Основной текст повести написан в 1993 году и отредактирован в 2015. Автор просит считать случайными и надуманными все возможные совпадения с событиями сегодняшних дней. Автор не ставит перед собой цель кого-либо и что-либо дискредитировать, дискриминировать, оболгать, ошельмовать и посрамить. Автор просто фантазёр.
*****
ТАКТЫ
Едва родился - и уже в ловушке?.. Нет, не обольщайтесь, ловушку надо заслужить.
Наша история начинается с праздника. Влечение к продуманному игровому торжеству пленило многих людей, увлекающихся ритуальными манипуляциями и апокрифическими кульбитами. А если вспомнить наши календари с праздничными датами, заботливо помеченными красным цветом?.. Мы так и живём: от праздника до праздника!..
- Церемонию необходимо расписать по минутам. - нашёптывает Игорь Дмитриевич насупленному Максиму Павловичу. - С точностью инструкции по расстрелу приговорённых к высшей мере, где поминутно выписан каждый шаг и перекур, Максим Павлович. Понадобится - будем и крестики на полу рисовать для пунктуальности.
- Это вы слишком завираетесь, Игорь Дмитриевич, про расстрел. - осторожно отшучивается Максим Павлович. - У нас всё-таки школа, дети.
- Именно! Дети! - повышает голос Игорь Дмитриевич. - Уж если нынешние дети озоруют без толики страха, Максим Павлович, то они способны прямо в разгар торжества явить если не всю революцию сознания, то хотя бы её несомненные эпатажные частицы!.. Они на это способны, Максим Павлович, а блуждающие догмы психоанализа отыщут на то тысячи оправдательных причин. Но мы-то с вами знаем, что детскую игривость нельзя пустить на самотёк, ибо она непременно выйдет за пределы начертанного круга, покинет помещение, уйдёт и назад не возвратится. Кто-то из ответственных лиц в данном случае может остаться с "носом". Упрёк в вашу сторону, Максим Павлович.
- Для меня в подобном "носе" заключается мало обидного. - спокойно отреагировал Максим Павлович, почёсывая свой выдающийся нос. - Лишь бы головы не терять.
- Именно! Головы!.. Я так и думал, что найду у вас поддержку, Максим Павлович!.. На вас всегда можно положиться. Приступим же с Богом, дорогой Максим Павлович!!
Праздник открывается ровно в полдень. Под бравурное сопровождение фортепьяно команды юношей и девушек чётко маршируют и проходят в спортивный зал. Прекрасно, мудро и фривольно-торжественно украшен в честь праздника школьный спортивный зал. С потолка ярморочно улыбаются пёстрые гирлянды и долговязые воздушные шары. На окнах извивается зеркально-струистая мишура. Столы и скамеечки щедро усыпаны первыми майскими - ещё дрожащими от нечаянности - бледными цветами. На стенах и стендах, почти впритык друг к дружке, развешены весёлые и яркие детские рисунки.
Знаменосец первого марширующего отряда неловко подстраивается под фортепьянные такты, добавляет шагу резвости и убегает на несколько метров вперёд от правофланговых. Вера Гафуровна замечает это неприятное обстоятельство и возвращается к замедленному темпу марша.
- Вы с ума сошли, Вера Гафуровна?.. Играйте побыстрей!.. - чуть ли не кричит завуч Софья Никитична. - У нас всё расписано по минуточкам!.. Ать-два, Вера Гафуровна, шпарьте смелей!..
Знаменосец услышал призыв Софьи Никитичны "шпарить смелей" и принимает его на свой счёт. Знаменосец - юноша во многом посредственный, но не случайный и послушный. "Чёрт с ним, с фортепьяно! - размышляет знаменосец. - Буду слушаться завуча." Знаменосец решительно прибавляет шаг, всё дальше и дальше отдаляясь от марширующих товарищей, и - поскольку шествие движется по кругу - неожиданно догоняет колонну сзади. Острие древка знамени глумливо и даже нагловато врезалось в стриженный затылок Васи Копытова. Мальчик грубовато взвизгнул, обернулся назад и потянулся кулаком к затылку знаменосца. В углу спортзала сразу образовалась маленькая потасовка. Марширующая колонна остановилась, дети фыркнули неупорядоченным смехом. Учителя едва сдержались от смешливого возмущения.
Завуч Софья Никитична разогнала драчунов и отделалась лёгким испугом. Правда, украдкой направила кукиш в сторону Веры Гафуровны. Несомненно, что юмористический эффект начала праздника был скоренько затушёван. Игорь Дмитриевич щелчками пальцев, напоминающими вбиваемые гвозди, указал пианистке верный темп и творческое направление.
А вот юноша-знаменосец и Вася Копытов с позором покинули помещение, чтоб не портить людям праздник. Знаменосец, мучимый стыдом и синяками, скрылся в безлюдной раздевалке, где, утешившись обособлением, попытался погладить себя по голове. Но как не пытался он нащупать затылок - ему ничего такого не удавалось!.. Ни затылка, ни ушей, никакой головы у знаменосца уже не было!.. Только смущённая шея торчала из туловища бесхозным пеньком. "Это почему же так иррационально-то? - кисловато заскулил знаменосец. - Если я ещё в состоянии мыслить (вот и критические потребности довольно-таки ярко упражняются в словопрениях), то - позвольте узнать - почему оно у меня получается без головы?.." Знаменосец растерянно оглядел раздевалку в поисках товарища, который мог бы ему посочувствовать. Вася Копытов оказался рядом, с озорной футбольной мастеровитостью попинывая голову знаменосца, не позволяя ей упасть на пол.
- Пасуй мне! - попросил знаменосец. - И встань на ворота!..
Скоро голова вылетела через разбитое окно раздевалки на улицу, мальчишки - через это же окно - рванули вслед за ней, и помчались навстречу жизни, полной приключений и волшебства.
А школьный праздник идёт своим чередом. Команды учащихся выстроились в две линеечки и томятся в вынужденном смирении: молодые, подтянутые тела несдержанно пульсируют, требуя новых движений, игр, взбучек, авантюр и покорения неизведанного. У дверей спортзала толпятся нервным ворохом родители учеников. Мамаши и папаши любуются на драгоценных отпрысков, покашливают, вводят в очерченное оформление праздника признак излишества, стаптывают обувь и мелочно судачат: "...Нина Георгиевна, а ваша-то доченька совсем невестой выросла, хоть прямо сейчас замуж отдавай." - "Я им возьму! кобели ишь!" - "А разве она с Лёней Павловым не гуляет?.. Мне Светочка рассказывала, что она с Лёней дружит и гуляет допоздна." - "Лёня - мальчик воспитанный, мальчик из приличной семьи, он нашу дуру замуж не возьмёт." - "Родит так если..." - "А если родит, то за Стёпку замуж выдадим. У Стёпки папаша юрисконсультом в банке работает! Рожа, как у поросёнка!.." - "...Гордись, Тамара, сыном своим, ибо есть чем гордиться! Строен, крепок, весел - скоро ему в армию, сорванцу! Поступит в танковые войска, где и батяня служил, будут там его дрючить и дрючить!.. А что ты, Тамара, думаешь? Есть такой долг перед Родиной, и его нужно исполнять. А в танковых войсках всех дрючат." - "Серёжа, тише!" - "Всех дрючат, Тамара, принципиально всех, и батяня знаком с этими обстоятельствами не понаслышке!.." - "...Вот ведь Сенька-паршивец: пятно на рубашку посадил! на самое видное место!.. Вчера целый день стирала, гладила, а ему лишь бы в грязи извазюкаться. Ну, только воротись домой!!" - "...Всё бы ничего с моей Марусенькой, учителя говорят, и классная руководительница согласна: всё, говорит, с ней ничего, успокойтесь мамаша!.. Но вот с физкультурой!.. Уж я говорю Игорю Дмитриевичу: девочка болезненна, девочка хочет после школы на "иностранные языки" поступать, ей скаканья на уроках физкультуры ни к чему, поставьте хотя бы четвёрку!.. А Игорь Дмитриевич упёртый: как всем, говорит, скакать положено, так и она пускай скачет! и кросс, говорит, на лыжах пускай хоть в апреле сдаёт!.. Зла не хватает." - "А вы коньячку ему не пробовали дать? Он любитель коньячку." - "Лыжной палкой ему в жопу, а не коньячку!.. А он какой предпочитает?" - "Пятизвёздочный, какой же ещё." - "Будем давать. А что делать?.."
Слово для выступления берёт завуч Софья Никитична. Взгляд её пристален, наружность хрестоматийна:
- Дети! Дорогие ребята! Школа - это наш любимый общий дом. Не только мы здесь хозяева - учителя и прочие взрослые, но и вы - наши любимые детки. Все успехи педагогов - это ваши успехи; от тех же сочных корней знаний, которыми питаетесь вы, питались когда-то и мы, и даже ваши папы с мамами, и бабушки с дедушками... питалась когда-то и я...
Ученик Рогожин с яхонтовой ухмылкой бросил взор на лихой, тепло дышащий бюст Софьи Никитичны. "Тётка-то ещё в самом соку!" - покусал ногти ученик Рогожин.
- Дети! - продолжала докучать Софья Никитична. - Наши профессиональные навыки, наши бренные жизни... об бренности наших жизней можно сказать без всякого стеснения, ибо отошли прочь лживые советские пропагандистские штампы, и теперь можно обо всём говорить открыто... так вот, наши жизни целиком и безвозмездно отданы вам, счастливому и непростому миру подрастающего поколения!.. Ваши папы и мамы не очень-то способны к процессу воспитания, они заняты на работе и отчасти беспечны (некогда, им всё время некогда, вот папу Лёши Горшкова, который раз в школу вызываю, а его и сегодня нет... где твой папа, Лёша Горшков?.. вот ты подумай только, какой у тебя равнодушный папа...), и только мы подчинены профессиональному долгу и стремимся выстругать из всякого юного человечка большого гражданина большой страны. Спасибо вам, дети, за то, что вы нас любите, и нам тоже спасибо.
Марина Мотыкина с букетиком хризантем подбегает к Софье Никитичне и дарит цветы. Софья Никитична хмуро всплакивает.
Слово предоставляется Игорю Дмитриевичу и Максиму Павловичу.
- Дети! - с трудом избегая слезливости, закудахтал Максим Павлович, опережая Игоря Дмитриевича. - Кто ты есть сейчас такой - ребёнок? что ты возомнил о себе? кому будет нужна страна, в которой, повзрослев, ты станешь хозяином?.. Преодолев себя - инфантильно-глупого - продемонстрируй силу воли, прояви инициативу, вырвись из бытовых обстоятельств и взойди на пьедестал! И не каким-нибудь безответно-почитаемым покойником в памяти народной, а молодым и счастливым человеком!.. Я бы не сказал вот так прилюдно о том, где будет обретать свой пьедестал двоечник и прогульщик Саня Рожнов, и не скажу. Но он мои слова ещё попомнит. И подпирая пьяным телом грузный забор, он непременно скажет: а прав был Максим-то Павлович, и надо было мне в школе учиться на пятёрки!..
Саня Рожнов кисло улыбается и чешет слежавшуюся копну волос. Игорь Дмитриевич отдаёт приказ по залу:
- Команды... смирно!!
- Есть!
Присмирели.
- В борьбе за... будьте готовы!
- Всегда готовы!
Все участники и гости праздника торжественно исполняют временный гимн Российской Федерации. Слова на музыку Глинки умудрился написать сам Игорь Дмитриевич, и теперь с удовольствием напевал всё это дело заострённым баритоном, подкрашенным денатуратом из школьной мастерской.
"Нет, чуточку побыстрей если... Нет, нормально всё... чего это я кипячусь, раз-два-три, раз-два-три!.." - привычно путается пианистка. "Опять она медленно играет, вопиюще медленно. - сердится Софья Никитична. - Какие-то похоронные щебетанья получаются, а не гимн. Ещё бы попов нагнать сюда кучу - привет родителям!"
- Вера Гафуровна, - шепчет пианистке Софья Никитична. - не играй так медленно, слышишь. Похороны в результате-то, а не гимн. У тебя муж не поп?
- Какой поп?.. (раз-два-три)
- Поп - толоконный лоб!.. Играй побыстрей!
- Иди-ка ты, Софья Никитична! - внезапно огрызается Вера Гафуровна и не меняет темпа. - Раз-два-три!.. конечно, у меня всё нормально, и муж не поп... куда уж тут чуточку побыстрей?.. "Со святыми упокой, со святыми упокой!.."
Гимн исполнен и на середину зала поочерёдно выбегают лучшие спортсмены школы в красных трусах и белых майках с эмблемами олимпийского движения, чтоб продемонстрировать своё атлетическое мастерство. Печальные пудовые гири с затяжной деликатностью перелетают из рук в руки; праздничные кувырки и арлекинада пренебрегают тщеславными законами земного притяжения и находят совершенство в шутовстве левитации; игры с мячами хлопотливо-эротичных девушек занимают публику и отчасти делят её на два лагеря: на заинтересованный мужской и презрительно-негодующий женский. Умилительные до потешности первоклашки с обручами, обтянутыми серебряной фольгой, показывают замысловатые акробатические фигуры. Родители первоклашек задают гром аплодисментов.
- Дяденька, дяденька, а художественная самодеятельность на празднике будет? - требовательный юный голосок дёргает Игоря Дмитриевича за полу пиджака.
- А уже!.. - хвастается Игорь Дмитриевич.
Школьный драмкружок подготовил к празднику целый спектакль. Роль мальчика-Бармолея поручили исполнить мне, а роль девочки-лисички играет рыжеватая шатенка Танечка. Девочка-лисичка и мальчик-Бармолей мечтают испортить весёлый праздник и противятся всяческому перевоспитанию. Но за ними внимательно наблюдают ученики-отличники и добрая волшебница Марья Гавриловна. Кабы Бармолей был чуточку посообразительней и использовал для своих гнусных целей хотя бы рогатку, кабы лисичка поменьше зарилась на торты и пирожные, то набезобразничать им бы удалось на славу, всё к тому и шло. Сперва Бармолей посоветовал лисичке взять трещотку и трещать во всю ивановскую. Мол, от такой трескотни лишнего ума в учениках не прибавится, а дураков мы завсегда будем рады в свою компанию затесать. Лисичка послушалась и затрещала, но тут прибежали ученики-отличники, трещотку отобрали и сказали, что в школе не должно быть никакого шума, разве что на переменках. "А сейчас не переменка разве?" - спросила лисичка. "А сейчас у нас праздник, который вы только портите!" - грубо оттолкнули лисичку школяры и трещотку поломали. А Гоша Липов сыграл на балалайке "светит месяц, светит ясный", и ему похлопали, потому что прилежным мальчикам всегда хлопают. Тогда Бармолей, посоветовавшись с пьяненьким сантехником дядей Мишей, предложил лисичке устроить в школе потоп. "А я не умею устраивать потопов." - призналась лисичка. "И уменья особого не надо. - растолковал Бармолей. - Надо всех топить, тогда и будет потоп." Дядя Миша ироничным хмыканьем подтвердил злую вездесущность Бармолея. "Ежели я в рот наберу много воды, а затем не выпью её, а выплесну наружу, то это будет потоп?" - спросила лисичка. "Будет." - кивнул головой Бармолей. Девочка-лисичка набрала в рот воды, пока никто и глазом не успел моргнуть. Но тут вновь прибежали ученики-отличники с вёдрами и швабрами, затолкали лисичку в угол, защекотали - она выплеснула всю воду прямёхонько в вёдра, и потопа не получилось. Тогда Бармолей затеял вот что. "Притворись, лисичка, - говорит. - сиротой и сиди здесь на скамеечке, жалуйся на жизнь горемычную: мол, дружила ты с цыганкой, а цыганка тебя и сглазила. А когда прибегут ученики-отличники, чтоб тебе с бедой помочь, ты ручкой жеманно поверх бровей поводи и скажи: мол, помочь мне можно только одним. А они спросят: чем?.. А ты скажи: накушайтесь зелёными поганками, вот я развеселюсь, на это глядючи, и перестану быть горемыкой. А ученики-отличники тебе поверят и накушаются зелёных поганок. А когда помрут, то мы с тобой спросим у всех: испортили мы вам, ребята, праздник?.. И ребята скажут: конечно испортили, теперь мы тоже стали горемыками!.." Лисичка послушалась, села на скамеечку, скушала пирожное и заплакала, но тут пришла Марья Гавриловна и принялась журить Бармолея с лисичкой: "Зачем вы недобрый поступок с поганками затеяли? Нужно только добрые поступки совершать!" Спохватились Бармолей и лисичка, понурились грушами компотными: очень персонально чувствуют, что прямо сейчас их перевоспитание начнётся, но...
- Стойте! - ворвался в зал на жгуче-белом коне витязь, суровыми очами сверкая. - Остановитесь, братья и сёстры, ибо не празднику нам нынче честь отдавать! Война бураном снежным накатила: Абракадабр с войсками несметными ринулся на захват нашей земли!.. В крови погрязнем - чует моё сердце.
- Дурак ты, братец. - рассердились на витязя Игорь Дмитриевич с Максимом Павловичем. - Испортил праздник стопроцентной пошлостью: инкогнито из Петербурга, немая сцена, занавес...
Ан нет!! Ловушка-то взведена!! Витязь не солгал.
ПОПАЛСЯ
Больше всего на свете я теперь боюсь этого Абракадабра. Вороватый звон монеты, ударившейся об асфальт, хруст обёрточной бумаги из-под сливочного масла с застарелым запашком, взрывчато-раздавленный гнилой овощ подошвой сапога, внезапно запутанный механизм кремлёвских курантов - вот таким наваждением, вызывающим брезгливость, мерещится мне это имя, обволакивает, тяготит, обгрызает...
Десять лет - долгих десять лет - длится наша война с Абракадабром, и практически каждое утро я просыпаюсь с чувством панической атаки, которое впервые испытал ещё ребёнком, на школьном празднике. АБРАКАДАБР - дыра за дырой, сквозняки, сверло стоматолога, пчелиное жало, пивная отрыжка - немедленно хочется спрятаться от этого имени, скукожиться, скорчиться, врезаться телесной памятью в первый день рождения, в жутковатой и навсегда закреплённый в сознании момент перерезания пуповины, чтоб выплеснуться истерическим страхом (который, собственно, ещё и не постигаешь, как именно страх, ещё почти ничего и не знаешь об испуге, кроме тех ударов боли, от которых хочется жить ещё сильней), накричаться и утихнуть, забыться, а очнуться, когда никто больше не подойдёт к тебе и не обидит.
Мне часто снится сон, который когда-то, в детские годы, казался просто кошмаром, а теперь воспринимается, как приговор сансары, безысходность. Мне снится, что в мою комнату заходит какой-то серый дядька огромного роста, хватает меня за руку и тащит на улицу! Я упираюсь, я не хочу идти с дядькой, потому что он мне непонятен и страшен. Кусаю его за пальцы, впиваюсь зубами в его цепкую руку - а ему не больно, он лишь гаденько улыбается. А я не могу быть доподлинно уверенным, что причинил ему боль, что дядька вообще состоит из человеческой плоти - у меня от укуса остаётся что-то совсем пресное на губах, что-то влажно-тряпичное! А дядька улыбается похотливо, алчно... улыбается и говорит прохожим на улице, чтоб им было понятно, отчего этот мальчик ревёт и упирается: это сынок мой непослушный, я его заботливый отец! чтоб из пацанёнка безобразник не вырос, я его порть веду! шалит мальчик много!.. Но ведь он мне вовсе не отец, клянусь Богом, что он не может быть мне папой, поскольку страшен и омерзителен, и причиняет боль!.. И я кричу прохожим на улице: он мне не папа, не папа! не верьте ему! он меня из дома выкрал!.. А прохожие не верят, сердито качают головами, чуть ли не сами готовы меня выпороть... В детстве я всегда просыпался, вырывался из цепких лап этого кошмара с задавленным криком!.. Это был момент разрывающе-горькой внутренней обиды, личностного унижения от того, что ты знаешь, что этот мерзкий дядька не твой папа, и ты всем говоришь об этом, а они смеются и не верят. И тогда во мне нарастало чувство, подталкивающее к жажде возмездия, к желанию перетормошить всё человечество и освободиться от ответственности за вину, в которой ты не виноват... я не знаю, как это объяснить словами... мне просто хотелось, чтоб люди услышали мой крик, поняли отчего я кричу, и сами были наказаны за то, что не хотят мне помочь... А дядька-то этот был несомненно Абракадабром. Теперь я это понимаю. Несомненно.
Поскольку превращение из статистической единицы гражданского населения в статистического солдата сулило мне дополнительные жизненные страхи, то идея о дезертирстве появилась сразу, как только я получил повестку о призыве на военную службу. Впрочем, я тут же договорился с собой, что не буду называть это обстоятельство дезертирством, а буду называть вынужденным скитальничеством!.. Но для начала решил законными методами получить справку о негодности к службе по состоянию здоровья. У моей подруги Танечки оказался в дальних родственниках главврач элитного учреждения по лечению и профилактике психиатрических заболеваний. Вскоре я получил направление в спецсанаторий на обследование. Главврач пообещал через месяц выдать долгожданную справку.
Несмотря на статус аристократичности, санаторий оказался местом неуютным, ужимистым, скучным. Медперсонал отличался излишней подозрительностью и придирчивостью до мелочей. Кормили плохо. Из всех возможных щелей санитары подглядывали за пациентами, неустанно вели записи наблюдений, пичкали лекарствами, эффект от которых был совершенно непонятен.
Пациенты, в основном, были мало разговорчивы и бездеятельны. Лично меня очень привлекал третий этаж санатория, где находились палаты для излечивающихся ипохондриков. Среди них оказался с десяток бывших председателей парткомов, райкомов и горкомов. Довольно замкнуто, но добродушно проходили курс лечения несколько разведчиков-нелегалов, прибывших со службы из стран Варшавского Договора. Присутствовали иностранные граждане, главной целью которых являлось не профилактика психического здоровья, а укрытие от посторонних глаз. Я сумел немного подружиться с лидером одной из афганских группировок моджахедов, сдавшимся в плен и именующим себя Усамой бен Ладеном. Всего за пару недель пребывания в санатории он наловчился прекрасно изъясняться по-русски. Скоро стал захаживать в небольшую церквушку, расположенную неподалёку от санатория, в пригородном посёлке. По вечерам ловил рыбку в тамошнем пруду, полюбил карасиков.
Здесь же, на третьем этаже, я с недоумением встретил давнего своего знакомого - некоего Васю Копытова!.. Учились мы с ним в одной школе, правда он был старше меня на пару лет. Мир тесен, что неизменно и подтверждается людскими столкновениями и авиакатастрофами!..
- Вася, да ты ли это? - вопрошая с трепетом, я позволил себя обнять и по-приятельски безыскусно расцеловаться. - А мне докладывали, что ты давно бросил пить и курить, что на идеях вселенского масштаба больше не замыкаешься. Перестал всем рассказывать, как у мальчика-знаменосца голову украл.
- Пить я никогда не брошу, а ипохондрик я такой же, как и ты. - сказал Вася Копытов, утирая губы. - Тоже ведь на фронт забрать хотели, и я заново принялся про мальчика-знаменосца шарады выкладывать.
- Вот никак бы не подумал: обычного алкоголика и в элитную психушку отправили!!
- Деваться-то им некуда, поскольку по нынешним временам украденная голова знаменосца - практически дискредитация армии. Надо было упечь меня куда подальше, чтоб подозрительных слухов не распространял... в смущение не вводил... А мне здесь хорошо, тихо. Никто не беспокоит. А там, глядишь, и война закончится - можно снова в алкоголики податься. Мне повернуться на попятное направление - раз плюнуть.
- Вот тебе и штука: раз плюнуть! - не мог я сдержать иронии. - Да неужели ты в армии служить не захотел, ради воинской славы?.. Поверь, мне крайне неловко этакий оборот постигнуть - слишком он внезапен. Ещё, когда во дворе за клубом, помнишь, ты с нас, малышей, мелочь вытрясал, мне казалось: уж кто-то, а этот пацан не пропадёт нигде!.. А ныне встречаю тебя в палате ипохондриков, где мужественности всяко меньше, чем в армейской казарме.
- Да мелочь из карманов и дурак натырит! - нахмурился Вася Копытов. - Гормональные всплески на фоне пербутатного периода... Вот ты мелочь из карманов всё забыть не можешь, экий злопамятный человек!
- Да я не по злопамятству себя кручу, не изволь сердится. Я к тому, что две линии твоей судьбы не вяжутся в моём понимании: та линия на которой ты мужественно по району шляешься с чужой мелочью из карманов, и теперешняя линия с санаторием для душевнобольных. Завяжи их при мне, если желание есть, я хотя бы оценю эту завязь.
- И завяжу. - улыбнулся Вася Копытов, слегка настырно заглядывая мне в глаза: подведу я его или не подведу? не уложу ли завязь в конверт с доносом, чтоб иудиных серебряников дождаться от вездесущей КГБ?..
- Всё останется чётко между нами. - заверил я.
- Тут ведь что характерно... - успокоено и слегка насупившись, заговорил Вася Копытов. - Я имею свой особый взгляд на военные обстоятельства, потому и уклоняюсь от службы. У меня идеалы на этот счёт имеются. Массовое кровопролитие я одобряю не как цель, оправдывающую средство, а как предупредительный акт.
- А чего предупреждать-то ты хочешь, Василий? - невольно перешёл я на блаженный шёпот. - Каких невзгод сулишь миру?
- Да себя самого и сулю. - неожиданно звонко прихлопнул себя по пузу взбудораженный идеалист. - Ты вот про мужество моё вспомнил - мол, линия такая была, параллельная хулиганским побуждениям. Я этой линии придерживаюсь, конечно, но по возможности. Я даже починяю её на случайных перегибах. Но с умом.
- Где ум, а где отчаянность поступка? - возразил я.
- А ты вот присмотрись к современным способам ведения войны: всё через случай да нечаянный эпизод. На ковровые бомбардировки генералы надежды возлагают, на ядерные удары намекают. Изобретательному человеческому мужеству проявиться негде. Для подленькой хитрости места нет. А ведь главное в любой войне - я так считаю - это нагнать на людей побольше страху!!
- Не желаешь ли ты посеять в сознании людей бесконечный инфернальный ужас?
- Его. А как ты догадался?
- Да само как-то на ум пришло. Но поверь, друг, я мало чего смыслю в диктаторских замашках, потому и ироничен. Разве "ежовыми рукавицами" можно победить в глобальном смысле? Окончательно-то и бесповоротно?..
- А окончательная победа и не нужна - вот ведь главный номер моей идеологии. На человека можно геройскую медаль нацепить и прославлять на каждом углу, а всё равно следует держать в страхе. Чем больше страха - тем понятней послушание.
- А ежели бухгалтерия подведёт? - заговорщицки подмигиваю я.
- Какая бухгалтерия?
- Дебет с кредитом не сведётся. Человеческое послушание ведь не просто так тебе потребовалось, а для какой-то выгоды. Даже, пускай, государственного значения. Но ежели ты устрашённого бедолагу в подчинении держишь, дабы он тебе вселенские масштабы из пальца высасывал, а он всего лишь в штаны наклал - то какая тебе от этого выгода?
- Хм... Ну, Филушка, и задаёшь ты задачки, нелегко к ним подобраться. - Вася Копытов неторопливо чешет затылок, щурится над предгрозовые небесные клоаки. - Не знаю, Филушка, чем тебя в этом смысле довольствовать, надеюсь лишь на свою интуицию. Сам-то ты, если знаешь ответ про бухгалтерию, то подскажи.
- Нет, не знаю.
- Ну и не будем на ней заморачиваться. Как получится на род людской страху нагнать - так пусть и будет.
- Кстати спросить всё хотел: а что стало с тем парнем-знаменосцем?.. В историю с пропавшей головой я не верю. Но ведь парень куда-то подевался.
- Толик Шикльгрубер?.. Ты про него спрашиваешь?
- Как-как ты назвал его фамилию??
- Да Шикльгрубер. А как же ещё?..
- Очень фамилия двусмысленна. Вернее, даже не двусмысленна... Ну, ладно, что ты знаешь про Толика Шикльгрубера?
- Знаю, но немного. Окончил он биологический факультет, докторскую защитил. Определился по специальности в секретную лабораторию. Года четыре назад я от него письмо получил - чуть ли не единственное за всё время нашей дружбы.
- И что же он написал?
- Да мне показалось, что с пьяну написал. Пишет, что лежит в тамошней больничке, с отрезанными руками и ногами. Вроде как эксперимент какой-то проводил, и там всё покатилось к херам собачьим. Внезапным химическим взрывом всю лабораторию разнесло по округе и его чуть не убило. В самом низу красными буковками подписал слово "apage"!.. Не знаю, что за слово, верно по латыни.
- Как же он написал письмо, ежели без рук и ног остался? - озадачился я.
- Вот и я об этом подумал. Верно, пиписькой так ловко владеть научился.
- Ну, скажешь тоже... пиписькой...
С шуточками и прибауточками разошлись мы с Васей по своим палатам. А через пару дней обречённо-велегласый прапорщик Удушенко - антикоммунист, антисемит, поклонник реформ Столыпина и афористических указаний - прибыл в санаторий, красуясь завидной орденской планкой, упомянул одну мать на всех нас - разношёрстных раздолбаев и симулянтов - и принялся излечивать от всяческих умунепостижимых болезней. Одному выписал почасовой электрошокер, другому - ежеутреннею и ежевечернею порку шпицрутенами, третьего заставил выучить наизусть двухтомник философа Ильина. Многие из пациентов предпочли вылечиться очень быстро, и я в том числе. Затем прапорщик Удушенко загнал всех нас в вагоны спецпоезда и повёз в учебную часть, расположенную в соседней области, для выработки солдатской выправки и принесения воинской присяги.
- Единственная цель для окрылённой мужественности - это ни при каких обстоятельствах не опозориться. - с превеликим наслаждением провещал прапорщик Удушенко на перроне вокзала. - А единственная вещь в мире, которая лишена позора - это цинковый гроб с начинкой. Вот поскольку из меня текут не только мысли, но и интуитивные сигналы, то я сильно верю, что из вас, граждане солдаты, выйдет замечательная начинка. Взять хотя бы Филушку - рост чуть выше среднего, вес чуть ниже стандартного, ноги и руки в соответствующем количестве - его упаковывать будет приятно и радостно.
Наверняка мы разочаровали прапорщика Удушенко выпяченным молчанием и тихим ужасом в глазах. "Бежать! - агонизируя кусал я губы, подбитые прапорщиковыми свинцовыми гробами. - Чуть что, так сразу придётся дать дёру! Уж теперь мне только истинное скитальничество и остаётся!!"
В лёгкие утренние сумерки, часа в четыре, я укутался в своё драповое пальтишко, выбрался в тамбур с сигаретой, движимый мутью на душе и в желудке. Сквозь заманчиво стреляющий по окнам вагона росистый блеск, я угадывал косматые прожорливые лапы осеннего русского леса, смешливо рассыпанный по ложбинам туман, размазанные по небу полосы рассвета - разительно смахивающие на лысовато-жёлтые фалды фрака... Ни на что не надеясь я дёрнул за ручку наружной двери и обомлел от внезапного счастливого открытия: дверь из вагона оказалась незапертой!! Воспользовавшись тем, что эшелон значительно сбавил ход, забираясь в горку, я не раздумывая поспешил к столь близкой свободе, резко отворил дверь и выпрыгнул из вагона!.. Я не упал на землю, не покатился мешком под откос - как это обычно показывают в приключенческом кино - а приземлился прямо на ноги, зачем-то (верно, по примеру всё того же кино) отряхнул колени и помчался в самую глубь леса... всё-таки слегка саданул головой об ветку, но ликующе, чисто по инерции, выругался и побежал дальше... мною овладевали тошноватая ошалелость, эйфория освобождения, гордость за себя... саданутая голова рожала одну фантастическую явность за другой, и некогда было (да и незачем, да и не позволил бы я себе сейчас этого) остановиться для передышки, разглядеть вокруг себя буреломы, сильно разнящиеся от надуманного мною уюта русского леса!.. валежники с какими-то оригинально-брюквенными замшелостями ...чёрт их возьми совсем!.. что ещё мне оставалось делать, если не бежать дальше?..
Шум удаляющегося поезда сравнялся с шумом в ушах, и теперь подгонял меня всё глубже и глубже в лес.
СКИТАЛЬНИЧЕСТВО
Через несколько часов, я выбрел на лесную опушку, устало и беззащитно рухнул на пожухлую траву, попробовал сжаться комочком в тепле своего лёгкого пальто. Я понял, что заблудился.
"Спокойно, Филушка, спокойно. - притупляя усталость, я сжимаю липкие пальцы и разговариваю сам с собой. - Спокойно, Филушка, не психуй!.. Разве случилось что-то совсем невероятное, из ряда вон выходящее?.. Вряд ли мечталось тебе поскорей выбраться из лесу и наткнуться на позабытое село - таёжную бабью вольницу, куда можно войти этаким Иваном-царевичем... прошествовать по главной улице, взора не притупляя, перепрыгнуть по-ухарски через цветущий палисадник да взойти в первый понравившийся дом, где встретит девица в сарафане расписном - коса до пояса, очи иссиня-чёрные..." Я мечтательно вздыхаю и глотаю комок в горле. Я очень сильно проголодался. А девица в моих фантазиях приглашает сесть за стол, разрешает вкусить от хлеба-соли и всем, чем Бог послал, а затем спрашивает чуть лукаво, однако благочестия полна: "Какого роду-племени ты будешь, добрый молодец?.. С каких краёв изволил прибыть?.." - "А растаковского роду-племени, красавица!" - игриво я отвечаю, пытаясь девицу по заднице пришлёпнуть. А дальше идёт сплошная импровизация и приятные чувственные глумления, оправдывающие житейские неурядицы... Допустим, таким мне и представляется конец скитальничества?.. Допустим.
Но если всё по-иному представить?.. Только ты подметишь искорки взгляда затаившейся таёжной красавицы, а присмотришься: увы-увы, ведь это настоящая лесная нечисть, а вместо ног торчит русалочий хвост!! И тут же, за столом, кикиморы в шашки играют, себя поругивают и на прочих незаигранных кикимор кучеряво ябедничают!..
"...Эх, дурёха завалящаяся!.. учили-учили тебя в школе поднатужиться и вытреугольнить квадрат, а ты бестолочью родилась, бестолочью и помрёшь: из квадратов кур понаделала, да этими курами в совхозе план перевыполнила на год вперёд... совхозу премиальных рублей выписали с хренову тучу, а тебе - эскимо на палочке в стеклянной баночке! фея ты с портфелем!.." - "Сама ты ведьма!" - "И на шашках мне всегда проигрываешь, уже миллион щелбанов проиграла - так я тебе один раз врежу тумаком по лбу: опосля ляжешь и не встанешь!!" - "Это когда такое было, чтоб я вовремя не вставала? щука ты мордорожая!" - "Хныкала болотная!" - "Тявка порченая - ну-ка сдристнула отсель!!" А красавица-русалка им: "Угомонитесь, бабы!.. Пора и за ужин взяться! Какой-никакой, а гость к нам в дом пожаловал!.."
- Перекусить бы мне сейчас не помешало. - с тоскливым вздохом я припоминаю продуктовый сухпаёк, оставленный в поезде, в чемодане.
С собой у меня совершенно нет еды, ни кусочка, ни сухарика... есть спички, немного сигарет и денег... деньги я принципиально не пересчитываю, в лесу на деньги ничего не приобретёшь... В глупых фантазиях я снова представляюсь себе Иваном-царевичем, выказывающим суровость хозяина земли российской: мол, подайте мне сюда Ляпкина-Тяпкина!.. В том смысле, чтоб он чего-нибудь пожрать принёс!.. Но никакого Ляпкина-Тяпкина в лесу отродясь не водилось, зато зверья разного полным-полно.
И вот какой-нибудь напыщенно-съедобный лось выглянет из зарослей, да начнёт соблазнять на ужин:
- Иван-царевич, братец, не побрезгуй мной! Вот радости сколько у нас теперича в лесу - мы и ждать отчаялись!.. Разреши предложить: куропатка на ужин, перепёлка вот, зайчатина с хреном!.. можем и за кинзой сбегать... заячий огузок с кинзой - весьма и весьма недурён!..
И сама зайчатина рядом:
- Филушка, Иван-царевич, ради всего святого, не побрезгуй мной! Кушай так, чтоб за ушами пищало!.. Как это там, у вас, поётся: как здорово//что все мы здесь//сегодня собрались... Я ведь тоже культуру "шестидесятничества" ценю, хотя сам по натуре "семидесятник".
- Или вот уточка молоденькая. - с добродушным лукавством предлагает лось. - Только тебя и дожидалась с конца августа, отказывалась на юга улетать.
- Да ну её к ляду - уточку! - сердится зайчатина. - Разве в уточке мясо? Ну ты же понимаешь, Филушка, что в птичьем мясе калории весьма необъективные, а тут я - заяц! Полноценно сытая и крепкая особь, чего и всем желаю!.. Где сковородка-то?..
"И с хреном!" - пережёвываю я во рту мечтательную пустоту.
- Где сковородка-то, я вас спрашиваю? - лопается терпение у зайца.
- Сковородка у барсучонка. - шипит из лопухов ужик. - Барсучонок, а барсучонок, отдавай сковородку.
- Сей момент! - спешит барсучонок со сковородкой. - Грибы жарил, еле поспел.
- Фу, эгоист, только о своих грибах думаешь!.. - бурчит лось. - А вот отдавай свою ногу на сало, мы зайца на барсучьем сале жарить будем: барсучье-то сало, говорят, ужас до чего хорошо!..
- Сей момент! Нате, пожалуйста, левую ногу, тут килограммов шесть будет!..
- Шесть с половиной. - добросовестно оценивает на взгляд лось. - Ивану-царевичу хватит, не медведь же!..
Звери с простодушной весёлостью восприняли шутку про меня и медведя, и стеснённо захихикали.
- А чур я буду кухарка! - вдруг хватает сковородку и вопит барсучиха.
- Нет, чур я, чур я! - заспорят звери и даже немного перессорятся. - Давайте считаться будем "ехалой-машиной": кто выйдет на букву "с", тот и будет кухаркой.
На букву "с" вышла белочка. А барсучиха не согласна.
- Не правильно всё у вас считается в считалке! - забегает барсучиха со сковородкой вокруг опушки (попробуй-ка догони и отбери!). - Надо считать не ехала машина тёмным лесом//за каким-то интересом//интер-интер-интерес//выходи на букву "с", а по-другому считать надо, вот так: ехала машина да ехала себе потихоньку-полегоньку за каким-то, вообразите себе, интересом, село Толбухино проехала, Вятское обежала, в городе Любиме почту сбросила с задолженностью по пенсиям за май-месяц, такой получается в нашем государстве к народу инте-инте-интерес, ах пожалуйста будьте любезны, то да сё, так да растак, выходите на букву "с"!..
Звери примутся считать такую считалку и опять барсучихе не повезёт. Буква "с" выпадет на выдру.
- Ну ты, серо-буро-малиновая! - выдра встанет руки в боки. - Сковородку быстро отдала, а сама ушла отсюда, чтоб глаз не мозолить!..
Придётся смириться барсучихе с неудачей, отдаст она сковородку, а сама уйдёт домой в слезах и долго ещё помнить будет этот незадавшийся денёк. А тут примчится из-за гор Шишкин Крикун, запыхается.
- Мясом кормите Ивана-царевича? - спросит.
- Мясом. - лось внимательно обнюхает одноногого барсука с зайцем. - А чем ещё?
- Я бы посоветовал бычков в томатном соусе: у банки срок годности заканчивается, надо есть скорей!
- Му-у!.. - заелозят от нетерпения бычки в консервной банке, плавниками зашустрят.
- Тридцать пять копеек банка стоит. - сопит Шишкин Крикун. - Жалко выбрасывать.
- Дяденька Фил! - пропищит над моим ухом комарик. - А не желаешь меня на десерт скушать? Так, просто, от чистого сердца?.. Не обращай внимания, что я маленький и зудливый, если меня правильно приготовят, я становлюсь страшно вкууууусным!..
Прицелившись кулаком к комарику, я облизал губы и пришёл в себя, отогнав прочь глупые фантазии. Но кушать хотелось всё сильней и сильней. Больше всего на свете я теперь боялся умереть с голоду!..
КОГДА ХОЧЕТСЯ КУШАТЬ
- Ах, Филушка... - уселся на опушке, рядом со мной, Шишкин Крикун. - Мы с тобой всё прекрасно понимаем: голод - не тётка. А что же делать?.. Потерпи, братец.
- Да кто ты такой, чтоб мне указывать? - ворчливо приглядываюсь я к названному братцу.
- Может быть и никто, а может быть и кто-то. Я в жизни разное повидал и догадываюсь, почему ты вдруг вообразил себя Иваном-царевичем. Я вот тоже не всегда такой, каким вижусь на первый взгляд. По настоящему-то я совсем другой.
- Какой же? - устало, и даже без особого интереса, спрашиваю я.
- Ты припоминаешь историю изгнания Адама из рая?.. Нет, конечно, не в буквальном смысле припоминаешь, как будто сам явился свидетелем, а, возможно, и ручонки свои шаловливые приложил... Я говорю про то, что сюжет изгнания всем знаком и основывается на таких страховочных формулярах, которым поверишь даже больше, чем священному писанию в прочтении уполномоченных лиц московского патриархата. Исходя из этого, я и спрашиваю у тебя: помнишь ли ты историю изгнания Адама из рая?..
- Там особо и припоминать нечего. Адам послушался Еву и вкусил от плода, который есть было запрещено. За это его и изгнали. Вместе с Евой.
- Ну да, ну да... казалось бы, действительно, в этой истории всё яснее ясного... но если рассматривать картину с момента решительного требования Евы от Адама, чтобы он вкусил плода от древа познания, то ситуация станет захватывать необыкновенной нервозной составляющей... тут можно предположить, что Адам и сам был давно не прочь вкусить чего-нибудь этакого, но скользкая застенчивость ему мешала, скреблась на сердце, и всё такое прочее... И вдруг Ева - женщина в относительном - или предположительном смысле - любимая и единственная на земле - протягивает на ладони яблочко и уверяет, что оно очень вкусно. Ты бы, дружок, как поступил?..
- Я? - очень неожиданно для меня обращение Шишкиного Крикуна, и я теряюсь в догадках. - Я бы никак не поступил. Плевать мне.
- Ну вот, тебе плевать - а ему было не плевать. - продолжает болтать Шишкин Крикун, потрясывая обвислыми щёками и извлекая из себя звуки, как будто обгладывающие что-то с хлюпающим чавканьем. - Теперь зацени мою картину дальше!.. Адам не осмеливается вкушать плод, он бледен, как полотно, и трясётся от страха, чувствуя, что всё это добром не кончится... он пытается накричать на жену, упрекая в страшном поступке... но затем поступает, как обычный подкаблучник: съедает это проклятое яблоко, а огрызок выбрасывает в реку, в надежде, что улика уплывёт по течению быстро и незаметно... ну, а Бог не заставляет себя долго ждать, приходит и принимается за скорый суд: да, дескать, ворьё пригрелось у меня на груди, но дальше мне с ними уживаться резону нет, прогоню их прочь!.. И пожалуйста в тот же день: изгнание Адама из рая со всем скарбом и домашними питомцами!.. Знакомый всем и поучительный сюжетец. Не правда ли?..
- Допустим. - говорю я. - А дальше что?
- А дальше то, что я хочу заявить со всей определённостью, что я, между прочим, и есть Адам!! Адам, изгнанный из рая!..
- Брось врать, он помер давно.
- Зачем же настолько прямолинейно мыслить?.. Понятное дело, что если Адам и жил когда-нибудь, то он безусловно однажды помер. Но если поверить, Филушка, в твоего Ивана-царевича, то мой Адам почему не годится, чтоб пристроить его рядышком?.. Ведь можно превратиться в Адама и в каком-нибудь духовном смысле, возлететь как-нибудь в его поэтический образ, ввинтиться вдохновенным штопором в горние высоты, чтоб остаться там душой навечно, одновременно как-нибудь пребывая всем телом на земле?.. Разве нельзя?
- Да ты просто дурачок. - устало ругаюсь я. - Называй себя кем хочешь, а я - слава Богу - месяц в психушке полежал, много разного повидал, и я знаю, что ты такое. Маниакально-депрессивная саморефлексия - вот что ты такое. Ты песчинка малая, а нашёл с кем себя сравнить - с Адамом!!
- Пускай песчинка!! - чуть ли не хохочет во весь голос Шишкин Крикун. - Не имеет значения, какая я песчинка или какой ты Иван-царевич!.. Да и Иван-царевич окормляется не тем, чем ему хочется, а тем, что выдают порционно из биологического котлована. Всякому достаётся то, что предначертано, и никто не сможет сказать, что ему не выпало того, что должно было перепасть, поскольку не знает никто, сколько и чего должно достаться именно ему, а сколько должно прийтись на долю его ближнего... Песчинкой ты можешь быть какой угодно, а кушать хочешь много и истинно по-царски.
- Слушай, заткнись. - прошу я. - Не надо про еду.
Гаденькая ситуация досталась мне от неподготовленного побега в скитальничество. Как не примеривайся, а гаденькая!.. Или помру от непонятной неизбежности, или с голодухи окочурюсь, или с ума сойду.
- Сильно проголодался? - вроде бы сочувственно спрашивает Шишкин Крикун. - Хочется кушать?..
- Хочется. - вздыхаю я.
- Ну, это всё ничего. А вот гляди, как бы тебя самого не съели.
- Меня?.. Да кто же?..
- Волки. Здесь их полно.
Чёрт возьми, а ведь действительно в лесу водятся волки!.. Как я об этом сразу не подумал?
Вечно голодные, угрюмые хищники вяло просыпаются с наступлением ночи, прилизывают истрёпанные хвосты, и, суеверно замаливая ревматизм, смачно кряхтят и опорожняются, соображая, куда бы отправится сегодня на охоту. И вдруг чуют по запаху, что где-то на опушке затаился человек!.. Усталый, трусливый, слабый... Возможно, очень вкусный.
- Да им принюхиваться особо не надо. - понизив голос, говорит Шишкин Крикун. - У наших волков свои доносчики по лесу рыскают, подглядывают, где что можно сожрать. Обычно этим зайцы занимаются. Вожак здешней волчьей стаи - умный собака - зайцев понапрасну не жрёт, а в страхе держит. Вот они перед ним и выслуживаются.
- Что ещё за вожак?..
- Крупный волчара. Редкостный экземпляр. Кулаков-Чудасов его фамилия.
- Вы, что же, волков по фамилии называете??
- Не всех. Большинство по кличкам. А самых главных - чисто из уважения - по фамилии. А что в этом такого?..
- Да это же просто бред. Такого не может быть.
- Ну, думай себе, Филушка, как хочешь. Бред - значит, бред. Однако, когда тебя волки сожрут, потом не ходи, не жалуйся. Умри с миром.
- Да не буду я никак умирать. - я нервно задёргался под пальто, чтоб ощутить прилив сил. - Наверное, дубиной какой-нибудь отмахаюсь.
- Брось, не обманывай себя. - грустно хмыкнул Шишкин Крикун. - И дубины здесь не найти, и посильней тебя люди сюда захаживали, да остались от них, как говорится, рожки да ножки.
- Врёшь ты. Всё врёшь.
- У нас раньше здесь и лесники служили, за порядком следили. Да всех волки пожрали.
- Всех?
- Всех до одного. И старшего инспектора лесхознадзора Печальникова, и лесника Клебанова - внука того самого знаменитого Клебанова, которым до сих пор гордятся в соседнем угольно-разведывательном бассейне - и даже депутата Абросимова из краевого законодательного собрания.
- Это всё чепуха и вздор. Я тебе не верю.
- Хорошо, мне не веришь, ты их самих послушай. Вот они, здесь рядышком.
Невероятным образом я вижу, как у ближайшей сосны расположились три серебристые человеческие тени. С усталым удовольствием и неторопливостью они разговаривают друг с другом, никого не примечая вокруг.
- Увы! - сказало мне Увы.
Я поёжился и прислушался к разговору.
- Конечно, у народа психика сильно хандрит, оттого, что войне с Абракадабром конца-края не видно, и всякие нервозности обострены до предела. - рассказывает лесник Клебанов. - Простой народ без нужды в наш лес и носа не сунет. Однако, есть некоторые несознательные граждане, которые думают так: ежели одного грибника сожрали, то уж другого ни за какие коврижки не сожрут!.. Смешно и очень даже странно это слушать. Как раз на следующий день, после того как волки слопали грибника Нечипуренко, я решил пристрелить тварей, а они меня подловили и зацапали. Всей стаей сожрали за милую душу, одни косточки остались.
- Где хоть это было?
- Да тут, неподалёку.
- А я иду так себе... ничего вроде погодка, моросит только немножко... - рассказывает старший инспектор лесхознадзора Печальников. - Иду и ни о чём таком не думаю, а тут: ни хрена себе! лежит грибник Нечипуренко сожранный!.. И, главное, помню я его ещё по институтскому общежитию, закадычный друг: нет, кричит бывало, насущной логики в императивах Канта! а есть, кричит, ни капельки не сомневаясь, истина в вине!.. А тут я на его тело в лесу наткнулся, на косточки-то обглоданные, а рядом вижу ещё кости лежат... сперва даже не понял ничего... вроде наш лесник Клебанов... "Станислав Эдуардович. - спрашиваю. - Вы ли это?.." И тут на меня сзади звериная махина навалилась, да зубами в горло вцепилась. Сразу насмерть.
- Очень даже горько слушать все эти воспоминания друзей. - сдержанно утирает слёзы депутат Абросимов. - Зря я в ваш лес сунулся, да чего уж теперь... Мне депутатский запрос сделали избиратели: типа до каких пор волки лютовать будут?.. Думают, мне заняться больше нечем, как только по буреломам ходить и чужие косточки пересчитывать... - смурнеет депутат Абросимов. - Но давеча пошёл в лес, надо за народ порадеть. Хожу и натыкаюсь на разные остатки человечьи: ба! да вот позвонок от Людки-поварихи!.. ба? уж не сам ли генерал из соседней части химических войск?.. эстампные такие косточки, безупречно саркастической формы... Умеют, надо признать, волки генералов жрать. Прямо со всей недостачей по ракетному топливу сжирают!!
- Это да... это они умеют... - лесник Клебанов потирает онемевшие ладони и мельком кивает в мою сторону. - А Ивана-царевича не они сожрали? Вчера вечером, кажись?..
- Вроде они. А вроде не они.
- А кто же ещё?.. Они.
- Жуткое дело!..
Приторным холодком пронимает ночной лес, терпеливо и натужно дышит. Слышны самые жалкие и затхлые писки, щебеты, ворчливо крадущиеся колдовские чары, стрёкот мгновенных воздушных налётов, сдавленное фырканье невидимых существ, поедающих друг друга!.. Чьи-то зорко-подозрительные шорохи, бархатное скопческое воркование, чьё-то униженное и вихляющее старушечье дыхание... кажется, что оно совсем рядом, за спиной, слилось в единое целое с тёмно-скрипучим воздухом... вдруг сам Чёрт Шпареный продвигается ко мне на цыпочках, неся на горбу ведьму Балду Ивановну, благосклонную к любой кровавой оргии!.. сиди, сиди, Филушка, и дожидайся... сейчас они тебя, сейчас...
- Чур, позволь мне Филушке черепушку вдребезги разнести! - просит Балда Ивановна. - Давно хотелось этому занятию научиться, да всё было недосуг.
- Ты мои принципы знаешь, даже не умоляй. - отнекивается Чёрт Шпаренный. - Я всё привык делать своими руками.
- Ну, позволь хотя бы брюхо ему вспороть и кишки вымотать - я это дело страсть как обожаю.
- Вот кишки вымотать позволяю, ибо когда ты весела - мне на тебя любо-дорого глядеть.
- У-у, гад ты какой, на комплименты потянуло!
- Не гад! Подлиза!.. Дома мне кое-что за это будет?
- Будет-будет, подлиза!..
...сейчас, Филушка, они тебя, сейчас...
ОГОНЁК
И вдруг я увидел, что глубоко в лесу светится робкий осклизлый огонёк, продираясь через густые хвойные ветки.
- Как же это так? - невольно вздрогнул я. - Откуда в лесу огонёк взялся?..
Загадочным, несомненно загадочным предстало передо мной явление огонька, но виделось оно вполне достоверным и лишённым чудливости миража.
- Такой маленький огонёк, словно бы смородиновая ягодка... Неужели, кто-то из людей зажёг костёр?
Что же это может быть ещё?.. свихнувшийся в отшельничестве призрак с керосиновой лампой неспешно бродит, придерживаясь строго очерченного круга и дожидаясь вселенской полночи для долгожданного сошествия в могильную трясину... а может быть это всадник-гонец, примчавшийся с далёкого лютого боя, пристроился на пенёчек и, покуривая огромную посапывающую папироску, пережидает ночь, чтоб утром вновь рвануться вскачь, неся предсмертные письма бойцов и требования командиров об отпущении грехов... или это юркие мшистые недотыкомки устроили свадьбу своему королю, нащипали огненной коры и порадовали молодожёнов хлябкой иллюминацией?.. Что же светится в лесу барахтающимся комочком?..
- Да сходи и посмотри. - подбодрил меня Шишкин Крикун.
Моё сердце тоскливо сжимается, волнение щемит горло, мне становится очень тяжело молчать, я едва сдерживаюсь от призывного крика... Я спускаюсь с холма, делаю шаг за шагом, осторожно пробираясь через поваленные деревья и сучья, всё ближе подбираясь к огоньку. Его шутливо раззадоривающий свет - словно золотисто-сургучная звезда - всё чётче проясняется и приманивает меня. Чувство страха понемногу, быть может, нехотя и надменно покидает мои тело, сердце и душу, и оставляет лишь последний патрон... или что ещё он может оставить после себя, страх-то...
И вот я с решительным удивлением вижу перед собой небольшую полянку и скромный лесной домик, приземисто и терпеливо сколоченный из толстых лакомо-смолистых брёвен. Оконце в домике ярко светится - это и есть тот самый огонёк, к которому я стремился.
Внезапно в лесу воцарилась вялая, учтивая тишина; куда-то сгинули устрашающие меня лесные шорохи и гулы. Домик, чуть прислонившись к зябкой темноте, выпускает из ворчливой трубы тоненький дымок и переговаривается со скучающей перламутровой луной:
- Без пальто вам холодно на небе, барышня?
- Ничего, привычно.
- Ночи-то больно стылые этой осенью. Я спрошу у хозяйки, вроде завалялась у нас где-то лишняя кацавейка, вот бы вам отдать её. Не старая совсем и почти неношеная, брезговать нечем.
- Спасибо, а то и правда на небе холодновато.
- Ну да! я и говорю: стыло!.. И работа у вас не из лёгких.
- Привыкла, чего уж там... за кацавейку-то спасибо... закиньте её хотя бы завтра, я обязательно прибуду при полном параде... Это к вам гость?
- Наверное, к нам. Всякие тут бывают, ходят.
- Хозяйка-то гостей не ждёт?
- Ждёт, почему не ждать. Кушаний наготовила, словно, на пиршество. Вон дымок-то из трубы валит с привкусом аппетитным: аж слюнки текут!
- П-помолчите-ш-ш... - учтиво зашуршали ели. - Не испугайте-ш-ш человека-ш-ш...
Но вот что-то проскользнуло мимо меня искрящимся занавесом, вскружило слегка голову, прихлопнуло по лбу, и после этого шелест елей уже не напоминал слова, луна заворожённо смолкла, Шишкин Крикун слился с насупленной корягой, и я негромко, но вполне требовательно постучал в дверь домика.
Но кто же там, за этой дверью?..
ГОЛОС
С опаской и потихоньку я постучал в дверь.
- Кого надо? - незамедлительно откликнулся за дверью глуховатый голос.
- Здравствуйте!.. Я сильно извиняюсь за беспокойство... - одновременно обрадованный и раздосадованный внезапностью голоса, я принялся подбирать слова, чтоб ненароком не обидеть хозяина дома. - Извините, что разбудил в такое позднее время... даже если не разбудил...
- Ну, хорошо, допустим. А надо-то вам кого?..
- Собственно говоря, я стучусь в дверь не оттого, чтоб мне кого-нибудь конкретно захотелось увидеть. - чистосердечно принялся я запутываться. - Мне желательно хоть кого-нибудь увидеть из тех, кто там, в домике, живёт... Вы меня понимаете?
- Почему это - там? - капризно поинтересовался голос.
- У вас - это там... собственно говоря, если смотреть с моей стороны, то всё, что находится за дверью домика - это у вас там... а всё, что перед дверью - это у меня, здесь!.. Или я не прав?
- Там - это значит у вас там, где вы, а у нас здесь - это тут, где я. И кроме меня здесь никого нет. А я у себя дома, у меня всё хорошо, даже прекрасно. Надеюсь ваше любопытство удовлетворено... До свиданьица!..
- Извините, но мне хотелось бы немого погостить у вас... там... Эй, хозяин!..
Голос за дверью ничем себя не выдавал. "Надо постучать сильней, понастойчивей. - подумалось мне. - Авось, до абсолютной гадости не достучусь, а на ночлег впустят!" И я снова застучал в дверь, гораздо сильней и нахальней.
- Вы зачем тут и там громыхаете во всю ивановскую? - с нарочитой любезностью перебил меня голос за дверью. - Сейчас весь лес сбежится посмотреть: кто тут стучится по ночам во всю ивановскую?.. кого тут черти носят?..
- Конечно, время позднее, и мой визит вас должен насторожить, поскольку незваный гость хуже татарина. - забормотал я галантно, но вихляво и с характерной придурковатостью. - Но вникните, пожалуйста, в мою ситуацию, опять же объединяясь мысленно с количеством позднего времени: куда же мне податься теперь?.. Оставаться в лесу очень может быть опасно. Не так ли?..
Голос за дверью не отозвался.
- Идти мне совершенно некуда, а, кроме вашей двери, в лесу и постучать негде.
- Да, может быть, вы - жулик, и ситуации ваши могут статься жульническими. - деловито произнёс голос. - Кто-то у вас там, что-то у вас здесь, куда-то вам захотелось - получается полная неразбериха. Для жуликов это самая понятная и выгодная ситуация.