Брусникин Илья Сергеевич : другие произведения.

Глава 3 - Терция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГКЧП в 1929 г. с неожиданным завершением. В этой главе Юра Антонов участвует в операции по похищению Сталина, попадает на сатанинскую оргию и прекращает верить в себя. Терция Ви - третья сила в подковёрной борьбе за власть.

  

Tertiа Vi

  Читатель может отдохнуть немного.
   Форгешихте; по-русски же - предыстория.
  План разрабатывался почти год и был невероятно прост - заходим, берём Сталина и уходим. И потеатральнее всё, чтоб народу побольше увидело. Везём Сталина подальше, на края, где он отсиживается, пока сыр-бор. Затем он появляется, живой и здоровый. И все молодцы - Сталин, что вернулся. И Г.П.У., им же руководимое, что спасло нашего вождя. А от кого спасли? В первую очередь, от белогвардейской контры, монархистов разного рода. Вот они, гады, как близко подобрались. Кто ещё у страны враги? Англичане. Конечно. Белоэмигрантские контрреволюционеры при поддержке британских сил. Далее, кто ещё? Естественно, Троцкий. Он и руководил нападением из своей Турции. А враги внутри страны кто? Кулаки и прочие лишенцы. Такие точно будут рады похищению. Вот и выявим всех сочувствующих, явных или скрытых. Внутренние враги сами себя выдадут. Вредители те же. И прижмём всех. А народ отвлекётся от внутренних проблем и забудет огрехи руководства страны. Провал мировой революции, например (в Шанхае ничего не случилось, говорите?). И на духоподъёмной волне в стране начнём кардинальные изменения.
  Что касается театральности. Похитим прямо со съезда. Что проходит в Большом театре. Накинем мешок на голову и выведем наружу. Могут стрелять в похитителей - значит, выведем и посадим в танк, как раз британский. Но такая машина быстро не ездит. А нам надо скрыться так, чтобы никто не догнал. Значит, сажаем Сталина в броневик и катим. Нет, транспорт чересчур тихоходный. А если заторы по Москве, прохожие разные и прочий транспорт на улицах. Можно улицы нужные перекрыть. Да ведь же сразу поймут, что неспроста милиционеры не пускают на Охотный ряд. Вот едет бронеавтомобиль, а постовые расходятся, пропускают. Не хватало, чтоб ещё козыряли (похитителям). Нет, увозить надо по воде. Провезти на броневике на Причалы и пересадить на катер. Бронированный также. Но ненадёжно это, ибо много телодвижений. Мало ли что может произойти - вмешается простой люд или то-же О.Г.П.У. (те чекисты, что в курс операции не введённые). По этой же причине и самолёт не подходит - можем не доехать до аэродрома. Необходимо, чтоб верно всё было, чтоб вывести из Большого и посадить в такой транспорт, чтоб сразу в секретное место и доставить. Дирижабль? Воздушный шар? (Просвирин смеётся). Тогда стали искать и нашли в итоге - машина инженера Левкова. Как раз и полурабочий экземпляр есть. Едем в командировку в Ростов - в Донской Политехнический. Приехали, осмотрели: небольшой такой баркас на грелке, метров пятнадцать в длину, на гике болтается шлюпка. На борту надпись полуистлевшая - "Ялта". Левков, крепкий очкатый мужчина, объясняет: в баркасе стоит паровой мотор, от которого работают воздушные насосы, закачивающие воздух из атмосферы в грелку. Выходит воздух из щели между полом корабля и дорожным покрытием, "воздушная смазка". Движется за счёт заднего давления всё того же воздуха, выходящего из отверстия в корме судна. Корабельный руль позади отклоняет поток воздуха - для управления. Тормоз не предусмотрен. Вариант только выключить двигатель, и буксир идёт по инерции, пока не остановится. А ходит он и по дороге, и по воде, проверено. Только дорога чтоб не ухабистая, и волн на воде не было. Прекрасно. Сойдёт.
  То был июнь. Значит, два месяца на доработку - поставить новый дизель вместо парового двигателя, облегчить корпус, бронировать кабину, поднять и усилить бруствер на корме. Финансы дадим. Рассказывать кому-либо запрещено. Отвечаешь головой, Левков.
  План тем временем подали на утверждение Сталину, тот подписал и на личный контроль взял. Группа собрана - хитрый старичок Просвирин не зря полгода тёрся среди нас: таким образом, он отбирал людей, годных для выполнения столь ответственного задания. Группы разделились по номерам - первая передаёт Сталина от бокового входа Большого театра на транспорт. Вторая группа - это мы, принимаем Сталина в транспорт и доставляем на судоверфь в Рыбинск, где его принимает и оберегает третья группа. Старший и младший для второй группы были отобраны у Забельского, нашего прямого начальника. Взяты были командир отделения Леонид Волков и, собственно, я - Юрий Антонов, помощник командира отделения. В нашу группу также вошли - Сергей Белов, работник оперотдела, рулевой и штурман, в прошлом матрос легендарного корабля Гдов, того самого, который в 1918-м году до последнего держал оборону Крыма от германских интервентов, и Максим Павленский - инженер-механик, сотрудник гаража О.Г.П.У., коренной москвич. Последний пятый член группы - Чижов, оперативник моего отдела. Мы с Леонидом сразу - нет, не пойдёт. Чижов постоянно дома сидит и вобще пребывает в тяжёлом душевном состоянии. Лежал с ранением два месяца, затем ещё почти месяц в больничке для душевнобольных. Просвирин спрашивает, как же он у вас работает? Такой горе-работник. Леонид объясняет, Чижов всегда был хороший оперативник, награды имеет, но весной случилось у него несчастье личного характера. С семьёй беда. Так что лучше не брать, может подвести. "Так сделайте внушение!" - урезонил Просвирин по своим причинам. Тем более, группа уже определена, и прорабатывать других сотрудников некогда.
  Хорошо, вторая группа собрана. Тут и извещение пришло, ровно через два месяца, день в день, что корабль наш готов. Переправили частями на поезде в Пейпию, что в ленинградской области. Прибыли и мы туда - вторая группа в полном составе. Смотрим, а кораблик наш сияет. Стоит носом на песчаном берегу, а кормой на воде. Выкрашен весь в зелёный, верх трубы - чёрным. Левков снова сам объясняет: сделали всё по техзаданию, корпус - сталь шесть миллиметров толщиной, мотор установили даймлер, спереди укрепили конструкцией навроде паровозного отвала. Мачту со шлюпкой оставили - бог его знает, вдруг заглохнет посреди воды. На озере провели испытания. Хотя и похож корабль своим видом на угольный утюг, но плавает он отменно, хотя и не спешит - на полном ходу выдаёт 30 узлов с лишкой. Там же на базе ночевали под шорох назойливых мотыльков-"шведов".
  После свезли в мастерскую на доработку. Наши спецы смонтировали пулемёт на корме, прожектор на крышу и прочие мелочи. В задней части кабины отгородили особую комнатку размером с сельский нужник, забронировали как следует и дверку с замком приладили, внутри скамью с обивкой поставили - всё для Сталина. Там же в мастерской я своей рукой писал белой краской название корабля. Вывел на борту германскими литерами по трафарету - Tertiа Vi по названию секретной операции.
  Вцелом, готово. Даже раньше срока. Остался вопрос о дате операции. Ближайший съезд только в следующем году. Пленум В.К.П.б. только в ноябре, а там погода может подкачать - снегу как насыпет. Чрез сугробы и снежные валы проблемно будет выбираться. Решено начать быстрее - через месяц, в сентябре, на внеочередном съезде партии, за день до запуска Совметео (а на запуске Сталин и объявится собственной персоной целёхонький).
  ***
  Итак, в назначенный день пятеро членов второй группы по-раздельности прибыли к месту стоянки корабля. В сарайчике молча переоделись в чёрные шинели со знаками четвёрок - реквизит, оставшийся после разгрома Четвёртого интернационала. Нацепили нарукавные повязки и значки с цифрой "4". Натянули на лица чёрные платки для сокрытия своих личностей. Леонид скомандовал "Становись!" и проверил внешний вид каждого. Символически поправил кому шинель, кому повязку на руке, кому платок на лице. Высокие, подтянутые, гладко выбритые и сурово серьёзные - мы были красавцы. Леонид глянул на часы, кивнул сам себе и дал команду начинать. Час встречи в Театре назначен с некоторым запасом на случай непредвиденной ситуации в пути. Я помог расчехлить брезент на корабле. Максим спустился в трюм и завёл двигатель. Затем пустил воздух в подушку. Корабль шатко приподнялся над землёй и вскоре встал прочно. Каждый занял свою позицию: Леонид, как командир, в кабине корабля с Максимом и Сергеем; я, будучи старпомом, занял позицию на корме, вместе с Чижовым. Тот сидел на скамье и сохранял молчание, глядя себе под ноги. Машина уверенно зарычала и дала ход с таким толчком, что пришлось ухватиться, чтоб не упасть. Мы с Чижовым переглянулись, и тот быстро скрыл свои давно опустевшие глаза. Надо сказать, что после больницы он совсем замкнулся, стал молчалив и угрюм. Совершенно отстранился от контактов с людьми. Стал будто привидением, бледной тенью себя прежнего. Кто ж поймёт, что творится в его черепной коробке.
  Корабль довольно быстро дошёл с окраины до центра города. С позиции на корме хорошо просматривалась часть кабины с мощной спиной Сергея у штурвала. На его мощной руке был выжжен порохом якорь. Лет десять назад за такой партак его бы зарубили шашками деникинские добровольцы.
  Интересно было наблюдать за действиями Сергея. Он отлично прошёл летний практикум по вождению этого корабля и работал, будто игрался с рычагами, которые для меня же были тёмным лесом. Вот он потянул ручку, и машина ощутимо сбавила ход. Машина понеслась по инерции. Прохожий люд разбежался по углам, ещё издалека завидев корабль, с оглушающим шумом несущийся по улице. Сергей немного закладывает штурвал, и наш пароход начинает скрести боком прямо на ограду Большого театра. Рулевой точно рассчитал свои движения, и под грохот взломанной решётки машина останавливается прямо на траве, в десяти шагах от здания театра. Леонид спрыгивает прямо за борт и бежит к открытой боковой двери театра, скрываясь в темноте помещения. Пока он не вывел тов. Сталина, необходимо совершить пару операций. Сергей даёт немного хода, и машина неспешно разворачивается носом к "выходу", к пролому в ограде. Я же скидываю дощатый трап, цепляя его крючками к борту. Леонид в костюме пресловутой "четвёрки" выводит тов. Сталина с мешком на голове. Ведёт он аккуратно, будто старика под руку. Подводит к корме нашей машины, помогает влезть и уводит в кабину. Главное, чтоб внешняя достоверность. Уже с тротуара наблюдают зеваки, из окон смотрят жильцы-свидетели. Я втаскиваю трап на палубу и захожу в кабину. Сергей мгновенно понял команду и дал пару. Машина дёрнулась и стала резко набирать ход. Тяжёлый чёрный дым из трубы падал прямо на палубу, обдавая запахом горелого масла. Сметя тротуарные тумбы, мы понеслись обратно. Сергей разгонял пешеходов пароходным гудком.
  Охотный ряд, где чудом удалось не задеть трамвай. Моховая улица.
  Играющие в кафешантане музыканты в жилетках и соломенных канотье, увидев плывущий по мостовой корабль, уставились, разинув рты. Трубач обронил инструмент с таким протяжным звуком, с каким мистер Джедди шлёпнулся на асфальт в известном фильме.
  Я сидел на скамье, держась за поручень. Напротив, через проход, за закрытой дверцей сидел сам тов.Сталин, наверняка снявший мешок с головы. О чём он думал в этот момент? О том, как скоро будет пить грузинское вино в безопасном отдалённом кабинете? Ощущал элементарную скуку от происходящего? Всё, кроме страха и подозрений. А надо бы.
  Следующий пункт плана - двигать двести километров по воде и болотам прямо в Рыбинск, на судоверфь. Но у нас были собственные установки. Мы шли в несколько ином направлении.
  ***
  Цвишенгешихте. Другими словами, лирическое отступление.
  Оно как всё было - в плане истории последних лет. Сталин не сразу стал персоной номер один. Он назревал годами. Когда дедушка Ленин скончался пять лет назад, то не оставил фактического ответа на вопрос, кто же станет его преемником. Ближайшим на эту роль совершенно верно виделся второй человек после Ленина - Троцкий, который к тому же был как-никак руководителем Красной армии, большую силу имел и авторитет. Сталин же был генеральным секретарём Партии, кабинетным канцеляристом - распределял должности и не был готов к руководству (так было сказано в ленинском Письме к съезду). Он планомерно подкупал людей из правительства - кому назначал дачи, кому путёвки в санатории, кому и неплохие должности (будучи начальником секретариата, он имел полный доступ к подобным благам). Были у Сталина и высокопоставленные соратники - Зиновьев (главный идеолог (после Ленина, конечно) и отличный оратор, умевший работать с публикой, по совместительству председатель Коминтерна, а значит и всех коммунистов в мире) и Каменев (руководивший Советом Труда и Обороны - органом с чрезвычайными полномочиями). Увидев после смерти Ленина шанс выбиться в лидеры, Сталин ухватился за эту возможность. И совершил такую комбинацию - подключил к своей "тройке" таких видных деятелей, как Бухарин (главред Правды - органа генеральной пропаганды), Рыков (председатель Совнаркома - правительства страны), Куйбышев (председатель Рабкрина - контролирующего органа), Томский (профсоюзы). Получилась уже "семёрка". И с такой колоссальной поддержкой стал беспощадно громить на собраниях своего главного врага - Троцкого. И ведь какие доводы использовал на съездах: вы, тов.Троцкий, не понимаете, что страна молодая, ослабленная, нам необходимо накопить ресурсы перед дальнейшим сражением за мировую революцию. Вы, тов.Троцкий, значит, против мировой революции? Ммм? Что это за левые уклоны от главной линии партии? Тут и ленинский призыв подоспел - заводские работники массой принимались в партию (как завещал сам Ленин). А им что политика, простым рабочим? Делят всех на чистых и нечистых. Голосуют за того, кто громче орёт. И, буквально, за один год сталинский союз свергнул Троцкого, заклевал. Пал Троцкий с поста номер один. Слетел с должностей. Стал безопасен для Сталина.
  Тем временем возник вопрос - что же делать со своими ближайшими сподвижниками. Власть-то хочется иметь единоличную. И обрушился Сталин с критикой на Каменева и на Зиновьева. Напал на своих недавних соратников, на очередном съезде назвав их идеи чепухой и странными лозунгами. И распалась "семёрка", став новой "тройкой" - Сталин, Бухарин, Рыков. И пошли лозунги их недавних соперников - смычка города с деревней и пр. Теперь и Зиновьева с Каменевым заклевали. Обоих сняли с постов, а Каменева ещё и отправили из страны - послом в Италию.
  (А ведь Зиновьев годом ранее фактически спас Сталина, когда после смерти Ленина было зачитано с трибуны то самое "Письмо к съезду", где явно выразились сомнения о лидерских качествах Сталина - Зиновьев авторитетно заявил, что опасения Ленина не подтвердились. Ленин ошибся якобы).
  Что касается Троцкого, то не помогли ему его импровизации - ни союз с Зиновьевым (человеком, который громил его до этого), ни листовки среди рабочих (его подпольную типографию наше Г.П.У. разгромило, подсунув нашего человека под видом белого офицера - Ага, Лев Давыдович, да вы ещё и контрреволюционер!), и на этом закончилась левая оппозиция. А Троцкий уехал в Алма-Ату и далее в Турцию. Не сам, конечно, - тащили его прямо на руках наши ребята с позором на вокзал.
  Дело оставалось за малым. Бухарин и Рыков. Но по счастью случился прошлогодний неурожай. Сомнительное, однако, счастье - страна на грани голода. Крестьянин хлеб не отдаёт. Нужно отнимать, раскулачивать. А там и коллективизировать. Форсировать, как говорил недавно Троцкий. Но Бухарин был против - нужно дать шанс кулакам, врастить их в социализм, уступать крестьянству, да и вобще поднимать экономику. Вот и стал крайним - Затормозил ты, Николаша, темпы индустриализации. Не поспевает страна. Вот, неурожай, хлеба нет. Голодает народ. Нужно поднажать, ускорить. А все знают, что кулака с нэпманом нужно громить, а не диалоги с ними вести. Так что, твой правый уклон от генеральной линии есть главная опасность для мировой революции. И попали Бухарин и Рыков, а с ними и Томский, в опалу. Осели. Отошли на вторые роли.
  И остался Сталин один во главе государства. Как и хотел.
  Только осталась проблема - народ недоволен сложившимся кризисом. Продукты уже по карточкам. Мало для народа этих оргвыводов на съездах. Конкретика нужна.
  Конкретика? Легко. Быстро найдём виноватых. Вот вам Шахтинское дело в прошлом году - вредители во всём виноваты, эти царские военспецы и контрреволюционеры, саботируют производство. Секретная директива пришла - сажать за решётку всех, и построже с ними. Чтоб показательнее было. А заодно и на других заводах поищем "шахтинцев". Видите ли, буржуазная интеллигенция всюду проникла.
  Предприятия почистили. Теперь можно и за партию браться. И понеслась. Кладёшь партбилет на стол, встаёшь между комиссией и аудиторией и рассказываешь, что такое марксизм-ленинизм. А заодно - женат ли ты, дети есть? Говорят, ты попиваешь (а кто ж нынче не пьёт?). И не важно, насколько ты молодец. Комиссия уже получила установку сверху - кого нужно выбраковать (считай - тех, кто не согласен со Сталиным). Поделилась вся страна на чистых и нечистых, и понятно, что чистые - это кто поддерживает Сталина.
  И вот - забраковали верхушку. Тех, кто голосовал против генлинии. Готовятся сдать партийные билеты. Имена их называть не будем, но скажем, на минутку, что Сталину они рукопожатны. И если с генеральным секретарём вдруг случится беда и по каким-то причинам он будет неспособен стоять у руля партии, то эти люди легко придут на помощь и подменят у власти. И за Иосифом присмотрят - чтоб к рулю он больше никогда и не вернулся. Заодно и официальная версия про вероломное нападение будет кстати - повесят всё на белогвардейских и английских шпионов.
  Вчера Просвирин провёл разговор со второй группой на своей квартире. Жаль, имён новой власти не назвал. Говорит, настанет момент, и сами всё увидите. Он сидел за массивным столом, нервно постукивая пальцами по краешку стола. Его взгляд гулял по карте Москвы и окрестностей, разложенной поверх бумаг. Затем он сложил руки в замок, замер и оглядел нас пятерых, сидящих на стульях перед ним. Было темно, и тускло горела лампадка на столе.
  - То, что я скажу вам сейчас, разглашать запрещено. Мне велено доложить эту информацию в ночь перед операцией, в последний момент. Вы видите, как затягиваются гайки, и как фигура Иосифа Сталина обретает всё более инфернальное значение. Сталин далеко ушёл от идей революции, сознательно перебив всех партийных противников. Вы неглупые, сами прекрасно всё понимаете. Я представляю группу в верхушке Р.К.П.б., которая взялась поменять всю ситуацию. Вместе с вами, вашими, буквально, руками мы вернём всё на место. Место назначения изменено. Теперь это соляная шахта Морозова в 15-ти километрах от города, шахта ныне заброшена (Просвирин указал на жирную точку на карте возле Балашихи). Ваша задача - отвезти товарища нашего Сталина в эту шахту и задержать там эту свинью любыми методами. Если придётся применять силу, то это вполне приемлемо. Необходимо изолировать его в этой шахте. Я ваш связной. В целях конспирации телефонные звонки исключены, как и всякая радиосвязь, кроме сигнала из шахты. Общение должно быть исключительно лицом к лицу. В шахте уже стоит заправленный автомобиль. После как разберётесь со Сталиным, подаёте радиосигнал и добираетесь до города. Встречаемся с вами завтра, в этом же кабинете. После в дело вступит моя группа чиновников. Дальнейшие события уже не будут зависеть от вас. Вы сами всё увидите.
   Вот почему Просвирин настоял на участии Чижова - ему нужны идейные люди, сомневающиеся в советской власти, те, кто готов пойти на свержение Сталина.
  И вот так, в маленьком прокуренном кабинете, нервно переглядываясь при свете лампадки, мы, "чистые", во главе с членом Секретариата ЦК Просвириным, по сути, создавали новую историю страны.
  ***
  И значит. Ползём мы по Моховой, обтирая фонарные столбы. И тут из ниоткуда объявилась погоня. Молодчик-чекист уверенно нагонял нас на открытом "ройсе". Я позвал Леонида. Чёрт возьми, кто это, вобще, такой? Откуда он взялся. Леонид вглядывался в водителя, видимо, решая, что с ним делать. Новенький гэпэушный автомобиль мчал достаточно быстро, чтобы стать проблемой.
  - Это же писарь Забельского! - воскликнул Леонид. - Откуда только смелости хватило!
  И вправду - за рулём был мальчуган Феденька Романов, свежеиспечённый письмоносец моего начальника. Леонид стал махать ему, чтоб убирался. Но тот даже не думал бросать погоню и поддал газу. Ясно, что наш пароход не сможет оторваться от этого автомобиля. Тогда вариант только один - отстреливаться.
  - Жмёт на всю железку. Юра, припугни его с максима!...
  Качка была сильная. Я встал за пулемёты и для начала прицелился, дал понять о своих намерениях. Крылатый чекист, шпаргонец-молокосос, завидел меня в стойке, но не сбросил газ. Я дал очередь, намеренно отводя огонь в сторону, чтобы не задеть этого ответственного шофёра, будь он не ладен. Следом ещё очередь, и ещё.
  Леонид оттеснил меня и сам взялся за гашетку. Я укрылся за бруствером. Леонид давал очереди по машине. Прошил двигательное отделение и разбил стекло. Из авто повалил пар. И тут Феденька на всём ходу вынул наган и стал стрелять. Первый выстрел, второй. Леонид в ответ стал поливать непрерывно. Но внезапно отскочил от пулемёта и повалился на доски палубы. Преследователь заметно потерял скорость и в итоге остановился посреди дороги, удаляясь от нас.
  Леонид барахтался на спине, держась обеими руками за горло. Его платок, густо вымоченный в крови, сполз с лица. Я слетал в кабину за бинтами. В дверях стояли Максим и Чижов и остолбенело глядели на командира. Леонид хватал ртом воздух. Пуля, по всей видимости, вошла прямо в артерию. Кровь брызгала во все стороны. Глаза на окровавленном лице, казалось, вылезут из черепной коробки. Я попытался отвести его руки, тявкнул Максиму зажать рану и отмотал бинт. Но биения в агонии внезапно стихли. Леонид умер.
  Чадящая на всём пару машина вывернула на Москворецкую улицу, затем на одноимённую набережную и сползла по песчаному берегу на воды Москвы-реки. Сергей дал широкий разворот и направил против течения. Двигались довольно шустро.
  Труп начальника оставили на палубе, завернув в парусину. Это проделал Чижов. Теперь обязанности командира легли на меня. Я поймал взгляды Максима и Чижова и активно замахал рукой, чтобы не стояли и заняли свои позиции. Нечего стоять, вы не в церкви! Задание продолжается!
  Проскочив под несколькими мостами, мы выползли с реки на берег, пересекли несколько убогих дорожек и неслись теперь через поле. Поездка прошла без проволочек в техническом плане - корабль шёл стабильно, хотя всю дорогу присутствовало волнение: не откажет ли двигатель, не заклинят ли рули или ещё какие поломки. Через время показались промышленные здания, массивные, угловатые и закопчённые. Ворота были открыты, и мы плавно вплыли на территорию заброшенного предприятия. Сергей сбавил ход до минимума, до скорости пешей ходьбы. Машина вползла в высокую просторную пещеру, шедшую под уклоном вниз. Максим включил прожектор. Эхо шумно гуляло по каменистым просторам шахты. Наконец, машина остановилась возле невысокой постройки из досок - бригадирская. Сергей заглушил двигатель. Я взял тусклую керосинку и скомандовал Сталину о прибытии в место назначения. Через минуту тот вышел из своей каморки с башлыком, натянутым до самых усов. На правах старшего я взял вождя под локоть и повёл его в помещение, где раньше было руководство шахты. Следом шла моя бригада с керосиновыми лампами. Сталин безропотно подчинялся, не подозревая об уготовленном для него конце. Я подвёл Хозяина к заранее подготовленному стулу прямо посередине помещения. Лампы расставили на столы возле стен.
  - Садитесь, - сказал я и несильным толчком дал понять Сталину, в каком направлении ему сесть.
  Тот на удивление не сопротивлялся и до последнего молчал. Мы достали наганы и навели ему в затылок.
  - За предательство идей Ленина и за преступления перед Страной Советов вы, товарищ Иосиф Сталин...
   После лёгкого движения головой Сталин рывком снял с головы капюшон. Я ахнул.
  Ахнули мы все. Это был не Сталин. Это был вобще посторонний человек - с иными глазами, иным лицом и нелепыми усами. Он водил грозным взглядом по нашим удивлённым лицам.
  - Это что такое? - грянул он басом. - Немедленно выпустите меня отсюда!
  Он, было, дёрнулся встать со стула, но я не дал.
  - Сидеть! - скомандовал я и толкнул этого товарища обратно на стул.
  Тот задёргался и стал бросать молящие взгляды, поняв, что настроены мы серьёзно.
  - Ребятушки, - заговорил он голосом уже притихшим. - Ребята... Отпустите... Я сам с краёв, я никому не скажу. Я даже ваших лиц не запомню...
  Вот ведь как получается. Засланный товарищ вовсе и не Сталин. Шлёпнуть его приказа не поступало. Да и нам это не нужно. Но и живым такого свидетеля отпускать нельзя. Конечно, проговорится.
  Мужичок заёрзал на стуле, озираясь на зажатые в руках наганы.
  - Ребята! - его голос срывался. - Я тоже из чека... я комиссар Кондратьев, мы же коллеги...
  - Что делать будем? - спросил Максим.
  - Да положить его тут, и всего делов, - заключил Сергей.
  - Нет, - ответил я. - Класть мы никого не будем. Неизвестно, что там с операцией. Если её отменили, то и нас потом положат...
  - А разница? - рявкнул Сергей. - Если переворот не состоялся, то этот гад только лишний свидетель. Нам всем черепушки прострелят.
  Мужичок наш затрясся весь. Порывался вскочить, но я осаживал его.
  Странная вещь, ведь Сергей был прав. Пристрелить этого малого было бы вернее (мало ли до этого расстреливали неудобных людей?). Но внутреннее чувство говорило, что не нужно торопиться.
  - Его искать будут! - заголосил Максим. - Куда ты труп денешь? Родне выдашь?!
  - Да вот выдам. Мало ли, шальная пуля. Говорит, чекист. Значит, отдал жизнь за страну. Главное, что свидетеля не будет.
  - Юра, да скажи ему! Там же наверху сразу поймут, где он был и где застрелили. Да и кто застрелил, поймут.
  - Максим прав, - вступил я. - Нам не нужно пока спешить. Вы останетесь здесь, а я встречусь с... нашим связным (я осёкся, чтоб не называть имя Просвирина в присутствии ненужного свидетеля). Шлёпнуть мы его всегда успеем...
  Сергей сорвался в сторону свидетеля, поднёс наган, намереваясь выстрелить в упор, но я отбил его руку, и выстрел грянул в сторону, в стенку над полом. Свидетель завопил что-то о своей маме, зажмурив глаза. Сергей вцепился мне в шею. Я тявкнул ему успокоиться, что мало помогло. Максим скакал вокруг, пытаясь оттянуть Сергея. И тогда своё слово сказал Чижов. До этого наблюдавший всю сцену со стороны.
  Прогремел выстрел, и тело лже-Сталина с окровавленной головой упало со стула.
  Все замерли. На секунду наступила тишина.
  - Ты что наделал. Ты, больной алкоголик, - завопил Максим.
  Чижов устало ответил: Голова от вас уже болит. Уймись, баба.
  Последнее адресовалось Максиму.
  - Чижов! - я одёрнул его.
  Последний акт развивался стремительнее, чем можно было среагировать.
  Максим съездил Чижову по морде. Тот повалился на стену, схватясь за скулу, и вскинул наган в сторону Максима. И снова прозвучали выстрелы. Чижов осел под стенку, оставив красные размывы.
  В крайний раз стрелял Сергей.
  Я засветил ему локтём в лицо, проволок за шевелюру к стене и воткнул наган в шею.
  - Ты что творишь?! Я тебя, сука, сам положу тут! Слушай меня внимательно: бросай наган на землю и тише будь! Ясно сказал?... - Сергей бросил револьвер.
  - Максим, посмотри, он дышит? Живой вобще?
  Максим камнем метнулся к Чижову.
  - Дышит еле-еле...
  Товарища свидетеля можно было и не проверять - у того был расколот напополам череп, откуда зияли красным ошмётки мозгов.
  - Теперь ты, - я прижал Сергея ещё сильнее, хотя тот, судя по всему, и не собирался оказывать сопротивление. - Ещё такой самодеятельности, и станешь следующей жертвой во имя Родины... Понятно?
  Сергей коротко кивнул. Я пихнул его и для верности замахнулся рукоятью нагана. Его оружие сунул себе в карман.
  В первую очередь необходимо ехать к Просвирину и узнать, что происходит. Но Чижова нельзя бросать. Поэтому вначале едем в Больницу Ветеранов - кладём Чижова. Затем на доклад к связному. Этот план я и довёл до двоих подчинённых.
  Мы втроём погрузили Чижова на заднее сиденье, предварительно обернув его в чёрную шинель. Переоделись в казённые одежды, заготовленные для нас в автомобиле. Сергей сел за руль. Максим рядом с ним.
  Я сел возле своего старого друга.
  Автомобиль стронулся и выехал из шахты. Наступал вечер. Солнце наполовину скрылось за елями.
  В приёмном покое Больницы Ветеранов двое молоденьких санитаров явно скучали, когда мы с шумом втащили Чижова.
  - Живее, ребята, не спим! - гаркнул я санитарам. - Здесь огнестрельное ранение.
  Прискакали ещё двое молодчиков. Вчетвером они облепили Чижова, стащили одежду. Два кровавых ранения превратились в сплошное красное пятно. Готовились приборы. Нас попросили удалиться.
  Сергей с Максимом живо вышли наружу. Я же остался убедиться, что друг в надёжных руках. Прибежавший дежурный врач указал мне на дверь.
  - Идите, гражданин, - сказал он тоном, не предполагающим спора. - Не мешайте. Мы сделаем всё, что в наших силах.
  Я не хотел покидать покоев больницы, но предстояло двигаться дальше. Оставив номер для связи с моим кабинетом, я удалился.
  Мы отправились на Маросейку, на квартиру Просвирина. Но тут поджидал очередной сюрприз. У дома 17 стояла милицейская машина и санитарное авто. Тёрлась пара прохожих. Я пробился к подъезду. На втором этаже милиционер охранял вход в квартиру. Пустить внутрь он отказался. В раскрытую входную дверь был виден фотоаппарат на треноге. В самой комнате возле окна лежало грузное тело. Это и был наш связной. У начальника бригады, проводившей осмотр места преступления, удалось узнать, что у Просвирина случился приступ. Он умер мгновенно, и признаков насильственной смерти нет.
  - Пришлёпнули его, я вам говорю! - отреагировал Максим уже в автомобиле. - Уговорили его, и нас так же уговорят!
  Стало понятно, что мы отныне предоставлены сами себе.
  - Главное это придерживаться легенды. Ребята, если не будем моросить, то снимем с себя все подозрения. Завтра спокойно, по-одному, приходим - как обычно - на Лубянку и отвечаем на вопросы, когда нас возьмут в оборот.
  - Юра, я жить хочу, - заскулил Максим. - Кто сказал, что с нами будут церемониться?
  - Максим, если мы сейчас скроемся, то признаемся в преступлении. Всё станет ясно. Поэтому у нас нет вариантов. Стоим на своём и говорим, как решили ранее - Леонид сам дал указание ехать в шахту. Он один получил приказ от Просвирина.
  Сергей мрачно кивнул.
  Я подвёз обоих до их квартир и поехал на Лубянку.
  Заночевал в своём кабинете на диване, завернувшись в плед.
  Было ли страшно? Конечно, было. Безумно страшно. Страх вобще движущая сила для русского человека. Страшно получить наказание. И тогда начинаешь делать то, чего как-то и не хочется. И чаще - в самый последний момент. И я начал молиться. Как бабка учила: Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твоё, да приидёт царствие Твоё, да будет воля Твоя... И молитва это не только от страха. Это ещё и последняя надежда. Когда надеяться больше не на кого. Последний щит ставишь пред собой. Произносишь молитву и думаешь над каждым словом: И на земле, как на небе, хлеб наш насущный дай нам на сей день (то есть, помоги не нуждаться ни в чём, как не нуждаются, находясь в Раю; но не эта часть молитвы сейчас нужна), И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим (пусть забудутся нанесённые кому-то обиды, ведь и сам забываешь и прощаешь другим), И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого (вот оно, нужный фрагмент - помоги принять нужное решение и прогони беса, того самого лукавого, который соблазняет на неверные решения), Ибо Твоё есть царствие, и сила, и слава во веки (ты, Боже, царствуешь в моём сердце, только твоё слово имеет силу, и только тебя прославляю до конца жизни). Аминь. Перекрестился. Помолчал немного с закрытыми глазами. И попросил своими словами - Господи, помоги пережить эту ситуацию. И можно спать.
  Чижов придавал огромное значение снам. Он любил анализировать глупости, сотворённые в голове, и искать в них некие смыслы. Мне же сны виделись крайне редко, а если снилось что, то забывалось одномоментно.
  ***
  Мне предстоял допрос. И, конечно же, первый допрос, неофициальный, будет у Забельского. Фактически, это его подчинённые устроили настоящий кувырлак. Я с трудом сдерживал волнение, постоянно прокручивая в голове легенду. Я-то свою роль сыграю, а вот как эти двое, Максим с Сергеем, поведут себя - неизвестно. Больше всего головной боли создавал Максим, явно струхнувший. За Сергея особо волноваться нечего - тот кремень, не подставит.
  Успел только заварить чай в подстаканнике с завитушками и вдохнуть его аромат, как требовательно зазвенел телефон.
  Забельский восседал за своим столом, как сфинкс, с важным лицом на крупной голове, сложив ручки пред собой. Кивнул мне на стул.
  - Ну! Что там было?
  Я выдержал паузу, но начальник взорвался:
  - Говори же, мать твою! Юра! Почему! вы не поехали в назначенное место?! Вас ожидали в Рыбинске!
  - Тов.комбат, приказ отдал Леонид... до того, как его приткнули...
  - А он откуда это взял? Кто ему приказ такой дал?
  Я пожал плечами - Не знаю.
  Забельский бухнул кулаком по столу так, что предметы на нём подскочили:
  - А кто знает?!
  Он зашарил глазами по кабинету, подыскивая слова.
  - Юра, пойми, меня ночью вызвали наверх и трясли там. Обещали голову снести. Грозили комбатом Штыком, чтоб его черти! Оно мне надо?! (он протяжно выдохнул и выдержал пару секунд для успокоения). Хорошо. Что дальше? Приехали вы на шахту. Почему столько трупов?
  - Я привёл товарища Сталина в бригадирскую кандейку, как указал Леонид. Сталин снял капюшон, и оказалось там мужик какой-то. Стал кричать, что пожалуется о похищении. Я пытался разъяснить, что всё по заданию, таков был приказ. Но этот с кулаками полез. И... Чижов его... того...
  - Вот! - начальник подскочил, а взгляд его загорелся безумием. - Чщ-щёртов псих! Гад!..
  - Сергей выстрелил в Чижова. Мужичку тому полголовы снесло, мы его и не трогали. А Чижова отвезли в Больницу Ветеранов...
  - Бросить этого ублюдка надо было! Чтоб подох там в шахте!... - Забельский раскурил Нашу марку нервными движениями.
  - ...далее мы заехали к Просвирину домой, но тот скончался. Я отпустил всех по домам и заночевал в своём кабинете.
  Начальник устало растирал лицо.
  - Ладно, Юра. Напиши рапорт обо всём подробно и мне на стол... Где остальные?
  - Они будут в девять.
  - Ладно. Спрашивать будут с меня. Иди, Юра. Занимайся.
  Я вылетел пулей из кабинета. Как гора с плеч свалилась.
  Рапорт удался не с первого раза. В итоге вышла длинная бумаженция со всеми деталями, в т.ч. выдуманными. Получилось так: Просвирин довёл до нашей пятёрки изначальный план, Леонид же отдал приказ сменить маршрут уже когда Сталин был на борту, появляется молодчик на автомобиле, Леонид расстреливает это авто, в последний момент получает пулю, мы добираемся до шахты, я довожу товарища Сталина до будки, сажаю на стул, он снимает башлык (нет, даже сдёргивает), это незнакомый человек, глаза напуганные, начинает кричать, почему мы так быстро доехали, почему мы не в Рыбинске, грозит трибуналом за предательство, я разъясняю, что это лишь приказ, который мы выполняли, предлагаю мирно проехать на Лубянку, Чижов совершает выстрел в незнакомца, Сергей совершает три или четыре выстрела в Чижова, из которых два попадания, я осмотрел незнакомца (мёртв), проверил Чижова, тот жив, грузим его в авто, отвозим в больницу, заезжаем все втроём к Просвирину на адрес, тот мёртв, я развожу всех по домам, сам еду в управление и ночую у себя. Подпись, дата.
  Отнёс к Забельскому. Тот говорил по телефону с просветлённым лицом. Его настроение явно поднялось. Он шустро указал положить объяснение на стол и, спешно поискав взглядом, выдернул из-под бумаг одну и протянул мне.
  - Секунду, здесь Антонов, - он прикрыл трубку рукой и протянул мне лист. - На-ка, Юрчик, побеседуй с этим, - при этом он посмотрел в глаза с выражением, в котором читалось доверие с ноткой удивления. Начальник явно сменил гнев на милость. Таинственный собеседник начальника явно изменил расстановку сил.
  Схватив лист, я срочно выскочил из кабинета. В коридоре выяснилось, что беседа будет с Ванькой, тем юродивым бывшим корреспондентом. Его фигура вызывала только смех и жалость. Поразительно, что его до сих пор никто не пришиб насмерть за разговорчики.
  Вахтёр доложил, что Ваню приведут в подвальную допроску, и выдал мешок с изъятыми вещами. Внизу, в подвалах, я вытряхнул содержимое мешка на столик. Среди разного рода мусора, обрывков бумаг, показалась маленькая шкатулка. Первая мысль была, что это краденое кольцо или другое украшение, но внутри находилась лишь ржавая булавка с тёмной головкой. Закинув всё в ящик стола, я кинул пустой мешок в угол. Вскоре конвой привел дефективного. Его усадили на стул, оставив в наручниках.
   Ваня упёр на меня затравленный взгляд.
  - Снова бить будете, товарищ?
   Треснуть бы ему не помешало, да ситуация не та. В этот раз обойдёмся беседой.
  - Нет, не в этот раз. Отвечай, что делал возле Мавзолея, дурак! Почему кидался с кулаками на милиционеров?
  Ваня опустил голову с поникшим видом, как провинившийся пионер. Затем поднял измятое лицо и заговорил, будто оправдываясь.
  - Вы всё одно не поверите моим словам, товарищ командир. Насмехаться будете, как другие.
  - Говори, мракобесный! Опять будешь толкать бредни про демонов на электричках? - даже самому стало смешно от этих слов.
   Ваня тоже усмехнулся, но быстро спрятал неловкую улыбку.
  - Не-е-е, - протянул он, мотая головой. - Нет. Вскоре сами всё увидите.
   Я замахнулся на юродивого кулаком и просипел сквозь зубы:
  - Как дать бы тебе по головке твоей светлой!
   Ваня посмотрел смурным взглядом и снова опустил голову.
  - Хорошо. Хотите правду - будет вам правда, - и далее затараторил. - В Мавзолее этой ночью прошёл ритуал, и спустился демон. Но не сам сатана, а его правая рука. Он будет готовить приход своего хозяина, и никто ему теперь не помешает. Всё. Песенка спета, товарищ начальник.
   Повисла тишина. Иванушка смотрел вопросительным взглядом. Я невольно вздохнул, протёр глаза. Как же голова туго соображает! Ну нет мне дела до этого дурачка!
  - Слушай, Ваня, я напишу, что у тебя не было конкретных намерений, и что мелешь библейский бред. Так тебя не залечат хотя бы. А иначе просто стенка. Не придумывай проблем ни мне, ни себе. Хорошо?
  Ваня отрешённо повёл плечами. Я позвал вахтёра и поднялся к себе в кабинет. Составляя акт допроса, я думал совсем о другом. Перемена настроения начальника давала надежду, хоть и тревожную, на то, что ситуация вскоре будет взята под контроль. Забельский доверил провести допрос, будто я и сам вовсе не под подозрением в государственной измене. Глубоко вдохнуть. Медленно выдохнуть.
   Только-только на глаза попался остывший чай, как затренькал телефон, заставив вздрогнуть от неожиданности. Забельский подчёркнуто ровным голосом вызвал к себе.
  Возле кабинета стояли на посту двое суровых парней с грозными взглядами. Один из них жестом руки остановил у самых дверей, бесцеремонно обыскал карманы и отворил дверь, разрешая войти. В кабинете Забельский был не один. На стуле сидел товарищ в дорогом костюмчике, квадратным лицом и взглядом таким острым, будто видит душу насквозь. Моё появление прервало их беседу.
  - Юра, это товарищ Штольц из Центральной комиссии. Он хочет пообщаться с тобой...
  - Думаю, это лучше сделать наедине, - товарищ Штольц поднялся и указал мне на выход.
   Забельский при этом замешкался. Он ожидал поприсутствовать на беседе. Уходя, я встретился с его напряжённым, просящим, взглядом - молящим "Не подведи, Юра".
  Штольц вошёл в мой кабинет в сопровождении двух охранников, показал мне сесть за стол, сам взял стул. Охранники заняли позиции за моей спиной, вне поля зрения.
  - Меня интересует происшедшее на шахте, - Штольц вынул из внутреннего кармана блокнот и карандаш. - Давайте по порядку. Я прочитал ваш рапорт. Вот вы пишете (он сверился со своими записями) - Чижов выстрелил один раз, Белов - три или четыре. Больше никто не стрелял?
  Я помотал головой - Нет.
  Штольц вырвал из блокнота пустой лист и попросил изобразить схему, как мы стояли в будке в момент убийства комиссара Кондратьева. Я стал примерно вспоминать и обозначать людей кружочками - помещение бригадирской каморки квадратное, этот Кондратьев на стуле в центре, лицом к окну. Мы четверо по левую руку (Кондратьева) - считая от окна: Белов, я и Максим. Кружок-Чижов отдельно от нас, ближе к углу, возле двери, которую я тоже обозначил.
  Штольц посмотрел схему, заглянул в свой блокнот.
  - Значит, никто больше выстрелов не совершал?
  - Нет.
  - Но на месте была обнаружена ещё пуля. Судя по схеме, выпущена с позиции Белова или вашей, в сторону Кондратьева. Получается, кто-то ещё стрелял в него.
  Я похолодел.
  Штольц глядел неморгающим взглядом круглых глаз-бусинок.
  Я собрал всё самообладание и выдавил:
  - Мне надо вспомнить...
  - Вспоминайте. Сейчас.
  Это был первый выстрел Белова, когда он сам хотел шлёпнуть лже-Сталина. Выстрел, о котором я забыл указать в рапорте.
  Штольц сидел, не шевелясь, и не отводил от меня взгляд.
  Пуля была из нагана Белова, и должна таковой оказаться в официальной версии. Он собирался выстрелить, но я отклонил его руку, и пуля угодила мимо злосчастного Кондратьева в пол. Решение пришло моментально, как озарение. Можно представить ситуацию так, что Белов собирался стрелять в Чижова, но я этого сразу не увидел. Чижов же нацелился на Кондратьева и выстрелил. Вцелом, складно.
  - У нас произошёл конфликт...
  - Так.
  - Белов навёл оружие на Чижова, я отвёл руку Белова в последний момент, тот выстрелил в пол. Оказалось, он хотел не дать Чижову выстрелить в Кондратьева.
  Штольц не колыхнулся, продолжая жечь взглядом. Я смотрел ему в глаза, стараясь максимально сохранить самообладание. Где-то внутри росло напряжение, готовое перейти в нервную дрожь, в крупный тремор, который сдаст с потрохами. В голове звенело так, что и сам Штольц, казалось, сейчас услышит.
  - Вы, Антонов, это сейчас придумали? - произнёс он пониженным ровным тоном. - По моим сведениям, Кондратьева изначально хотели застрелить, - короткая пауза. - Зачем?
   Продолжая держать взгляд в глаза, я произнёс тем же ровным тоном с долей убеждения:
  - Никто не хотел убивать его. Наоборот, успокаивали.
  Штольц сверлил взглядом. Чёрт глазастый. Так и пронизывает насквозь. Знает он или нет? Или просто психологический ход такой. Нет уж, стоять на своём до последнего.
  Штольц внезапно отмер и спешно сделал пометку в блокноте.
  - Хорошо. Вас вызовут на допрос, - он уверенно поднялся и вышел со свитой, далее, по-видимому, открыл дверь в кабинет Забельского, глухо произнёс пару фраз и ушёл с этажа.
  Видать, это был лишь манёвр про планированное убийство Кондратьева. Взял на блеф, и не вышло.
  Внезапно дверь распахнулась, и, взмыленный, грузно залетел сам (собственной персоной!) Забельский - который даже из-за стола просто так не встанет!
  - Юрец, - зашептал он громко, задыхаясь, склонившись надо мной и глядя прямо в лицо. - Срочно сыщи этих двоих! Штольц объявит их в розыск, если не предъявлю их, - он поглядел наручные часы. - Вроде должны притти. Отыщи срочно, пока за них этот не взялся.
  И так же тяжело ушлёпал, словно спешащий бурый мишка, вздыхающий на ходу о своих печалях.
  Конечно, нужно сыскать обоих. Чтоб довести изменения в показаниях о выстреле. Но никого из двоих не оказалось ни на этаже, ни в туалетах, ни в столовой, ни в прочих кабинетах. Вахтёр у входа сообщил, что Сергей уже прошёл в здание. Максим же не появлялся. Я вернулся к себе. Неужель, Сергей попал в руки Штольца? Неужель, Максим сбежал?
   Бахнул где-то глухо, словно праздничная хлопушка, выстрел. Я выскочил в коридор. Откуда выстрел? Из какого кабинета? Я прошёлся туда и обратно. Тишина. На этаж вбежали двое санитаров с носилками, протопали к кабинету Забельского, постучались. Старший взволнованно поглядел на меня, я на него. Неужель, Забельский застрелился? Но скрипнула дверь, показалась широкая голова начальника, живого и здорового. Санитары молча зашли за дверь. Забельский оглядел коридор и встретился со мной взглядом. Замер на полсекунды и отвёл глаза.
  - Сергей... - промямлил он как-то необычно, будто неумело оправдывался. - Белов напал... застрелить меня хотел... ретивый какой...
   Прежде, чем дверь прикрылась, я успел увидеть ноги лежащего на полу Сергея. Войдя в свой кабинет, я не стал закрывать дверь, а оставил маленькую щёлочку, чтоб пронаблюдать дальнейшее. А дальше всё произошло так, как и полагалось - через полминуты двое санитаров, пыхтя, вынесли на носилках крупное тело Сергея Белова, прикрытое простынёй - вниз свесилась крупная рука с выжженым якорем. Спешно хлопнула дверь.
   Телефонный звонок заставил дёрнуться на месте. Вахтёр доложил, что к себе вызывает сам Ягода.
   Сам большой начальник Ягода желает со мной пообщаться.
   Я отхлебнул холодный чай.
  Зачем я понадобился Ягоде? Хотел бы расстрелять - отдал бы приказ. Раз вызов без сопровождения конвоиров, то цель этого вызова не наказание. Я поспешил, ибо не следует заставлять начальника ждать.
  Ягода стоял у зашторенного окна и наблюдал улицу через щёлку меж штор.
  Вахтёр доложился, и Ягода отпустил его.
  - Садись, - сказал начальник чуть слышно.
  Я робко сел на стул посреди кабинета.
  - Молодой человек, скажите мне всё, что знаете.
  - Ну... - я растерялся немного. - Мы взяли Сталина у Большого. Затем увязался этот малец, пристрелил Леонида...
  Ягода в раздражении стал передвигать предметы на столе и оборвал:
  - Да я знаю эту всю историю! Перечитал уже в десяти бумагах... Этот малец-письмоносец уже сидит, где надо... чтоб не лез больше не в своё дело... Ты мне скажи, Антонов, кто вам приказ отдал? Поменять маршрут.
  - Леонид Волков и решил, - выдал я, как на духу.
  - Ну а ему кто указал? Просвирин?
  Я пожал плечами - Видать, да.
  Ягода вздохнул.
  - Скажи мне, может быть, ты слышал какие-то фамилии? Волков или Просвирин не называли в твоём присутствии? В разговоре, не?
  - Нет, не называл.
  - Ну попробуй, припомни. Может быть, он вскользь сказал?
  Я помотал головой.
  Ягода отошёл от стола и забродил по кабинету. Судя по всему, он примеривался к тем сведениям, что я знал. Он просто выяснял нужную ему информацию.
  - Хорошо, - выдохнул Ягода. - Скажи мне, Антонов, почему Максим сбежал?
   Вот это новость! Так этот подлец всё-таки рванул за кордон.
  - Не знал? - Ягода приблизился на пару шагов. - Павленского застрелили этим утром при попытке пересечь границу. Говорят, бежал так живенько, что отстреливался от пограничников. Почему он решил покинуть страну?
  - Не могу знать, товарищ начальник.
  - Ну а соображения у тебя свои есть? Хоть какие-то.
  - Полагаю, испугался и сбежал.
  - Чего же он испугался, по-твоему?
  - Не могу знать. Мне показалось, что он труслив. Думаю, испугался предстоящего разбирательства и сбежал. По крайней мере, он в тот вечер выражал желание сбежать за кордон.
  - И ты не противостоял?
  - Я его переубедил, как мне показалось. По крайней мере, он согласился, что побег это не тот вариант. Я объяснил, что мы, по сути, не виновны в происшествии, и побег только усугубит подозрения...
  Ягода жестом руки прервал.
  - Как там твой напарник? Этот, как его... Воробьёв.
  - Чижов. Он в Больнице Ветеранов, товарищ начальник.
  - И как он? Оклемается? Жить ещё будет? Как думаешь?
  - Полагаю, нет. Ранение тяжёлое.
  - Это он зря, Чижов ваш. Хотелось бы, чтоб жил.
  Ягода потёр руками, постоял пару секунд в молчании и разрешил итти.
   Не успел я вернуться к себе, как зазвонил телефон - вызывал Забельский. Да таким тихим и спокойным голосом, даже приторным, что стало малость не по себе. В кабинете он бодренько указал сесть на стул подле стола.
   Забельский был чересчур положительный для человека, который только что убил своего коллегу. Он поставил на стол буханку с чёрной дырой в боковине, достал ножичек и разрезал хлеб чуть с краю от дыры. Потом отрезал от второй половинки кусок с чёрным тоннельчиком, разрезал кусок пополам и стал жевать. Он был предельно спокоен, раз мог позволить себе производить столь неспешные манипуляции. В его движениях виделась уверенность, с которой он теперь держал ситуацию.
  На полу возле стены, в щелях паркета, просматривались почерневшие полосы крови. Забельский заметил направление моего взгляда и произнёс для объяснения:
  - Этот Белов стойкий малый, - он кивнул на кровь в щелях. - Пришлось его убрать. - Забельский замер, глядя в глаза; он открыл правду для сохранения между ним и мной. - Иначе он бы сдал нас всех... Расслабься, Юра, ситуация выпрямляется.
   Я коротко кивнул, сообщая этим, что понял посыл. Белов, видать, решил не придерживаться нашего плана и имел свою версию. Теперь для комиссии Штольца он будет, как застреленный при нападении на начальника. А Забельский теперь "наш". Произошло некое таинственное событие, в корне переменившее ситуацию.
  - Для тебя, Антонов, есть задание по линии Дирижаблестроя, - начальник резко поменял тон. - На запуске Совметео, таком важном мероприятии, требуется присутствие ЧК. Съезди туда. Особо не броди. С тобой захочет побеседовать один человек - не откажи ему в этом. Ну всё, - Забельский улыбнулся и кивнул, прикрыв глаза. - Действуй. Всё будет хорошо.
   Тот факт, что начальник позволяет мне выйти с Лубянки, да ещё и с заданием, говорит о том, что моё положение также стабилизировалось. После всей этой утренней паники наступила передышка, такая долгожданная. Да и задание не абы какое, а запуск Совметео.
  Служебный автомобиль доставил на Октябрьское лётное поле.
  Дирижабль Совметео, белая огромадина, парил над людскими головами, закреплённый толстыми тросами. 240 метров в длину, объём 190 тысяч кубических метров. С белыми боками, украшенными огромными красными буквами, звездой, и увешанный полотнами с лозунгами и портретами Ленина, Маркса и Энгельса. Он являет собой торжество советской науки. Со всех предприятий Союза работники слали посильные вклады на постройку. Это всеобщая, народная, победа. Но мало кому известно, что помимо метеорологических приборов внутри дирижабля скрыта эскадрилья боевых самолётов. За торцевыми шторками на гондоле спрятана сквозная взлётная полоса и внутренний ангар, в котором на талях подвешены пять новых "ушек" - самолётов У-2. Техника двойного назначения - метеолаборатория и, при необходимости, ударное авиационное звено.
  Я неспешно окунулся в гущу толпы. Люди томились в ожидании выступления, специально для которого был сколочен помост прямо под брюхом дирижабля. Парадности добавляли тучи колыхаемых ветром красных флажков, развешанных на верёвках где ни попадя. Люди переговаривались - А будет ли Сталин? В ответ одна старушка, с лицом убедительности, стала утверждать вполголоса, что Сталин-де похищен, сама лично видела из окна. Вот сами увидите, что не будет его сегодня.
  - Товарищ Антонов? - внезапно за плечом возник человек в сереньком костюме по погоде. - Давайте отойдём в сторонку.
  Я послушно последовал за костюмом через расступающуюся толпу. На отшибе торжества человек в костюме резко обернулся и легонько взялся за мой рукав, заговорив приниженным тоном.
  - Я от вашего начальника, как вы уже поняли. Меня вы не знаете и не узнаете никогда. Прошу соблюдать полную конфиденциальность в нашем вопросе, - я кивал согласно его словам. - Вы уже успели почувствовать на себе, как взволновались люди Сталина, эти его холуи. Но поймите, Центральная комиссия во главе со Штольцем уже не ищет виновных в срыве операции. По той причине, что они сами не знают, где Сталин. Ваша вторая группа везла двойника, как вы уже поняли, - он печально усмехнулся. - Это был неожиданный поворот. Никто и не предполагал такого варианта. Но бригада, отвозившая настоящего Сталина из Большого театра, пропала из виду. Комиссия сейчас в панике, ибо складывается так, что похищение реально состоялось. Ваш начальник располагает сведениями по составу бригады. Он передаст вам эти сведения, а вам, Антонов, следует найти Сталина и довершить вашу миссию, - тут костюм сделал многозначительное лицо.
  Неприятно захрипел, засвистел динамик на столбе. На помосте у микрофона стоял совчин, сияющий гордой улыбкой. Толпа попритихла.
  - Граждане! - совчин поправил очки и вынул из кармана клочок бумаги с заготовленной речью. - В этот светлый день! мы становимся свидетелями! великого прорыва Советской науки! - в этом месте совчин близоруко оглядел толпу; он заметно волновался. - Долгий путь был пройден до сегодняшнего дня! Но благодаря мудрому руководству партии Ленина! - он просяще глянул в толпу, ожидая согласия в лицах. - И! с участием масс трудящихся! мы смогли преодолеть этот путь!
  - Я снова напоминаю вам о конфиденциальности. Тот круг лиц, кто занимался организацией вашей миссии, вынужден, так сказать, залечь на дно. И ваш начальник из числа сочувствующих нам. Он согласился оказать помощь только на условиях строгой секретности его персоны, - тут вспомнилась утренняя перемена в настроении Забельского - ему и самому стало выгодно найти союзников, хотя бы в лице этого серого костюма. - Ваш связной, да-да, вы поняли о ком я, который погиб этой ночью - погиб не случайно. Антонов, сейчас все случайные смерти - не случайны. Ваш связной был оперативно устранён. И такая участь готовится для каждого, кто, по мнению поддерживающих Сталина людей, является изменником. Вы должны доделать начатое. В этом случае, расследование будет прекращено, и вас конкретно, Антонов, оставят в покое. Скажу больше - если Сталин вернётся, то всех, кто так или иначе участвовал в Терции, ожидает расстрел. Надеюсь, мы поняли друг друга.
   Вот оно, таинственное событие, изменившее положение - утренний разговор Забельского по телефону с этой тайной личностью. Комиссия слезла с Забельского и переключилась на некую бригаду, доставлявшую настоящего Сталина.
  Тем временем совчин на помосте пыжился с речью, восхваляя заслуги партии и отдельных людей.
  - А кстати, где ваш знак? - конфидент постучал пальцем по моему нагрудному карману, намекая на знак с цифрой "4". - С собой?
  Я отрицательно помотал головой - свою четвёрку я бросил в шахте вместе с одеждой.
  - Какая оказия! - лицо его выразило печаль. - Очень нехорошо. Я отдам вам свой знак.
  Он достал из внутреннего кармана такую же булавку с цифрой "4" в эмалированном круге. Только его булавка сильно отличалась обилием налёта патины, будто этому знаку было уже много времени.
  - Возьмите! И держите его всегда при себе! Это приказ вашего начальника! Запомните - ни в коем разе не отнимайте его от вашего тела! Прошу вас, не удивляйтесь, если увидите, как бы так сказать, некие необычные явления. Этот оберег - залог вашей безопасности!
  - К сожалению, наш лидер, товарищ Сталин, не смог сегодня присутствовать на торжестве, - серенький совчин трагически понизил голос. - Так как товарищ Сталин занят иными вопросами!
  Ага, занят он, - подумалось. Удерживают вашего Сталина в неизвестном месте.
  Я намерился было бросить четвёрку в карман, но конфидент схватил за руку и залепетал с придыханием - О, нет-нет, спрячьте так, чтобы точно не потерять! И тогда я спрятал знак во внутренний карман гимнастёрки, прицепив изнутри к ткани. Этот в костюме с такой настойчивостью требовал этого, что пришлось согласиться - лишь бы успокоился.
  - Потому! С речью выступит работник центрального аппарата! товарищ Тимофеев!
  К микрофону вышла ранее скрытая фигура в чёрном костюме и с неприлично длинными, гладко прилизанными волосами. Весь его облик был вызывающий, скорее даже отталкивающий: костюм имел необычный, нетипичный, покрой - приталенный в облипку и с горизонтальным вырезом пиджак без галстука напоминал более рясу, нежели одежду для официальных выступлений. Бледное лицо без единой эмоции оглядело ожидающую толпу и подозрительно замерло на том краю людской массы, где стояли я и конфидент. Мой собеседник застыл, как пёс в ожидании наказания. Он побледнел, не смея вымолвить слова, и продолжал играть в зрительную дуэль с новоприбывшим совчином Тимофеевым. Возле трибуны что-то натуженно заскрипело, да так, что народ совсем смолк в ожидании. Протяжный скрип прекратился, и внезапно от кормы дирижабля оторвался ближайший к нам удерживающий трос, и, что было мощи, влетел в толпу, едва не задев конфидента. Но всё же, кому-то из зрителей хлёстким ударом оторвало голову. Толпа рассыпалась, образовав пустоту, загудела.
  - Это было уготовано для меня, - натуженно прошептал мой собеседник, глядя на лежащий в паре метров рядом трос, и резко спохватился.
  - Прошу вас! - обратился к народу Тимофеев завораживающим монотонным голосом. - Прошу! Это досадное недоразумение! Не стоит волноваться!
  Народная масса, забродившая было в волнении, повиновалась. Ни единый человек не покинул торжества.
  Где-то на краю толпы настойчиво окрикнули мою фамилию. Конфидент замотал головой и стал ретироваться.
  - Антонов, действуйте! Помните - они вас не видят! Вы позже поймёте, о ком я говорю, - и, бросая вокруг неловкие извинения, он стал продираться вон, расталкивая людей под их недовольные восклицания, пока не скрылся окончательно.
  Народ расступился с противоположного края, со стороны подъездной дороги, создав некий живой коридор, через который ко мне приближались трое сотрудников чека. Их лица выражали ехидное довольство от предстоящего задержания проштрафившегося коллеги. Старший группы, немолодой и исполински толстый, шёл впереди, как главарь шайки, и крутил на пальце наручники-восьмёрку.
  - Антонов! - крикнул он на подходе. - Не сопротивляйся, родимый! Не советую убегать!
  Санитары в окружении милиционеров уже клали на носилки завёрнутое простынёй тело несчастного с оторванной головой. Немного омрачённый праздник всё же продолжился.
   Я сел на задние сиденья промеж сотрудников. Машина стронулась.
  - Куда едем? - спросил я, поглядев поочерёдно на сопровождающих, затем на бойцов на передних сиденьях.
  Водитель не шелохнулся, продолжая следить за дорогой. Его товарищ на переднем сиденье лениво повернулся, будто послышалось, и почесал щёку. Тощий парень слева от меня заметил мой взгляд, обращённый к нему, и, нахмурившись сильнее, поправил картуз на бритой голове. Грузный старший чекист справа выдохнул, поджав губы, и уставился в своё окно, будто там, среди толп находился ответ на мой вопрос. Никто не желал якшаться с арестованным.
  - Приказано доставить к Ягоде, - бросил немолодой, будто сделал одолжение.
  - В наручниках? - я брякнул скованными руками.
  Немолодой отвернулся к окну.
  Так, в тишине мы доехали до Лубянки. Авто остановилось на брусчатке у бокового входа. Парень пулей выскочил наружу. Немолодой же открыл дверь, грузно повернулся, сотрясая автомобиль, вывалил ноги на тротуар, нашёл опору и вылез, после чего машина неслабо поднялась на рессорах.
  - Вылазь, - проскрипел толстяк. - И чтоб без шуток мне.
  Я шутить и не собирался - спешно выбрался и покорно замер на тротуаре. Толстяк захлопнул дверь и указал пухлой рукой в направлении маленькой дверцы бокового входа, другой рукой несильно подтолкнул в спину. Я подчинился и вошёл внутрь, но видимо, сделал это так поспешно, что толстяк схватил за одежду и слабо дёрнул на себя, проговорив "Коада". Я оглянулся.
  - Не спеши. Успеешь, - добавил он, улыбаясь толстым лицом.
  За ним вошёл тощий парень и запер дверь на засов. Слышно было, как отъехала машина.
  Мы поднялись на лифте на 4-й этаж и вышли в коридор, застеленный ковром. Толстяк держал под локоть и вёл подобострастно, будто я был подарочек для Ягоды, который страшно выпустить из рук или повредить. Легонько постучался в дверь, приоткрыл и просунулся внутрь.
  - Начальник у себя? - голос терялся в огромном переднем кабинете; ответы ягодинской секретарши и вовсе доходили несвязными звуками. - Нет? А скоро прибудет? Ага. А ну прекрасно, мы подождём.
  Удовлетворённый ответом девушки, толстяк аккуратно прикрыл дверь, чтобы не шуметь. Обернулся к парню:
  - Принеси-ка мне чаю и пожевать что-то.
  - Слушаюсь, - паренёк ланью метнулся выполнять приказание.
  Образовалась тишина, гудящая электрическими лампочками. Под этим светом толстяк выглядел ещё старше. Одышка одолевала его, то ли от пройденного расстояния, то ли от предвкушения, как он вручит начальнику подарочек. Он периодически открывал рот, чтоб дышать, и на выдохе надувал щёки, подрагивавшие жирными мешками. В тесноте коридора он казался не только старше, но и ещё толще. Гимнастёрка, скрывавшая бесформенную фигуру, была увешана значками разных обществ, будто наградами; издали могло показаться, что толстяк действительно воевал на фронтах. Кобура с наганом была прикрыта нависшим слоем жира, опоясывавшим, словно спасательный круг. Я не стеснялся разглядывать это тело, и в какой-то момент встретился взглядом. Толстяк нахмурился, видимо, прочитав презрение в моём взгляде. Жалкий лакей, - проговорил я мысленно. Толстяк будто прочитал мою мысль, схлопнул губы и решительно повернулся ко мне, но его задумку прервал парень-чекист, подбежавший с чаем и пирожками на двух блюдцах.
  - Держи его, - толстяк строго зыркнул на меня и принял блюдца.
  Паренёк легонько взялся под локоть, также боясь помять гимнастёрку-упаковку подарочка.
  Ягода появился на этаже, одетый в уличную форму, в сопровождении двух бойцов.
  - Антонов, вот, привёл его, - пробубнил толстяк, заканчивая жевать.
  Лицо Ягоды переменилось на озабоченное.
  - Дуралеи, - сказал он на ходу. - Я что просил? Доставить, а не арестовать.
  Он стремительно приблизился и хлопнул парня ладонью по животу, отчего тот нелепо скрючился.
  - Наручники снимите.
  Паренёк бросился искать по карманам ключ.
  Толстяк замер и попытался нелепо оправдаться, показывая на меня рукой с чаем. Ягода отвёл его руку, отчего чай плеснул на ковёр.
  - Фомкин! Хватит жрать. Иди работой займись. На физкультуру сходи.
  Бойцы Ягоды прыснули со смеха. Паренёк Фомкина тоже не сдержал улыбку, убирая наручники.
  - Брысь отсюда, - вполголоса скомандовал Ягода.
  - Слушаюсь, - Фомкин отдал блюдца бойцу и поспешил уйти, переставляя свои короткие толстые ножки.
  Молодой боец пошёл следом, как верный пудель. Фомкин был похож на провинившегося ученика, не смевшего более выдавать своего присутствия.
  - Антонов, - обратился он ко мне. - Жди меня у машины. Через десять минут подойду. А на этих внимания не обращай. Можешь пнуть этого, если хочешь.
  Бойцы Ягоды беззвучно захохотали, а Фомкин мельком оглянулся и скрылся с этажа.
  Ягода был определённо благосклонен ко мне. Его интонации стали почти что дружеские. А движения перестали быть осторожными, в отличие от этого утра. В той спешке, с которой он исчез в кабинете, ясно виделось положительное настроение. Ему определённо удалось упрочить своё положение, уладить вопрос с неудавшимся похищением. Вот только я понадобился для чего-то.
  Начинало темнеть. Затянутое густыми серыми облаками небо медленно двигалось над головой. Я стоял у машины Ягоды, как пёс возле будки, продутый всеми ветрами, но не смевший покинуть свой пост. Прошло уже не меньше получаса. Поймал себя на мысли, что успел бы зайти на свой этаж, доложиться Забельскому о разговоре с конфидентом.
  Ягода появился с главного входа в сопровождении свиты. Процедил охранникам "Свободны". Остались начальник одного из отделов Плющев и водитель, который забежал вперёд Ягоды и открыл заднюю дверь. Начальник легко уселся, придерживая картуз и поправляя под себя свисшие на тротуар полы шинели. Водитель захлопнул дверь, гаркнув мне:
  - Рядом садись, чо стоишь!
  Я обошёл машину и сел за местом водителя, рядом с Ягодой, выдержав расстояние от него. Плющев сел на переднее сиденье без посторонней помощи.
  - Давай, - сказал Ягода водителю и протянул руку, требовательно потеребя пальцами воздух.
  Водитель достал откуда-то из-под низу бутыль ждановки с железной кружкой и аккуратно подал Ягоде. Тот с нетерпением выхватил поданное и сунул кружку Плющеву, сидевшему вполоборота лицом к нам. Затем распечатал бутыль, бросив целку под ноги, и наплескал в кружку до середины. Плющев выпил залпом, держась за кружку двумя руками. Сам Ягода пил из горла, жадно глотая влагу. Кадык на его мощной шее резко подскакивал с утробным звуком и затем медленно опускался. Наконец он оторвался от бутыли, обтёр лицо рукавом. Расслабленно выдохнул. Покрутил остатки алкоголя в бутыли, вылил в кружку Плющева и протянул мне.
  - Будешь?
  Я замешкался и осторожно отказался - в такой острой ситуации особо требовалась трезвость ума, но Ягода оборвал мои потуги голосом лагерного конвоира:
  - Пей!
  Протянутый звук "е" получил садистскую интонацию.
  Я принял кружку и, не желая нервировать начальство, выпил всё залпом и прикрылся рукавом, чтобы скрыть, как съёжилось лицо от этой гадости. Выдохнув в сторону, я почувствовал, как наружу выходят спиртные пары.
  - Вот так, - Ягода забрал кружку и положил на сиденье рядом с собой. - Молодец. Хороший мальчик... Поехали.
  Водитель завёл двигатель и стронулся.
  Через пару минут Ягода окончательно повеселел, задёрнул занавесочку на окне.
  - Какая цаца этот Забельский, - деланно возмутился он. - Выпивать не хочет. Дела у него, посмотри. Слышал, Антонов?
  Хмель порядком дал и мне в голову. От первоначальной настороженности осталась только смущённость.
  - Какие у него, к чёрту дела? Уговариваю, видишь ли. Не может у него быть дел. Я уже всё сделал практически, уладил весь вопрос с комиссией этого Штольца, пёс он шелудивый.
  Выходит, Ягода и Забельский дружны, вплоть до совместного распития горячих напитков. Ягода же тем временем резко сменил тон, обращаясь ко мне.
  - Антонов. Сейчас мы прокатимся кой-куда. Ты мне нужен.
  Опьянённой головой смутно понималось, что Ягода не говорит, для какого дела я ему понадобился. Мало того, он и не спросил, согласен я или нет - на это дело.
  В момент опустошённая вторая бутыль упала в ноги к первой, где стала омерзительно позвякивать на каждой кочке.
   Ягода лениво порылся в кармане и вынул пачку папирос. Вместе с пачкой на сиденье посыпались карточки с обнажёнными японками. Ягода спохватился и стал спешно собирать фотографии, кинув взгляд в мою сторону. Я же заведомо из чувства такта деликатно отвернулся к окну.
  За окошком мелькали улицы с людьми. Когда машина замедлялась, единичные прохожие на той стороне улицы смотрели мне в глаза, будто узнавали меня, смотрели взглядом, в котором я должен был прочесть стыд. Но что же постыдного в том, когда начальник напоил тебя за свои деньги и заставил слушать свои разглагольствования.
   Машина со скрипом остановилась возле ресторана Бурвиль. Ягода с Плющевым вывалились наружу. Ягода, как большой начальник и, видимо, завсегдатай подобных мест, шёл впереди и, споткнувшись о булыжник, сопроводил свой променад неакадемическими выражениями. Я поспешил выйти из машины. Водитель захлопнул дверь за начальником и пихнул мне локоть:
  - Иди! Не смей злить его!
  Я покорно пошлёпал за Ягодой.
  - Эх, говори Москва, разговаривай Россия! - пробасил, только войдя, Ягода, привлекая тем самым внимание к себе и своей компании. - Эй, половой! Мальчика ко мне! гоните!
   Люди за столами обратились в его сторону и тут же отвернулись, продолжив своё дело. Разрезая шумную толпу, скакал с видом раболепства молодой официант в белой рубашечке и передничке. Ягода расстегнул полушубок и раскинул половины, раскрыв брюхо, обтянутое кителем, и выдержал паузу перед подбежавшим мальчиком, подчёркивая своё положение хозяина. Оглядывая зал поверх головы мальчика, он затем перевёл на него взгляд сверху вниз и приказал:
  - Дай-ка мне стол самый лучший! Вот тот, дальний.
   Мальчик, было, хотел что-то сказать по поводу того, что столов свободных нет, но Ягода прервал его начинания движением руки.
  - И не надо мне рассказывать! Вытряхните кого-то! Я вам кто тут, пролетарий какой-то? Хряй, изыскивай!
   Мальчик мелко закивал и галопом помчался за занавеси доложиться администратору. Подбежал другой услужливый работник и принял шубы Ягоды и его тихого собутыльника Плющева.
  - И его одёжу возьми! - Ягода пихнул меня локтём, да так, что я едва не завалился на ближайший стол. - Не вишь, он со мной! Кандыба!
   Работник кисло растёкся в улыбке и принял мой тулуп. Ягода позвал за собой и двинулся меж столиков в дальний угол, где ответственный за ресторан, склонившись перед немолодой парой, добросердечно объяснял, почему им следует сменить столик. Завидев надвигающегося Ягоду, старик вроде встал, чтобы поспорить, но был отпихнут мощной ладонью, в которой уместился его, стариковский, затылочек. "Это возмутительно", - проворчал оскорблённый старичок. Ягода прочно уселся за стол, не замечая оскорблённую пару, и смахнул со стола дамские перчатки, как сор. Затем пригласительным жестом указал на кресла мне и Плющеву. Плющев уже был порядком готовенький и уселся в несколько приёмов.
  - Антонов, со мной садись, - приказал Ягода.
   К столику подскочил ранишний мальчик и замер с готовностью исполнять начальские капризы.
  - Подай-ка нам водочки графинчик и шамовку какую. Да мяса не жалей!
  - Слушаю, - кивнул малыш и поспешил в закрома.
   Вскоре на столе появился пузатый графин с прозрачной водицей, железный поднос с гранёными стаканами и жареная птица на блюде. Живот забурлил, отказываясь от предстоящих возлияний. Плющев, было, прилёг головою на стол, желая вздремнуть немного и дать перевариться предыдущей порции спирта, но был резко разбужен начальником, принял ровную позу сидящего гимназиста и прикрыл глаза, изображая вменяемое состояние. Ягода разочарованно отмахнулся от друга и принялся разливать водку на три стакана.
  - Да ты закусывай, не лей впустую! - протянул Ягода, поглядывая на меня искоса, и залпом влил в себя стакан.
   Новая доза вливаний пошла не впрок. Выпитое сразу попросилось наружу. Я с трудом удержал в себе и сверху примял жирным куском утиной грудки. Ягода же рвал птицу прямо руками и клал в рот, как неандерталец. Затем похлопал меня по плечу жирными пальцами и слегка наклонился, желая сказать нечто важное.
  - Ты знаешь, Антонов, комиссия ведь поверила тебе! - зашептал он жарко на ухо. - Ну как поверила? Пришёл ко мне Штольц, сказал, мол, всё выглядит достоверно, выходит, Чижов один и сорвал операцию. Я и подтвердил, что вся правда твоя. Чижов этот во всём и виноват. Скоро придёт в себя, его быстренько допросят, протокол нарисуют, и поставят к стенке. И никакой Штык не понадобится. Всё в ажуре, Антонов, - Ягода налил ещё по стакану и поставил на поднос на удивление быстро опустошившийся графинчик. - Ажур-тужур, Антонов! Официант! Эй, мальчик! Добавьте! Почему графин пустой?! Вот! О чём я? - он снова плеснул в рот и зажевал толстым куском птицы. - Чижов! Он один во всём и виновен! Без тебя, Антонов, весь мой отдел бы и пропал. Все бы сгинули. Так что, в благодарность - пей! Ешь! Сколько влезет! Вали! Всё твоё. Это чекистский пир. Пир торжества чекистской власти. Никто нас не возьмёт! Мы главная сила! - он хлопнул ладонью по столу в утверждение последних слов.
   От внезапного звука Плющев продрал глаза, оглядел стол и, заприметив налитый ему стакан, не без усилий подтащил его к себе, взялся обеими руками, чтоб не расплескать ни капли, и залил внутрь.
   Выходит, Ягода взял меня с собой лишь чтобы отблагодарить за утренний рапорт, по сути, за то, что я подставил своего друга Чижова, возложив на него одного вину за провал Терции. Знал бы - отказался от этой царской милости. Но можно было с уверенностью сказать, что ситуация явно улеглась. Утренняя круговерть закончилась положительно. И теперь понятен утренний допрос Ягоды - он зачищал концы, выясняя для себя, насколько надёжен я и могла ли компрометирующая информация просочиться, куда не нужно. Видать, он также был не против похищения Сталина.
   Через какое-то время Ягода важно поглядел на часы и обратился в пространство:
  - Ну что ж, товарищи, нам уже пора. Нас уже ожидают на мероприятии, - затем грубо толкнул бедного Плющева. - Пошли, голодранец!
  Что было сил, я совершил попытку прервать это безобразие и вернуться в штаб, но Ягода отрезал внезапно строгим голосом - Нет! и поглядел напряжным взглядом, от которого пропало всякое желание отказываться.
   Я выбрался из-за стола и освободил проход Ягоде. Держаться на ногах стало довольно сложно, потому пришлось опереться на спинку кресла.
   Ягода потянул Плющева за воротник. Тот встрепенулся, едва не упав на пол, но в последний момент сгруппировался и принял стоячее положение, даже не коснувшись пола руками. Затем пошлёпал через зал, то и дело задевая посетителей в плечо и заваливаясь на попадающиеся столы. Ягода расхохотался, наблюдая зрелище позора своего подчинённого, непонятным образом затесавшегося в приятели большого начальника. У выхода Ягода принял шубу Плющева и накинул на него с головою, затем не глядя всучил мне мой тулуп. Оделся сам, толкнул Плющева на улицу и, посмеиваясь, вышел следом.
   Водитель помог затолкать Плющева на переднее сиденье. Ягода с кряхтеньем уселся позади и захлопнул дверь. Сжатые губы водителя выражали сдерживаемый гнев. Он резкими движеньями придавал равновесие сидящему Плющеву, чтобы можно было закрыть за ним. Но Плющев всё норовил мешком выпасть наружу. "Давай же, собака", - процедил несчастный водитель, возясь с бесчувственным телом, и с силой толкнул так, что тот съехал на другой бок. Рывком закрыв дверь, водитель поспешил за руль, рявкнув мне "Залазь живо!". Я занял своё место по левую руку от Ягоды. Машина двинулась вперёд.
  Вот ведь оно как получается. Забельский и Ягода не только дружны, но и находятся на одной стороне - сходятся во мнении на счёт Сталина. Конечно же. Мог бы это сразу понять. Только разница в том, что Ягоде не принципиально, кому из высшего начальства прислуживать. Сегодня он миленько делает реверансы перед Сталиным. А завтра при необходимости, и всадит ему нож в спину. А что Забельский? Тот, скорее, идейный. Просто выполняет работу и в данный момент спасает свою душу. Откуда ж тогда взялся конфидент в костюме? Да всё просто. После провала Терции Ягода решил выкрутиться перед нынешним начальством. А Забельский - довести миссию до конца, о чём его и попросил секретный гость в сером костюме. И если оба против Сталина, Ягода и Забельский, то кто ж из них чище? Один пристрелил сотрудника Ч.К. Второй же просто разлагается, как личность.
   Вскоре машина остановилась у Мавзолея - только отстроенного, каменного, прочного. Ягода мощно вышел из машины и оглядел совершенно безлюдную площадь. Скомандовал Плющеву - Вылазь, собака. Тот и вправду действовал уже более на инстинктах, чем осознанно. Водитель захлопнул двери и сел за руль. Начальник махнул на прощание, и автомобиль, резко стронувшись, умчал прочь. Охраны возле Мавзолея не было. Ягода дёрнул ручку входной двери - заперто. Нахмурился и дёрнул ещё раз, и дверь легко поддалась, будто открылась сама.
  - Заметайтесь, псы! - Ягода дал Плющеву под зад и вошёл последним.
  Здесь в Мавзолее собралась разношёрстная компания из верхушки руководства страны - Калинин, Бухарин, Рыков и Сырцов, Куйбышев из В.С.Н.Х., старый дурак Подвойский из Ц.К.К. Мутный глаз в состоянии крайнего водочного опьянения разбегался в попытках фиксировать взгляд на лицах. Присутствовало и всё руководство Верховного суда - Ульрих и Винокуров с прокурорами Красиковым и Вышинским. Даже каменнозадый Молотов с Ворошиловым - как их-то занесло в это собрание. А Зиновьев, собственной персоной. Всё значимые люди страны, политические враги, в действительности никак не могли собраться вместе в одном месте по причине идеологических разногласий. А тут натурально обжимаются и дружески воркуют, уже порядком навеселе. Вон и Бокий одиноко закусывает ломтиком ананаса. Ягоду встретили тёплыми рукопожатиями и объятиями. Меня же присутствующие просто игнорировали. Перед гробом Ленина был накрыт стол со множеством бутылок и закусок к ним. По углам и краям помещения расставлены высокие канделябры с толстыми свечами. Пахло как в церкви. Было весьма душно. В такой интимной обстановке собирались праздновать некое, пока неизвестное мне, событие. Ягода быстро позабыл о своих спутниках - обо мне и Плющеве. Он поспешил присоединиться к компании из четырёх человек, среди которых я узнал Крыленко и Сокольникова. Они энергично разлили бутылку по стаканам и без промедления приняли. Крыленко ловко взял со стола тарелку дефицитной колбасы, нарезанной тонкими кусочками, и поделился со своей компанией. При этом неловко задел Сокольникова и просыпал горсть кусков на пол. Размашистым нелепым движением, будто нетрезвый футболист, он пнул куски под стол.
  Духота быстро забралась под одежду, и я скинул тулуп в дальний угол.
  Раздались два мощных стука, один за другим с разницей в секунду, как исполинский метроном. Все покорно притихли. Из тени волшебным образом вышел товарищ Тимофеев, будто всё это время он там и сидел, по своим неким причинам. Этот вездесущий Тимофеев в своём пиджаке-рясе. Он поводил руками, отдавая приветы. Показал приглашающе занять места на стульях. Не хватило двух мест - мне и Плющеву. Тот присел в стороне от гущи событий возле стенки, а затем и вовсе полулёг, окунувшись в дремоту. Моё местечко нашлось в противоположном углу на тулупе, так же подальше от торжества. Как только стихли шорохи, Тимофеев взял ручка в ручку перед собой, вдохнул и выдержал паузу, оглянув зал с лёгкой полуулыбкой.
  - Братья и сестры! - начал он торжественно и несколько напыщенно.
  А фраза явно сталинская. Кто ж ты такой, Тимофеев? Неужель, руководитель и духовный лидер всего этого безобразия под названием "Терция"? Появился ниоткуда, выскочил, как чорт из коробочки, и сразу метишь на должность генерального секретаря? Но если так, то всё становится яснее - вот он круг сталинских недоброжелателей, собрались отмечать победу.
  - Для начала, спасибо вам всем, что прибыли. И отдельное спасибо Глебу Ивановичу Бокию - за подготовку, так сказать. К сожалению, ваше творение, Четвёртый интернационал, не пригодилось, но за остальное - вам благодарность, - Тимофеев и Бокий обменялись тайными знаками, понятными только им обоим. - А теперь о главном!
  Тимофеев принял стойку партийного докладчика - ровная осанка и руки перед собой в замочек.
  - Этот год, год великого перелома, обозначил наступление новой эры! Эры силы и власти! - он сжал руку в кулак и продемонстрировал присутствующим. - Эры сильных духом! И здесь, - он обвёл рукой вокруг себя. - в этом священном месте, собрались те избранные, кто пойдёт следом за мной! - он прижал кулак к сердцу. - Именно вы создадите новый мир! Вы будете купаться в изобилии! Не знать нужды! - он снова воздел сжатый кулак. - К вашим ногам падут окружающие! В ответ я прошу от вас лишь одного! - кулак превратился в раскрытую ладонь, подставленную как для прошений милостыни. - Присягните мне на верность!
  Из-за стола разбродились притихшие одобрительные фразы. Ягода торжествующе поднял кулак, будто пригрозил потолку, затем смущённо отвёл взгляд и принял изначальную позу прилежного ученика. Голос с места подал Зиновьев:
  - Вы наш вождь! - пьяно воскликнул он.
  Тимофеев участливо обратил своё внимание на того.
  - А вы любите Ленина?
  Тот не ожидал подковырки.
  - Люблю! - выпалил он, испугавшись обвинения в предательстве вождя революции. - Так бы и расцеловал его!
  Тимофеев в ответ расплылся в улыбке.
  - Отчего бы нет? - он пригласительно указал ладонью в сторону гроба с Лениным. - Пусть каждый поцелует!
  Из тени всё того же угла вышли двое красноармейцев, синхронно взялись за стекло саркофага, сняли и скрылись обратно в тени. Всё это они проделали механическими движениями, как неживые. Избранные застыли в нерешимости.
  - Ну-же. Смелее, - подбодрил Тимофеев с милой улыбкой. - Докажите.
  Зиновьев дёрнулся и нерешительно пошлёпал к телу Ленина, по пути поглядывая в лица коллег и, видать, сожалея о том, что привлёк внимание Тимофеева. Подошёл вплотную к саркофагу, оглядел. Запнулся на секунду и всё же решился - нагнулся и поцеловал мертвеца в щёку. Так же молча повернулся и отошёл с видом выполненного долга. Тимофеев кивнул и жестом призвал остальных не стесняться. Каждый выходил из-за стола, целовал Ленина и возвращался на место. Процедура не коснулась меня и Плющева. Ягода было ринулся к так неловко уснувшему помощнику, и даже пнул его под зад, но Тимофеев успокоил, сказав - Оставьте, Генрих Григорьевич.
  Меня же просто перестали замечать. В моём направлении даже никто не смотрел.
  Увлечённые омерзительным обрядом, никто и не заметил, как двое красноармейцев вынесли по подносу с узорчатыми бутылями и рядками стаканов, и поставили на стол так, чтобы каждый мог дотянуться.
  - Выпьем, товарищи! - провозгласил Тимофеев, когда последний из целующих вернулся за общий стол.
  Все ринулись наполнять стаканы, чтобы быстрее смыть вкус прикосновения к трупу. Они переглядывались, ловя смущение в глазах друг друга, не зная, как оценивать произошедшее - как некую шутку или же как настоящий, и вместе с тем нелепый, акт присяги новому вождю. Затем выражение лиц сменилось с озадаченного на заинтересованное. Глаза сидевших заблестели. Каждый поглядывал другому в глаза с огоньком, будто росло в их мозгах желание неприличного характера. Тимофеев руковОдил их умами. Когда атмосфера происходящего наэлектризовалась до нужного значения, Тимофеев спустил своих послушных псов с привязи - Можно, мои дорогие! Всё можно!
  И, повинуясь некоему неслышному зову, эти избранные псы бросились натурально раздевать друг друга, с трепетной дрожью нетерпения расстёгивать пиджаки друг другу и развязывать галстуки, спешно помогая раздевать и себя. Отдельные пары этих престарелых джентльменов повскакивали, оголив свои обрюзгшие обвисшие тела, поскидывали штаны и стали занимать позы, опираясь кто на стул, улавливая равновесие, кто на стол - от страсти скидывая тарелки и приборы. Зазвучали частые томные мужские вздохи. Эти старички натурально пежили друг друга, не стесняясь чужого присутствия. Тимофеев неспешно и с очень довольным выражением лица обошёл вокруг стола, поощрительно поглаживая обнажённые согнутые спины. Затем, не оглядываясь, ушёл в тень. Я стал разглядывать пол перед собой, не желая видеть творившуюся содомию. Но куда ни глянь, в любой точке пространства краем глаза виделись ритмичные движенья мужского соития.
  Подобралась тошнота. Скользнув на ватных ногах вдоль стены и не глядя на творящееся извращение, я выдавился сквозь дверь наружу, после чего дверь захлопнулась, будто взмахом отрубив шум внутреннего действа. Я вывалился на Красную площадь, прямо в городскую тишину, такую внезапную, что в ушах звенело, и, упав на колени, перекрестился и стал молиться в небо. Господи, прости, что влез в этот мрак, спаси и сохрани, убереги от этой грязи, от этих содомитов, очисти мою душу, ибо твоё есть царствие и сила и слава во веки! Затем обессиленно свалился наземь, как подкошенный. Я лежал на спине и из последних сил поспешил отползти подальше - прочь! Прочь от этого гнусного поганого места! Небо чернело над головой, блистая точками звёзд. Облака ушли все. Стояла мрачная московская ночь, тревожимая гудками автомобилей и редкими прохожими, спешащими незнамо куда. Я встал на четвереньки и пытался отползти подальше. Это место, откуда я так благополучно сбежал, вытянуло все внутренние силы. Господи! Матерь Божья! Рассказать кому - никто не поверит! Нутро попросилось наружу, и меня стошнило прямо под себя на тротуар. Я обтёрся рукавом и снова лёг на спину в стороне от пахучей лужи. Звёзды кружились в разные стороны.
  - Солдатик!.. Ты как, в порядке? Перепил, небось?
  Некто тронул за плечо. Я дёрнулся и уставился на мужичка в пальто и шляпе, видимо, запоздалого совслужащего. Тот отпрянул, отскочил, как от нечистого - видно, напугался моего взгляда.
  - В полном, - ответил я, поднимаясь и глядя на безлюдную мостовую. - Идите, гражданин.
  Я отряхнул гимнастёрку на локтях. Прохожий неуверенно отшагнул, не зная, что предпринять.
  - Иди... - прошипел я, вконец справившись со своим состоянием.
  Совслужащий спешно зашагал в сторону, изредка оглядываясь круглыми непонимающими глазами, затем перешёл на глупый и неловкий бег.
  Путь до управления был нелёгким - каким-то нервным и спешным. Наваждение преследовало разум, ещё не до конца протрезвевший. Было ощущение омерзения, окутавшего весь организм, почти физическое омерзение, липкое и плотное, покрывшее тело и влезшее в разум. Главные лица советского правительства, слившиеся друг с другом в экстазе, и наблюдавший за процессом Тимофеев. Довольный Тимофеев. Он как воплощение невероятной силы, подчиняющей себе всякую волю. Окружающие его люди массой желали слушаться, что в Мавзолее, что на запуске Совметео. Ещё этот трос, который "предназначался" для тайного собеседника, по его же словам. Словно, этот Тимофеев обладал, страшно сказать, магическими способностями.
  В управлении первым делом я привёл себя в порядок - умылся и почистил одежду. На мытьё рук ушло довольно много времени - хотелось смыть с себя все прикосновения Ягоды и смыть дух помещения Мавзолея; смыть с себя весь смрадный налёт, если можно выразиться. Это не подступающее сумасшествие, но как необходимость для внутреннего баланса - баланса чистоты.
  С Забельским увидеться уже не выйдет - боец внизу сообщил, что начальник отбыл ещё вечером; его кабинет был заперт. На столе в моём кабинете, рядом с недопитым утренним чаем, лежала аккуратная папочка, которую, видимо, подкинул Забельский. Её было сложно не заметить. Внутри оказались три отпечатанных листка, по анкете на каждого члена бригады с фотокарточками - Пётр Кремер, Артём Прохоров, Владимир Воронин, эта троица свезла Сталина в никому неизвестное место, где он сейчас и находится. Что ж, зацепкой могут быть только их адреса. Часы показывали недалеко за полночь. По управлению царила гробовая тишина. Я отправился на улицу. Было необходимо мысленно отринуться от увиденного и пережитого за вечер и сконцентрироваться на основной цели.
   Приятный уличный холодок освежил голову. Организм, наконец, вычистился от скверны. Появилась лёгкость в ощущениях. Разум заработал. Итак, выходит, в Мавзолее произошла присяга новому руководителю, пусть и таким извращённым методом. Можно так же с некоторой долей уверенности утверждать, что группа людей в Мавзолее - это тот самый круг лиц, которых представлял конфидент на запуске дирижабля. Вывод - на Сталине можно поставить крест. Но спрашивается - необходимо устранить Сталина для Тимофеева? Этот Тимофеев и станет новым лицом страны? Этот магический содомит есть ставленник заговорщиков и будет руководителем Советского союза? Выходит, что так. Далее. Ягода и Забельский спасают свои шкуры, каждый свои образом. Один присягнул (фу! омерзительно вспомнить!), ибо Ягоде нет разницы, кому присягать (ей-богу, фу!). А Забельский, в свою очередь, устраняет источник опасности - Сталина. Но возник вопрос - какова расстановка сил в более широком смысле. Видятся две стороны противостояния - Сталин против Тимофеева. Штольц ищет Сталина, как верный пёс. И при Сталине же единственная перспектива - расстрел каждого причастного к похищению. Выходит, выгоднее, чтоб Тимофеев победил. Хотелось бы, чтоб в итоге Забельский оказался прав.
  Ближе всех жил Кремер, амюзментнейший работник. Чижов называл его голова-болванчик. По мне же, просто клоун. И сейчас ему явно не до смеха. Если комиссия ищет Сталина, то, конечно же, разыскивает и бригаду. Какова вероятность, что сейчас, посреди ночи, получится встретить его в квартире.
  Я вошёл в неосвещённый подъезд спящего дома и позвонил в квартиру номер 3 - жилище Кремера. Ответом была тишина. Постучал в дверь, обдав площадку гулким грохотом. За дверью зашаркали тапки, глухо скрыпнул замок, и дверь приоткрылась. В щёлку показались уставшие женские глаза, молящие о скором уходе ночного гостя.
  - Доброй ночи! - гаркнул я строго. - Пётр Кремер здесь живёт?
  Для пущей убедительности я сунул в щёлку красную гэпэушную книжечку. Взгляд немолодой женщины застыл на документе и стал ещё более страдальным. Она посмотрела на меня и заговорила, как бы оправдываясь:
  - Да он же днём заскочил на минутку, собрал вещички и уехал. А куда - не сказал.
  - Я должен совершить досмотр, - отрезал я.
  Дверка прикрылась, звякнула снимаемая цепочка, и дверь отворилась во всю ширь. Женщина, сонно кутаясь в шерстяной халатик, молча пропустила внутрь. Передняя оказалась прибранной, без лишних вещей. Комнат было две. На мой вопросительный взгляд женщина также молча указала, где обитал Кремер. В просторной комнате было чистенько, из мебели только большой диван и стол, да пара стульев.
  - Я здесь прибрала после его ухода. Так торопился...
  Женщина выжидательно притаилась в дверях, спрятав руки в рукава.
  - Вы ему кем приходитесь? Мать?
  - Я экономка. Живу тут иногда, - женщина пошарила взглядом по крашеному дверному косяку.
  - Жилплощадь придётся освободить, - тихо сообщил я и добавил, скорее, для самооправдания: Не я этот вопрос решаю.
  Женщина отстранилась от входа в комнату и вышла в переднюю, видать, не согласная с моими словами.
  Осмотр стола ничего не показал - в ящиках были только писчие принадлежности, пустая бумага и прочая, незначащая, мелочёвка. Аккуратно расставленные подушки не прощупывались. Матрас не пришлось вспарывать - также чисто.
  - Он говорил что-то? - крикнул я в прихожую. - Когда уходил.
  Халатик показался в дверях.
  - Да нет, - она меланхолично покачала головой. - Собрался и убежал прочь. Попросил закрыть за ним.
  Обыск второй комнаты также не дал результата.
  Дежурно попросив сообщать в управление любые подробности, я вышел из квартиры. На площадке меж первым и вторым этажом закурил. Оконце было заколочено, и сигаретный дым быстро сгустился вокруг. Как ни крути, а данный адрес не дал результатов. Кремер сбежал, и где его искать - неизвестно. Ни единой зацепки. Сквозь нутро пробивался тёмный лучик безнадежды - все эти ночные обыски могут оказаться бессмысленными. Да и что я, собственно, ищу? Документ с указанным местом? Бригаде не выдавали циркуляров, как и нашей группе. Всё только на словах.
  Начался жар. Многочасовая бессонница давала о себе знать - голова стала как в тумане. Вокруг становилось неестественно душно. Показалось, будто воздух стал колебаться от горячих температур. Площадка перед третьей квартирой заволоклась бледным дымом, из которого соткались двое похожих на лицо чекистов, в опрятных шинелях, буквально выросли из пола. Один из них нажал звонок. Второй воровато оглядывался по сторонам, и, кажется, я встретился с ним взглядом, но он определённо не видел меня. Они оба не замечали моего присутствия, хотя тусклая лампчонка освещала меня с головы до ног. Я замер от всей этой неожиданности, забыв затягиваться папиросой. Вскоре знакомо скрыпнул замок. Дверь приотворилась вовнутрь.
  - Будьте добры Петра Кремера, - прогудел ровным голосом чекист - ни требовательно, ни сердито.
  - Да нет же его, - осторожно возмутилась женщина; самой её не было видно. - Нету! Только что же ваш приходил с обыском! Да вот минуту назад ушёл. Вы бы его встретить должны были!
  Двое молодцов стали активно озираться, бросили взоры меж лестничных пролётов, но, по-прежнему, глядели будто сквозь меня.
  Я всегда полагал существование чего-то сверхъестественного и непостижимого простым людским умом. Когда колышется ветка в кромешной тьме или слышны шорохи за стенкой в пустой квартире. Как и все, я, конечно же, оправдывал непонятное дуновением ветра или же вознёй мышей, а внутри, на самом дне души, допускал, что это всё проделки неведомых существ. Но видя всё происходящее своими глазами, как буквально из воздуха появились две фигуры, и не найдя этому ни малейшего объяснения, я, кажется, начал верить в нечто потустороннее. Необходимо принять тот факт, что двое из чека, одинаковых с лица, явно обладали магическими способностями, а по виду и вовсе не принадлежали этому миру. Будучи до сих пор незамеченным, я решил просто застыть и не выдавать себя шевелением - в целях самосохранения и на всякий случай.
  - Да вот же он! - женщина зыркнула в мою сторону и охотно ткнула пальцем в моём направлении.
  Чекисты повернулись в мою сторону, их взгляды прояснились и стали напряжёнными. Их лица были до фантастики схожи, будто у близких родственников. Один стремительно зашагал ко мне по ступеням, второй за ним, оба будто порхали над лестницей без звука шагов. Старушка увлечённо наблюдала за сценой. Лица обоих сверкали красным огоньком намерений вполне конкретного характера. Рефлекторно подавшись назад, я упёрся спиной в подоконник. Похоже, я впервые в жизни почувствовал страх - страх за свою жизнь. Одна мысль - бежать, уносить ноги любым образом. Я разбил окно локтём и сиганул в проём. Рухнув на асфальт не совсем удачно, я тяжко поднялся и устремился прочь во дворы. Со всех сторон послышался раскатистый собачий лай, эхом бившийся о стены и бросавшийся по пустым улицам. Наивно было надеяться просто сбежать от нечистых сил, но всё же ноги несли меня всё дальше. К чёрту вашего Сталина, к чёрту миссию! Шкуру бы спасти! Я выскочил на безлюдную улицу. Звуки погони значительно попритихли. Показалось, будто погоня и вовсе прекратилась. Я позволил себе остановиться и оглянуться. Трубный собачий лай продолжался где-то во дворах. Внезапно меж домов хлынул пыльный ураган, от которого отделились две размытые фигуры и стали молниями метаться по широкой дороге, от дома к дому. Я вжался в стену и присел возле урны. Фигуры мелькали из стороны в сторону с размытыми шлейфами. Один из чекистов возник прямо пред моим лицом. Я глядел пред собой в полы его серой шинели, ища смелости не смотреть духу в глаза. Краем глаза я заприметил, как тот вертел головой, выискивая беглеца. Они снова меня не видят! Я исчез из их поля зрения! Заклятье снова возымело свою силу. Так же внезапно фигуры растворились в воздухе, оставив после себя едкое зловоние. Наступила тишина с лёгкой тревожностью. И вскоре стало понятно, что преследование прекратилось.
   Нужно перевести дух.
  Я вынул из кармана заколку с цифрой "4". Теперь она полностью покрыта чернотой без единого просвета блестящего металла. Чудак на запуске Совметео назвал её оберегом - оберег в самом прямом смысле слова, а не мнимый талисман, приносящий удачу или защищающий от болезней. При соприкосновении с нечистой силой именно этот оберег принимает на себя всё воздействие, и всё нечистое воздействие откладывается в виде патины. Я усердно потёр булавку об рукав и добился первичного блеска. Ай-да конфидент! Ай-да незнакомец в сером костюме! Всё продумал. И знал же заранее!
  Бесовщина охотится на меня, охотится на конфидента. Конфидент же знал это, и дал оберег, обладатель которого становится невидим для тёмных сил. Единственное сейчас желание - это бросить всё, конечно же. Но есть однозначный козырь. С оберегом есть все шансы довершить миссию.
  Я направился к следующему адресу, к жилищу Артёма Прохорова, благо идти было недалёко, буквально три улицы. Окрепший в уверенности, я всё же невольно вздрагивал при звуках шорохов или появлении разных теней.
  По пути всплыл эпизод, ломающий общую схему расстановки сил. Вспомнилась зрительная дуэль конфидента и Тимофеева и то, как первый глядел, - будто затравленный пёс. И оторвавшийся трос тоже неспроста. Конфидент сказал - Это предназначалось для меня. Для него, то-бишь. Тимофеев пытался натурально уничтожить его. Хотя по схеме, они оба на одной стороне фронта - против Сталина. Нескладно выходит.
  Возле парадного входа тарахтел открытый автомобиль без единого пассажира. Прохоров его оставил? Или только планирует сесть за руль? Ответ нашёлся скоро. В темноте подъезда оказалась фигура, сама выдавшая своё присутствие, как только я вошёл внутрь.
  - Эй, шнырик, не спутал пристанище?
  Слова эти относились, конечно же, к моему внешнему виду. Испачканная в уличной грязи гимнастёрка, без ремня, с разрезами от оконных осколков. Я был похож на бездомного, забрёдшего в подъезд на ночлег. Товарищ, карауливший в подъезде, не узнал меня. Зато я узнал его. Это был Владимир Воронин, третий член бригады. Я вынул наган и воткнул ему в шею, работая на испуг.
  - Где Сталин, отродье ты паганое!
  Воронин нахмурился и растерянно забегал глазами, неготовый к такому повороту. В его лице виделось колебание между покорством и действием. Я поспешил прервать его раздумья.
  - Не смей дёргаться, рвань! Говори, куда Сталина свезли!
   Воронин простонал немного, собираясь со словами.
  - Послушай, друг...
  - Ну же! - прошипел я, подбадривая с ответом.
  - Допрос был - я всё рассказал, что нужно...
  На лестнице послышались торопливые шаги. Некто спешил покинуть жилище, в одной руке с чемоданом и в другой руке с чёрной шинелью, знакомой по вывозу Сталина.
  - Вова, трогай скорее, - пробасил жилец на ходу, видать, не сразу заприметив меня.
  Внезапно грохнул и покатился по ступеням чемодан, опала шинель. В руках Артёма Прохорова блеснул наган и направился в мою сторону. Я прикрылся Ворониным, который, видно, стоял на карауле и ждал подельника, чтобы вдвоём отправиться на место встречи.
  - Кто таков? - требовательно спросил Прохоров, спешно спускаясь по ступенькам, - Что хочешь, поганец! А ну! Руки убрал от человека!
  Я вжался за спину его товарища и затявкал в ответ:
  - Стой там, или прострелю ему шею! Его пристрелю и тебя, только двинься ко мне!
  Наган Прохорова задрожал от напряжения.
  - Машинку убери и пошёл прочь, пьянчуга! - гаркнул чекист.
  Казалось, он выстрелит, рискнув своим товарищем. Я укрылся плотнее и с ещё большей силой прижал наган к шее несчастного Воронина. Прохоров замедлился, почти встал на месте, тем не менее, предпринимая аккуратные шажочки.
  - Стоять там! На месте! - произнёс я.
  Прохоров замедлился и застыл на месте. Хотел было что-то произнести, но внезапно сменил тон.
  - Антонов, ты что ли?
  Я не подал виду.
  - Антонов! Ты с ума сошёл? Чего понадобилось? - медленные движения Прохорова стали зловещими.
  - Куда Сталина свезли! Отвечай немедленно! Или перестреляю обоих! Говори же!
  Прохоров заговорил значительно спокойнее. Видать, знакомое лицо настроило на нужный лад.
  - Выручить его хочешь? Кто тебя подослал, Антонов?
  - Не важно, кто! Отвечай - где Сталин!
  - Антонов... Просто дай нам уйти... Мы просто уедем отсюда... А ты выручай своего Хозяина. Хоть пятки ему целуй. Просто дай уехать.
  - Шпалер на пол! - скомандовал я.
  Прохоров кивнул, поднял руки и показательно опустил наган на плитку.
  - На Строгинских полях он. На рахимовском складе под охраной сидит.
  - Кто дал указание везти его в Строгинки?
  Прохоров еле заметно развёл поднятыми руками.
  - Он сам сказал. Приехали на склад, там его приняли.
  - Значит, похищения не было?
  - Нет, - Прохоров пожал плечами. - Он там отсиживается.
  Наступила пауза. Вопросов к этой парочке больше не было. Прохоров взглядом дал понять, что выполнил свою часть сделки. Я отпустил Воронина, отшагнул на безопасное расстояние и чуть дёрнул наганом в сторону автомобиля, давая двум чекистам сбежать. Прохоров отыскал и медленно поднял с пола чемодан и шинель. Двое чекистов прошли с поднятыми руками, загрузились в авто - Воронин за руль, Прохоров рядом - ежесекундно поглядывая в мою сторону. Автомобиль заревел и стронулся. Прохоров показал неприличный жест и принял правильное положение на кресле.
  Отлично. Всё провернулось гораздо лучше, чем можно было пожелать. Это было настоящей удачей, вот так поймать обоих в одном месте. До полей от силы сорок минут быстрой ходьбы сквозь дворы.
  Выходит так, что Сталин и не похищен. Он отсиживается на складе Рахимова. А что до чертей, то те его охраняют. Силы зла на службе генерального секретаря?
  Я, было, намерился итти, как провиденье снова дало знать о себе. Завихрились воздушные потоки, мимо пронеслась вытянутая тень, будто от летящего существа. Удаляющийся автомобиль резко подлетел в воздух, затем от него отделились две фигуры незадачливых чекистов, и оба застыли в воздухе. Пустой автомобиль с грохотом рухнул на мостовую. Вокруг тел материализовалось огромное безобразное существо с чёрными крыльями и горящими глазами, держащее по человеку в каждой руке. Пара взмахов крылами, и существо, пронессясь над моею головой, удалилось в направлении Строгинских полей, не приметив меня. Я спокойно проводил полёт чудовища взглядом - я по-прежнему оставался невидим для бесов. К моим ногам, как осенний листок, опала прохоровская чёрная шинель. Я поднял её и нацепил, ощущая в этом некую дополнительную защиту.
  По дороге попалась разорённая церквушка, с распахнутыми дверями и полом, засыпанным разным мусором. Я окунул наган стволом в купель с остатками святой воды и насобирал с полу восковых огарков, больше похожих на окурки. Попался на глаза мятый, с оборванными краями, образок Николая Чудотворца, который я поместил в нагрудный карман, возле самого сердца. Воздух на улице будто наэлектризовывался напряжением, атмосфера сгущалась. Казалось, мимо мелко шныряла чертовщина, двигаясь в одном со мной направлении. Невидимый для них, я смело шагал по тёмным улицам меж спящих домов, готовый теперь сражаться с кем-угодно - хоть с бандитом, хоть с нечистью, да хоть с самим сатаной. Главное моё задание - ради себя, ради граждан, ради страны. Да, я неуязвим. Я недосягаем. Я всесилен. Я чист. И именно я сейчас решаю судьбу страны. Будущее определяется именно этой ночью и именно мной.
  В редком лесу то тут, то там вдруг колыхнётся ветка, как бы невзначай опадёт сухой листок, зашелестит трава и мелькнёт безобразная тень. То значило, что вся нечисть сбирается на главный свой шабаш. Вдали мелькал огонёк склада в полях, то пропадая за деревьями, то являясь вновь.
  В какой-то момент времени стал ясно различим мощный гул моторов. Звук становился всё ближе и доносился определённо с неба. Высоко над верхушками деревьев крадучись ползла блестящая серая масса. Ошибки быть не могло - это дирижабль Совметео неспешно проплыл над головой в сторону поля. Вот это новость. Штольц отправил за Сталиным целый Совметео. Я прибавил ходу.
  Вскоре оказавшись на опушке, я замер и присел в траве, наблюдая картину. Поодаль от здания склада завис Совметео, и из его брюха вылетел биплан, новенькая ушка. Внезапно тонкий красный луч разрезал пространство от здания до самых небес. Понятно - вот и нашлась ракета, похищенная по весне.
  Я, и именно я, оказался свидетелем столкновения двух сил - людей Сталина и тех, кто его удерживает. Этой ночью, среди разгулявшейся чертовщины, происходит кульминационное сражение мощнейших сил за власть. Аж дух захватило.
  Красный концентрированный луч пошарил по сторонам, пока не остановился на широком боку замершего дирижабля. На крыше склада блеснула вспышка. Ракета стремительно направилась по лучу, проделывая спирали. Взревели моторы Совметео. Неповоротливая машина пыталась уйти от столкновения. Послышались выстрелы с борта - экипаж дирижабля наивно пытался попасть в ракету из ружей. Несколько секунд, и раздался взрыв. Окутываемый огнём дирижабль, тяжко ускоряясь, опускался к земле. Одновременно с крыши склада прерывисто затараторили пулемёты. Устремившаяся, было, сбежать ушка также получила свою долю - обернулась через крыло и по дуге пошла вниз в мою сторону. Я замешкался, не зная, куда рухнет аппарат - передо мной или за спиной, и просто замер на месте. Падающий самолёт зацепил колёсами поверхность, отчего покатился далее кубарем и остановился в паре десятков метров от меня, обдав мелкими осколками. В окне кабины повисло тело пилота, в крови и с неестественно вывернутой головой.
  Определённо, Штольц проиграл этот бой. Самое время выступать мне.
  Я подкрался к складу с неосвещённой стороны. Через окна была видна бетонная пустота, горели яркие лампы под потолком. Склад будто обезлюдел. Я поднялся по наружной металлической лестнице, стараясь делать это бесшумно, и вышел на узкую решётчатую галерку. Кругом была тишина. Вдали виднелась горящая груда дирижабля. Никто не спешил в ту сторону. Незаметно было присутствия и внутри склада. Но кто-то же стрелял из пулемётов и запустил ракету.
  Шажок за шажочком я двигался по верхнему пандусу внутри склада. Первое попавшееся помещение оказалось клозетом. Внутри также было освещено и также пусто. Будто люди покинули этот склад во внезапной спешке, забыв потушить везде свет. Мутное немытое окно не пропускало света снаружи. Звенела тишина. Снаружи, на пандусе, застучали тяжёлые шаги, точно кто-то убегал от погони. Этот единственный человек спешил в мою сторону. Я укрылся за перегородкой возле унитаза. Неизвестный гость ворвался в клозет. С тяжёлым паническим дыханием доносился старческий, еле слышный, и, вместе с тем, надрывный скулёж. Человек искал места для укрытия, он был в панике, загнанный зверь. Пометавшись за перегородкой, в невидимости для глаз, он подскочил к окну. Широкая спина и строгий френч, взлохмаченные волосы. Он был неопасен. Он сам бежал от опасности. Он попытался вскрыть окно, колотил по стеклу кулаками. И наконец, обернувшись, увидел меня. Его взгляд, наполненный ужаса, застыл на секунду в одной точке. Зубы, сжатые в оскал, превратили рябое лицо с синяками в бледную маску безысходности. Всегда прилизанные волосы свисали со лба в беспорядке. Обезумевший, он бросился ко мне.
  - Солдатик! - взмолился он, коверкая слова акцентом. - Солдатик, спаси! Всё, что хочешь, дам! Спаси только! Мне нельзя туда!
  От него шло зловоние немытого тела и тухлого горячего дыхания. Он упал на колени, ухватился за шинель и потянул к себе. Из внутреннего своего страха я боялся прикасаться к нему. Оторопевши, я всё же полез за наганом.
  Внезапно из-за перегородки вылезли десятки чёрных лохматых рук. Существа, скрытые из вида, ухватили Сталина за одежду, за волосы, за лицо, и потащили прочь. Ноги, бившиеся в агонии, сверкнули сапогами и пропали. Глухое мычание прорвалось в дикие вопли. Сталин орал, будто его резали. К его воплю примешались тысячи завываний и улюлюканий, тонких хихиканий и каких-то непонятных утробных звуков. Расстроенный клавесин заиграл свою испорченную загробную мелодию. Крик Сталина потонул в этой какофонии и затих. Там, внизу, происходила некая бесовщина, стучало дерево об дерево, гремело стекло. Внезапно наступила тишина. Звенящая тишина наполнила всё пространство кругом. Погас свет. Речь на незнакомом языке могильным голосом раздавалась эхом. Мерцающие огоньки отражались от стен. В их свете мелькали юркие тени. Я решился взглянуть немного и на полусогнутых подполз к выходу так, чтобы хоть краем глаза увидеть происходящее. По кровавым стенам расселись волосатые безобразные существа, тысячи их, всех размеров. Они недвижимо глядели в центр зала, где на длинном деревянном столе колыхалось пламя множества свечей. Во главе стола сидел Сталин, преображённый, с горящими красным глазами. Рядом с ним, плечом к плечу, сидел Тимофеев. Оба они замерли и с интересом глядели на другой конец стола. Прямо перед ними лежал пресловутый том Чёрной книги, о котором говорил Чижов. Чем более я выглядывал из дверного прохода, тем страшнее картины представали. Стол был завален яствами непонятного происхождения, похожими на куски мяса. Эти куски прилетали с другого конца и шлёпались один к другому, обрызгивая поверхность стола кровью. Вначале удалось разглядеть неестественно длинные руки с чёрной кожей, орудовавшие с перерывами. Далее показалось заросшее лицо этого существа, не имевшее выражения, оно было бесстрастно. Приговаривая загробным голосом, существо сидело в позе султана на безобразной мясной куче, откуда чрезмерно длинными когтями доставало и разбрасывало вокруг куски, больше похожие на органы человека. Мясная куча лежала на серой шинели. Рядом отвисала на лоскуте кожи голова Петра Кремера. В самой куче виднелись отделённые головы Воронина и Прохорова с открытыми глазами и каким-то застывшим ужасом на ободранных лицах. Их выпотрошенные тела уже не отличались от общей массы. Я не смог сдержать вздох, который в этой тиши показался криком. И тысячи пар глаз обернулись в мою сторону. Ужасный потрошитель остановил свою кровавую работу. Все замерли, будто готовые сорваться ордой и растерзать меня на месте. Я мгновенно отвернул взгляд и приник к холодному полу всем телом и стал отползать назад, глядя в сторону. Я щупал носками сапогов каждый преодолеваемый миллиметр, медленно и бесшумно удаляясь в тень. Упёршись в дальнюю стену, я не решался поднять глаза. Лишь бы никто не обратил внимания. Но продолжалась тишина, будто ожидалось лишь моё появление. Тень заслонила входной проём и замерла. Сердце вдруг заколотилось сильнее. Дыхание пропало совсем. Я стал медленно приподнимать голову и краешком глаза, сантиметр за сантиметром, ловил происходящее перед собой. В дверях стояло маленькое безобразное существо, не больше мопсика, о пяти лапах, чёрное и лоснящееся сальным покровом шерсти, и уставилось на меня множеством стеклянных глаз без зрачков. Я глядел в эти глаза, сколько их было - пять, шесть, десять, и не смел двинуться. Мопс смотрел на меня. Затем фыркнул и бодро пошлёпал ко мне, заставив сердце провалиться совсем; обнюхал пол, унитазы и снова замер, принюхиваясь и, казалось, поскуливая. Потом также шатко двинулся к выходу и скрылся из виду. Я не шевельнулся и мускулом. Просто лежал и еле дышал. Скорее даже просто позволял воздуху проникать в лёгкие, лишь бы не производить лишнего шуму. Вскоре продолжились из зала незнакомые слова и шлёпанье мяса. И стала доноситься возня. Вместе с вознёй - разные шорохи и шуршание и прочие непонятные звуки.
   Шпаннунг - кульминация.
  Я пролежал так много времени, несколько часов, не сомкнувши глаз. Пред лицом носились бредовые видения, будто меня уже волочат вниз омерзительные руки.
  Нет глобального противостояния за власть, нет великого чекиста Антонова. Есть только демон, который обвёл всех вокруг пальца и вышел победителем, подчинив себе нужных людей - подмял чинуш из Политбюро, обратил в свою сторону Сталина, который сам и пришёл, видать, на некий обряд и испугался того, что его ожидало. Тимофеев не за Сталина и не против него. Тимофеев - третья сила, одержавшая верх над всеми.
  Как только проголосил отдалённо петух, то донёсся из зала звук, будто ураган, затем всё стихло и понесло дымным запахом. Упала гробовая тишина. Сквозь оконце пробивался бледный рассвет.
  ***
  В бок будто кто-то пихал, будто неведомый зверь касался лица холодным носом. Рефлекторно дёрнувшись в сторону, подальше от угрозы, я услышал успокоительно знакомый голос:
  - Тихо-тихо, тише. Всё в порядке.
  Присевши рядом, Забельский пытался привести меня в чувство, хлопая по лицу своей холодной ладонью, которую я, было, принял за потустороннее животное. Я отстранился от его руки. Воспоминания прошедшей ночи обрушились горой на сонный ум.
  - Товарищ начальник! - вспыхнул я в молящем оправдании. - Я не смог остановить, я честно...
  Забельский остановил поток слов жестом и помог подняться.
  - Тише, Антонов. Вставай, всё в порядке... Не ранен?
  - Товарищ начальник! - взмолился я по-новой, игнорируя его вопрос. - Я пытался! Я не смог...
  Забельский раскрыл шинель в поисках ран, ощупал, наткнувшись на знак с четвёркой во внутреннем кармане, забрал себе, затем, убедившись в целостности своего сотрудника, оправил одежду.
  - Уже никто не поможет, Антонов, - вздохнул он с печалью в голосе. - Смилуется Бог, и будем жить. А это! - он показал оберег-четвёрку. - Не нужно кому-то видеть. Пошли.
  На нижнем этаже вовсю шли следственные действия. Забельский шёл позади, будто вёл задержанного. Снизу устремился десяток людских взоров.
  - Всё в порядке. Нашёлся мой боец.
  По лестнице спешно взбежал знакомый следователь, скомандовал руки кверху и тщательно обыскал, найдя лишь наган.
  - А бумага? Ордер где?
  Забельский подсказал опустить руки и, снизив тон, произнёс успокаивающе:
  - Да будет ордер, будет. Не до этого было.
  Нахгешихте - послесловие.
  Для официальных органов моё появление Забельский связал с крушением Совметео, что-де срочно отправил бойца на Строгинское поле, а на складе меня оглушили, и не более. Подробности остались за занавесом. Произошёл один допрос, но помогла протекция Ягоды - этот допрос остался единственным. Забельский кинул предо мной вечернюю газету с крупной фотографией, на которой не сразу угадывалось лицо конфидента в сером костюме. Заголовок гласил - член Центральной Контрольной Комиссии Видов попал под машину. Далее описание несчастного случая - милиция на грузовике преследовала пролётку, и тут неловко подвернулся Видов. Случайная смерть, которая, как он сам и говорил, - не случайна. Тросом его не настигло - так машиной задавило.
  Сам Ягода ни разу не появился за прошедший месяц. Зато комиссия по-прежнему вызывала Забельского в отдельный кабинет, после чего он выходил с красным лицом от сдерживаемого гнева - расследование по Терции ещё было живо. Требовался живой Чижов для составления акта допроса. Забельский регулярно звонил в Больницу Ветеранов, иногда и сам навещал палату Чижова, но тот по-прежнему не приходил в сознание. Этому я был несколько рад, ибо после допроса, понятное дело, приговор ясен. Вчера, наконец, прибыл долгожданный следователь из Ленинграда комбат Штык. Увидеть его не удалось. Первым делом он вызвал Забельского для ознакомления с бумагами. После из кабинета не вылезал - ни вчера, ни сегодня.
  Юродивый Ваня погиб в ночь крушения Совметео. В его палате вспыхнул пожар, но на тот момент он уже был мёртв. Перед пожаром с его тела была снята кожа и разорваны кровяные сосуды. При этом следы сопротивления отсутствовали. Дежурный врач картину не прояснил. Но вот один дурачок, пациент, бубнил себе под нос - сатана да сатана, сам дьявол ходил по этажу. Отведя дурака в сторонку, я его аккуратно спросил, без свидетелей. Тот, не поднимая глаз, стал тараторить - сатана ходил по палатам, проходил сквозь запертые двери. А у Ивана остановился. Тот молитву читал, чтоб не подпустить к себе нечисть. Но дьявол от гнева разросся так, что рогами заскрёб по потолку. И движение рукой сделал такое, что с Ивана сошла кожа, как ночная рубашка, и сосуды полопались, создав в ногах лужищу крови. Иван выдержал это испытание молча, не бросив и слова, и рухнул без сознания. Демон стремительно сорвался с места и вылетел через окно, оставив после себя пламя и жуткое зловоние на весь этаж. После увиденного на складе Рахимова, я внутренне верил словам дурачка.
  
  *** Что же до Чижова, то он был в Больнице Ветеранов и видел непрекращающиеся сны. Раз ему приснилось, будто его голова отделена от туловища и находится на железном столе, и в тоскливом молчании взирал он на своё тело, изрубленное в фарш, и каждый орган был пропущен отдельно и имел свой цвет. Всякие кошмары виделись. Но чаще были тревожные и страшные видения, в которых была его Маша, ещё живая. В крайнем сне ему виделась ночная Золотая гора, на вершине которой стоял высокий замок с тоководами на крыше. Этот замок чёрной глыбой упирался в затянутое небо. Казалось, вот-вот начнётся ливень. В чёрных облаках ходили грозы, и молния била прямо в тоководы, передавая энергию в аккумуляторы. В высоких витражах замка, освещённых жёлтым светом, играли тени. Там внутри злой гений профессор Лазарев готовил свой главный эксперимент по превращению Марии в послушное чудовище с кожистыми крыльями и огромными когтями на руках и ногах. И Чижов поднимался на гору к подножию замка, вооружённый наганом. Полный решимости остановить это превращение, он стремительно шагал вверх по каменистому склону, спотыкался о булыжники, падал на одно колено и вновь вставал с распалённым взором. Ветки-крючья раздирали кожаное пальто. Над головой закружили чудовищные создания профессора Лазарева - люди-горгульи с красными горящими глазами. Чижов ринулся к высоким дверям замка, меткими выстрелами отстреливаясь от летающих чудищ. Зарядил дождь. Чижов с грохотом вломился в замок. Проход через парадный зал преграждала электрическая преграда до самого потолка. Меж столбов снизу и доверху мелькали разряды. В конце зала профессор Лазарев, одетый в пресловутый пиджак-рясу, завёл каталку с бессознательной Машей в лифт, нажал на кнопку и стал поглаживать мАшину головку, пока платформа поднимала их обоих к самому верху. Чижов, было, прицелился, но пальба могла быть опасна для мАшиного тельца, и Чижов опустил руку с оружием. Профессор оскалил довольную улыбку и, нахально глядя сверху вниз, сделал пару взмахов рукой на прощанье, прежде, чем платформа лифта скрылась в отверстии следующего этажа. Отчаявшись решить проблему с электрической оградой, Чижов вышел под проливной дождь и, отгоняя стрельбой летучих чудовищ, двинул вдоль здания. Разразившийся ливень сделал тропу под стеной скользкой. Капли обдавали прохладой, попадая на лицо и под одежду. Чижов проник через дверь на освещённую лестницу чёрного хода. Он побежал наверх, одним махом преодолевая по половине пролёта, перемахивая через скелеты замученных людей и обломки конструкций. Достигнув верхнего этажа, он плечом вышиб дверь и ворвался в каменную операционную. В отверстии в потолке гуляла непогода, шалили молнии. Лазарев прилаживал электроды к вискам Маши и тихо посмеивался, не замечая внезапного гостя. Чижов направил наган в широкую спину профессора и спустил курок, но оружие подвело в самый ответственный момент. Он отложил наган и стремительно направился к злодею. Тот обернулся в испуге от неожиданности, и Чижов рывком пихнул Лазарева в окно. Разноцветный витраж раскрошился в дребезги, и тьма поглотила профессора Лазарева. Чижов скинул провода с тела Маши и прижал её к себе, хрупкую, бессознательную. Он гладил её по голове, запускал руку в густые волосы и целовал холодные скулы. Маша была вся холодная и бледная. Её организм, и без того тоненький, стал уменьшаться и иссыхать. Личико обтянулось кожей, нос и скулы заострились, рот, как у старухи, приоткрылся. Грянул гром, разряд молнии ударил в тело Маши и превратил её в чёрный пепел, рассыпавшийся вокруг стола. Сквозь отверстие в потолке объявился Лазарев, живой и здоровый. Он сверкнул красным огнём глаз. Чижов сорвался с места, схватил профессора за высокий воротник, кинул на пол, как куклу, и вцепился в горло. Чижов рычал в оскале, лицо его раскраснелось от бешенства, брызнула пена со рта. Его пальцы раскалились добела и вспыхнули пламенем. Профессор Лазарев смеялся в лицо Чижову.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"