Фатеева Светлана. Вот идет большая птица

Клац-клац. Цок-цок. Вот идёт большая птица, что питается плотью и кровью. Её крылья черны, её перья бритвенно-остры, её когти - стальные кинжалы. Берегитесь, люди! Заприте двери, закройте окна, опустите глаза. Она уже близко, она уже ждёт и жаждет. Вот-вот подберётся вплотную.

Птица ищет, выглядывает, примеряется. Она уже почти выбрала себе жертву и предчувствует будущую охоту. Представляет, как бросится, как вцепится в хрупкое беззащитное горло, как вырвет сладкое человеческое сердце, как выпустит на волю красную соль жизни.

Птица вышагивает по-над улицами, невидимая в тумане, сама призрачная как туман. Приглядывается к семенящим человечкам. Их мелочные заботы, их глупые надежды веселят птицу. Она сама ни о чём не заботится, ни на что не надеется, ни о чём не плачет. Всё это пыль, прах, суета. Куда спешить? К чему стремится?

Птица расправляет крылья, скрежещет когтями по земле. Осталось недолго. Самая малость.

Клац-клац. Цок-цок. Вот идёт большая птица, что питается плотью и кровью. Близится её ночь. Самая тёмная ночь в году.

***

Эмма выходит из дома, потягивается, кутается в пальто. Клац-клац - звенят пряжки на сапожках. Цок-цок - дробно стучат каблучки по асфальту. Эмма плывёт в густом слякотно-зимнем тумане, отфыркивается от оседающих на губах капель. Мимо мелькают люди-тени, почти бесплотные, почти неслышимые. Туман отнимает и краски, и звуки. Только каблуки Эммы выстукивают звонкое стаккато - клац-клац, цок-цок.

В голове тоже стучит и звенит. Тянет в висках, давит на глаза. Эмма поднимает руку, запускает её в волосы, разминает и массирует затылок. Это, конечно, не поможет, раз уж выпитая утром таблетка не помогла, но хотя бы на время отгонит призрак мигрени. Эмма ненавидит этот декабрьский туман, и слякоть, и морось, но поделать ничего не может. Каждый год, как по заказу, декабрь укутывается в туманный палантин, а серые сумрачные дни почти ничем не отличаются от беззвёздных ночей. Они приносят с собой мигрени, жестокие и продолжительные, и никакого спасения от них нет. Эмма прикрывает глаза, и в голове эхом отдаётся - клац-клац, цок-цок. К горлу подступает тошнотворный ком.

Она бы и вовсе не выходила из дома, но закончился сахар. И чай. И хлеб. И проще было бы перечислить то, что ещё осталось. Эмма и так откладывала до последнего поход в супермаркет. Кто же знал, что сегодня будет ещё хуже, чем вчера?

Эмма ныряет в душное тепло ближайшего магазина. Яркий электрический свет бьёт по глазам, и она с трудом удерживается от желания заслониться рукой. Голова начинает болеть сильнее: в черепную коробку щедрой рукой сыпанули острые иголки, которые ввинчиваются в мозг. Эмма хватает продукты, почти не глядя. Цветные пакеты, аляповатые логотипы, шуршащие упаковки. В одной из витрин Эмма почти случайно ловит своё отражение. У отражения бледное лицо, коричневато-чёрные круги под глазами, заострившиеся черты лица, растрёпанные ветром волосы, мокрое от измороси пальто. Эмма кривится. Да уж, красавица, ничего не скажешь! Боль никого не красит.

Отворачиваясь от витрины, Эмма ловит краем глаза большую бесформенную тень. Чёрная клякса, дрожащая у неё за спиной, неровные края. Тень словно полностью сшита из рваных и истрёпанных лоскутов. Невозможно даже понять, на что она похожа. Эмма вздрагивает, быстро оборачивается. Никого и ничего, кроме неё самой. И отражается в стекле только она. От резкого движения голова взрывается болью, словно кипятка плеснули. Эмма закусывает губу. Никакой тени не было и быть не могло. Это мигрень. Всякая ерунда мерещится.

Эмма подходит к кассе. Очередь небольшая: пожилая пара, тройка ершистых подростков, бравирующих друг перед другом своей взрослостью и уверенностью, какая-то чересчур ярко накрашенная девушка. От неё пахнет приторно-сладкими духами до того сильно, что Эмма начинает чувствовать вновь усиливающуюся тошноту. Опускает голову, сглатывает часто и лихорадочно, пытается дышать ртом. Девица скучает, вертит головой, а потом достаёт мобильник и принимается с кем-то болтать. Голос у неё оказывается под стать духам: резкий и сладкий до дурноты. Он вонзается в голову Эммы сверлом, от боли сводит зубы. Пытаясь отвлечься, она переводит взгляд на прилавок возле кассирши. Жвачки, презервативы, батарейки. В глазах рябит, мелькают разноцветные мушки, голова кружится. В отражении на прилавке Эмме опять мерещится чёрная тень, стоящая за её плечом. Она подходит ближе, ближе, почти обнимает Эмму за плечи.

- Девушка, вам плохо? - доносится откуда-то издалека, и Эмма проваливается в темноту и дурноту, из которой слышится - клац-клац, цок-цок.

***

Клац-клац. Цок-цок. Вот идёт большая птица, что питается плотью и кровью. Она уже вошла в город, уже ступает по улицам, уже чувствует себя хозяйкой положения. Жертва выбрана, возможно, ночью она будет не одна, но первой.... Первой будет эта.

Птица вся словно вытягивается в стрелу. Она чует желанный след, предвкушает, как будет сводить жертву с ума, наводить ужас, поддразнивать надеждой спастись. Кровь, приправленная страхом, так вкусна, так сладка. Птица трепещет в ожидании возможности начать охоту.

Жаль, что ночь ещё не спустилась на город. Жаль, что полную власть она обретёт только в темноте. Но зато уж после она поиграет с жертвой на славу.

Клац-клац. Цок-цок. Скоро, скоро ночь птицы - самая тёмная ночь в году. Город засыпает - кто-то не проснётся.

***

Эмма лежит на диване, ощущая затылком жёсткую подушку. На потолке причудливым узором сплетаются тени, за окном туманный день плавно перетекает в неверные зимние сумерки. Эмма плавает на границе сна и яви. Она слышит, как на тумбочке гудит её мобильный, но ни сил, ни желания встать, дотянуться, ответить нет. Звонок несётся откуда-то издалека, глухо, точно из колодца.

Днём она почти потеряла сознание в супермаркете. Это уже не просто мигрень, стоило бы обратиться к врачу. Мысли ленивые, они ползут, тянутся, наполняют голову тошнотворной болью. Ей повезло, что та пожилая пара, стоявшая в очереди, оказалась неравнодушной. Кажется, они не дали ей упасть на пол, помогли выйти на улицу, усадили на лавочку. Только тогда Эмма немного пришла в себя. Не полностью, но достаточно, чтобы почувствовать холодный сырой воздух, капли испарины на лице. Её о чём-то обеспокоенно спрашивали: раз, другой, третий. Эмма слышала чужие голоса, но не понимала слов. Только видела волнение и сочувствие на лицах мужчины и женщины. Она сумела выдавить из себя:

- Всё в порядке. Спасибо за помощь. Ничего не надо, я дойду до дома, тут близко.

Они не поверили ей, она видела это по их глазам. Вызвались её проводить. К этому моменту Эмма снова начала понимать человеческую речь, хотя смысл сказанного всё ещё с трудом доходил до неё. Она хотела отказаться, но сил спорить не осталось. Вместо этого она покорно дождалась, пока мужчина расплатился за их с женой покупки и помог ей встать. Женщина пристроилась с другой стороны, подхватила Эмму под руку. Они двигались с черепашьей скоростью, но Эмма была им за это благодарна: ноги почти не слушались её, всё тело переполнялось кисельной вязкой слабостью.

Всю дорогу пожилая пара пыталась убедить её вызвать "скорую" или хотя бы позвонить родственникам. Эмма слабо отмахивалась и, в конце концов, уже у дверей квартиры клятвенно пообещала сейчас же связаться с родителями. Они недалеко живут, честное слово, и десяти минут не пройдёт, как они прибегут, спасибо за беспокойство, но я не могу вас задерживать. Мужчина и женщина наконец оставили её в покое. Эмма повернула ключ и окунулась в полутёмную прохладу квартиры.

И вот теперь она лежит на диване и смотрит на потолок. Дверь комнаты заперта, шторы задёрнуты, но не плотно, и свет уличных фонарей, путаясь в голых ветвях деревьев, проникает в комнату. Отбрасывает тени на белёный потолок. Эмму слегка знобит, и она кутается в тяжёлое пуховое одеяло, пытается спрятаться от холода. Странно, она знает, что батареи греют на славу, что все окна плотно прикрыты, что ей должно быть жарко и невыносимо душно, но холод всё равно просачивается невесть откуда. И плевать он хотел на батареи, одеяло, тёплую кофту и шерстяные носки.

Тени на потолке принимают всё более причудливые очертания. То ли фантастические звери, то ли чудовища из глубин бездны. Одна из теней, огромная, неровная, истрёпанная, медленно ползёт по потолку к стене. Эмма скользит за ней взглядом. Вот тень перетекла на стену, вот потянулась тонкими щупальцами к полу. Эмма смотрит и думает: "Сейчас она станет плотной и объемной, отклеится от стены и шагнёт ко мне". Не знает, откуда такие мысли, но уверена, что права. Кажется, она уже видела похожий сон. А в том, что это сон, Эмма не сомневается. В реальности тени не ходят, не ведут себя, как люди.

Тень отрывается от стены, плоская, неясная. Сквозь неё можно видеть всю комнату, но с каждой минутой она становится всё более плотной, реальной. Наливается чернильной чернотой. Обретает очертания. Эмма не может оторвать от неё взгляд. Где-то глубоко внутри ей страшно до чёртиков: в желудке ледяной ком, колени как желе, прошибает пот. Но она не может пошевелиться. Только лежит и смотрит на тень, всё больше напоминающую птицу. Молчит. Ждёт.

Птица на несколько мгновений замирает возле стены. Кажется, она тоже приглядывается к Эмме, словно оценивает её, подгоняет под какие-то лекала, существующие в её воображении. Бред, конечно, у птиц нет воображения и они не способны ни оценивать, ни размышлять. Но это сон, страшный, самую малость сюрреалистичный. А во сне возможно и не такое.

Эмма дышит через раз. Ей хочется стать незаметной, раствориться в густых серых сумерках. Как можно тише вдох и выдох. Как можно меньше движений. Эмма бы и глаза закрыла, но боится хоть на секунду потерять птицу из вида. А та переминается с лапы на лапу, склоняет голову то в одну сторону, то в другую. Блестят глаза. Клацают когти по старому паркету. Клац-клац. Цок-цок. Почти как её сапожки утром. Мысль кажется забавной, и Эмма позволяет себе истерический смешок. Птица замирает на мгновение, будто удивлена странной реакцией человека. Потом поводит крыльями - им тесно в маленькой, почти игрушечной, комнатке - и решительно шагает вперёд.

Эмма не может пошевелиться от слабости и боли, которая накатывает с новой силой. И всё же ей хочется вскочить, броситься бежать, искать укрытие. Откуда-то она знает, что если птица дотронется до неё, всё закончится очень плохо.

- Это сон, - шепчет онемевшими губами Эмма, - кошмар. Я заснула днём, мне всегда днём снится всякая ерунда. Скоро я проснусь, и всё закончится. Всё закончится.

Птица оказывается рядом с Эммой в мгновение ока и накрывает её собой. Тьма, холод, страх, а потом....

***

Клац-клац. Цок-цок. Вот идёт большая птица, что питается плотью и кровью. Её крылья - первозданная тьма, её перья - острые бритвы, её когти - стальные кинжалы. Она чувствует себя хозяйкой. Этого города, этого мира. Начинается ночь птицы. Самая тёмная ночь.

Птица сожалеет, что власть ей даётся лишь раз в год. Она бы хотела охотиться всякую ночь. Запускать когти-крючья в слабую плоть, вырывать упоительно-вкусные куски человеческого мяса, всласть напиваться ещё тёплой человеческой крови. Но, увы, не птице это решать. Не она устанавливает правила. Не она правит бал. Приходится подчиняться.

Но уж самая тёмная ночь принадлежит птице безраздельно. Так было установлено много тысячелетий назад. Никто не поможет жертвам птицы в эту ночь. Никто их не защитит. Никто не спасёт.

Девушка боится птицы. Это правильно, так и должно быть. Страх сопровождает слабых, ничтожных существ с самого рождения и до смерти. Страх делает их кровь и плоть желанней и вкусней. А если они ещё и пытаются сопротивляться.... Птица позволяет себе с предвкушением заклокотать.

Девушка не разочаровывает птицу. Она неловко отдёргивается, сваливается с дивана, запутывается в ногах. Пытается отползти в сторону. Ей пока не хватает малости, чтобы вскочить на ноги, бежать куда глаза глядят. Что ж, птица даст ей фору. Если охота закончится слишком быстро, будет неинтересно.

Птица отступает назад, делает вид, что замешкалась, запнулась. Девушка верит. Вскакивает на подкашивающиеся ноги, держится нетвёрдо, шатко, но бросается к двери, скользя носками по паркету. Она пытается закричать, позвать на помощь, хоть как-то известить других людей об опасности, но выходит у неё только полузадушенный писк. Он застывает, умирает в горле, не успев родиться. Птица прислушивается к чужим шагам, к заполошно стучащему сердцу, переминается с ноги на ногу. И когда девушка хватает цепочку на входной двери, медленно выбирается из комнаты.

Её жертва борется с замками. Ведь верила, глупая, что они защитят её, спасут от всех напастей, закроют от бед. Сказка, которую сами себе рассказывают на ночь взрослые люди. А спасения - чуть. Не больше, чем от одеяла, под которым от бабаек прячутся дети. От людей, может, и убережёт, но от птицы....

Руки не слушаются девушку. Смерть, крадущаяся за спиной, заставляет их неметь, цепенеть, отниматься. Цепочка выскальзывает из пальцев, ключи застревают в замке. Но она упорно сражается, будто выбравшись из квартиры, выживет. Дура, ату её. Но птица терпеливо ждёт, даёт ей время, чтобы утратить надежду.

Дверь распахивается - провал, ведущий на пустую лестничную клетку. Новостройка, ещё не все жильцы успели заселиться. Девушка вылетает за порог, ноги в носках шлёпают по плитке. Она набирает в грудь побольше воздуха, но только закашливается, подавившись зовом о помощи. Девушка кидается к лестнице, крутой, скользкой. Вцепляется в перила руками, будто утопающий - в спасательный круг. Наивная, она уже утонула, просто ещё не поняла.

Девушка кидается вниз по лестнице, но птица не даёт ей времени добраться до двери подъезда. Хватит, набегалась. Птица бросается вперёд, вцепляется в волосы жертвы, сжимает когти у той на боку. Девушка захлёбывается задушенным всхлипом. Падает под тяжестью птицы на колени, разбивая их о ступеньки. Больше не встанет.

Птица волочёт девушку обратно в квартиру. Там будет уютнее и спокойней, никто не помешает насладиться трапезой. Девушка пытается цепляться пальцами за ступеньки, за плитки, за порог, за паркетины. Она ещё не сдалась, она ещё сражается с отчаяньем обречённого. Ломает ногти, раздирает в кровь и без того стёсанные колени. Пытается рвануться из когтей схватившей её твари, но ничего не выходит. Птица лишь сильнее сжимает жертву, скребёт когтями по костям. Девушка сипло воет от боли, но всё равно пытается трепыхаться.

Птица с размаху опускает клюв, перебивает жертве позвоночник. Будь послушной, не сопротивляйся. Девушка взвизгивает высоко, жалобно и тонко. Птица чувствует её боль и смертный ужас. С наслаждением расковыривает огромную рану, вгрызается в человеческую плоть, захлёбываясь пьёт бьющую струёй кровь. Глаза, какие у неё глаза! Бездонные озёра, полные осознания смертности. Птице нравится то, что она видит. Девушка шипит, кричит, визжит. Но всё тише и тише. Когда птица разбивает ей грудную клетку, она затихает. А сердце содрогается в клюве птицы последний раз.

От девушки всё ещё пахнет розовой водой, приторной, душной, сладкой. Птица ворчит, запах ей не нравится. Зато она молчит, и голоса её - пронзительного, высокого - больше не слышно. Птица вертит головой. Здесь больше делать нечего. До утра ещё можно посетить парочку отдалённых поселений. Там остались одни старик, их плоть отдаёт кислинкой и тленом, но зато их исчезновению никто не удивится. Их даже найдут не сразу. И птица выходит из пропахшей кровью комнаты.

Клац-клац. Цок-цок.

***

....а потом Эмма открывает глаза. Солнце пробивается сквозь шторы, рисует классики на полу. Вчерашнего тумана как не бывало. "До чего переменчива погода", - думает Эмма, потягивается на неудобном диване, разминает затёкшую шею, ноющую поясницу. Бросает взгляд на часы. Надо же, почти двадцать часов кряду проспала! А усталости и тяжести нет и в помине. И от головной боли с дурнотой осталось лишь воспоминание.

Эмма улыбается своему отражению в зеркале. Ни тёмных кругов, ни болезненно-зелёной бледности, ни нездорового блеска в глазах. Только во рту неприятный металлический привкус крови. Наверное, ночью пошла кровь носом. Или во сне прикусила язык. Прополоскать рот водой и забыть всё как страшный сон.

К слову о страшном сне. Эмма невольно передёргивается, вспоминая бред, примерещившийся ей прошлым вечером? Ночью? Тени, птица, переполнявший ужас, кровь, кости, ошмётки плоти. Дурацкий, омерзительный сон. И, кажется, он ей уже снился. Только давно. Она почти и забыла. А теперь вот снова пережила тот душащий ужас и липкое бессилие. Эмма закрывает глаза, с силой проводит руками по лицу, стирает остатки кошмарного сна. А потом идёт умываться и завтракать.

Эмма жарит омлет и краем глаза следит за новостями. Их городок не настолько велик, чтобы радовать своих жителей сенсациями. Но сегодня всё иначе. По всем каналам трубят об ужасном убийстве молодой девушки. Какой ужас, такая юная, такая красивая, не заслужила, кошмарная смерть, какая сволочь могла такое сотворить. Репортёры повторяют одно и то же на все лады. Демонстрируют фотографию покойницы. Эмма удивлённо рассматривает её. Вчера она стояла перед ней в очереди, вертела в руках мобильник, нетерпеливо выстукивала дробь по прилавку. Клац-клац. Цок-цок. Ещё вчера она ходила по улицам, приторно и сладко душилась розовой водой, говорила визгливым высоким голосом. Эмма увидела её вчера в первый и последний раз, а сегодня она мертва. Бывают же совпадения.

На другом канале с каким-то истеричным садистским упоением демонстрируют кадры с останками - как-то иначе назвать тело не поворачивается язык. Эмма помнит, что год назад вроде бы уже находили похожие останки парня, только на выезде из города. Машина в хлам, тело в клочья. Эмма виделась с ним мельком в университете, кажется, он приезжал на сессию. Симпатичный, весёлый, свой в доску. Жаль, как следует познакомиться не вышло, тогда её тоже одолевали приступы мигреней и головокружений. А потом он умер.

Эмма выключает телевизор, чтобы не портить себе настроение и дальше. Садится за стол, выглядывает в окно. Там ярко светит солнце, блестят успевшие подёрнуться ледком лужи. Привкус крови во рту уже почти не ощущается, а боль ушла и раньше следующего декабря - сырого, мрачного, туманного - не вернётся. Жизнь прекрасна, не правда ли?

А за спиной Эммы на невидимом сквозняке звенят колокольчики, привязанные к ловцу снов. Клац-клац. Цок-цок.

Оставить комментарий © Copyright Фатеева Светлана Размещен: 05/09/2020, изменен: 05/09/2020. 19k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Клац-клац. Цок-цок. Вот идёт большая птица, что питается плотью и кровью. Её крылья черны, её перья бритвенно-остры, её когти - стальные кинжалы. Берегитесь, люди! Заприте двери, закройте окна, опустите глаза. Она уже близко, она уже ждёт и жаждет. Близится её ночь. Самая тёмная ночь в году.

Фатеева Светлана : другие произведения.

Вот идет большая птица