошел насквозь. Потом остальные собаки прыгнули за ним и исчезли в вашем доме.
Екатерина с ужасом посмотрела на меня, а я ругал себя за свой длинный язык, на чем свет стоит.
Раздался громкий телефонный звонок. Екатерина подняла трубку.
- Это вас, Олег.
Я услышал в трубке голос Лифшица.
- Олег, вы не могли бы приехать сейчас на съемки? - спросил он.
Черт, неужели они запороли пленку с моей съемкой?! Меня это совершенно не устраивало, и вообще участие в этом проекте меня, честно говоря, утомило.
- А что случилось? - поинтересовался я.
- Заболел исполнитель главной роли. Дмитрий Сергеевич решил провести съемки с вами. Надо переснять крупные планы и еще пару сцен. Мы пришлем за вами машину, - сказал он тоном, не терпящим возражения.
- У меня были другие планы, - твердо ответил я.
Должен же я поломаться хоть немного? Пусть просят лучше.
- Олег, это важно. Вы подписали контракт. Через полчаса машина будет у вас.
Он бросил трубку, а я выругался про себя. Они решили, я их раб, который беспрекословно должен выполнять указания хозяев. Ну хоть машину пришлют и то ладно.
- Что-то случилось? - спросила Екатерина.
- На съемки вызывают. Наверно, вернусь поздно. Извините меня.
Мне было неудобно перед ней. Я вызвался помочь, а вместо этого ввязался в совершенно другую историю.
- Будьте осторожны, Олег, - только сказала она.
Минут через сорок я услышал под окном требовательный гудок и увидел синий фургончик. Я влез в салон, обитый плюшем и краем уха услышал фразу.
- Твою мать. Заболел он. Вершок так орал, что святых выноси. Уехал со своим хахалем на Канары. Заболел, - повторил он, дальше шел трехэтажный мат.
Я не стал уточнять, кто уехал на Канары, а мужик в спецовке, сказавший эту фразу, мгновенно осекся и замолчал, увидев меня. В полной тишине мы добрались до места. Когда фургончик остановился в гараже, я поинтересовался:
- А куда идти?
- Пошли покажу, - сказал тот мужик, который говорил про Канары. - Здесь недалеко. Меня Арсений зовут. Старший бригады осветителей. Ты что ли вместо Северцева? Черт, эта сука так и не отдал мне мои два штукаря. Подонок. Прости господи, нельзя о покойниках говорить плохо, - добавил он, истово перекрестившись
Я вспомнил о мужике в дендрарии, и понял, хотя Северцев получал аховые гонорары, на жизнь ему все равно сильно не хватало.
- А на что он столько денег назанимал? - поинтересовался я. - У него же такой гонорар был, дай Бог. Пил что ли сильно?
- Ну зашибают они все, - ухмыльнувшись, проронил Арсений. - Только Северцев еще игрок был! Азартный. Ну и как бывает - не сильно ему везло. Огромные суммы в казино просаживал. Говорил, я так расслабляюсь. И жена от него ушла из-за этого. Красотка - у-у-у. Такая пара была. Самая красивая. Я бы ради такой бабы курить и пить бросил. А он - дурачина. Потом такую шваль подбирал - кошмар. Три копейки за пучок в базарный день. Будто ему все равно было с кем спать. Истаскался мужик.
- Я слышал, ему перед смертью призрак женщины являлся. Его это очень пугало. Не слышал об этом?
- Призрак? - удивился Арсений. - Нет. Не слышал. Но то, что Северцев в последнее время сам не свой был - это точно. Думали, у него белочка началась. Выскочит из номера и бежит куда-то в трусах с выпученными глазами, а лицо бледное, как у мертвеца. Вот, пришли, - добавил он.
Мы прошли по широкому коридору, освещаемому тусклыми лампочками аварийного освещения и оказались около входа, над которым висела переливающиеся яркими огнями неоновая вывеска на английском. Я открыл дверь и попал в самый настоящий джаз-клуб, на сцене гордо возвышался большой черный рояль, вокруг располагалось множество круглых столиков с зажженными лампами под маленькими желтыми абажурами. Сидели, переговариваясь, люди, одетые в костюмы в стиле моды начала прошлого века. И если не считать камер, стоящих по углам, все выглядело настолько естественно, что мне показалось, я действительно оказался в старинном ресторанчике или кафе.
- Олег, здравствуй! - услышал я мелодичный голос. - Рада видеть.
Обернувшись, я увидел Милану в белоснежной, кружевной блузке с крошечным жилетом, обтягивающих брюках цвета черненного серебра, уже загримированную; иссиня-черные волосы обрамляли лицо с кричащим, вульгарным макияжем - огромные алые губы, жирно подведенные черным глаза, слишком рельефные скулы с блестками, но это не портило ее, наоборот делало сногсшибательно обольстительной. Она спустилась ко мне с эстрады, я поцеловал ей руку в изящном облаке кружев, ощутив, как меня шибануло от прикосновения будто электротоком. Видимо, она заметила мое желание, лукаво улыбнулась, на щеках проявились очаровательные ямочки. Конечно, она знала о впечатлении, которое производила. Но мне показалось, она старается меня соблазнить, и делает это чересчур навязчиво.
- Олег! - услышал я голос Верхоланцева. - Быстро переодеваться и гримироваться. Заодно снимем крупные планы. Кирилл, семь-восемь планов Верстовского и общие планы зала. Милана, давай на сцену.
- А что мне играть? - спросил я.
- Ты сценарий читал?
- Нет, не успел, - начал я смущенно. - Я приехал вчера поздно ...
- Ну вообщем, ты любишь певицу. Почти двадцать лет. Страстно. Она уходит к другому, джазмену, пианисту. Ты пытаешься ее удержать...
- И я его пристрелил? - не удержался я.
Верхоланцев не рассердился, что его перебили, наоборот, расхохотался, будто услышал чрезвычайно смешной анекдот.
- Хорошая мысль, твою мать. Точно, этого говнюка надо пристрелить. Обязательно, - сказал он, отсмеявшись. - Так, значит. Дальше. Изображаешь страсть, дикую ревность, ненависть к сопернику и так далее. Понял? Так, давай быстро - одна нога здесь, другая...
Он развернулся и пошел раздавать указания. Я нашел гардеробную, снял пиджак, начал расстегивать рубашку. Открыл створки и замер. На меня смотрели сильно подведенные глаза девушки с экзотической прической "я упала с самосвала" - во все стороны торчали обесцвеченные перекисью волосы. В первую секунду мы таращились друг на друга, затем на ее круглом лице с носом-пуговицей и смешными веснушками отразилось сплошное разочарование. Скривившись, будто увидела грязного бомжа, девица вылезла, отряхнула ярко-алое платье, еле прикрывающее попу и девичью грудь, и, как ни в чем ни бывало, направилась к выходу. Я представил, что эта фифа наблюдала бы из шкафа, как я раздеваюсь. Мне, в сущности, нечего стесняться, я стараюсь держать себя в форме, при росте в сто восемьдесят пять сантиметров вешу ровно семьдесят пять килограмм, да и родители меня не обделили физическими данными, но почему я должен позволять незнакомой девке разглядывать меня в голом виде?
- Ты что тут делаешь? - спросил я раздраженно, хватая ее за руку.
- Отстаньте! - заверещала она, бросившись к двери.
Я мгновенно перекрыл ей выход. Она завопила благим матом, будто я собирался ее изнасиловать! В дверь начали колотить, и, скрепя сердцем, мне пришлось открыть. Зрелище было, мягко говоря, малопривлекательным. Я - в полураздетом состоянии рядом с пунцовой девахой с растрепанными волосами. Девица, как мышь, шмыгнула в коридор и растворилась в толпе, а люди, оглядев меня, разочарованные слишком быстро закончившимся шоу, разошлись по своим делам. Я вернулся, запер дверь и все внимательно обыскал. Заглянул под кушетку, в шкафы, за портьеры. Слава Богу, больше я никого я не нашел. Я вновь открыл шкаф и только сейчас осознал, что попал в чужую гардеробную. На вешалках висели костюмы, плащи не только не моего размера, но даже отдаленно не напоминающие стиль тридцатых годов прошлого века. Во мне взыграло любопытство, я начал аккуратно осматривать вещи. В одном из ящиков шкафа я обнаружил несколько коробочек, тут же валялось несколько запонок. И среди них очень похожая на ту, которую нашел в пещере. Только эта была в нетронутом состоянии. Я сунул находку в карман и осторожно вышел из комнаты.
- Олег! Я вас ищу! - послышался запыхавшийся голос костюмера Лады Данилюк. - Куда вы запропастились? Мы вам подготовили костюм. Идемте! - воскликнула она, хватая меня за рукав.
Я оглянулся и заметил маленькую табличку на двери: "Д.С. Верхоланцев".
Лада привела меня в костюмерную, положила на кушетку вешалку с костюмом и вышла. Я быстро прошелся, открывая дверцы шкафов, отдергивая портьеры. Наверно, я выглядел настоящим параноиком с манией преследования. Успокоившись, я облачился в роскошный костюм, повязал легкий шарф. Через пять минут послышался деликатный стук в дверь, Лада вернулась и оглядела меня профессиональным взглядом.
- А на вас костюм лучше сидит, чем на Северцеве, - задумчиво произнесла она. - С ним мы как не старались, ничего не выходило.
Я понял, это не комплимент, а чувство гордости за свою работу. Для Лады я был лишь манекеном, на котором хорошо выглядит созданная ею одежда. Я одернул еще раз пиджак, взглянул в высокое от пола до потолка зеркало, и вышел в коридор, стараясь держаться соответствующе костюму. Прошелся до гримерной мамы Гали, постучал.
- Заходи, Олежек, - сказала она. - Я тебя давно жду. Поесть не хочешь?
- Нет, спасибо, - ответил я, с раздражением вспомнив, что не захватил с собой ничего съедобного и придется опять пользоваться любезностью гримера.
- Ты только не стесняйся, - будто услышав мои мысли, проговорила она мягко. - Мне самой приятно.
Я присел за столик и мама Галя начала причесывать меня.
- Знаешь, Олежек, хочу дать тебе один совет, - произнесла она Ты можешь не слушать, конечно. Но я помочь тебе немножко хочу. Тебя, наверняка, учат премудростям актерской игры. Но ты постарайся забыть об этом. И играть себя, просто себя, в предлагаемых обстоятельствах. Тебе станет сразу легче.
Я вгляделся в глаза мамы Гали в зеркале и вдруг понял, как я, дилетант, смогу вписаться в этот ансамбль со звездами-профессионалами. Мне действительно стало легче на душе. В гриме я вышел в коридор, прошелся до вывески над входом в кафе, постучал в дверь. Она отворилась, и я увидел Лифшица, стоящего на пороге. Он тихо сказал мне:
- Заходите! Садитесь вон за тот столик, ближе к сцене. Не бойтесь!
Я вошел в кафе, огляделся, слышалась тусклая фонограмма музыкального сопровождения, стрекот камер, Верхоланцев отдавал указания. Я сделал шаг по направлению к столику и чуть заметно вздрогнул, услышав чарующее пение. Без сомнения, грудной, сочный голос, завораживающей яркой чувственностью, принадлежал Милане, стоящей в круге света на эстраде. Я присел за столик и с удовольствием включился в процесс. Она пела что-то по-английски, выразительно-эмоциональное, зажигательное, грациозно двигаясь в такт мелодии. Черт возьми, почему я не знал до сих пор, что она так здорово поет? У меня почему-то шевельнулась в груди ревность. Я ее хотел, безумно хотел, а она принадлежала кому угодно, только не мне.
- Стоп! Молодцы, - с большим сожалением услышал я голос Верхоланцева.
Милана сошла со сцены и присела за мой столик, поправляя прическу.
- Ну как? - спросила она. - Понравилось?
- Потрясающе, - сказал я совершенно искренне. - Не знал, что у вас такой роскошный голос. Вам бы на эстраде петь. Или в Большом.
- Спасибо за комплимент, - почему-то с грустью сказала она.
К нам подошел Верхоланцев, исподлобья оглядев меня, пробурчал:
- Ну, неплохо, неплохо получилось. Сейчас будем сцену репетировать. Милана, иди, переоденься. И грим поправь. Олег, сценарий читай.
Когда Милана ушла, он проводил ее взглядом, плюхнулся за столик, и снисходительно осмотрев меня, спросил:
- Нравится тебе Милана?
- Да, она здорово поет, - сказал я.
- Поет, - протянул он насмешливо. - А что ты на нее так смотришь, будто готов ее в постель утащить прямо со сцены? - сказал он, конечно, гораздо грубее, в его голосе я услышал раздраженные нотки.
- И что? - не понял я. - Она очень красивая женщина. Я просто играл, как вы сказали.
- Игрок тоже мне. Из тебя игрок, как из говна пуля. Слушай, Верстовский, - изрек он, наклонившись ко мне, хватаясь за пуговицу на моем пиджаке. - Ты тупой или валенком прикидываешься? Наивный чукотский юноша. Милана - моя жена. Если узнаю, что ты с ней шуры-муры крутишь, яйца тебе оторву. Понял?
- Понял, - ответил я твердо. - Мне даже в голову не приходило...
- Хватит врать, - зло оборвал меня Верхоланцев. - Пойди вон до того молодого человека за столиком, в очках и наушниках, и погляди в монитор на свою физиономию. Давай, сценарий читай. Сорок вторая страница.
Он встал, аккуратно задвинул стул и, бросив на меня злобный взгляд, ушел. Я уткнулся в сценарий, но сосредоточиться никак не мог. Я вспомнил о запонке, которую нашел в гардеробной Верхоланцева. А что если Северцев позволил себе "шуры-муры" с Миланой? Это мотив. Верхоланцев так стремился прикормить меня, ставку мне выбил почти звездную. Я случайно узнал, что пятьсот баксов за съемочный день получают малоизвестные, но профессиональные артисты с большим стажем, но никак не журналист. Тем более, Верхоланцев такая крупная величина, что актеры сами готовы заплатить, лишь бы сняться у него. Он сделал это, потому что жаждет узнать, не нашел ли я улики, которые изобличали бы его, как убийцу. Мне стало не по себе. Если Верхоланцев расправился с Северцевым, звездой первой величины, то уж, что говорить обо мне?
- Олег, здесь нельзя курить, - услышал я голос Лифшица.
Я непонимающе воззрился на него, с трудом переходя от своих мыслей к реальности.
- Затушите сигарету, - повторил он.
Я, наконец, понял, что он сказал, скомкал окурок и оглянулся в поисках мусорной корзины, но ничего не нашел, а кидать на пол в студии, мне не хотелось. Я начал бродить между столиками, вышел в коридор в поисках сортира. Увидев стилизованное изображение мужика, хотел открыть дверь, и вдруг услышал голос Верхоланцева, идущий из комнаты напротив:
- Все нормально, Давид. Все нормально.
- Дима, не забывай, ты мне сильно задолжал, - послышался голос Розенштейна. - Ты говорил с ним на эту тему?
- Нет пока. Поговорю.
- Что значит - поговорю? - раздраженно бросил Розенштейн. - Ты должен был с самого начала ему это сказать! Без этого наша сделка не действительна! Запомни! А если он откажется, дальше платить ему будешь из своего кармана! После того, как Северцев коньки отбросил, я горю, как свеча. Ты это понимаешь?
- Кто же виноват, что он преставился? А, Давид? - поинтересовался ядовито Верхоланцев.
- Никто не виноват, - зло буркнул продюсер. - Ох, Дима, мне еще надо с ментами дело уладить. Господи Иисусе, как мне все это надоело.
Послышался скрип открываемой двери и я шмыгнул в туалет. О ком говорили продюсером с режиссером? Наверняка, обо мне. Интересно, и в чем это таком я должен участвовать? Значит, Розенштейн согласился платить мне такую ставку неспроста. И мне придется отработать ее. Очень надеюсь, что не в борделе. Я вернулся на площадку, уже поменяли освещение, передвинули камеру к одному из столиков. Милана переоделась в другое платье - блестящее, обтягивающее ее прелести, как змеиная кожа. Надо просто быть педиком, чтобы не хотеть эту женщину. Я сел за столик, как было нужно по сценарию.
- Так, Милана, все тоже самое, что с Северцевым, - сказал Верхоланцев, возникнув рядом. - А ты, итальянский мачо, сыграешь нам на балалайке, - произнес он с издевкой, обращаясь ко мне.
Я удивленно воззрился на него, не понимая, что он хотел сказать.
- Что уставился? - пробурчал Верхоланцев. - Тебе, Верстовский, не итальянских мафиози играть, а быдло с сохой. Соберись.
Тоже мне Отелло хренов. Будто я давал ему повод. Специально затащу Милану в постель, чтобы стареющему индюку было за что меня ревновать.
Милана вышла из служебного помещения, села за мой столик. Закурив тонкую сигарету, хорошо поставленным голосом спросила:
- Франко, когда ты, наконец, оставишь нас в покое?
- Никогда, - ответил я. - Малышка, что ты нашла в этом ублюдке?
- Не смей говорить о нем так! Ты его мизинца не стоишь! Он лучше тебя во всем. Талантливый пианист и честный, порядочный человек!
- Я тоже талантливый, - усмехнувшись, сказал я. - Никто в Чикаго, может быть, во всех Штатах, не умеет так артистично вскрывать сейфы. И раньше тебя устраивала моя нечестность. Я грабил банки только ради тебя. Я мог в любой момент завязать. Мне ведь многого не нужно. Ты знаешь. Но тебе нравилось находить утром букет свежих орхидей и вазочку со свежей клубникой. Даже зимой. Ты сможешь обойтись без этого? - спросил я насмешливо, откидываясь на спинку кресла. - А также без финтифлюшек с бриллиантами, изумрудами, рубинами, шикарного Кадиллака и дорогого белья?
- Обойдусь, - спокойно сказала Милана. - Франко, я больше не люблю тебя. Ты должен это понять. Я не кукла, не вещь, которой ты можешь безраздельно владеть. У меня есть чувства, душа, наконец. Ты должен с этим считаться.
- У меня тоже есть чувства и душа, - проронил я, взял Милану за руку и стал нежно целовать ее тонкие, нервные пальцы, что не предусматривалось в сценарии. - Я люблю тебя так, как никто никогда не будет любить, - добавил я, с печалью взглянув на нее.
Милана чуть заметно растерялась от моей отсебятины, но быстро нашлась, в ее глазах зажегся неподдельный интерес ко мне.
- Если ты меня по-прежнему любишь, то отпустишь, - сказала она по сценарию.
- Никогда в жизни! Я его пристрелю.
- Даже, если ты его убьешь, не сможешь вернуть меня! - произнесла Милана свой текст. - И закончишь свою жизнь на электрическом стуле!
- Хайди, ты бы с удовольствием посмотрела бы, как меня на нем поджаривают? А?
- Я этого не говорила.
- Но представила. В твоей любви ко мне всегда был элемент садизма. Тебе нравилось меня мучить. До смерти.
- Стоп! - крикнул Верхоланцев.
Я встал из-за столика и мрачно проговорил, делая вид, что смущен:
- Извините меня за самодеятельность. Этого больше не повторится.
- Дурак ты, Верстовский, - произнес режиссер снисходительно. - Именно так и будем снимать. Кирилл, приготовься, - обратился он к оператору. - Повторить сможешь? - спросил он уже меня.
Я кивнул, вновь сел за столик, возле Миланы суетились гримеры, поправляя ей грим взмахами больших кистей. Я не понимал, зачем это делать, она выглядела сногсшибательной. Я объяснялся в любви на глазах ее мужа-режиссера, мысленно заключив себя и Милану в цилиндр с зеркальными стенами, в которых отражались только мои чувства. И ощущал необыкновенную легкость и гармонию. Мы повторили весь диалог, я дошел до слов любви, взял ее руку и опять стал нежно целовать.
- Стоп! - заорал Верхоланцев, заставив меня вздрогнуть. - Откуда посторонние на съемочной площадке! Немедленно убирайтесь!
В дверях нарисовалось двое рослых, широкоплечих молодцов в сопровождении Розенштейна, выглядевшим на их фоне карликом.
- В чем дело, Давид? - удивился Верхоланцев.
- Большаков приехал. Быстро все организуй для съемок. Он долго ждать не будет.
- Да пошел он на х...! - воскликнул раздраженно Верхоланцев. - Пусть уматывает обратно на свои Канары, ...удак хренов!
Розенштейн, схватив его за рукав, отвел в сторону, они начали громко ругаться. К нам подскочил перепуганный, бледный, как мел Лифшиц и быстро, запинаясь от волнения, пролепетал:
- Милана Алексеевна, останьтесь. Олег, вам придется выйти
- Может мне домой уехать? - поинтересовался я с долей иронии.
- Нет-нет, вы можете понадобится. Не уходите далеко.
На лице Миланы появилось брезгливая гримаса. Продолжив линию ее взгляда, я обнаружил в проеме двери брюнета в разноперой, гавайской рубашке, накинутым на плечи розовым пиджаком с набивным рисунком из цапель. Он нежно держал за руку смазливого юношу с еле пробивающимися усиками, изящно уложенной прической белобрысых волос, одетого в темную рубашку с ярко-алыми всполохами,
- Быстро освободить помещение! - услышал я чей-то зычный голос. - И проветрить! Немедленно! Почему говном воняет?
В середине площадки возвышался здоровенный бугай в мешковатом костюме и темных очках, раздавая приказы. Мне безумно захотелось сказать, что до того, как на площадке появились новые персонажи, воздух был приятный и вполне свежий. К брюнету подскочил кто-то из обслуживающего персонала с серебряным подносом, на котором стояла фарфоровая чашечка и высокий стакан с ярко-оранжевой жидкостью. Большаков манерным движением снял чашечку и поднес к губам. Вокруг него засуетилась куча народа.
- Убрать всех фотографов! - гаркнул один из сопровождающих Большакова орангутангов. - Быстро!
Большаков аккуратно поставил чашечку на поднос и, нежно взглянув на юношу, медленно пошел в сторону громко матерящихся режиссера и продюсера. Остановился поодаль, и, наклонив голову, понаблюдал за их бурным диалогом на повышенных тонах.
- Дмитрий Сергеевич, дорогой, я так рад тебя видеть! - произнес он театрально, будто стоял на сцене.
Верхоланцев замолчал и, бросив гневный взгляд на Большакова, процедил сквозь зубы:
- Кажется, Игорь Евгеньевич, ты сильно болен. Или я ошибаюсь?
- Да, я был очень болен. И документ имеется, - сказал Большаков с придыханием, доставая из кармана расфуфыренного пиджака сложенный лист. - Посмотри, тут все. Очень надеюсь, что тебя это удовлетворит.
Верхоланцев выхватил из рук Большакова бумагу, развернув, пробежал глазами. Было видно, он на взводе, готов разорвать бумажку на мелкие клочки и бросить в физиономию новоприбывшего премьера.
- Ну что, Дмитрий Сергеевич, - произнес Розенштейн самодовольно. - Надеюсь, конфликт улажен? Отлично. Всех посторонних прошу освободить помещение! - громогласно приказал он.
Я не стал испытывать терпение неожиданно явившийся с Канар мегазвезды и вышел в коридор.
- Игорь Евгеньевич приехал! - услышал я восторженный шепот.
В дверь лезли дамочки всех возрастов и комплекции, пытаясь заглянуть внутрь.
- Ой, какой красивый! - лепетали они. - У меня голова кружится. Улыбнулся! Посмотри. Боже, какая улыбка. Сплошное очарование. Боже, я сейчас в обморок упаду. Какой магнетизм, энергетика.
Переодевшись в джинсы и рубашку, я решил прогулялся по павильону. Заметив вывеску с надписью "Бар", направился по стрелке. Арочный проход слева закрывался металлической ширмой, заметив, что она приоткрыта, я проскользнул внутрь. Оказавшись в коридоре, освещенным мягким светом, я поразился великолепию интерьера - пол, выложенный мраморной плиткой, стены обшиты темно-бордовым гобеленом, с плакатами, стилизованными под рекламу начала прошлого века. Я медленно прошел дальше, ожидая окрика: "Посторонние на площадке!", но меня никто не остановил. Коридор закончился маленьким, уютным баром. Около высокого окна, представлявшего собой аквариум с зелеными, бурыми водорослями и стайками ярко-окрашенных тропических рыбок, стояло несколько столиков и высоких табуретов. Я никого не обнаружил за стойкой, но, кажется, бармен ушел только что, оставив несколько бутылок и шейкер, в котором сбивал коктейль. Я решил подождать его, присел за столик, решив тишине и спокойствии просмотреть сценарий, вытащил скрепленные листы бумаги и начал просматривать, стараясь читать все, не только то, что было подчеркнуто желтым маркером - мои реплики. Легкий шум привлек мое внимание, будто по потолку полз здоровенный червь или удав, осыпая штукатурку. Я огляделся, но никого не заметив, вновь углубился в сценарий. Каким-то шестым чувством я услышал шаги, резко обернулся и заметил загримированного под зомби человека с перекошенным сине-красным лицом, в рваном, замусоленном костюме. Он утробно прорычал и бросился на меня. Великолепная реакция позволила мне избежать жутких крюков - продолжение его рук, которыми он хотел вцепиться в меня.
- Ты что, очумел?! - воскликнул я, вскакивая на ноги.
Схватив высокий табурет, я отшвырнул шутника в сторону. Он свалился на пол, и начал барахтаться, пытаясь подняться. Краем глаза я заметил движение, подняв глаза, с удивлением обнаружил еще одного человека в костюме паука, который умудрялся сидеть на потолке, непонятно чем удерживаясь. Он спрыгнул вниз и мерзко ухмыляясь, направился ко мне. Мне это совсем не понравилось. Что за чертовщину здесь снимают?! Я не слышал стрекота камер, не заметил ни одного осветительного прибора. В мгновение ока он оказался рядом и вцепился в табурет, пытаясь вырвать из моих рук. Я с силой размахнулся и припечатал ублюдка о стену. Он мгновенно вскочил, глаза вспыхнули адским пламенем. Ни фига себе спецэффекты! Я ринулся обратно к выходу, выскочил к металлической ширме и похолодел от ужаса - тускло отсвечивая металлом, проход закрывали ворота. Я начал колотить в них, кричать. Мертвая тишина. Я развернулся, прижавшись спиной к ледяному металлу. Откуда не возьмись к двум уродцам присоединилось еще двое. Оцепенев от ужаса, я наблюдал, как гнусно ухмыляющиеся мерзавцы сжимают вокруг меня смертельное кольцо.