Файншмидт Александр Бенцианович : другие произведения.

Мои Мемуары Часть 6 (Оглядываясь назад)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 2.62*6  Ваша оценка:

  
   Александр Файншмидт
   ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   ВОРОНЕЖСКАЯ ЭПОПЕЯ
   Я уже писал в одной из предыдущих глав, что всю жизнь был уверен в том, что Воронеж во время войны был разрушен практически до основания, почти так же, как Сталинград. В официальной справке, опубликованной Совинформбюро вскоре после освобождения Воронежа от оккупации, сообщалось, что из 20000 домов в городе было разрушено 18277 (1 млн. 287 тыс. квадратных метров) то есть 92% всего его жилищного фонда, уничтожена вся его инфраструктура и все городское коммунальное хозяйство, включая 67 километров трамвайных путей. Эти страшные данные многократно повторялись, и продолжают повторяться в различных публикациях, и по сей день.
   Я был настолько убежден в абсолютной достоверности этой официальной версии, что никогда не сомневался в том, что и наш дом сгорел, и настолько уверен в том, что дома нашего уже нет, что даже не удосужился это проверить. И совершенно напрасно. Работая над Мемуарами, я натолкнулся в Интернете на множество документов, заставивших меня кардинально изменить свое мнение и заново переосмыслить ту объективную информацию, которой я располагал ещё до того, как начал работу над своими воспоминаниями.
   Сейчас для меня совершенно очевидно, что Воронеж, хотя и очень серьезно пострадал, но далеко не столь значительно, как это утверждала и продолжает утверждать официальная пропаганда. Больше того, оказалось, что и наш дом вовсе не сгорел, а был цел и невредим вплоть до 1971 года, пока его не снесли вместе с другими такими же небольшими старинными домами, замыкавшими Никитинскую площадь с юго-западной ее стороны, и не построили на их месте большой современный многоэтажный дом, занявший весь угол перекрестка Пушкинской и Карла Маркса. И все эти годы в нашем доме, и, стало быть, в нашей квартире, кто-то жил.
   Больше того, стало понятным, почему, несмотря на такие "разрушения" и такую "героическую его оборону" в течение 212 дней, о которой постоянно твердят местные авторы в местной печати, Воронеж так и не получил звание "Город Герой", и был награжден всего лишь "Орденом Отечественной Войны 1-й степени", да и то далеко не сразу, а лишь через много лет после окончания войны, 6 мая 1975 года, ко дню тридцатилетия Победы.
   А дело все в том, что те, кто "раздаёт ордена", в отличие от так сказать, "широкой общественности", были очень хорошо информированы, о том, что и как там происходило на самом деле, и прекрасно знали, что никакой "героической" обороны и "героического" его освобождения не было, и что основной урон жилищному фонду и объектам коммунального хозяйства города причинили не немцы, а наши "доблестные" артиллеристы, "гвардейские" минометчики и "героические" саперы-минеры НКВД, систематически разрушавшие город на протяжении всех 212 дней его оккупации в стремлении любой ценой выполнить секретный Приказ Сталина от 17.11.41 за N 0428 "О тактике выжженной земли".
   По сути дела с Воронежем произошло практически то же самое, что и с Киевом и множеством других городов. Известно, что немцы взяли Киев без больших усилий и разрушений. Различные немецкие учреждения и офицеры Вермахта только было начали с удобством размещаться в прекрасных старинных зданиях центра Киева, и в первую очередь на Крещатике, когда буквально через неделю после захвата города весь Крещатик и весь центр Киева взлетел на воздух в результате практически одномоментного подрыва огромного количества фугасов и мин, заранее заложенных НКВД во всех этих зданиях. При этом были разрушены старинные, простоявшие много веков храмы, дворцы, административные и жилые здания, и вся инфраструктура этого замечательного города. Именно в результате этих взрывов историческая часть Киева была разрушена почти полностью. Известно также, что именно это и послужило сигналом к началу немецкого террора против местного населения, включая массовые расстрелы жителей города в Бабьем Яре. Естественно, что после войны Сталин постарался переложить ответственность за всё это злодеяние на немцев, но слова из песни не выкинешь, ибо и Киев, и многие другие наши города, разрушили в большинстве случаев не немцы, а именно НКВД, и сделано это было по Приказу Сталина за N 0428 (См. ниже). Это долго скрывалось, но шила в мешке не утаишь, и после того, как было рассекречено множество архивных документов, все сведения об этом преступлении стали достоянием общественности.
   И в самом деле, с военной точки зрения столь значительное (практически полное) разрушение такого крупного города, каким был Воронеж (по переписи населения 1939 года в городе было 362,8 тысяч жителей, и он занимал 12-е место среди всех городов Советского Союза), могло бы произойти только в одном из трех следующих случаев:
   1. При атомной бомбардировке, как это случилось в Хиросиме и Нагосаке.
   Отпадает по определению.
   2. При массивных ковровых бомбардировках авиацией, как в Дрездене,
   Кёльне или Гамбурге.
   Их не было.
   3. При ожесточенных уличных боях, как в Сталинграде или Берлине.
   Их тоже не было.
   Ни в центральной (дворянской) части Воронежа, ни на мещанской его стороне. Сильно пострадали лишь дальние его окраины (Чижовка - на юге, и район Селхохозяйственного Института - на севере). И произошло это не при обороне города, и не при его освобождении, а в результате ураганного огня наших "Гвардейских Катюш" в ходе совершенно бесполезных действий командовании Воронежского фронта по захвату и удержанию так называемых "плацдармов", которые, в конце концов, оказались абсолютно никому не нужными и никакого значения для освобождения города в ходе широкомасштабной фронтовой операции "Малый Сатурн", в результате которой и был освобожден Воронеж, не имели.
   Но, по порядку. Знакомство с ныне раскрытыми многочисленными секретными военно-историческими документами Отечественной войны позволило мне полностью воссоздать (по крайней мере, для самого себя) всю картину воронежской эпопеи от момента ее начала 7-го июля 1942 года и до ее конца 28-го января. 0x08 graphic
1943 года. И картина эта получилась существенно отличающейся от официальной версии этих событий.
  
   Вот как это было. Потерпев жестокое поражение под Москвой, и не добившись поставленных задач зимой 1941-42 года, Гитлер пришел к выводу, что блиц-крига у него не получилось. Поэтому его Генштабом были, как известно, разработаны иные планы дальнейшего ведения войны с выходом на Волгу и Кавказ к бакинской нефти, и в том числе, план захвата всего Центрального Чернозёмья и Поволжья, включая Воронеж и Сталинград. Этот план получил условное название "Блау". Разведданные, подтверждающие существование этого плана, были своевременно доложены Сталину, но он им не поверил, и продолжал думать, что летом 1942 года Гитлер вновь поведет наступление на Москву на стыке Брянского и Западного фронтов. Поэтому все усилия Генштаба РККА были направлены на укрепление обороны именно этого участка фронта. Трудно даже представить себе каких сил и средств потребовало создание этого фактически совершенно нового "Московского Укрепрайона", оказавшегося абсолютно никому не нужным, ибо Гитлер больше и не пытался взять Москву. И все эти тысячи километров траншей и окопов, тысячи дотов и бетонных бункеров, минных полей, эскарпов и проволочных заграждений, которые были построены по приказу Сталина, так никогда и не были использованы в боевой обстановке. Не изменил Сталин своего убеждения даже после потрясающего разгрома частей Красной армии на Южном фронте с потерей Крыма и Керчи и выходом противника через Туапсе прямо к Кавказу. Он даже не задумался над тем, зачем нужна была бы вся эта южная операция вермахту, если бы летнее его наступление действительно намечалось именно на Москву. Не повлиял на это его мнение и еще более страшный разгром войск Красной Армии под Харьковом (Тимошенко, Хрущев). А когда за неделю до немецкого наступления по плану "Блау" в руки разведки попали подлинные секретные немецкие документы с детальными тактическими разработками этой операции, не поверил и им.
   В Ставку был вызван Командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант Голиков (в недавнем прошлом - начальник ГРУ Генерального штаба РККА). Он доложил о переброске немцами значительных войск от Орла под Курск, но Сталин учинил ему форменный разнос, смахнул со стола полученные разведкой ценнейшие немецкие оперативные документы и приказал в недельный срок к 28 июня 1942 года подготовить план контрнаступления на Орел.
   План был подготовлен в указанное Сталиным время, но именно после того как он был ему доложен, началось широкомасштабное наступление немцев точно по плану "Блау" в стыке Брянского и Юго-Западного фронтов.
   Целью его первого удара был выход от Волчанска к Новому Осколу, Острогожску и далее на Дон с захватом Воронежа и последующим поворотом на юго-восток на Сталинград, а началом - стремительный танковый бросок от Курска через Касторную и Горшечное прямо на Воронеж. В этой полосе фронта наступали 5 танковых и 3 моторизованных дивизии из 6-й Армии Вермахта. За ними шли 16-я и 57-я пехотные дивизии. И кроме них к Дону на рубеже Гремячье - Коротояк - Лиски в прорыв вошли 10 дивизий 2-й венгерской Армии.
   Естественно, что к отражению этого наступления противника и обороне Донского рубежа советское командование оказалось совершенно не готово, так как изготовилось по безмозглому приказанию Сталина к наступлению на Орел.
   Советская военная историография, стремясь хоть как-то скрыть этот позорнейший провал "сталинской стратегии", утверждала, и до сих пор продолжает в ряде публикаций утверждать, что это немецкое наступление будто бы оказалось для Советского командования совершенно неожиданным. Но это, как видим, наглая ложь, ибо более своевременной, полной и достоверной информации о готовящемся немецком наступлении по плану "Блау", которой располагал Генштаб Красной Армии задолго до его начала, представить себе просто не возможно.
   Сокрушительный результат этой грубейшей стратегической ошибки Сталина сказался незамедлительно, вплоть до потери не только всего Центрального Черноземья, включая Воронеж, но и выхода немецких войск на Волгу, к Сталинграду, а цена - более трех миллионов человек безвозвратных потерь только убитыми.
   По сути дела, этот провал "сталинской стратегии" был по своим последствиям практически равен провалу, произошедшему в начале всей войны, когда Сталин с упрямством, достойным лучшего применения, категорически игнорировал все самые достоверные данные ГРУ и всей зарубежной сети советской разведки о готовившемся Гитлером начале войны и наступлении немцев на Советский Союз по плану "Барбаросса".
   В первый же день наступления по плану "Блау" немецкие танковые дивизии вышли на оперативный простор, углубившись на 40 километров, и уже к 5-7 июля заняли все правобережье Дона. Именно в эти дни произошла трагедия Коротоякской переправы, в ходе которой немцами были прижаты к правому берегу Дона и практически полностью уничтожены несколько дивизий Красной Армии. И была она вовсе не единственной - разгром, преследование и уничтожение бегущих частей Красной Армии, подставленных под это хорошо подготовленное немецкое наступление "великим полководцем" И.В. Сталиным, шел по всему Брянскому и Юго-Западному фронтам.
   Продвижение немецких танковых соединений было настолько быстрым, что форсирование Дона и бросок от него к Воронежу произошел всего лишь за два дня 6- 7-го июля 1942 г. Естественно, что при этом никакого более или менее серьезного сопротивления продвижению немцев на подступах к Воронежу и, тем более, интенсивных уличных боёв в самом городе, как я уже отметил выше, не было вообще. Да и защищать город фактически было некому. Руководство города просило командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Голикова укрепить его оборону, но фронт ни чем серьезным помочь городу в это время уже не мог, посоветовав организовать оборону своими силами. Единственное, что он сумел выделить Воронежу, это два полка "Катюш", имевших, кстати, свои, не связанные с обороной города, задачи. Артиллеристы и не остались в городе, а перешли реку по Чернавскому мосту и закрепились на левобережье в Придаче, откуда потом нещадно палили термитными снарядами по жилым кварталам правобережной (исторической) части Воронежа на протяжении всех 212 дней его оккупации. Весь "гарнизон" города составляли, как свидетельствует журналист А.И. Гринько, несколько разрозненных, слабо вооруженных и даже не обмундированных батальонов народного ополчения, два эскадрона конников учебного кавалерийсого полка, вооруженные карабинами и шашками, и два батальона (читай - заградотряда) 95-й дивизии внутренних войск НКВД, вооруженные винтовками и пулеметами. Кроме них в городе было несколько госпиталей, военных складов и других тыловых подразделений. По штатному расписанию у личного состава этих немногочисленных тыловых частей должны были быть винтовки.
   Заградотряды дивизии НКВД закрепились, как пишет все тот же А.И. Гринько, севернее и южнее Воронежа (то есть фактически "драпанули" из города), а в самом городе, якобы, действовали отдельные их группы по два-три человека, а то и вообще одиночки. Гринько пишет, например, что какой-то сержант засел с пулеметом в небольшом двухэтажном старинном доме на улице Карла-Маркса, превратив его в ДОТ, и оборонял его до последнего патрона.
   Известно так же, что на подступах к Воронежу совершила подвиг осоавиахимовская команда собак-комикадзе, подорвавших около двадцати танков противника. В составе этой команды был и наш Шайтан.
   Однако, несомненно, что никакого, действительно серьезного сопротивления многочисленному и хорошо вооруженному врагу все это тыловое "воинство" оказать не могло и его действия в пределах самого города, не шли ни в какое сравнение с уличными боями при обороне Сталинграда или при взятии Берлина. Во всяком случае, привести к тотальному разрушению 92 % жилищного фонда города они просто не могли и, следовательно, никакой "героической обороны" Воронежа, о которой все время твердят воронежские доморощенные "военные историки", не было и в помине.
   Городские и областные начальники первыми покинули город и отправились на "запасные квартиры" в Борисоглебск, который был в течение всех 212 дней оккупации Воронежа областным центром. Все дороги, как пишет Жигулин в своей повести "Черные камни", были запружены отступающими, потерявшими управление войсками и убегающими от немцев жителями города. И только 7 июля 1942 года, как раз в день захвата немцами Воронежа, был образован Воронежский фронт. Командующим фронтом был назначен генерал Н.Ф. Ватутин.
   Теперь особо о действиях немецкой авиации. Вопреки многочисленным, кочующим из публикации в публикацию утверждениям самодеятельных воронежских "военных историков", никаких ковровых бомбардировок жилых кварталов Воронежа немецкая авиация не проводила. А вот корпуса крупных промышленных предприятий были действительно подвергнуты очень интенсивной бомбардировке. Так, например, были почти полностью разрушены здания расположенного на юго-западной окраине города, за Заставой, в бывшей Ямской слабоде завода "Коминтерн", выпускавшего "Катюши", и комплекс зданий завода "Электросигнал", выпускавшего полевые радиостанции. Однако, сами эти заводы были задолго до этого, эвакуированы в глубокий тыл. Так, например, завод "Электросигнал" еще в начале октября 1941 года, то есть почти за год до этих событий, был эвакуирован в Новосибирск. А завод "Коминтерн" тоже в октябре 1941 года эвакуировался за Урал, в поселок Утск, слился с местным заводом "Урал-электромашины" и продолжил выпуск "Катюш".
   0x08 graphic
Особенно сильной бомбардировке немецкая авиация подвергла корпуса расположенных на левобережье, в деревушке Придаче, военных заводов: синтетического каучука (СК-2), авиамоторного N 16 и авиастроительного N 18, выпускавшего до войны бомбардировщики ТБ-3. Но и эти заводы были своевременно, еще в конце 1941 года, задолго до этих событий, эвакуированы в глубокий тыл.
   Кстати, немаловажное замечание. Это сейчас на левобережье раскинулся новый большой район города, пожалуй, даже более крупный, чем вся правобережная (историческая) часть Воронежа. А в то время, о котором я пишу, никакого "левобережного района Воронежа" не было и в помине, а была там лишь эта маленькая, старинная, петровских времен деревушка "Придача", не входившая в административные границы города. Между Воронежем и Придачей пролегала широкая, семикилометровая пойма реки, которую теперь занимает водохранилище Нововоронежской АЭС .
   На прилегающих к Придаче землях как раз и были построены в начале тридцатых годов эти три военных завода. А рабочих и служащих к этим заводам подвозили из города на ведомственных трамваях по дамбе, специально насыпанной в 1934 году для этой цели через пойму реки от Чижовки до Придачи, и тогда же построенному Вогрессовскому мосту.
   Поэтому, когда говорят, что "...в результате героической обороны Воронежа, левобережная его часть так и не была сдана врагу...", то это, мягко говоря, не вполне соответствует действительности, так как левобережной части города Воронежа в то время вообще не существовало в природе.
   А вот Придача, которую немецкая авиация практически сравняла с землей, действительно врагу отдана не была. Однако, произошло это отнюдь не в результате "героической обороны", а по той простой причине, что он и не предпринимал никаких попыток ее взять, поскольку брать там было абсолютно нечего. Тем более, что для этого ему пришлось бы, форсировать реку. А река Воронеж - отнюдь не маленькая речушка, а глубокая, двухсотметровой ширины судоходная водная преграда, и форсировать ее было далеко не просто. Потом им пришлось бы пройти под ружейно-пулеметным и артиллерийским огнем из хорошо укрепленных позиций всю эту семикилометровую, открытую, топкую (сплошные болота) и густо заминированную пойму реки. Игра явно не стоила свеч, и немцы не стали в нее играть. Так что "героическая оборона" здесь абсолютно не при чем.
   Кстати, это еще один немаловажный штрих к характеристике мифа об этой, якобы "героической обороне" Воронежа.
   0x08 graphic
Известно так же, что, немцы 13 июня 1942 года сбросили одну бомбу на Городской Сад, где в это время происходило формирование ополчения. В тот же день была сброшена еще одна бомба на Пионерский сад, где на площадке театра эстрады находилось в этот момент много детей, скопление которых было, по-видимому, принято немецкими летчиками за такое же воинское формирование. Кроме этих двух бомб 27-го июня 1942 года немцы сбросили бомбу на здание Драматического театра. Других конкретных данных о немецких бомбардировках гражданских объектов Воронежа я не нашел. Не нашел я и каких-либо данных о том, что немцы сбрасывали "зажигалки" на жилые кварталы города. Во всяком случае, в то время, когда я еще был в 1941 году в Воронеже, и дежурил на крыше школы в составе команды ПВХО, мы только слышали о том, что такое "термитные зажигалки", знали по учебным пособиям как они выглядят и как надо с ними бороться, но ни разу их не видели. Говорили, что зажигалки вроде бы сбрасывались на заводы левобережья. Вполне возможно, что так оно и было. Но ни одного достоверно подтвержденного случая сбрасывания немцами "зажигалок" на жилые кварталы города при мне не было. И ничего удивительного в этом нет, ибо никакого военного или экономического смысла для немцев разрушать город, который они собирались захватить и, который они вскоре захватили, разумеется, не было. А вот наша бомбардировочная авиация действительно бомбила Воронеж. Особенно по ночам, и сбрасывала бомбы именно на жилые его кварталы.
   Все сказанное вовсе не означает, что в Воронеже вообще не было боев. Были и тяжелые бои, и связанные с ними значительные разрушения и людские потери, причем, южная и северная окраины города пострадали, как я уже отметил, очень сильно. Во-первых, это сплошное разрушение бывшей слабоды Чижовки - южной окраины города, кстати, вошедшей в административную его черту только в 1931 году. Однако, возникло оно не от действий противника, а от огня наших "Катюш", при бессмысленном с военной точки зрения захвате частями подошедшей из резерва 40-вой стрелковой Армии генерала М.С Попова так называемого "Чижовского плацдарма" 12 августа 1942 года, то есть более чем через месяц после сдачи Воронежа врагу. Этот плацдарм, как я уже отмечал, оказался в конечном итоге абсолютно никому не нужным. А достался он очень дорогой ценой. Здесь, фактически зря, погибло несколько тысяч наших солдат и офицеров и целый батальон воронежских ополченцев.
   Практически такие же разрушения возникли на северной окраине города в
   районе Сельскохозяйственного института (СХИ), Областной больницы и улицы Ленина, состоявшей из маленьких, преимущественно деревянных частных домишек. И тут тоже, уже в августе 1942 года, то есть больше, чем через месяц после захвата города немецкими войсками, части 60-й Армии И.Д.Черняховского и, в том числе, 195-й сводный (штрафной) полк НКВД, захватили и с очень большими потерями убитыми и ранеными все это время удерживали второй "плацдарм", который тоже, в конце концов, оказался никому не нужным. Здесь, как и на Чижовке, напрасно погибли тысячи солдат и офицеров, и в том числе, еще один батальон воронежских ополченцев, понапрасну сложивших головы, и нашедших покой во множестве братских могил, расположенных вдоль всей этой, так называемой, "Линии Славы", протянувшейся в этих местах вокруг окраин Воронежа.
   С обоих этих плацдармов на протяжении всех 212 дней оккупации Воронежа постоянно предпринимались совершенно бесперспективные атаки хорошо укрепленных позиций немецкой обороны, якобы с целью "сковывания сил противника". Ничего, кроме тяжелых и совершенно напрасных потерь, эти "активные боевые действия" принести не могли и, естественно, не принесли. И, повторю, никакого значения для освобождения Воронежа они вообще не имели, так как при осуществлении широкомасштабной ответной фронтовой операции Советских войск "Малый Сатурн" на Россошанско-Острогоржском направлении (на юге), и Воронежско-Касторненском направлении (на севере), в результате которой и был освобожден Воронеж, никаких боевых действий с обоих этих "плацдармов" не проводилось. А кочующее из опуса в опус утверждение, будто бы "...войска Черняховского вышибли немцев из Воронежа..." - это всего лишь журналистская бравада.
   Немало локальных разрушений и пожаров возникало в Воронеже из-за так называемого "беспокоящего огня", при совершенно бессмысленных "артиллерийских дуэлях", которые постоянно устраивали, как я уже отмечал, опять таки, наши "гвардейские минометчики" с левого берега, из Придачи. На одном из сайтов мне попалось среди воспоминаний воронежских ветеранов свидетельство, тогда еще восемнадцатилетней мендсестрички, служившей в одной из наших частей, стоявших тогда в обороне на левобережье, о том, как это обычно происходило.
   Она пишет: - "Выкатывается неожиданно на огневую позицию замаскированная под дерево "Катюша" и *у-у-у*. И сразу же на полном газу в тыл, в укрытие. А ей в ответ с той стороны немцы из многоствольного миномета - *бу-бу-бу!*". У меня нет оснований не доверять этому рассказу. Видимо, так оно и было. Однако, совершенно очевидно, что с военно-тактической точки зрения, все эти *у-у-у* и *бу-бу-бу* иначе, как "дурью", не назовешь. Какую пользу они могли принести? Да никакой. А вот к пожарам и разрушениям жилых домов в городе они действительно приводили.
   Внесла свой "вклад" в разрушение Воронежа и наша ствольная артиллерия, постоянно бесцельно обстреливавшая жилые кварталы города фугасными снарядами. Один такой снаряд угодил в крышу школы, в которой я учился до войны. К счастью, больших повреждений он ей не причинил.
   Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что палить термитными снарядами "Катюш" вслепую по жилым кварталам родного города, якобы с целью нанести противнику хоть какой-либо урон, могли только клинические идиоты.
   У Жигулина в его повести "Черные камни" тоже есть упоминание об обстрелах "Катюшами" жилых кварталов города с левобережья с целью выявления, как пишет Жигулин, огневых точек противника. Но это утверждение ошибочно. Жигулин - сугубо гражданский человек, поэтому ему можно простить такую ошибку. Дело в том, что огнем артиллерии и, тем более, реактивной, огневые точки противника не "выявляют", а "подавляют". Обычно это происходит при артподготовке наступления своих войск, разумеется, если они действительно ведут или собираются вести такое наступление. Такие попытки наступления, с целью захвата еще одного плацдарма в районе дамбы Чернавского моста, то есть как раз в районе улицы Ольминского (Лассаля), где стоял в то время дом одной из захудалых ветвей князей Раевских (родственников Жигулина по материнской линии), действительно предпринимались. Но ни к чему хорошему, как и следовало ожидать, они не привели. Плацдарм создать не удалось, людей положили немеряно, а многие жилые дома в районе обстрелов их "Катюшами" действительно сожгли и разрушили.
   Обо всех этих событиях свидетельствуют, подтверждая их, и репортажи из оккупированного Воронежа, которые вел немецкий военный корреспондент Густав Шваббе (Offensive und Abwehr in Woronesh). Он пишет "...днем город бесцельно и беспланово подвергался обстрелу советскими батареями и гранатометамии, а с наступлением сумерек подвергался налетам тяжелых бомбардировщиков..."
   А вот в старинных особняках центральной части города и, особенно, на Проспекте Революции, разрушения и пожары возникли совсем по другой причине. И вот тут-то и возникает очень серьёзный вопрос о том, как был выполнен частями НКВД при оставлении Воронежа знаменитый, секретный Приказ Сталина за N 0428 "О тактике выжженной земли" и кто минировал, взрывал и поджигал в городе объекты инфраструктуры и административные здания в центральной его части.
  
   Приказ Ставки Верховного Главнокомандующего
   N 0428 Секретно
   Г. МОСКВА 17.11.1941
   ПРИКАЗЫВАЮ
      -- Разрушать и сжигать до тла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км. в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе немедленно бросить авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и подготовленные диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами.
      -- В каждом полку создавать команды охотников для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника.
      -- При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке, уводить с собой все советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать.
  
   Верховный Начальник
   Главнокомандующий Генштаба
   И. СТАЛИН Б. ШАПОШНИКОВ
  
   Как известно, Приказ этот неукоснительно выполнялся. И как тут не вспомнить несчастную Зою Космодемьянскую. Да и не только ее! В ныне раскрытом великом множестве секретных донесений приводятся просто потрясающие сводки данных о выполнении этого преступного Приказа войсковыми частями Красной Армии и подразделениями НКВД.
   За невыполнение или недостаточно полное его выполнение предпринимались буквально драконовские репрессивные меры, вплоть до расстрела "нерадивых" командиров частей и подразделений Красной Армии. В качестве примера привожу донесение комиссара 53-й кавалерийской дивизии, батальонного комиссара Гомазкова Члену Военного Совета 16-й Армии Лобачеву.
  
   Донесение комиссара 53-й кавалерийской дивизии
   21ноября1941 Секретно
   Члену Военного Совета 16 армии
 дивизионному комиссару ЛОБАЧЕВУ
      Вы своим письмом N 018 указываете, что нами не выполняется приказ Ставки Верховного Командования Красной Армии об уничтожении всего, что может быть использовано противником, и что проявляем в этом вопросе ненужный и вредный либерализм.
    Должен отметить, что до получения приказа Ставки по этому вопросу действительно мы проявляли либерализм и противнику оставлялся хлеб, жилища и т. д.
    Сейчас в частях нашей дивизии этого нет. Только за 19 и 20 ноября нами сожжено четыре населенных пункта:
    Гряда - осталось только несколько несгоревших домов, Мал[ое] Никольское- полностью, поселок Лесодолгоруково и Деньхово - результат пожара мне пока еще не известен, но лично наблюдал, как эти населенные пункты были охвачены пламенем.
    Для этой цели создаем специальные группы бойцов, которые готовятся заранее и уничтожают [постройки] немедленно по оставлению данного населенного пункта нашими войсками.
    Ваши указания в дальнейшем будут выполняться с еще большей настойчивостью. Разъездам5, при налетах на противника отдельными отрядами, это будет даваться как специальное задание с тем, чтобы уничтожать все, что могло [бы] остаться [противнику].
  Военком 53 Кав. Дивизии батальонный комиссар Гомазков
   ЦАМО СССР. Ф.358. Оп. 5914. д.1. Л.13
   Или вот такое донесение зам нач. оперативного отдела 5-й Армии * Подполковника Переверткина

ДОНЕСЕНИЕ О ХОДЕ ВЫПОЛНЕНИЯ ПРИКАЗА СТАВКИ ЗА N 0428 25.11.41 г 25 ноября 1941 Секретно N0324
 

N
пп

Названия пунктов

Какими средствами [уничтожен] и степень уничтожения

1

2

3

   1.
   ГОРОБОВО
   Разрушено артиллерией
   2.
   ЗАОВРАЖЬЕ
   --"--
   3.
   ШАРАПОВКА
   Сожжена полностью войсками
   4.
   ВЕЛЬКИНО
   --"--
   5.
   ЛОКОТНЯ
   --"--
   6.
   ИГНАТЬЕВО
   --"--
   7.
   Пос. им. КАГАНОВИЧА
   --"--
   8.
   СЕРГИЕВО
   --"--
   9.
   СПАССКОЕ
   --"--
   10.
   АНАШКИНО
   --"--
   11.
   ИВАНЬЕВО
   --"--
   12.
   ДЬЯКОНОВО
   --"--
   13.
   КАПАНЬ
   --"--
   14.
   ХОМЯКИ
   --"--
   15.
   ЛЯХОВО
   --"--
   16.
   БРЫКИНО
   Осталось 5-6 домов
   17.
   ЯКШИНО
   Сожжено полностью войсками
   18.
   БОЛДИНО
   Остались только каменные постройки
   19.
   ЕРЕМИНО
   Осталось 7-8 домов
   20.
   КРЫМСКОЕ и свх. ДУБКИ
   Сожжены полностью войсками
   21.
   НАРО-ОСАНОВО
   --"--
   22.
   КРИВОШЕИНО
   Сожжено частично
   23.
   АНАЛЬШИНО
   --"--
   24.
   КОЛЮБЯКИНО
   --"--
   25.
   ТОМШИНО
   --"--
   26.
   КАРТИНО
   --"--
   27.
   МАСЕЕВО
   --"--
   28.
   КОЖИНО
   --"--
   29.
   МАКСИХА
   Сожжена частично и разрушена
   30.
   ДУБРОВКА
   Сожжена частично
   31.
   СУХАРЕВО
   --"--
   32.
   МОЛОДЕКОВО
   --"--
   33.
   МАУРИНО
   --"--
   34.
   Совхоз ГОЛОВКОВО
   --"--
   35.
   СКУГРОВО
   --"--
   36.
   ВЫГЛЯДОВКА
   --"--
   37.
   ТУЧКОВО
   --"--
   38.
   МУХИНО
   --"--
   39.
   МЫШКИНО
   --"--
   40.
   ПЕТРОВО
   --"--
   41.
   ТРУТЕЕВО
   --"--
   42.
   МИХАЙЛОВСКОЕ
   --"--
   43.
   БОЛ[ЬШИЕ] СЕМЕНЫЧИ
   Сожжено полностью войсками
   44.
   ВАСИЛЬЕВСКОЕ
   --"--
   45.
   ГРИГОРОВО
   Сожжено частично
   46.
   ХОТЯЖИ
   --"--
   47.
   АПАРИНА ГОРА
   --"--
   48.
   БЕРЕЖКИ
   --"--
   49.
   УЛИТИНО
   --"--
   50.
   ПОКРОВСКОЕ
   --"--
   51.
   КАРИНСКОЕ
   --"--
   52.
   УСТЬЕ
   Сожжена частично
   53.
   КОЛЮБАКОВО
   --"--
       Кроме этого организовано 9 диверсионных групп численностью по 2-3 человека и отправлены в тыл противника с задачей поджога. Ни одна из групп еще не вернулась. Главное средство [уничтожения] этих групп - бутылки КС и бензин.
    Мосты, находящиеся на МОЖАЙСКОМ и МИНСКОМ шоссе от ЛЯХОВО до КРУТИЦЫ, взорваны.
   Зам. нач. оперативного отдела [5 армии] Подполковник ПЕРЕВЕРТКИН
   ЦАМО СССР. Ф. 326. Оп. 5045. Д. 1. Л. 62-63)
   В статистическом сборнике "Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." (М., 1990) сообщается, что "Немецко-фашистские захватчики полностью или частично разрушили или сожгли (обратите внимание на тождественность лексики с приведенными выше донесениями!) 1710 городов и поселков и более 70 тыс. сел и деревень; сожгли и разрушили свыше 6 млн. зданий и лишили крова около 25 млн. человек".
   У меня нет какого-либо желания реабилитировать гитлеровцев, и я очень хорошо знаю по личному военному опыту, что немецкие войска отнюдь не миндальничали, разрушая все, что мешало ходу их боевых операций. Не останавливались они и перед тем, чтобы сжечь до тла (преимущественно руками местных полицаев) ту или иную деревню, если подозревали, что в ней скрываются партизаны. Но, судя по очень большому количеству ныне раскрытых секретных архивных данных о выполнении приведенного выше Приказа за N 0428, основные, тотальные разрушения инфраструктуры народного хозяйства страны и, главное, его жилищного фонда, были нанесены не немцами, а именно нашими войсками и НКВД, а потом, на Нюрнбергском процессе все эти преступления против собственного народа были свалены Сталиным на немцев. Во всяком случае, каких-либо попыток хотя бы приблизительно подсчитать какую долю во всех этих тотальных разрушениях народного хозяйства страны следует отнести действительно на счет немцев, а какую на счет действий Советских войск и НКВД при выполнении этого преступного Приказа Сталина никто не предпринимал, и предпринимать не собирается.
   Так вот. При приближении немцев к Воронежу Областное Управление НКВД на случай оставления города и необходимости выполнения этого Приказа произвело минирование фугасами крупных административных зданий центральной его части. Были заложены фугасы в здания обкома, вокзала, университета, главпочтампта и других учреждений, расположенных преимущественно в бывших дворянских особняках на Проспекте Революции. Кроме того, были заминированы Чернавский и Отрожинский железнодорожный мост через реку Воронеж. И когда немцы подошли к городу, эти фугасы были взорваны подрывниками "оборонявшей город" той самой 95-й дивизии НКВД, о которой писал А.И. Гринько. Зарево этих пожаров и описал Жигулин в своей повести "Черные Камни". К счастью, в спешке, многие особняки и учреждения инфраструктуры саперы НКВД подорвать не успели, и они остались абсолютно целыми. Не успели взорвать и Отрожинский железнодорожный мост. А вот Чернавский мост взорвали, но не перед наступающими немецкими частями, а перед самым носом у наших, отступающих частей. Прижатые к правому (западному) берегу реки, эти части вынуждены были уходить на север и пробиваться с тяжелейшими боями и большими людскими потерями к Задонскому шоссе через район улицы Ленина, Парка культуры и Сельскохозяйственного института (СХИ).
   В различных газетных и многочисленных журнальных статьях о военных действиях в Воронеже до сих пор утверждается, будто бы минировали и подрывали эти дома немцы, когда уходили из Воронежа, и что, якобы, именно немцы не успели все их взорвать при отступлении. Но это - ложь, беспардонное продолжение сваливания своих злодеяний на немцев.
   Авторы этого вранья даже не задумались о том, что у немцев (точнее, у венгров, составлявших гарнизон Воронежа) не было при отступлении никакой военной необходимости ни минировать, ни взрывать эти дома. И не было у них в то время Приказа Гитлера вроде приведенного выше Приказа Сталина "О тактике выжженной земли" за N 0428. Такой Приказ Гитлером действительно был устно отдан начальнику тыла Германской Армии адмиралу, графу фон-Шпееру, но только в апреле 1945 года, когда Советская Армия уже форсировала Одер и вступила на территорию Германии. И относился этот Приказ только к территории самой Германии. Кстати, адмирал фон-Шпеер, не в пример нашим "служакам" из НКВД, полностью саботировал выполнение этого Приказа, и сами немцы не подожгли и не взорвали ни одного дома на своей земле.
   Не задумались и не задумываются авторы этого вранья и над тем, что оккупанты настолько стремительно покидали Воронеж, чтобы не попасть в окружение, когда началась ответная наступательная операция Воронежского фронта "Малый Сатурн" 12- 28 января 1943 года, что им было куда более важным унести ноги, чем заниматься какими-то бессмысленными с военной точки зрения подрывами фугасов, которые им совершенно не были нужны. Кстати, избежать окружения им так и не удалось, и именно во время проведения операции "Малый Сатурн" были окружены, прижаты к восточному берегу Дона и уничтожены не только вся 2-я венгерская армия, но и итальянский альпийский корпус, а так же 24-я немецкая танковая дивизия. Где уж было им в это время заниматься подрывами фугасов в каких-то зданиях покидаемого ими в панике города? Глупости все это, и все та же беспардонная "шитая белыми нитками" ложь.
   В этих же материалах постоянно встречается утверждение, будто бы немцы приказали при отступлении всем жителям города покинуть его в течение 24 часов. Но и это - все та же беспардонная ложь, ибо и в этом у оккупантов тоже не было никакой военной необходимости, тем более, что они в это время убегали из Воронежа так стремительно, что даже оставили на складах значительную часть своего вооружения и боеприпасов. Где уж им было в это время заниматься уводом гражданского населения! А вот, судя по приведенному выше Приказу Сталина (см. пункт N 3) именно НКВД обязано было при отступлении из города уводить с собой его население. Нет никаких сомнений в том, что и этот пункт Приказа Сталина неукоснительно выполнялся, и попытка приписать и это свое злодеяние немцам является все той же злонамеренной ложью. В подтверждение этому можно привести свидетельство уже упомянутого выше немецкого военного корреспондента Густава Шваббе, писавшего в своих репортажах из Воронежа, что "... НКВД, при отступлении из города выгнало более 200000 человек гражданского населения". Это утверждение, в полной мере согласуется со свидетельством Жигулина, о том, что все дороги восточнее Воронежа были буквально запружены уходившим из города гражданским населением и отступающими, разрозненными, потерявшими управление остатками разгромленных частей Красной Армии.
   Естественно возник вопрос, кому и зачем была нужна вся эта злонамеренная ложь?
   На мой взгляд, для этого было, по меньшей мере, четыре главные причины ее возникновения.
   Во-первых, это была, так сказать, "системообразующая" (фундаментальная) ложь, без которой Советский Союз вообще не мог бы существовать в принципе, то есть ложь всегда, везде и во всем.
   Во-вторых, она преследовала определенные политико-пропагандистские цели - ибо фигурировала, как я уже отметил, на Нюренбергском процессе.
   В-третьих, были просто "шкурные", чисто экономические цели у руководства воронежской области, стремившегося с помощью этой дезинформации "выбить" у Союзного Правительства как можно больше бюджетных ассигнований на его "восстановление". Такая нечестная практика была довольно широко распространена в Советском Союзе, и на кулуарном бюрократическом сленге называлась "Подоить Москву". Так, например, совсем незначительные разрушения Ташкента во время землетрясения 1965 года (я тому свидетель) были "раздуты" чуть ли не до космических масштабов. В результате этого были "надоены из Москвы" такие колоссальные бюджетные ассигнования, на которые был построен фактически новый Ташкент, более современный и более красивый, чем он был до землетрясения. Новый Ташкент строила вся страна. По-видимому, нечто подобное было проделано и в Воронеже.
   Ну и, наконец, вся эта ложь о "разрушениях" Воронежа была нужна НКВД, для оправдания недостаточно полного выполнения приведенного выше Приказа Сталина за N 0428, ибо за это начальники Областного Управления НКВД могли поплатиться головами, как это произошло с их "коллегами" из многих других городов (Киева, Харькова, Полтавы, Ростова, Курска, Орла и др).
   Итак, ложь - ложью, а правда - правдой, и "практически полное разрушение Воронежа" осталось, к счастью, лишь существенным преувеличением, висящим на совести воронежского областного начальства и, особенно, областного Управления НКВД.
   Ну, а жилые дома ни в центре города на его бывшей "дворянской", ни, тем более, на "мещанской" его частях ни минированы, ни подожжены саперами НКВД не были. Локальные же, порой весьма значительные, разрушения отдельных домов на улицах города возникли, повторю еще раз, лишь в результате действий нашей собственной артиллерии и бомбардировочной авиации, систематически бессмысленно разрушавшей город на протяжении всех 212 дней его оккупации.
   Работы по восстановлению разрушенных зданий начались, как свидетельствуют очевидцы, сразу же после освобождения города. Поэтому, когда я в 1972 году, то есть почти через тридцать лет после всех этих событий, впервые приехал в Воронеж, то собственными глазами увидел, что в центре города большинство не только новых, но и старинных домов на Проспекте Революции (б. Большой Дворянской), и всех других улицах старинного центра города, практически какими были до войны, такими и остались. И как стояли, так и стоят на своих местах в отличном состоянии до сих пор вот уже еще шестьдесят лет. Проспект Революции, да и весь центр города был довольно быстро приведен в очень хорошее состояние и приобрел почти довоенный внешний вид.
   Я останавливался у своей одноклассницы Дины Заниной, жившей в старинном доме на Плехановской, был в гостях у другой своей одноклассницы Нины Кирилловой, жившей в своей довоенной квартире на Никитинской, у Оли Кулешовой, жившей на улице Стрелюка, у одноклассника Мая Гончарова, жившего на Театральной, у другого своего одноклассника Игоря Степанова - Григрьева на Студенческой, и имел полную возможность убедиться в том, что их довоенные квартиры, расположенные в разных концах центральной части старого города, не только не были хоть сколько-нибудь существенно повреждены во время войны, но даже мебель в этих квартирах продолжала оставаться на своих "довоенных" местах.
   Побывал я, как я уже писал, и в своей школе на углу ул. Энгельса и Комиссаржевской и собственными глазами увидел, что всё в ней было точно таким же, каким оно было тогда, когда я в ней учился.
   Больше того, я ведь был не только в центральной (б. "дворянской") части города, но и на "мещанской" его стороне, на "своей" Неёловской улице, которая теперь называется ул. Пятницкого. Не знаю, какая она сейчас, но в 1972 году, когда я побывал на ней, то и она была точно такой же, как и до войны, и состояла из тех же самых стареньких, маленьких, одноэтажных, преимущественно деревянных, частных домиков. И небольшой, деревянный домишко "купца Долбилова", включая место, где когда-то была наша "голубятня", в которой мы жили, и даже все сараи его двора хотя и порядком обветшали, но только от времени, но никак не "от войны". Точно так же никуда не делся и стоящий напротив него деревянный домишко наших родичей "богачей" Кельманов, который они перед самой войной продали старшей сестре моего отца тете Гале Фарбман (Файншмидт). Кстати, она ведь тоже не вернулась из эвакуации в Воронеж, а уехала жить в Ригу, полагая, так же как и мы, что дом ее тоже был разрушен. А ведь это была ее частная собственность! Я не только видел этот дом своими глазами, но и посидел на его крылечке, вспоминая те далекие "нэповские" времена, когда мама водила меня к Кельманам "в гости" в надежде, что богатые родичи догадаются покормить ее голодного ребенка.
   Совершенно очевидно, что если бы все эти и другие такие же соседние с ними ветхие, одноэтажные деревянные домишки были действительно разрушены до основания, то никто не стал бы их "восстанавливать" в их прежнем виде, а построил бы на их месте новые, современные дома. И это всё я тоже видел своими глазами. Но почему-то не сделал из этого должных выводов и даже не подумал, что всё это полностью опровергает официальную версию о том, что в Воронеже было разрушено 92% его жилого фонда.
   * * *
   ГЛАВА 2
   МОЯ МАЛАЯ РОДИНА
   Теперь непосредственно о том районе центральной части Воронежа, где
   до войны стоял наш дом. Когда я вместе со своей бывшей одноклассницей Ниной Кирилловой пришел в свой первый приезд в Воронеж в 1972 году на нашу улицу, то есть практически через тридцать лет после отезда в эвакуацию, то был не просто поражен, а воистину потрясен, когда увидел, что не только все дома, но даже все двухсотлетние липы, что стояли когда-то до войны вдоль нее тротуаров, так и оставались стоять на своих местах. Ни малейших изменений, словно и не было ни войны, ни этих тридцати лет, что прошли с тех пор, как я покинул эти места. И стоящая на углу К. Маркса и Ф.Энгельса 13-я школа (б, женская гимназия Нечаевой, построенная еще в 1866 году), и расположенный через дом от нашего дома старинный, уже наполовину первого этажа "вросший в землю" особняк ее прадеда, Городского Головы Н.Н. Нечаева, построенный еще в 1770году (сейчас в нем расположено Областное Управление Культуры), и стоящий напротив него троехэтажный особняк Сомовых, построенный в 1772году (в этом доме до 1915 года жил Самуил Маршак), и расположенный точно напротив нашего дома большой, построенный в 1887 году, дом б. Губернского Земельного Управления (до войны там размещалось ОблЗО) и, наконец, стоявший совершенно рядом с нашим домом, отделенный от него узким, шириной всего в три метра, проездом дом Мартынова (до революции в нем размещалась частная лечебница Лазаря Ширвинда - деда известного артиста Александра Ширвинда, а после революции и до самой войны в одной его половине была музыкальная школа, а в другой - райком комсомола) - все эти дома, окружавшие наш дом, как стояли, так и стоят на своих местах до сих пор, о чем свидетельствуют многочисленные фотографии, сделанные в 2004 году фотографом Усовым и опубликованные им на его сайте в Интернете. Оказалось, что не только эти дома на нашей улице, но и все другие дома, окружающие по периметру всю Никитинскую площадь, какими были до войны, такими и остались, абсолютно целыми и невредимыми и все с той же старинной "лепниной" на фасадах, а сильно пострадавшие от пожаров "Утюжок" и здание, в котором до войны размещался Госбанк, были полностью восстановлены.
   Ну, а что же наш дом? А вот его-то на месте и не оказалось. Я опоздал ровно на один год. Как я уже писал, 1971-м году его и еще несколько таких же небольших, старинных, дореволюционной постройки домов, образовывавших юго-западный угол площади Никитина, то есть перекресток улиц Карла Маркса и Пушкинской, снесли, и построили на их месте большой, красивый, многоэтажный дом, полностью замкнувший Никитинскую площадь с нашей стороны. Левое 0x08 graphic
его крыло, заходящее на нашу улицу, было поставлено фундаментом так, что его угол буквально сантиметр в сантиметр стоит на том же самом месте, где был такой же угол нашего дома, причем, настолько точно, что проезд в наш двор остался абсолютно таким, каким он был и до этого. Сейчас точно напротив этого проезда, на фоне домов Мартынова и Нечаева, то есть буквально в нескольких метрах от того места, где стоял наш дом, вновь установлен памятник Никитину, перенесенный из Кольцовского сквера (См. фото "Дедушка на горшочке"). Строители очень бережно отнеслись к двухсотлетней липе, которая росла напротив окон нашего дома, и не поломали ни одной ее ветки, так что большая ветка, которая смотрела прямо в окна нашей квартиры и, в том числе в мое окно, так и продолжает смотреть в аналогичные окна угловой квартиры второго этажа нового дома, расположенной точно на том же уровне, что и была наша квартира. Мне очень хотелось попросить жильцов этой квартиры разрешить мне хотя бы раз взглянуть на нашу улицу из этого окна, но дверь в первом подъезде этого дома оказалась закрытой на ключ с домофоном. А жаль. И лишь только тогда, когда я стал у угла этого дома как раз под тем местом, где когда-то был балкон нашей квартиры, и посмотрел на нашу улицу с этой точки, то именно в этот момент почувствовал, что наконец-то, война закончилась и для меня. Именно в этот момент, глядя на эту, до боли знакомую картину нашей улицы, на мою липу, глядя на расположенные напротив нашего дома особняк Сомовых и дом ОблЗО, на расположенные слева дом Мартынова и дом Нечаевых, а справа - на стоящие в другом конце Никитинской площади Большой Театр и "Утюжок", я почувствовал, что наконец-то приехал домой, что, наконец-то закончились для меня все эти странствия по Самаркандам, Германиям, Донецкам и всяким Текелям, Алма-Атам и другим временными остановками на пути к родному дому. Я долго стоял так, словно зачарованный этой сказкой созерцания картины моей Малой Родины, и благодарил судьбу за то, что, наконец, закончился для меня этот длинный-длинный, в три десятилетия, путь домой, и за то, что я, наконец-то, дома. Я обнял и поцеловал мою липу, обошел весь наш двор и даже заглянул через его высокий кирпичный забор во двор дома Нечаевых, как делал это много раз мальчишкой, когда жил в этом дворе. С большим волнением оглядел я всю, хорошо мне знакомую заднюю, выходившую в наш двор, часть дома Мартынова и убедился, что и она какой была до войны, такой и осталась.
   Как и до войны, в глубине нашего двора стоял все тот же маленький двухэтажный домик, на первом этаже которого был небольшой гараж на пару машин, а на втором - квартира, в которой когда-то жил дворник. Я поднялся по старенькой боковой лестнице к этой квартире и постучал в дверь. Мне открыла какая-то незнакомая пьяная баба и грубо спросила, чего мне тут надо. Я полюбопытствовал, может быть, она знает, не живет ли в новом доме кто-либо из тех, кто жил в нашем дворе до войны. Она обложила меня матом и захлопнула передо мной дверь. Но и тех нескольких секунд, пока длился наш "разговор", мне вполне хватило, чтобы увидеть через полуоткрытую дверь, что прямо напротив нее у стены стояла ...моя японская этажерка для книг. Ошибиться я не мог, так как этажерка эта была очень оригинально сделана из обожженных бамбуковых прутьев и составляла в свое время, вместе с шелковой ширмой, часть японского спального гарнитура, который папа купил когда-то еще в Макаровке у всё тех же "бывших партизан" (читай - махновцев), на всё той же ярмарке в Пенах (См. Часть 1, Глава 2).
   Конечно, было очень досадно, что я не застал наш дом до того, как он был снесен. Поэтому я попытался, как можно подробнее расспросить о нем своих бывших одноклассников. И Нина Кириллова, и Игорь Степанов и, особенно, Май Гончаров, который был в школе одним из самых близких моих друзей, жил недалеко от нас и много раз бывал у нас дома, все в один голос сказали, что дом этот все тридцать послевоенных лет каким был до войны, таким и оставался до самого того момента, пока его не снесли в 1971-м году. И несомненно, что все послевоенные годы в нем кто-то жил. Теперь я думаю, что моя бамбуковая этажерка, которую я увидел собственными глазами в квартире пьяной дворничихи через тридцать лет после войны, объективно свидетельствовала, о том, что и пожара в нашем доме не было, так как уж что-что, но она бы сгорела в нем в первую очередь.
   Естественно, что мне очень хотелось узнать, что сталось с обеими папиными скрипками (консерваторской и его любимым, чудом оказавшимся в нашей семье, "Страдивари"), но узнавать это, к сожалению, было уже не у кого.
   Все это я полностью оценил и осмыслил только сейчас, в процессе работы над Мемуарами, получив возможность с помощью Интернета ознакомиться с материалами многих сайтов, содержащих действительно достоверную и полную информацию об истинных размерах разрушений жилищного фонда Воронежа, и о том, как всё там было на самом деле.
   Естественно возникает вопрос - почему я, увидев в 1972 году все это собственными глазами, продолжал оставаться в уверенности, что все, что я вижу, является результатом колоссальной работы по восстановлению Воронежа из руин под руководством главного архитектора города, старика Николая Владимировича Троицкого, сумевшего так замечательно сохранить его довоенный облик. Я думаю, что в первую очередь, сыграло свою роль мое инерционное, абсолютно "совковое" сознание, не допускавшее каких-либо сомнений в достоверности и правдивости официальной версии о разрушении Воронежа и послевоенном "воскрешении его из руин и пепла". К тому же, я был в состоянии такой запредельной эйфории от встречи со своими школьными друзьями, да и с самим родным городом, что был просто не в состоянии дать всему этому ту объективную оценку, которую оно заслуживало.
   Однако, как я сейчас вспоминаю, я тогда подспудно, каким-то, шестым чувством уловил, что если я расскажу маме всё, что я увидел в Воронеже, то ее это очень расстроит. Я знал, что и наш дом, и, особенно, наша квартира, были тем мостом, который всё еще психологически соединял ее в воспоминаниях со всем ее довоенным прошлым и с моим отцом, которого она оставила тогда одного в этой квартире, за что потом казнила себя всю оставшуюся жизнь, хотя и скрывала это. Поэтому, когда я вернулся из Воронежа в Красноярск, то почти ничего ей толком и не рассказал. А то, что было рассказано, отражало, как я теперь понимаю, не столько объективные факты, сколько мою их интерпретацию. Вполне возможно, что мама всё бы это восприняла совсем не так как я, и оценила именно так, как оно того заслуживало.
  
   ** * *
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   ВСЕ ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ ИНАЧЕ
   Вполне возможно, что если бы я и мама не были еще в Самарканде введены в заблуждение всей этой злонамеренной официальной ложью, то в конце 1943 года, когда началась массовая реэвакуация, мама поехала бы не в Москву, а именно в Воронеж. И возможно поселилась бы в своей квартире как законная ее хозяйка.
   Ну, а раньше? Допустим, сразу же после освобождения Воронежа от оккупации? Думаю, вряд ли.
   Попробую мысленно вернуться в самый конец января - начало февраля 1943 года. В то время я еще был в Самарканде и досрочно "в пользу фронта" сдавал сессию за первый семестр в Мединституте, и о судьбе Воронежа ни я, ни мама не знали абсолютно ничего. О том, что немцы находились в Воронеже, в сообщениях Совинформбюро не было сказано ни полслова. Постоянно, скрывая правду, твердили о каких-то упорных боях юго-западнее Воронежа. Ну а раз он официально не был в оккупации, то и освобождение его совсем не афишировалось. Где-то, исподволь об этом промелькнуло кратенькое сообщение Совинформбюро, но и это сообщение было вмонтировано в гораздо более обширные реляции об успешном наступлении войск Воронежского и Юго-западного фронтов "Малый Сатурн" на Острогожско-Россошанском и Воронежско - Касторненском направлениях, как продолжении операций Сталинградской битвы. "Радиоточки" у нас не было, и это сообщение мы тоже не слышали. Я случайно натолкнулся на него только сейчас на одном из сайтов, посвященных истории Воронежа. Следует к тому же помнить, что Воронеж был первым (после Сталинграда) областным центром, освобожденным от оккупации, и о реэвакуации в то время речи не было вообще. А когда в конце февраля 1943 года наступление Воронежского фронта, слишком сильно растянувшего свои тыловые коммуникации и потерявшего в ходе длительных, тяжелых боев три четверти личного состава, захлебнулось под Полтавой и Сумами, а затем еще и было вынуждено отступить из только что освобожденного Харькова, никто, и не думал о реэвакуации, тем более, массовой. Больше того, в то время даже разговоров о ней вообще не было. Поэтому, ни мне, ни маме мысль о возвращении в Воронеж в то время прийти в голову просто не могла. Реэвакуация началась только через полгода, во второй половине 1943 года, после завершения сражения на Белгородско - Курской дуге, повторного взятия Харькова, Полтавы, Сум и Киева, то есть только после того, когда на фронте произошел действительно крутой перелом, и Красная Армия, наконец, погнала оккупантов с Украины и Белоруссии до самой государственной границы.
   Мне очень трудно писать о том, как проходила эта реэвакуация из глубокого тыла, так как я в это время был уже в армии и просто не знаю, как там все это происходило. Странно, но об этом периоде войны почти ничего и нигде не написано. Практически нет об этом ни официальных документов, ни художественных произведений, описывающих, как все это было. Сонина сестра Рахиль рассказала мне, что отдельные предприятия, учреждения и институты реэвакуировались, вроде бы, более или менее организовано, а все остальные - как придется. Она не помнит, выдавались ли кем-либо официальные проездные или какие-либо другие документы тем, кто возвращался домой. Она говорит, что просто шли на запад многочисленные эшелоны теплушек, в которых везли разное оборудование возвращавшихся заводов, и ехало множество людей коллективами, семьями и в одиночку. Разумеется, не было и никаких проездных билетов. Все сами узнавали, куда идет тот или иной эшелон и сами устраивались на него, кто как мог. Рахиль не помнит, были ли организованы на железнодорожных вокзалах, по пути следования, какие-либо продпункты для тех, кто возвращался домой, что бы можно было отоварить хотя бы хлебные карточки. Во всяком случае, какой-либо централизованной организации возвращения эвакуированных, не связанных с какими-либо учреждениями, не было. Но, все же, это была уже массовая реэвакуация и люди как-то добирались до родных мест.
   Совершенно очевидно, что только в это время, то есть во второй половине лета и осенью 1943 года, мама уже могла бы поехать не в Москву, а в Воронеж. И, думаю, что если бы она знала, что Воронеж пострадал от оккупации вовсе не столь катастрофически, как это расписывала к тому моменту официальная пропаганда, то, наверно, так бы и сделала. У нее были на нашу квартиру все права. О том, что до войны мы были в ней прописаны, имелись соответствующие штампы в сохранившихся папином, мамином и в моём паспортах, а также в документах ЖАКТа. Тем более что существовало специальное Постановление СНК СССР за подписью Сталина, защищающее жилищные права всех возвратившихся из эвакуации. Думаю, что мама вполне могла застать нашу квартиру еще не заселенной другими жильцами. Но даже если бы квартира и оказалась уже кем-либо незаконно занятой, то мама могла бы обратиться за помощью к военному прокурору гарнизона, как вдова офицера, погибшего на фронте при исполнении служебных обязанностей. Тем более, что и я был уже офицером Советской Армии и находился в это время на фронте.
   Однако, это теперь теоретически все представляется легко осуществимым. А тогда? Практически? Ох, не знаю, не знаю! Одна, в полупустом городе, без друзей, без знакомых, без денег... И на зиму глядя? А где взять хлебные карточки в первое время, пока пропишешься и устроишься на какую-нибудь работу, если такую вообще можно было в то время найти. Хватило ли бы у нее просто физических сил на все это?
   Кстати, все лето и начало осени 1943 года (с июня до середины сентября) я ведь находился с рентгеновской группой Крснощекова и Яши Луцкого в Старом Осколе, то есть всего в каких-то 140-150 км по прямой и в 160-170 км по автодорогам от Воронежа. Да и поездом через Касторную было не намного дальше. Конечно, в период жестоких боёв под Белгородом работы у нас было очень много, и ни о какой отлучке в это время речи быть не могло. Но, в августе и, тем более, в сентябре, когда основной поток раненых был обработан, я вполне мог бы отлучиться на неделю (а то и больше) и съездить в Воронеж. Но мне эта мысль совсем не приходила в голову, и я даже не удосужился выяснить по карте, что от Старого Оскола до Воронежа было, всего-то, как говорят, "рукой подать". Видимо, дело было в том, что я в то время был все еще очень слабо социально адаптированным, по сути дела, мальчишкой, совершенно не самостоятельным, привыкшим жить за папиной и маминой спинами. К тому же был я тогда еще очень слабо знаком и с армейскими порядками, и вообще не знал, что можно было запросто получить для такого дела увольнительную на несколько дней. Командиром нашей ОРМУ в то время был очень славный пожилой человек майор медицинской службы Слуцкий. Он хорошо ко мне относился, наверняка меня бы понял и, полагаю, пошел бы мне навстречу. Но я даже не подумал о том, что все это было возможно.
   Не знаю, что я предпринял бы, если бы съездив тогда в Воронеж, обнаружил, что наш дом цел и невредим. И не знаю, смог ли бы я вообще что-либо конкретное предпринять в то время в принципе. Тем более, что никаких гражданских документов, подтверждающих мое право на эту квартиру и даже ключей от нее у меня тогда с собой не было. Но уж что-что, а достоверную информацию о действительном положении дел я получил бы полной мерой. Возможно, я вызвал бы маму в Воронеж телеграммой. Мой офицерский денежный аттестат у нее уже был, и этого для начала на жизнь могло бы хватить. Снабжение населения продуктами и, самое главное, хлебом, в Воронеже к тому моменту уже было более или менее налажено. Все областные и городские учреждения уже возвратились из Борисоглебска в Воронеж и, судя по официальной справке, в городе уже работали немногочисленные магазины, столовые, больницы, поликлиники и даже кинотеатр "Спартак". К октябрю месяцу, по данным все той же официальной справки, в Воронеж уже вернулось почти 70 тысяч жителей и жизнь начала довольно быстро входить в нормальное русло. Однако, повторю, это теперь легко рассуждать, а тогда мне такие мысли, даже в голову не приходили.
   К сожалению, у меня нет точных данных, когда и как мама уехала из Самарканда в Москву. В свое время я почему-то не спросил ее об этом, а сейчас спрашивать просто не у кого. Наверно, это произошло тогда, когда Ленинградский Рентгеновский институт реэвакуировался в Питер, то есть где-то как раз во второй половине 1943 года. Однако, не исключено, что это произошло уже в первой половине 1944 года. Ленинград был разблокирован и я, не без основания, думаю, что профессура Ленинградского Рентгеновского института тут же заспешила возвращаться домой, в свои собственные квартиры. По-видимому, мама и Галя поехали вместе с этим институтом, но не до Ленинграда (их там, разумеется, ни кто не ждал), а только до Москвы. Галя осталась жить у Фани, которая вернулась в Москву из Кувасая с Борисом и Вадиком во второй половине 1943 года, а маму временно приютили у себя Раввич-Щербо, вернувшиеся в Москву из Лебяжьего. Она поступила на работу в Московский Рентгеновский Институт на Солянке и работала личным рентгенолаборантом директора этого института Самуила Ароновича Рейнберга. Кстати и Рейнберг возвратился из эвакуации в Москву тоже во второй половине 1943 года. Вот именно в этот период мама, возможно, могла бы съездить в Воронеж, хотя бы на разведку, и удостовериться, в том, что дом наш цел и невредим. Но, повторю, она была тогда настолько сбита с толку всей этой лживой официальной информацией о якобы тотальном разрушении Воронежа, что и ей такая мысль даже в голову не пришла и она осталась жить в Москве, фактически приживалкой у Раввичей, на "куриных" правах, без каких-либо перспектив получения своей крыши над головой. Видимо поэтому-то она так легко и с такой радостью согласилась поехать со мной в Сталино к Соне, даже не задумавшись о том, что нас там могут и не ждать.
   Конечно, если бы всё случилось так, как оно, по-видимому, вполне могло случиться, то, вернувшись в 1946 году из армии, я, естественно, поехал бы не в Москву, а прямо домой, в Воронеж, и вызвал бы туда из Сталино Соню с Аллочкой. В Воронеже был (и есть сейчас) прекрасный мединститут, который, как я уже писал, еще в 1925 году окончил мой отец, и мы с Сонечкой могли бы окончить его точно так же, как мы окончили в свое время мединститут в Сталино. Надо думать, что ни Казахстана со всеми этими Терликбаевыми, Балмухановыми и Досумбековыми, ни Узбекистана со всеми и всякими Абдурасуловыми на нашем пути бы не возникло, да и вся наша жизнь сложилась бы совершенно иначе. Была бы она лучше или хуже той, которую мы прожили, я не знаю, но то, что она была бы совершенно другой - это абсолютно точно. Но самое главное заключается в том, что все эти годы мы прожили бы именно дома, а не по дороге к нему, и не скитались бы по чужбинам, словно перелетные птицы. И вполне возможно, что не покидающее нас все эти годы подспудное, давящее чувство какой-то временности, неприкаянности и отрыва от родных корней свалилось бы с наших плеч. Но это наклонение сослагательное.
   * * *
   Как мог и должен был поступить на месте моего отца, начальник крупного, тысячекоечного эвакогоспиталя в октябре 1941 года, когда немцы рвались к Москве - ждать пока немцы захватят Воронеж, или заблаговременно, с учетом знания истинного положения дел на фронте, спасая семьи персонала госпиталя и, в том числе, свою семью, отправить всех в эвакуацию в глубокий тыл страны? В то время двух мнений по этому поводу быть не могло. И он сделал всё правильно, отправив нас в Самарканд к Гале Рабовской.
   Ну а как поступил бы на месте моего отца начальник такого госпиталя, допустим, в середине 1943 года, имея информацию о разгроме немцев под Москвой, под Сталинградом и, тем более, о сокрушительном их поражении под Воронежем, а затем и на Белгородско Курской дуге с освобождением Харькова и Киева? Отправил ли бы он свою семью в неизвестность, в какую-то дальнюю эвакуацию, без какой-либо уверенности в том, будет ли у нее хоть какая-либо крыша над головой и хоть какие-либо средства к существованию.? Сорвал ли бы он ее из своей квартиры, с хорошо и четко налаженного быта и из под своего крыла и непосредственной опеки? Конечно, нет. И дело тут не только в кардинальном изменении положения на фронте. Перед моими глазами сотни примеров того, как многие военачальники, особенно командиры частей и подразделений, устраивали всех членов своих семей подле себя, то ли в качестве вольнонаёмных, то ли просто военнослужащих, на воинском довольствии и, самое главное, под своим крылом. Я уже не говорю о послевоенной Германии - это совсем другая эпоха, а веду речь о второй половине войны, и о действующей армии. В том же Харькове, на ул. Осипенко, сразу же после его освобождения в конце 1943 года, в таком же, как и у отца, эвакогоспитале, где работала наша рентгеновская группа, у его начальника - майора медицинской службы рядом с ним работала его жена (капитан) и дочка (лейтенант). Кем они там работали, я не знаю, но вся семья была вместе и, была, как я понимаю, очень неплохо устроена во всех отношениях. И никаких угрызений совести, никаких не то, что разговоров, но даже и мыслей о "семейственности". Все вроде так и положено. Таких примеров, повторю, были сотни. Психология изменилась, и подобное стало нормой, причем, сколь мне теперь известно, такое случалось сплошь и рядом не только во второй половине войны, но и в ее начале. Просто ни отец, ни мама этого не знали, да и были они в таких вопросах очень щепетильны.
   Вот и возникает вопрос - а если бы отец мой не был бы таким рафинированным интеллигентом старой формации и в высшей степени совестливым человеком, мог ли бы он в самом начале войны устроить маму на какую-либо, хотя бы вольнонаемную, должность в своем госпитале? Ну, хотя бы тем же библиотекарем по ее довоенной специальности. С позиций сегодняшнего дня - да, конечно. Обо мне, в данном случае, речь вообще не идет, хотя и в этом вполне могли бы быть различные варианты, учитывая, что я был признан ВВК (Военно-Врачебной Комиссией) "Нестроевым, ограниченно годным в военное время". Сейчас я веду речь только о маме. Но такая мысль в то время ни отцу, ни маме в головы прийти не могла даже в принципе - не тот был у них тогда менталитет и совсем другая психология, свойственная именно старой интеллигенции - "Как такое возможно? Это же настолько непорядочно, что об этом и говорить-то неприлично!". Вот и получилось, что совершенно правильное решение отправить нас в эвакуацию, принятое в тех конкретных обстоятельствах и при тех социально психологических установках и жизненных принципах, оказалось, в конце концов, совершенно неправильным. Больше того, оно оказалось роковым для отца и семьи в целом. Теперь, задним числом, я думаю, что мои родители, конечно, не должны были расставаться. Это была самая большая, воистину непоправимая ошибка в их жизни. И если бы мы были рядом с отцом, то он не волновался бы так за нашу судьбу в эвакуации, и, вполне возможно, что сердце так бы его не подвело. Больше того, я теперь думаю, что если бы не было меня, и речь бы шла об эвакуации только мамы, то они и не расстались бы ни за что на свете. И именно ради меня, их единственного сына, они и решились на этот шаг. Сама бы мама ни за что не оставила бы отца одного. Я в этом твердо уверен, ибо очень хорошо знал и папу, и маму, и знал, как они относились друг к другу. Их разлучить могла только смерть, и только она их и разлучила.
   Все могло, и должно было быть, совершенно иначе. Но, видимо, не судьба.
   Жизнь прожита.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   19
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 2.62*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"