Евстафьев Алексей Николаевич : другие произведения.

Страшные Сказки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  "СТРАШНЫЕ СКАЗКИ"
  ДЕЛО МАСТЕРА БОИТСЯ
  (ПРО ТО, КАК В ОДНОМ ПРОВИНЦИАЛЬНОМ ГОРОДКЕ ТВОРИЛОСЬ НЕЧТО НЕВООБРАЗИМОЕ)
  
   У одной девочки отец был гробовщик. Мать тоже когда-то была и работала на местной кожгалантерейной фабрике, да там и померла однажды. Не вернулась домой со смены. Причём, на здоровье-то особо не жаловалась, лишь сетовала на какие-то пустяки с дыханием. А оказалось, что вовсе это были и не пустяки.
   И осталась девочка с отцом жить. Домик такой у них, знаете, на пригорочке. Небольшой огородик, курочки. Жили они довольно припеваючи, поскольку люди вокруг умирали один за другим - только успевай работать. А наш гробовщик своё дело знал назубок, и за пару часов этакую знатную домовину для покойного мог смастерить, что иные живые обзавидуются!.. Лежи себе с миром и поджидай Царствия Небесного.
   Но вот однажды в городок приковыляла странная старушка и принялась милостыньку просить, и граждане накидали ей чуть ли не миллион. Нет, меньше, конечно, миллиона, но старушка всё равно обалдела от счастья. "Я, - говорит. - во многих городах мира попрошайничала, и отовсюду меня гнали в шею, а тут просто чудо какое-то. Я, - говорит. - теперь вас всех полюбила безмерно, а потому каждого отблагодарю. Все будут довольны." И наколдовала так здорово, что люди в городке совсем перестали умирать, а некоторые даже родились заново. Ходят такие, как ни в чём не бывало, за барышнями ухаживают: пуси-муси, ляси-тряси, дескать! стерпится да слюбится!.. Вся палитра чувств, можно сказать, на лицо. Вся монохромная гамма.
   Год проходит - никто не умирает, другой проходит - все вокруг счастливы и зажиточны, а только наш гробовщик с дочкой терпят нужду и голод: работы-то нет!.. Из соседнего села два заказа поступило, так энтих денег на две недели и хватило.
   И вот однажды гробовщик подзывает к себе девочку, ласково поглаживает её по головушке и говорит:
   - Девочка, а девочка! А не хочется ли тебе сегодня чего-нибудь покушать?..
   - Очень хочется. - говорит девочка. - Виданое ли дело: семь дней не кушать... Отощала!
   - Вот и я о том же толкую. - посапывает осерчалым фитильком гробовщик. - Получается так, дорогая девочка, что пришло время тебе о семье порадеть. Позаботиться о пропитании. Хошь - иди на фабрику работай, а хошь - поступай как знаешь, но чтоб сегодня к вечеру, у нас в доме, стол был накрыт. Сколько ж можно тощать?..
   Девочка не очень долго думала, а папеньке в ноженьки поклонилась и куда-то там пошла. Не сказала - куда.
   А в этом же городке жил один морячок, который любил ходить купаться на речку. Он своё на флоте отслужил и домой вернулся. Тоже домик с огородом заимел, с курочками. Вроде даже глиняными свистульками приторговывал. Но я сам лично не знаю, утверждать не буду.
   И вот не отпускала его от себя водная стихия, куражилась отчаянно и штормила. Так и манила с головой окунуться в этакие-нибудь нептуновы глубины. Оно, конечно, можно иной раз и в корыте искупаться, чтоб семь футов под килем зачудить - но интересу в этом мероприятии для шибко гораздого человека на раз-два-и-обчёлся.
   Вот и ходил этот морячок купаться на реку каждый день, а однажды взял и утонул. Водолазы его быстро вытащили из-под коряги, поплакали сколько надо, а потом говорят гробовщику: пришло времечко и тебе поработать, мил-человек! смастери-ка нам гроб для морячка, а мы не поскупимся на оплату!.. И не поскупились.
   Всякий, кто из горожан заглядывал этим вечером к гробовщику домой, тот надивиться не мог: стол у гробовщика всяческими яствами заставлен, мадерка заграничная в бокалах плескается без устали, а сам гробовщик с доченькой сидят напившись да наевшись - словно огузки налитые - сидят, друг с другом мало говорят: через слово рыгнут, через два пукнут!.. Ну, вроде, жизнь маленько налаживаться стала.
   А ещё в этом же городке, неподалёку от леса, жил дровосек. Всякий с ним дружил, всякий о нём отзывался, как о весьма добродушном и отзывчивом человеке. Всегда-то он ходил со своим любимым топориком и весёлую песенку насвистывал. Многонько он знавал трудолюбивых куплетов, унынию дороги привольной не давал, лентяев и лоботрясов весело подзуживал. Зверушек тоже лесных любил со всей очевидностью. Как ни пойдёт в лес, так хлебца с собой захватит - то белочку накормит, то лосяшку угостит. С топтыгиной семейкой, бывалоча, на одном брёвнышке посидит, в картишки поперекидывается, а проигравшему щелбанов отвесит. Натуральное совпадение противоположностей.
   И вот пропал вдруг дровосек, никто его не видит и песенок не слышит. Был человек - и нет человека. Собрали взвод солдат и отправили в лес искать: мало ли, может, заблудился человек с недосыпу или медведи зверским инстинктам поддались и сожрали своего благодетеля!.. Природу хищника щелбаном не перешибёшь.
   И вот ходят солдаты по лесу, ищут, а никого найти не могут. И совсем приуныли с этих дел, сапоги стоптали. Хорошо, один солдатик глазастый был, увидел что-то там в прореши лесной, закурлыкал шибко: смотрите-смотрите!.. Все смотрят: а сидит дровосек на пеньке, трубочку в руках держит и помалкивает беспросветно. Поскольку сидит без головы. Голова-то рядышком валяется в несущественном виде, лишь глаза ейные вытаращены до чрезмерного изумления. И топорик дровосековский лежит поблизости - сразу видно, что им голову и отрубили.
   Тут уж, конечно, всему народонаселению, от мала до велика, погоревать пришлось. Флаги на государевых заимках приспустили. Но и про гробовщика не забыли: приступай-ка, мастер, за привычную работу! дело мастера боится!.. вот тебе рупь золотом!.. (А по тем временам рупь золотом - это были деньги немалые, я вам скажу. Очень даже большие деньги были по тем временам. Иной раз и склад купеческий можно было за рупь золотом прикупить, да ещё какой замечательный склад!.. Просторный, на все 550 кв. м., на фундаменте из силикатного кирпича и с комплектом из металлоконструкций для обшивки сэндвич-панелями - вот такой склад!.. а вы говорите...)
   - Ради памяти хорошего человека, расстараюсь во всю мочь. - обещает гробовщик. - Могу из амаранта-дерева домовину сколотить, могу из палисандра цельный похоронный шкаф обделать, а могу из ксилокарпуса этакий гроб смастерить, что сам Пушкин на том свете обзавидуется. Но дороже выйдет.
   - Валяй. - говорят ему. - Колоти гроб из ксилокарпуса. Деньги - что? Деньги - пшик!!
   - Значит, как у Пушкина?..
   - Ну да.
   А Пушкин-то - это который Александр Сергеевич, он в нашем городке завсегдатаем был. Его у нас хорошо знали и уважали. Ну, сообщаю, чтоб вы знали.
   И совсем благостно зажили с тех пор гробовщик с дочкой. Что ни день, то милиция в подворотне бабу мёртвую найдёт с брюхом выпотрошенным, что ни ночь, то в канаве купца выловит с карманами распотрошёнными. А родственники убиенных порядок законный знают наперечёт: сперва изволь наплакаться вдоволь, насетоваться на судьбу-злодейку, а затем - будь любезен - похорони покойника в гробу и с оркестром. Ну, и денежку за гроб - будь любезен - выложи. Из палисандра-то гробы весьма полезные получаются: хошь родственника своего хорони, хошь заместо пианино на нём тренькай. Покупатель всегда прав.
   И вот совсем уж городок вымер - человек с пятьсот осталось, да и те на улицы носов не кажут. Вроде даже некоторое шатание государственных основ принялось приключаться. Но вот однажды по утру вновь заявилась та странная старушка, что раньше всем бессмертие наколдовала.
   - Это, - говорит. - что-то непонятное тут у вас творится, и я намерена это дело расследовать.
   - Расследуй, бабуля. - ей говорят. - Взыскуй с виновного на всю катушку.
   - Прямо сейчас, - говорит. - и приступлю.
   Старушка на главной площади расположилась со всеми удобствами. Костерок разожгла. Заячьей да белячьей говядины в котле наварила, промеж миллиона слов свой десяток урезонов непонятных вслух пропустила, в кочегарный огонёк самоварного серебра на расплавку подбросила. Да каждому горожанину - из тех, кто до сих пор в живых остался - дала понемногу зелья своего отведать.
   - Кто, - говорит. - тут есть убийца и душегуб, на того мистическая сила укажет. А мы его вмиг заарестуем.
   Ну, и тут такое началось!.. Один гражданин зайца кушает - и ему всё ничего, только слегка икается да прикосорыливается. Другой беличью лапку глодает - ажно за ушами пищит от удовольствия. Чувствует, как настроение в неограниченные сферы приподымается. Даже ноги кренделями костромскими заплетаются, а ручонки за всяческих девок цепляются. Третий кушает - вроде как и дохнет сперва, но вскоре оживает, зацветает пуще прежнего. Глазёнками забавно помаргивает, улыбочкой задорно шалапутит, языком дразнится. Балясник этакий.
   Но вот пришла очередь и девочке гробовщика снадобье отведать. А она мудрит чего-то, хмурится всё неприглядно, ручонкой-то от снадобья отмахивается, говорит, что, дескать, на диете сидит!.. Не надо, мол, спасибо.
   Тут все стали подозревать что-то неладное, ворчать. А гробовщик говорит ей строго-настрого:
   - Девочка, а девочка! ну-тка кушай быстрей, что дают, не кочевряжься!
   Девочка и принялась есть снадобье. Одну ложку съела - сидит как ни в чём не бывало, на белый свет с невинностью таращится. Другую ложку съела - слегка с оказией поперхнулась, но сплёвывать не стала, а продолжила сидеть да улыбаться. Дылдой этакой дурковатой. А вот когда третью ложку съела, тогда мозгами заколобродила, всем телом затряслась, а из внутренних кишок визглявым голосом запричитала: не смейте бедную девочку забижать! не смейте ребёночка охаивать!.. Но тут страшный гром загремел и земля затряслась, тьма сгустилась непроглядным образом, а все покойники из гробов повылезали и принялись на площади собираться. Собираются и в девочку пальцами тычут: вот, дескать, душегубка самая настоящая! такая маленькая, а уже по ней тюрьма плачет!..
   Тут девочка во всём и призналась. Как морячка потопила в реке, как дровосеку голову топориком срубила, как прочих несчастных граждан в потёмках подкарауливала и безжалостно на тот свет отправляла. Во всём призналась и папеньке в ножки поклонилась: прости, дескать, батюшка!.. я ведь не за ради удовольствия грехи на душу брала, а за ради того, чтоб у тебя завсегда работёнка была!.. А гробовщик тут на попятную попёр: не дочка ты мне, говорит, не бывало ещё такого, чтоб душегубка моею доченькой была!..
   А затем встал в позу высочайшего смирения и сказал всем людям, что на площади собрались, и всем покойникам, которые в могилках своих не усидели, и старушке тоже сказал:
   - Ежели мы это дьяволово отродье (дочурку-то мою) до полуночи казнить успеем, то тогда с миром и разойдёмся по домам. А ежели иначе случится, то тогда нам всем не жить!.. В ейном теле непременно бес обретается, и он нас всех тут укокошит.
   Все сразу гробовщику и поверили, девочку повязали крепкими верёвками и поволокли к городской виселице. Там уж старушка петельку смастерила, девочке на шею накинула и говорит:
   - Молись давай скоренько, а то до полуночи четверть часа осталась.
   Девочка, конечно, быстренько помолилась, всем горожанам в ноженьки поклонилась, у папеньки ещё раз прощения попросила, и казнь смертную безропотно приняла. Да только никто её не простил, и даже хоронить никто не захотел.
   Бросили тело где-то от города неподалёку, вроде и до сих пор косточки валяются - их и собаки не грызут. Ох уж эти легкомысленные девочки!..
   А старушка погостила в городе ещё чуток, поразмыслила о том да о сём.
   - Дорогие граждане. - говорит. - Напрасно я колдовать взялась, нету с этого никакого проку. Теперь я перешепчу все свои заклинания назад, и наступит у вас жизнь такой же, какой была прежде. Будете рождаться и помирать, как все добрые люди на земле. Супротив божеского замысла, - говорит. - переть неразумно.
   Так ведь тебя, дуру старую, об этом предупреждали ещё тридцать лет назад. Когда ты в губернской тюрьме сидела. За бродяжничество и ведовство срок мотала. Старушка ты этакая!..
  
  
  КТО ПРАВ - ТОТ И СИЛЁН
  (ПРО ТО, КАК ХИТРЫЙ ЦЕЛОВАЛЬНИК НА НЕЧИСТУЮ СИЛУ ОБОЗЛИЛСЯ)
  
   На природу нечего сетовать, хотя и всякая дрянь в мире встречается, а тем более в сельской местности. В иных дремучих краях от нечистой силы спасения нет для простого человека. То гукнется в лесу, то в бору аукнется, а то молодые девки зачнут пропадать на овинах. Домой-то после ворочаются чуть свет, а от них и путного слова не добьёшься: всё только стыдливо хихикают!.. Смешно им.
   А вот однажды один Леший целое стадо проигранных крыс гнал по большой дороге, и вот подогнал к кабаку (а лешие на крыс и зайцев играют в карты, всё равно как мы на деньги играем). Подогнал и кричит целовальнику:
   - Отпирай, подай вина!
   Тот сперва не дал, потому как у него поздняя ночь была, и для посетителей проходу не имелось. Наши целовальники по ночам либо гидролизный спирт бодяжат, либо самогон перегоняют, а затем в бутылки с коньячишкой подливают.
   - Ступай-ка ты прочь. - говорит целовальник Лешему. - А не то собак спущу!..
   Леший обиделся, взялся за угол кабака и чуток приподнял над землёй, кричит:
   - Давай мне цетверть водки!
   Тот сразу испугался, поставил ему четверть водки. Леший одним духом выпил, денег не отдал, кабак с ног на голову перевернул и погнал крыс дальше.
   - В следуций-то раз, - говорит. - буду забижать тоби, презрев всяцескую добродетель. А сицас мне некогда.
   И захотелось этому целовальнику отомстить Лешему за обиду. По сусалам надавать или даже смертоубийство сотворить с печальным концом - короче говоря, этакое дело сотворить, чтоб знал нечистый, кому на Руси жить хорошо.
   Вот он собрался скоренько в дорогу, кабак досочками заколотил. Все бутылки с пойлом вдребезги перебил - чтоб народ злополучным лакомством напрасно не смущать. Табличку повесил. Дескать, ушёл на базу. А сам отправился лешего отыскивать.
   Шёл, шёл, приходит в лес. Видит, в лесу стоит избушка на курьих ножках: в лес лицом, а сюды к нему воронцом. Целовальник и говорит: "Избушка, избушка, будь добра, повернись сюды ко мне лицом, а туды от меня воронцом." Избушка вдруг и повернулась. Не всякий день ей хорошего человека привечать доводится, зачастую такие охламоны по лесу шастают - водку жрут да на гитарах тренькают.
   Целовальник заходит в избушку и видит: сидит Баба Яга, лён прядёт, а титьки на воронцы держит. Осинкой чахоточной трясётся. Пожилая женщина вроде как.
   Ну, она ему и говорит без лишних предисловий:
   - Куды, добрый человек, идёшь?
   Вроде того, что на задушевный разговор претензии имеет.
   - Я иду, - говорит тот. - по оченно важным делам. И по всей видимости, - говорит. - иду туда, не знаю куда.
   Ну, Баба Яга титьками слегка бултыхнула, вроде как закокетничала дамским манером.
   - Вот ежели, - говорит. - выкрутасы твои маловразумительны, то залезай ко мне под бочок, прямо на печь. Отдохни со мной рядышком, пока то да сё.
   - Отдыхать, - он её говорит. - после будем. Сперва дело надо делать.
   - А какое-такое у тебя дело? - Баба Яга спрашивает. Да заодно в избушке успела прибраться, стол накрыть. Хлебушек нарезала. Сальца шмоток.
   - Это, - говорит целовальник. - вопрос психологического свойства, его в пять минут не растолкуешь. Процесс моих намерений, - говорит. - во многом состоит из риторического плана, а потому моё дело не только от меня зависит. Тут целый абзац из непредвиденных обстоятельств.
   - Чавось??
   - Вот тебе и "чавось".
   И рассказал ей про обиды свои на Лешего, про то, как по сусалам ему надавать следует. Ежели что и приврал на Лешего, так исключительно для красоты эффекта. Глубокого и афористичного.
   А Баба-то Яга в ту пору с Лешим не дружила и зуб на него точила. Как раз сегодня в полночь точилка поломалась, и Яга в растерянность житейскую угодила, а тут целовальник со своей обидой ей в самый раз пришёлся!..
   - Ты бы, бабушка, - он ей говорит. - посоветовала мне, эким манером Лешего до цугундера довести. А то тебя в народе всё старой хрычовкой величают, а я вижу, что ты бабуля вполне себе ничего, и панталончики кружевные.
   Говорит и подмигивает.
   - Ишь какой шустрый нашёлся. - лепечет ему Яга. - Я много чего на свете знаю, и про то, как ребятёночков заживо варить знаю, и про то, как кишечную палочку лечить знаю, а вот про то, как Лешему карачун смастерить - и слыхом не слыхивала.
   - Значиться, большого проку от тебя не будет? - куксится целовальник. - Живёшь в лесу, молишься колесу. А я тебя чуть-было не полюбил душевно, хотел на крестины племянника пригласить. Сестрица-то моя уж который год обещает племянника народить.
   - Может, толк и будет. - говорит ему Баба Яга и указывает из окошка неблизкую путь-дорогу. - Пойди-ка ты вон в ту сторонку, да в другую не заворачивай, да по прочим сторонам всегда оглядывайся, да под ноги пристально посматривай. А когда к Лешему прямо в домик угодишь - разбирайся с ним сам, на свой страх и риск.
   И подарила мужику хорошую вещь - шапку-невидимку. Ну, вроде закадычные друзья теперь стали. Что ж не подарить?..
   Идёт целовальник дальше по лесу, через гнилые колдобины перелезает, от нервных колик истово чурается. За каждый кусток вглядывается внимательно, пялится радетельно: тут ли живёт Леший или не тут?.. Вскоре и добрёл до нужного домика. Видит, что у крыльца пень торчит, а на пне гриб говорящий шишиморит, всякого встречного-поперечного в гости заманивает. Накося да выкуси.
   Целовальник про себя усмехнулся, а вслух сказал:
   - Устал я с дороги. Зайти нешто чайку попить?
   - А и зайди, не поленись! - гриб на кнопочку там у себя какую-то нажал, и дверца в домик распахнулась: - Самое время чайку-то попить!.. с вареньицем!!
   Мужик неторопясь в дом заходит, в красный угол церемонно кланяется, а затем видит: в домике у Лешего королевна живёт. Похитил её вражина лесной в стародавние времена, вот она с тех пор и живёт у него, за хозяйством следит. Но каждодневно слёзы горькие проливает и мечтает убежать поскорей. А как тут убежишь без посторонней помощи?.. А никак.
   - Ты теперь, матушка-королевна, слушай меня внимательно. - заговорил украдочкой целовальник, а сам королевну к себе поближе прижимает и заодно любовью охмуряет. - Теперь, когда Леший в дом завалится, ты к нему поласковее будь и выведай ненароком, в чём его смерть заключается?.. Где её несомненно отыскать можно, чтоб злодея погубить?
   - Именно так всё и сделаю. - говорит королевна. - Поскольку уже влюблена в тебя без памяти, и готова с тобой хоть на край света.
   Экая пигалица.
   Вот наш целовальник одел шапку-невидимку и сполз в угол. Приходит вечером Леший к себе домой, пообедал чем Бог послал, да почему-то смурной вдруг стал.
   - Отцего здись руським духом пахнет? - спрашивает у королевны.
   - Ну, отчего-отчего... - королевна ему говорит, словно из уст мёд течёт. - Сами вот по Руси бегали, милостивый сударь, русского духу нахватались, оттого и здесь пахнет. Расскажите лучше, есть ли новости какие?.. Что случилось занятного у нас, на Руси?.. Допустим, папенька с маменькой мои как поживают?..
   - Жулики, - говорит. - тамося сплошные завелися. У вас, на этой проклятуцей Руси. У спортцменов незаконные баноцки с мельдонием выискивають поцём зря, и в наказание на кол сажають.
   - Так я и думала. - королевна-то дурочку из себя строит. - Разваливается страна потихоньку, народ паршивеет. Спасибочки, что в своё время меня к себе жить затащили. Я тут, у вас, словно у Христа за пазухой.
   - Да пожалуйста.
   Леший тут лёг спать, а эту королевну заставил у себя на голове искать. Ну, королевна и стала искать, а сама потихоньку спрашивает, как бы она тут ни при чём:
   - За спортсменов я всегда говорила, что они народец неблагонадёжный, до золота падкий. А вот расскажите-ка лучше, милостивый сударь, где ваша смерть обретается?
   Леший разомлел от удовольствия, размурлыкался. И говорит:
   - Моя смерть прямо здесь, неподалёку. У барана в дыре.
   - Это который каракулевый у нас?
   - Который каракулевый. - говорит.
   Сам поспал, да опять на следующий день и ушёл. Ну, целовальник с королевной быстренько взяли каракулевого барана, убили и в дыру полезли. Ползут-ползут, шарятся по этой дыре во всю силу, а ничего кругом не видно.
   - Эта подлюка лесная насмеялась над тобой. - целовальник-то королевну из дыры вытягивает и на постельку прикладывает. - Наврал про барана. Давай сегодня вечером всё заново устрой, и тот же вопрос про смерть спроси.
   - Тут надо бы нечисть хорошенько ублажить. - задумалась королевна.
   - Надо бы. - мужик вздыхает. - Подумай-ка, чего он у тебя больше всего на свете любит?..
   - Водочку он больше всего на свете любит! - припомнила королевна.
   И вот, чтоб послаще Лешего ублажить, она быстренько за водочкой в лесной лабаз сбегала, дождалась, когда тот домой придёт, и в ноженьки ему поклонилась:
   - Как же так, - говорит. - получается. что вы меня обманываете постоянно?.. Я вот вам щец наварила, водочки купила, а вы меня за смертью в дыру баранью посылаете, а там и нет ничего.
   Леший засмеялся и говорит:
   - Нет, родненька, моя смерть никак не у барана в дыре, а воть есть остров на море-окияне, на том острову есть камень, под темь камнем заиц, а в заице щуцка, а в щуцке яйцо, а втом яйце моя смерть. А за водоцку тебе цпасибоцки огромадные. Прямо сейцас её цекалдыкну.
   Ну, вот Леший водочки выпил, поспал, да с утра ушёл по делам. Дел-то много у него в лесу. Невпроворот дел.
   - Стало быть так. - говорит целовальник королевне, милашке-то своей. - Ты мне тут в дорогу пожрать собери, а я пойду эту щуку из зайца вылавливать и смерть добывать. Сиди тут, не балуй.
   Королевна быстренько сварганила бутербродиков с колбаской, на грудь молодецкую кинулась с плачем:
   - Ступай, - говорит. - да назад поскорей возвращайся. Поскольку, у меня к тебе любовь и всякое такое.
   Целовальник и пошёл. Сильно поторопился месть лютую осуществить и пакостника погубить. До самого моря-окияна дошёл, встал на крутом бережку, смотрит по сторонам. Сами понимаете, что тут волны бушуют тревожно, молнии в дезабилье сверкают и чайки порхают, извлекая звуки предупредительного свойства. Навивают на сердце добра-молодца печаль и грусть окаянную. Неизлечимые травмы для психики.
   Остров-то с камнем отсюдова отлично виден, но добраться до него нет никакой возможности. По воде пешком не пойдёшь. "Я не знаю, как это всё называется; я думаю, это всё называется "картина репина приплыли". - думает целовальник. - Я завсегда презирал бесхозяйственность, а тут даже слов найти не могу, чтоб отругнуться. Самый простецкий мост не могли построить - тоже мне власти называются!.." Намекает открытым текстом, что сатрапы у власти притулились, а оттого зреют грозди народного гнева.
   А тут вдруг нечто эфемерное по воздуху пролетело, и прямо при море-окияне фабрика корабельная открылась. Смотрит, целовальник, а на этой фабрике великаны-гамадрилы во всю шуруют. Выдёргивают громадные ёлки из земли и хлещут ими по морю-окияну. Там, где хорошенько похлещут - там корабль из глубин морских появляется и паруса распускает. Целую черноморскую флотилию нахлестали денька за три.
   - Братцы-гамадрилы, - просит целовальник у великанов. - смастерите и мне кораблик какой-никакой, поскольку имею дело неотложное и первостатейное. За мной не заржавеет.
   - Да с удовольствием, нам-то хоть бы хны. Но отгадай сперва три загадки.
   - Три так три. - соглашается целовальник. - Сказывайте веселей. Озорники.
   - Ну, - крутят свои плутни великаны-гамадрилы. - слушай тогда сюда. Вот тебе загадка первая. Что не лается не кусается, а до смерти догрызается?..
   - Это же совесть, тишкина ты жизнь! - и минутки не помыслив, отвечает целовальник. - Сам не без греха, в мае родился - оттого и маюсь.
   - Правильно, отгадал. - дивятся мужицкой соображалке великаны-гамадрилы. - А вот тебе вторая загадка. Что такое есть: с горки вползком, а в горку бегом?..
   - Дак сопля это! - пришмыгнул носом целовальник. - Сам весь болезный по осенней распутице бываю - оттого и лекарств дома выше крыши. Укатали сивку крутые горки.
   - Ну, - разводит руками самый главный великан. - уж на сколько я едрён, а этот дядька меня втрое едрёнее. Пускай отгадывает последнею загадку.
   - Кабы не воспаление диоптрии, - целовальник жалуется, - я всех бы вас тут едрёно поимел!.. Загадывай давай.
   - Что бывает такое: то имеется голова, а то нет головы, то есть голова, а то нет головы?
   Долго думал целовальник, искручинился весь, а потом по лбу себе весело прихлопнул:
   - Это когда пьяненький мужичок вдоль забора идёт. Пока нормалёхонько идёт - все видят его голову над забором, а как спотыкнётся - нет головы!.. Не видно. Вот так и получается: то есть, то нет.
   Великаны-гамадрилы подивились мужицкому уму-разуму, шваркнули ёлкой по водам моря-окияна, и предстал на зыбкой глади фрегат с алыми парусами. Целовальник живенько на фрегат вскочил, фок-мачту за бизань-мачтой приладил и поплыл к вожделенному острову. А там камешек легонько с места сковырнул, зайца за уши прихватил, в карман сунул и отправился восвояси. Справочки с собой в дорогу захватил - мало ли пригодятся от таможни отбрыкиваться - одну о задержке в умственном развитии, а другую, что на урановых рудниках пахал сверхурочно, вот ему государство в награду зайца подарило.
   Долго ли коротко ли, а возвращается к лешачьей избе - а там всё по-прежнему: королевна слёзы льёт, волки с голодухи по ночам воют, а сам хозяин бродит по землям русским и на добрых людей страху наводит.
   - Суженый ты мой ряженый! - кинулась королевна на шею целовальнику. - Я уж замаялась и ждать-то тебя, думала, что сгинешь и не вернёшься.
   - Я и сам так думал. - говорит. - Да вот вернулся.
   - Ну, вот теперь воочию вижу, что это взаправду ты вернулся. Теперь всё моё беспокойство, саднящее раны на сердце, как рукой сняло.
   Конечно, ещё парочку каверзных вопросов задала - не загулял ли добрый молодец на чужой сторонушке - да целовальник пальчиком ей пригрозил: в нашем деле, дескать, не без этого, но нынеча мной двигают иные помыслы!..
   - Это заяц у тебя тама что ли?.. - королевна ему в карман тычет. - А точно ли смерть лешачья в нём?? Я ж тебя за смертью, помнится, посылала.
   - Как раз в зайце и смерть. Ты, милочка, теперь так поступай решительным образом. Когда Леший домой возвратится, скажи ему, чтоб спать быстрей лёг, а я тута с зайцем и уткой-щукой делов понаделаю и злодея погублю.
   - Так и быть, всё как ты мне рассказал - всё так и сделаю. Совершенно на тебя, дескать, полагаюсь.
   Ну и ладушки. Тут дело к ночи идёт, и возвращается Леший домой, а сам крепко недоволен - много добра, непосильным трудом нажитого, в карты проиграл.
   - Отцего здись руським духом пахнет? - спрашивает.
   А мужик-то наш в шапке-невидимке сидит при печи - вот его и не видно. Но попахивает, конечно, с дороги-то не умылся.
   - Да брешешь, супостат. - сама королевна ноздрями по углам попихала. - Вчерась только уборку делала, всё чисто в дому. Идите-ка вы лучше спать.
   - И твоя правда, девонька, луце-ка я храпака задам. - зевает Леший, а пасть евонная - что твоя форточка с окна распахнутая. - Ты толецко мою любимую пеценку спой, а я зараз и усну накрепько.
   Королевна и принялась петь про баю-баюшки-баю - не ложися на краю, а Леший сам не заметил, как уснул. Но одним глазком поглядывает: что интересного у него в дому делается?.. А целовальник шапку-невидимку резко с головы скинул, ножик из-за голенища вытащил и принялся зайца резать, чтоб утку из него вынуть поскорей. Да либо ножик оказался тупой, либо сноровки должной нет, а дело неспешно ладится.
   - Может, шибануть топориком-то поперёк туловища? - королевна под руку нашёптывает, тоже ишь нетерпится нечистой силе рога пообрывать.
   - Верно. - говорит. - Тащи сюды топорик.
   Королевна только-было за топриком на склад рванула, да не тут-то было.
   - Я вам сцас покажу топорик! - Леший со своей кроватки быстро спрыгивает, кубарем катится и в два пальца свистит. - Крысоньки мои любезные, хватайте этих вороговь да гадюкь, что я на груди пригрел - грыците ихь насцмерть!
   Королевна тут и замерла как вкопанная, а лешачьи крысы повыползали из всех щелей и принялись ей ноги отгрызать. Чуть ли не целый миллион их из подвала вылез, и все здоровущие такие!.. Привизгивают от удовольствия, хвостиками виляют да губами причмокивают - очень им понравилось сладенькое королевнино мясцо. И кровища по всему дому хлещет кипящим огненным цветом. Смотрит целовальник: а уж пяточки королевнины обгрызены дочиста, надо что-то делать!..
   - Нукась, заяц, - говорит строго. - отдавай мне утку!
   И разорвал зайца пополам. Тут из заячьих нутрей утка вылетала, чтоб в окошко дёру дать. Но целовальник быстренько её за крылья прихватил и башкой ейной об притолок пристукнул - чтоб шибко летать не умела. Леший, как увидел такое дело, так весь затрясся да запёрхал; совсем не по нраву ему эта каверза пришлась.
   - Упыри да вурдалаки, друзяки мои родьненькие! - засвистел в пять с половиной пальцев Леший. - Поможите братуцке!!
   И упыри да вурдалаки со всего леса примчались в сей же миг, принялись королевну душить своими лапищами корявыми, да из горла кровушку ейную сосать. А крысы уж и голени королевнины объели - прямо куски мяса вырывают, да между собой дерутся, чтоб кусок послаще достался. Чуть ли не друг дружку поубивать готовы.
   - Нукась, утка, которая из зайца, слушай меня! - потребовал целовальник, цепляясь пальцем за уточий ректальный шланг. - Отдавай мне щуку!..
   Щука тут и выскользнула прямёхонько из кишок уточных, пастью заклацала, глазами засверкала яростью иродовой. А в брюхе ейном оказалось яйцо лешачье. Переливается такое лиловым цветом, распаляемым зигзагами грозового беснования. И по всем углам избы вдруг мрачные тени закувыркались, криворожие искры закружились.
   - Спиногрыз-дружоцек! - засвистел отчаянно Леший. - Приди скорей сюда, помоги братуцке!!
   И немедля из подпола вылез страховидный спиногрыз - весь в паутине да в липком чём-то. Изо рта угар клубками валит, из ушей пар клочками трубит. "Чурчхела, пахвала да варёная кукуруза! - орёт диким голосом, да так, что в соседнем дому у соседа в ушах звенит. - Не тоскуем, не кукуем, налетаем и кайфуем!" И прямёхонько на королевнину спину насел сзади и принялся внутрь её вгрызаться - ажно рычит от удовольствия. Только мелкие королевнины косточки отплёвывает по сторонам и от упырей отбрыкивается.
   - Нукась, щука, которая из утки, повинуйся мне. - целовальник щуку надвое разрывает и обеими кусками потряхивает. - Отдавай мне яйцо со смертью!..
   Яйцо и выкатилось без остатку, да прямо посередь воздуху и зависло. Побледнело душноватой синевой немыслимого колера и затрепыхало, чуя близкую развязку всей истории.
   - Русь ты подлая! сила ты могучая! - завопил Леший, уж совсем отчаявшись продолжать дальше свою паскудную жизнь. - Ты всему человечеству нервы вымотала, никому покоя не даёшь!..
   Тут уж целовальник вконец осерчал за такие нехорошие слова и хрястнул кулаком по яйцу. Сразу гром грянул, ближайший небосвод треснул, и вся эта самая паскудная жизнь лешачья прекратилась.
   - Ецё встретимься, друцочек, ецё поговоримь!.. - сказал Леший на прощание, да сгинул куда-то.
   И сам сгинул без следа и всех своих упырей да вурдалаков с крысами и спиногрызом за собой в адские муки утащил. А оттуда не возвращаются.
   - Что-то мне совсем противно в этом доме находиться. - говорит целовальник. - У меня, в хозяйстве, завсегда порядок и душевность пребывают, а тут - чёрт его знает что!.. И одёжа-то в кровище замаралась.
   - Самой тошно. - принялась королевна с себя замазюканную одежонку скидывать, раны перевязывать, укусы залечивать. Благо у Лешего множество всяких целебных средств оказалось в сундучке. Только лишней жизни не нашлось. Ну и ладно.
   Вскочил целовальник с королевной на коня и поскакали они домой. Пришпандорил плёточкой хорошенько, чтоб конь поторапливался - дома-то и солома едома. Очень скоро они втроём куда надо прибыли - в облике искреннем и незамысловатом, словно бы наши прародители до грехопадения. Народ окрестный подивился их истории, но сомневаться не стал. Ибо в таких делах сомневаться - только горе на себя накликивать, ибо издавна в наших краях знают про лешачьи паскудства и прочие бесовские неурядицы.
   И принялся целовальник с королевной жить-поживать. Снова водочкой приторговывает, закусочкой. Музыкантами обзавёлся для ублажения эстетических вкусов. Кордебалета две штуки прикупил у заезжего француза. Вроде бы всё хорошо в жизни наладилось.
   Бабе Яге подарочек прислал. Может, и не шибко дорогой, да ведь важен не подарок, а внимание.
   Но вот однажды выходит он из кабака и видит, что у крыльца стоит седой-преседой старик. По сути говоря, старикашка.
   - Откуда ты, дедушка, взялся у меня тута? - спрашивает. - Раньше тебя такого тута не было.
   - Раньше не было, а теперь есть. - вдруг говорит старик, земно кланяясь. - Спасибо тебе, дитятко, ведь ты сюда на мне приехал.
   - Как на тебе?
   - А так. Похищен я был маленьким ребёночком в лесу этим подлюкой Лешим, оборотил он меня в коня, и всю жизнь я у него пробыл. Брёвна таскал по измороси, да овёс жрал. А вот пришёл ты, погубил Лешака, меня оседлал и сюда прискакал.
   - Так чего ж ты сразу не сказал, что ты человек, а не конь? - спросил целовальник, а сам дивится такой ситуации, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
   - Раньше не мог. - говорит старикашка. - Раньше я стеснялся такого чистосердечного признания. А теперича мне всё равно вдруг стало. Теперича мне всё равно помирать. Так лучше я старичком помру на законном основании, нежели каким-то лешачьим конём. Спасибо тебе, дитятко.
   - Да пожалуйста. Ты помирать-то здесь вознамерился или поближе к родным местам двинешься?
   - Поближе к родным. - говорит. - Там ведь и берёзка должна расти, которую я ещё малюткой посадил. Хочется глянуть.
   - Ну, глянь.
   Ещё раз подивился целовальник этой нешуточной истории, накормил-напоил старика, да и отпустил помирать с Богом. Дал в дорогу котомку с хлебом и напутствовал добрым словом. Все мы люди на земле, и все помогать друг другу должны кто чем может.
   Королевна-то опосля этому целовальнику детишек нарожала много-много, все они потом в ейном королевстве принцами стали, а она не захотела своего возлюбленного покидать, так и прожила с ним бок о бок до скончания дней своих. Ну и он тоже, конечно, помер. А что с тем стариком сталось - я не знаю.
  
  
  ЖЕНА ИЗ МОГИЛЫ
  (ПРО ТО, КАК РАЗНАЯ НЕЧИСТЬ СПОСОБНА ХОРОШЕГО ЧЕЛОВЕКА ДО ЦУГУНДЕРА ДОВЕСТИ)
  
   Досюль играл один молодец с девицей три года без малого, колечки ей на именины дарил и целоваться лез, да замуж так и не взял. "Я, - говорит. - экспансивно не постигаю этих ваших официальных штучек, я человек простой и необязательный." И выдали эту девицу за другого молодца. Она жила с мужем три года, выла по ночам в платочек, сжатый в кулак, да делать нечего. Потом сделалась нездорова, стала у ней глотка больна. Потом её похоронили - поскольку она померла.
   Все похоронные строгости справили по правилам, мужа от гроба еле оттащили, а детей у покойницы не было. Потом за столом погоревали малость и разошлись по домам - вроде в этом деле ничего интересного не намечалось. Вроде всё как обычно.
   Вот она и жила в могилке шесть недель, каким-то неизъяснимым образом. Даже здоровьем поправилась и вылезла ночью наверх, чтоб глянуть, как да чего. Видит, что мир вокруг трепещет разными нарядами и кропотливой сущностью. И пошла к своему мужу.
   А муж её из окошка увидел и не пустил в дом, говорит:
   - Зачем же мне с тобой, покойницей, жить в супружеском согласии, если я пужлив чрезвычайно?.. Ступай-ка прочь.
   Пришла она к родным отцу и матери, постучалась. А отец с матерью не поторопились её к себе запускать, в ночное время.
   - Кто это там? - говорят. - Мы никого не звали.
   - Да это дочка ваша, - говорит. - которая давеча померла. Вот, пришла в гости.
   А эти спросонок не понимают ничего. Как же может дочка в гости проситься, ежели её гробик гвоздиками заколочен, а могилка аккуратно закопана?..
   - Кто это? - спрашивают. - Не балуйте по ночам, девушка, а то милицию вызовем.
   Приш?ла она сама к милиции, а та и вовсе в своём учреждении заперлась и видеть никого не желает.
   - Чем поклянёшься, - говорит. - что ты та самая покойница, которую мы шесть недель назад хоронили?
   - Зуб даю! - говорит.
   - А здоровьем матери поклянёшься? - спрашивает.
   - Чьей матери?
   - Да твоей матери, той самой, к которой ты давеча в дверь постучала, а она не отперла.
   - Ну, - говорит. - клянусь здоровьем своей матери.
   - Даже если мы попросим поклясться, что у твоей матери голову отрежут, если ты поклянёшься и соврёшь, то ты и тогда поклянёшься?..
   - Это, - говорит. - вы побаловаться со мной решили, а мне не до смеху.
   Тут кто-то из милицейских мужичков чихнул, и сразу понятно стало, что покойница про себя правду сказала - завсегда милицейские товарищи чихают, когда люди правду говорят. Но одно дело, когда люди по ночам куролесят, а тут покойница. Страшное дело, надо сказать, когда граждане, опочившие в бозе, в милицию сами приходят. Затаились мужички за дверьми учреждения, дышать боятся.
   И тут девица-покойница опомнилась. Прислушалась к зову сердца. "Пойду-ка я, - думает. - к старопрежнему молодцу, что колечки мне на именины дарил. Вот ежели он меня раньше любил крепко, то пускай теперь к себе домой приглашает поиграть." И пришла она к этому самому молодцу, села против окошка, пригорюнилась.
   А тот тоже сидит у себя, в избе, у окна, припозднился. Пишет какую-то свою писульку по необходимости, и вроде как ничего постороннего не замечает. Вроде как сильно занят делом.
   Она и говорит:
   - Хватит белиберду строчить, бумагу портить, давай-ка с мёртвой девкой в игры веселиться!!!
   И прямо в окно к нему лезет.
   - Э нет, девонька, так у нас с тобой игры не заладятся. - схватил молодец со стола ножичек и принялся им в покойницу тыкать со всей мочи, чтоб она в окно не лезла. А та лезет. И ножичком не протыкивается.
   Он тогда работника разбудил, который в сенях на полатях спал, и рассказал, что тут творится немыслимое. И они похватали топоры и пошли покойницу убивать насовсем. Надо сказать, что очень сильно они этим убийственным делом занимались, очень старательно. Да только всё мимо промахивались. Работник, как догадался, что покойницу топором не прошибёшь, так зачурался во всю и побежал куда-то прятаться. Испугался. что покойница его съест. Мертвецы-то известные обжоры - завсегда на кладбищах подъедают всё, что плохо лежит.
   А она говорит молодцу старопрежнему:
   - Мой милый да любезный, сам теперь видишь, что со мной не справиться. Вот возьми меня и женись на мне, а я тебя не съем.
   - Ну, поклянись, что не врёшь. - тот даже ружьё где-то добыл и на покойницу нацелил.
   - Матерью клянусь. - говорит.
   - Чьей матерью? - спрашивает.
   - Давай, - говорит. - сперва своей матерью поклянусь, а потом, если захочешь, и твоей поклянусь.
   Вот и ладно.
   Он тогда её приобнял, чмокнул в щёчку, а она ему сказала:
   - Ты меня гораздо не прижимай, мои косточки належались, не крепки ещё косточки. Потом как-нибудь наприжимаемся.
   Он тогда работника прочь прогнал, а девицу взял в сою избу, замкнул в сенях на горнице и держал восемь недель, никому не показывая. И наигрались они за это время волю - само собой.
   Потом пошли они в церковь, чтоб законным образом жениться, и чтоб всем добрым людям на глаза показываться без возражений. По округе-то разные слухи пошли, разные сплетни принялись ферментировать. У некоторых несознательных бабёнок языки этакую беспутную дребедень понесли, что у иного добропорядочного гражданина волосы дыбом вставали. Иные граждане, обозлившись на несознанку, вилы схватили и пообещали, что девицу забьют насмерть. Чтоб совсем ничего такого не было.
   И милиция помалкивает. Только объявление у себя на дверях вывесила, дескать, пропала собака, а нашедшему обещано вознаграждение. Так чего её искать - собаку-то эту?.. Вон она у помойки шляется, хвостом вертит.
   Вот этот молодец с девицей и пришли к самой церкви, оделись в подвенечные наряды. Смотрят: а всё вроде тут также, как раньше, а что-то вроде и не так. На самой паперти церковной не нищий калика перехожий руку тянет, а поп местный грязными патлами по ветру развевает и рваной рясой пыль столбом завивает.
   - Батюшка, - спрашивают молодожёны наши. - что такое с тобой сталось?
   - Подайте, - говорит. - мне копеечку на пропитание. Да такую, которая на рупь золотом похожая. Подайте, - говорит. - мне яблочка наливного, медку сладенького да икорки стерляжьей!..
   А вот про то, что христом-богом надо просить - про то вслух не говорит. И глазёнками зыркает самым жадным образом. Вроде даже зубами поклацывает. А вокруг колоколенки вороны чернящего света кружатся-вертятся с харкающим карканьем, галдят какую-то свою дрянь несусветную. Крылами крест на маковке затемняют. А когда эти жених с невестой пригляделись, то увидели, что вовсе на маковке не православный крест выступает, а странная загогулина в виде двух копытов и двух рогов с торчащим сверху хвостом.
   - Это что ж такое за безобразие? - спрашивает девица у попа, а тот разъяснить ничего не может.
   И вот двери в церковь с гулким стуком отворились, знобящего сквозняка на волю выпустили и - с диковатым резким хохотом - молодожёнов вовнутрь пропустили. Те видят: тут и маменька с папенькой девицыны стоят, и муж ейный бывший на коленках у алтаря о чём-то бубнит, и всякие соседи с соседками по углам торчат безмолвно, только тихо покачиваются да головами кивают ехидным мановением. А по стенам, вместо икон, чьи-то косточки развешены, и будто бы по ним махонькие жадные пауки ползают и зубы натачивают.
   - Это что ж такое за безобразие? - покойница-то у своего возлюбленного спрашивает, а смотрит хорошенько: тот весь язвами зарисовался с ног до головы и гной из глаз взялся источать!.. Нет, не такого молодца она себе в мужья желала!..
   И догадалась тут наша покойница, что всё не так происходит, как она сперва подумала про себя. Догадалась, что все люди вокруг неё мертвы, а она одна и есть самая живая, настоящая. Сообразила, что теперь эти мертвецы хотят её душу погубить и тоже в свой мертвячий хоровод загрести. Догадалась, что бесы над ейным сознанием беспричинно измывались до сих пор.
   - Ну, - говорит. - а в эти игры я играть не расположена!..
   И принялась все свечки с подсвечников на пол скидывать да об стены швырять. Церковь-то наша издавна деревянной строилась, а потому загорелась быстро. Вспыхнула зараз. Девица едва успела на свет выскочить и убедиться в том, что никогда она не помирала, а злые бесы над ней по-всякому измывались. Как только церковь-то сгорела, так сразу вой по всей земле поволокся на пять лет, а после чего солнце тучи поразогнало, освятило грешную землю и живых людей откуда-то из своих запасов на волю повыпускало. Много всяких разных хороших людей в наши края прибыло: на ком хочешь - на том скорее и женись!.. Все живы-здоровы.
   Тут девица и отыскала себе возлюбленного паренька, на себе женила. Зажили они мирком да ладком. Только по ночам под тускло-лунный свет девку выть подымало с постели, да она терпела. Не выла.
  
  
  МАЛЫЙ ДА УДАЛЫЙ
  (ПРО ТО, КАК БАБА С МУЖИКОМ РЕБЯТЁНКА РОЖАЛИ)
  
   Жили были мужик да баба. Жили не скучно, только детей у них не было, а детей иметь очень хотелось. Вот баба и пошла к колдуну, а колдун дал ей два корешка и изрёк: съешь эти корешки ровно в полночь, запей водицей из речного омута, и тогда станешь беременна. Баба взяла корешки и отправилась восвояси.
   Вот когда полночь настала, она корешки быстренько съела, водой из омута запила и стала ждать, чего будет. "Лишь бы, - думает. - не родилось у меня дитятко подпорченное." В наших уездных местностях так повелось с недавних пор, что ребятишки какие-то подпорченные рожаются. Неудовлетворительные, в смысле умственных способностей. Ни к какому полезному делу в хозяйстве не приспособленные. День-деньской сидят на крылечке, ногами дрыгают да проклинают судьбу-злодейку.
   - Этаких-то дармоедов нам даром не надо. - баба говорит. - А вот, как нарожу хорошенького пацанёнка, так грамоте его обучу, костюм городской выправлю и отправлю на службу в администрацию сельсовета.
   Ну, и прошло затем несколько дней, ничего с бабой не случилось, и она уж вздумала пойти к колдуну, чтоб взбучки дать.
   А тут мужику понадобилось ехать в город, и баба осталась в доме одна. Наступил вечер. Легла баба на печь, зевнула в урочный час, дабы шибче сон на неё навалился со всех концов. А сна и нет почему-то. Час прошёл, другой, а нет сна.
   "Что такое?" - думает. И на другой бок перевернулась, подушку кулаком умяла, зевнула эдак, что кости внутрях затряслись, а заснуть не может.
   - Это, - говорит. - вестимо оттого, что я солёненького на ужин объелась. Сама знаю, что солёное кушать на ночь вредно, да ничего с собой поделать не могу. Мне бы, - говорит. - в подобных вопросах надо научиться держать себя в руках. Блюсти режим и всё такое.
   И вот, прямо с завтрашнего дня, наказала себе учиться сдержанности, а пока решила поднапрячься духом и уснуть. Валерьянки там какой-то выпила. Возможно, тоже практически колдовской. Но не заснула, а заколобродила на грани апоплексического помешательства.
   И вот, прямо в полночь, родился у ней ребёнок. Тихенький такой мальчонка родился, слегка глазиком косоватый - но уж тут бабе выбирать не приходится, бери чего дают. Она быстренько спеленала его и положила к себе на колени. Баюкает.
   - Киска, брысь да киска, брысь! - поёт. - На дорожку не ложись! Наш Ванюшенька пойдёт - через киску упадёт!..
   Ребёнок попервоначалу-то внимательно слушал, что ему баба поёт, а потом завозился в пелёнках, глазиком задёргал - видно, на шалопутную киску плохую думку завёл. "Да ладно, - думает баба. - у нас всё равно кошек нет. Потискать-то толком и некого." Тут другая беда приключилась: кормить дитятко чем-то надо, а у бабы в грудях пусто. И молоко ещё с утра закончилось.
   - Ну, - говорит. - ты спи пока маленький, а я буду думу думать, как тебя накормить и напоить.
   - Мамаша! - тут ей чей-то голос слышится. - Я не знаю, о чём ты там думать собралась, а я есть хочу!.. Не дашь мне есть, так я тебя съем.
   Баба перепугалась голоса, смотрит по сторонам: а в избе никого нет. Сперва подумала, что мужик ейный из города вернулся тихой сапой и теперь подшучивает. Но вроде нет такого тайного места в избе, чтоб мужику спрятаться. Изба-то, как говориться, метр на полтора. И в высоту два с лишком. А голос злобный совсем рядом с бабой слышится.
   - Съем тебя да съем тебя! - говорит.
   "Что такое?" - думает бабка. И видит: ребёнок, которого она давеча родила, прямо на неё пялится пристально, словно заживо сожрать хочет. Рожу-то до того скривил, что иному злыдню такую скривить ещё надо постараться. И вроде клыки из ребёночьего ротика выпростались и принялись посверкивать не к добру.
   Испугалась баба, положила ребёнка в люльку, а сама стала другую колыбельную петь. Без кисок, без волчков, кусающих за бочок, без всяких дремотных двусмысленностей. Долго очень пела, устала, приглядывается: а вроде бы всё в избе тихо да сумеречно, лишь свечной огарок привычным треском шипит.
   - Ну, - говорит. - видно, померещилась мне эта история с ребёнком, не может он невероятное окаянство в свои молодые лета учинить.
   И легла спать.
   Легла, значит, как ни в чём не бывало, одеялом накрылась с головой - вроде нашла в своём дому приличное убежище. Вдруг слышит, что ребёночек из люльки вылезает, об пол грохается со звоном необычайного свойства - как будто мячик резиновый - и ползёт по избе прямо к бабе в кровать. Ползёт да приговаривает: я тебя съем, баба! я тебя съем!.. А сам вроде розовенький такой и пухленький, но слегка смердящим запахом отдаёт.
   Баба тут с кровати соскочила, ребёнка за шиворот схватила и в чулан бросила, словно ветошь негодную.
   - Вот тут, - говорит. - и покоись теперь безвылазно, и жри, что найдёшь, а от меня отстань.
   И дверь на запор заперла. И брёвнышком подпёрла. Слышит через минуту: зачавкал чем-то мальчонка в чулане, заурчал неуклюже. Точь-в-точь как из мамки молоко сосёт иное милое дитя. "Ну, - думает баба. - утро вечера мудреней; ежели завтра проснусь - то приму существенные меры по этому случаю, а пока некогда." И вновь принялась засыпать.
   В чулане сразу и чавканье прекратилось - вроде как успокоился ребятёнок, насытился чем-то. Вроде как тоже на сон его потянуло. Притомился.
   Но чуть только первый озорной лучик дремоты принялся с бабой во сне хорохориться, как слышит она: брёвнышко отпадает, дверь из чулана отворяется и шажочки спотыкающиеся по избе пошлёпали. "Что такое?" - думает. Глаза открывает, а там видит, что ейный ребёнок вырос на целую дюжину и косыми глазищами своими по всей избе елозит.
   - Ох, и съем я тебя, баба! - говорит. - Ох, и съем! Есть хочу!..
   Баба, как ошпаренная, с кровати соскочила, дитёнка схватила, в горшок с крышкой запихнула да в печку закинула. Угольки подожгла.
   - Это мы, - говорит. - ещё посмотрим, кто кого съест.
   А не тут-то было. Ребёнок за два счёта весь горшок расковырял и всю печку расковырял; вылезает из-под печной трухи и лапами когтистыми помахивает: я тебя съем! я тебя съем!.. Баба выкатила из подпола бочку, в которой по осени огурцы солила, а сейчас в ней огурцов не было. Ребёнка ухватила за культяпку ноги (видать, когда он из-под печки вылезал, тогда ногу себе и покалечил), в бочку засадила и принялась водой из вёдер заливать, чтоб он захлебнулся и утонул.
   Бултыхает дитятко ручонками своими корявыми в этой бочке, пузыри пускает, но зрачками строчит, словно разрядом электрическим. Да бормочет безжалостно: съем я тебя, баба! ох уж я тебя и съем!.. Я ведь колдовское отродье, и жалости не ведаю!..
   Тут из пасти его вывалились сразу три языка, заегозили прожорливыми змеями мертвенно-осклизлого вида, а потом и ещё вывалились из пасти языки, ещё и ещё вывалились - числом гораздо более трёх - а уж, когда баба утомилась их клещами вырывать да в сторону отбрасывать, тогда из всех ребёночьих щелей острые зубья повылезали и алчно заклацали: мы тебя съедим! мы тебя съедим!.. И внутри головы ребёнка будто всхрапнуло нечто непонятное, зазвякало лязгом и захохотало самым мерзким смехом. "Не дожить тебе до утра, - гудит похоронным гоготом. - баба, я тебя съем!.."
   А был у бабы сундук кованый с тридесятью замками и хранила она в нём платье подвенечное, и прочие семейные драгоценности хранила, которые жаль было выкинуть. Но сейчас уж такой час пробил, что вовсе не до них. Баба этот сундук открыла, живенько от хлама освободила и, поддев на вилы ребёнка, испакостившегося донельзя, в этот сундук закинула. Крышкой хлопнула, замков понавесила да всякой тяжёлой дряни сверху приместила. Табуретки там да утюги с котелками. Создала что-то вроде погребальной пирамиды.
   - Ну, - говорит. - теперь до утра как-нибудь дотяну, а там уж петух прокукарекает трижды, и возможно мне облегчение на сей случай выйдет.
   Хочется верить, что именно так всё и получилось бы у бабы, да, однако, злобный голосок ребёнка из сундука никак не умолкал, всё поскрёживал да похрястывал: съем я тебя, баба! теперь точно тебя съем, до того разозлила ты меня!.. И сундук принялся встряхиваться, раскачиваться по чуть-чуть, вроде нехотя. Вправо-влево стал покачиваться, об стенку боком постукивать, словно часики тикают: тик-так, тик-так! бабу съем! бабу съем!..
   А тут вдруг кто-то постучался у окна. Баба обрадовалась такому привычному стуку и спрашивает:
   - Кто там?
   - Странник.
   - То есть, не из здешних будете?
   - Вовсе нет.
   Баба и побежала отпирать.
   - Что вам угодно? - говорит. - И учтите, что мой муж домой вернётся с минуты на минуту. А он у меня ревнивый
   Странник говорит:
   - Нет, за мужа вашего я не беспокоюсь, мне бы лишь где-нибудь голову приклонить и поспать часок-другой.
   - Ах так. - говорит. - Ну, тогда заходите. Странник вошёл в избу и, ничуть не мешкая, залез на бабину кровать. Саму бабу прогнал на полати. Говорит, таков закон гостеприимства. На первый взгляд - совсем никудышный странник, из породы древних старикашек. Понятное дело, что притомился с дороги. Вроде даже захрапел с налёту, заснул накрепко, а вот бабе совсем не спится. В голове одна мысль дурней другой.
   Никогда досель она с подобными событиями не сталкивалась. И прабабка ейная ничего такого не сказывала. Хотя прабабка была из шебутных, и много разных имперфектов повидала. В тринадцатом году за декабриста замуж выскочила, а в четырнадцатом за ним же следом на каторгу пошла. Там же, на каторге, родного мужа на другого декабриста променяла, и в пятнадцатом году домой вернулась. Чтоб правнучкам на уши лапшу вешать. Но вот никогда про страховидных дитяток ничего не сказывала.
   И вот вдруг видит баба: выскочил ребёнок из сундука, полез на бабину кровать, поскольку подумал, что евонная мамка до сих пор там валяется, и говорит: я тебя съем! я тебя съем!.. А на кровати-то старик дрых. Лежал, посапывал, пока не почуял, что какая-то нечисть ему зубами в огузок вцепилась.
   - Кто тут? - орёт благим матом. - Анукась кыш, проклятый!..
   - Нет, я тебя съем, я тебя съем! - дитёнок коготочками за плоть стариковскую цепляет.
   Но старик оказался не промах, трижды перекрестил ребёнка и ударил по голове котомкой. А в котомке - как потом выяснилось - лежала умная странническая книга. "Наука и Атеизм" называлась. Ребёнка тут и не стало вовсе, словно испарился утренней росой на ромашковом поле, а на столе избы очутились два колдовских корешка. Старик взял корешки, сжёг их на огне свечи и тут же пошёл вон. Как будто и не приходил никогда и в окно не стучал. И неизвестно в какую сторону пошёл.
   А вскоре возвращается бабин мужик, вроде малость выпил.
   - А чего-то мне кажется, - говорит. - что когда я уходил, у нас в целости печка была. Пироги пекла. А где она сейчас, спросить стесняюсь?..
   - Поломалась. - баба говорит. - Срок ейный иссякнул. Всему, значит, имеется свой срок...
   И поняла баба, что наблюдается у ней такая задача на земле - быть завсегда бездетной, и что надо дорожить этим своим долгом как следует. Словно любой из нас дорожит одним своим хорошим местом. А детей пускай другие бабы рожают. У нас, право слово, других баб полно.
  
  
  КТО БОГУ НЕ НУЖЕН - ТОГО И ЧЁРТ НЕ ВОЗЬМЁТ
  (ПРО ТО, КАКОЙ НЕПРИЯТНОСТЬЮ МОЖЕТ ОБЕРНУТЬСЯ СКАЗАННОЕ НАМИ СЛОВО)
  
   Надо думать, в наших краях вы никогда не бывали. Ни проездом, ни по делам, ни просто так. Оно и понятно, и не обидно ничуть, ибо слишком дремучи наши края. От ближайшего райцентра до нас вёрст сто будет с гаком. До Саратова ещё вёрст с тыщу. С тем же гаком. А про Москву-столицу даже говорить неохота, поскольку никто из наших домосельдцев отродясь в Москве не бывал. Мы только в газетах про неё читали. Причём, в прошлогодних.
   Жизнь наша построена, исходя из индивидуальных характеристик всякого обывателя. Изумительной её никак не назовёшь, но и особо жаловаться - это только грех на душу брать. Все вроде обуты и одеты, все накормлены досыта, у всякого в сарае курочки с поросятами припасены. Солнышко светит в ежедневном безотлагательном режиме. Почтальон приезжает раз в месяц с пенсиями для стариков и повестками в суд для особо отличившихся.
   Умеет наш народ отдыхать и трудиться, хотя чуток и перебарщивает по бытовым параметрам. Сами понимаете, без куража и водки в наше время никак не проживёшь. В наше время, пока крепко не выпьешь, так не разберёшь, что куда катится, что к чему прилагается, и какие-такие тайные экспансии в мире творятся. Но вот супротив излишней алкоголической лютости у нас аптека имеется подле отделения милиции. В аптеке завсегда хлорид суксаметония в широком ассортименте.
   В целом, хорошо живём. У одних семь пятниц на неделе, у других понедельник -день тяжёлый, вторник - повторник, в среду едят, чтоб в четверг голодать, а в пятницу пуще солнышка румянятся. Те, кто постарше, те на завалинке сидят и папироски смолят. А те, кто помоложе, те в субботу баню топят, блину пекут, да местных баб дерут. Улучшают показатели по всем статистическим категориям. Молодцы, чо.
   Вот как раз сегодня над завалинкой цельный день дымки табачные клубятся, а мужики между собой брешут, да тень на плетень наводят. Правду заметить, основной боевой мужицкий состав к вечеру умаялся и по домам разошёлся. А остались на завалинке лишь Пётр Петрович, Сильвестр Егорыч да кум Петра Петровича. Выпили, закусили.
   - А не рассказать ли вам сказочку про белого бычка? - Сильвестр Егорыч затейливо подмигивает Петру Петровичу да куму евонному. - Про белого бычка, про золочёны рожка?.. Страшней этой сказки ничего на свете нет.
   Те головами кивают согласно. Дескать, рассказывай неспеша, мы послушаем.
   - Э, нет. - говорит Сильвестр Егорыч. - Сперва вы мне скажите про то, как жили-были баран да овца, как они сметали стог сенца, а ихняя свинья тупорыла полдвора рылом изрыла. А тогда я расскажу вам сказку про белого бычка.
   - Дурачишь ты нас. - огорчается Пётр Петрович, а кум евонный головой лишь горестно покачивает.
   - Все сетуют на то, что я их дурачу; да только я одних дурачу, а другим головы морочу. А вас, мужики, я уважаю, как родных братьёв, расскажу вам сказку про белого бычка. Рассказать?..
   - Да рассказывай, шут тебя дери. - ругается с большого нетерпения Пётр Петрович.
   - Про белого?
   - Да про кого ж ещё!..
   - Про того бычка, у которого от топота копыт пыль по полю летит?.. Или про другого?.. - лучится ехидством Сильвестр Егорыч.
   - Да тьфу на тебя! - ерепенится Пётр Петрович. - Или молчи, не зли нас по пустякам. Или рассказывай про обоих.
   - А вот плюёшься ты зря. - вдруг посуровел Сильвестр Егорыч, остепенился враз. - И шута чёртового напрасно помянул. Такими вещами не балуются напрасно.
   - А что так? - напугался слегка Пётр Петрович, а кум евонный уши навострил и вроде как в комочек сжался.
   - Да вот так. Разве не слышали, мужики, что в селе Песчаных Сявок приключилось на днях?.. Нечистая-то сила не дремлет, и обитает завсегда посреди нас. Ежели вдруг слышит, что её кто-то без спросу поминает, к тому и лезет прямичком в душу. Не успеешь оглянуться, как сожрёт без остатку весь твой человеческий феномен.
   И поглядывает Сильвестр Егорыч на мужиков весьма строго, придирчиво. Можно сказать, дидактически поглядывает. Дескать, как же таких простых вещей можно не понимать?..
   - Вроде сказывали мне про Песчаные Сявки. - признаётся Пётр Петрович. - Да я маленько подзабыл. Вот и кум мой должен помнить, как я подзабыл, поскольку на такие события он наблюдателен.
   Кум Петра Петровича головой кивает. Всё правильно, всё так и есть, обычно он всё помнит. Только нонеча маленько выпил и подзабыл, что надо помнить вместе с Петром Петровичем.
   - Ну, не печальтесь мужики, я вам про случай в Песчаных Сявках сам расскажу. Мне ведь не сложно. - прикуривает свою папироску от папироски кума Сильвестр Егорыч и рассказывает такую историю.
   ...На той неделе пошли два мужика из Песчаных Сявок на реку рыбу ловить. Сели в лодку, взяли по остроге и поплыли к тамошнему омуту, поскольку в нём щука водилась. Обычной щуке, если долбанёшь острогой по башке, продырявишь мозги - считай, продукт готов к употреблению. Можно с картошечкой сварить, можно рыбьих котлеток навертеть. Это дело кухонное, бабье, мужики в него особо не суются.
   Доплыли, значит, к омуту и видят рыбу-не рыбу, а нечто вроде сома, только форм несказанных и поведения странного. Обычный-то сом под водой плавает, и редко когда нос наверх выказывает. А тут прямо царь рыбий какой-то сидит на воде, не тонет, хвостиком помахивает. Выказывает своего рода наглость и неуважение к законам природы. Один мужик этому сому и засадил острогой в затылок. С пяти метров прицелился, пульнул и не промахнулся. Да ещё чёрта лысого помянул, чтоб совсем без промашки было. Но только сом помереть не пожелал, а хвостом по воде замолотил в некоем неиссякающем безумстве и испарился прямо на глазах. Исчез. Вместе с острогой исчез.
   Делать нечего, наши рыбаки на берег вернулись. Костерок развели, карасей в котёл навалили. А тут и ночь подоспела. Сидят, карасиков жуют да дивятся друг перед другом, кого больше всего случай с сомом ошарашил. Вроде, в былые времена, в Песчаных Сявках, ничего подобного не случалось. И тут вдруг выходят из осоки двое неизвестных дядечек каких-то, в чёрных плащах, и спрашивают: кто, дескать, давеча в сома острогу засадил?.. "Я засадил." - один говорит из наших. "Ну вот. - говорят. - Волей или неволей, а теперь ты должен пойти с нами." И показывают, куда надо пойти. А там вдруг, неподалёку, избушка оказалась, вполне себе такого сельского вида. Охлупени да подзоры, да наличники расписные. С ночного устатку и не поймёшь, была ли раньше на этом месте изба, или не было. "Я, - говорит наш мужик. - без другана своего не пойду. Мы, дескать, вместе на сома позарились, так теперь вместе до самого конца пойдём." Друган-то, конечно, отнекиваться принялся, вроде как зябко ему стало, приболел вдруг. Но те двое сказали, что пускай мужик с друганом идёт. Вроде как для того, чтоб лишних свидетелей не оставлять.
   Делать нечего, пошли оба наших мужика вслед за этими двумя в избу. А видят, что в избе на полатях человек лежит пузом вниз, а из загривка евонного торчит острога. Та самая, которой мужик в сома пульнул. "Узнаёшь?" - спрашивают те двое у нашего. "Узнаю." - наш пригорюнился в сей же час. "Так ты зачем, - спрашивают. - по ночам на омут в лодке плаваешь и в человеков остроги засаживаешь?" Тот помалкивает стыдливо. Не знает, что сказать. "Человеку-то теперь больно. - они говорят. - Возможно даже, что помрёт в скором времени. Чисто из гуманистических соображений нам его жалко, и не понятно: нафига нужно было в него острогой пулять?.." Тут другой наш мужик говорит этим двум, что, дескать, граждане, ошибочка вышла. Что тогда, в потёмках, не видать было в омуте человека, а видать было только сома. "Разве ж мы могли своими безыскусными умишками понять, что рыба может человеком быть? - говорит. - Этого понять никак невозможно."
   Тогда те двое говорят, что ситуация теперь складывается такая. Теперь надо сделать так, чтоб тот мужик, который сомьему человеку острогу в затылок засадил, теперь её оттудова скоренько вытащил и в свой зад запихнул. Насколько влезет. "Возможно, - говорят. - это и не самый приятный вид наказания. Но от остроги в жопе, - говорят. - в этих краях ещё никто не умирал. Может, и ты не помрёшь. А вот коли не сделаешь так, как надо, то тогда убьём наверняка. И тебя и другана твоего." Друган-то видит, что эти двое нисколечко не шутят, и подтыкивает мужика в бок: давай, дескать, слушай внимательно и делай чего просят!.. Вроде как, ничего особо страшного, возможно, и не случится. Поскольку никто не слыхал, чтоб от остроги в жопе в наших краях кто-нибудь умирал!.. Тот мужик и понимает, что теперича ему деваться некуда, что только так и надо поступать, как его просят.
   Делать нечего, вытащил он острогу из загривка сомьего человека, с себя штаны приспустил, извинился за срамной вид, да острогу себе в зад засунул. Не зубьями, конечно, а другим концом жерди. И не целиком засунул, конечно, даже не на четверть. А так, меньше четверти получилось пролезть. "Наверно, - говорит. - я теперь могу считаться искупившим свою вину сполна, и, наверное, мне теперь дозволено идти, куда вздумается?.." И тут, значит, весь мир словно бы охолонуло сразу со всех сторон, и темень ночная этаким фонарным светом вспыхнула, и исчезли в миг все эти чёртовы наваждения: и изба, и сомий человек и те двое дядечек, что за сомьего человека заступались!.. Только наши рыбаки лежат у затухающего костерка, дрожат со страху, а у одного из жопы острога торчит. Не сказать, чтоб очень красиво торчит, но несомненно эффектно.
   "Ну, - говорит наш мужик, когда друган помог ему острогу вынуть. - это наверняка с нами черти пошутили. Помнишь, я лысого чёрта помянул, когда в сома острогу засадил?.. Вот он и объявился сразу, вместе с товарищами, и всю эту пакость с нами сотворил." Друган его тоже припомнил, как лысый чёрт упомянут был, и сразу все нужные параллели в случившемся связал в единый узелок. "Точно, - говорит. - это черти с нами злую шутку сыграли. Теперь, - говорит. - главное, до дому целёхонькими добраться, и никому про острогу в жопе не рассказывать. Засмеёт народ-то." Но вот сам же и не сдержался. Как только к себе домой вернулся, жёнке всё до подробностей рассказал, а та уж по всем Песчаным Сявкам весть разнесла. Такая вот история.
   Пётр Петрович с кумом внимательно послушали Сильвестра Егорыча, в небольшую растерянность пришли. Одно дело, когда тебе, в ночных потёмках, страховидная конфигурация мерещится, а совсем другое, когда реальное насилие над организмом происходит. Три четверти от жерди остроги, думаете, мало?.. А нет, совсем не мало.
   - Так это ещё что. - поймал свой кураж Сильвестр Егорыч. - Вот скажите мне прямо сейчас. Слыхали вы, что за история сотворилась в прошлом году в селе Лисьи Поклёпки?..
   Ни Пётр Петрович, ни кум евонный про историю в Лисьих Поклёпках ничего не слыхали. Село небольшое, хотя и богатое. Чужих там не очень-то привечают.
   - Тогда меня слушайте, и верьте каждому моему слову. - приосанился Сильвестр Егорыч, подождал, пока мужики накряхтяться вдоволь и полезного внимания наберут.
   ...Вот в этом самом селе, в Лисьих Поклёпках, жил один мужик. Был он отставным гвардейским унтер-офицером, а потому заносчивости имел гораздо больше положенного. Перед начальством нос задирал, попу сельскому еретические домыслы втолковывал. Никого из соседей не любил и не уважал. Бывало, под плохое настроение, всякого соседа обматерит с головы до ног, и псом собачьим обзовёт, и бесом окаянным, и к чёртовой матери пошлёт. Сочиняли соседи на него бумаги с жалобами в волостной суд, а там отвечали, что засудить этого гражданина никак не могут. Поскольку государственные награды имеет и ранения в боях.
   Ну вот, случилось ему однажды, ближе к ночи, к своему овину сходить. А все овины Лисьих Поклёпок тогда стояли от села чуть подальше. Километров в пяти от села. Где земля посуше, и где посевные поля растут. Вот он однажды и идёт к своему овину на ночь глядя, и сердится, что нужда его в дорогу погнала, а настроением хорошим не одарила. Припоминает всех своих односельчан недобрым словом, жену любимую поносит почём зря, а больше всего достаётся родному сыну, который давеча новых штанов попросил купить. Старые-то, видно, износились. Без штанов, конечно, долго не походишь, да вот жалко мужику денег на штаны для сына. Он и поминает его транжирой, вельзевулом-бесстыдником и анчуткой-искусителем. И приближается таким образом, неспешно, к своему овину. При самом прибочке у горочки евонный овин стоял, подальше от всех соседских. Да вдруг видит, что оттудова, прямо изнутри овина, дым чадный валит. Вроде как ситуация катастрофического пожара и бедственного положения.
   Делать нечего, поспешил он к овину со всех ног, чтоб пожару тушение произвести, да только, как прибежал, ничего понять не смог. Нету никакого пожара. Чад валит, словно из топки паровозной, а огня нет. Дверцу в овин он приоткрыл, головёнку просунул, принюхался. Чувствуется угар кромешный, прямо как при изжоге в кишках бывает, когда жареной телячьей печёнки обожрёшься. А огня никакого вовсе нет. Тогда этот наш отставной унтер-офицер приглядывается ко всему, и видит, что посреди овина стоит лошадь. Сивая такая лошадь, матёрая. Стоит посреди запасённого овса, пофыркивает, и от каждого ейного фырка чадные столбы испускаются. И совершенно точно, что такой лошади никто на селе отродясь раньше не видел.
   "Очень мне интересно, - мужик-то наш говорит, потыкивая в лошадь ивовым прутом. - кто мне такого зверя в овин подсунул, и как это всё называется?.." И вдруг лошадь говорит ему самым таким человеческим языком. "Мужик, - говорит. - не бойся меня, я ничего особо злого не сделаю. Всем этим чадом я специально тебя приманила. Я пришла тебя правде учить, и чтоб ты эту правду другим мужикам докладывал слово в слово. Ежели поступишь так, как я велю, то быть тебе живым. А ежели поступишь не так, как мне надо, то скоро сдохнешь и косточек твоих не найдут."
   Наш унтер-офицер двадцать лет на полях сражений с врагами отечества воевал, и побил их тыщ, может, с сотню. А тут струхнул заметно. "Что же такое, -спрашивает. - я должен своим мужикам сообщить, чтоб они мне поверили и приняли за взаправдашнею правду-матку?" Лошадь ему всё подробно и изложила. Прямо таким человеческим голосом всё и сказала. "Вот, - говорит. - скажи мужикам, чтоб они злобу друг на друга не держали, чтоб любили друг друга, чтоб водку не пили и табаку не курили, и чтоб одежды не носили ни атласной, ни бархатной, ни шёлковой. И штанов чтоб вовсе никаких не носили. Рубахи, дескать, можно, а штаны нельзя. Ну, и пальто драповое тоже можно." Мужик, как выслушал все эти диковинные указания, так и сел на пол овина без чувств. Только соображает, что дурно ему становится, и в голове ход мыслей начинает кружить методом экстатических плясок.
   Тут лошадь сразу и испарилась без остатка. Только заверила напоследок, что если её воля не будет выполнена, то обещание, касательно смерти, исполнится в сей же миг. Сдохнешь ни за грош, и всё тут.
   Делать нечего, возвращается наш мужик в село, залазит на колокольню и начинает посреди ночи бить в набат. Созывает всех на сходку. Чтоб сразу лошадиные заветы вкратце изложить. Тут, конечно, народ сбегается на церковный двор, поскольку думает, что трагедия экого-нибудь воровства учинилась. Видит мужика на колокольне и спрашивает, чего тебе, дескать, надо от нас, отставной ты унтер-офицер?..
   "Дорогие односельчане. - говорит тот. - Так и так. Было дано мне только что откровение свыше, и я должен вам его дословно оповестить, чтоб вы в дальнейшем всё по пунктам исполняли. Любите друг друга теперь, - говорит. - с обстоятельной радостью и сердечной чистотой, в атласное и бархатное не одевайтесь, и никаких штанов отныне не вздумайте носить!" Односельчане всё это выслушали внимательно, призадумались. Соображают, конечно, некоторым образом, что откровения свыше запросто так не даются. Однако, понять не могут, как же теперь им ходить совсем без штанов?.. "Если будете делать так, как вам повелено, - унтер-офицер им говорит. - то некая благость снизойдёт на нашу землю, и станет всем хорошо. А иначе, - говорит. - меня роковые судьбы нисколечко не пожалеют и казнят. Но тогда и я вас всех не пожалею. Вот пушку, что с войны привёз, ядрами заряжу, и всё село перебью до смерти." Разрыдались односельчане горькими слезами. Видят, что мужик умом рехнулся, а, однако, пушки его всерьёз боятся. Разрушительная-то сила у орудия явно несомненна.
   И потащили граждане села Лисьи Поклёпки на церковный двор все свои штаны, принялись в кучу складывать. Смотреть стали, как мужик всё это добро сейчас подожжёт, а затем пепел по ветру пустит. Стоят все такие, без штанов, срамные места ручонками прикрывают, в глаза друг другу не заглядывают. Да только тут выходит сам сын нашего унтер-офицера отставного, и выходит весь такой непослушный, в своих заношенных штанах дырявых. "Как же так, батяня, - спрашивает. - я теперь по миру буду ходить совсем без штанов?.. Кабы я только баню посещал, тогда бы и вопросов не было. Ну а если, допустим, мне в церковь на всенощное бдение сходить придётся?.. Или вот, к примеру, с девицей мне нужно встречаться и романтику устраивать, так неужели я себе позволю всяческий стыд наперёд выставлять?.. Нет, - говорит. - так у нас дело не пойдёт." И односельчане вроде как приободрились, выслушав такие правильные речи. Верно, дескать, так у нас дело не пойдёт. Всё это очень пакостно и неправильно получается.
   "А как должно получаться?" - злым змием щурится унтер-офицер. "А так. - говорит сынок евоный. - Поскольку ты умом помешался, так я тебе не доктор, чтоб лечить. Я тебе просто башку срублю. Вместе со всем посторонним, что в башке находится." И топор показывает. "Значиться, - говорит мужик, взъерепенившись не на шутку. - ты на отца родного с топором попрёшь?.. Значиться, - говорит. - выкажешь пренебрежение откровениям, данным мне свыше, и порубаешь меня насмерть?.." А тот говорит, что, да, всё правильно, дескать, попру и порубаю!.. Говорит, что он не знает других способов, чтоб покалеченую психику лечить. Пускай будет топор.
   И вдруг тот - унтер-офицер-то - из пасти столбом чадным пыхнул, всем телом принялся загибаться в несвойственных человеку пропорциях, конвульсиями какими-то заколобродил, и стал ржать по-лошадиному. И сразу у него копыта, вместо ног, образовались, и хвост сзади попёр, и за минуту-другую превратился он в вылитую лошадь. Ничего человеческого в нём не осталось.
   "Так вот что такое случилось с нашим унтер-офицером. - говорят между собой односельчане. - Это мы всерьёз думали, что он нам пророчествует и заветы указывает, и даже пушкой угрожает. А на самом-то деле он не отставным гвардейским унтер-офицером был, а заколдованной лошадью был. Или даже конём. Ну, раз так, - говорят. - то мы штаны свои сжигать не будем, а сожжём лучше этого коня." И сынок евонный тоже не возражает, чтоб коня сжечь. Поскольку, говорит, не может быть эта непонятная лошадь евоным отцом, а может быть только чёртом, который настоявшего унтер-офицера погубил. "Паша-то мой, - говорит. - любил всяких бесов поминать без поводу, вот они его и заманили в свои колдовские проклятия."
   Надо думать, что так оно всё и случилось на самом деле. Если черти могут коня в человека превратить, то человека в коня оборотить им проще простого. А жить человеку в виде малоразумного животного существа, с вкраплениями дьявольского колдовства, не имеет никакого смысла. И тогда односельчане схватили лошадиного унтер-офицера, разожгли костёр и на том костре сожгли. А пепел по ветру развеяли. И сынок унтер-офицерский себе штаны новые купил, и на девице вскоре женился, а овин свой поломал к чертям собачьим. Такая вот жуткая история приключилась в селе Лисьи Поклёпки.
   Пётр Петрович с кумом выслушали Сильвестра Егорыча от начала до конца, и изрядно оробели, затрепетали. У каждого в конюшенном сарае по своей кобыле имелось, и не хотелось бы теперь, вдруг, от этих кобыл человеческих речей выслушивать. Чтоб потом по селу без штанов ходить.
   - Я, - говорит Пётр Петрович. - на ярмарке видел однажды говорящего попугая. Неужели в него тоже чёрт вселился?..
   - Может и вселился... - думает Сильвестр Егорыч. - А, может, тебе спьяну что померещилось. Знаю я эти гулянки на ярмарках, в тамошних трактирах в вино яду подливают. Чтоб народ совсем дурным да весёлым делался.
   - Как это подливают? - опешил Пётр Петрович.
   - Да вот так. Мне один трактирщик-винокур про себя рассказывал, как он такое делает. Он сначала ядовитого змея прикармливает у себя целый месяц, а потом дожидается, когда тот из себя яд вырыгивает в специальную тарелочку. Из этой тарелочки яд потихоньку в чаны с вином и подливается. Чтоб пьющий народ большего буйства в мозгах ощущал и веселился напропалую. А трактирщику хороший доход поступает от всего этого. Нажива.
   - Так ты бы, Сильвестр Егорыч, на того трактирщика в милицию заявку написал. Чтоб его арестовали. - рассердился Пётр Петрович.
   - Так вся милиция им давно куплена и подкуплена. - вздохнул Сильвестр Егорыч. - Она его не арестует, а меня схватит, вроде как за ложное доносительство. И посадит в каторжные цепи. Нет уж, лучше я, от греха подальше, помалкивать буду. Теперь и вы помалкивайте, поскольку вас от каторжных цепей, если что, никто не спасёт.
   Пётр Петрович закручинился от услышанных новостей, повертел головой по сторонам, чтоб убедиться, что никто их разговоров не слышит.
   - Вот всё равно, - говорит. - не пойму. Какие такие черти на свете нашем есть?.. Чего им от нас надо, чего добиваются?.. Ведь ежели человек паскудство какое творит, то обязательно смысл в него вкладывает. А у чертей каков смысл?..
   - Может, и нет у них никакого смысла. - щурится вдаль Сильвестр Егорыч. - Чёрт ведь не человек. Это не просто копыта да рога в обличие некоего естества, не просто шкодливый характер для вселения в христианский дух сокрушительной пагубы. Это своего рода распахнутое окно в субатомную вселенную. А законы той вселенной не для наших умов писаны. Мы и нашего брата человека не всегда понимаем, ежели он из иностранного государства к нам прибыл. Чего уж говорить о вселенских мирах.
   - Почему это не понимаем? - удивился Пётр Петрович.
   - Да потому. - мотает головой Сильвестр Егорыч. - Вспомни-ка историю с пленным немцем из села Яры Булемотные. История ведь поучительная, и в неё тоже нечистая сила затесалась.
   - Что-то я не помню таковой истории. - говорит Пётр Петрович, а кум евонный тоже заинтересованную физиономию корчит.
   - Ну, тогда слушайте. - Сильвестр Егорыч хорошенько высморкал свой солидный хобот в носовой платок, привёл себя в порядок, перед тем, как к рассказу приступить.
   ...Дело было в селе Яры Булемотные, сразу после окончания последней войны. Тамошний председатель колхоза привёз с собой пленного немца, чтоб тот работал усердно и тщился к моральным общечеловеческим принципам бытия прилагаться. Немного разговаривать его обучил по-русски, книжки читать и цифры складывать. Чтоб бухгалтерию колхозную понимал. Чтоб соображал, когда посевные сеять, а когда рожь молотить. И вежливый такой немец оказался, очень чинного характера. Всё у него обстоятельно складывалось, к аккуратному режиму приноравливалось. На всякую понятную ругань в свой адрес, окликался с унылой вежливостью. Извините меня, дескать, сильвупле. Шпрехен зи дойч.
   И вот однажды председатель колхоза посылает этого немца в соседнее село, чтоб спросить у тамошнего счетовода, почём тот собирается скупщикам яблоки продавать. По какой цене. А погода лютая стояла в тот раз, дождик моросил. Вредное такое время оказалось для прогулок. Немцу-то идти, конечно, неохота, но надо, вот он и пошёл. Только ругнулся сердито. Вроде как дьявола помянул, и родное председателево село обозвал не Ярами Булемотными, а Блядями Чёртоболотными. Экскюз муа, дескать, простите, за мой русский.
   Делать нечего, идёт немец в соседнее село, и никаких обескураживающих вещей не ожидает. Да только слышит, что за ним кто-то следом бежит. Грязью по всем сторонам плещет. Оборачивается, чтоб посмотреть, и вдруг видит девку. Обычную такую девку, годков двадцати или двадцати двух, с косой до пояса и глазками карего взора. Но вот только совершенно голую. Абсолютно в чём мать однажды родила - в том девка и бежит.
   Подбегает к самому немцу вплотную и спрашивает: "Не подскажите, дескать, товарищ военнопленный, кто в здешних краях за самого главного?.. У меня до него важный разговор имеется." Немец, конечно, говорит, что за самого главного у них здесь председатель колхоза, и рассказывает подробно, как его избу найти, и как к нему обращаться в официальном плане. Только, советует, одежонку какую-никакую приодеть, чтоб срам прикрыть, поскольку жена председателева может высказать своё недовольство. "Да к херам эту вашу жену. - вдруг кричит девка. - Я теперь сама могу для кого хошь женой стать!.." И бежит далеко вперёд нашего немца, не оглядывается. И вроде как совсем далеко убежала за каких-то пять минут. Не видно её вовсе.
   Делать нечего, идёт наш немец дальше. Думает, что у девицы гормональный взрыв приключился, но медицина здесь бессильна. Только вот слышит, как позади его опять кто-то поспешно по лужам шлёпает и мокротой отфыркивается рьяно. "Кто бы это мог быть?" - думает немец и назад оглядывается. И видит, конечно, в тот же самый миг, позади себя, прежнею голую девку. Раньше-то она вперёд него убежала, а теперь вдруг снова позади оказалась. "Скажи мне, добрый человек! - кричит ему девка, как будто в первый раз видит. - В каких краях я обретаюсь, и кто тут у вас заместо царя или другого какого важного чина?.." Немец ей говорит в ответ: "Вы, дескать, девушка надо мной издеваться вздумали. Я вам уже говорил про нашего председателя, и вы меня внимательно выслушали. Так зачем же вы за мной гоняетесь в такую непогоду и всё заново спрашиваете?.." А та хохочет звонким смехом, гоготаньем прыскает да сообщает: "Нету теперь вашего председателя в состоятельном наклонении, я его уделала в два счёта. Подавай мне теперь другого начальника, да поскорей!.." Немец наш, конечно, ей не поверил, хотя толика сомнения и засвербела потихоньку. "Да разве, - думает. - способна такая пигалица нашего председателя ухайдакать?.. Зачем-то она меня в заблуждение вводит, и мне надо её научным методом оконфузить и заставить покраснеть." И говорит ей, что теперь, после председателя, в селе Яры Булемотные его жена повышается в чине и становится самой главной. Не его жена, не немцева, а вдова председателева. И все вопросы, дескать, отправляйте теперь к ней. Девка ажно подпрыгнула от радости, и поскакала вперёд. Опять за пять минут из глаз скрылась. Причём не в сторону Яров Булемотных побежала, а в сторону того села, куда немец шёл, чтоб про цену на яблоки проведать.
   Ну, хорошо, убежала и убежала. А немец идёт по своей дороге, только назад иногда оглядывается. Чтоб увидеть, не видно ли там кого. И не напрасно оглядывался. Очень скоро видит ту же самую голую девицу, что и раньше, и опять она бежит во всю прыть и орёт благим матом. "Эй, добрый человек! - кричит. - Постой, не торопись. Сказывай мне поскорей, которые наглецы, из ваших односельчан, на пост начальника метят?.." Тут немец вспоминает, что у него в котомке имеются крепкий брезентовый мешок и верёвка. Он эту девку вроде как подзывает к себе поближе, чтоб на ушко шепнуть, а сам крепко схватывает её, руки-ноги связывает, в мешок забрасывает. И думает, что теперь ему вовсе нет дела до яблок. Взваливает мешок с девкой на плечо и поворачивает назад, в свои Яры Булемотные. "Сейчас, - думает. - посмотрю, что в селе творится. И ежели чего необычное случилось, то девку эту проклятую предъявлю на скорый суд. Пускай односельчане её наказывают. А дэфодю пардон, дескать, лэсвэнир дэлюбли."
   Где-то через час с небольшим возвращается он в своё село, топает прямо к председателеву дому, и видит, что там народ толпится. Причём, народ, в массе своей, изрядно недовольный и ворчливый. Смотрит немец, что такое случилось, а случилось вот что. Сам председатель на крюке столба висит, пугая честной народ выбитыми скулами и кровоподтёками. А жена евонная лежит на крылечке, фактически в изнасилованном положении, ноги кверху взодрав. Извлекает суровые предсмертные стоны. А на обоих убиенных трупах по табличке висит, где немецкими буквами написано всего-то два слова. Да зато каких. ГИТЛЕР КАПУТ написано. И все односельчане видят, что тут сотворилось злодеяние явно издевательского содержания и насмехательного смысла. А потом видят, что и пленный немец с мешком вернулся, и давай на него орать. "Зачем ты, дескать, убил нашего председателя и своего благодетеля?.. Зачем, дескать, над женой его снасильничал самым скотским манером?.."
   Немец, конечно, сразу оправдываться взялся, говорит, что ничего такого совершать с председателем у него и в мыслях не было. Что это всё девка голая виновата. "Какая-такая девка?" - у него спрашивают. "А такая." - немец говорит и мешок с плеча снимает. Рассказывает обстоятельно, как эта самая голая девка за ним бегала три раза, да расспрашивала, кто здесь главный. "Я, - немец говорит. - только в том и виноват крепко, что проболтался этой сучке про то, кто у нас главный. Надо было мне молчать. Но я же не знал, что она чистая бестия и способна этакое насилие учинить. Это, - говорит. - какой-то мировоззренческий парадокс." А односельчане слушают и даже не знают, верить ему или не верить. Очень мутная история поучается в изложенном варианте, тогда как смертоубийство и насилие налицо. "Давай-ка. - говорят односельчане. - мы сейчас заглянем в твой мешок. Посмотрим, что там за девка будет?.." И заглядывают. И видят, что нет в том мешке никакой девки, а есть берёзовое полено в виде натурального мужского хера. Метра полтора в длину, и в ширину сантиметров сорок. Или сорок пять. Кто же его мерить будет?..
   "Это что ли, - спрашивают односельчане у немца. - обещанная тобой девка?.. Это, - говорят. - мужской хер, а не девка, и значит ты над нами издеваешься." Немец, конечно, за голову схватился, оправдываться принялся. Нет-нет, дескать, я не могу издеваться. Что вы такое говорите?.. Мерси-боку. "Совершенно несомненно, что всё это твоих рук дело. - кричат односельчане. - Убил председателя и жену евонную, а теперь за дураков нас держишь.". И принялись немца колошматить изо всех сил. И поленом этим самым ему стали молотить по мозгам. И скоро забили до смерти. Такая вот история случилась.
   - Нельзя подобные вещи самосудом решать. - решительно заявил Пётр Петрович, даже побагровел сердито. - Надо было немца расследовать тщательно, поскольку он явно невиноват.
   - Конечно же не виноват. - сказал Сильвестр Егорыч. - Потом уже, конечно, жители догадались, что немец не мог председателя убить. Догадались, что тут нечистая сила замешалась. Хер-то этот, который из полена берёзового, сначала на дорогу выбросили, да он недолго у дороги торчал. Какая-то баба стыдливая прикрыла его платочком. А потом все смотрят: а вместо хера получилась из полена натуральная деревянная голая девка в платочке. Будто бы такая академично выполненная статуя или даже скульптура. Хоть прямо сейчас в музей отправляй. Её правда, вместо музея, подальше от села в яму сбросили и закопали. И место то прокляли. На том месте, кажись, и до сих пор ничего толком не растёт. Репейники да бурьян.
   Рассказал свою историю Сильвестр Егорыч и устало поглядел на друзей. Понравилось ему, что Пётр Петрович и кум евонный близко к сердцу всё рассказанное приняли. Не понравилось только, что кум усмехаться принялся и на свой поворот повернул.
   - А я, - говорит кум Петра Петровича. - в нечистую силу не особо верю. Это всё, что ты нам сказал, Сильвестр Егорыч, очень интересно было послушать, но это всё сказки. А у меня мамка коммунисткой была, и батяня доценту кафедры биологии потолки в квартире штукатурил. Я вот сызмальства получаюсь убеждённым материалистом.
   - Я не знаю, где ты этакого скептического уму-разуму поднабрался. - хитрым лисом посматривает по сторонам Сильвестр Егорыч. - А вот хочешь, я тебе прямо сейчас докажу, что черти есть?
   - Взаправду есть?.. Показать можешь?..
   - Хочешь, взаправду покажу?
   - Хочу. - говорит кум Петра Петровича, а сам Пётр Петрович тоже горит желанием чёрта увидеть. Прямо сейчас.
   - Ну, смотрите, мужики. - говорит Сильвестр Егорыч. - Не обессудьте, если и вам крепко достанется. Сами напросились.
   И поворачивается в сторону своей избы, которая прямо подле завалинки, за забором, стоит. Долго не думает, чтоб слов помягче подобрать, а в грудь воздуха набирает побольше и кричит:
   - Тамара Андреевна!.. Выйди-ка, стерва такая, на минуточку!.. Подь сюды!..
   Пётр Петрович с кумом испуганно замялись. Много странного они сегодня вечером узнали, но этаких словесных выражений в адрес женщины слышали впервой.
   - Затетёха обрыдлая!.. - кричит Сильвестр Егорыч. - Сказывай, пошто ты меня не уважаешь, как законного мужа и верного спутника жизни?..
   И выходит тут из избы Тамара Андреевна - вся такая корпулентная, дородная, волосы в завитушках. В руках ейных сковородка чугунная и внушительная эмблема анафемского кулака. В горящем взоре читается сильный темперамент, неукротимо приближающий ситуацию к катастрофе.
   - Я, - говорит зычным голосом. - сейчас покажу тебе стерву. Ты у меня, конечно, - говорит. - сейчас попляшешь.
   И принялась сковородой лупить по Сильвестру Егорычу, словно хозяйской выбивалкой по пыльному ковру. И никаких, знаете ли, сентиментальных отступлений от рабочего процесса. Никаких послаблений силе духа. С минуту, наверное, лупила, и оказалось этого вполне достаточно.
   Когда назавтра Пётр Петрович с кумом в больницу заехали, чтоб проведать Сильвестра Егорыча, тот головой на сломленной шее едва вертел и через бинтовую повязку на друзей пристально поглядывал.
   - Ну, как твоё здоровье, Сильвестр Егорыч? - спрашивают оробевшие мужики.
   - Здоровье - что, здоровье - пустяки... А вот разве вчера вы не видели чёрта истинного, прозываемого Тамарой Андреевной?.. - с гордостью выпрашивает Сильвестр Егорыч.
   - Видели, видели... - смурнеют Пётр Петрович с кумом.
   - Вот то-то и оно. А то некоторые раньше говорили, что в чертей не верят. - вздохнул Сильвестр Егорыч и покатил на лечебной каталке в отделение хирургии.
   Попробуй-ка, после такого, не поверь.
  
  
  ГДЕ ПОСАДЯТ - ТАМ СИДИ, ГДЕ ПОКОС ОТВЕДУТ - ТАМ КОСИ
  (ПРО ТО, ЧЕГО ЛИШНИЙ РАЗ ВСЯКОМУ ПОМНИТЬ НАДОБНО: ЕСЛИ ЧТО-ТО НЕ ВЕЛЯТ, ЭТИМ И НЕ ШЕВЕЛЯТ)
  
   Одна баба была и работница хорошая, и до семейного уюта дошлая, но царскую власть совсем не почитала. Всё какими-то конституционными правами себя тешила, на свободу самовыражения уповала. А про царицу таких неслыханных несуразностей наговаривала, что у невольных слушателей непременно уши вянули. И про то, дескать, что у царицы к хмельным забавам усердие имеется - говорила на каждом углу, тараторила без умолку. И про то, дескать, что царица детей прижила не от законного супруга, а от проезжего молодца - болтала, словно помело. И о том, что царицыно выражение лица зачастую этакое, что иначе как "мордальоном" его не назовёшь - заверяла всякого встречного.
   - А помните, граждане дорогие? - присядет баба к вам на скамеечку, на городском бульваре, в разговор встрянет. - А помните, как у здешнего вокзала, на перроне, всё собачка сидела у тумбы, и хозяина своего ждала, когда тот приедет на поезде?.. А тот всё не приезжал, потому что помер от кровоизлияния в мозг, а собачка про то и знать не знала, два года у тумбы крутилась ожидаючи, а затем исчезла неизвестно куда?.. Так вот, знайте, что царица эту самую собачку и прикокнула. Ножичком по горлу.
   Дошло дело до того, что баба на ярмарку пришла, вокруг себя весь народ собрала и поведала историю про зелёные чулочки. Которые у ней царица якобы украла, когда они обе, будучи девочками, у некой знатной княгини на балу гуляли.
   - И сняла-то я зелёные чулочки всего на минутку, - тревожно рассказывала баба. - а когда спохватилась, то вижу, что чулочков нет, а царица глазами завидущими по сторонам рыщет и ручонками себе в запазуху что-то пихает. "Отдавай мои зелёные чулочки!" - я ей говорю. Да так и не отдала.
   Конечно, не все из наших граждан бабе верили, кто-то и пальчиком у виска покручивал с тяжёлой думкой на уме. Но, однако, решительных действий супротив бабьего вольнодумства никто не предпринимал. Такая уж внутренняя несообразность присуща нашему человеку, которая пристроилась в аккурат между чувством долга и нравственной стыдливостью. Ну, и жалостлив народ к тем, кто умом тронулся.
   Вот как-то раз, глубоко в полночь, сидела эта баба в собственной избе. Жила она который год одна-одинёшенька, пряла что-то на прялочке и сетовала на жизнь. "Поскольку, - думает. - вот в Америке женщины на прялках не прядут, а общественным делом занимаются, отсюда и вытекает понимание того, чьё общество подвержено эрозии, а чьё безудержно процветает." Вот сидит, значит, эрозию шлифует, да только вдруг слышит, что по сеням кто-то ходит. И баба знает наверняка, что двери с улицы в сени крепко заперты. Она их всегда накрепко запирала.
   - Это, - спрашивает. - кого там сила нечистая принесла?
   Про нечистую силу просто так спросила, не подумавши; так завсегда у нас спрашивают. Когда настроения нет или кручина на сердце, или когда кто-то в дом без спросу лезет. Вроде приговорки такой. Хотя всякий догадывается, что никакой нечистой силы в нашем государстве не бывает, вся давно повывелась.
   А тут баба спросила, а в ответ из сеней кто-то хрустнул косточками и захихикал. Причём, хихикнул очень даже скрипучим звуком, не предвещающим ничего хорошего.
   - Да кто там, в самом-то деле? Отзовись!
   Но в сенях только половицы тихонечко потрещали, да ведёрко, которое баба давеча для своих нужд приготовила, вроде звякнуло гулко и куда-то покатилось.
   - А если это кошка шалит, - баба говорит. - то я ей вскорости ухи поотрываю.
   - Нет-нет, это не кошка, кошка здесь вовсе не при чём. - хихикает кто-то из сеней.
   Тут спужалась наша баба не на шутку - сидит ни жива ни мертва. А вдруг дверь из сеней в избу отворилась и вошла женщина, и чересчур была эта женщина страшной и безобразной. Одета была в какие-то лохмотья и тряпки дырявые, голова вся платками замусоленными укутана, а из-под платков клочья волосяные повылезали растрёпками. Ещё из носа вроде бы сопля торчит, а вроде бы насекомое какое - не разберёшь. А уж ноги все в грязи истоптаны, словно в самой распаскудной канаве им довелось побывать, и руки тоже в грязи. И с таким вот хихикающим видом эта женщина подошла к хозяйке и говорит:
   - Вот ты, женщина негодная, как меня осрамила перед людьми и в какие неподобающие одежды обрядила. Прежде я в светлых ризах ходила, в цветах да в золотом одеянии, а твои лживые уста меня до этакого срама довели. Разве ты не знаешь, что непочтение на словах имеет существенную силу и сказывается затем на сущую видимость?
   - Не знаю. - говорит баба.
   - Вот убить бы тебя за это мало. Громом разразить тебя мало. Я через твоё враньё и неучтивые поступки теперь в такой горести состою, что целыми днями не пью и не ем. Даже в постели с любимым человеком не почиваю - всё слезами обливаюсь, всё не могу понять, за что ты меня перед людьми позоришь. Я теперь такая безумная стала, что готова тебя извести с белого свету.
   Тут баба и сообразила, что к ней в избу зашла сама царица. - Глубоко извиняюсь, - говорит. - ma chere, за своё несуразное поведение прошлых лет, а с этой самой минуты обещаю категорически исправиться!
   - Эти твои изменения в поведенческом облике меня мало трогают. - тётка, которая царица, ртом беззубым шамкает, ножичек из-под полы вытягивает да остриём об стены шкрябает. - У нас некоторые граждане в пытошных камерах, после того как их калёным железом пожгут, тоже много чего обещают. Но если в их сердца умудриться поглубже заглянуть, то сразу станет ясен весь несуразный оптимизм ихнего коварства. Злопамятство-то - оно хуже всякого червя сердце точит. Ты, чай, зелёные чулочки до сих пор мне припоминаешь?
   - Что вы такое говорите, ma chere?
   - Помнишь-помнишь. По глазам вижу, что помнишь.
   - Если до сих пор и помнила, благодаря глупости своей деревенской, то сейчас, выслушав ваши сетования на судьбу, окончательно образумилась. Может, вы устали с дороги? Так я и самоварчик сейчас разогрею и постельку вам расстелю - ложитесь с миром да сосните на пуховых перинах часок-другой!..
   - Пристало ли мне о сне помышлять, пока ты жива и здорова? - царица по лезвию ножа пальцем щёлкает. - При теперешних обстоятельствах, чтоб обрести покой, мне необходимо тебя со свету изжить. Всякий сверчок - знай свой шесток.
   Баба, разумеется, кричать принялась и на помощь звать, да только кто её в глухую полночь услышит?.. Ежели кто из соседей и распознает в ночной тиши необыкновенные звуки с примесью тревоги, то непременно подумает, что они ему почудились. Поскольку места у нас на удивление безмятежные и привольные.
   - Нет, бывать теперь по-моему, а тебе суждено злую смертушку принять! - загудела царица пронзительным басом и полоснула бабу ножиком со всего маху.
   Баба принялась охать да по избе скакать, увёртываясь от царицыного ножа. Где-то в тесном углу - будучи совсем со страху безудержной и вертлявой - подхватила жбан из-под кваса, да царице по уху им залепила. Но только силёнок у ней для этаких ристалищ явно маловато было.
   - Ничего, до свадьбы заживёт! - утирает царица шишку на лбу, а ножиком неустанно тычет в бабу и старается проткнуть как можно глубже.
   Конечно, на полу сразу море крови образовалось. Скатерть на столе тоже забрызгалась.
   - Нет, я теперь не в том возрасте, чтоб проворность выказывать. - говорит баба. - Но вот ранее, будучи смышлёной девицей, также могла похвалиться игрой в ножички. Резать по живому тоже могу.
   И схватила с полки свой самый наточенный ножик.
   - Нукась, - говорит. - посмотрим, какого цвета царицыны кишки.
   И принялась достаточно ловко отвечать на выпады царицы, припомнила несколько уместных фехтовальных приёмов для защиты. Такая битва в избе началась, что ты!.. Оба острых ножичка так и скребутся с приторной яростью друг об друга, лезвиями сверкают да искры пускают!..
   - Нет, всё напрасно, я силы тьмы призвала себе на помощь! - прогромыхала царица, а затем приняла вид задиристого вихря, преумножила себе количество рук до нескольких сотен, и в каждой руке обрела по изощрённо заострённому ножичку. - Несомненно я тебя одолею и упеку в кромешные муки!..
   Баба тут и плюхнулась на пол в оцепенелом малодушии. Изготовилась увидеть свой смертный час во всей его красе. Неумолимо истекая бренной кровью, говорит:
   - Будь ты проклята. - говорит. - Вот и весь мой сказ.
   Царица в ответ лишь дерзко захохотала гнусным смехом, напоминающим нетерпеливый собачий скулёж. Обернулась в свой первоначальный человеческий облик, собрала со всей избы гнетущую тишину и занесла руку с ножиком для решительного удара. Тут петух из хозяйского курятника во всю глотку закукарекал, и пробежала по царицыному телу волнистая тень. Сообразила царица что следует бабу побыстрей резать, да слишком неловки её движения стали. "Очень петух некстати. - думает царица. - Ежели он и в третий раз пропоёт, то придётся мне отсюда улетучиться, а уж пакостливая бабёнка этим не замедлит воспользоваться. Скроется от моего гнева где-нибудь в заморских странах. Ищи её потом свищи."
   А петух, словно расслышал царицыно беспокойство, и поспешил на помощь хозяйке - во второй раз прокукарекал. Да ещё зычней прежнего.
   - Экий паршивец. - ворчит царица. - Сейчас я с тобой расправлюсь по-быстренькому.
   И помчалась в курятник. Что там после за возня поднялась, что за невообразимые стоны и клёкот - этого мы сказать не можем, ибо не видели и не слышали. Но на следующее утро люди нашли бабу в собственной избе, всю в крови, и насилу в чувства привели, и разумеется спросили: кто это тебя так отпотчевал, Аграфена Львовна?.. А баба и отвечает, что это сама царица над ней жестоко снасильничала, а теперь в сарае спряталась, где наверняка всех кур с петухом перерезала.
   Народ помчался бегом к сараю, учредил у дверей невероятно огромную и заинтересованную толпу, и точно смотрит: тётка вся ражая такая торчит посреди курятника, вращая безумными глазами, с петушиными обглоданными костями потешается, а вокруг неё мёртвые куры валяются.
   - Вам, гражданочка, чего здесь надо? - спрашивает лавочник Ерболызов, а сам даёт тайный знак своему деверю, чтоб тот скорей в лавку побежал и вернулся оттудова с ружьём.
   - Я, - говорит царица. - знаю, чего мне тут надо. Вас забыла спросить.
   - Вот именно, что забыли. - хмурится лавочник Ерболызов. - И сами выглядите неприглядно, и другим приличным людям спокойно жить мешаете. Я-то догадываюсь, что над вами аффекты довлеют, но уж давайте решать эти вопросы конкретно и по-хорошему.
   - Нет. - говорит царица. - Вот когда вас всех здесь передавлю - тогда всё и разрешиться по-хорошему.
   - Это когда ж такое будет? - хмурится Ерболызов.
   - Да вот прямо сейчас!..
   И принялась царица расти прямо на глазах. Сперва до целой сажени выросла, а затем до трёх саженей кряду, а уж после вымахала ростом до фонарного столба. И этакой оказией взялась скакать по всему околотку, когтями размахивать да от всякого встречного-поперечного отколупывать куски мяса, а прочее тело рвать на лоскутки. А иного раззяву и ногами затопчет, вовсе без всякого соображения, чисто из баловства.
   - Стреляй! - приказывает лавочник Ерболызов своему деверю, а у того руки трясутся со страху. Стрельнуть-то стрельнул, а куда стрельнул - сам понять не может. Вроде не попал.
   А как доскакала царица до погоста, где у нас церковь с колоколиной выстроены крепко-накрепко, так ударилась об ту колоколину лбом со всего маху и грохнулась наземь. Тут уж и колоколина рухнула да придавила ноги царицы - не встать ей с кладбищенского погоста, силёнок не хватает. Тогда и принялась она все ближние могилы когтями разрывать, гробы выкапывать и мертвяков жрать - а мертвяки-то всей деревне приходились друзья и родственники. Совсем страшно на это дело смотреть.
   - Я вам обещала, что ничего хорошего от меня не ждите? - сладостно облизывая мертвячьи позвоночники, обратилась к народу царица. - Вот я своё слово и держу.
  - Так ведь это произвол в чистом виде. - заканючил лавочник Ерболызов.
  - Да мне-то наплевать!..
   Вот и созвал народ попов со всех окрестных сёл и деревень, чтоб сослужили какой-никакой молебен, чтоб помолились хорошенько всем местночтимым святым и прочим угодникам божьим, и наконец спросили с царицы, чего ей такого надо от простого трудового народа. Попы собрались, совершили всё требуемое наилучшим образом.
   - Матушка. - затем спрашивают. - Ежели имеется какой способ прекратить твои безобразия, то ты нам его укажи.
   Та и сама почувствовала, что немало гнусных дел содеяла и послужила врагу рода человеческого в кровавом бесчестии, и говорит, что ей надо совсем немного. Всего-то надо, говорит, чтоб та неучтивая баба ей в ножки поклонилась.
   - Какая-такая баба? - попы у ней спрашивают.
   - А такая, которая заверяла, что я ейные зелёные чулочки стырила.
   Баба теперь и сама видит, что была во всём неправа. Что понапрасну клевету на царицу возводила, и теперь всему миру это обернулось боком. Итак народу погибло великое множество, а сколько ещё погибнет - и со счёта можно сбиться. И перемотала эта баба свои раны какими-то тряпками, что под руку попались, и пошла на кладбище, чтоб царице в ножки поклониться. Народ вслед за ней пошёл, но за оградой кладбища остался, а она в ограду зашла.
   - Можно, - спрашивает. - у вас, матушка-царица, ручку поцеловать?
   - Отчего же нельзя. - говорит. - Целуй.
   И все видели, как баба перед царицей отбила земной поклон; видели, как царице ручку поцеловала и горючими слезами омыла. Но тут вдруг тучевая хмарь из разрытых могил поднялась, всё вокруг обволокла густой пеленой, и обе эти тётки руками замахали шибко, будто отмахиваясь от наваждения. Завопили что-то скоропостижное, заскулили, заныли скорбными трубными воплями. Да только их обоих и видели: не стало вдруг ни бабы ни царицы ни церкви с колоколиной. Так и згибли все неизвестно куда.
   - Кажись, - говорит лавочник Ерболызов. - хоть в чём-то у нас наступила жизненная ясность. Перспектива теперь у нас направлена на реформирование государства. Давайте-ка, граждане, расхуячим его поскоренькому!..
   - Снова из ружья пальнуть? - интересуется деверь.
   - Да хоть из жопы.
   Тоже, видать, за язычком не следит. Паршивец.
  
  
   КРУТИ ПЕДАЛИ, ПОКА НЕ ДАЛИ
  (ПРО ТО, КАК ДВОЙСТВЕННОСТЬ НАШЕГО ПОЛОЖЕНИЯ В МИРЕ НЕ ПРИНОСИТ ПОКОЯ И ПОСЛЕ СМЕРТИ)
  
   В одном далёком губернском городе ходила странная молва, что недавно похороненная женщина - назвать имя которой мы не можем по соображениям деликатного свойства - не смогла лежать спокойно в гробу, дабы спать мёртвым сном, а ворочалась и алкала некоего страстного позыва. Постепенно она проглотила свой собственный саван, а затем принялась засасывать в себя одеяния прочих мертвецов, расположенных на кладбище рядом с её могилкой. При этом внутренности похороненной женщины горели и пылали, сравнимо с печами безустанно работающего крематория. Люди, вполне искренне веруя в собственные слова, говорили, что это невероятное занятие способствовало череде губительных пожаров на губернской ткацкой фабрике. Сам владелец фабрики открыто не поддерживал народную версию, но и особых возражений не изъявлял, ссылаясь на множественность тайн мироздания.
   Представители властных структур поначалу изволили неблагоразумно отмахиваться от неприятных вестей, словно от досужих мух. Иные представители ловко отшучивались по поводу необходимости для покойников в загробном мире кормиться собственными саванами. Но вот когда пожары принялись истреблять до тла мануфактурные склады и овощебазы, тогда носители народной молвы были незамедлительно пойманы и допрошены с пристрастием. Не многие из простодушных губернских болтунов сумели изложить хоть что-нибудь, доступное осмыслению, но следователь по особо важным уголовным делам взял себе за труд внимательно прочитывать протоколы допросов, коим образом и достиг того смелого предположения, что пожары в губернии не прекратятся до тех пор, пока эта похороненная женщина полностью не проглотит саваны всех покойников с кладбища.
   После совещания местных властей, могила женщины была разрыта, и присутствующие увидели, что труп женщины действительно имел широко распахнутую ротовую полость с торчащим наружу куском савана. Когда чиновник по особым поручениям из Санкт-Петербурга, склонившись к гробу, увидел во всех деталях не только проглатываемый саван, но и зловещий взгляд пустых глазниц покойницы, он пришёл в сильное возбуждение, вытащил из ножен сабельку, отрубил трупу голову и выбросил оную из могилы. После чего обратился к собравшимся с речью строгой и убедительной, суть которой в основном направлялась на борьбу с суевериями.
   Однако буквально на следующий день, некоторые местные мужички, пребывающие в печальной праздности, нашли эту отрубленную голову в канаве, неподалёку от конюшни почтового ведомства. Голова эта с неистовой упорностью продолжала проглатывать покойницкий саван, ничем не указывая ни на своего почтового отправителя, ни на адресата. Но самое удивительное, что памятный всем чиновник из Санкт-Петербурга почивал в той же самой канаве, неподалёку от конюшни, причём в весьма растрёпанном виде. Тогда его разбудили и попросили хоть что-нибудь рассказать о вчерашнем происшествии. Потребовали элементарных разъяснений того, каким образом он свалился в данную канаву, и откуда взялась рядом с ним голова, проглатывающая саван. Чиновник отвечал бесполезным извлечением нераспознаваемых звуков, а потому был поспешно наделён соболезнованиями, а затем водружён на карету "Скорой Помощи" и отправлен на больничную койку. А вот отрубленная голова, от одного вида которой нас пробирала дрожь, обрела своё законное место на полке судебного архива с соответствующей биркой, прикреплённой за ухо.
   Но буквально на следующий день, после всего произошедшего, некто мещанка А., купила в булочной свежевыпеченный каравай хлеба, и с благими целями донесла его до дома, где поспешила разрезать на несколько частей, приглашая домочадцев к обеденному столу. Скромное, но весьма характерное для нашей местности пиршество вскоре омрачилось криком дочурки мещанки А., которая обнаружила в своём куске хлеба вырванный с корнем человеческий зуб. Уголовный следователь, незамедлительно прибывший на место происшествия, произвёл тщательное расследование, результаты которого были опубликованы в ежедневной вечерней газете нашего уезда, и ознакомление с которыми принуждало шевелиться волосы на головах даже у самых стойких граждан. Оказывается, что зуб, найденный в ломте каравая хлеба, ни в коей мере не принадлежал дочурке мещанки А. (поскольку пересчёт зубов у оной во рту соответствовал количеству, выявленному ранее в стоматологической клинике и надлежаще занесённому в карточку больной), а вот при обыске у местного пекаря был обнаружен преизрядных размеров мешок, в котором укрывалось пятнадцать отрезанных человеческих голов. Поскольку пекарь не спешил брать на себя вину за массовое душегубство, к нему применили допрос с пристрастием. И вот в момент решительного падения пекаря на пол, от полученного удара в поддых, раскрылась потайная дверь на чердак, откуда стремительно вывалилась шестнадцатая отрезанная голова. Причём, следователь мгновенно обнаружил на голове бирку судебного архива, указывающую на то, что шестнадцатая голова принадлежала женщине, раскопки могилы которой недавно наделали много шума.
   Знакомый нам чиновник из Санкт-Петербурга, сбежавший по такому случаю из больницы и с пристальным любопытством заглядывающий в оконце булочной, хмуро подтвердил, что это и есть та самая голова, к отрублению которой он давеча имел непосредственное отношение. А звонок в судебный архив выявил не только невероятно исчезновение этой головы (при том, что вход любого постороннего человека в архив был строжайше запрещён), а регулярную пропажу трупов из судебного морга. После чего все сотрудники морга и судебного архива были строжайшим образом наказаны и упразднены с занимаемых должностей. А когда следователь обнаружил у таинственной шестнадцатой головы во рту наличие кусочков проглатываемого савана, то всякие сомнения по поводу идентификации сего предмета исчезли.
   Но самое необъяснимое и загадочное приключилось буквально на следующий день, когда мы - простая и слегка огорошенная провинциальная культурная общественность - встретили известного петербуржского чиновника, бредущего сквозь предрассветную мглу по дороге на кладбище. Поздоровавшись с ним, мы не сразу заметили, что вместо обыкновенной и всем нам привычной чиновничьей личности, на его плечах выставлялась голова той самой женщины, обрётшей сомнительную посмертную славу, а из-под чиновничьего сюртука явно выглядывал замусоленный саван. Но вот, когда заметили и убедились в достоверности происходящего, тогда мгновенно сообщили непосредственно чиновнику о сложившейся метаморфозе и спросили хоть какого-нибудь внятного разъяснения.
   Чиновник оказался явно смущённым новыми обстоятельствами своей внешности и попробовал закричать или, хотя бы, потребовать вернуть вспять утраченный облик, но безобразная голова лишь источала ужасное зловоние и пучила глаза с дикой радостной злобой. Назойливыми, но достаточно никчёмными жестами чиновник пытался показать нам, что не имеет никакого отношения к подлому поведению навязанного ему чужеродного органа, но вдруг совершил парочку впечатляющих танцевальных подскоков, скинул сюртук и гудком нутряной трубы, способным в мгновение ока утилизировать любую ипохондрию, известил о начале весёлых деньков. А затем и вовсе разделся догола, предлагая всем присутствующим приступить к беззастенчивому плотскому совокуплению. Причём голова каким-то образом выучилась - со свойственными глубоко падшей женщине манерами - жеманничать и испускать губами воздушные поцелуи. А вот, когда она взялась произносить лишком жутковатые и заплесневелые звуки, складываемые в громкие и грозные слова "поверни свой язык мне в заднице!", мы тотчас сообразили, что похороненная женщина знавалась с нечистой силой, и с этой стороны её необходимо хорошенько исследовать.
   Тут же, по согласованию с властями, тело женщины было ещё раз исторгнуто из могилы. Специально вызванный уездный лекарь тщательно разрезал труп и выложил все внутренности на травку, дабы среди ошмётков гниющего савана найти хоть какое-нибудь органическое вещество, наводящее на результативную мысль. И таковой орган был найден, и являлся он человечьим языком - как вы уже, наверное, догадались - и пребывал он в укромных недрах тазобедренных костей. Причём настолько крепко застрял в оных, что уездному лекарю пришлось применить немалые физические усилия для его изъятия.
   Затем доктор аккуратно разложил все внутренности обратно, по местам, и зашил тело нитью, специально приготовленной из жилы козлёнка, не подвергшегося лишения девственности. После чего нам лишь оставалось выяснить, кому из несчастных граждан нашего государства мог принадлежать найденный язык, дабы, во-первых, вернуть находку обладателю, а во-вторых довести расследование до логического финала. Уездный лекарь спешно изготовил средних размеров восковую фигурку, которую со всех сторон просверлил насквозь, а с боков воткнул две иглы, идущие слева-направо и справа-налево. Затем приложил палец к губам и прошептал, что сейчас мы все должны проявить максимум наблюдательности и внимательности, поскольку неизведанные силы природы должны нам подать какой-либо знак. После чего мы прислушались к обыденным природным звукам, желая распознать в них нечто необычное, и очень скоро наше внимание было вознаграждено.
   По дороге на кладбище, с невероятно возбуждёнными криками и шумом, мчался некий человек, размахивая руками от несусветной боли, пронизывающей его тело, но не способный произнести чего-либо внятного, поскольку был лишён языка. Не окажись рядом с нами в тот момент князя N - известного охотника и ловца диких зверей - мы вряд ли смогли бы удержать этого человека и заставить его подчиняться нашей доброхотной воле. Уездный лекарь в очередной раз продемонстрировал своё феноменальное мастерство и знание тайных природных смыслов, и пришил найденный язык на изначальное место, а хитроумно пойманный нами человек вмиг лишился телесной боли и, в благодарность за спасение, поведал о себе следующее.
   История была печальна и вместе с тем поучительна. Некий граф из благородного рода промышленников и домовладельцев, будучи человеком пожилым и успешным, женился на прелестной девушке из фамилии столбовых дворян, получая взамен весьма приличное приданое, и уповая на скорое преумножение потомства в виде верных слуг царю и Отечеству. Но совершенно по необъяснимым обстоятельствам наш граф не смог соединиться плотски со своей возлюбленной ни в брачную ночь, ни в день после свадьбы, ни в последующий за ней целый год. Граф был полон отчаянной злости и печали, не постигая, кто или что мешало ему исполнить причитающийся супружеский долг со всем совершенством современного благородного мужчины. И вот случилось так, что, для выполнения некоторых служебных инструкций, он прибыл в нашу далёкую губернию и здесь, бродя по знойным июльским лугам, пахнущим всей прелестью цветения, достойного пера поэта, встретил женщину, которая давным-давно была его любовницей.
   Нельзя сказать, что давний их роман пульсировал некоторыми необычайными особенностями и немыслимыми любовными эскападами - всё повторялось столь же страстно и пылко, как и у тысяч других молодых людей, окунувшихся с головой в столь предосудительные связи. Присутствовали и клятвы в вечной любви, и ничего не значащие мелкие ссоры и слёзы раскаяния. Отношения пребывали в абсолютно тривиальных рамках, установленных человеческой слабостью; и не будем забывать, что и великие моралисты не были лишены бренных чувств, а писатель Достоевский - по собственному признанию - за проворными барышнями в коротких юбках наблюдал: "расскакавшуюся деву я на кровле дач увидел..." Что же тогда требовать от нас, простых грешных?..
   Вскоре молодой граф слишком подустал от пылких, но однообразных встреч с этой провинциальной девушкой, и принялся слишком вольно вести себя по отношению к ней. Требовал усложнения романтической обстановки и структурирования плотских утех. Но девушка не решалась отдаться целиком во власть юноши без соответствующих брачных церемоний и церковных таинств, что самым серьёзным образом выводило молодого человека из себя. Однажды, будучи в нетрезвом виде, он позволил себе рукоприкладствовать и хамить, обозвав свою любовницу той самой сучкой, которая и сама не ам и другому не дам, после чего девушка была вынуждена объявить об окончательной разлуке. И даже хорошенько отхлестать графа по щёкам, посоветовав засунуть свой язык ей в задницу, а затем несколько раз провернуть. Зачем юной, и в достаточной степени непорочной, девице было необходимо резюмировать именно это? - граф тогда вряд ли догадывался, но совершать подобного действия не стал. Уж слишком оно показалось ему неприличным и непотребным.
   Юноша покинул альков своей любовницы, хлопнув дверью, и больше не возвращался. А вскоре отъехал в Санкт-Петербург и продолжил возвышение по служебной лестнице. Будучи весьма завидным женихом, он всё-таки не обрёл для себя семейного счастья в молодые годы, а лишь достигнув определённой зрелости и жизненного опыта, женился, но брак этот - как вы должны помнить - не привёл к ожидаемым радостным последствиям. И вот, вернувшись в нашу губернию и случайно встретив женщину, осветившую его давнею юность чувством влюблённости, он неожиданно, по старой дружбе, ласково с ней заговорил и спросил, здорова ли она.
   Когда женщина заметила любезность графа, то нахмурилась и внимательно осведомилась, в свою очередь, о его здоровье, мотивируя свой интерес факультативной заботой о всеобщем самочувствии. А когда он ответил, что всё в его жизни замечательно, она, явно раздосадованная ответом графа, умолкла. Граф, заметив её недружественное удивление, тем не менее снова принялся расточать любезности, обращался к женщине с учтивыми, но фривольными словами, вызывая её на душевный разговор, предлагающий позабыть все прошлые обиды, ибо всякой юности свойственно куролесить по непреложным законом бытия. Тогда сия женщина, крадучись на цыпочках и приложив палец к губам, осторожно справилась о семейной жизни графа, и тот, стремясь выдать желаемое за действительное, ответил, что семейная атмосфера протекает хоть и без излишней романтики, но в достаточном блаженстве и благоприобретённом довольствии. После этого женщина спросила, смогла ли графиня произвести на свет детей, на что граф принялся безудержно врать, отвечая, что у него имеется пятеро детей, что все они мальчики, что каждый год ушлая графиня рожает ему по одному ребёнку, и что конца-края этому не видно. Выслушав столь откровенный ответ, женщина ещё более поразилась и надолго замолкла.
   Тогда граф спросил: "Почему, милая моя приятельница и соучастница буйной молодости, однако, ты так внимательно интересуешься моей семьёй?.. Я не сомневаюсь, что ты сочувствуешь нашему счастью, и была бы рада подружиться с моей супругой, переехала бы жить в столицу и частенько заглядывала бы к нам в гости с целью побаловать детишек". Тогда та, в очередной раз обнаружив в себе немалую толику гнетущего обаяния, ответила: "Конечно, сочувствую вам и вашим деткам, но пусть теперь будет проклята та старуха, которая взялась околдовать ваше тело, чтобы вы не могли никоим образом иметь полового акта с вашей женой." При этих словах граф побледнел насколько можно угрюмо и потребовал наиболее ясных разъяснений услышанной только что околесице, которую никак невозможно принять за правду. "Уверяю вас, милый мой (в далёком прошлом) юноша, что это вовсе не околесица, а я, после расставания с вами, настолько возненавидела вас, что прибегла к услугам весьма лукавой старухи." - сказала женщина. А граф заметно опешил и обомлел.
   "Когда вы нынче вернётесь в гостиницу, то на дне колодца, который находится посреди гостиничного двора, отыщите горшок с различными колдовскими средствами, который был положен туда старухой-колдуньей по моей просбьбе." - сказала женщина. Тогда граф, багровея и теряя присутствие духа, поинтересовался, зачем же был положен этот горшок на дно колодца. "А затем, - сообщила женщина. - чтобы вы были ничтожеством и импотентом до той самой поры, пока он там лежит. Но вот теперь я вижу, что всё напрасно, что колдунья оказалась обманщицей, чему я несомненно радуюсь и т. д. Теперь прощайте, милый друг, мне вам больше сказать нечего." И побежала прочь, пытаясь не оглядываться и не расплакаться от сугубо женского отчаяния.
   Как только граф вернулся в гостиницу, он немедленно приказал вычерпать колодец, и нашёл там проклятый горшок. Когда всё содержимое горшка было тут же сожжено, тотчас к нему вернулась утерянная мужская сила, тотчас пылкая бодрость потребовала востребованности и удовольствий. Единственно что изумляло и смущало графа, так это пресловутый его собственный язык, который принялся столь возбуждённо куролесить во рту, что граф испытал срочную необходимость засунуть его кому-нибудь в интимное место. Невероятно, но именно о своей бывшей возлюбленной он тут же похотливо помыслил и поспешил отыскать её, чтоб совершить сей дикий акт. И оказалось, что женщина не сумела далеко убежать из губернского города, а находилась на острие речного утёса, вглядываясь в смутные небесные дали, и заглушая экзистенциональную тоску.
   На этом утёсе граф, распалённый немыслимой похотью, её и настиг. Ничуть не смущаясь криками протеста, граф обнажил женщину догола, засунул свой язык прямёхонько ей в зад и - совершенно невообразимым образом, который вряд ли кому из ныне живущих удастся повторить столь же энергически - несколько раз провернул!.. Нетрудно догадаться внимательному читателю, что язык незамедлил накрепко застрять в заду у несчастной женщины, а граф был вынужден его отрезать и вернуться в гостиницу весьма сконфуженным и онемелым. Где и застрял надолго и безвылазно, поглощая в неумеренных количествах вино с целью достичь хоть какого-нибудь просветления.
   Ещё большая неприятность, нежели непривычный и глумливый акт насилия, постигла нашу женщину, поскольку она совершенно потеряла интерес к жизни. Несчастная принялась голодать, питая угасающие силы лишь тем, что прикладывала к губам тряпицу, обмакнутую в придорожной луже, и очень скоро померла, предварительно ещё раз успев проклясть старуху, совместно с которой провела колдовство над графом. Бренные останки её были похоронены весьма тихо и не привлекая внимания досужих любителей похорон, отчего и материя для погребального савана была выдана с ткацкой фабрики самого низшего качества. А владелец оной фабрики даже посмел выразиться об умершей в смысле глубокого пренебрежения.
   Выслушав столь необычайную историю из уст графа, мы сообразили, что дьявольское наваждение продолжает и после смерти измываться над телом вышеупомянутой женщины, и потребовали от графа назвать имя той старухи, которая бросила горшок на дно колодца, и которая несомненно до сих пор развлекается с колдовскими напастями, не боясь сурового возмездия. Граф, по всей видимости, сильно боялся старухи и не спешил называть её имени, ссылаясь на непрочную память и волнение, обескураживающее все прочие чувства. Но после того, как в его присутствии была отправлена срочная телеграмма в столицу с требованием прислать усердного палача, образумился и назвал имя колдуньи. Ей оказалась вышедшая на пенсию повивальная бабка, давно подозреваемая в близости с ведьмами, поскольку неоднократно, принимая участие в родах, вытаскивала из роженицы не полноценного ребёнка, а отдельные его части тела, причём в формах каких-то непрожаренных и кем-то недоеденных. А на справедливые упрёки и сетования присутствующих, отвечала гневными брызгами слюны и - прошу обратить внимание - хулила рожениц скверными словами, поминая чёрта. Ко всему прочему выяснилось, что пекарь, злоупотреблявший похищением трупов из судебного морга, доводился этой старухе внучатым племянником.
   История эта задела самые чувственные струны народного негодования; слишком много веков претерпевали люди от происков ведьм, слишком много погубленных невинных душ приходилось оплакивать горючими слезами. Наиболее вспыльчивые из нас немедленно вооружились кто чем попало и плотным кольцом окружили дом колдуньи, грозя его немедленно сжечь, если старуха беспрекословно не отдастся под арест властям. Здесь же была поймана чёрная кошка, принадлежащая старухе, и с неимоверным ожесточением подвергнута закланию.
   Возмущённая колдунья не признала именно такой рациональности общественного порицания и решила отомстить; призвала знакомого демона, издавна курирующего всех ведьм в здешнем околотке, и рассказала ему причину своего горя, требуя, чтобы он наслал жесточайшие бурю и град, и таким путём истребил всех жителей губернского города. Демон согласился за обещанную небольшую мзду в виде кишок закланной чёрной кошки, фаршированных свежей клубникой, и поднял старуху на воздух. Выкрикивая хохочущие проклятья и бесстыдно улюлюкая, они полетела по воздуху к вершине горы, находившейся неподалёку от города, где ведьма вырыла яму, налила туда собственной мочи вместо воды, и тщательно размешала всё это пальцем. Затем демон, склонившись над ямой в особой ритуальной позе, выпил всю мочу до капельки, и изрыгнул зловонной массой в небеса, чем и наслал бурю с градом необычайной силы, обрушившуюся исключительно на нашу губернию.
   - Ежели я досель и сомневался в существовании ведьм, - помахивая двухсаженной дубиной, залопотал злополучный чиновник из Санкт-Петербурга. - то, претерпев немало от ихнего злостного наущенья, превратившись из приличного человека в чёрт знает что, теперь готов навести в стране порядок. Если не получится во всей стране, то хотя бы в одном из её чудесных далёких уголков.
   Засим чиновник послал дубину в стремительный полёт на гору, закончить который та сумела, подвергнув абсолютному поражению демона и его послушную пассию. Демон, приняв агрегатное состояние газовых паров, распылился по воздуху, а оглушённая колдунья была благополучна схвачена и сожжена. Народ, преисполненный уважения к своим героям и верой в незыблемость будущего, организовал небольшой весёлый праздник, затянувшийся до утра следующей недели.
   - А финансовые средства свои я всё-таки переведу заграницу. - где-то после праздничного фейерверка шепнул нам на ухо владелец сгоревшей ткацкой фабрики. - Так, на всякий случай.
   Да и сам тогда воли туда же. Крути педали - пока не дали!..
  
  
   ЛЮБОВНАЯ ЛЮБОВЬ
  (ПРО ТО, СКОЛЬКО СОБЛАЗНОВ НАС ПОДСТЕРЕГАЕТ, А ЖИЗНЬ НИЧЕМУ НЕ УЧИТ)
  
   Один мужик маленько выпил на праздник и пришёл погостить к своей любовнице. Пока ейного законного супруга дома нет, самое время франтом вырядиться и в гости пойти. Потому как очень хорошо у этих двоих иногда получается встретиться втихаря. Мужик наш завсегда ведёт себя, словно задушевный кавалер, и полюбовница евонная на реверансы мастерица. Проводят встречи с горячим чувством глубокого удовлетворения.
   Вот так они и уселись нонеча рядышком на диване, прижались друг к дружке, улыбочками переглядываются да перемигиваются: "А кто это у нас сегодня моден да благороден?" - "А кто это у нас такой розан алый да виноград зелёный!" - "А что за приятный обожатель у меня нонеча на груди возляжет?.." Разумеется, что от этаких слов поцелуи только слаще становятся. Да и выпить за встречу не грех - выпивают маленько.
   Но вот не успели они вдоволь нацеловаться, как в дверь застучали со всего маху, и полюбовница говорит, что это не иначе как сам муженёк домой припожаловал.
   - Я, - говорит. - его буйную манеру насчёт стука хорошо знаю и ни с чем не перепутаю.
   Сам-то мужик тоже внимательно слушает, что это за грозный стук в дверь, и не может сообразить, кто там таковский в дом ломится.
   - Ежели, - говорит. - это твой натуральный супруг внезапно домой вернулся, то, следовательно, мне сегодня придётся битому быть?
   - Ну да. - говорит вертихвостка. - И мне на орехи достанется.
   Перепугались оба не на шутку, да хорошо, что женский мозг в таких делах востро работает, она и запрятала мужика в подпол. А сама законного супруга в дом запускает, за стол усаживает, рюмочку с дороги да с устатку наливает. Делает вид, что рада его внезапному возращению домой.
   - Столько радости у меня в один день, - говорит. - что моё нежное сердечко может и не выдержать.
   Квохчет курицей.
   - Терентий-то часом не заходил? - вдруг супруг спрашивает. - Я ему на прошлой неделе мормышку одалживал, так он обещался вернуть.
   - Нет. - говорит жена. - Увы, не заходил.
   - Вот ведь, - говорит. - паразит какой, мормышку мне должен.
   А Терентий этот в подполе сидит и едва дышит. Вот этот самый наш мужик, который полюбовник замужней жёнки, его Терентием зовут. Имя по нынешним временам редкое, в нашем селе другого Терентия не сыщете.
   - Как же так случилось, - потихоньку говорит сам себе. - что такой импозантный кавалер, как я, вынужден в пыльном подполе сидеть и о нелёгкой своей доле размышлять?..
   И тут вдруг слышит, что в подполе ещё кто-то шевелится.
   - Хтой-та? - спрашивает.
   Молчат в ответ.
   - Мишка?.. Ты?..
   Молчат.
   - Валерка, шоб ты запропастился?..
   Молчат. Ну, тогда Терентий этого молчуна за вихор схватил и над землёю приподнял. Видит: а это натуральный сын кикиморин, весь из себя красавец!.. Тоже, значится, к замужней жёнке за этим самым делом припёрся, а когда та услыхала, что Терентий к ней стучится, то в подпол его спрятала. Тут-то они и встретились. Не понос - так золотуха.
   Хорошо, вот они сидят, косятся друг на друга, дружить не желают.
   - Когда ночь наступит, и хозяева спать лягут, - обещает мужик кикоморину сыну. - я тебя на ентом самом месте удавлю.
   - Ну, - усмехается кикиморин сын. - плохо ты нашу тётку знаешь, она с муженьком теперича до утра не угомонится.
   - Ты, я вижу, тут всех очень хорошо знаешь. Специалист, я вижу, ты в этой области.
   - Помолчал бы лучше. - говорит тот. - Мне морали читаешь, а у самого рыльце в пушку. Мне-то хоть простительно к замужним женщинам в кровать лазать - я представитель силы нечистой и не совсем взаправдашной - а вот тебе этакое поведение совсем не пристало. Крещёный поди-ка, и в Бога веруешь.
   - В Бога-то верю. - говорит мужик. - Знамо дело.
   - Ну вот и сиди тихо. Сейчас там за столом концерт начнётся.
   Как сказал - так оно всё и произошло. За первой стопочкой у хозяев вторая пошла, за второй - третья. А после и четвёртая на верность отечеству присягнула. Так и принялась тётка с муженьком на гармони играть да песни петь. Муженёк-то, оказывается, гармонистом был. Соображает, какие песни украшают положительный семейный уют.
  
   "Вииииижу, вижу алые кисти рябин!
   Виииииижу, вижу дом её номер один!..
   Виииииижу, вижу сад со скамьёй у ворот -
   В дооооме, где судьба меня ждёт!.."
  
   Терентий свой-то родной хмель из себя ещё не выветрил, слушает песню да рукавом слёзы утирает.
   - Подхвачу, - говорит. - петь эту песню, про алые кисти рябин. Батюшка мой родитель эту песню любил.
   А кикиморин сын отговаривает, рот Терентию зажимает.
   - Ты если, - говорит. - сейчас вслух запоёшь, то нас тёткин муж услышит и по шеям наваляет. Ещё прибьёт ненароком.
   Мужик слюну сглотнул, головкой потряс болезненно да прикручинился.
   - Эх, - говорит. - батюшка мной недоволен бы был, что я эту песню не спел.
   А тётка с муженьком по-прежнему веселится. За четвёртой стопкой на столе - смотри-ка - и пятая в пляс пустилась. Дёргается скособочась, плескается отвязано.
  
   "В тёооомном лесе, в тёооомном лесе,
   Да за лесью, ой за лесью!..
   Раааспашу ль я, раааспашуль я
   Пашенку, ой да пашенку!.."
  
   - Ну, - говорит Терентий. - подхвачу я эту песню, про пашенку. Матушка моя родимая эту песню любила.
   - Тихо ты! - шипит кикиморин сын. - Навалился тут на мою голову, шалопут этакий. Сидел бы себе тихо, улучшал сознание ответственностью - так ведь нет, всё на жопу приключений ищет!..
   - Это ты в каковском смысле мне на жопу намекаешь? - сразу бровки домиком сложил наш незадачливый певец, про отца и матушку мигом позабыл.
   - Да как ты есть русский человек по всей производственной линии - так тебе и пристало на жопу приключений искать. - вещает стрекотливо кикиморин сын. - А я просто факт констатирую, мне до твоей жопы дела нет.
   - Вот уж, братец, погоди у меня! - и принялся Терентий у своего соседа зубы выбивать.
   Кикиморин сын сперва всё отмалчивался да мычал себе в запазуху, а затем не выдержал и заорал благим матом. Слишком больно ему стало по челюсти получать да зубов лишаться. Тёткин муж всё это дело услыхал, оттопыренными ушами с любопытством заелозил. Даже ненароком маринованным грибочком подавился.
   - А кто это, интересно, - у своей обожаемой жены спрашивает. - у нас в подполе орёт весьма несуразным образом?..
   Тётка занялась любовные искорки из глаз пускать да залихватским смехом ситуацию на мирный лад выводить.
   - Да поди-ка мыши резвятся. - говорит. - Ступай-ка, любезный супруг, на полати спать, нам завтра приранёшенько-ранёшенько вставать.
   Тут мужик Терентий половину челюсти у кикимориного сына выбил, а та ажно поскакала по всему подполу, от боли скручиваясь и вопя во всё горло: "Батюши-святушки! - орёт. - Помогите, люди добрые!.." Все горшки посшибала, в сливовом морсе вымазалась.
   - И снова мне интересно, - муженёк у своей благоверной вопрошает. - кто это у нас в подполе о помощи просит, и чем мы ему помочь способны?..
   - А ты уши-то пальцами заткни - и ничего не услышишь. - советует жёнка. - Как говаривал наш покойный дьячок Борис Борисыч: ежели не видно проблем и не слышно проблем - значится и нет проблем!!
   - Ну, помнится, я твоему Борису Борисычу лещей отвешивал. - с лёгкой лукавинкой припоминает муженёк. - Из подпола, помнится, вытаскивал и отвешивал. Давай-ка и на этот раз в подпол загляну: вдруг найду чего интересное!..
   И сразу заглянул. А в подполе кикиморин сын корчится от боли и плюётся на чём свет стоит. Хотя, челюсти нормальной во рту нету.
  - А вот здрасьте, люди добрые! - ухмыляется муженёк. - Признавайтесь, кто вы есть такие!..
   - Тебе, говнюку, забыли сказать, кто мы такие. - говорит шепелявым манером кикиморин сын. - Избили меня до полусмерти, а ещё поздороваться хотят. Нет, я этого безобразия так не оставлю. Вы у меня тут все попляшите.
   - Экий же ты неделикатный человек. - хмурится муженёк. - Даже поздороваться с хозяином не хочешь, а сразу грозишь. Очень мне не нравится такое твоё поведение.
   - Да насрать мне больно, что нравится тебе, а что не нравится. - скулит кикиморин сын. - Тебе жёнка рога наставляет с кем попало, а ты меня учить вздумал.
   - Экий же ты неделикатный человек. - повторяет муженёк. - И слова твои далеко неделикатны. Вон, рядом с тобой приятель сидит, весь красный. Думаю, ему твои слова тоже не по нраву. Тоже грубостью твоею возмущён.
   И Терентий вроде как головою укоризненно покачивает. Делает вид, что случайно зашёл сюда на минутку, а его сразу и огорошили.
   - Хоть ты и сукин сын, а деликатности бы тебе не помешало. - суровеет на глазах тёткин муж. - Поверь, братец, что я тебе в моём дому лаяться не позволю, и дам тебе тумаков, после чего прогоню взашей.
   - Дурень! - чванится кикиморин сын. - Не знаешь с кем связался.
   - А сейчас и узнаю.
   И принялся этот муженёк бить батогом кикимориного сына, а Терентий ему в этом деле на подхвате: то утюгом зашвырнёт, то веником.
   - Я, - говорит. - не люблю, когда одним бестолковым разговором пытаешься человека вразумить. Несколько тумаков завсегда в этом деле не помеха.
   - Абсолютно с вами согласен, милостивый государь. - тёткин муж говорит, а сам рукомаханью отдаётся с характерной беспринципностью. - Особенно неприятно, ежели дело принимает интимный оборот и супружескую верность выворачивает наизнанку!..
   Ну, долго ли - коротко ли, а не снёс побоев кикиморин сын и в этакую ярость запал, которая способна ввести в смятение и ужас любого здравомыслящего человека. С неожиданным умением и быстротой принялся кикиморин сын отвинчивать у себя голову, а когда отвинтил, то положил на полочку - чтоб не мешала - и принялся из обрубка шеи пускать пламенные вихри. "Ах, хорошо бы, - думают Терентий с муженьком и с евонной супругой. - чтоб нам всё это попритчилось, ибо нестерпимого зрелища мы становимся участниками!" Но нет, сами на бытовую драму напрашивались - вот и напросились.
   Затем кикиморин сын руки и ноги из себя вывинтил, рядом с головой на полочку уложил, да принялся из всех щелей огненные всполохи выпускать. А они уж - в свою очередь - принялись испепелять всё вокруг. Занялся, надо сказать, пожар необыкновенной клокочущей мощи.
   И вот выскочили Терентий с мужиком, да с евонной женой на улицу. А вся одежда с них сгорела подчистую. И вот они, все трое, пляшут нагишом, прямо на дороге у дома, безобразничают да бесятся. Тётка по отвислому заду себя прихлопывает с визгом, скачет дурнотой колченогой и поёт во весь голос похабщину, а муженёк с Терентием друг на дружке верхом ездят, харкают по-поросячьи да игогочут по-кобыльему!.. Истинная срамота и глумление над здравым смыслом. Естественно, народ со всего города сбежался посмотреть, что такое творится, и прекрасно видит, что управляет этим безобразием кикиморин сын. Без головы, без рук и без ног, но с извергаемыми огненными пламенями. Причём, извергает их кикиморин сын откуда только можно. Хорошо, пожарник Антип рядом оказался. Он быстренько народ мобилизовал на борьбу с пожаром и в два счёта кикиморина сына потушил. Только уголёк один ничтожный от него и остался. Лежит на придорожной травушке, горько ухмыляется и неизбежно истлевает. Право слово, по заслугам ему такая участь досталась. Право слово.
   А мужика Терентия и этих двоих - которые муж с женой - хоть и поймали, и верёвками окрутили, да так излечить и не удалось. Уж кричал-кричал пожарник Антип, что тому, кто этих троих вылечит, положено из государственной казны полжитья-полбытья-полцарства, да охотников на лечение не выискалось. Старушка одна просвирок принесла, накормила убогоньких - так те хоть на минутку опамятовались да срам прикрыли. А более ничем радостным утешить не могли. Собственно говоря, и я не смогу привнести в эту историю дополнительных иллюзий.
   С любовью-то не шутят.
  
  
  ЧЕМ ЧЁРТ НЕ ШУТИТ
  (ПРО ТО, КАК ОДИН ШУСТРЫЙ МАЛЬЧИК МНОГО ШАЛИЛ, И ЗА ЭТО ЕМУ ПОДЕЛОМ ДОСТАЛОСЬ)
  
   В одном доме жила бабка. Старая уже была бабка, давно отпорхала своё, словно легкокрылая Психея. Теперича целыми днями сидит в ржаво-жёлтом обличье на завалинке, гундит себе под нос что-то. А вот, случается, подзовёт к себе внучков или детишек со двора, начнёт гладить их по головкам кучерявым, конфетами угощать и приговаривать: "Малы-то вы уж больно, - говорит. - сознания у вас с гулькин нос, а так бы я вам много чего рассказала. Про конец света рассказала бы, и про начало существования сути сущего. Да вы только глазёнки вылупите, а не поймёте, чего такое я знаю."
   Вот так она иногда и говорила. И всякий в наших краях сызмалу знал, что бабка эта знатная начетница, и будто бы тайный манускрипт читала у какой-то старухи, и там было написано про жизнь нашу самым неправдоподобным правдивым манером. Всё было в манускрипте написано: и про то, что всю землю опутают проводами да трубами, и про то, что по ночам будут огни светить наперекор небесным звёздам, и что через воздух люди научатся друг с другом разговаривать - всё было написано, а вот сейчас всё уже и сбывается, как в манускрипте написано. Вот они уже повсюду - провода-то!.. Эфирные эманации божества.
   И ещё бабка читала, дивясь проницательности умов из давно прошедших времён, что приневолят людей в этаком доме жить - на несколько километров в растяжку дом - и натаскают по комнатам соседей, чтоб друг друга со свету сживать: под дверьми на половички говняшки класть научат, в прокуратуру письма подмётные присылать. Всё так на сегодняшний день и сбылось, всему этому нам доводится свидетелями быть - вон повсюду ихние дома с говняшками понастроили, вон у областного прокурора, при виде почтальона, истерика начинается.
   А ещё в манускрипте бабка прочитала, что железных лошадей на вольные пажити работать пустят, а смердеть от них будет совсем не лошадиным духом. Вот теперь всё так и есть, куда не глянь, всё так и сбывается, как по писанному: идёт трактор, косёт трактор, гребёт трактор и кипы делает!.. А рядышком и другой трактор летать приноравливается: теперь он вроде и не общественный трактор, а птичка - железный нос, деревянный хвост!..
   А ещё про мужичьё наше бестолковое написано было в манускрипте, что примутся они жить, словно пентюхи, родства не помнящие: от работы деревенской отлынивать, сырьё рого-копытное не добывать, плотницким умением не козырять. Залезут в ящик железный на колёсах, музыкой грохочущей себя взыграют и поедут блудить на все четыре стороны... паровозиком по матушке-Рассее: чучух-чучух!.. чучух-чучух!.. враскорячку-то... да сто тыщ деревень расколошматят по дороге и не заметят... ту-ту!!!
   Про всё на свете в секретном манускрипте написано было. Всякую буковку бабка вычитала, всякую запятую выучила. Про то, что будут женщины носить одежду мужскую, да распаляться бесстыдством вакханок нечестивых. Да ещё от дряни всяческой болезненной будут маяться - хоть анорексией вперемежку с булимией, хоть психопатией с нарушением цикла менструации - всё написано. А теперь оно и сбывается потихоньку. Вот, как буковками секретными написано, так нонеча и сбывается. Завсегда нонеча на шальных фатерах праздники справляют - плясками бредовыми воздух сотрясают, кулаками физиономии кровенят да хребты в колёса изгибают, а девок на блядство соблазняют.
   Каждая буковка манускрипта неуёмно становиться явью, твёрже камня на общественных нивах насаждается. День ото дня всё хуже. А в самом конце сего пророческого послания изрекалось совсем уж потаёнными словами (едва ли не на ушко шепталось), что вот однажды сядет сатана на праздничный стол, примется на народ пристально поглядывать, да пальцем тыкать в тех, кто ему по нраву придётся. Тыкать да приговаривать: и тебя, Игнатка, в своё огненное царство заберу! и тебя, Алёнка, в котле кипящем разварю! и на вас, Анатолий Борисович, никакого ацкого пекла не пожалею!.. И от сатанинского тыканья всем не по себе станет, в ужасе захолонутся.
   Так всё бабка и говорила. Все слушатели речам тем дивилися и насчёт своего будущего печалися. А один пацанёнок однажды решил подшутить над бабкой и на стол залез. Приоделся в багряно-червлёную ризу, вскарабкался и принялся в бабку тыкать. "А, - говорит. - карга старая, нет чтоб народ сказками утешать, так ты его страстями всякими пугаешь, а за это гореть тебе в аду!!" Неожиданный кульбит продемонстрировал пацанёнок, всех товарищей перепугал до смерти, а у бабки внутренний организм наружу попёр с испугу. Проще говоря: со страху бабка в штаны наложила и на всеобщее посмеяние себя выставила. Люди-то принялись по домам расходиться и посмеиваться: хорошо нонеча, дескать, бабка обделалась! старый человек, дескать, ей всё простительно!.. Вроде бы и смешно, а вроде бы и не очень.
   Бабка эта взялась сильно злиться на пацанёнка с тех пор, принялась искать супротив его незаконных мер. Ни что её не трогало: ни солнечное восхождение, ни мрачное попечение. "Зачем же, дескать, соловей, ты в мой сад прилетаешь и жалостливо поёшь, когда мне и без тебя тошнёхонько?.." Дребедень всякую выдумывает, которую иной благочестивый человек и с гнусными помыслами в одну котомку рядышком не возьмёт.
   Одно наказание страшней другого выдумывает, одну болезнь смертельней другой на голову пацанёнка посылает. А всё оттого, что озорник. Всё оттого, что тешат нынешних ребят не в меру. Прежде детки-то бегали по улице без портков - всё свободно лягалось да воздухом дышало, трусов со штанами в помине не было. А нынче наденут штаны - да гордые такие по селу выкамаривают, старших не слушаются!.. Отсюда все беды.
   - Нет, тут такая ситуация, что хорошо бы неслуха проучить. - бабка говорит сама себе. А говорит так ласково, словно по головке гладит. Да вот я чего-то услышал, да поёжился.
   И бабка припустилась бегом в соседнею область к той старухе, у которой она тайный манускрипт читала. Чем чёрт не шутит - может жива ещё старуха и подсобит ей каким вредным советом супротив пацанёнка. Видит вскоре: а старуха жива. Сидит на лавочке у калитки, пятна лишая черепушкой с морды счищает и бормочет целительную скороговорку. "Пойду, - говорит. - под горемычную гору, по тропке скорой сойду да на погост пройду. На погосте всяк отдыхает, - говорит. - ничего гостям не загибает. Вот как покойник в могилке лежит, - говорит. - рукой не шевелит, - говорит. - как не растёт у него ни вдоль ни поперёк, так и мне бы был здоровья припёк. Пущай, - говорит. - не растёт лишаина у старушки и не лысеет у старушки на макушке. Слова мои крепки и лепки." Чем чёрт не шутит, может и поможет.
   - Очень хорошо, что ты ещё жива, моя старушка. - бабка говорит. - У меня дело до тебя есть.
   - Это ты про тот пятачок, что я у тебя взаймы брала?.. Дак я его истратила давно.
   - Нет, я не про пятачок.
   - Это ты про ту дорогу дальнею и казённый дом, что я тебе на картах нагадала?.. Дак погоди чуток, ещё в соседней волости богадельню не достроили.
   - Нет, я пришла сказать про пацанёнка, которого мне извести надо, поскольку он совсем шалун нехороший. Откудова только такие на свете берутся!
   - Не суй своё дело в чужой нос. - старуха говорит. - А, впрочем, я тебе помогу.
   Вытащила из кармана платочек замусоленный, прищурилась лукаво, а в платочек что-то завёрнуто было. Старуха платочек к губам поплотней приложила и зашептала шибким шёпотом, но так чтоб чужой человек не разобрал чего старуха бормочет: сэрдэнькоболытьзанэньку! сэрдэнькоболытьзанэньку!.. И тут по дороге пыль столбом занялась, и помчался по ней кто-то вовсе несусветный: ноги волчьи, голова человечья, а тело кобылиное!.. Приостановился подле старухи, забасил собачьим ржанием: отдавай, говорит, старуха, моё сердце!.. это, говорит, вовсе нехорошо ты поступила, что моё сердце себе забрала!.. Старуха платочек и развернула, а там и в правду оказалось сердце изумрудного сияния. И сразу видно, что не старухино сердце, а вот этого самого попрошайки. Шустрые кровяные жилки уж совсем потускнели, съёжились от холоду и едва дрожат, а перестука сердечного вовсе не слышно.
   - Вот, бери. - говорит старуха, и отдаёт сердце этому существу. - Мне чужого не надо.
   Существо несусветное это сердце схватило быстренько, в пасть запихнуло и проглотило.
   - Чего хочешь, - говорит. - теперь проси у меня, старуха.
   - Да вот, - старуха говорит. - нам бы с пацанёнком что-то делать надо. Неслух и озорник.
   - Перевоспитаем. Не извольте волноваться.
   - Я уж гарантий, чисто по-дружески, не требую.
   - Ты меня не первый год знаешь. Отзывчивый самаритянин - и тот передо мной в ничтоже сумнящемся виде пребывает.
   И помчалось существо дальше - только пыль столбом. Наша бабка со старухой перемигнулись, словно всю суть события до исходного смысла просекли, чаю попили и принялись прощаться.
   - Я, - говорит бабка. - тогда пойду. Дом-то без присмотра стоит, вдруг залезет кто без спросу.
   - Иди, девушка, иди! - старуха тихонько головой качает. - Как известно, чужая дальняя сторонушка и сахаром насеяна и сытым мёдом поливана да виноградом огороженная. А в родном доме всякой дряни рад.
   Ну, пожелали друг другу творческих успехов и разошлись.
   Так же, как и всегда, время прошло, всё минулося, а кого беда подстерегает - тот в блаженстве неведения до самой последней минуты пребывает. Наставления от умных людей в одно ухо впускает, а в другое выпускает.
   - Эх да, милые вы мои детушки! - бабка внучков по головкам поглаживает, да распевным манером вихляет, вещает угрюмо: - Поразубантили, поразукрасили вас всякими алыми ленточками, а праздника-то не дождаться вам от этих бантиков. Душевных-то усмешек над жизненными перипетиями вам не унять. Глад и мор ожидает вас в скорм будущем. Хорошо, если не всякий доживёт.
   Ну, а назавтрева с утра пошёл этот пацанёнок с другими пацанами рыбку поудить - в озере-то здешнем, слышь, огромные сазаны водились, и щука по четвергам нос высовывала из воды, принюхивалась: чем мир живёт-поживает?.. Тут её за жабры самое время хватать да в котелке варить!.. Глаза боятся - руки делают! На червя плюнул смачно - нервишки успокоил алчно! Рыбак напрасно не мокнёт - рыбы нет, так водку пьёт! На рыбалку гуськом - с рыбалки ползком!.. Все знания и опыт по наследству передаются: от деда к сыну, от сына к внуку, от внука к прочим представителям необходимой этнически-племенной составляющей. От рыбака к рыбаку. Картина благостная, ничего не скажешь.
   Вот сидели эти пацаны на рыбалке, сидели, а вдруг слышат: кто-то вёслами плещет. Глянули на воду: плывёт по озеру либо обрубок деревянный, а либо не обрубок, а словно гроб: плывёт и легонько на воде покачивается. Плывёт всё ближе, ближе. И туман за ним струится печальной дымкой, узорчатыми линиями нехотя подёргивается. Пацанята глядят: и в самом деле гроб плывёт, и крышка стоит заместо паруса. Встаёт из гроба в саване мертвец, да прямо на них и правит.
   - Кто это тут, - спрашивает. - бабушку мою давеча обидел и напужал до смерти?
   А пацаны молчат, словно остолбенели, и не хотят признаваться.
   Тогда мертвец достаёт из-под савана куклу мальчика Игната, трясёт ею безжалостно и спрашивает:
   - Это ты, мальчик Игнат, бабку обидел, а теперь признаваться не хочешь?
   Мальчик Игнат затрепетал весь:
   - Нет-нет, - говорит. - это не мог быть я, ибо я бабушек почитать воспитан.
   А мертвец вздохнул миллионоголосым вздохом и вытащил из-под рясы куклу девочки Алёнки:
   - Не ты ли, - говорит. - Алёнка-пацанёнка, вздумала над бабкой старой тешиться и пужать её до смерти?
   Девочка Алёнка, как стояла на месте - так с этого места и рухнула в камыши, кричит из камышей совсем не девочкиным голосом:
   - Нет, - говорит. - я вашей бабушке завсегда из дома конфет приношу, а если вижу на улице, то здороваюсь.
   Тут уж совсем мертвец побледнел смертельным образом и вытащил куклу того самого пацанёнка, который и виноват был.
   - А не ты ли, - спрашивает. - приоделся сатанинскими одеждами и бабку несчастную опозорил перед всем честным миром?
   Пацанёнку на эти обвинения и сказать нечего, трясётся весь и мычит звуками непонятными. Тоже штаны намочил, не хуже бабки. Мертвец залился угрюмым смехом, словно с крысы живьём шкурку сдирают, да и проткнул куклу мальчика меднобледной вязальной спицей.
   - Вот тебе, - говорит. - страшное наказание за проступок, а сейчас я всего тебя истыкаю!
   И тянется спицей к пацанёнку.
   Но тут ударил колокол на погосте - видать, праздник какой у людей начался - и мертвец пропал. Вместе с гробом, с куклами и туманной дымкой. Девочка Алёнка из камышей выглянула, завизжала и помчалась обратно в деревню. Хорошо, что её мамка у калитки ждала: поймала, пока та по дороге неслась, сломя голову, угомонила лёгким материнским подзатыльником.
   - Не пущу, - говорит. - больше на рыбалку. Тебя там мальчики дурному учат.
   А пацанёнок наш с того самого дня словно бы с ума сошёл. Правда, и до этого был малость не нормальным психом - смущал народ экзальтированным повизгиванием, а сейчас и подавно видно каждому, что пацана штырит не по-детски.
   Когда через неделю бабкин дом вместе с бабкой сгорел дотла - все сразу подумали на пацанёнка. Доказать только ничего не смогли.
   А так чем чёрт не шутит.
  
  
  БОГУ ДАЙ СВЕЧКУ, А ЧЁРТУ ДАЙ КОЧЕРГУ
  (ПРО ТО, КАК МОЖНО ДВУХ ВОРОБЫШКОВ ОДНИМ МАХОМ УБИТЬ, А ТО И С ДЕСЯТОК)
  
   Одна здешняя старуха, когда по праздникам ставила свечку перед образом Георгия Победоносца, то завсегда показывала змию кукиш: "Вот тебе, Егорий, свечка; а тебе вот шиш, окаянному!"
   Этим она так рассердила нечистого, что тот не вытерпел; явился к ней во сне и стал стращать: "Ну уж попадись ты только ко мне в ад, натерпишься муки!"
   Старуха-то была не простая, а выдавала себя за здешнею колдунью. А какая она колдунья, по правде-то сказать?.. Бывало, у людей кровь заговаривает, а у себя и соплей утереть не может. Приезжала к ней публика по объявлению в газете из областного центра, одна дамочка в салопе просила биополе выправить да почистить аккуратно. Дырочки какие-то просила отполировать - в биополе-то этом!.. А старуха только одно и умеет, что чакры нараспашку раскрывать да сквозняки пускать из одного уха в другое. Да власть поругивать - вот на это дело была старуха мастерица.
   Люди-то опосля рассказывали (так у иных животики со смеху лопались): сидит, говорят, старуха на немцов-мосту - баба-бабариха этакая - во все четыре стороны сопли расплёвывает да приговаривает: год от года жить нам всё хуже! год от года жить нам всё хуже!.. Послушать - так индо уши вянут, а биополе в эмоциональной целостности с ослиным упорством пребывает, что весьма заметно.
   Но тут старуха от сна воспряла, привидевшийся кошмар досконально припомнила и принялась всяческие чертячьи фигурки из глины лепить. Много налепила и на верёвочках развесила по всему дому. Пока домашние дела справляет - бельишко в тазике волтузит или из комнаты в кухню с капустной кочерыжкой пробирается - то с повешенными чертяками забавляется. Одному глиняному нехристю щелбана отвесит, другого за хвост дёрнет, третьего в пузо кулаком шибанёт. И завсегда хихикает с удовольствием неумеренной расточительности, ибо благодать неизреченную на сердце чует.
   А сам нечистый вскоре совсем извёлся, что евонные эманации постоянно за хвост дёргают, и наслал на старуху смертельную болезнь. Та однажды принялась с крылечка спускаться, как подобает в её возрасте, с почтенным кряхтением да сипением. Но отчего-то вдруг попредставилось ей быть молоденькой девчонкой, принялась на одной ножке по ступенькам спрыгивать - вот и кувыркнулась с подспудным грохотом. Ухайдакалась.
   Косточки переломала, лежит себе и мямлит:
   - Я давеча, - говорит. - просила плотников, чтоб они ступеньки поширше сделали, да они неслухи и обормоты. Вот пускай им теперь икается по гроб жизни, и пускай они стыдятся, что бедную старушку со света изжили.
   И косится исподлобья: нет ли где поблизости вражеского смеха, издаваемого смертельно-бледным существом в саване и с косой. Изъясняющегося казуистически, в том духе, что, дескать, сама ты, старушка, на этакое несчастие напросилась!.. Но вроде такого нет. Уже хорошо.
   Тогда старуха крикнула соседям, чтоб они дохтура вызвали.
   - Конечно, - говорит. - я бы сама себя вылечила, но у меня медицинская страховка в комоде лежит, ни разу непользованная. Не пропадать же добру.
   Тут пришёл дохтур из хирургического отделения и, глазом не моргнув, разрезал старуху на 777 частей, перемешал с какой-то дрянью лечебной и заново тело собрал. Смотрит этак хитренько: всё вроде правильно, а вроде левое ухо на правую сторону скособочено!.. Ну, ничего, поменял ухи местами - вот и ладушки!.. Можно продолжать жить и не тужить, эпилептологам красочные картины создавать для защиты докторских диссертаций.
   - Только, - говорит дохтур. - я нервишки ваши не брал в расчёт, так что, ежели вдруг, по полуночам собачий вой услышите, так сидите дома и носа не высовывайте.
  И поспешно ретировался.
   - Оно всё так и будет, как вы скажите. - раскланялась вдогонку старуха. - Спасибо вам за содействие, а дальше я сама. Одному своему приятелю мне сюрпризик требуется сготовить.
   И старуха из глины вылепила уж совсем здоровенную бестию, на крючок у крыльца повесила, и принялась её пинать чуть не каждый раз, когда мимо пройдёт. А то и кочергу прихватит двумя руками да примется по чучелу лупить со всей дури.
   - Получи, гадина, - говорит. - заместо кукиша нежданчик. Небось соскучился по бабушкиным-то сказкам?..
   А нечистый с этого дела только всё больше хмурится да зад почёсывает.
   Но вот однажды она и другие старухи ушли в лес по ягоды. Кто-то слух распустил, что черника с земляникой из всех щелей попёрла, вот старухи и собрались. С полянки на полянку ковыляют, земляничному шушуканью не нарадуются: одну ягодку в кузовок, а пригоршню в роток!..
   Вышли вскоре на пригожую лядинку, а вдруг тут и показался им нечистый. Самым натуральным образом. Из-за ёлочки вылез, говорит им: "Пойдёмте, старушки, со мной, чего интересного покажу". А они приняли его за обычного деда - мало ли хороших дедов без пользы по лесу бродит - и пошли вслед. Нечистый и повёл их лесом, а после через болота повёл и бурьяны, а после уж завёл в этакую тьмутаракань, откудова и зги не видно при полном свете дня. Тут уж старухи догадались, что это за дед такой, молитву сотворили, да было поздно.
   Тот сразу зачесался-заелозился, говорит им:
   - Девки, чего вы ебушитесь? не ебушитесь понапрасну, не поможет!
   И привёл старушек в свой дом, к своим ребятам, человек восемь семейства. Ребята чёрные, худые, некрасивые. Грязные как черти.
   - Ну вот, - говорит нечистый. - вы, девки, у меня в дому порядок наведёте, деточек моих умоете да спать уложите, а меня самого вкусным обедом накормите до пуза. Если мне всё понравится, то я вас домой отпущу.
   Принялись старухи дом убирать. А вы сами себе можете вообразить, что это за дом такой непригожий, что во всяком углу пауков да тараканов обитаются тысячи миллиардов с копейками, и физиономия у каждого весьма пасквильного качества. Старухи тут визжат да крестятся, но убирают дом потихоньку, от грязи вычищают.
   И деточек затем принялись обихаживать: одна старушка с тряпкой обмывает да щёткой обтирает сверху-донизу, а прочие старушки от дома до колодца в очередь выстроились и ловким манером вёдра друг дружке передают. На семерых ребятишек пятьсот вёдер извели, а на старшего сынка - хромого Потаньку - колодец до дна иссушили. Сидит Потанька в новой рубашонке на лавочке, закоптелыми зрачками на старушек зыркает да семечки лузгает. Шелуху на пол сплёвывает - не возьмёт в толк, иродово племя, что только сейчас в доме порядок навели. Что полы вымыты.
   - Ну вот, - говорит нечистый. - я вижу, что вы девоньки справные, и теперь я вам во всём доверяю. Я пока тут отойду по делам часика на два, а вы мне обед сварите.
   - А из чего тебе обед-то варить? - одна спрашивает.
   - А вот из этой бабки и варите мне обед!! - тычет нечистый лапой в ту самую старушку, которая всегда при молитве кукиш показывала окаянному.
   - Матрёну Ивановну?? - охнули старухи.
   - Вот именно, что Матрёну Ивановну! - сказал нечистый, да пошёл прочь.
   - Я, - кричит откудова-то там. - давно обещал сей Матрёне Ивановне каверзу учудить, вот пусть теперь и спознает, какова моя каверза. Она себя за колдунью выдаёт, так пусть теперь попробует сама себя из обеда выколдовать.
   Нетрудно догадаться, что старушки от этих иезуитских слов прикручинились очень выразительным методом, запричитали традиционным, в подобных случаях, плачущим воем. Но - делать нечего - ножики наточили и к Матрёне Ивановне приступили.
   - Это вы погодьте, любезные сестрички. - наша старушка побледнела пуще прежней своей смерти и кулачком поверх дружеских носов заелозила. - Если уж вы вознамерились такой грех на себя брать, чтоб живую душу в котле варить и на съедение отдать, поступайте многажды хитрее, нежели нечистая сила от вас ждёт.
   - Это как так? - спрашивают старушки.
   - Да так. - говорит наша любительница невероятных фортелей, и на хромого Потаньку указывает. - Оцениваю сей продукт крамольного семейного счастья, как вполне уместный, в нашем случае, суповой набор. Да и братцы евонные тоже выглядят весьма лакомо - уж очень-то мы постарались, когда очищали их от грязи да вшей блохастых. Вот из них суп и сварим.
   - Ну, Матрёна Ивановна, - говорят старухи. - а ведь дело ты говоришь.
   И тут же всех чертячьих деточек в котёл побросали и принялись варить. Плачут, мучаются детки в суповом котле, зубами скрежещут, гавкают да кликушествуют - но, по всей вероятности, судьба им нынче не благоволила, вот они заживо и сварились. А хромого Потаньку старухи распотрошили, на кусочки изрезали, кровь на ливер пустили, из копыт и головной требухи ядрёный зелец сварили. А Татьяна Борисовна - которая до пенсии поварихой в детском саду работала - на мясорубке фаршу накрутила и котлеток нажарила. "Токмо, - говорит. - я в ентом проклятом дому чесноку не обнаружила, а с чесноком были бы мои котлеты вкусней." Да и так сойдёт.
   Кишки потанькины по всему дому распустили, забили внутрь всякими мясными вкусняшками, что под руки попадались, и колбас всяких понаделали: хоть тебе докторскую, хоть тебе копчёную с полукопчёной, хоть тебе сардельку молочную, что в лабазе по двести тридцать рублей за килограмм продают.
   Вернулся нечистый домой, смотрит на стол, а на нём ажно пир валтасаровский уместился!.. Со всех сковородок жаром пышет да салом брызжет. Из всех кастрюлек борщи озорно шипят. На всяком блюдце колбаска тонкими колечками нарезана, а на вертеле в камине цельная огромная нога румяно зажаривается и шкворчит с немилосердным аппетитом. Любо-дорого посмотреть!..
   - Вот, - говорит нечистый, - как мне повезло нонеча пообедать, поскольку не каждый день Матрёну Ивановну имеется возможность сцапать безнаказанно.
   - Ага. - говорят старушки. - Кушайте на здоровье.
   Нечистый и вцепился зубами в котлету.
   - До чего ж, - говорит. - изобретательно вкусна эта всем известная продовольственная штука. Впрочем, ладно, что она всем известная, а я вот до сих пор надивиться не могу и слюнки текут совершенно, как будто я никогда ничего подобного не едал.
   - Может и не едал. - ухмыляются старушки.
   - А вы, девоньки, чего стоите, как неприкаянные? - дивится нечистый. - Садитесь за стол, угощайтесь.
   - Да нет, - говорят старушки. - нам уже домой пора. Обещал ведь домой отпустить, ежели справным обедом накормим? Вот и держи своё обещание.
   - Так точно, я своё обещание готов держать. Выходи по одному.
   Принялись старушки из избушки выходить на вольный свет да вприпрыжку бежать к родным местам. И кузовки с ягодами позабыли. Да вдруг видит нечистый, что напоследок собралась выходить сама Матрёна Ивановна!.. Как есть целёхонька и невредима, с гнусным образом мышления на улыбчивых губах.
   - Это кого же я только что съел? - захолонуло сердечко у нечистого. - Если наблюдаю в данную минуту перед собой самую вражескую старушку на планете земля, то она съеденной не может быть?..
   Да вдруг сразу и понял всю кошмарность состоявшегося обеда, оглянулся по сторонам и не приметил в доме ни одного своего родного ребятёнка, а только хромую ногу Потаньки увидел в камине.
   - Ох ты ж, судьба моя разнесчастная! - орёт. - Сиротой меня оставили на этом свете проклятые старухи!..
   - Я хоть и не колдунья, - старуха ему напоследок говорит. - да бабка зело вредная. А нечистому завсегда кукиш покажу и накажу.
   И побежала тоже домой, пока тот в беспамятство рухнул.
   В иных мирах далёких тишина колышет ветви сакуры, а у нас приступила заря заниматься. Вернулись наши смелые старушки в свои места, рассказали мужьям да прочим соболезнующим людям, что с ними приключилось, а те - недолго думая - вилы и колья прихватили, к домику нечистого живенько добежали и всё там поломали да сожгли. Вроде и самому нечистому что-то там в организме бесповоротно сломали. Ибо с тех пор в нашей местности никто про оного не слыхал и слыхом.
   Вскоре и старуха домой вернулась, обойдя кругами чуть ли не с полсвета. Рассказали ей, что теперь бояться нечего, что страна погрузилась в неописуемую благость.
   - Ну, вот и правильно, - говорит старуха. - что нечистого похерили. Отольются кошке мышиные слёзки.
  
  
  С КЕМ ПОВЕДЁШЬСЯ - ОТ ТОГО И НАБЕРЁШЬСЯ
  (ПРО ТО, СКОЛЬКО СКУДОУМНЫХ МЫСЛЕЙ В ГОЛОВАХ РОЖДАЕТСЯ И НЕПРОСТИТЕЛЬНЫМ ВИДОМ ЗАСТРЕВАЕТ)
  
   Что в нынешнем, что в прошлом году - уродилось много ягод во бору. И одна красна-девица взяла да в лесу заблудилась. "Ау-ау! - говорит. - Где же вы мои, маменька с папенькой? Куда вы убежали, подружки разлюбезные?.." А в ответ только сосны поскрипывают да зверушки незатейливые улепётывают втихомолочку. И тут она слышит, искусившись прозорливостью, очень даже отчётливо: а вроде река близко!.. Вышла на крутой бережок, уселась под ракитовый кусток, разостлала свой большой платок да извлекла сладкой водки полуштоф.
   - Ну, - говорит. - самое время для меня настало водочки дербалызнуть, дабы взглядом, полным сил, прицениться к обстоятельствам.
   А на благонамеренную закуску решилась принять бел-крупитчатый пирог. Сама же давеча и испекла. В традиционном стиле, в глинобитной печи. На дрожжах.
   - Ну, - говорит, от полуштофа вкусивши. - за то, чтоб не падать духом!..
   Вдали за рекой озимые всходы грустят в романтическом покое, в тёплом воздухе пахнет душистым небом, слегка продырявленном облаками, а влюблённые парочки стрижей неугомонно поднебесье рассекают. Красна-девица чепчик поправила да сполна предалась слепой фортуне.
   А тут в ракитовом кустке зашуршало беззлобно и вылез оттудова простой такой мужичок, тоже с корзинкой, тоже видать по ягоды пошёл да заблудился.
   - Крещёная ли ты девица, русского ли роду-племени? - спрашивает он у красна-девицы. Без обиняков и спрашивает, словно невоспитанный мужик-вахлак такой. Словно некое право имеет к случайной девице привязываться и докучать.
   - Да, - говорит красна-девица. - я сама из местных, а папенька имеет боевую медаль за взятие Перемышля.
   - То, что Перемышль взяли - это хорошо. - мужичок говорит. - За это дело надо выпить.
   Ну, красна-девица налила ему из полуштофа, он выпил да по русскому обычаю с красна-девицей троекратно расцеловался.
   Вот сидят они, значит, под ракитовым кустком, выпивают тихонечко да разговоры ведут.
   - Кабы на одном Перемышле все войны на земле прекратились, так я бы и не возражал. - толкует мужичок, пирожок-то уплетая за обе щёки. - Да ведь это масоны-сатанисты в свои игрушки играют, выдумывают войны нам на горюшко горькое. Ихняя задача непременно такова, чтоб помочь сатане зацапать души людские. Очень скоро такое может начаться, что мама не горюй!.. Одни вороги будут беспорядки создавать по всему миру, а другие начнут внедрять электронные паспорта и силовое чипирование. То есть натуральным образом насаждать волновое оружие в человеческое тело для подавления воли, милая девушка. А чего проще всего добиться от человека, опосля подавления его воли?.. А проще всего укоренить в нём бездуховность с безнравственностью, да испоганить душу к чертям собачьим!..
   - Натурально по нынешним временам приключилась беда с русским человеком, с его исключительной душевностью. - пунцовеет стыдливо красна-девица. - Вот я, сказать к примеру, имею душевное расположение замуж выйти за Сашеньку, а папенька против. Я ему говорю: вы, папенька, словно басурманин со мной поступаете, словно креста на вас нет!.. А он говорит: не для того я беломорканал лопатой рыл, чтоб теперь в бога верить и кресты носить!.. Отвергает душевность.
   - Папенька ваш историческим фатумом неглижирует, корчит из себя этакого интеллигента-нытика: дескать, ему всё одно во что верить, хоть в бога хоть в безбожие. - толкует мужичок, а сам девоньку робко поглаживает да пощекотывает за ушком. - Не постигает насколько религия находится в стадии интегрирования с глобальными мировыми ценностями. Не видит, как масоны-сатанисты в свои игрушки играют. Вы его и не слушайте понапрасну, милая девонька, любите своего Сашеньку. Да и не только его одного любите. Весь мир любите, со всеми добрыми людьми. Смотрите-ка, день-то до чего нонеча чуден - пташки во всю чирикают!..
   Прихлебнул водочки, свежего воздуха заглотнул полной грудью да схрумкал тщательно. На солнечную благодать безыскусно облизнулся.
   - Вот я тоже говорю Сашеньке: увези меня скорей от папеньки, будем вдвоём в городе жить. - выкладывает всю подноготную красна-девица. - Ты на завод пойдёшь, а я в институт поступлю учиться на филологический факультет.
   - Учение - свет, а неучение - тьма. - распаляется мужичок не на шутку, к блузке девичьей приближается дотошными пальцами, пуговки расстёгивает. - Я, пока от мирских дел пребывал в некотором удалении, немало тайного учения постиг. Успел собрать и сформулировать доказательства о России, как о ОБЩЕСТВЕ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ЕДИНОБОЖИЯ, концептуально возросшего до соединения всех мировых философствований и проповедей. Нет нашей вины, что индивидуальные морали разделены и стравлены между собой коварством извне, более известным, как Способ и Цель Мирового Концлагеря для разрушения функциональности любви. - пуговку на девичьей блузке расстегнул мужичок и за второй лезет. - Нет нашей ответственности за тоталитаризм политкорректности.
   Крысиными глазками любезно помаргивает, на ракитовый кусток косит.
   - А Сашенька мне говорит: я не хочу ни на что намекать, я вовсе в определённом деле сноровки не утратил, но не имею возможности бестактно запятнать девичью честь. - передаёт дословно красна-девица Сашенькины речи. - Нам бы, говорит, надо нашу страстную любовь через государственные органы задокументировать.
   - Не любит, что ли? - печалится мужичок.
   - Любит. - краснеет красна-девица. - Но аккуратно очень.
   - А что такое есть любовь по-русски?.. - спрашивает пронырливый мужичок, да сам же себе и отвечает: - А любовь по-русски, это как: Лю(Люди)-Бо(Бога)-В(Ведают)ь. Что дословно обозначает: Люди Чувствуют Его Суть и Уподобляются Ей, милая девушка. - уже целых две пуговки расстегнул на девичьей блузке пытливый мужичок, уже с чрезвычайной заботливостью заковырялся носом своим у пунцовой девичьей щеки. - И лишь, благодаря обучению Сути этой, обретается душевный стимул ВЕЧНЫЙ, как Создающий Потенциал самого Времени. Такие-то дела, красавица.
   - А Сашенька мне говорит: ты ещё, чего доброго, будешь мне запрещать по пятницам с работы пьяным приходить, а надо мной на работе смеяться будут: тюфяк ты, дескать, Сашенька! в город жить переехал, а сам тюфяк и подкаблучник!..
   - Совсем по-мужицки рассуждает ваш милый Сашенька. - третья пуговка на блузке туговатой оказалась, мужичок её и так и этак крутит. - Се неуместный тлетворный яд, используемый для излишнего воображения личности, словно малой частицы целого, не способной опротестовывать решения большинства!.. Кабы мне поговорить с этим прелестным молодым человеком, я бы сказал всё, что на этот счёт думаю. И про то, как Виток Истории закорюкой в нас цепляется, милая девушка. И про как время пития после работы неуместно нонеча, поскольку у нас есть свой Моисей-Путин, ведомый Творцом, и ведущий свой народ со всем человечеством на следующую ступень Эволюции-Развития. Можно ли, при этаких обстоятельствах, уподобляться алкоголическому деструктивизму?..
   Хлобысть из стаканчика!..
   - А я Сашеньке говорю: если с устатку выпить, так нет в этом ничего зазорного, я и сама тебе компанию составлю, если с устатку, поскольку на филологическом факультете многому полезному учат, а от этакой напасти голове тоже отдых требуется.
   - И вот тут нам всем и во всём Россия поможет! - тоскливым криком заелозил мужичок. - Соединит все верования и религии ЕдиноБожия как СТУПЕНИ ОДНОГО ЛЕСТНИЧНОГО ПРОЛЁТА для ухода от Рабски-Элитарного Миропорядка... Что вы говорите, красавица?
   - А Сашенька мне заявляет: ты, верно, кокетничаешь со мной, душечка, а сама себе на уме. Не хотел, говорит, я тебе раньше времени рассказывать, но если к случаю пришлось, так расскажу, что я за Антониной Львовной ухаживал - за буфетчицей с железнодорожной станции - и она завсегда своим кокетством передо мной виляла, завсегда выпить наливала, несмотря на отсутствие ближайшей пятницы в календаре, но вот, когда дошло дело до созидания семейного очага, принялась меня по утрам простоквашей поить, а по вечерам сливовым морсом. Этак, душечка, говорит, я её быстро разлюбил - буфетчицу-то Антонину Львовну. А я так подумала, что она басурманкой была, а им не велено пьющего мужика в доме иметь.
   - Пусть и басурманка, что ж с того? а кому, по-твоему, молился Афанасий Никитин?.. - уж совсем было расстегнул все пуговицы на девичьей блузке мужичок из-под ракитового кустка. - ОЛЛО АКБИРЬ, то есть АЛЛАХ АКБАР - это ведь древнее русское выражение, драгоценная моя барышня. Купец сей Никитин отправился в путешествие из Нижнего Новгорода в свите посла Ширванского ханства, а вот умер в дороге под Смоленском осенью 1474 года. С собой у него имелись путевые заметки, которые вскоре притырил московский дьяк-расстрига Василий Момырёв, чтоб вписать украдкой в Летописный свод 1489 года. Отсюда мы его читаем и делаем вывод, что Афанасий Никитин был тверской мусульманин, написавший путевые заметки о своей попытке паломничества в Мекку, и написавший их понятным для своих соотечественников языком - русским. Понятным для таких же, как он, русских мусульман. А таковые тогда на Руси имелись в великом множестве, и женились на ком хотели, и раз оно так было, то теперь, девонька, пора тебе на мне жениться!..
   Смотрит красна-девица: а она совсем без блузки сидит под ракитовым кустком, срамотой своей дивной природу ослепляет. "Как же это вдруг получилось? - думает. - Вроде порядочный разговор вели, а чуть было до греха не докатились." И совсем внимательно она взялась приглядываться к мужичку, с которым время проводила столь непосредственно за полуштофом, и ясно видит, что у него половина головы обрита. "Да это же беглый каторжник! - догадалась. - Вот ведь привычка у человека всё под себя грести!.." И заорала во всю ивановскую. Помогите, мол, спасите.
   - Ну, девка! - стиснул зубы беглый каторжник. - Хотел с тобой полюбовно сладить, но ежели ты заартачилась, то теперь пощады от меня не жди!..
   Присвистнул в два пальца, гаркнул болотной выпью - и вылетел тут на небо змей огненный об двенадцати головах да об двенадцати хоботах. Толстый как кадушка, и чванится несусветно.
   - Что тебе надоть, разлюбезный мой хозяин? - спрашивает змей у каторжника.
   - А надоть мне сдёрнуть с этой недотроги панталончики. - указал каторжник на свою жертву, вмиг побледневшую. - А я тогда обязуюсь ликвидировать её непочатую невинность.
   - Снасильничать что ли? - ухмыляется змей.
   - Ну, можно сказать и так.
   - Вот так бы сразу и сказал.
   Тут девица принялась быстро соображать, каким бы методом ей от недостойных посягательств увернуться. "Змей, - думает. - совершенно огненный, а воды в реке более чем предостаточно. Ежели заманить змея прямёхонько в водную бездну, так разве не суждено ему погаснуть в своей скоропалительной ярости?" У всякой схемы мироздания имеются побочные эффекты.
   - Сымай панталончики, довольно ерепениться! - рокочет змей всеми двенадцатью головами, а ногами топочет безупречно.
   - А и сыму! - говорит красна-девица, а сама нырнула в ракитовый кусток и там незаметно смастерила себе из прутьев и лопухов нечто вроде рыбьего хвоста, и вылезает затем такая как ни в чём не бывало. - Точно ли желаете, чтоб я панталончики сымала? - спрашивает.
   - Непременно и обязательно. - потирает ладошки каторжник, а змей от нетерпения поднял стоймя все свои двенадцать хоботов и загудел в них призывным вихрем. Аж харю перекосило шкодливо.
   Красна-девица панталоны приспустила, сама себе подмигнула, как бы удивляясь посторонним глупостям и недоглядкам, и выказала свой рыбий хвост. Бздынь!..
   - Это я, - говорит, озорными искорками блещет. - перед вами хитрила и притворялась деревенской кралей, а сама я русалка по паспорту, и теперь мне пора бежать домой в реку, пока не попалась впросак!
   И принялась бочком-бочком с крутого бережка скатываться на прибрежный песочек. Поближе к спасительным водным ресурсам.
   - Что-то я в толк не возьму, как же русалочий батяня в своё время Перемышль брал? - чешет затылок каторжник, а змей его в спину толкает: - Чёрт с ней, - говорит. - что она русалка, ты со своим хозяйством и русалку одолеть можешь, а там уж пускай она свою икру мечет - твоё дело сторона!..
   - Так тащи её из реки сюда ко мне, я пока распалюсь как следует.
   И вот окунулась в набежавшую волну девица, а змей кружит над ней, рычит и причавкивает вожделенно, пытается зацепить когтями да бросить к ногам прелюбодея в самом доступном и необратимо-нагом виде. Всё вокруг кипит и стонет, пучинится чревоугодным умыканием.
   - Сашенька, врежь змею меж глаз, пособи мне скорей, дружочек! - вдруг завопила девица, обращаясь взором к берегу, где якобы лицезрела своего здоровенного жениха.
   Змей, с неожиданного перепугу, сконфузился и бултыхнулся в воду, чтоб не получить меж глаз от нежданного Сашеньки. А вода зашипела, закорёжила и заломала змея лютого, а тот фыркнул бурей пламени и рассыпался на мелкие головёшки. Те и поплыли вниз по течению, пытаясь увильнуть от скучных разъяснений сего щекотливого обстоятельства.
   "Как же так получилось, что я опростоволосился? - думает каторжник, обегая взором берег реки и в упор не наблюдая упоминаемого Сашеньку. - Благодаря какому попустительству свыше простая глупая девка умудрилась обмануть вороватого мужичка, который уж явно не лыком шит?.. А заодно и чудище погубила, смерть которого, в форме богатыря, должна ещё тридцать три года лежать на печи в селе Карачарове."
   - Ты, девица, не из русалок будешь, ты меня обманываешь - хвост-то твой декоративный я разглядел. - на всякий случай с заискивающим почтением проговорил каторжник. - Но если ты колдовать обучена паче всякой досужей меры, то сразу признайся в своих талантах, а я от тебя засим отстану.
   - Дурень ты. - говорит красна-девица. - Сидел бы у себя на нарах, да гормональный всплеск сторожил, а то ишь вздумал девки домогаться!..
   - Ну, ежели ты дурнем ругаешься, то я тебе этого вовсе не прощу. - побледнел до злобных судорог речистый истязатель.
   Присвистнул в четыре пальца, застрекотал сорокой. И тут же заполонило всё небо - от края до края - стадо змеиное, и все змеи об двенадцати головах да об двенадцати хоботах! А вслед им примчались с кавалерийской чрезвычайностью толпы каторжного народа, да все в кандалах и цепях, да все с определённой целью надругаться над нашей скромной девицей. На этот мотив и орут хвастливые песни, заглушая сияние небесной лазури и досужие дисканты шаловливого ветерка.
   - Нукась, только укажите мне, кому кровь пустить - а я уж за дело возьмусь беспрекословно! - загоготал самый главный ящер, кривыми клыками лихо заскрежетал. И все дружки его загудели басовитыми смешками, хвостиками завиляли.
  - Вы, главное, помните, что никакая она не русалка. - кричит им скверный мужичонка с берега. - Держитесь от воды подальше, а выманивайте её на берег своими огненными дыханиями, которые на кого угодно способны страх нагнать. Понимаю, что дело хлопотное, но иначе тут никак нельзя.
   Принялись змеи над рекой кружить и огненными стрелами в девицу запускать. Вода вокруг девицы бурлит да кипит, сладкий запах ухи из ёршиков струится вниз по теченью вплоть до низовых заводей. Мужичонка каторжный на берегу засеменил настолько весело и странно, что кажется затанцевал хабанеру. Хмырь экий.
   - Сашенька! - кричит красна-девица, возвышая свой взор до растормошённых небес. - Не скрыться тебе от меня, всё-то я знаю про тебя, про все твои похождения мне известно от сих до сих. Знаю, что отправился ты давеча погулять на небосвод, возымел охоту на жизнь свою со стороны взглянуть, тоску-грусть развеять да на кручинушку променять. А вот теперь спускайся с облаков поскорей да оседлай этого кривозубого змея!.. Пусть он тебе заместо ретивого коняшки будет, пусть по вольному свету катает, а там, глядишь, и на осеннею пахоту приспособишь!..
   И указала на самого главного ящера. А тот хохочет, лается волчьим оскалом. Не догадывается чудище своим махоньким мозгом, размером с куриное яйцо, что не может всякий обыкновенный Сашенька запросто так на небеса попасть и оттудова своей волей распоряжаться. Залукавила красна-девица, как прежде с первым змеем лукавила, чтоб со свету извести.
   - Я, - говорит ящер. - уже миллион рыцарей погубил, а с твоим Сашенькой вовсе церемониться не намерен: сейчас сам покажу, на какие шутки способен. Я сейчас попрошу всю свою честную компанию, и мы мириадами молний облака прошибём, и тут уж твоему Сашеньке не быть живым: под чью огненную стрелу попадёт - от той и насмерть обожжётся!!
   Так и сделал. Одного скумекать не сумел в пылу нахрапистого дерзновения, что как только мириады молний по небесам вдарят, так мгновенно из канистр райских кущ обрушится проливной дождь с ледяным градом, обрушится да погасит всяческую огнедышащую нечисть, дозволяющую себе с девками баловаться. А вот так, собственно говоря, и случилось, так тому и суждено было быть. Чуть только змеиные молнии по небесам шибанули, так те разверзлись беспрекословно и содержимое излили неуёмно на внезапное нашествие с вражеских окраин. Остались от змеев одни обугленные скелеты, которые и рухнули в реку с недружелюбным рокотом сбитых бомбардировщиков. Бздынь!..
   - Все беды от баб! - возопил на прощание кривозубый ящер. - Завещаю потомкам и наследникам, чтоб с бабами не цацкались и поменьше их слушали, а сразу заваливали навзничь. Тут уж не важно, хочет от тебя бабёшка сладострастия или не хочет. Поменьше думай про тонкости душевной организации.
   А толпы каторжного народа уж тут как тут, завывают не хуже бесов лютых. Цепями тюремными трясут и эмоциональные позы принимают.
   - Раздвигай-ка, девонька, свои ноженьки да с причудливым смирением отдавайся нам всем по очереди. - приказывают.
   - А, может, в следующий раз? - хлопает ресничками недотрога, всю бабью глупость выставляет напоказ. - И вы бы нервишки поуспокоили, и я бы к встрече лучше подготовилась.
   - Конечно, в следующий раз, обязательно. - ухмыляются каторжники. - За дураков нас держит, тоже выискалась тут.
   Вот уж и отчаялась увидеть завтрашний свет в окошке красна-девица, вот уж и кинула напоследок свой взор на поля бескрайние, на травушку-муравушку, а вдруг видит, что идёт по бережку самый натуральный Сашенька, идёт и в ус не дует.
   - Сашенька! - кричит ему красна-девица. - Я и сама сейчас доподлинно сомневаюсь: привиделся ли ты мне или натуральным образом заявился?.. Тем не менее, ты подоспел весьма удачно, своевременно подтянула тебя ко мне невидимая нить.
   - Ты чего здесь делаешь, любонька моя? - спрашивает Сашенька.
   - Как же это: чего? - недоумевает красна-девица. - С толпами каторжан борюсь.
   - Да полноте тебе, я не вижу никаких каторжан.
   - А ты Сашенька потому их не видишь, что тебя главный ихний словоблуд околдовать не успел. Вот я с ним полуштоф уделала, поскольку не соображала ничего, и он меня в свои колдовские миры пропихнул. Ты глянь через моё правое ухо на божий свет, так сразу всё и увидишь.
   Сашенька до девицы быстренько добежал, глянул через ейное правое ухо и невероятным образом убедился в существовании полчища каторжан в кандалах и цепях, домогающихся его возлюбленной. И пресловутый любитель выпить полуштоф на халяву имелся в виду крутого ракитового кустка со спущенными штанами и неумеренно похотливым озорством.
   - Мужики, кончайте дерзить, хватит дурью маяться! - с приятельским добродушием сплюнул Сашенька сквозь зубы и лучезарно улыбнулся. - Эвон вас тут сколько - и не сосчитать; и у каждого, поди-ка, бабёшки не было со дня ареста и уголовного наказания!.. Разве этой юной поселянки на всех вас хватит? - иронически ткнул пальцем в красна-девицу. - Вы бы лучше сфокусировали внимание друг на дружке: может кто кому и понравится, а там и стерпится-слюбится!.. Достаточно начать - а там уж организм со всей физиологической прытью поспешит дело доделывать!.. Учитесь доверять своему гипертрофированному эго, жить-то надо проще.
   Тут каторжники остановились, как вкопанные, призадумались хорошенько да взялись приглядываться к дружкам-приятелям. И ничего, что у одного левый глаз косит, а правый синяком шелушится - фигурка-то вполне даже себе ничего, и губы эдак озорно языком облизывает! И ничего, что Демьянка-душегуб с малолетства без зубов живёт и сзади чуть горбатый - носик-то весьма себе курносенький и прилежный, очень даже не терпится этакий носик поцеловать да игривым щелбаном намекнуть на интимные инстанции: поросёночек, дескать, ты мой разлюбезный!..
   Так за несколько чарующих мгновений и распалились срамными созерцаниями толпы каторжников, да взялись друг на дружку наседать, удила бессовестные обнажать и неестественным манером товарищеской плоти домогаться.
   - Погодьте-погодьте. - им Сашенька кричит. - Увидит вас кто из начальства за этим делом, так перед всем миром опозорит и привлечёт по статье за пропаганду пидаразства среди несовершеннолетних. Мне ведь, правду сказать, ещё и семнадцати годков нет. Вы лучше спрячьтесь где-нибудь и резвитесь там сколько влезет.
   А сам у ближайшей богатырской сосны обрубил с одной стороны все корни, при помощи рычага приподнял дерево и накренил так, чтоб берлога образовалась, и пригласил туда все толпы каторжан: вот вам, дескать, укромное местечко для сношений!.. Ну, а как все каторжники туда забрались, да столь отчаянно принялись друг на дружке безобразить, что всяческую осторожность потеряли, так тут Сашенька опустил сосну на своё прежнее место и всех охальников в берлоге накрыл беспросветно. Бздынь!..
   Один только хитрец-мужичок не нашёл для себя дружка и не полез во всеобщий смертельный котёл. Так и остался стоять у ракитового кусточка да в бешенстве зенками вращать.
   - Ну, - говорит Сашенька. - пришла пора и за главного нехристя приняться, пора бы его отправить ко всем чертям - в родную стихию, так сказать!
   - Врежь ему хорошенько. - подуськивает красна-девица.
   Сашенька и врезал. Тот, не долго думая, на землю грохнулся и ножками задёргал вроде в предсмертном исступлении. Но не так просто нечистую силу со света извести, мороки с ней - не приведи Господь сколько. Сашенька вытянул жилу из разбойничьего живота, растянул на тридцать три сажени, отрезал под корень, и ею же принялся каторжника бить-хлестать. Бьёт и приговаривает: раз! раз!.. раз! раз!.. А сказать "два" никак нельзя, поскольку это "два" магическим наущением погубит самого сказавшего.
   - Ты погоди меня бить. - запричитал каторжник. - Я тебе могу проповедь прочитать о кротости и незлобии - она в тебе пробудит чувство милости к павшим.
   - Хлещу, хлещу, беса выхлещу! - не покладая рук в своём деле, усердствует Сашенька.
   - Да ладно беса выхлещешь - может, я совсем и не против, а абсолютно согласен. Но ведь и грешную плоть мою ты физическим истязаниям подвергаешь и к смертному часу уготовляешь, а на это моя плоть не согласна. Сопротивляться будет.
   - Это мы ещё посмотрим. - по-молодецки рявкнул Сашенька, со всего маху огрел каторжника по рёбрам, да переборщил.
   Каторжник на карачки вскочил, когтями в собственный язык вцепился и принялся его рвать из себя. Вот и вытянул не только язык, но и множество странных диковатых существ бесовского вида, которые, впрочем, оказались давным-давно мёртвыми и прогнившими. Затем в евонном животе взялся кто-то сперва аукать и улюлюкать, а после из живота в рот перебрался и принялся непотребно ругаться.
   - Проклинаю вас до пятого колена. - говорит. - И всё, что вы посеете на земле, будет нести ужас и смуту!..
   А ведь при сложившихся обстоятельствах эта дерзость из уст издыхающего каторжника звучала вовсе неуместно. Тут уж ни о каком счастливом конце не могло быть и речи.
   - Ежели ты совсем нас за людей не считаешь и этакой бранью поносишь, то получи на прощание. - рассердился Сашенька, да схватил со дна речного камень скатертник-кочедыжник и вдарил им недруга по темечку. Бздынь!..
   Охнул каторжник побитой кошкой, сплюнул сгусток крови, а затем другой, а затем и принялся испускать из себя чёрную топкую грязь. И абсолютно всё, куда эта грязь обрушивалась, превращалось в трясинную речную тину, в болотистую червивую слизь. Сашенька подхватил свою возлюбленную на руки, и побежали они прочь от чёрной грязи, да бежать было весьма неловко. Где-то у глухих чапыжников Сашенька и споткнулся, и рухнул на землю, а уж что дальше с ним произошло и куда красна-девица с его рук подевалась - о том сказать нет никакой возможности.
   Всей деревней мы искали красна-девицу, кликали её по полям и лесам без просыпу день-другой, а потом заметили, что и Сашенька пропал, и стали Сашеньку искать. Пустили на воду деревянную чашечку с тремя свечами, она и поплыла к крутому бережку с ракитовым кустком, там и остановилась, небрежно покачиваясь на гладкой зыби. Глянули мы всей деревней в воду: так и есть, лежит на дне утопленник. Но не красна-девица лежит и даже не Сашенька, а отвратительный беглый каторжник без штанов и с экстравагантным выражением лица.
   - Ну вот и конец истории. - сказал папенька девицы голосом, полным приглушённых рыданий. - Что сделано, то сделано, а наверняка нам не докопаться до нюансов приключившейся трагедии, посему приглашаю всех погоревать сегодня вечером к нам в избу. Возможно, что придётся и запретить дальнейшие походы в лес за ягодами. А то видите, как оно всё получается.
  
  
  СУДЬБА - ЗЛОДЕЙКА И ЖИЗНЬ - КОПЕЙКА
  (ПРО ТОРЖЕСТВО ДОБРА, ЗАВЕРЯЮЩЕЕ В ТОМ, ЧТО МИР ПОЛОН СЮРПРИЗОВ)
  
   У нас в лесу один мальчик жил, а был он упырём. Но не сразу упырём родился, чтоб в лес убежать с тоски, а сначала родился нормальным мальчиком. Затем его родная мать во сне случайно придавила насмерть, а он к тому времени некрещённый был. Вот он и помер вскоре, после того, как его мать удавила, и его похоронили. Он полежал некоторое время в могилке, а потом вылез и убежал в лес. Тогда мать догадалась, что надо теперь в церковь ходить каждую ночь, чтоб свой грех замаливать. Вроде даже её кто-то обнадёжил, что если хорошенько помолиться, то мальчик снова переделается в человеческий облик, и будет каждому любезен да приятен.
   Но не тут-то было. Однажды пришла эта женщина ночью в церковь и принялась истово молиться, но слышит, что шорох позади неё. Обернулась посмотреть, а никого не видно. "Ну, - думает. - помстилось мне." И принялась заново молиться, даже на коленки опустилась для убедительности процесса. И тут сразу, позади неё, поднялся жуткий хохот да свист, по жестяной кровле церковного купола заегозило топанье пляшущее, огоньки свечные затрепетали. А со всех сторон церковного погоста затрезвонило что-то невообразимыми звуками, от которых у иного добропорядочного человека в жилах застынет кровь. То причудится неприкаянный плач детский, то сиплый мужицкий вой, а то угрозы бесовского соблазна на вечную погибель. И слышит женщина зловещий шёпот позади себя: затуши, дескать, все свечи в церкви, тогда и получишь обратно себе не упырёнка, но мальчика!..
   - Нет-нет. - говорит мамаша. - Это всё бесовское наваждение, а в этом деле я бесам не помощница!
   А тут и сам голос упырёнка кричит ребячливым образом:
   - Значиться, вовсе ты мне не мать, а вовсе даже змея подколодная!!
   С криками, рвущими душу нараспашку, выскочила женщина из церкви, да переполошила всё село, когда рассказала, сколько жутких страстей ей довелось испытать. Тут же и записка от попадьи прибыла, что они с утра пораньше всей семьёй на сезонный сенокос отправились, а там сами знаете: от снопа до снопа - столбовая верста, от копны до копны - целый день ходьбы. Таким образом выяснилось, что в ближайшее время священноначалия на селе не будет. Некому Богу помолиться.
   - Это нам Касьян-баловник навредил, он виноват. - говорит одна старуха, на лукавство обвыклая. - Касьян косоглазый любого человека живо сглазит, да так, что после ни попы не отчитают, ни бабки не отшепчут. Его бы давно в кутузку посадить надо, да меня никто слушать не хочет.
   Тут старуху послушали и Касьяна косоглазого заарестовали.
   - Там, - говорят. - в дальнейшем разберёмся что к чему, а пока сиди. Если народ волнуется, то сам должен понимать необходимость посидеть.
   А тот вроде необходимость и понимал, но имел поползновения к лихорадочным припадкам. Не вынес общественного позора и окочурился. Пообещал старухе встретиться на том свете. А та поверила, испугалась, заперлась у себя в избе крепко-накрепко, да случайно керосиновую лампу опрокинула и сгорела вся вместе с избой. Сгорела насмерть и дотла. Вот такие, стало быть, у нас, на селе приключились обстоятельства, всё очень печально.
   Пришла женщина и на вторую ночь в церковь, принялась старательно молиться, да слышит опять позади себя шорох. Обернулась посмотреть, и видит такое, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Собрался позади неё хоровод из шишимор и шишиг. Вся дрянная нечисть со всей округи собралась в церковь и радуется тому, что поп на сенокосе занят. Пляшет да ужами извивается, демонстрируя блудливые фигуры по примеру небывалой разнузданности. Заскорузлыми пальчиками козни строит, гнилыми коклюшками постукивает, свинячим манером похрюкивает, и сама же над собой веселится. А иной анчутка безпятый - самый что ни на есть агарянин и проказник - ущипнёт бедную женщину за щиколотку, отскочит в сторонку и забалуется вертлявым задом: тётенька, дескать, не грусти, от меня нового ребёночка роди!..
   - Нет-нет, - говорит мамаша. - я на эти занятия способностей не имею.
   Один старичок случайно заглянул в церковь на минутку, чтоб узнать, со скольки тут всё работает, да увидал этакий кавардак, и в обморок повергся. Ну, женщина старичка отодвинула в сторонку из чувства деликатности, все молитвы, какие знала назубок, прочитала и уши заткнула. Не слышала даже, как и из церкви домой вернулась, как комиссия к ней приезжала из горсовета и грозилась родительских прав лишить. У ней ведь, кроме упырёнка, ещё трое детишек родилось. Все пока живы-здоровы, по хозяйству помогают.
   А тут комиссия из города. С претензиями насчёт умственных способностей мамаши. Хорошо, что тот давешний старичок из обморока исторгнулся и припугнул комиссию петушиным блеянием. Переместил центр внимания на себя.
   - Я за свой театральный фарс перед вами извиняюсь, - говорит он затем с приманчивым выражением лица. - И за нанесённые оскорбления, конечно, перед вами извиняюсь, но просто невмоготу стало. Уж такую вы ересь несёте, уж такую - что у меня просто нет слов!..
   А на третью ночь совсем неприглядные дела стали в церкви приключаться. Пришла эта женщина, как обычно, принялась свои молитвы нашёптывать, а бесы дербалызнули какой-то дряни из аптекарских пузырьков и оборотились внешним видом в детишек махоньких. Начали рыдать да плакать, да на ручки к маменьке проситься. А иные этак захлёбываются от плача, да так визжат безутешно, дескать, не смочь им видеть огня от церковных свечей, поскольку боятся ослепнуть. Вот уж тут не выдержало женское сердце, и потушила она все свечи разом. Да тут и померла сразу. Одолели её бесы. Тогда мальчик-упырёнок дождался полной луны, залез на колокольню и закричал, чтоб всем было слышно.
   - Как-то так, - говорит. - всё получилось нехарактерно для нашей местности. Но теперь, граждане односельчане, я вам покою не дам.
   Значит, в лесу он себе хижинку какую-то отстроил, а по сути сказать: натуральное звериное логово. Жрёт что попало, волчьему вою приспешничает, на добрых людей гомозится и фыркает. Да в каждое полнолуние по пятницам забегает на сельское кладбище, выкапывает из могилки экого-нибудь древнего мертвеца (такого, чтоб всем нынешним и позапрошлым мертвецам был дальним прадедом) и приглашает его сходить на родное пепелище. Дескать, не имеем мы права отрываться от корней, мы в ответе за тех, кого породили. А те и не против.
   Так один старопрежний удавленник сходил к себе домой. А там уж и изба другая выстроена, и семья под совсем другой фамилией живёт. А удавленник стучится.
   - Кто там? - жёнка к двери спешит, думает, что кума пришла насчёт чая с баранками поразнюхать.
   А удавленник ей:
   - Отворяй, дескать. Сама всё увидишь.
   Та отворила, увидела, что мертвяк в дом просится и запричитала благим матом. А муж ейный не сперва поспешил жене на помощь, засомневался в срочной необходимости своего появления перед удавленником. Пошербуршался немного на печи, посетовал на беспомощность властей. А когда слез, то хладный труп супруги обнаружил на крылечке и убедился, что семейно-хозяйственная жизнь пошла насмарку.
   - Вы-то сами понимаете, что не делом занимаетесь? - спрашивает у удавленника.
   А тот оробел вдруг, говорит, что и сам не рад, что вот мальчонка-упырь вынудил прервать прозябание и покинуть могилу.
   - Это только ваши такие оправдания. - сетует незадачливый супруг. - А я вас прощать не намерен.
   - Да как же так? - канючит удавленник. - Я теперь для вас готов на всё что угодно, хоть разлепешиться в лепёшку.
   - Нет-нет, - говорит. - прощать не намерен.
   Ишь ты, разухарился, когда не надо.
   Поспешим отметить и другие кровавые обстоятельства, внёсшие в безмятежный уклад нашего общества весьма существенную нотку страха. Крестьянка Ефросинья, будучи падчерицей некоего добропорядочного человека, возвращалась однажды ночью из гостей к себе домой и напевала небольшой лирический куплет. Разумеется, что и пташки ночные ей подпевали и ветерок, от удовольствия зажмурившись, легко повевал. Но затем стремительным образом наступила мгла и Ефросинья (совершенно и буквально в момент, который можно назвать эпизодическим) подверглась нападению сверху, споткнулась и потеряла сознание. А когда очнулась, то увидела над собой ослепительное лунное сияние в полном разгаре, разглядела чуть колышущуюся безмятежно стаю уточек в камышах, почуяла запах свежескошенного сена. Также нетрудно ей было заметить, что мальчик-упырёнок вовсе не понарошку сосёт из неё кровь. Сосёт и причмокивает.
   - Ух и устал же я из тебя кровь высасывать, ух и устал! - спустя некоторое время говорит. - Я не тот самый Филат, который всему рад - мать помирает, а он блины уплетает!..
   Загоготал горьким смехом и, сыто покачиваясь, поплёлся прочь от совершенно невменяемой Ефросиньи. Слава Богу, что она жива и здорова осталась, что и позволило ей в дальнейшей своей жизни никогда не сетовать на судьбу. Правда, и лиричного песнопения от неё никто с тех пор не слышал.
   В другой раз вдова мельника, уставши маяться своим вдовством, узнала некоторые магические свойства гребёнки для волос, и возлегла на душистой лесной полянке с целью вздремнуть часок-другой. Предварительно положила гребёнку себе под голову и проговорила так: "Суженый-ряженый, приди ко мне мою косу расчесать!" После чего и заснула, как водится в таких случаях, не крестясь и не помолившись Богу. А вот проснулась она, уже будучи подвешенной за одну ногу на дереве, и проснулась в совершенном недоумении от перипетий фатума. Только бурлюкала тяжёлым дыханием и слегка качалась на ветру, источая из скальпированной головы кровь капелька за капелькой.
   - Вот уж не повезло мне, что резус фактор у тебя отрицательный. - расположился в тени полинявших берёз наш упырёнок, чтоб насладиться последними минутами существования жертвы. - Меня после твоей крови мутить слегка будет, а это не хорошо.
   Вдова в ответ совсем не посочувствовала, но намекнула на свои проблемы с пищеварением. Вроде как пневматоз ей доктора пообещали. Или даже гастроэнтерит.
   - Ну это, матушка, должен тебе заметить, совсем безобразие. - переполошился упырёнок. - Ты давай лечись тогда и выздоравливай. А уж после попадёшься мне на зубок - я тогда тобой и займусь. Но не сейчас, матушка, не сейчас!..
   И отпустил вдову подобру-поздорову.
   В другой раз пять девок решили в заброшенной разбойничьей бане клад искать. А для того пришли туда ночью, помянули немытика добрым словом и сели вокруг деревянной чушки. Та, которая девка посмелее, говорит: чушка-чушка, куда разбойники здесь клад спрятали?.. А вдруг чушка им и отвечает: отгадайте моих три загадки, тогда укажу на клад!.. Ну, девки похихикали придурковато, само собой, да говорят: ладно, загадывай!.. Чушка им первую загадку загадывает про то, сколько сейчас в ней количества сучков и задоринок, чтоб не меньше было и не больше прежнего, а девки ответа не ведают. Чушка им вторую загадку загадывает, желая знать, отчего она в воде не тонет, хотя вовсе и не то самое, про что вы подумать намеревались. Девки и тут не в курсе. Чушка третью загадку спрашивает о том, куда простому мужику запросто податься, когда в организме тестостерона не хватает, а девки даже этого пустяка не понимают.
   - Ну, тогда я из вас всю кровь высосу! - орёт вдруг деревянная чушка, а сама в мгновение ока вырастает в мальчика-упырёнка.
   Девки принялись бежать. Прибежали к одной местной бабке, которая завсегда догадливой была в этих необыкновенных случаях, и всё происшествие ей рассказали. Бабка четырём девкам на головы глиняные горшки надела, а для пятой горшка не хватило - бабка ей картонную коробку дала. Заявляется в избу упырёнок и сразу принимается одну девку за горло цапать зубами, а затем другую девку цапать, и третью с четвёртой, и всё натыкается на глиняные горшки. И только у пятой прокусил картонную коробку, выпил всю кровушку и сбежал обратно в лес. Девка эта окинула прощальным взглядом верных подруженек и сказала что-то жалостное. Да вот так, не намереваясь продолжать далее свою удивительную жизнь, померла. Узнала под конец, чем оборачивается тяга к стяжательству и корыстолюбию.
   На следующий день собрался сельский сход и предельно неучтиво принялся требовать от властей мер по задержанию и ликвидации непутёвого мальчонки. А если подумать хорошенько: что может сделать, в таком случае, заурядная провинциальная власть?.. В давешние времена, в каждом уезде по десятку колдунов проживало, и были они начальству верными помощниками и поручителями. А в современном государственном устройстве - при социальной ориентации на бесплатное образование и доступную медицину - колдуны заметно повывелись. Главы сельских поселений сроду колдовских книг не читывали, волшебством владеть не умеют, а на эскапады нечистой силы смотрят меланхолически. Ибо несведущи в таких вопросах.
   - Может, - говорят. - это наказание за грехи ваши. А, может, просто такая чёрная полоса наступила. Жизнь, как известно, напоминает природную окраску зебры: то чёрная полоса, то белая!.. Господь терпел, и нам велел.
   А тут прибыл домой на побывку морячок. С самых питерских морей прибыл. Дня три о своей репутации не беспокоился и куролесил почём зря, а затем водой колодезной омылся, зенки протёр и видит: а в родных краях народец стал неуживчивый и ликами бледен. Зашёл к вдове мельника кофейку испить, а видит, что у ней дом в запустении, а сама в районной больнице для умалишённых остаток своих дней проводит. Вознамерился с падчерицей Ефросиньей шуры-муры крутить, а та оказалась к этому делу неприспособлена. Как завидит губы морячка, изготовленные для сладостного поцелуя, так начинает пальчиком грозить и небесные кары призывать. "Этак, - думает морячок. - у меня никакого отдыха не получится."
   Срочно дал телеграмму в Питер, прямо капитану своего корабля: дескать, вы человек умный и старорежимный, пособите советом, как мальчика-упырёнка погубить. Тот прислал инструкцию на восьми листах с гербовой печатью, а в постскриптуме сообщил, что был бы и сам рад принять участие в охоте на природное непотребство, но обременён женой с детьми и поездкой на отдых в Кисловодск.
   Морячок тогда утащил из бабушкиной кладовой два серебряных подсвечника и отнёс их кузнецу, чтобы тот смастерил пистолетных пуль. А сам подрубил несколько осинок и натесал из них кольев. Если руки растут из того места, откудова им надо расти, то человек на многое мастерство способен. А морячку приходилось на флоте и корабельные мачты из вековых сосен вытёсывать. Молодец, что ещё сказать.
   - Ну что же, - дюже храбро оскалился морячок на односельчан. - готовьте выпивку и закуску к моему возвращению, а я для вас упырёнка погублю.
   И пошёл в лес, чтоб отыскать неприятельское логово. А в лесу, конечно, повсюду волнующий шорох листьев и неопределённого свойства стоны раздаются. Земные недра извлекают угрюмое бурчание. Звери и птицы попрятались. И разумеется, что весь этот комплект фрустрационных предчувствий наводит на грустные размышления. "Ты либо будь приличным человеком и укладывайся в законопослушные рамки, либо возьми да умри." - размышляет морячок, а сам неуклонно по лесу пробирается; то через пень перескакивает, то из валежника выпутывается.
   Но вскоре морячок доковылял до зловещего логова, пистолет серебряными пулями зарядил, осинку в кулак покрепче зажал. Видит, что над входом в логово висит бумажка с кривенькой надписью "Оставь надежду, всяк сюда входящий"!.. Но морячок только усмехнулся про себя и вошёл без стука. Тут хочется сказать, что обстановка в логове была уж слишком поганой, а сам упырёнок сидел в кресле, сосредоточенно скрючившись и вчитываясь в некую книжицу.
   - Не в сочинение ли Лермонтова "Демон" изволишь нос совать? - без долгого вступления морячок всадил осиновый кол в упырёнка. - Пока я из пистолета в тебя нацеливаюсь, ты посиди тут и подумай о своём безобразном поведении.
   - Про моё поведение всем уже давно всё известно, и оно само за себя не отвечает. - слегка чертыхаясь лыбится упырёнок, очки с носа снял и в сторонку отложил. - А вот то, чем ты сейчас занимаешься, в приличных кругах общества называется: паясничать!.. Ежели было бы столь просто нашего брата осиновыми кольями одолеть, разве б допустили мы произрастания осин на прекрасной русской земле? Уж давно бы повырубили всё к чёрту!..
   Вытащил из себя осиновый кол, присмотрелся - сгодится ли вещь в хозяйстве, уж больно ладно слажен - да этим же колом морячка по зубам треснул. И пистолет отобрал, ибо мало ли до какой ненужной беды может довести баловство с пистолетом.
   Морячок тут догадался, что лучше ему не засиживаться в гостях, а улепётывать подобру-поздорову. Вернулся к себе на село, нашёл в дедушкиных запасах нитку из савана мертвеца, вплёл её в трёхвостную ремённую плеть и порешил этой плетью огреть упырёнка сзади. Вроде как должно получиться при таком раскладе, что бесовская сущность, пребывая в расслабленном неведении, от внезапного удара плёткой, приобретёт аморфный вид и погрузится в смертный тлен - вроде как химический состав в некрещёном теле весьма подвержен всяческой доброхотной магии. "Оно ведь - бесовство - привыкши чрезмерно баловаться в районе чресл. -прочитал морячок в капитанской инструкции. - Так ты его по самому заду хлестани, и увидишь, как обескуражится до смерти!"
   Значит, наш морячок подготовился к новоиспечённому коварству и поспешил назад. Выждал, пока хозяин из дома уйдёт, разбросал по всему логову сухой куриный помёт, а сам спрятался под стол и принялся цыкать цыплёнком, будто такой вот необыкновенный нежданный гость к ужину подоспел. Бытовые обстоятельства, дескать, таким нетипичным манером сложились, что хозяину должно быть приятно. Ну, а упырёнок тут как тут.
   - Вроде, - говорит. - с утра форточку открывал и проветривал помещение, а всё оно чего-то не того. Чего-то подозрительно.
   А морячок под столом цыплёнком цыкает.
   - Курочка видать прибежала ко мне. - озирается по сторонам упырёнок. - Вот неожиданность.
   Но сам уже понял, что это морячок, который тайком пролез и маракует под столом, как бы половчей неприятеля отмутузить да в расход пустить. "Экий супротивник неугомонный. - думает. - Ну, да если хочет поиграть - давайте поиграем."
   - Всё верно, - говорит вслух. - всё на белом свете неспроста происходит. Если знак судьбы вручается, то приглядываться к нему следует с должным любопытством и почтением. Вот, к примеру, меня от человечьей крови уж давно мутит, пора бы и на куриный бульон переходить. Сейчас в печь дров накидаю.
   Повернулся к столу сзади да этак печально понурился у печи, словно удручённый собственным несовершенством. А уж морячок давно к этому моменту изготовился, выскочил из-под стола и хлестанул упырёнка по заду.
   - А вот тебе, - говорит. - в качестве наказания за грехи!
   И принялся лупцевать по тому же исконному месту со всем своим боевым проворством. А тот даже ухом не пошевельнул. Обернулся назад и пасть оскалил.
   - Простофиля ты. - подморгнул упырёнок морячку, коготочками по евонной шее поскрёб. - Мёртвые сраму не имут, а я, вроде как и живой, но всё равно мёртвый.
   Морячок проворковал извинения, словно полакомился монпансье. Реверанс отвесил.
   - Так и так. - говорит. - Обознался, думал, что это мой племянник-шалопай опять из школы двойку принёс. Думал, выпорю, так он отличником станет.
   - Ну-ну. - упырёнок ехидничает. - Вижу, что горазд ты племянника воспитывать. Надеюсь, что теперича ты все свои базовые инстинкты в единый кулак собрал и изготовился на мою проблему обрушить заключительный аккорд.
   Тогда быстренько сбегал морячок в церковь, взял побольше того ладану, который пролежал на престоле все сорок дней сорокоуста, растёр в порошок и бросил в жбан с вином, которым намеревался упырёнка напоить. Вернулся обратно в логово, бокалы наполнил.
   - Ну, - говорит. - предлагаю выпить за знакомство. За мир и дружбу!..
   И выпили за мир и дружбу, и принялся несчастный мальчик ходить из угла в угол, бурчать неприкаянно да маяться.
   - Да вот водицы испей, вдруг полегчает! - говорит морячок и даёт напиться поганой воды из лоханки.
   Мальчик выпил с радостью, захмелел. Только собрался-было отправиться в деревню, чтоб людской крови испить, да вдруг присел на пол, произнёс что-то вроде "дыр бул щыл", насупонился и всю силу упырийную утратил, лишился ни за понюшку табаку.
   - Судьба моя злодейка, - говорит. - и жизнь копейки не стоит, а всё родная мамаша виновата. Ты, морячок, ежели и вправду мне друг, сообщи там, кому надо, чтоб за материнским поведением следили.
   - Сообщу. - посулился морячок. - Но твою головёнку на всякий верный случай сверну. Мало ли что.
   Принялся ножичком отрезать голову от шеи - а дело это, сказать по правде, нелёгкое, да и слёзы из глаз текут от жалости к несчастной судьбе ребёночка - и уж совсем было разделался со своей задачей, как из шейной дыры вырвалась буря всяческих кишок и внутренних гадостей. И даже невозможно представить себе, как это булькающее непотребство залило морячка с ног до головы. Как просочилось во все его жизнеспособные организмы.
   - Тону! - кричит морячок. - Помогите!!
   Наш человек завсегда рад в таких случаях помогать, но тут обстоятельства сложились для морячка самым неблагоприятным образом. Никогошеньки рядом с ним не оказалось, и никто руку помощи не предъявил в своевременном наличии.
   Так и потонул. Впрочем, как сообщают наши корреспонденты из Санкт-Петербурга, на одном из кораблей тамошней флотилии объявился мёртвый морячок, который потребовал себе отдельную койку и ежедневный кошт. Сам же - в обмен - обещался служить Отечеству верой и правдой, поскольку такой он характерной сознательности умерший человек. Ну, какой-то уголок в носовом трюме ему и выделили, а уж с тех пор никто на евонную койку не укладывался по доброй воле. Один замполитрук случайно упал спьяну да переночевал. Так затем и стался навсегда на флоте служить, и выслужился до адмирала. Как-то так.
  
  
  ПОКА ЖИВ - НЕ УЛЫБНЁШЬСЯ, А ПОМИРАТЬ СТАНЕШЬ - КРЯКНЕШЬ
  (ПРО ТО, ЧТО НЕ ВСЯКОМУ ПОЛЕЗНО ПРОЖИГАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ ИГРАЮЧИ)
  
   Одна очень хорошая девочка как-то раз обиделась на своих маму с папой, и решила умереть, чтоб им стало стыдно. "Надеюсь, - говорит. - что моим воспитанием занимались не бесчувственные люди, и потому, завидев меня в гробу, обольются горькими слезами."
   Тут надо сразу сказать, что мама с папой были вполне себе заурядными родителями, и никакой дикостью в воспитательных процессах не отличались. Всего-то и требовалось от девочки, чтоб уроки учила и по подворотням не шастала. Одно дело, когда девочке хочется с подругами Машей и Тосей на торжественное мероприятие сходить или в музей на выставку, а совсем другое, когда в закутке с пареньком обжиматься и делать вид, как будто так и надо.
   Вот девочка и решила помереть назло родителям, но помереть понарошку. А сама не могла сообразить, как это дело лучше провернуть, или придумать что-то такое, чтоб труп у всех на виду имелся, но трупом бы не являлся ни в коем случае. И так и этак вертела фантазией, ядовитые таблетки с верёвками примеряла, а всё бестолку. И пока мама с папой на кухне капусту квасили, девочка им рукой помахала, за дверь квартиры выскользнула и в подворотню к знакомому пареньку прибежала.
   - Я ещё не готова проповедовать семейные ценности, - говорит. - а пока так получается, что я всегда и всем всё обязана. Надо проучить этих взрослых, а то мнят о себе больно много.
   А паренёк был башковитый, быстренько придумал хитрую штуку и вот чего предложил.
   - Мы, - говорит. - сделаем такую интересную куклу, чтоб была на тебя, девочка, похожа, уложим её в кроватку и посмотрим, что дальше будет.
   А у паренька этого дедушка работал на свечном заводике, и вот он оттуда воска натаскал целую кучу. Быстренько слепили из воска куклу, и оказалась кукла очень похожей на девочку, только говорить ничего не могла и не шевелилась. Запросто можно было подумать, что это девочка померла.
   - Уложи её в кроватку. - говорит паренёк. - А там посмотрим.
   Девочка тихонько принесла куклу домой, в кроватку уложила, а сама спряталась в шкафу и принялась в дырочку подглядывать, чтоб ничего интересного не пропустить. "Надеюсь, - говорит. - что мамаша сейчас руки начнёт заламывать и волосы на голове рвать в отчаянии, а папаша свихнётся с горя."
   И, конечно, ближе к полуночи мамаша подходит к девочкиной кроватке, чтоб ребёнка в лобик поцеловать и спокойного сна пожелать, как обычно она и проделывала все эти штуки каждый день. А тут целует и чувствует, что лобик холодный. "Это, - говорит. - очень странно, поскольку девочка у меня пылкая." И рукой поглаживает девочку по голове, а жизненного тепла нисколечко не чувствует.
   - Филип Трофимыч, - говорит своему супругу. - зайди сюда на минуточку, мне кажется, что тут дело не пустяшное.
   - Что такое? - подходит папаша к кроватке, усиками физиономию инкрустирует.
   - Вот, - говорит мамаша. - лежит в кроватке наша с тобой дочурка, но признаков жизни не подаёт. Мне отчего-то кажется, что она померла.
   - Если б померла, - говорит папаша. - то нас с тобой ожидали бы крупные неприятности. Я бы и от тюрьмы не зарекался, а в наших тюрьмах - сама понимаешь - жизнь не сахар.
   - Я-то понимаю. - мамаша говорит. - Но что теперь делать?
   Папаша тоже лобик у куклы щупает, а не догадывается, что имеет дело с куклой, думает, что это его настоящая девочка померла. Оттого и лобик холодный.
   - Надо что-то делать. - говорит.
   - Я, - говорит мамаша. - училась в обыкновенной школе, и затем в институте училась, который с отличием закончила, и с тех пор множеством полезных знаний владею. Но скажу честно, что сейчас слегка растерялась. Я вот буквально в эту секунду немножко подумала насчёт нашей дочурки, и вот что придумала.
   - Не томи, Пульхерия Карповна, поведай мне о своей придумке. - просит папаша.
   А девочка по-прежнему в шкафу сидит, дух затаила и про всё это внимательно слушает.
   - Поскольку, - мамаша говорит. - нам нельзя никому рассказывать, что девочка вдруг померла, то надо её труп ликвидировать, а друзьям и знакомым сказать, что девочка без вести пропала. Пускай сами ищут.
   - Очень хорошо ты придумала. - обрадовался папаша. - А теперь постарайся напрячь всю свою женскую фантазию, и сообрази, как нам проще всего труп ликвидировать. Это ведь без малого тридцать пять килограмм человечьего веса - тут ведь просто в окошко не выкинешь.
   - А ты покопайся, Филип Трофимыч, на антресолях, - мамаша ему говорит. - и найди топорик. Тот самый, с которым мы по-молодости в поход ходили на подмосковную Истру.
   Папаша не мешкая на антресоли залез и топорик вытащил.
   - Этот? - спрашивает.
   - Он самый. - мамаша говорит. - Теперь давай девочку рубить по частям, а затем мы их в продуктовой сумке вытащим куда-нибудь в лес, и там закопаем.
   - Вот не зря я в тебя влюблён был по уши, очень полезная ты женщина оказываешься. - ликует папаша. - Пригодна на все случаи жизни.
   А девочка, конечно, сидит в шкафу и весьма недовольна поведением своих родителей. Совершенно справедливо думает про них, как про последнею сволочь. "Но сейчас-то, - думает. - вся правда и вскроется: они увидят, что рубят восковую куклу, а я вылезу из шкафа и встану перед ними живым упрёком и воплощением стыда."
   Так бы всё и было, если б не дедушка, работающий на свечном заводике. Он, когда с заводика воск таскал, прочитал одно страшное заклинание, чтоб его кражу не заметили сторожа. Может быть, дедушка и не догадывался, что просит помощи у самой нечистой силы, но содеянного - как говорится - не воротишь, и нечистая сила принялась опутывать своими сетями и дедушку этого незадачливого, и все его принадлежности. Когда куклу из воска слепили, то нечистая сила догадалась, что эти жуткие шалости ей очень пригодятся, и тогда она заселилась в куклу. А никто об этом из людей не знал и даже не догадывался.
   Папаша не долго думая нацелился топором, чтоб шею отрубить, присвистнул мастеровито "дескать, оно нам не в первой!", да со всего маху и хрястнул. А в кроватке, конечно, восковая кукла лежала, но кровищей из шейного обрубка прыснула, словно из пожарного брандспойта.
   - Ничего страшного. - мамаша говорит. - Я ребёнка до трёх лет грудным молоком кормила, она у нас полнокровная.
   - Да вроде бы, - папаша говорит. - можно и согласиться с тобой, что ничего страшного, но мне как-то не по себе.
   А вот девочка, которая в шкафу пряталась, вдруг видит, что перестала всё видеть, и не может внятно уяснить, что в комнате происходит. И тут же сообразила, что она не только перестала всё видеть, а ещё и слуха лишилась и сказать ничего не может. Только-было схватилась руками за голову в отчаянии: а головы у ней абсолютно нет, как будто никогда и не было!..
   - Ладушки, Пульхерия Карповна, отойди в сторонку, чтоб я тебя ненароком не зашиб. - покрасовался папаша с топором, а затем хрястнул куклу пополам, и ещё каждый обрубочек на две части разрубил. - Если б мне раньше кто рассказал, что придётся собственного ребёнка топором расчленить, то я бы не поверил.
   - Что ж теперь делать, Филип Трофимыч. - сетует мамаша. - Времена не выбирают.
   По всей комнатке разлилось кровищи немерено, повсюду кишки разрубленные разбросались - смотреть жутко - а девочка в шкафу буквально чувствует, что соответствует своей кукле, что сама на части разрывается и превращается в кровавое месиво.
   Да только ничего подобного. Когда мамаша дверцу шкафа открыла, чтоб простыню какую-нибудь вытащить или тряпицу, чтоб кровь с кишками с полу прибрать, то увидела свою дочурку в совершенной целостности, только в неподвижном мёртвом оцепенении.
   - Кого же я на части перерубил в кроватке, если родное дитя всё это время в шкафу пряталось? - недоумевает папаша.
   - Не знаю. - говорит мамаша. - Но уверена, что сейчас для нас начнётся что-то из ряда вон выходящее.
   И мёртвая девочка из шкафа словно бы услышала материнские тревоги, затряслась угрюмым отбойным молотком и завыла сквозь зубовное клацанье: "Заклинаю вас именами Кадос, Кадос, Кадос, Эшерсие, Эшерсие, Эшерсие, Хатим, Хатим, Хатим, Берифай, Альнаим!.. Умрите до скончания веков!.."
   А парнишка, который помогал девочке куклу из воска лепить, тут заходит в комнату, чтоб спросить про домашнее задание по математике, и видит весь этот кошмар прямо перед собой.
   - Что же вы наделали? - кричит он в остолбенении мамаше с папашей, напуганный изобилием крови, да они ничего ему ответить не могут, поскольку сами замерли в гнетущей неподвижности, и когда приехала милиция, то констатировала смерть всех троих. Папаши, мамаши и парнишки. Девочка тоже не подавала признаков жизни. Кажется, успела сказать всё, что хотела, и на этом успокоилась.
   Тут уж пришлось всю семью хоронить сразу: и мамашу с папашей, и дочурку, и парнишку этого, потому что посчитали вроде как за жениха. В городе нашли клуб попросторней, на сцену гробы выставили: поскольку дело шумное, тревожное, вызывающее интерес у народных масс. Всякий горожанин захотел на трупы взглянуть и случившейся трагедии посочувствовать.
   И вот собралось народу, наверное, около тысячи, или больше того, и все плачут. Губернатор тоже пришёл поплакать с супругой, начальство из Москвы приехало. Все стоят смирно, смотрят на гробы и плачут, а на улице дождик закончился, и радуга взошла - натуральная идиллия, которую, казалось бы, уже ничем страшным не нарушить. И вот только губернатор подал знак, чтоб тела выносили из клуба на кладбище, как девочка из своего гроба приподнялась, оглянулась кругом и завыла тем самым голосом, которым давеча нечистую силу призывала. Только на этот раз произнесла очень странную ерунду, понять которую не попробует никто, и уж тем более автор этого коротенького повествования.
   - Жили были три японца: Як, Як-Цыдрак, Як-Цыдрак-Цыдрак-Цыдрони!.. Жили были три японки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони!.. Они взяли, поженились: Як на Цыпе, Як-Цыдрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цыдрак-Цыдрак-Цыдрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони!.. Родились у них сыночки: у Яка с Цыпой мальчик Шак, у Як-Цыдрака с Цыпой-Дрипой тоже мальчик Шак-Ширак, у Як-Цыдрак-Цыдрак-Цыдрони с Цыпой-Дрипой-Лимпомпони родился Шак-Ширак-Широни!.. Всё.
   Произнесла это и замолкла. И народ тоже молчит. С одной стороны, понимает, что всё это слишком удивительно, а с другой стороны, ситуация неправдоподобно комедийная. И никаких японцев в наших краях отродясь не водилось.
   - Если девочка живая и ерунду мелит, то зачем мы её взялись хоронить? - недоумевает начальство из Москвы.
   - Я этакого безобразия допустить не могу! На похоронах надо людей хоронить, а не слушать чушь, которую они болтают!.. - набрался мужества губернатор и поспешил к девочкиному гробу, чтоб крышку заколотить, и чтоб сложилось в дальнейшем такое впечатление, что ничего предосудительного не было. - Товарищи, прошу почтить память усопших минутой молчания!..
   А девочка, значит, опять из гроба приподнялась, руку вытянула вперёд, скорбным взглядом всех собравшихся опалила и голосом, преисполненным гнетущей безысходности, прочитала следующее стихотворение:
  
  Однажды, вечерним июлем,
  над Москвой вился пух тополей.
  Одна девочка, сердцем тоскуя,
  заскочила гулять в мавзолей.
  Там лежит тело Ленина тихо,
  и признаков жизни в нём нет.
  Только вдруг заморочился вихрь -
  и погас электрический свет!..
  "Кто тут вздумал пугать ребёнка?" -
  робко пялится девочка в тьму.
  Но ответным голосом громким
  мир всю душу её извернул.
  "Тяжело мне лежать в этом месте. -
  бездыханно подул ветер слов. -
  Я сожру твоё, девочка, сердце,
  и покину свой мрачный альков."
  Тут пронзительно-острой болью
  разворочало юную грудь,
  растопило сознание кровью
  в бесконечную блеклую муть.
  Всё исчезло в смертельном проклятье
  непростых исторических вех:
  в алых рюшечках летнее платье,
  детской юности искренний смех!..
  *****
  А утром пришёл сторож с свечкой,
  и весьма подивился беде:
  в стеклянном гробу лежит девочка,
  а Ленина нету нигде!!!
  
   После чего мамаша с папашей тоже из своих гробов повылезали, парнишку подхватили за руки и из гроба вытащили, поскольку он вроде как стеснялся людей пугать. Встали они в один ряд с девочкой и хором завыли монотонную вокабулу, состоящую из слов, напоминающих перевёрнутую латынь. И всем собравшимся сразу стало нехорошо, все преисполнились невероятного отчаяния и принялись подозрительно коситься друг на друга, улавливая в каждом бывшем друге коварного врага рода человеческого.
   И тут со своего места приподнялся дедушка, которого угораздило на свечном заводике работать, и с которого - по сути говоря - вся эта чертовщина началась, и попросил минуточку внимания.
   - Мы, - говорит. - хотели эту семейку похоронить, как простых добропорядочных людей, а это не люди, а невесть что. Их бы полагалось на костре сжечь. А раз мы этого вовремя не сделали, то теперь нам всем придётся страдать, и даже ещё хуже страдать, чем страдала неприкаянная душа того самого Ленина из мавзолея.
   И после этих дедушкиных слов, все, кто в клубе были, оборотились в восковые фигуры и замерли намертво. И все прочие граждане города - кто вовремя сбежать не догадался - тоже самое из себя явили: бездвижные восковые статуи холодно-бледного оттенка.
   Жители из соседних сёл и деревень первыми про это происшествие проведали, первыми недобрую весть распространили, и приехали в город, чтоб посмотреть на всё случившееся своими глазами. Такой вот неожиданный приступ смелости у них обнаружился. Долго ходили по улицам, изрядно дивясь кошмарному чуду, многие в те дни уверовали в непременность покаяния за грехи. Затем уж и доктора приезжали со всей страны, и самые знаменитые учёные с передвижными лабораториями прибыли. Нашлись у них приборы, сделанные по последнему слову техники, и с этими приборами они все городские подворотни облазали, а ничего поделать не смогли. Никого из застывших граждан обратно к жизни не вернули, только малость подпортили статую девочки. Ухо слега отломали и кусочек носа проковыряли.
   Весь город огородили забором с колючей проволокой, все ворота и дороги перекрыли заставами с солдатами, и теперь мало кому известно, что за дела творятся в городе, и кажется, что очень скоро память о городе сотрётся из всех карт и научных документов. Надеюсь, и вы понимаете, что эта история вам поведана под жутким секретом, и вы будете держать языки за зубами. А иначе... Кадос, Кадос, Эшерсие, Эшерсие...
  
  2016г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"