|
1. Феофан
Первый день зимы начался непогодой: еще вечером ударил ливень, стучавший по двускатным крышам ночь напролет. Под утро прихватили заморозки, но быстро ослабли, и вновь заморосило - вяло, постыло. Дорогу вконец размыло, людей разогнало по хатам - дождем, холодным ветром. Лишь к полудню небо чуть просветлело, непогода отступила, выпустила на улицы одиноких горожан, заспешивших по делам. Тогда она и явилась - пришла с востока, ведя на веревке унылого мула с поклажей, прошла по центральной улице прямиком в управу.
Городничего Феофана не ко времени одолела мигрень - с возрастом все труднее переносить непогоду. Будучи человеком зажиточным, он все чаще задумывался о переезде в другие края - лучше на юг, в Касиму, или вовсе на побережье. Маленькая волость Дриголовье на северо-западе Арегата - болотистый край, знаменитый свиноводством, малярией и паводками - не лучшее место, чтобы встретить старость. С каждым годом в бесснежные мокрые зимы сильней и сильней ломило кости, стучало над глазом мигренью, дышалось трудней - заболоченный край высасывал силы и тянул в могилу.
Потому и незнакомке, явившейся за час до обеда, городничий рад не был. Сидел за столом с бумагами, обхватив покатый живот, перебирал толстыми пальцами в золотых перстнях, смотрел усталым взором. Смотрелось тяжко - острая боль над глазом сменилась гулом во всей голове, точно с похмелья. А гостья - высокая, молодая, миловидная, в мешковатом балахоне - стояла и улыбалась. И это раздражало больше всего.
- Мир вашему дому, - поприветствовала незнакомка.
- И тебе не хворать, - глухо отозвался Феофан.
Получилось неприветливо. Сама собой влезла мысль, что надобно соблюдать приличия - хотя бы пока не ясно, кто эта девка и зачем явилась в Дриголовье.
Пауза меж тем затянулась. Девушка стояла в трех шагах от Феофана, улыбалась отрешенно, смотрела в сторону и вниз, поглаживала одним пальцем перекинутую через плечо дорожную суму. Почему-то это раздражало еще больше.
Вздохнув, городничий потер пальцами виски. Скверное время, плохая погода, дурные вести - почему бы и нет? Как говорили в народе - коли пришла беда... Узкие окна лили тусклый свет, коптила свеча, уныло поблескивали металлом ножны на стене. Феофан попытался вспомнить, сколько не обнажал клинка - и не смог. Надо бы смазать - поди, ржавчина уже ест. А ведь было время, да... Почему-то вспомнился лихой кавалерийский наскок, сабельный звон, молодецкий посвист идущих в атаку сотен. Захотелось как встарь - вскочить, рвануть саблю из ножен, на коня - и вперед! Чтобы пена с лошадиных морд - на врага, чтобы отблески на чужих шишаках - в лицо, чтоб сердце пело - от страха, от ярости, от радости пело. Захотелось жить - а не так, среди болот, маяться...
Обычный скверный день - не хуже других. Наверное, старость - пора на покой.
- Так кто ж ты будешь, красавица?
- Монахиня я, - отозвалась гостья кротко, - чту бога нашего, Иммерила, владыку ветров.
Монахиня... как сразу не догадался? Балахон этот, улыбка, кротость. Нескладность. Пригляделся внимательнее: а ведь странная она. Русые волосы острижены коротко, вкривь, точно топором рубили. Ровная челка и лишь две пряди - окладом от висков - длинные, по грудь, алым шнуром повязанные. В глаза не смотрит, улыбается, плечи опущены. Говор какой-то не здешний - девица издалека. Вроде все, как должно. Да вот что-то не так, а что именно - городничий разобрать не мог.
- Вот как... - вздохнул он, наконец, - а в наших краях чего позабыла?
- Я людей от нечисти избавляю, - отозвалась гостья не поднимая глаз, - экзорцизмы творю, умертвий в могилы свожу...
- Вот как...
Боги. Их в Дриголовье испокон веков не чтили: все по старинке обходились. К чему оно крестьянину, если домовому молока за печь поставишь - и ладно, вилам пряжи подкинешь - те довольны. С духами всегда сговориться можно - они ж свои, местные. А боги... кто их знает, где?
Феофан набожным не был. Богов не хулил, но и челом не бил - себя уважал.
- Знать, прошел слух, - вздохнул он, - ладно, расскажу, коли пришла.
Городничий замолчал, точно с мыслями собираясь. На гостью не смотрел, но взгляд чувствовал. Странный взгляд, странный...
- Давеча разъезд приказного был, - начал Феофан, - говорят, у Крушинного бора на стоянку бандитов напали - ну, по зиме тут лихое племя лютует, с перевалов лезут. Всякий год воюем. Вот. Застал разъезд только трупы, - быстрый взгляд на гостью, - ну, думали, не поделили чего - бывает. Посекли всех - жуть, говорят. Как скот порезали. Вот... Но, что странно: средь прочих, сыскался там скелет. Да, голый почти, весь в слизи какой-то и кости - мягкие, пальцем ткни - рассыпаются. А еще - у одного мертвеца на шее две дыры, и крови в теле - ни капли. И вот говорит приказный, что не иначе - вомпер в наших землях завелся. Вот... Знать, жди беды.
Монахиня молчала.
- Может, слыхала чего, сестра? - вдруг спросил городничий.
Быстрый взгляд - и Феофан увидел мельком глаза гостьи. Вздрогнул, но вида не подал. Вздохнул тяжело, руки перед собою на стол положил. Да, стар стал, Феофанушка, постарел, есаул. Было время - всякая сволочь дрожала, заслышав твое имя, а сейчас сидишь на стуле, живот мнешь да мигренью маешься. Эх, было время...
- Балахон-то... сними, - покрутив перед собой пальцем, попросил городничий.
Она не сказала ни слова. Дернула за шнур у горла и черная ткань сама скользнула на пол. Феофан не сдержался - присвистнул: перед ним стояла высокая женщина, облаченная в белоснежный наряд. Даже не сутана клириков - мантия редкого покроя, точно светящаяся сама по себе, перехваченная у талии, бедер и плеч кожаными ремнями. Странно - левый рукав вдоль предплечья собран клепкой и застежками плотно - палец не просунуть, а правый - широкий, свободный от локтя.
Гостья изменилась - точно выше стала, сильнее. Расправила плечи, взглянула прямо - глаза у незнакомки оказались светло-серыми, спокойными, с холодной искоркой. По правой скуле от уха и вниз по шее, пробегал узкий сизый шрам - гостья больше не прятала его. Не стеснялась - смотрела сверху вниз, чуть надменно и в то же время - с непроницаемым спокойствием.
- Звать тебя как? - спросил Феофан. Чтобы чем-то занять руки, принялся набивать трубку, хотя курить не хотелось.
- Люциана.
Былой кротости в голосе как не бывало. Но не было и вызова - а как хотелось!
- Видать злой твой бог, Люциана, коли дочь его таким взглядом смотрит, - не поднимая глаз, пробубнил Феофан, прикуривая. Гостья молчала.
- Ладно, - выпуская дым, продолжал он, - я-то понимаю: не заблудших вомперов ты ловить пришла. Коли хочешь в Шегриад идти - иди, я перечить не стану. Но и помогать не буду. Вот. Если шегриадскую деву встретишь - привет передай. Вот... Убьешь - награды не жди: тебе тут не рады. Можешь остаться сегодня, отдохнуть, а поутру - сгинь: с восходом я письмо в гарнизон пошлю, приказному нашему. Вот... А он - садорат, пес имперский, с ним тебе свиданичать ни к чему.
Люциана кивнула, подхватила балахон, завернулась так, чтоб скрыть белоснежное одеяние, шагнула к двери. Уже на пороге помедлила, обернулась через плечо.
- Как?
Феофан вздохнул.
- Я хоть и старый, но не дурак. Сказать могу, что шрам твой простым оружием не оставишь, что глаза у тебя недобрые, что руку правую не зря у бедра держишь. Но эт все потом...
Городничий наклонился вперед.
- От тебя нечеловечиной разит. Хочешь - верь, хочешь - нет.
Люциана смолчала, пожала плечами и вышла вон.
2. Снегирь
Во всякой дыре, любом захолустье, всегда были люди, подобные Снегирю. Он это знал, но на судьбу не серчал: в Дриголовье иного специалиста столь широкого профиля не было, а те, что раньше были - давно перевелись. Конечно, не без его, Снегиря, участия, хотя сам он всякую роль в их исчезновении отрицал. Так или иначе, в эту зиму конкурентов у него не было и до весны, когда лихой люд в города купцам в услужение потянется, не предвиделось. Оно и понятно: откуда взяться человеку с монетой в эдаком захолустье да не в сезон? Потому-то и пил Снегирь дешевый первач да чесал небритую скулу, вспоминая с тоской последние двенадцать медяков в поясном кошельке.
Оставалось уповать на везение - в ремесле Снегиря без него не обходилось. Кривая вывезет, сдюжит - хоть как, лишь бы не обратно на ферму, свиней пасти. И чудо свершилось - возникло на пороге, улыбаясь блаженной клерикальной улыбкой. Монахиня - как пить дать, уж в этом Снегирь разбирался: приходская школа как-никак. Пригляделся: высокая, нескладная, мнет суму пальцами, в питейной себя чувствует неуютно - оно и понятно, это тебе не семинарский класс. Постояла на пороге, прошла к скучающему трактирщику, присела у высокой стойки и попросила что-то тихим голосом. Трактирщик ответил в своей манере: грубовато, с безразличием. Монахиня помолчала, снова что-то тихо спросила, трактирщик повернулся, подхватил деревянную кружку, плеснул из бочонка пива и грохнул о стол подле девушки. Та что-то сказала - поблагодарила, кажется - трактирщик ухмыльнулся и снова приобрел скучающий и безразличный вид.
Снегирь ухмыльнулся самому себе, поднялся, подхватил кружку с отвратным пойлом - единственным, на что хватало - и шагнул к гостье. Как раз вовремя: завсегдатаи заметили новое лицо, один - коренастый белобрысый кмет - тоже подскочил с места с очевидным желанием навязать девушке свое общество. Снегирь не дал: ухватил белобрысого за шею, повис, улыбнулся самой обаятельной улыбкой, на какую был способен, и поинтересовался елейным голоском:
- Куда собрался, милый?
Кмет нервно дернул щекой, попытался выдавить из себя что-то связное, но самообладания хватило лишь на невнятный булькающий звук. Снегирь снова улыбнулся очаровательно, приятельски похлопал белобрысого по плечу и, довольный собой, шагнул к гостье.
- Доброго года, красавица, - поприветствовал он монахиню, бесцеремонно усаживаясь рядом, - чьим благословением в наших краях?
Девушка встрепенулась, взглянула с удивлением и тут же, точно спохватившись - улыбнулась.
- Благословением Иммерила, добрый человек!
- Владыка ветров? - Снегирь ухмыльнулся самому себе, - далеко от Килиразиса ты зашла, красавица. И с какой же миссией дочь Ветряного Бога в нашем захолустье?
- У вас очень правильная речь, - кажется, девушка смутилась, но Снегирь уверен не был.
- А как же! - не без гордости отозвался он, - Приходская школа при церкви великого Галатиона, бога зари! Я и грамоте обучен, и наречию Имперскому, и на арегатском говорю...
- Ты больше слушай, - грубо встрял трактирщик, - он те еще не так зальет! Ему б Соловьем зваться, а не Снегирем...
- Эй, любезный, я ль не правду говорю? - изобразил обиду Снегирь.
- Трепло ты, - трактирщик досадливо сплюнул на пол, - пьянь куролесная. А туда же. Грамоте он обучен... И чо с того? Чо тут сидишь, грамотный?
- А почему "Снегирь"? - прервал зарождающуюся перепалку тихий голос монахини.
- А потому что ходит, грудь выпятив, - отозвался трактирщик.
- Дурак ты, - бросил в ответ Снегирь, - и все ж, красавица: зачем в наши края пожаловала, а?
Девушка опустила взор в непочатую кружку с пивом. Зачем покупала? Снегирю стало до ломоты в скулах жаль денег, что эта блаженная выкинула на выпивку.
- Я людей от нечисти избавляю, экзорцизмы творю, умертвий в могилы свожу...
Снегирь не удержался - присвистнул. Вместе с ним присвистнул трактирщик - получилось нескладно и забавно. Девушка робко улыбнулась и снова опустила взор. Снегирь запустил лапу в темно-русые кудри, почесался от души. Вот, значит, как - экзорцист. Эдакая малявка нечисть гонит? Хорошая шутка.
- Эт тебя приказный, что ли вызвал? - перехватил инициативу трактирщик, - Ну, из-за банды Засоса?
- А что с Засосом? - не понял Снегирь.
- Что-что, - недовольно пробубнил трактирщик, - вестимо, что: в Крушинном боре банду его повырезали, человеков двадцать. Говорят, без нечистой силы не обошлось...
- Да брось трепать...
- Сам трепло, - беззлобно буркнул трактирщик, - а вот люди из дружины говорят, что вомпер там всех перегрыз. Как пить дать - нечисть...
Снегирь изобразил недоверие и презрение к суевериям, но мысленно принял к сведению. Вести-то - скверные. Не было печали...
- Вы местность хорошо знаете?
- А? Да, конечно, - Снегирь не сразу понял, что обращаются к нему.
- Говорят, в болотах на западе какая-то навь живет...
- Ишь ты! - усмехнулся трактирщик и отвернулся к новому посетителю. Снегирь мысленно поблагодарил Галатиона: вездесущий интерес хозяина питейной начинал не на шутку раздражать.
- Шегриадская дева, - заговорил он, - утопленница. Случилось это лет пятьдесят назад или около того. Девица, первая в Дриголовье красавица, мертвым первенцем разродилась. Не вынесла горя и утопилась. А через несколько месяцев, в полнолуние, стала на руинах Шегриада являться и всех, кто в ту сторону ходил, прибирать. Народ забоялся, заимки, где нутрию били, забросил, на восток, в город перебрался. И без того Шегриад был гиблым местом, а сейчас - так и вовсе его стороной обходят. Такие дела...
Девушка молчала. Сидела, смотрела в кружку, не пила. Снегирь с тоской взглянул на собственное пойло - эх, промочить бы горло холодненьким! Да не судьба, видать...
- Расскажите про Шегриад...
Снегирь улыбнулся краем губы: ах, вот как! Вот что наша церковная мышка задумала - за шегриадской навьей идти. Ну-ну, красавица, тебе же хуже...
И Снегирь начал рассказ. Говорил много и красиво, привирая без зазрения совести там, где припомнить не мог или совсем не знал. Рассказал, что давным-давно, когда еще не существовало королевства, в долине, у стены меж скал, стоял процветающий древний город - Шегриад. Та стена - в тысячу локтей высотой! - отделяла его от искусственного озера - никто не знал, кто и когда ее воздвиг и зачем, но люди в долине у подножия жили испокон веков. Все кончилось в одночасье, когда землетрясением тряхнуло - лет восемьсот назад. Стена рухнула, и чудовищная волна смыла Шегриад, разрушив в считанные мгновения величественный город, убив всех жителей и превратив процветающую долину в заболоченную низменность. Люди вернулись в проклятый край лет через триста - в ту пору, эти земли уже принадлежали королевству Арегат. Шегриадом никто всерьез не интересовался - хоть и ходили слухи о скрытых в его недрах чудесах и сокровищах, многочисленные байки о подводных чудовищах, стерегущих богатства своих мертвых хозяев, множились и защищали утонувший город от мародерства пуще любого запрета. Уже потом, во время войны с Империей, король приказал возвести в тамошних топях крепость и укрылся в ней после поражения при Госсельрохе. По задумке, болота и топи должны были оградить укрепления от осадных орудий и препятствовать штурму, пока перегруппируется армия и соберется народное ополчение. Но народ принял сторону захватчиков, армию разбили в нескольких мелких сражениях, а крепость среди шегриадских топей осадили малыми силами. Защита стала ловушкой, и через пять голодных месяцев король сдал крепость и отрекся от трона. С тех пор Шегриад забыт, а к многочисленным слухам и суевериям полвека, как прибавилась история шегриадской девы.
Девушка слушала внимательно, кивая время от времени. Первач весь вышел и Снегирь без стеснений выпросил у своей новой знакомой пиво - промочить горло. Пошло хорошо, свежо. Монахиня сама купила нечаянному знакомому еще - и настроение Снегиря улучшилось несказанно. Закончил он парой баек о заблудших охотниках, якобы видевших шегриадскую деву, сдобрив россказни пикантными подробностями, вогнавшими девушку в краску. Третья кружка ушла еще легче, Снегирь уже подсел ближе, собираясь приобнять заблудшую девицу и рассказать ей пару традиционных баек, но та, точно почувствовав, засобиралась искать ночлег. Снегирь вздохнул и вызвался проводить к постоялому двору. Собрались уходить, платила, конечно, монахиня. И как оно вышло, что Снегирь не заметил - понять сам не мог: на стойку упал золотой соверен.
Глаза двух мужчин вспыхнули одновременно, но Снегирь оказался проворней - прихлопнув золотой ладонью, улыбнулся трактирщику натянутой улыбкой и выдавил: "я заплачу". Расставшись с десятью медяками, сгреб соверен, незадачливую монахиню и потащил вон - в ночь, под дождь и грядущие к ночи заморозки.
Остановились только в двух кварталах, нырнув в узкую подворотню. Лишь здесь Снегирь перевел дух, выглянул осторожно на улицу, огляделся.
- Сдурела?! - обернулся он, - Совсем ума нет?
- Что... такое? - тяжело дыша, отозвалась монахиня.
- Что-что... - почему-то непонятливость девушки раздражала Снегиря, - Кто золотом платит?! Совсем ополоумела? Спасибо скажи, что я с тобой - не то прихлопнули бы живо!
- Да что такого...
- А то, - зашипел Снегирь, - что золотом лишь имперцы расплачиваются, да и те без охраны не ходят. Да и кто их тронет! Мигом эскадрон этих псов уродских прискачет - как звать, забудешь. А для блаженных, вроде тебя - это смерть, лихой люд в этом захолустья за золотые головы с плеч снимает...
- Но есть же дружина...
- Есть! - Снегирь аж сплюнул с досады, - Да что толку, если ты за город выйдешь? Тут леса да топи кругом, до гарнизона - полдня верхом, а разъезды только тракт патрулируют. В общем... забудь за золото. Это, - показал он монету, - я заберу, разменяю у своих... Тебе, я так вижу, в Шегриад надо? - девица кивнула, - Вот и славно. Я тебя проведу - по лесам, через топь... Но не за "спасибо", - и снова кивок, - до мертвого города, дальше - сама. Идет? - и вновь кивок, - Вот и славно. Утром жди, я приду, серебро принесу. Сейчас на постой иди - тут вниз по улице, еще квартала два. Я послежу за тобой - мало ли что...
- Спасибо...
- Иди давай, - недружелюбно буркнул Снегирь, кивая через плечо.
Девушка послушно вынырнула из проулка и пошла вниз по улице. Как и обещал, Снегирь проследил за своей новой знакомой - такой шанс он упустить не мог. Он-то рассчитывал на выпивку да на сеновале покувыркаться - а вышло-то как! Ну и ладно...
Удостоверившись, что незадачливая гостья добралась до постоялого двора в целости, Снегирь ухмыльнулся в темноту и, ощупав золотой в кошельке и рукоять кинжала в потайных ножнах, скрылся во тьме - словно и не бывало.
3. Щука
Служительница Иммерила оказалась ранней пташкой: Снегирь явился еще до восхода, но застал монахиню на коновязи - девушка поправляла поклажу, поглаживая погодя унылого мула.
- Ты где его взяла? - искренне не понял Снегирь.
- Он мой, - улыбнулась монахиня, - вчера у трактира остался...
- Ты что, туда возвращалась?
Монахиня кивнула.
- Дура, - обреченно вздохнул Снегирь и отправился оплатить за постой.
Как и обещал, принес серебро, но девушке отдал лишь часть - меньшую, конечно: за безопасность всякий платить должен. К удивлению молодцеватого наемника, постаравшегося придать себе поутру более-менее благопристойный вид, служительница Иммерила не возражала - молча забрала сребреники, не пересчитывая ссыпала в кошелек, улыбнулась знакомой клерикальной улыбкой.
- Звать-то тебя как? - опомнился Снегирь, уже выходя прочь с постоялого двора.
- Люциана, - глухо отозвалась девушка. Странно как-то отозвалась, но Снегирь значения не придал.
С тем и отправились. Пошли на юг, в сторону тракта, на первом перепутье свернули на усыпанную пожухлой хвоей проселочную дорогу. Дальше - под гору, огибая крутые холмы и забирая постепенно на запад, через час свернули на узкую, едва заметную тропинку, петлявшую меж зарослями над струящимся в овраге ручьем. Шли молча - монахиня с самого выхода не проронила ни слова, а Снегирь не знал, с чего разговор завести. Такое редко случалось - чаще всего, когда дела шли скверно. А ведь что-то не так, не так - чувствовал ведь, нутром, всеми потрохами чувствовал. Что-то не так, не так... Да вот что? Может, совесть у тебя отыскалась, Снегирь? Она тебе покоя не дает? Мысль эта заставила усмехнуться: ну уж нет! В другом дело, да вот в чем?
Тропинка петляла меж холмов, то спускаясь в овраги, то поднимаясь на кручу, к осиновым рощам и зарослям ежевики. Места вокруг пошли дикие - бурелом. На опушке у сваленной ветрами сосны устроили привал - вроде и полдень уже, а в лесу все сумрак. Маета на душе лишь усилилась - ну да пусть, скоро закончится...
Тут и случилось: четверо в охотничьих плащах возникли точно из-под земли. Монахиня не дрогнула даже, точно не понимала, к чему все: блаженная. Один с кинжалом возник прямо за плечом Снегиря, кольнул острием под ребра, двое с короткими арбалетами - напротив. И все - на него, Снегиря. Четвертый - поди, главный - шагнул вперед, стягивая на ходу капюшон - сверкнули холодно карие глаза над крупным крючковатым носом, скривились в ухмылке тонкие губы.
- Здорова, Снегирь! - хрипло поприветствовал главарь. По-приятельски поприветствовал, как старого знакомого - и это заставило насторожиться.
- И тебе здравствовать, Щука.
В темных, почти черных глазах главаря промелькнуло что-то недоброе. "Прирежут, суки", - с тоской подумал Снегирь.
- Куда путь держим?
Ответом Щуке была тишина.
- Какая у тебя очаровательная попутчица! - так и не дождавшись ответа, всплеснул руками главарь, - Ну просто куколка, ептыть! А мы тут как раз мимо идем, думаем: и чего это Снегирь такую красоту прячет? Непорядок, да! Делиться надо, Снегирь...
Главарь шагнул к монахине, та попятилась.
- Да не боись, не посечем, - в костлявой руке Щуки показалась трехвостка, - это ж только плетка... Покатаем да пожертвование спросим - все по справедливости, да, хлопцы?
Бандиты дружно заржали, девушка снова попятилась - странно, по-звериному как-то, заставив Снегиря удивленно вскинуть брови, вцепилась пальцами в суму. А Щука и не заметил - метнулся вперед, ухватил монашескую котомку и дернул на себя.
- Что тут... а!
Главарь отпрыгнул - точно змею увидел. Попятился, присел немного, будто на плечи груз навалился. Трехвостка сама собой выпала из дрожащих пальцев, а Щука и не заметил - все пялился на что-то и пятился, стуча зубами.
Снегирь сглотнул, скосил глаза - на земле, выпав из сорванной сумы, лежала черная маска. Поблескивала тускло, точно из стекла сделанная, смотрела слепым взором в скрытое худосочными кронами небо. Просто копия человеческого лица - ничего особенного, но Щука на нее смотрел и будто смерть свою видел. Под ложечкой засосало, а чувство тревоги, что с утра не отпускало, усилилось стократ.
- Вижу, тебе известно, что это...
Холодный голос. Спокойный и бесстрастный, как топор палача - Снегирь не мог поверить, что говорила та самая монахиня. Взглянул - а монахини-то и не было. Вместо нее стояла, распрямив плечи и глядя куда-то вбок, высокая сильная женщина. В тусклом свете зимнего солнца стал отчетливо заметен узкий шрам на скуле - как же Снегирь не заметил раньше? Как пропустил?
Щуку трясло. Он отступал, пятился - точно и впрямь смерть видел, а закутанная в черный балахон женщина стояла, смотрела в сторону и не делала даже шага навстречу. И это пугало еще больше.
- Обычно я не убиваю людей, - она говорила тихо, едва слышно, - в этом нет чести. Но это не значит, что я дам ограбить и изнасиловать себя какому-то... сброду. Убирайся, пока цел...
Он не заставил просить дважды - побежал напрямик, через бурелом; подельники переглянулись между собой, но инстинктивно поняли - нужно уходить - и убрались следом. Они остались вдвоем: Снегирь и незнакомка.
Она подошла, присела, подняла маску. Взглянула, поднесла к лицу, но не надела.
- Пандемия... - странная пауза, - не смотри в лицо, скрытое этой маской: ему открыта суть вещей...
Снегирь боялся вздохнуть - что творилось, он не знал, но броситься очертя голову вслед Щуке не решался.
- Побежишь? - она повернулась, взглянула холодно.
Снегирь смолчал. Незнакомка встала, подняла суму и спрятала маску. Снова вскинула взор - Снегирю стало не по себе. Вот же дурак! Ну как, как попался? Ведь ни имени ее не знал, ни лица толком не разглядел - на монету клюнул. Ну дурак...
- Мне нужно в Шегриад, - уколол холодом ее голос, - искать дорогу - долго, на это нет времени. Проведи меня - и я заплачу... золотом.
В тусклом зимнем свете блеснула монета - имперский соверен. Снегирь судорожно сглотнул: все-таки есть что-то потустороннее в сиянии золота. Да вот стоит ли рисковать? Кто она, эта Люциана, которой сам Щука - отчаянный головорез - забоялся? Уж не монахиня точно, тогда - кто? Можно за монетой погнаться и в петлю угодить, а можно хоть чего-то заработать - так? Впрочем, Щука теперь точно голову снимет, а куда южнее податься - так не с парой серебряных!
Снегирь вздохнул, закусил губу, головой покачал, про себя еще раз прикинул и... согласился.
4. Люциана
Тьма казалась материальной. Сжимала мир, дышала холодом, давила на озябшие плечи. Снегирь инстинктивно жался к огню - спасался от крепчающего под вечер мороза, прятался от тьмы. А она не отступала - тянулась невидимыми щупальцами, укутывала плотным саваном, заползала под одежду. В такие секунды Снегирь подбрасывал сучьев и хвороста в огонь, и пламя отгоняло тьму, даря тепло. Но - ненадолго...
Напротив, на стволе поваленного ветрами дерева, сидела Люциана. Куталась в черный балахон и потому почти растворялась во тьме. Снегирь наблюдал за ней украдкой, всматривался в лицо, ловил странные искорки в холодных серых глазах, отражавших огонь костра. Было что-то демоническое в этом холодном взгляде: казалось, то смотрит в огненную бездну сама тьма, обретшая на мгновение человеческий лик.
С того момента, как Снегирь согласился отвести ее в Шегриад, Люциана не проронила ни слова. Молча шла по узким тропам через лес, вела за собой понурого мула с тяжелой поклажей и смотрела иногда в спину: он чувствовал этот взгляд - сродни кинжалу между лопаток - но старался не подавать виду.
Ночь подкралась рано - как и всегда зимой, день выдался коротким и хмурым. Еще до заката сгустился сумрак, напомнил о себе морозец. Снегирь объявил привал. Устроились на небольшой поляне между двумя холмами над оврагом. Пока Люциана собирала хворост для костра, Снегирь набрал воды, добыл из заплечного мешка снедь: сыр, вяленое мясо, черствый ржаной хлеб, пару луковиц. Пока разводили огонь, совсем стемнело. Ели молча, а потом сидели и смотрели в огонь. Тоже молча.
Снегирь не любил ночевать в лесу - в этом лесу. Помнится, зимовал в землянке на перевале, спал под открытым небом, когда мальчишкой с отцом на кабана ходил, когда из школы сбегал и от разъездов по дольменам прятался. А вот здесь - жуть брала. На запад от Дриголовья, поближе к заболоченной лощине, где лежал затопленный Шегриад, леса становились пустыми, мертвыми - ни птиц, ни гадов каких. Тишина, да только ветер гуляет по вершинам сосен, и журчат по оврагам многочисленные ручьи.
Тьма снова сковала, сдавила плечи. Снегирь встал, подбросил сучьев в костер - занялось неохотно, задымило, но погодя разошлось, разгорелось. Подождав, наемник подбросил пару толстых веток - чтоб не погасло.
- Не трать хворост, - Снегирь вздрогнул, - до утра не хватит.
Люциана по-прежнему смотрела в огонь - не отрываясь смотрела, пристально. Интересно, что она видит в танце пламени?
- Холодно, - точно оправдываясь, отозвался Снегирь.
И вновь тишина. Насекомых - и тех нет, не сезон. Птицы молчат. Ветер молчит. Только тьма и безмолвие.
- Когда-то в ночном небе был свет...
Снегирь опять вздрогнул - проклятье! Голос загадочной попутчицы пробирал до костей - и так нервы шалят, да еще она вдруг заговорила. Не к добру...
- Свет?
- Луна. Круглый камень, отражавший свет солнца и светивший в самые темные из ночей...
- Камень? - Снегирь ухмыльнулся, - Да ладно заливать! Как он в небе-то висел?
Кажется, Люциана пожала плечами, но уверенности не было. Опять замолчали, и тишина вдруг показалась невыносимой. Камень в небе...
- Расскажи.
Снегирь и сам не верил, что сказал. Вот зачем оно тебе - потом байки в тавернах травить, девок на сеновал затаскивать? Так ведь один хрен не поверят, чего ж голову забивать? Или просто тишины боишься? Тьмы, леса этого проклятого, женщины, что напротив сидит? Неужто страшно тебе, Снегирь?
- Это случилось миллион лет назад, - тихо заговорила Люциана, - тогда в небе появился круглый камень - Луна. Она принесла в мир приливы и отливы, тысячелетиями вдохновляла живописцев и поэтов, освещая самые темные из ночей. Говорят, ее свет обладал собственной магией - теперь уже не узнать. Поток Жизни дважды менял течение - а Луна светила в небесах. А потом все закончилось. Тысячу лет назад, орды Клиге и Вану одержали первые победы над королевствами Севера. Анклав магов был так напуган Легионом, что решился на отчаянный шаг: собрав всю силу чародеев, они разрушили Луну. Из ее обломков образовалось кольцо Геруна, а несколько самых крупных маги попытались сбросить на северные земли. Они хотели уничтожить всех демонитов - всех разом. Глупцы. Падение гигантских обломков могло прервать Поток Жизни - и все прекратилось бы. Говорят, Принцы Разрушения остановили время за мгновение до удара - и огромные камни до сих пор висят в небе над вечными льдами Севера. Ирония судьбы? Тем, кого называют воплощением смерти, целый мир обязан жизнью, а те, кто поклялся его защищать - едва не погубили, погасив свет ночей... Вся тьма в мире от людей.
Она замолчала, Снегирь поежился. Странно. Вроде и огонь горит ярко, и тепло накатывает волнами - а не проходит озноб. Уж не хворь ли какая подкралась? Нет, вряд ли... Это внутри.
- А чудовища? - сказал, и голоса своего не узнал, - Они-то из тьмы...
- Нет никаких чудовищ, - был ответ, - есть порядок вещей. Чудовищ создают люди, когда не могут с ним согласиться.
Снегирь не понимал, но больше говорить не хотел. Не знал, почему - не хотел и все.
- Спи, - вспугнул окружающую тьму голос Люцианы, - выйдем с рассветом.
- Откуда ты все... знаешь? - спросил он, укутываясь в теплый плащ и придвигаясь поближе к костру.
- Знаю... - тихо отозвалась Тьма.
5. Волто
Снегирь давно не видел снов - с тех пор, как сбежал с фермы отчима и вышел на большую дорогу. И не горевал. А в эту ночь опять привиделось... Снова был там и тогда, когда еще не был Снегирем и смерти не знал. Увидел ночной лес, услышал чавканье во тьме. Опять прижался к стволу старой сосны, ухватился крепче детскими ручонками, всмотрелся в ночь: на залитой синевой заснеженной равнине волки рвали человеческое тело. Жрали, отрывали куски, хрустели костями.
Проклятые волки. Или... нет?
Напрягся, всмотрелся сквозь ночь, сквозь тьму: непонятная тень. Не волчья, нет... Изогнулась странно над добычей, и Снегирь почувствовал взгляд - холодный, пристальный и внимательный из-под ровной челки с окладом из длинных прядей...
...Проснулся от холода, когда промозглое утро едва-едва выползло на небосвод. Все изменилось окрест: отозвавшись ночному морозу, посеребрил все белесый иней. Снегирь приподнялся с трудом, разжал усилием воли замерзшие пальцы, потер одну об одну ватные ноги. Костер потух - лишь чернело пятно среди мерзлых камней. Снегирь сел, помял затекшую шею, огляделся - Люцианы не было.
Перекусив наспех вареным яйцом и куском замерзшего хлеба, встал, встряхнулся, решил поискать попутчицу, подумав про себя, что если она ушла совсем - оно и к лучшему. У ручья девушки не было. Вздохнув, Снегирь вернулся на поляну и полез наверх по холму - оглядеться. Забрался по заиндевелому склону, матерясь сквозь зубы, поднялся, окинул взором окрестности и охнул.
Чуть поодаль, на ровной поляне, стоял развьюченный мул, вороша мордой в мешке с просом. А рядом, на черной ткани, тускло поблескивала оружейная сталь. Десятки странных клинков - Снегирь в жизни ничего подобного не видел. Узкие короткие сабли, кинжалы с волнистыми лезвиями, очень широкий - в полторы ладони! - меч с необычайно длинной рукоятью и множество других, описать которые наемник не мог. Над всей этой выставкой ожившей смерти стояла Люциана - она избавилась от черного балахона. Тельник из грубой шерсти без рукавов, перехваченный несколькими кожаными ремнями, и узкие шоссы не скрывали ее фигуру - широкие плечи, крепкие упругие мышцы рук, сильное мускулистое тело. От той, что еще вчера представлялась монахиней, веяло совершенно не женскими силой и мощью - но даже не это заставило сердце Снегиря замереть на мгновение.
На правом предплечье Люцианы сидела какая-то тварь.
То ли паук, то ли моллюск, то ли - фантазия Преисподней. Топорщилась отвратительным серым гребнем над предплечьем, впиваясь в кожу тонкими щупальцами, наползало на тыльную сторону ладони, обвивало упругим хвостом от локтя к плечу. От уродливой тушки чудовища по руке женщины расползались, как метастазы, серые пятна, точно непостижимая тварь врастала в человеческую кожу.
Слишком. Это было слишком. Снегирь кубарем скатился с горы и, подхватив несобранный мешок, побежал вниз, к ручью. Едва не упал, запнувшись за какую-то корягу, матюгнулся сквозь зубы и опрометью бросился вдоль оврага вниз по склону. На восток, в Дриголовье. К Щуке, к городничему на поклон, да хоть к демонам - лишь бы отсюда подальше. От леса этого молчаливого, женщины этой, от Шегриада и древних топей. Будь все проклято! Все!
Снегирь несся, как заяц - через бурелом, по склонам - бегом, бегом. Сердце прыгало в груди, стучало в висок, дыхания не хватало - а остановиться наемник не мог. К демонам, к демонам! Все к демонам! Лишь бы обратно в таверну, за дальний столик и... забыть.
Сам и не понял в запарке - то ли запнулся, то ли оступился. Упал, покатился под склон, стукнулся локтем о поваленный ствол. Выругался последними словами, попытался встать и... замер.
Прямо в лоб Снегирю целило черное дуло. Страшно целило, бездушно. Молоденькая девица в охотничьем тулупе и ондатровой шапке держала его, Снегиря, на прицеле фитильной аркебузы. Смотрела зло - брови над голубыми глазами вместе, губы кривятся напряженно, тонкие крылышки носа трепещут, когда девица вздыхает. Но руки на ложе и вилке лежат ровно, не дрожат - не впервой оружие держит.
- Добро тебе, красавица! - поприветствовал Снегирь, постаравшись придать голосу дружелюбия, а улыбке - искренности, - Ты ж Марьянка, да?
Девица не ответила. Снегирь выругался про себя на двух языках, прикинул - нет, до кинжала или ножей не дотянется, не успеет. Если это падчерица Волто - а откуда здесь другой пятнадцатилетней девице взяться! - то шутить она не будет. Прибьет и поминай, как звали. А стреляла эта стерва, говорят, всем мужикам на зависть.
- Я из города, - продолжая улыбаться, заговорил Снегирь, - заплутал малость. Хотел до гарнизона напрямик срезать, да зашел не туда. А там ночь - еле переждал. Выбраться тороплюсь... Может, покажешь дорогу, а?
Девица и бровью не повела. Снегирь припомнил самое скверное проклятие и заулыбался шире. Выпрямился, сел на пень, потер больно ушибленный локоть.
- Эй, брось, я не злой, - всем видом своим наемник демонстрировал непринужденность, - мне бы из лесу выйти - неуютно тут. Я ж зла людям не делаю...
Девица выстрелила.
Холодом окатило, застучало в затылке, забилось огнем в груди. Почему-то показалось - он снова там, ночью, в заснеженном лесу, один на один с волчьей стаей. Все? Конец? Но... опять вздохнул, и снова, снова. Воздух вкусным показался, а мир - контрастным, точно из кромешной тьмы выбрался. Сглотнул тяжело - во рту пересохло. Жив? Жив!
...Тонкие электрические дуги пробежали в воздухе, образовали прозрачный силуэт, который вдруг - точно из ниоткуда выйдя - превратился в высокую человеческую фигуру в белоснежном, необычайного покроя наряде. Фигура скинула низкий капюшон - знакомый спокойный взгляд серых глаз из-под прямой челки, пара длинных прядей, перехваченных алым шнуром. Люциана взглянула холодно, перевела взор - наконечник зажатого в белой ладони копья упирался в яремную вену девицы с аркебузой. Почему та промахнулась, Снегирь мог лишь догадываться, что за наряд-невидимку использовала его попутчица - даже гадать не хотел.
- Он мой проводник, - спокойно и бесстрастно прозвучал голос Люцианы.
Девица скосила ненавидящий взор, но аркебузу не опустила.
- Все, - Снегирь выхватил кинжал и шагнул вперед, - молись, сука...
- Стоять.
Приказу Люцианы противиться он не мог. Выпрямился, хрустнул шейными позвонками, посмотрел на девицу-стрельца злым взглядом и характерным жестом полоснул ладонью по горлу. Та ответила ненавидящим взором - маленькая дрянь!
- Кто ты? - поинтересовалась Люциана у девицы.
- Ты кто?! - проскрипел меж сосен хриплый старческий голос.
Снегирь обернулся, Люциана скосила глаза - с холма спускался, опираясь на длинный посох, плешивый старик. Шел боком, ступал неуверенно - сведенные артритом ноги подводили. На пожелтевшем от старости, сморщенном лице горели ненавистью выцветшие за годы карие глаза. Седые усы и борода висели уныло, как паутина в сыром подвале.
- Кто?! - снова заскрипел старик, тыча пальцем в белую фигуру Люцианы.
- Здорова, Волто, - встрял Снегирь, - а мы тут как раз с твоей падчерицей знакомимся, - злой взгляд наемника снова уперся в сердитое личико девицы, - только злая она зело, Марьянка твоя. Невоспитанная. По людям за просто так стреляет...
- Сопляк! - плюнул словами Волто.
- Эй, легче старик, - отозвался Снегирь с досадой, - я хоть и добрый, но обижать остерегись!
- Вон из лесу! - потрясая посохом, рявкнул дед, - Вон! И ее прибери, покуда целы!
- Почему мы должны слушать тебя? - тихо спросила Люциана.
- Дочь моя! - заскрипел голос Волто, - Лес мой! Не пущу!
- Это земля Империи Клиге. Каждый камень. Каждый ручей. Каждое дерево. Другого - не дано.
Люциана перехватила оружие, отмахнула в сторону. Интересно, где она прятала его - копье в человеческий рост с длинным обоюдоострым наконечником? Не успел Снегирь себя спросить, как древко само собой укоротилось, а копье превратилось в короткий меч с двуручной рукоятью. Наемник подавился воздухом, но спросить ничего не успел - бросил напоследок злой взгляд на Марьянку и ее отчима и пошел к стоянке вслед за Люцианой.
Они отошли на полсотни шагов, прежде чем Люциана подала голос.
- Хотел сбежать от меня?
Против ожидания, злости или раздражения в этом голосе не было, скорее - обыденность, возможно даже скука. Снегирь остановился, шагнув в сторону, оперся спиной о ствол сосны. Вздохнул тяжело.
- Ты кто? Империи служишь, да? Этим псам проклятым?
Люциана остановилась, оглянулась через плечо.
- Они мои враги.
- Тогда... кто? Что за магию творишь? Оружие это... И что за тварь... на руке?
Она повернулась. Приподняла просторный рукав и взглянула на серую плоть чудовища: обвивший женскую руку зверь был отвратителен - Снегирь почувствовал позывы в желудке и отвел взгляд.
- Он - часть меня, - холодно проговорила Люциана, - не бойся, он на цепи...
И продолжила путь. Снегирь сомневался лишь мгновение, потом вздохнул и потащился следом: идти в одиночку через лес, где бродил Волто со своей чокнутой падчерицей, наемник не хотел. Кто его знает, откуда у них аркебуза, но стреляет Марьянка без колебаний. И все-таки интересно, как Люциана пуле помешала? Хотя, в ней все интересно - Снегирь понять не мог, почему до сих пор за ней идет. Ведь даже Щука забоялся.
- Расскажи мне о Волто.
Снегирь пожал плечами, постарался припомнить. История Волто была неотделима от истории шегриадской девы - девица, утопившаяся после смерти первенца, была его супругою. В ту пору Волто был зажиточным кметом, владел крупным хозяйством - десятком ферм - да долговой корзиной на половину Дриголовья. Потому-то, говорят, и выдали первую красавицу за хваткого мужичка - вроде как долги перед ним оплатили. Да вышло так, что в ту пору красавица эта - имени ее Снегирь никак не мог припомнить - ходила в невестах у Никанора, старшего брата Феофана, нынешнего городничего. Никанор как раз в Энкор отправился с Арегатским полком - Тирас высадил десант в дельте Веды, осадил Харконис - и родственники поторопились девицу за Волто выдать. Сыграли свадьбу, а к весне девица первенцем мертвым разродилась. Говорят, страдала страшно, спустя три дня вышла к омутам у берега Шагри и с кручи в воду кинулась. Нашли ее лишь через неделю, в рыбацкой запруде. Волто горевал отчаянно - все вокруг крушил, ломал. Вроде как даже хоромы свои сжечь порывался. А когда про шегриадскую деву слух прошел - продал имущество, долги всем простил, вещи скудные собрал и в болота жить ушел, точно любовь свою вернуть пытался. А Никанор с войны так и не вернулся - судьба-злодейка: в битве уцелел, а на перевале пуля разбойничья в спину догнала. Так и не стало в Дриголовье первых молодца, богача да красавицы - кого смерть прибрала, кого разум покинул. О Волто и позабыли почти, а тут, пару лет назад, у него, откуда ни возьмись дочурка объявилась. Мелкая, но злющая, людей ненавидящая. Кто-то решил, что Волто ее в одном из разоренных селений подобрал, после как касиры по Истриме поднялись и налет учинили - как раз пятнадцать лет назад. Тогда и Касима, и Арегат горели, даже до Праны добрались - народ в полон уводили, грабили, что не могли разграбить - жгли. Сирот по южным землям тогда было - тьма. Из них, поди, и вышла Марьянка - теперь уже не узнаешь...
Снегирь все так и рассказал - что помнил, стараясь не приврать. Получалось тяжело - привычка. Пока толковал, добрались до стоянки - мул по-прежнему жевал овес, а вот оружие Люциана уже спрятала, оставив на покрытой инеем земле лишь несколько образчиков.
- Когда появилась шегриадская навья?
Снегирь пожал плечами, наблюдая, как Люциана поднимает с земли и надевает за плечи странную кожаную перевязь - тоже белоснежную.
- Месяцев через пять, вроде...
- Почему так? - спросила Люциана; Снегирь снова пожал плечами - кто его знает?
Меч-копье девушка вставила в перевязь так, что рукоять оказалась за правым плечом; странно: оружие вставлялось не в ножны, а в сложную систему из металлических колец и кожаных петель. Вторыми Люциана отправила за спину два коротких чуть изогнутых клинка без гарды с металлическими кольцами на навершиях - их рукояти оказались над левым плечом. Последним, под руку, почти горизонтально вошел тот самый необычайно широкий меч - убрав оружие, Люциана подцепила незаметный шнурок и притянула к металлической наклепке над левой ключицей - рукоять меча приподнялась, оказавшись точно за плечом белой воительницы. Закрутив шнур вокруг наклепки, девушка наклонилась и подняла с земли кожаный сверток с парой петель.
- Она утопилась в реке... Шагри ведь на востоке от Дриголовья?
- А? Да... - Снегирь сам не заметил, как увлекся: в движениях Люцианы было что-то завораживающее.
- А являться стала на шегриадских топях...
Снегирь не нашелся, что сказать - опять пожал плечами. Странный сверток воительница закрепила на поясе слева и подняла с земли последнее - длинную, скрученную тугой бухтой цепь в палец толщиной.
- Тело девушки нашли, но все говорят о навье...
Снегирь во все глаза смотрел и не верил: Люциана зацепила цепь серединой за крюк у самого локтя - и та, дрогнув, стремительно обвилась вокруг предплечья двумя рядами внахлест до самого запястья. Сама собой, как живая. Воительница подняла руку и взглянула на собственную ладонь - тихую панику Снегиря, за одно утро увидевшего слишком много чудес, она игнорировала.
- Навья - нежить, не дух. Нежить не бывает бесплотной.
Холодные серые глаза уперлись в Снегиря - лишь неимоверным усилием воли тот не сделал шага назад. В голове по-прежнему стучала одна мысль: "как же так вляпался?". Но отступать было поздно.
- Навья, которой не может быть. Давным-давно мертвая девушка, продолжающая являться людям в трех днях пути от места гибели. И старик, зачем-то охраняющий мертвый город...
Взгляд Люцианы стал невыносимым.
- Ты хочешь узнать правду, Снегирь?
Наемник поежился, мотнул головой - ну нет! К демонам!
- Уговор был: доведу до Шегриада, заплатишь, а дальше - сама, - напомнил он.
- Как хочешь, - пожав плечами, отозвалась Люциана.
6. Шегриад
Тьма была повсюду - кромешная тьма. Что-то тянулось из нее, хватало за ноги, тащило вниз, в бездну. Он отчаянно цеплялся за ветви, за дерево, за последнюю надежду. Звал мертвого отца. Плакал, давился слезами. Шептал в отчаянии какие-то бессмысленные слова, захлебываясь в жидкой тьме - и замерзал. Остывал, точно умирал телом, несвободным от мечущейся в агонии души. Это были не волки - теперь он знал, отца забрала Тьма. Холодная. Непроглядная. Живая...
Снегирь очнулся от лютого, до боли в виске, холода. Приподнялся над промерзшим камнем, попытался услышать что-то, кроме стука собственных зубов - тщетно. Безмолвная тьма была всюду, она не рассеялась, не ушла - стала гуще, страшнее, реальнее. Снегирь потер лицо, шепча молитву Галатиону, но бог зари оставил своего нерадивого пасынка. Снегирь зажмурился, сжал до боли зубы, впился пальцами в холодный камень и жутко, не по-человечески завыл: он понимал, где очутился.
...Они добрались еще до заката. Подошли чуть севернее, со стороны холмов, обогнув расползающуюся к югу топь. В лощине меж крутых холмов, спал беспробудно мертвый город. Улицы и площади, рынки и висты - все затопила вода, похоронил под собою ил. Старые камни поросли осокой и камышом, медленно теряя форму, обращаясь в мутную грязь. Все ушло. Старый некрополь, последний приют канувшего в небытие народа, немой свидетель давнишней трагедии. Над сплошными черными топями, где даже в ясные дни не рассеивался туман, нелепым остовом чернела королевская крепость, как и все в этом месте - обреченная и забытая. От ее подножий на юго-запад тянулась кривым гребнем городская стена - чудом уцелевший свидетель древней катастрофы.
- Вот он... Шегриад, - присев на мшистый камень, констатировал Снегирь, - гиблое место, я говорю. Коли до крепости добираться - по стене иди, она у оврага на берег...
Закончить не успел - рухнул во мглу, во мрак сновидений, где больше не было леса, снежной равнины и волков. Где была лишь Тьма - живая и реальная. Смертельная.
- Ссссука, - прошипел Снегирь, с трудом вставая на четвереньки, - ах ты ж, мать твою, сучья пролежня...
Темно. Холодно. Пахнет тиной и гнилью. А еще - смертью. Да, наверное, так она и пахнет, треклятая ведьма - могилой и тленом. Проклятье...
Дрожащими пальцами нащупал огниво за поясом, достал, уронил. Сматерился, едва нашел на ощупь, ударил кремнем - раз, другой. Искры вспыхнули и погасли - вот, так, хорошо... Скинул заплечный мешок - спасибо, с собой - долго шарил в поисках торфяного запала. Наконец, нашел, положил перед собой, постучал огнивом - занялось слабо, затлело. Хорошо, хорошо...
Женский смех за спиной. Снегирь чуть не вскрикнул, вцепился пальцами в грязные камни, точно земля сейчас разверзнется. А в темноте снова засмеялись - смех разлился по невидимым топям, по черноте мертвых вод, заискрился во мраке, зазвенел колокольчиками по натянутым нервам. Ближе, ближе, чем мгновение назад. Снегирь ухватился за рукав, дернул с силой, поднес к запалу, подул - быстрее, быстрее! Загорелось, да!
Ткань занялась, заполыхала огнем, дивный смех снова ударил в спину - Снегирь вскочил, выставляя перед собой руку с огнем, отгоняя тьму, пугая. Не возьмешь, не возьмешь! Свет, огонь, да... жри, да! Не возьмешь, тварь!
Она была совсем рядом - плыла в темных водах и смеялась. А он стоял, держал обжигающий свет на вытянутой руке и не мог пошевелиться. Тянуло к земле, неумолимо тянуло, ноги не держали, трясло, как от лютого холода, а все тело горело огнем. Огонь к огню, да. А она рядом, совсем...
Пламя обожгло пальцы, Снегирь инстинктивно отбросил пылающую тряпку от себя и охнул от отчаяния. Тьма бросилась вперед, налетела, сбила с ног. Кто-то закричал - неужто он сам? Полетел на землю, закрывая голову, сжимаясь в комок, вопя от отчаяния, а во тьме полыхнуло, заорал кто-то - но уже чужой, незнакомый. Свист. Скрежет. Крик боли. Тьма. Голубая вспышка и... земля ударяет снизу, швыряет в пустоту, осыпая каменной крошкой и брызгами. Свет. Женский визг...
Время постояло мгновение, любуясь страхом и болью, ухмыльнулось и вновь перешло на бег. Снегирь вздохнул тяжело, пытаясь унять собственный пульс - жив. Как же так... Приподнялся тяжело над древними камнями, перекатился, привстал на четвереньки и опорожнил желудок. Вывернуло страшно, больно, до конца. Снегирь закашлялся, сглатывая горькую желчь, вытер рукавом лицо и лишь потом оглянулся.
Над серыми руинами сиял неживой белый свет, освещая нереальную, бессмысленную картину. В его лучах, застыл в неестественной позе знакомый хрупкий силуэт: Снегирь видел лишь черные тени - живую и ту, что ложилась на камни - но почему-то знал, что это Марьянка. С руки девушки едва заметно капнуло - разглядывать не хотелось. Чуть поодаль, у самого края круглой каменной площадки, сидел, зажав правый локоть, старик Волто и тихо поскуливал. А меж ними возвышалась, держась за правый бок, знакомая фигура в белых одеждах.
Точно спустившись с небес, горела звезда, освещала вершину сторожевой башни - последней уцелевшей в городской стене. Неестественный белый свет выхватывал из темноты странные, точно неживые фигуры людей, куски городской стены, черный провал в углу, мерцающий свежими углями... Или раскаленными камнями? Поди, разбери. Куска башни просто не стало - только что, мгновения назад.
Навья исчезла - будто и не было ее. Но ведь слышал Снегирь ее смех, чувствовал ее присутствие. Она была - совсем рядом, лишь протяни руку. Смеющаяся смерть, отступившая, испугавшаяся рукотворного света.
- Жив? - нарушил тишину голос Люцианы. Снегирь сел, привалившись спиной к каменному парапету. Из себя он выдавил лишь невнятный звук, но воительницу удовлетворил и такой ответ.
- Ты все же пришел, - кажется, она обратилась к Волто, - следовало догадаться...
Снегирь присмотрелся и вздрогнул: под пальцами девушки, зажимавшими правый бок, расплывалось черное пятно. Люциана глубоко вздохнула, чуть подвинула руку и... запустила палец в рану.
|