Фёдорова Ольга Валентиновна : другие произведения.

В деревне Гадюкино дождь...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:


  

В деревне Гадюкино дождь...

(повесть-фантазия)

  
   В деревне Гадюкино шел дождь. Сенокос встал, работали только силосники. Странности начались с самого утра - силосники пришли на работу трезвыми! Все звено! Агроном Кларисса Михайловна, в просторечии - Киса, облегченно вздохнула - может быть, сегодня не придется таскаться по полям, да еще под таким дождем. Проводив звено из мастерской в поле и перекрестив последний трактор, Киса побежала в контору - попить чаю и обсохнуть. Но к окончанию чаепития тревожные мысли стали закрадываться в Кисину душу: с поля давно должен был проехать хотя бы один трактор, а их все нет.
   Вот чертовы болячки, в мастерской не нажрались, так на поле пьют, и в дождь им угомону нет!
   Оставив мечты о спокойно проведенном дне, Киса пошла за велосипедом, подготавливая на ходу "торжественную" речь, чтобы произнести ее на поле перед мужиками.
   Велосипед уныло стоял у конторского крыльца, как старая кляча, давно смирившаяся со своей судьбой. По проходимости с Кисиным велосипедом могла сравниться разве что верховая лошадь, даже председательскому УАЗику было до него далеко, не говоря уже о колхозных тракторах и машинах. Киса ценила его за полезность, а потому на экстерьер своего рысака особого внимания не обращала, хотя Кисин мужик исправно смазывал его и регулярно подтягивал все необходимые болты и гайки.
   "Поехали, родимый!" - агрономка загрузилась на своего Савраску и подалась в сторону поля. Старомодная болоньевая курточка промокла, тонкая холодная струйка текла между лопаток до самого велосипедного седла. Мимо на УАЗике промчался председатель со своей любовницей, обдав Кису мокрым ветром.
   "Мать их за ногу, им и в дождь неймется". УАЗик свернул в перелесок и замер между кустов.
   "Даже до леса не дотерпели, совсем как кролики", - комментировала про себя Киса, со злостью нажимая на педали, - да они когда-нибудь досыта на...ся?"
   Тут вполне уместно будет рассказать о гетерах деревни Гадюкино. Гетеры деревни Гадюкино делились на две касты, ничуть не враждовавшие между собой: одни были для простых смертных, другие - для начальства. Любовница преда относилась к высшей касте, муж ее Макар находил определенные выгоды в таком положении вещей и в конце концов смирился со своими рогами, а на расспросы деревенской публики, не особо утруждающей себя придворным этикетом, обычно говорил: "Сдал в аренду", но про арендную плату почему-то умалчивал, хотя его новенький трактор говорил сам за себя.
   Дорога прошла через перелесок, где в кустах в УАЗике усердствовали пред и его любовница, немного повернула и вышла на поле.
   Взору Кисы предстала странная картина: совершенно трезвые мужики сидели кружочком и их физиономии светились таким счастьем, будто они уже выполнили план по заготовке силоса. Киса опешила, "торжественная" речь, которую она сочиняла всю дорогу, вылетела из головы.
   - Мужики, вы чего?
   Ответа не последовало. Блаженные физиономии смотрели в небо, и даже дождь им не мешал. Киса приставила своего Савраску к ближайшему трактору, сняла с головы Налима кепочку и выжала ее на его же голову, а образовавшуюся лужицу прихлопала ладошкой. Налим как будто очнулся:
   - Кис Михална, ты чего?
   - Чего, чего? - передразнила его Киса. - Это вы чего? Какого ... сидите? Мокни тут из-за вас!
   - Да будет тебе, Кис Михална, к нам сейчас марсиане прилетали, - вроде как начали выходить из транса мужики.
   - С бутылкой и закуской, - съехидничала Киса.
   - Не-а... - мужики опять стали погружаться в нирвану.
   - А силос кто за вас заготовлять будет? Тоже марсиане? - не унималась Киса.
   - Да! - почти хором ответили мужики.
   Кису прорвало:
   - Марсиане им помогут! Чертовы болячки, два часа отсидели в поле, телеги накосить не смогли!
   - Кисонька, умри! - елейным голосом пропел Налим, - правда, марсиане, недопитым пузырем клянусь!
   - Мужики, если вы сегодня в план не уложитесь, вам уже никакие марсиане не помогут, - пригрозила Киса. - А ну, подъем! Давайте-ка по тракторам, я посмотрю на вас. Марсиане! Небось, Буряк с бутылкой мимо пробегал! Подъем, подъем, нечего рассиживать!
   Мужики нехотя поплелись к своим тракторам. Вскоре заурчали моторы и трактора поползли по полю. Когда первая телега ушла с поля, Киса решила, что нечего тут больше мокнуть, пора и до дома, тем более что дело к обеду, надо бы и корову подоить.
   Председательский УАЗик все еще стоял в перелеске.
   - Кролики, марсиане, опять кролики, - Киса злобно плюнула в сторону УАЗика. Что только не придумают, чтобы не работать! Теперь вот марсиане к нам прилетели, завтра, поди, в гости на Марс прямо на колхозных тракторах рванут!
   Киса представила, как трактора летели на Марс, а позади - трясущийся от усердия УАЗик. Эта мысль несколько развеселила ее. Рассказать разве дамам в конторе, что еще мужики напридумывали. Ладно, это уже после обеда.
  
  
   Джун сидел в кресле и нервно теребил мочку уха. Он всегда теребил свое ухо, когда одолевали тяжкие раздумья, а на этот раз раздумья были действительно тяжкими. С одной стороны - братья по разуму и они нуждаются в помощи, а с другой -исследовательская экспедиция, и инструкции запрещают какое бы то ни было вмешательство в жизнь планеты, даже во имя этой самой жизни. Окончательно запутавшись в своих мыслях, Джун решил собрать Большой Совет. Большим он назывался потому, что в него входили все члены экипажа: командир Джун, бортмеханик Галим и врач-биолог Асия.
   Галим сидел за столом в своей каюте и по памяти рисовал трактора, увиденные на поле. Как они дымят! Как безжалостно топчут растительность! Как они неуклюжи и неразворотливы! Земляне научились летать в космос и расщеплять атом, но до сих пор не научились беречь то, чего у них, казалось бы, в избытке, но на самом деле хрупко и ранимо. Галим удивлялся расточительности землян, на Марсе такую технику можно увидеть разве что в музеях, марсиане слишком внимательны к себе и к своей планете. За этими раздумьями и застало его приглашение командира явиться на Большой Совет.
   Асия разбирала образцы растительности, которую успела прихватить с Земли. Слишком мало, придется просить командира еще об одном выходе на планету. Да уж и больно неудачное они выбрали место посадки - прямо в кучу невесть чем занятых людей. Контакты с разумными существами не входили в их планы, они должны были только исследовать возможность высадки длительной контактной экспедиции, поэтому пришлось срочно взлетать.
   - Асия, пожалуйста, на Большой Совет, - пропел бортовой компьютер.
   Асия встала. Она была молода, стройна и красива и составляла полнейший контраст с Галимом - он был в возрасте, с животиком, правда, уродом назвать его было нельзя: обычное, ничем не примечательное марсианское лицо.
   Когда члены экипажа расселись по местам, Джун вкратце изложил им суть своих сомнений.
   - Инструкция на то она и инструкция, чтобы ее выполнять, - произнес рассудительный Галим. - Наше дело - изучить и представить подробный отчет об уровне развития местной цивилизации, а уж там наше Правительство пусть решает, что делать дальше.
   - Но ведь это же братья по разуму, тем более что это параллельная нам ветвь эволюции, ведь и наша цивилизация родом с Земли! - Асия в возбуждении вскочила. - Вспомните-ка историю Марса - люди прилетели туда, спасаясь от ужасной катастрофы, которая грозила Земле. На Земле осталась только горстка смельчаков, чтобы проводить наблюдения!
   - Дорогая, на Земле ос-та-ви-ли, - Галим произнес это слово отчетливо и по слогам, повторив его еще раз, - ос-та-ви-ли людей с отклонениями в умственном и физическом развитии. Ты же сама видела, что создала их цивилизация, и что наша!
   - Да что ты говоришь! Они пережили нашествие динозавров, оледенение, они практически с нуля строили свою цивилизацию, эти недоразвитые, как ты изволил выразиться, и сейчас они нас почти догнали, они уже летают в космос!
   - А Землю чуть ли не корягой ковыряют!
   - Ну, так давайте их научим, будем дружить планетами, друг к другу в гости летать!
   Джун не выдержал:
   - Тебе Правительство такие гости задаст! Не забывай, зачем тебя сюда прислали! И никаких контактов. Мы и так уже нарушили инструкцию.
   - Ну, так давайте нарушим ее еще раз, кто узнает? Нас только трое и мы команда, а помочь им можно и без контакта.
   Мужчины облегченно вздохнули. Они, конечно, тоже сочувствовали землянам, но при таком раскладе в случае провала эксперимента часть ответственности можно будет переложить на хрупкие плечи Асии. На том Большой Совет и постановил: будем помогать, и приступил к обсуждению деталей.
  
  
   К вечеру собралась гроза. Небо затянула черная туча, на горизонте сверкало, вдалеке слышался гром. На улице было сумеречно и неуютно, хотелось забраться с ногами на кровать, завернуться в большой, мягкий плед и смотреть на огонь, ну, на худой конец, - погладить кошку что ли. Но это только хотелось, потому как подошло время встречать коров из стада, и все гадюкинские скотовладельцы собрались у загона.
   И вот из-за поворота показалось стадо, охваченное зеленым фосфоресцирующим сиянием. Гадюкинцы открыли рты от удивления, такого явления не помнили даже старожилы. Когда стадо подошло ближе, все разглядели, что у коров светятся кончики рожек, как будто там горит по маленькому зеленому фонарику.
   - Огни святого Эльма! - глубокомысленно изрек Пашка, внук бабки Дарьи, приехавший к ней на каникулы. Пашка учился на втором курсе института, не то на физика, не то на химика и слыл в деревне умной головой. Из Пашкиного высказывания гадюкинцы ничего не поняли, но раз Эльм был святой, то маленько поуспокоились. Не будет же святой озоровать так, чтоб попортить коров: как-никак, а именно на них держится вся экономика деревни Гадюкино.
  
  
   Киса ждала свою корову у ворот, ругая себя на чем свет стоит: вот дура-то! Гроза собирается, дождь, а она детей за коровой послала! Сама бы сходила, не рассохлась!
   Киса решила повстречать мальчишек: они хоть домой поскорее добегут, а она потихоньку с коровой-то и придет. И Киса пошла домой за зонтиком. Зонтик куда-то запропастился, Киса нервничала, гроза была все ближе. Бог с ним, с зонтиком-то, и так не сахарная, - Киса выскочила за ворота и чуть не наскочила на корову с зелеными рожками. Реакция последовала незамедлительно:
   - Нашли над кем озоровать! Рога корове накрасили! Носы бы себе красили, дурни великовозрастные!
   - Ма, да все стадо такое пришло, - пытался вразумить мать старший.
   - Так вы все стадо разукрасили? - охнула Киса
   - Не, Пашка сказал - огни святого Эльма, бывает так, когда гроза собирается.
   - Первый раз гроза в Гадюкино, до этого все солнышко было, - съязвила мать.
   - Ма, может, если это святого Эльма, - младший сделал ударение на слове "святого", - так это и к лучшему? Вдруг они теперь доиться по три ведра будут?
   Корова стояла у ворот, не понимая, почему ее не пускают в теплый хлев, а держат под дождем.
   - Му-у! - сказала она жалобно.
   - Заводите корову, разбойники, - откомандовала Киса и отступила в сторону, давая проход всей процессии. Корова прошла мимо, за ней, перепрыгнув через лужу у ворот, мальчишки.
   Киса взглянула на вымя, как бы оценивая, сколько сегодня молока принесла их Буренка. Вымя было полное: "Пойду сразу подою, - решила Киса, - а потом дойду до Любахи, узнаю, как у ее коровы - тоже рога позеленели?"
   - Киса, Киса! - растрепанная Любаха бежала прямо по лужам, с неприкрытой головой. Киса остановилась в воротах.
   - Киса, у моей Зорьки рога позеленели, да и хрен бы с ними, с рогами-то, так ведь и молоко зеленое! Десять литров, зараза надоила, и все зеленое! - выла Любаха. - Куда его теперь?
   Недобрые предчувствия зашевелились в Кисиных мозгах, но ее считали в деревне женщиной разумной и спокойной, способной хладнокровно принимать решения, поэтому рано паниковать, да еще при Любахе.
   - У моей тоже рога зеленые, я детей отругала, думала, они накрасили.
   - Ладно рога, а молоко-то как накрасишь?
   Подруги подались в хлев доить Кисину Буренку.
   Эксперимент показал, что у Буренки молоко тоже зеленое и тоже целое ведро. И что теперь делать?
   - Кошкам, разве, плеснуть, - и сдохнут, так не жалко, а остальное в помойку, - заключила Киса.
   Экспериментировать решили на Кисиной кошке, чтоб уж всех-то кошек разом не перевести. Кисина кошка, обычно крутившаяся под ногами у коровы во время дойки, на этот раз куда-то запропастилась. Киса вышла из сарая позвать ее, следом за ней - Любаха.
   По дороге мимо дома проехала расхлюстанная МТЗуха.
   - Кис, а вот дала бы ты в свое время начальнику, так и твой бы на новеньком тракторе как Макар ездил, - не упустила случая похахалиться Любаха.
   - Дала бы ты, так тебе б нового мужика дали, - беззлобно заметила Киса. - Сейчас мой с работы придет, может, он что путное про коров знает.
   Во дворе соседнего дома показался Оська - Осип Захаров, Любахин мужик, вечно пьяный и совершенно никчемный в крестьянском хозяйстве. Настолько никчемный, что даже сына Любаха родила без его участия, но Оська всегда и всем доказывал, что Мишана его, и в качестве доказательства приводил шрам от аппендицита и родинку за ухом.
   Покачиваясь от принятой дозы, он подошел к забору и справил нужду.
   - Господи, сколько ж я денег на забор выс...л! - философски заметил он, застегивая ширинку. - Любаш, ты корову доила? Чтой-то плохо мне, молочка бы... - и нетвердой походкой направился в дом.
   Бабы переглянулись.
   - Ося! Осенька! Не надо родной, - истошно завопила Любаха и рванула к дому, следом за ней и Киса. Поздно. Оська пил нецеженое молоко прямо через край подойника, не обращая внимания на его цвет. Любаха села на порог, Киса прислонилась к косяку. Ося отер губы рукавом:
   - Что-то вкус у него странный, - сказал он, - и цвет тоже, - добавил, заглянув в подойник.
   - Нецеженое потому что, - почему-то со злостью буркнула Любаха.
   - А-а... - Ося подался во двор, - пойду свежим воздухом подышу.
   Бабы сидели на пороге и молчали. На кошке молоко опробовать не успели, сразу на живом человеке. Хоть Оська и непуть, а все-таки жалко. Через некоторое время Любаха робко сказала:
   - Кис, пойди глянь на моего, где он есть. Боязно мне чего-то.
   - Так и мне боязно, пойдем хоть вместе что ли.
   Крадучись как партизанки и держась за руки, бабы выглянули во двор. Ося городил покосившийся тын. Бабы недоуменно переглянулись и подошли поближе.
   - Любаш, я тут думаю ... совсем тын-то упадет ... подправить бы ... - как бы извиняясь, сказал трезвый как стеклышко Оська. Оська, который по причине беспробудной пьянки за последние пять лет не то что забор отремонтировать, а даже поросенку-то вынести не мог!
   Любаха не нашлась, что ответить и только пожала плечами. Пусть городит, тын и вправду скоро упадет.
  
  
   Бабка Дарья по темноте своей и необразованности все зеленое молоко выплеснула теленку, решив, что ничего вредного для своего чада корова надоить не может. Да еще ее ученый Пашка со своим святым Эльмом - святой пакостить не будет!
   Больше всех паниковала тетка Варвара. Она бегала от дома к дому (и дождь ей не помеха), сея панику в сердцах односельчан, пока не добралась до дома деда Карася. Дед Карась был себе на уме, жил один, держал на цепи огромного лохматого пса. Про Карася говорили, что он колдун, но разве в таком сморчке мог уместиться злой умысел? Тетка Варвара постучала в окно, и, еще только заслышав шаркающие шаги Карася, запричитала:
   - Ой, люди добрые, да что же это делается? Корова зеленая, молоко зеленое, да жить-то как? Да никак смерть на деревню пришла, аль Америка что затевает?
   Дед Карась коровы не держал и о поголовном, а точнее, пороговном позеленении ничего не знал. Он терпеливо слушал причитания тетки Варвары, стоя на крылечке, потом плюнул на огуречную грядку и со словами "Дура баба!" закрыл дверь. Тетка Варвара не могла перенести такого невнимания к своей особе и изо всех сил забарабанила в дверь:
   - Дед Карась, да послушай же ты, что в деревне-то творится! - и она опять запричитала.
   - Цыц, Варвара, - сказал дед Карась, вновь появляясь на пороге, - неси сюда свое молоко, мы его спытаем.
   Варвара рванула домой и через минуту уже бежала к деду Карасю с целой банкой зеленого молока. У Карася уже грелся чайник.
   - Давай сначала коту дадим, - предложил дед Карась.
   Кот выпил молоко и принялся умываться; Карась с Варварой внимательно за ним следили, но ничего странного в его поведении не обнаружили. Выждав еще немного, решили провести опыт над собакой - собака съела одним махом и благодарно завиляла хвостом.
   - А теперь что, сами что ль пробовать будем? - боязливо спросила тетка Варвара.
   - А почему бы и нет? - раздухарился дед Карась. Он вдруг почувствовал себя великим естествоиспытателем, - С чаем. Вон и чай уж вскипел.
   - Не, Карасюшко, боязно мне что-то, давай-ко ты первый.
   Карасю тоже было боязно, но отступать поздно: нельзя же показать взбалмошной бабе Варваре, что забоялся какого-то зеленого молока. Ведь эта сорока на всю деревню ославит, и за мужика-то считать не будут. И дед Карась храбро налил в кружку чаю и "забелил" его молочком. Чай как чай, во всяком случае и цветом, и запахом. Дед Карась скосил свой взгляд на кота. Кот сидел на лавке и звонко мурлыкал, всем своим видом давая понять, что помирать он и не собирается. Варвара выжидающе смотрела на Карася. Карась перекрестился, выдохнул в сторону и отхлебнул глоточек, подержал маленько чай во рту и проглотил.
   Наступила тишина. Варвара ждала, что будет, а дед прислушивался к своим ощущениям. Прошла минута, другая, с дедом ничего не случилось.
   - Да вроде и ничего. Пей, Варвара, у меня вот и конфетки есть, - заключил дед Карась.
   Варвара навела и себе чаю с молоком, взяла из миски карамельку и принялась ее сосать, запивая чаем.
   Тем временем дед уже опорожнил свою кружку, и вдруг неожиданно даже для самого себя произнес:
   - Варвара, а не приласкать ли тебя?
   Варвара аж чаем подавилась.
   - С ума сошел, старый! Да у тебя, небось, уж все отсохло, чем ласкать-то!
   Дед Карась придвинулся к Варваре и погладил ее пухлую коленку, выступающую сквозь юбку. Варвара, схоронившая трех мужиков, зарделась как неласканая девка, но потом вдруг очнулась:
   - Кобель старый! Конфетки у него есть! Маньяк! - тетка Варвара подхватилась с лавки и с громкими воплями побежала по улице, поливая деда Карася самыми срамными словами. Дед Карась недоуменно пожал плечами и навел себе еще кружечку.
  
  
   Вдалеке сверкало и гремело, но до Гадюкина гроза не дошла. Яблони в гадюкинских садах испуганно шумели, да изредка был слышен стук о крышу маленького зеленого яблочка, оторванного ветром от родной ветки. Уставшая от пережитого дня деревня засыпала тревожным сном - куры на своих насестах, коровы в хлевах, люди в домах. Им снились странные сны, навеянные событиями этого вечера, и чудные предчувствия теснились в их душах, объятых сном.
   Спала Любаха, улыбаясь во сне счастливой детской улыбкой - ее разлюбезный Оська, так внезапно протрезвевший, до ночи нигде не успел набраться, а ночью вдруг вспомнил, что он - мужик, и так приласкал Любаху, как не делал этого, поди, со времен их медового месяца. Любаха аж растерялась от такого напора, а потом сомлела, так до конца и не поверив привалившему ей счастью.
   Спала Киса, ей снилась вереница тракторов, летящих на Марс, а в замыкающих - трясущийся УАЗик, из окна которого торчали ноги председательской любовницы в огромных резиновых сапогах.
   Спала и сама любовница, и ей снилась тяжелая золотая цепочка, которую обещал ей подарить пред в обмен на ее любовь.
   Спал Макар и видел во сне свою жену. Она мило улыбалась ему и манила за собой в малинник, а Макару хоть и хотелось за ней пойти, да ноги не слушались, он только руки к ней протягивал. А она манила его и уходила все дальше и дальше, и вот уж и не видать ее в том малиннике, и знает Макар, что она рядом, да не дотянуться.
   Только Оська не спал. В его внезапно просветлевшую голову вдруг хлынуло столько мыслей, что не смог он с ними справиться и вышел на крыльцо покурить.
   Это что же это получается?
   Был он и вообще никакой, но стоило ему испить молочка, как голова прояснилась, руки работы запросили, не говоря уже о других органах! Это ж можно это самое молоко вместо опохмелки! Пока Любаха на работе - пей в свое удовольствие, а перед ее приходом - молочка. И волки сыты, и овцы целы. В доме мир и согласие, никакой тебе ругани, никаких упреков, можно иногда и Любахе помочь! И Оськины фантазии унеслись в голубые дали.
   Спал Оська плохо, проснулся ни свет, ни заря, голова не трещала, как всегда бывало по утрам, и это непривычное для его организма ощущение вернуло Оську к реальности. Такое открытие, а его друг еще ничего не знает! Он наскоро ополоснулся под умывальником и легкой рысью побежал вдоль по деревне к Толику-Анаше поделиться с ним чудесной новостью.
   Однако на полпути Оське пришла в голову вполне здравая мысль: пили-то вчера вместе, а значит, Анаше должно быть очень плохо, если он уже проснулся. А не напоить ли и его молочком? Оська затормозил, почесал за ухом и повернул к дому. Любаха еще спала, но любимая Оськина теща, жившая через два дома от них, уже доила их Зорьку, ласково приговаривая:
   - Стой, Зорька, стой! Пусть Любаша поспит маленько, ей, бедняжке, ни сна, ни отдыха с ее-то лоботрясами.
   - Мам, ну зачем ты? Я бы и сама, - заспанная Любаха показалась в дверях сарая.
   - Сама, сама, - передразнила ее мать, - твой вон уже по деревне бегает, опохмелку ищет, ни свет, ни заря мимо окон пробежал, пыль поднял, а она все - сама! - ворчала мать и проворно доила корову.
   Любаха сладко улыбнулась, вспомнив прошедшую ночь. Да за такую ночь она готова была простить своему Оське годы его беспробудного пьянства. Вот оно счастье-то бабское - мужик приласкал, и растаяла.
   - Вот дура-то блаженная, - опять обругала ее мать, - на, забирай подойник, у меня еще своя не доена. - Она вылезла из-под коровы, одернула подол и подалась в сторону своего дома, даже не обернувшись на счастливую Любаху.
  
  
   Любахина мать не любила своего зятя, вполне справедливо считая его ни на что не годным. Но уж так судьба распорядилась, что Любаха любила своего непутя, работала и в колхозе и дома не покладая рук, лишь бы лишнюю копейку в дом принести, а ее разлюбезный Оська без зазрения совести эту копейку пропивал, да еще, появляясь дома в состоянии нестояния, стучал кулаком по столу, требуя жратвы. И Любаха бежала на кухню, забросив остальные дела, и что-то грела и готовила, только чтоб ублажить своего ненаглядного.
   Киса, будучи на соседском месте, все это видела и не раз внушала Любахе, чтоб бросала она своего Оську, уезжала в город и жила там в свое удовольствие.
   - Ты ж и не старая, и не глупая, и не уродка какая. Найдешь себе мужика, и будешь жить как королева. Ну что за нужда тебе тратить свою жизнь на это убожество?
   - Судьба мне такая, да и люблю я его, - отвечала Любаха.
   - Себя б ты так любила, он ведь твои старания не ценит и спасибо не скажет.
   - Ну и что?
   О чем тут было говорить? Разговор затухал сам собой.
  
  
   - Любаш, молочка бы мне, - ласково сказал Оська.
   - Сейчас, Осенька, процежу, - Любаха была страшно рада, что мать ее оказалась неправа - не искал ее разлюбезный никакую опохмелку, ей, наверное, просто привиделось.
   - Любаш, я возьму с собой?
   - Зачем?
   - Анашу полечу, - болеет, поди, со вчерашнего.
   - Чихала бы я на твоего Анашу! - разозлилась Любаха. - Делом бы занимался, глядишь, и голова была бы здорова!
   - Любаш, - канючил Оська, - я и корову в стадо сгоню, и теленку вынесу, и поросенку вынесу.
   - Очнулся, родной, да у нас нету нынче поросенка.
   - Любашенька! - Оська пустил в ход тяжелую артиллерию - поцеловал Любаху, правда, только в щечку.
   Любаха отерла рукавом обслюнявленную щеку:
   - Я-то думала, о доме ты заботиться начал, а у тебя только твой разлюбезный Анаша на уме! - упрекнула она.
   - Любаш, да я ж его вылечу и мигом домой, - обещал Оська златые горы, наливая из подойника нецеженое молоко.
   - Да иди ты, можешь у него и остаться! - обиделась Любаха.
   - Спасибо, родная, - крикнул Оська с порога, не расслышав последней Любахиной фразы.
  
  
   В 7.30 как обычно все гадюкинские специалисты собрались на планерку.
   Главный зоотехник Валентина Самсоновна, прозванная в деревне Красной Шапочкой за вечный, неснимаемый и неизнашеваемый, красный вязаный берет, сразу загрузила всех своей проблемой - молока много, но оно зеленое. Какой же молокозавод его примет? И что теперь делать с коровами - все стадо, что ли вырезать? А вдруг это зараза?
   Слово для доклада было предоставлено Серафиме Ивановне, Симане, главному ветврачу:
   - Вчера все гадюкинские коровы надоили зеленым молоком, и у частников тоже. Я отобрала молоко на анализ, отвезу в ветлабораторию - может, что и скажут. Пока на ферму завезли дезраствор для дезинфекции помещений и доярок - рук, ног и т. д. - Симаня не успела закончить свою речь, как вмешалась Киса:
   - Мужики вчера на поле про марсиан говорили, помочь они якобы нам обещали.
   Раздался дружный смех.
   - Да твои мужики не только марсиан приплетут, лишь бы ничего не делать.
   - С перепою им марсиане мерещатся!
   - Да не, вроде они вчера нормальные были.
   - Даже Путо?
   Путо был непросыхающий, нечесаный, совершенно неухоженный тракторист предпенсионного возраста. Его уже несколько раз выгоняли и опять звали на работу по причине нехватки кадров. Он на такое положение вещей не обижался, снова приходил на работу, снова пил и в очередной раз ломал трактор. В Гадюкине была верная примета - если Путо приходит на работу трезвый - это к перемене погоды или к перемене начальства.
   - Даже Путо, - подтвердила Киса.
   Специалисты малость призадумались, что сменится в первую очередь - погода или начальство? Раздумья прервала Пашкина голова, просунувшаяся в дверь:
   - Теть Симаня, бабушка тебя звала, с теленком что-то.
   Красная Шапочка насторожилась:
   - Паш, зайди, расскажи.
   - Да что рассказывать-то? Вчера еще нормальный был, а утром - огромный, как бычище, в стайку не помещается, и орет дурью.
   - Раздуло его что ли?
   - Да кто его знает! Бабушка боится, орет он страшно, она плачет - вдруг сдохнет?
   - Ладно, Паш, зайду попозже, - успокоила его Симаня.
   Пашкина голова исчезла за дверью.
   - И вправду марсиане, - глядя в окно и ни к кому не обращаясь сказала Киса. - За тот час, что мы тут заседаем, уже седьмой рейс провозят, а вчера за весь день шесть привезли. Кончаем балаган, во поле пора.
   Пред страшно обрадовался такому повороту дела. Подходило время его встречи с пассией, поэтому он быстро сориентировался в обстановке: отправил специалистов "по объектам", назначил всем встречу на послеобеда и потрусил к машине.
   "Неужели не хватит ума в другие кусты заехать, опять на виду у мужиков любовью заниматься будут? Слава богу, дождя нет", - подумала Киса, загружаясь на своего Савраску.
  
  
   Киса, казалось, и не рулила вовсе - велосипед сам знал дорогу. Погода чудесная - солнышко светит, бабочки летают, кузнечики стрекочут, дорога, правда, после дождя еще не высохла, так что пыль из-под колес не вьется.
   Почти на том же месте, что и вчера Кису обогнал УАЗик с предом за рулем и любовницей, гордо восседавшей рядом с ним. Она ела шоколадку, откусывая от целой плитки и со злорадством смотрела на Кису в зеркальце заднего вида. Любовница очень гордилась своим положением: во-первых, не каждой гетере выпадала такая удача - быть любовницей преда, во-вторых, у нее теперь всегда были деньги, чтоб купить Макару кусок колбасы и тем самым заплатить за его молчание, а в-третьих, она теперь ходила в маленьких шелковых трусиках, как того хотел пред, и это очень возбуждало ее и очень ей нравилось. Она даже выселила Макара на диванчик и по ночам одна в кровати гладила свою попку в маленьких шелковых трусиках и представляла, что они завтра с предом будут делать.
   УАЗик опять свернул с дороги в кусты и замер.
   "Или у любовницы кончилась шоколадка, или у преда - терпение", - констатировала Киса.
   Навстречу на своей расхлюстанной МТЗухе проехал Кисин мужик, показал ей не совсем приличный жест. Этим жестом трактористы уже давно обозначали, что пред с любовницей заняты "делом" и не надо их отвлекать. Киса успела только улыбнуться, МТЗуха прогромыхала мимо, и их немой диалог остался незаконченным.
   После перелеска дорога повернула и вышла на поле. То, что увидела Киса, повергло ее и в ужас и в восторг одновременно: где вчера были чахлые травы ("Как у меня на голове", - говорил Путо, демонстрируя свою лысину, сверкающую на солнышке сквозь нечесаные остатки былой роскоши) сегодня были целые заросли, трактора бегали по этим зарослям с сумасшедшей скоростью, и прицепы заполнялись скошенной массой так быстро, что у Кисы дыхание перехватило.
   "Вот поганцы, сейчас барабан забьют и будут полдня мучиться", - с этой мыслью Киса положила свой велосипед в прокос на видное место, чтоб его кто ненароком не переехал и тормознула силосный комбайн.
   - Федька, барабан-то засадишь, такая масса, а ты, поди, на повышенной шпаришь! - начала она.
   Федька - молодой парень, силы у него не меряно, дури тоже, а, в общем-то, добродушный и веселый. Он обславил всех деревенских девок и ни на одной не смог остановиться, а они гуртом за ним ходили, придумывая всевозможные небылицы, чтоб заманить его. Федька старался никого из них не обидеть, а когда мужики пытались зацепить его в разговоре, он обычно отвечал: "Не выбрал еще", - и пускался в пространные рассуждения о достоинствах одной и недостатках другой. И в то же время, Федька был парень честный - чужих невест не отбивал и к чужим женам не бегал, если они его о том не просили.
   - Михална, да ты сядь, прокатись со мной, он же, мать его так, не слушается, - начал хахалиться Федька.
   - Так ты ему слово ласковое с утра не сказал, - в тон ему ответила Киса.
   - Я б ему такое ласковое слово сказал! Кувалдой бы ему промеж фар!
   - Кисонька, замучил нас этот паразит, - подошел Налим, - покурить некогда.
   - А вы что, затормозить его не можете? Вчера вас работать не заставить было, а сегодня как взбесились, трамбовщиков-то, поди, завалили.
   - Марсиане, верно, что с тракторами сделали - не удержишь. Но знаешь, и в повороты вписываемся, да и не так трясет на такой-то скорости.
   - Поехали-ка, Федька, я с тобой прокачусь. Смотрите, велосипед мой не раздавите - сказала Киса, забираясь в кабину силосника.
   Силосник заурчал и рванул с места, как застоявшаяся лошадь. Кисе показалось, что Федька и руки не протягивал к рычагам, жатка включилась сама собой. Налим еле успел подъехать, и масса сплошным зеленым потоком стала сыпаться к нему в прицеп. И так ловко у них получалось, что Кисе даже петь захотелось. "Ведь могут же работать, когда хотят! Зря я на них ворчать начала, вон как складно у них получается!" Киса залюбовалась работой своих мужиков, она на них хоть и ворчала, но любила их всех, и когда пред начинал говорить всякие гадости про трактористов, защищала даже в тех случаях, когда оно того и не стоило.
   - Михална, еще катаешься, или вылезаешь? - силосник, сделав круг, подъезжал к тому месту, где в прокосе лежал Кисин велосипед. Федькин голос вернул Кису на землю.
   - Вылезаю. Поеду к трамбовщикам, вы их, поди, завалили.
   Дорога, разъезженная тракторами, начинала подсыхать. Кису обогнал Налим с груженым прицепом, пыль еще не успела улечься, как мимо промчался УАЗик. Киса могла поспорить, что у преда с любовницей лица масляные и довольные, как у котов, обожравшихся сметаной, и знающих, что хозяйка еще не скоро заметит пропажу и до наказания еще так далеко!
   Силосная яма заполнялась быстро. Еще дня два такой работы, и она будет целая. Но самое удивительное, что трамбовщики успевали и разровнять, и утоптать привезенную массу. Киса специально высидела на борту ямы целый час и нашла изъяна в работе. Показав им жестом, что работают они хорошо и пусть продолжают в том же духе, она направилась к дому. Скоро корову доить, а после обеда - опять заседание у преда по поводу молока.
   "В рот бы ему ноги, только от дела отвлекает!" - вынесла свой вердикт Киса.
  
  
   После утреннего заседания Симаня пошла к заведующему мастерской узнать, нет ли машины доехать до города и отвезти в ветлабораторию молоко. Оказалось, что единственной машиной, которая в состоянии доехать до города на сегодняшний день был председательский УАЗик, но пред на нем уехал "на объект".
   "Воистину - на объект", подумала Симаня. Придется ехать на автобусе, тащить на себе эти бутылочки. Автобус еще через час, она вполне успеет к бабке Дарье оказать помощь ее вздувшемуся телку, и Симаня направила свои стопы в сторону дома бабки Дарьи.
   Бабка Дарья жила на краю деревни; маленький ухоженный домик, палисадник с георгинами, подкошенная травка во дворе. В будке у крыльца обитал пес с грозным именем Цербер, но по доброте своей радующийся всем приходящим к бабке Дарье. Во всем Гадюкине никто и никогда не слышал голоса Цербера, а бабка Дарья, чтоб реабилитировать свою собаку, всем говорила, что он глухонемой от рождения.
   Завидев Симаню, Цербер приветливо завилял хвостом. Симаня стукнулась в окошко и вскоре на пороге появилась бабка Дарья в старомодной кофточке и белом платке.
   - Пойдем, Симаня, пойдем, глянь на теленочка, неладно с ним что-то, - запричитала она, мелко семеня по дорожке к хлеву.
   - Да не волнуйся ты, баб Дарья, - сказала Симаня. Войдя в хлев, она осмотрела теленочка по всем правилам ветеринарной науки, даже послушала его и заглянула в ухо.
   - Здоров твой бык, чего ты панику-то подняла? Нормальный, упитанный. Баб Дарья, сколько ты его держишь? - решила проверить свой глаз Симаня. - По виду, так уж года полтора.
   - Две недели, дурында необразованная, - бабка Дарья разозлилась, что Симаня не смогла признать никакой немощи у ее скотины, - вчера только маленький был, хоть вон у Пашки спроси, он, даром что ученый, а скотину любит, сам его вчера поил.
   - Правда, правда, теть Симаня, вчера маленький был, я его молоком поил.
   Подозрения закрались в Симанин мозг.
   - Молоко-то осталось?
   - Нет, оно ж зеленое было, так я его в помойку выплеснула. Только телка сдуру напоили.
   - А утром? Чем кормили?
   - Так ничем еще - испугалась я больно.
   - С голодухи он у вас орет, - заключила Симаня, - кормить его надо.
   - Так где ж я столько молока возьму, чтоб такую махину напоить?
   Теперь осталась очередь Симани разозлиться:
   - Да кто ж годовалого быка молоком поит? Травы ему накоси, - откомандовала она Пашке. Пашка кивнул.
   Симаня вышла со двора, Цербер на прощанье повилял ей хвостом, так и не проронив ни звука.
   Симаня шла по деревне, разглядывая цветы в палисадниках и стараясь запомнить у кого какие стоит припросить по осени. Вон у деда Карася какая чудесная гортензия - она невольно залюбовалась мощным кустом, уже набирающем бутоны. На ловца и зверь бежит - у калитки появился дед Карась.
   - Симань, зашла бы ты ко мне, кот у меня ... того ... ну, этого ...
   "Вот старый мухомор, кот у него того-этого! Удавил бы его, чтоб не мучался, опять кота грибным супом накормил", - подумала про себя Симаня, а вслух сказала:
   - Выноси своего кота на свет божий!
   - Пойдем в избу, - заканючил дед Карась. - он... он... - Карасев подбородок задрожал.
   "Еще не хватало, чтоб он из-за кота расплакался!" Симаня благоразумно решила не препираться и пошла за дедом в избу.
   В избе у Карася особого порядка не было, как, впрочем, не было и особого беспорядка. Носки грязные по углам не валялись, но на столе были крошки, вазочка с конфетами, две кружки из-под чая, а в приоткрытую дверь был виден потрепанный, видавший виды диван, на котором возлежала пантера странного кошачье-полосатого окраса.
   - Вот ... Васька мой ... - больше дед Карась не нашелся, что сказать.
   Симаня оторопело смотрела на странного зверя.
   - А с чего ты взял, что это - твой Васька? - спросила она Карася.
   - А кто ж еще-то? Вот и ухо рваное, только ... большое, - закончил дед свою фразу шепотом.
   Симаня силилась собрать свои мысли в кучу, но они разбегались, как тараканы, и ни одну из них не удавалось не то, чтобы поймать, а хотя бы попридержать. У бабки Дарьи бык, у деда Карася кот. Что еще? Кукушка на стене деда Карася прокуковала десять раз. Симаня очнулась:
   - Деда, я на автобус опаздываю, вечерком загляну. Он не безобразит? - спросила она, кивнув на кота.
   - Спит, - опять шепотом ответил дед Карась.
   - Ну, пусть спит, - так же шепотом сказала Симаня и вышла.
  
  
   После обеда все специалисты опять собрались у преда. Особых новостей в изучении коровьего феномена не было. Симаня из города не вернулась, Кису поразило рвение трактористов, но это никак не соотносилось с позеленением молока. Немного в изучении данного вопроса продвинулась и Красная Шапочка - как только корову выдоят, свет на рожках гаснет, но, по наблюдению пастуха, у кого раньше, у кого позже зажигается, а к дойке все стадо светится, как новогодняя елка. Пред сидел счастливый и довольный, он еще не пришел в себя после бурного свидания и его мало интересовали деревенские проблемы. Он мечтал об отдыхе в кабинетной тишине, а потому слишком быстро разогнал все совещание и предался сладострастным мечтам.
  
  
   Вечер в деревне Гадюкино был тихий и какой-то усталый. Солнышко клонилось к горизонту, и на его фоне расходились по домам коровы с зелеными огоньками на рожках. Весть о Дарьином быке и Карасеве коте быстро облетела деревню, и некоторые практичные хозяева решили таким молоком поить своих телят и поросят, чтоб они быстрее выросли. Чем быстрее скотина вырастет, тем быстрее ее можно продать - меньше сил и расходов на ее содержание, да и деньги никому не лишние - кому дом подлатать, кому детей в школу собирать, а кто и просто об обновке мечтал. Ведь по деревне не только в фуфайках да сапогах ходят; хоть и редко, но и деревенский люд принаряжается.
   Любаха тоже решила своего телка напоить. Кто знает, надолго ли протрезвел ее Оська, а одной тяжело ходить за скотиной. От Мишани толку мало, он хоть и не Оськин, но точно такой же - совершенно никчемный. Парню пятнадцать лет, а он только собак по деревне гонять горазд, матери от него никакой помощи.
  
  
   Любаха уже подоила корову и сидела на крылечке, ждала Оську. Мишана гулять ушел, да и что толку советоваться с мальцом, который к скотине и близко не подходит - пахнет от нее, видите ли, плохо. Любаха невольно позавидовала Кисе - у нее мальчишки совсем еще малые по сравнению с ее Мишаной, но никогда не отказывают родителям в помощи, и в огороде, и у скотины, и на покосе они всегда всей семьей. И никого никакие запахи не смущают! Вон и сейчас все дружно ковыряются в огороде - полют, верно. Любаха вздохнула.
   В калитке показался Оська - трезвый, улыбающийся, с букетом цветов, какие на обочине дороги росли. Он торжественно подарил цветы Любахе, сел рядышком на ступеньку и обнял ее за плечи.
   - Ты чего, комаров кормишь? - спросил он.
   - Да тебя жду, поговорить хочу.
   - О чем? - насторожился Оська.
   - Ты слышал про бабки Дарьина быка?
   Еще бы не слышать! По всему Гадюкину только и разговоров, что о бабки Дарьином быке. Правда, большинство гадюкинцев склонялось к мысли, что это бабкины фантазии, но, наверное, просто никто не хотел вслух сказать, что тоже хочет попробовать напоить свою скотину зеленым молоком. Открытые друг другу гадюкинцы вдруг побоялись зависти и перестали доверять даже соседям.
   - Ну? - Оська не нашелся, что сказать.
   - Может, попробуем? - предложила Любаха осторожно.
   - А вдруг сдохнет? - засомневался Оська.
   - Ну, у бабки-то Дарьи не сдох, - парировала Любаха. - А вдруг ты опять запьешь? Мне тяжело одной. - Удар ниже пояса, но Оська и здесь нашелся, что ответить:
   - А ты меня зеленым молоком-то и напоишь!
   - Осенька, завязывал бы ты! Как хорошо, когда ты нормальный-то, - жалобно сказала Любаха.
   - Это ведь у кого что считать нормой. - Зря Любаха начала про пьянку; сейчас Оська удила закусит и шиш свернешь его. Но Оська миролюбиво заметил:
   - Да давай напоим. Я-то ведь не сдох!
   Любаха облегченно вздохнула. А может, и правда попоить Оську зеленым молоком? Может, и отвернет его, от водки-то, будь она неладна!
   Кисино семейство управилось со скотиной, поужинало и теперь дружно ковырялось в огороде - хорошо полоть после дождика! Подшучивая друг над другом, они одолели две луковые грядки и перешли в помидорную. Начинало смеркаться, и скоро уже и лебеда, и помидоры были на одно лицо.
   - Мальчишки, завтра на свету эту грядку доделаете! - откомандовал Иван, еле разгибая спину.
   - Ладно, - без особого энтузиазма буркнул старший.
   - Вот и хорошо, - сказала Киса, - а то уж и спать пора, нам завтра вставать рано.
   Мальчишки побежали вперед - кто первый завладеет тазиком, тот первый моет ноги!
   Иван обнял Кису за плечи:
   - Киска, давай сегодня, как пред с любовницей! - предложил он, ласково целуя ее макушку.
   - Давай, - сразу согласилась Киса, - а это как?
   - А это на природе, под звездами. Детей спать уложим и пойдем в сад, хорошо?
   - Хорошо.
   Когда дети улеглись, уже совсем стемнело. На небе проклюнулись звездочки-обманки, из-за горизонта поднималась огромная рыжая луна, и в свете этой луны Иван с Кисой увидели своих соседей, целующихся на крылечке.
   - Вань, может, в сад-то не пойдем? Мы ж там шебуршаться будем, пищать будем - спугнем наших соседей. В кои-то веки Любахе такое счастье, пойдем лучше на сеновал, - предложила сердобольная Киса.
   - Пойдем, - в таких вопросах у них наблюдалось полное единодушие.
   - Вань, давай поиграем во что-нибудь, - предложила Киса, когда они забрались на сеновал.
   - Например?
   - Ну, я буду Красная Шапочка, а ты - Серый Волк. Я якобы иду через лес к Бабушке, а ты на меня нападешь.
   - Ну, давай.
   Киса скинула халатик и принялась ходить по сеновалу, пританцовывая и напевая:
   - Топ-топ-топ, я - Красная Шапочка!
   Лунный свет пробивался сквозь щели сеновала, и Киса настолько интересно выглядела в этой паутине света, что Иван невольно залюбовался ею и забыл, что он - Серый Волк.
   - Серый Волк, где ты? Я так замерзну! - пропела Красная Шапочка.
   Иван очнулся.
   - Здравствуй, Красная Шапочка! Я - Серый Волк. Куда ты идешь? - прорычал он.
   - Я иду в гости к Бабушке и несу ей пирожки! - опять пропела Киса голосом Красной Шапочки.
   - А где живет твоя Бабушка? - прорычал Серый Волк.
   - Слушай-ка, Серый Волк, - это уже Кисин голос, - кого ты собирался ... - меня или бабушку? - и оба дружно рассмеялись.
   - Знаешь что, - примирительно сказал Иван, - в сказке Волк только съел Бабушку и ничего с Красной Шапочкой не делал. Давай придумаем что-нибудь другое.
   - Давай. Я буду Колобком, а ты - Лисом. Только ты меня не съешь, а ...
   Я - Колобок, Колобок,
   Я и Бабке не дала,
   Я и Деду не дала,
   Я и Зайцу не дала,
   Я и Волку не дала,
   И Медведю не дала,
   А тебе, Лис, и подавно не дам! - запела Киса.
   - Колобок, Колобок, я тебя ...! - изобразил Лиса Иван.
   - Ха-ха-ха!
   - Ты чего смеешься?
   - Так я ведь - Колобок, у меня одна голова, куда ж ты меня ... будешь? - выдавила Киса сквозь смех.
   - А вот куда! - хохоча крикнул Иван, и обхватил Кису своими огромными руками.
   Еще одна семья в деревне Гадюкино в эту ночь не спала. Это были Маша и Андрей Голдберги. Андрей был уже четвертым поколением русских Голдбергов - несмотря на еврейскую внешность и еврейскую фамилию по паспорту они были русскими. Хотя, кому в деревне было дело до национальности и до того, что написано в паспорте! В деревне существует только две национальности - хороший человек и нехороший человек, да и те уживаются вполне мирно, потому как делить им нечего да и некогда.
   Итак, причиной бессонницы Голдбергов тоже была любовь, но любовь другого рода. Они сидели рядышком за кухонным столом с листком бумаги и калькулятором.
   - Андрюш, ты только подумай - недельный теленок стоит в колхозе сто пятьдесят рублей. Мы его два дня поим молоком, а потом режем и продаем! Даже если мясо по пятьдесят рублей будет, и то на десять тысяч сдадим. Считай, без малого десять тысяч дохода. За три дня почти десять тысяч! Ну, пусть девять с половиной - да тут и на евроремонт хватит, и на машину хватит, и нам с дочкой на обновки, - и они принялись производить более детальные расчеты. За столбцами цифр Маша уже видела и новую шубку, при виде которой все Гадюкино должно упасть от зависти, и приличные драгоценности вместо дешевой бижутерии, которой Маша всегда была увешана, как новогодняя елка, и новую машину, купленную не с рук, а в автосалоне и оборудованную всеми наворотами по последней моде.
   - А вдруг пред заартачится и не будет продавать нам телят? - высказал свои сомнения Андрей.
   - Вряд ли. В конце концов, можно будет и у частников покупать, или в соседнем колхозе. Безвыходных ситуаций, дорогой мой, не бывает.
   Вот за что Андрей и любил свою Машу, так это за ее практичность. Ему бы, и в голову не пришло заняться "телячьим бизнесом"! Маша снова начала мучить свой калькулятор, подсчитывая, скольких же телят они успеют вырастить до конца лета. Цифра казалась привлекательной. Хлопотно, конечно, каждые три дня резать по скотине, но оно того стоит.
   Далеко за полночь погас свет и в доме Голдбергов. Они были по-своему счастливы, тем более, что начало уже есть - сегодня вечером они напоили своего бычка молоком, и к утру, если верить бабке Дарье, у них уже должен быть почти что бык. Наконец-то судьба им улыбнется!
  
  
   После чая с конфеткой Киса дремала в своем кабинете. За соседним столом дремала Симаня, на стуле - Красная Шапочка. Секретарша и главбух пытались бороться со сном, но выходило у них плохо. Летом в деревне спать некогда - работа, скотина, огороды - поэтому недостающие часы добирали кто где мог - кто за столом, кто на ферме, кто в поле. Пред еще не уехал со своей любовницей по причине того, что встреча была назначена на послеобеда и, как медведь-шатун, бродил из кабинета в кабинет, пытаясь разбудить сонных сотрудников. Очередь дошла и до кабинета с горделивой табличкой на двери "Цех растениеводства", где обычно гадюкинские специалисты собирались пить чай. Пред взглянул на сонное царство - руки у всех зеленые, заскорузлые от прополки огородов, прекрасный повод над кем-нибудь подтрунить. Выбор пал на Симаню.
   - Серафима Ивановна, у тебя такие руки шершавые, наверное, супруг-то обижается - гладишь, как наждачкой!
   Симане волей-неволей пришлось просыпаться, но за прерванный сон она решила жестоко отомстить.
   - Не обижается, не волнуйтесь. Хотите, и Вас приласкаю?
   И, не дожидаясь ответа, она подошла к преду и, ласково что-то мурлыча, принялась гладить его плечи и сталкивать с плеч пиджак. Пред оторопел, дамы проснулись, но от удивления только рты поразевали, не в состоянии вымолвить ни слова. Пиджак упал на стоящий позади стул. Продолжая мурлыкать, Симаня расстегивала пуговки рубашки и поглаживала председательскую грудь, поросшую редкими волосами. Тут уже пред не выдержал и лихорадочным движением расстегнул брюки. Брюки упали на пол и взору дам предстало его могучее желание в маленьких полосатых плавочках.
   Симанина месть зашла слишком далеко! Она хоть и не любила преда, считая его жеребцом стоялым, но позорить его настолько в ее планы не входило. Надо было спасать положение. Замогильным голосом она откомандовала преду "Спать!" и тот беззвучно опустился на стул, скрестив руки на животе и вытянув ноги со сползшими брюками. Повернувшись к зрителям, Симаня тем же замогильным "Спать!" заставила уснуть и их, а затем уже разбудила преда. Пред осознал весь конфуз, что с ним приключился, и покраснел до самого своего желания. Он быстро натащил брюки и ретировался из кабинета, на ходу застегивая рубаху. Симаня разбудила зрительниц. Они еще долго потом удивлялись, какой чудной сон им приснился и, что самое удивительное, всем один и тот же.
   Пред человек был злопамятный, поэтому, добежав до кабинета и переведя дух, стал разрабатывать план мести. Месть должна быть ужасной, но, плюсом к своему злопамятству, он был еще и трусоват, так что мстить Симане надо чужими руками. Маленько успокоившись, он взялся за телефон.
   - Алло, Михаил Семеныч? Не узнал? Правильно, правильно, Гадюкино. Михаил Семеныч, а тебя не удивляет, что мы уже третий день тебе молоко не возим. Ах, только что звонил? Выходил я на минутку. Почему? Да вот и не скажу почему. Присылай своих спецов, пусть они моих зоотехников попытают, что-то мудрят они. Да, пусть твои на месте и разберутся!
   Пред положил трубку, предвкушая, как будут выглядеть Симаня с Красной Шапочкой, отчитываясь перед молокозаводом за зеленое молоко. Он только перед конторой опозорился со своим стриптизом, а они на весь район, как не на область, прогремят! А он, как руководитель, обязан будет отреагировать - объявить выговор, лишить премии. Какие перспективы! Пред блаженно зажмурился. Сладкие мечты прервал телефонный звонок. Звонили из редакции районной газеты "Вперед, заре навстречу!" и просили организовать на завтра встречу с главным агрономом. Шутка ли, гадюкинцы в полтора раза перевыполнили план по заготовке кормов, оставив далеко позади даже передовые хозяйства. Пред аж заплясал от радости: приедут газетчики, кто-нибудь да сболтнет про зеленое молоко или сами где увидят корову с зелеными рожками, опять же зоотехников на весь район ославят.
   "Есть Бог на свете!" - решил пред и позвал секретаршу.
   Секретарша, увидев преда и вспомнив свой недавний сон, широко улыбнулась. Пред подавил в себе желание сказать ей какую-нибудь гадость, а только откомандовал:
   - Серафиму Ивановну и Валентину Самсоновну ко мне! А после них пусть Кларисса Михайловна зайдет.
   Секретарша ушла.
   "Месть кота Леопольда", - подумала Симаня, шагая по коридору к шефу. Красная Шапочка и вообще терялась в догадках, что еще потребовалось от них их "стоялому жеребцу"?
   - Итак, дамы, мы уже три дня не возим молоко на молокозавод, - начал пред артподготовку.
   - А как мы можем его туда возить? - удивилась Красная Шапочка.
   - Короче, к вам едут спецы с молокозавода. Оправдывайтесь как хотите, через час они будут здесь. Вы свободны.
   Ум хорошо, и два ума хорошо, а вот когда их пять! Симаня с Красной Шапочкой вернулись в кабинет, на двери которого красовалась табличка "Цех растениеводства", чтоб держать большой совет. На повестке дня один вопрос: "Что делать со спецами с молокозавода?".
  
   Киса зашла в кабинет преда сразу после зоотехников. Она все слышала из коридора, и теперь ждала, какую же козью рожу пред заделает ей? Все оказалось предельно просто - завтра приезжают журналисты, разбирайся с ними как знаешь. До завтра у Кисы было полдня и ночь, а вот зоотехники в беде; и она вернулась в свой кабинет.
   Слово для доклада было предоставлено главбуху - здравомыслящей даме средних лет. Она смотрела на проблему весьма реалистично:
   - Девчонки, у нас в черной кассе есть деньги - купите водки и свезите их на Черное озеро.
   - Они будут рваться на ферму, а мы их водкой на озеро заманивать? - усомнилась Красная Шапочка.
   - Ну, допустим, на ферму я их не пущу, - сказала Симаня, - под видом карантина или еще чего.
   - А на озеро заманите под видом осмотра стада на пастбище, - опять гнула свою линию главбух.
   - Рыбы разве на уху на складе взять, да мяса на шашлык, - предположила Красная Шапочка.
   - А в ту уху зеленых маковых головок киньте для улучшения вкуса, - вставила Киса.
   - И что это даст? - поинтересовалась Симаня. Киса - агроном, спец по растительности, пожалуй, стоит прислушаться.
   - А это даст крепкий и здоровый сон как минимум часов на шесть с красивыми сновидениями и, возможно, частичной потерей ориентации во времени.
   - А как насчет пространства? - съязвила Симаня.
   - Пространство никуда не денется, - успокоила Киса.
   На том и порешили, и разбежались кто куда - кто за водкой, кто за рыбой, кто за мясом, кто за маком, луком и картошкой. Сбор был назначен через полчаса.
  
  
   Спецы с молокозавода не заставили себя долго ждать. Два могучих господина в черных костюмах, ослепительно белых рубашках, при галстуках и в сверхмодных тупоносых ботинках терпеливо ждали в кабинете у преда, пока секретарша бегала за Симаней и Красной Шапочкой. Последние не заставили себя долго ждать и во всей экипировке появились на пороге. Симаня тут же взяла инициативу в свои руки:
   - Поехали.
   Спецы переглянулись, встали и послушно пошли за зоотехниками.
   - А сумка зачем? - поинтересовался один из них, подхватывая тяжелую сумку из рук Красной Шапочки.
   - Пригодится, - опять ответила Симаня. Разговор явно не клеился, надо быть малость подружелюбнее.
   - На ферму? - поинтересовался водитель, молодой, конопатый паренек в джинсах и рубашке, пока вся компания загружалась в черную "Волгу".
   - Нет, сначала мы осмотрим пастбище, исследуем его ботанический состав, а потом уж можно будет осматривать и ферму, - на Симаню нашло вдохновение. Она шутила, кокетничала и между этими занятиями успевала показывать водителю дорогу. Минут через двадцать, петляя между полями и перелесками, черная "Волга" выехала на небольшую поляну на берегу живописного лесного озера.
   - Что это? - поинтересовался один из спецов.
   - Черное озеро, - сказала Симаня таким тоном, будто разглашала великую тайну. Хотя, Черное озеро действительно было великой тайной. По негласному соглашению, гадюкинцы не водили к нему посторонних, как древние язычники не водили на свое капище варваров. Слишком дорожили гадюкинцы своим озером, чтоб позволить невесть кому его загадить.
   Ближе к берегу на Черном озере росли кувшинки, поговаривали, что в нем даже раки водились, но на их ловлю в Гадюкине существовал негласный запрет, и нарушать его никто не отваживался. Черное озеро считалось чуть ли не священным местом; церкви в деревне не было, ее разрушили в период коллективизации, поэтому все свои прошения к высшим силам гадюкинцы излагали именно здесь. Своеобразный храм под открытым небом.
   Привезя сюда чужаков, Симаня и Красная Шапочка мысленно попросили у озера прощения, оправдывая свой поступок тем, что это необходимо для всей деревни.
   - И что же мы здесь делать будем? - не унимался спец.
   - Мух ловить! - обозлилась Симаня.
   Водила хихикнул.
   - По расписанию через полчаса сюда стадо на водопой придет, а пока пастбище посмотрим, костерок разведем, - попыталась разрядить накаляющуюся атмосферу Красная Шапочка, которая даже в столь ответственный момент не рассталась со своим беретиком.
   - Рыбки бы, уху бы сварили! - помечтал водила.
   - Там в сумке и рыбка, и картошка, - подмигнула ему Симаня, - займись, пожалуйста.
   Дело пахло авантюрой, а водила любил приключения. Он не заставил себя долго упрашивать и занялся костром. Симаня осталась с ним, а Красная Шапочка повела спецов по поляне, иногда срывая какую-нибудь травинку. Красная Шапочка была неплохим зоотехником, но в ботанике она ничего не смыслила, и, чтоб пустить пыль в глаза спецам, называла им по-латыни известных ей возбудителей коровьих и лошадиных болезней, выдавая их за названия трав. Ну, а о вреде или пользе приходилось фантазировать на ходу. После городской вони головы спецов просто одурманил запах озера, темного елового леса, легкий дымок костра и мягкая деревенская речь Красной Шапочки, обильно пересыпанная латынью. Спецы невольно прониклись к ней уважением. Речь Красной Шапочки прервал голос Симани:
   - Уха готова!
   - А как же коровы? - недоумевали спецы.
   - Верно, запаздывают, - небрежно ответила Красная Шапочка, - пойдемте, пообедаем пока. Небось, проголодались.
   У костра стояло ведерко с ухой, в которую Симаня по Кисиному совету все-таки маковых головок бросила, а на вопрос водилы "Зачем?" объяснила, что это уха по-гадюкински, неповторимый, незабываемый вкус. На углях жарились шашлыки; огурчики - помидорчики и прочая немудреная деревенская снедь и даже водка! У спецов потекли слюнки, а руки сами потянулись за ложками.
   - Вы ешьте, ешьте, - угощала Симаня, - а мы на минутку в кустики, - и она потащила за собой Красную Шапочку. Когда дамы вернулись, уха уже была съедена.
   - Мы и не заметили, как ... - оправдывались мужчины.
   - Да ничего, мы шашлычков! - дамы с аппетитом принялись за шашлыки.
   Спецы обалдели от водки, от ухи, от воздуха. Маслеными глазами они обшаривали своих спутниц: "Их бы отмыть, дать отдохнуть да накрасить, так они бы еще и ничего были!" - думали они. Дамы же думали совсем о другом: "Когда подействует эта уха? И подействует ли?" Что будет, если она не подействует, даже представлять себе не хотелось - слишком откровенно смотрели на них господа в тупоносых ботинках.
   Однако уха свое дело сделала, и через некоторое время все три мужика мирно спали.
   - Спасибо тебе, озеро! - произнесла Симаня; они с Красной Шапочкой съели еще по шашлычку, и, взяв заметно полегчавшую сумку, отправились домой.
  
  
   В редакции районной газеты "Вперед, заре навстречу!" атмосфера была накалена до предела. Шеф-редактор велел написать статью о Гадюкине. Лучше к тигру в пасть, слону в задницу, в самое логово мафиози, только не в Гадюкино! В редакции еще не забыли историю, как два года назад в Гадюкино заслали корреспондента - что-то не ладилось у них там с уборкой, так тамошняя агрономка под видом чая напоила какой-то бурдой журналистку, и она погрузилась в розово-фиолетовую нирвану, и ее в почти бессознательном состоянии привез водитель редакционной "Нивы". Она даже не могла вспомнить, куда и зачем ездила, а только помнила, что было ей очень хорошо в той розово-фиолетовой нирване, и все просила шефа опять ее туда послать. Шеф злился и посылал ее совсем не туда, а сотрудникам было строго-настрого приказано, не говорить ей, где она была. Журналистка прошла курс лечения в наркодиспансере, правда, следов наркотиков в ее крови обнаружено не было.
   Как бы то ни было, но в Гадюкино ехать никто не хотел. Шефу пришлось прибегнуть к крайним мерам, и под страхом увольнения по статье в Гадюкино отрядили Аллу Дмитриевну, самого опытного корреспондента, проработавшего в газете два десятка лет, бравшего интервью у самого губернатора области. И чтоб никаких чаев!
  
  
   После отъезда зоотехников в конторе воцарилось тягостное молчание. Пред названивал своей любовнице, умоляя о свидании, она ломалась, выторговывая себе лишнюю шоколадку. Киса решила ехать в поле, чтоб на завтрашний день обо всем договориться с мужиками.
   Кисин велосипед покорно ждал ее у конторского крыльца. "Поехали, родимый!" - традиционная фраза. Киса давно относилась к своему велосипеду как к живому существу и в своих поездках мысленно с ним разговаривала.
   Заколдованное место! Почти на том же самом ухабе Кису обогнал председательский УАЗик с любовницей на борту. Но на сей раз в кусты они не заехали. "Неужели на поле?" - подумала Киса. Вот сейчас-то они там ну совсем и не нужны. Худшие Кисины опасения оправдались: УАЗик стоял на поле, а рядом - трактора. Киса подъехала, приставила к трактору своего Савраску и поздоровалась с любовницей, дожевывавшей шоколадку. Любовница, человек весьма далекий от агрономии, вдруг решила изобразить из себя знатока и громко, чтоб все и особенно пред слышали, заявила:
   - Киса Михална, у тебя мужики так плохо работают, что смотреть на них противно. Да и ты только в конторе сидишь, на поле не показываешься!
   Киса спокойно взяла ее под руку, отвела в сторонку и с милой улыбкой пропела в ушко:
   - Ты можешь подстелиться под самого Господа Бога, но даже это не даст тебе права соваться в мои дела, птичка!
   От злости любовница готова была вцепиться в Кисины волосы, но Киса только еще раз мило ей улыбнулась и подмигнула. Этого она уже стерпеть не могла. Она схватила преда за рукав:
   - Поехали отсюда, ты еще на ферму хотел заглянуть!
   "Что еще эта стерва напела моей птичке?" - недоуменно подумал пред, заводя машину.
   Мужики долго смеялись, когда Киса рассказала им о разговоре с любовницей.
   - Выговор получишь! - пророчески сказал Налим.
   - Ладно, мужики, не затем я на поле ехала, чтоб тут птичек гонять, - и Киса изложила им подробный план действий на завтра.
  
  
  
   Алла Дмитриевна спала очень плохо. Ей всю ночь снились кошмары: гадюкинская агрономка с зубами вампира поила ее зельем из сушеных лягушек и хохотала. Лягушки вдруг оживали и выпрыгивали прямо изо рта Аллы Дмитриевны. Гадюкинцы представлялись ей в виде русалок, они манили ее в болото, и она шла за ними, погружаясь все глубже в зловонную болотную жижу. И хотелось кричать, и крик застревал у нее в горле.
   Прозвеневший наутре будильник прервал ее ночной кошмар, и то только затем, чтоб начался кошмар дневной. Взглянув на себя в зеркало, Алла Дмитриевна ужаснулась: под глазами мешки, вокруг глаз синева. "Никаким макияжем не прикроешь", - подумала она. Не только голова, но и все тело болело, измученное ночным кошмаром. Макияж пришлось наложить таким толстым слоем, что она стала походить на безжизненную фарфоровую куклу.
   Алла Дмитриевна выпила крепкого кофе, натянула мини-юбку на свою макси-попу, взяла сумочку и вышла к подъезду, где ее уже ждала редакционная "Нива".
   - Ну, и вид у тебя, Алла Дмитриевна! - вместо доброго утра сказал ей водитель.
   Алла Дмитриевна только рукой махнула.
   - У меня валерьянка в таблетках в аптечке, прими, - посоветовал водитель.
   - Пропади оно пропадом, это Гадюкино! - сказала Алла Дмитриевна, заглатывая валерьянку. - Если вернусь оттуда, свечку Пресвятой Богородице поставлю!
   - Так давай сейчас заедем!
   - Не успеем, нас к девяти туда ждут, а то эта бестия убежит куда, и ищи ее по полям!
   На том и порешили; машина выехала из города по направлению к деревне Гадюкино.
   Стоит заметить, что деревня Гадюкино была не так и далеко от районного центра - всего каких-нибудь верст тридцать. Каких-нибудь это по хорошей летней или зимней дороге, но весной или в осеннюю распутицу эти тридцать верст были сущей пыткой для водителей. Городской мэр хотел на весну и осень выделять свой вертолет для доставки в Гадюкино продуктов и почты, но потом выяснилось, что таких деревень в районе около пятидесяти, и если их всех будет обслуживать "мэрский" вертолет, то на чем же сам мэр будет летать в сауну и на охоту, а то и просто на милый пикничок с друзьями-мэрами без галстуков, но зато с шашлыками и девочками? Строить нормальную дорогу в Гадюкино? Так чем то Гадюкино лучше других деревень, тонущих в грязи в распутье? Мэр решил не усложнять себе жизнь дурацкими деревенскими проблемами, пусть живут как жили. Люд деревенский терпеливый, он ведь жаловаться к нему на прием не поедет, да и некогда им - скотина, дрова, огороды. И мэр преспокойно вычеркнул расходы на строительство дороги в деревню Гадюкино из городского бюджета.
   Итак, редакционная "Нива" уже подъезжала к Гадюкинской конторе. Для придания своему визиту большей официальности, Алла Дмитриевна зашла к преду, и вскоре на пороге его кабинета возникла Кларисса Михайловна. Она поздоровалась с Аллой Дмитриевной, представилась ей и с дружелюбной улыбкой предложила чаю перед поездкой по полям. "Никаких чаев!" - всплыл в памяти Аллы Дмитриевны грозный голос шеф-редактора.
   - Нет, спасибо, - ответила она, - лучше мы сначала в поле, а потом уже чай.
   - Желание гостя - закон! - Киса учтиво склонила голову, но в ее глазах пред заметил предательски сверкнувшие искорки.
   "Опять что-нибудь отчебучит!" - пред вспомнил историю двухлетней давности.
   - Кларисса Михайловна, я на вас надеюсь! - предостерег он.
   - Да, конечно! - не Киса, а сама учтивость.
   "Не к добру все это", - подумал пред и хотел было увязаться с ними, но быстро передумал - к 10.00 он обещал своей пассии поездку на Черное озеро, а если он поедет с Аллой Дмитриевной и Кисой, то явно не успеет.
   "Да и ... с ней! - подумал он про Аллу Дмитриевну, - не утопит же она ее!" - и пред погрузился в мечты о предстоящем свидании.
   - Ну, Алла Дмитриевна, чем мы так заинтересовали нашу уважаемую прессу? - спросила Киса, когда они сели в машину.
   - Очень интересно, за счет чего вы вдруг план по кормам перевыполнили? Даже передовые хозяйства еще к 50-60 % только подбираются, а у вас уже за 150 %!
   - Этой зимой мы разработали новые технологии, и теперь их испытываем. А кроме того, мы еще нынче танк у военных купили - силосные ямы трамбовать. Так хорошо и удобно - он широкий, как раз по ширине ямы, и тяжелый, удобнее, чем трактором. По части горючего он экономичнее наших изношенных тракторов. А потом - оборонка делала, он же практически не ломается. Да мы на обратном пути на яму заедем и посмотрим. Если все удачно, зимой со всеми поделюсь своим опытом, - пообещала Киса.
   "И чего я ее боялась? - подумала Алла Дмитриевна, - обычная баба, и совсем не вампир, как о ней в редакции говорят. А что касается Ирочки, так, наверное, сама анаши обкурилась".
   Киса давно заметила, что собеседница ее уже не слушает, но это и не суть важно. Главное, создать ей фон, настроить на нужную волну, и вроде пока это удается. Странно, но на заколдованном месте председательский УАЗик их не обогнал; Киса поежилась, как будто ее лишили чего-то привычного. За перелеском было недокошенное поле, и Алла Дмитриевна это сразу заметила:
   - А почему у вас поле не до конца убрано? - тут же спросила она.
   - Здесь низина, сыро и травы еще зеленые, а на бугру уже перестаивают. Я перебросила мужиков туда, а то масса совсем высохнет.
   Похоже, что Аллу Дмитриевну такое объяснение успокоило. Если бы она догадывалась об истинной причине переезда! Но пока она пребывала в счастливом неведении.
   - А далеко до поля? - спросила она.
   - Да нет, скоро будем.
   Вскоре дорога подошла к ручью, официальное название которого было Засоры, а в просторечии - Засеря. Так прозвали его за то, что он был как клоп - "мал да вонюч". Переехать его можно было только на тракторе, да и то с передком, а Киса еще вчера сказала мужикам, чтоб они брод разъездили.
   "Мужики постарались!" - про себя подумала Киса. Брод был размулен до такой степени, что надо было быть полным идиотом, чтоб сунуться туда на "Ниве". Водитель посмотрел на Кису, но она уверенно сказала:
   - Так по тракторному следу и поезжай. Он только с виду страшный. Ну, передок включи, если боишься.
   Водитель включил передок, поддал газу, чтоб с ходу проскочить брод и надежно засел прямо посередине. Водитель злобно глянул на Кису, но та сделала невинные глаза и предположила:
   - Наверное, с наезженной колеи стащило. Да вы не волнуйтесь до поля километра два, я сейчас за трактором схожу.
   Было слышно, как за лесом гудели трактора.
   - Я, пожалуй, с Вами, - вызвалась Алла Дмитриевна.
   Это в Кисины планы не входило. Она многозначительно взглянула на ее коленки, торчавшие из-под мини-юбки:
   - Не советую. В лесу комары и много змей, да и здесь глубоко.
   И чтоб окончательно скинуть с хвоста Аллу Дмитриевну, она сняла сандальки, открыла дверцу, запустив в машину мутную жижу, и, задрав подол, выбралась из машины. Грязь была выше колен; Киса, придерживая подол, выбралась на берег, а Алла Дмитриевна с ужасом за ней наблюдала: "Вот старая дура, плавала бы сейчас в этой грязи!". Два километра в одну сторону, максимум через час Киса вернется, а пока можно записать в свой блокнотик все, что она увидела и услышала. И Алла Дмитриевна занялась своим делом. "И не забыть про танк!"
   Тем временем Киса вымыла ноги в ближайшей луже, надела сандальки и бодро зашагала по лесной дороге. За леском было поле, где и работало звено. Завидев Кису, мужики остановились.
   - Ну, как? - Федька выпрыгнул из своего силосника. Он раз пятнадцать проехал через брод и превратил его в кашу практически непроходимую.
   - Сидят. По самые уши, родимые, - ответила Киса, - Спасибо вам, мужики! Вы только не забудьте последним рейсом их выпихнуть, не ночевать же им в Засере!
   - Да ты не волнуйся Кис Михална, - подмигнул Налим. - А то, может, пусть заночуют?
   - Налим, не будь гадом, выпихни!
   - Да, ладно, ладно, успокойся. Уговор дороже денег. Садись лучше ко мне, да поехали до дому - тебе скоро корову доить.
   - И то правда! Поехали.
   Настроение у мужиков явно улучшилось: не каждый день доводится топить в Засере редакционную "Ниву"! Вот бы еще преда с любовницей куда загнать! То-то бы смеху на весь колхоз было!
   Пред встретил Кису уже после обеда. Она сидела на краю силосной ямы, следила за работой трамбовщиков и что-то писала в своей тетрадке.
   - А где же Алла Дмитриевна? - поинтересовался пред.
   - Да она уже уехала, даже чай пить отказалась, - спокойно ответила Киса.
   - Правильно и сделала, - сурово произнес пред, выбираясь с ямы.
   - Не знаю, не знаю, - философски заметила Киса.
  
   Алла Дмитриевна уже записала все, что хотела, посмотрела на часы: шел второй час их сидения в Засере. Водитель заметно нервничал, и его нервозность стала передаваться Алле Дмитриевне.
   - Алла Дмитриевна, сходила бы ты до поля, чего они там? - предложил он.
   В голове Аллы Дмитриевны возникла яркая картинка: она плывет по грязи, которая ей выше колена, потом она идет по лесу, кишащему змеями и дикими зверями, а на ее макси-попу, едва прикрытую мини-юбкой, нападают безжалостные комары. Нет, легче лишний час просидеть в машине. Если агрономка способна на такой подвиг - флаг ей в руки, а ее увольте.
   - Знаешь что, иди сам! - ответила она.
   - Так мне брюки надо снимать. Представляешь, я на поле в трусах появлюсь? Да в этой глуши меня за психа примут!
   - Тогда сиди и не рыпайся! - отрезала Алла Дмитриевна. Наивная, она еще надеялась, что сейчас приедет трактор, и их вытащат. Однако, прошел час, а потом и другой, и третий, а за ними никто не ехал. Алла Дмитриевна начинала дремать - сказывалась бессонная ночь. Хотелось есть, хотелось пить, но больше всего хотелось разорвать Кису в клочья, а на деревню Гадюкино сбросить бомбу, ну, на худой конец прогнать по этому самому Гадюкину стадо слонопотамов. Алла Дмитриевна забывалась минут на десять, потом снова просыпалась. Водила спал, обняв руками баранку.
   "Лучше б я сразу ее чаю напилась, чем сидеть в этой грязной безымянной луже!".
   К концу дня Алла Дмитриевна решила, что за ними уже не приедут, она почти уже решилась вылезать из машины в эту жижу, как вдруг ее посетила еще одна мысль: "А вдруг здесь есть пиявки?" - и она проворно надела свои туфельки на неприлично высоком для деревни каблуке. Алла Дмитриевна считала себя дамой интеллигентной, которая, наступив в темноте на кошку, назовет ее кошкой, но тут пришел конец и ее интеллигентности. Она вспомнила все нехорошие слова, которые когда-либо слышала в своей жизни. Коллекция оказалась настолько внушительной, что удивился не только водила, но и она сама. И всю эту коллекцию Алла Дмитриевна посвятила Кисе.
   Солнышко медленно, но неуклонно двигалось к горизонту, длинная тень от леса почти дошла до берега Засери. И тут из леса показался трактор. Нервы Аллы Дмитриевны не выдержали: а вдруг он проедет мимо? И она прямо в туфлях выпрыгнула из машины и побежала навстречу трактору. Тракторист никак не отреагировал на ее красноречивые жесты, он сбросил газ, потихоньку въехал в Засерю и аккуратно вытолкнул "Ниву" на противоположный берег. Помахав им на прощанье ручкой, тракторист покатил в сторону Гадюкина. "Нива" оказалась на одном берегу, Алла Дмитриевна на другом.
   Водитель вылез из машины, заглянул под капот, зачем-то в багажник, под машину, пнул колесо и только потом обратил свой взор на Аллу Дмитриевну:
   - Алла Дмитриевна, перебирайся сюда, здесь есть относительно чистая лужа - вымоешься!
   Аллу Дмитриевну душила нечеловеческая злость. Киса все нарочно подстроила! Трактора работали целый день, где они возили массу, если яма в Гадюкине? Значит, через Засерю был еще один брод, и трактора ездили там! Только сейчас до Аллы Дмитриевны стало доходить, как ловко Киса обвела ее вокруг пальца! Проклятое место это Гадюкино! Опять вспоминая все нехорошие слова, Алла Дмитриевна перебиралась на другой берег. Жижа противно чавкала в ее туфлях, комары безжалостно атаковали все, что не смогла прикрыть мини-юбка и легкая летняя кофточка с декольте до признаков пола. Когда она наконец-то добралась да противоположного берега, водила только и смог сказать:
   - Хороша!
   По лицу Аллы Дмитриевны потекли слезы, смывая ее трехслойный макияж:
   - За что она меня так? - всхлипывала она.
   - Сволочь потому что, - рассудил водитель. - Да ладно, не скажу я шефу, а машину отмою.
   И уже подъезжая к городу, предложил:
   - Может, заедем в церковь-то? Худо-бедно, а ночевать дома будем.
   - Поздно, пожалуй, нас уже не пустят. Отвези меня домой, может, напишу чего.
  
  
   Утро в деревне Гадюкино началось с диких воплей быка Голдбергов. Шкура на бедной животине полопалась в нескольких местах, из ран сочилась сукровица, и все кровососы округи собрались на пир. Бык орал, а из его глаз катились крупные слезы. Маша побежала за покрывалом, чтоб прикрыть животину, а Андрей на велосипеде поехал за Симаней.
   Симаня только удивленно развела руками: она работала не так давно, но ни в ее практике, ни в недавней институтской теории ей не припоминалось такого заболевания, как "растрескивание шкуры". Можно, конечно, попробовать заштопать, но где гарантия, что шкура не лопнет в другом месте? Да и стоит ли мучить животину?
   - Самое разумное, - наконец произнесла она, - это его зарезать. Вы ж его на мясо растили?
   - Да ... - Маша не нашлась, что еще сказать.
   - Ну, так режьте. Справки у меня в конторе - попозже зайдете, я оформлю. А шкуру уж только выкинуть.
   Первый опыт четы Голдбергов по суперскоростному выращиванию телят оказался не очень удачен. Бык, конечно, вырос, все 200 килограмм мяса, как Маша и планировала, тоже были налицо, но если на каждом будет лопаться шкура? Хотя, что значит лопнувшая шкура по сравнению с той прибылью, которую обещало это дело? А интересно, у бабки Дарьина быка тоже шкура лопнула? Вроде, об этом в деревне ничего не говорили. И как только у Голдбергов улеглась суматоха, связанная с убиением бедной животины, Маша решила сходить к бабке Дарье и под каким-нибудь предлогом все у нее выпытать про ее быка.
   Но пока суд да дело, собаки еще и кишки-то все растащить не успели, мимо дома бежала взбалмошная тетка Варвара, волоча обычную авоську с неведомым овощем, как и всегда голося на всю деревню:
   - Ой, люди добрые, да что же это делается? Да разве ж это огурец? Да это ж гадство какое-то. Да и как жить-то будем?
   - Тетка Варвара! - окликнула ее Маша, - затормози на минутку!
   Варвара обрадовалась, наконец-то нашелся слушатель! И она без долгих сборов начала рассказывать всю историю, которая с ней приключилась.
   - Машенька, дочушка, корова-то моя, ну, Чернуха-то, вчера опять зеленью надоила. Ну, Карась-то испытал его на коте, да на себе. Кот-то жив, а Карась-то с ума сошел! - закончила она приглушенным голосом, - как только попробовал молока, так, говорит, давай я тебя, Варвара, приласкаю, и цап меня за коленку. Насилу вырвалась!
   - И чего, дура, вырывалась? Пользовалась бы случаем, - вставил вышедший на шум Михей, сосед Голдбергов.
   - Охальник! - беззлобно заметила тетка Варвара, - ну, и скажи, куда эту зелень девать прикажешь? - При этих словах Маша попыталась загородить собой последствия резки быка, но тетке Варваре было явно не до этого. Она увлеченно продолжала:
   - Ну, я из сарая-то его вынесла, да и плеснула в огурцы. Что им будет, по всему огороду хуже лебеды растянулись. А они - вон чего! - И Варвара продемонстрировала свой диковинный овощ. По форме и цвету, он, конечно, напоминал огурец, но размерами больше походил на молодого поросенка.
   - Тяжелый, поди, тетка Варвара? - поинтересовалась Маша.
   - Тяжелый, я его, гада, уже час по деревне таскаю, - призналась тетка Варвара.
   - Рупор ты Гадюкинский! - опять встрял в разговор Михей, - искроши его на салат да не баламуть деревню с утра пораньше!
   Тетка Варвара явно обиделась:
   - Пересмешник, тебе бы так!
   - Знатная б закусь получилась, - трунил над ней Михей. Он недолюбливал взбалмошную тетку Варвару за ее дурную привычку оповещать всю деревню о своих (да и не только о своих) проблемах. Тетку Варвару за глаза называли Трясогузкой, но звать ее так в лицо никто не решался. Еще Пушкин предостерегал: "Черт ли сладит с бабой гневной!"
   - На тебе на закуску, - окончательно рассвирепела тетка Варвара, достала из авоськи огурец и со злостью метнула его в Михея. Но то ли и впрямь был тот огурец тяжелый, то ли уже силы покинули тетку Варвару (шутка ли, таскать целый час по деревне такую штуку!), а только не долетел он до Михея, а упал радом и с треском раскололся, как переспелый арбуз. Петух Голдбергов тут же подбежал к нему, посмотрел на это крошево, попробовал и стал звать кур на завтрак. Михей не удержался от комментария:
   - Машка, тебе сегодня и курей кормить не надо, скажи спасибо Варварину огурцу!
   Тетка Варвара плюнула в сторону Михея и подалась к дому: бегать-то по деревне теперь не с чем!
   - Михей, ну зачем ты тетку Варвару злишь? - укорила соседа Маша.
   - Да ну ее, рупор Гадюкинский! - сказал Михей и пошел в дом.
  
  
   Пред сидел у себя в кабинете и закипал от злости. Еще бы! Любой, даже нормальный пред, на его месте закипал бы от злости, не говоря уже о Гадюкинском с его невероятным самомнением и больным самолюбием! Он - пуп Гадюкинской земли и средоточие Гадюкинской вселенной, альфа и омега всего сущего в деревне Гадюкино, а его отчитали, как последнего мальчишку, как он отчитывал деревенских пацанов, когда ловил их на морковном поле! Ладно еще дело было в телефонном разговоре, а то бы ему еще и задницу отшлепали или того чище, уши надрали! И кто! Какой стыд, какой позор! Михал Семеныч, считавшийся чуть ли не лучшим другом! Вот уж воистину - дружба дружбой, но когда дело касается денег ... "Зачем ты моих спецов звал?" Да зачем, зачем... Чтоб своим по шее дать чужими руками, а вышло, что сам себе. Видите ли, его спецы вернулись и вспомнить не могли, когда и зачем их в Гадюкино посылали! Все, что смогли вспомнить - места там красивые, и только! Их что, красотами местной природы посылали любоваться? "Что ты с ними сделал? Водка, девочки?" Да таких мордоворотов разве проймешь водкой или девочками? Зоотехников спрашивать без толку - они и под пыткой не скажут, где были и что делали.
   В дверь просунулась голова Алины - Гадюкинской почтальонки.
   - Можно к Вам? Я Вам газеты принесла, письмо вот. Читайте на здоровье! - Алина выгрузила из своей огромной почтальонской сумки газеты, обещанное письмо и удалилась.
   Письмо было из фирмы, предлагающей запчасти к тракторам. Пред пробежал прайс-лист глазами, написал на уголке "Главному инженеру для ознакомления" и отложил письмо в папочку с дурацкой надписью какого-то конторского шутника: "Подшефным от шефа с любовью". "Надо сказать секретарше, чтоб заклеила эту надпись, или и вовсе бы папочку поменяла!" - привычно подумал пред. Надпись на папочке появилась с полгода назад и каждый раз злила преда, попадаясь ему на глаза.
   Пред взялся за газеты: "Ваши 6 соток", "Огородные подсказки", "Ваше здоровье", "Вперед, заре навстречу!". В глаза преду бросился странный заголовок передовицы: "Танк на службе сельского хозяйства".
   "Удивительных успехов добились в этом году труженики колхоза "Гадюкино". В то время, как передовые хозяйства района заготовили еще по 50-60% кормов, гадюкинские растениеводы заготовили уже за 150%. В чем же причина таких невероятных успехов хозяйства, которое и в хорошие-то годы больше 80% не заготавливало?
   В колхозе "Гадюкино" побывал наш корреспондент Кошкина А.Д., и вот что она увидела:
   Во-первых, в хозяйстве четко налажена работа всех служб в растениеводстве: трактористы работают в три смены, днем и ночью. Соответственно в три смены организована работа учетчиков, весовой и столовой, потому что трактористов кормят три раза бесплатными горячими завтраками, обедами и ужинами! Кроме того, бесплатно кормят рабочих, занятых на укладке сена под навесами".
   "Во дает! - ахнул пред, - да мы уж пять лет, как столовую-то закрыли, а работать не то, что в три смены, и в одну-то некому!"
   "Во-вторых, - пред продолжал читать, - этой зимой в хозяйстве были разработаны новейшие технологии заготовки кормов, разработана и внедрена новая система машин, закуплены удобрения в соответствии с научными данными. Все работы были проведены под чутким руководством председателя колхоза "Гадюкино".
   Пред порылся в своей памяти, но кроме неудобных свиданий в промерзшем УАЗике, никаких воспоминаний о прошедшей зиме оттуда не извлек.
   "В-третьих, на поля колхоза внедряются новые, высокоурожайные культуры: лебеда садовая, осот полевой, чумиза и озимая репа! Это новое слово в агрономической науке. Так, посеяв на пастбище осенью озимую репу, весной уже можно выпасать коров. Коровы будут выдергивать репу за хвостик и поедать ее с большим аппетитом. На силос гадюкинцы посеяли смесь лебеды садовой и осота полевого, и уже завершают закладку третьей ямы. Невероятный, рекордный урожай дала эта смесь - 8000 ц/га! Но это еще не предел, ведь после скашивания такие поля можно подкормить и собрать с них еще один урожай. Он, конечно, будет поменьше основного, но и это неплохо!
   На сенокосах в этом году гадюкинцы посеяли чумизу, что позволило получить невероятные урожаи сена - до 100 ц/га! И вдохновителем и основным разработчиком новых идей выступает председатель колхоза".
   У преда зашевелились все имеющиеся на теле волосы. Такой ахинеи про него еще никто и никогда не писал! Лебеда, озимая репа! Да пропади она пропадом, эта самая Кошкина! Пред вызвал секретаршу и велел организовать ему чай и покрепче, и продолжил чтение.
   "Но самое главное - гадюкинцы купили танк! Теперь грозная военная техника служит мирным целям: он трамбует силос в траншее. Агроном Кларисса Михайловна отзывается об этом новом приобретении очень хорошо - танк быстро утрамбовывает зеленую массу, что позволяет получать высококачественный силос. Зоотехники тоже очень довольны - они даже и не мечтали о силосе в таком количестве и такого качества на предстоящую зиму".
   Буквы стали похожи на тараканов, разбегающихся в разные стороны. Преду пришлось приложить немало усилий, чтоб дочитать статью до конца.
   "Труженики колхоза "Гадюкино" благодарны своему председателю за огромную и напряженнейшую работу, которую он провел нынешней зимой. В знак признательности они решили на целый год отказаться от зарплаты, а на сэкономленные деньги поставить ему бюст в центре деревни Гадюкино. Бюст уже заказан местному художнику и скульптору дяде Мише, который сначала вылепит бюст из глины, представит его общему собранию колхозников, и если собрание одобрит его творение, то отольет его из бронзы".
   Бюст стал последней каплей. Подпись под статьей "Кошкина А.Д." поплыла перед глазами преда, он откинулся на спинку стула, руки безвольно повисли. В таком виде и застала его секретарша, принесшая крепкий чай. Она расстегнула ему ворот рубахи и набрала номер Гадюкинской больницы:
   - Алло! Больница? У нас начальнику плохо, совсем плохо! Приезжайте скорее!
   Через пять минут светило Гадюкинской медицины уже был на месте и деловито оказывал первую помощь. Сделав все, что посчитал нужным, доктор набрал номер "Скорой" из райцентра, кратко изложив собравшимся:
   - В больницу его надо - "Скорая" заберет, я дождусь, а жену вы предупредите.
  
  
   Весть о том, что Гадюкинского преда увезли в город на "Скорой" облетела деревню еще до наступления вечера. Тетка Варвара приложила все усилия, чтоб донести эту новость до каждого гадюкинца, причем от дома к дому события обрастали все новыми и новыми подробностями; если в начале своего похода Варвара просто рассказывала, что читал пред газету и ему плохо стало, то под конец история приобрела вид настоящего триллера: злоумышленники напали на преда прямо в его кабинете и избили его до потери сознания, и теперь он, бедолага, лежит в реанимации, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Примерно в таком виде эта история дошла до председательской любовницы. Она, как и обычно, выселила Макара на диванчик, закрыла дверь в комнату поплотнее и долго ходила из угла в угол, заламывая руки и казня себя вопросом: "За что?" Такой милый, душевный человек, у кого могла подняться рука? Завтра же она поедет к нему в больницу и все у него вызнает, а потом проведет в деревне собственное расследование, и месть ее будет жестока! Поуспокоив себя этой мыслью, она, наконец, забралась в кровать, привычно погладила свою попку в шелковых трусиках и забылась беспокойным сном.
   Ей снилось, что неизвестные злоумышленники уже подкрадываются к их дому, и вот уже тихонько скрипит открываемое ими окно. Сейчас они набросятся на нее, и лежать ей рядом со своим возлюбленным, подключенной к аппарату чего-нибудь искусственного. Ей вдруг стало холодно, жутко и одиноко в своей постели, она приоткрыла глаза и глянула в окно. За окном была видна растущая луна да звезды. Они подмигивали ей и улыбались. В лунном свете было видно, как яблоневая ветка слегка касается оконного стекла. Так вот чего она испугалась! Никто не лез в ее окно, никто не собирался ее убивать. Вдруг в коридорчике скрипнула половица. Жуткий страх вполз в каждую клеточку ее тела, и она не придумала ничего лучше, как спрятаться за дверью и вооружиться своей тапочкой. Главное, выиграть время, а там Макар проснется и придет ей на помощь. Немного успокоив себя этой мыслью, она ждала, готовая броситься на злоумышленника, как дикая кошка.
   Дверь тихонько стала приоткрываться и, как только в образовавшуюся щель просунулась голова, председательская любовница принялась изо всех сил лупить эту голову своей тапочкой, истошно вопя при этом:
   - Макар! Помоги, Макар! Да проснись же ты, соня, меня убивают! Макар!
   - Уймись, дура! - прорычала голова голосом Макара, - совсем баба с ума сошла!
   - Макар? А ты чего здесь ночью-то забыл?
   - По тебе соскучал! - огрызнулся Макар, - свет включи, все уши мне отшлепала.
   Ухо у Макара действительно было похоже на свеклину, оно безжизненно висело, как у спаниеля.
   - Холодного к нему надо приложить! - зазноба пошла намочить полотенце.
   - Совсем баба рехнулась, изгулялась, как кошка облезлая! - произнес Макар себе под нос и, взяв сигареты, пошел покурить на крылечко.
   Луна улыбалась ему сквозь яблоневые ветки, и вдруг страшная тоска напала на Макара. Зачем ему новый трактор, зачем ему эта колбаса, когда рядом нет родной души, да что души, когда тело его жены и то уже перестало быть родным! Она уже принадлежит другому мужчине, а его можно только тапочками по ушам! При этой мысли Макару стало себя настолько жаль, что он чуть было не заплакал. Из темноты сада вышла их трехшерстная Мурка и стала ласкаться к хозяину и громко мурлыкать. Макар гладил кошку и потихоньку успокаивался, мечтая о том, как бы было хорошо, если бы бросил его жену гадюкинский пред. И тут Макар вспомнил, что пред-то в больнице! "Вот отсохло бы у него одно место, и не нужен бы он стал моей жене! А я еще мужик хоть куда!" - утешал себя Макар, да и не заметил, как уснул, прислонившись к перильцам.
  
  
   Весть о председательской болезни все восприняли по-разному: деревенские мальчишки радовались, что теперь некому ловить их на морковном поле - Киса на своем велосипеде ездит куда медленнее, чем пред на УАЗике, да они и сами все на велосипедах, так что Киса их не догонит; зоотехники тоже радовались - пред считал себя знатоком всех сельскохозяйственных наук и нещадно донимал их своими советами, особенно если приезжал на ферму с любовницей; Кисе в принципе-то было безразлично - пред и ее иногда доставал своими ЦУ, но мужики в бригаде были толковые, и делали то, что надо, а не то, что снилось председательским пяткам. Единственный, кто погрузился в горе и тоску, был главный инженер - председательский зам. Он боялся даже собственной тени, в колхозе был нужен так же, как пятая нога собаке, но зато он хорошо колол дрова для преда и за это был назначен его замом с повышенным окладом. И теперь он глотал валерьянку, с ужасом представляя, как завтра он будет проводить планерку.
   Еще в конторе Киса и Красная Шапочка решили провести свое расследование и, воспользовавшись всеобщей суматохой, умыкнули из кабинета преда газету, которую он читал. Проработав статью, которую мадам Кошкина сочинила про их Гадюкино, они все поняли. Для Красной Шапочки непонятно было одно - где Киса нашла пастбища, засеянные репой, чумизные сенокосы, новую технику и главное - танк на силосной яме, чтоб показать это все корреспондентке? Не могла же она выдать их старый, разбитый, еле ползающий ДТ за боевую машину?
   - Профессиональная тайна, - лукаво улыбнулась Киса, благоразумно решив, что чем меньше народу знает о том, как Алла Дмитриевна провела день в Засере, тем спокойнее. А мужики у нее лишнее не выболтают, не дураки.
  
  
   Семью Голдбергов опять мучила бессонница. Так хорошо все начиналось, завтра уже хотели идти к преду просить очередного теленка, а он - нате вам! - в больнице. Зам все равно заявление на теленка не подпишет - умрет от страха, а без заявления кто им в колхозе продаст животину? Без заявления только коровьи рога на помойке, так потому они и без заявления, что никому не нужны.
   - Андрюш, тетка Варвара вчера огурец по деревне таскала, говорила, от молока он такой. Ну, допустим, огурцы размером с поросенка нам ни к чему - куда их девать? - но, может, попробуем морковку или помидоры? На морковку еще не сезон, она должна хорошо пойти, ну, а помидоры - посмотрим! - и Маша взялась за свой калькулятор. Цифра выходила, конечно, поменьше, чем если бы они занялись телятами, но тоже ничего. Во всяком случае, и на шубу, и на машину рассчитывать было можно. На том и порешили - завтра же с утра пораньше и польют они этим молоком и морковку, и помидоры. Завершив с этим, они пересчитали деньги, вырученные от продажи мяса, и положили их в заветную шкатулочку. Лучше бы, конечно, купить на них доллары, но сегодня уже некогда, а ночевать в городе не останешься - кто скотину будет обихаживать? Так уж и решили - до другого раза.
  
  
   Путо проснулся с ужасной головной болью. Так ведь можно и Богу душу отдать - четвертый день ни капли водки во рту! А все этот проклятый трактор - его как подменили - не ломается и все тут! Путо уже все перепробовал - сначала по перевернутой бороне поездил, думал, колеса проткнет, хоть день на ремонте в мастерской постоит, водки попьет. Колеса с вечера жалобно шипели, вроде даже и спускать начали, а утром он, гад, как на новеньких стоит, и намека нет на то, что колеса проколоты! Тогда Путо попробовал другой способ: приехав с поля, он тишком снял топливный насос и забросил его в кусты, которые росли за забором МТС. Утром глянет на трактор - нет насоса! Как без насоса можно работать? На складе таких нет - пока инженер надумает, да в город съездит, да пока там найдет, ему и хватит отвести душу! Утром Путо прибежал пораньше, но каково же было его удивление, когда он увидел, что насос стоит на тракторе! Его родной насос. Путо долго пытал сторожа, но тот никак не мог взять в толк, что от него хотят: ночью здесь никто не бродил, и ни у кого ничего не пропало. Пришлось Путе и во второй день ехать просыхать на поле. Он злился целый день и всю ночь, и наконец-то придумал: по дороге на поле он открутил пробку на поддоне - пусть масло стекает и тогда его чертов двигатель заклинит! Чтоб пробка ненароком сама на место не прикрутилась, как это уже произошло с насосом, он сунул ее в задний карман брюк, а карман застегнул на пуговку, и всю дорогу ерзал на сиденье, чтоб собственной задницей чувствовать, где пробка. Однако, Путин трактор преспокойно доехал до поля и целый день отработал, как стахановец. Вечером Путо поставил свой трактор в мастерскую, вылез из кабины и первое, что сделал, пнул его со злости: "Чертова железяка, ни дна б тебе, ни покрышки!" Потом Путо вынул щуп, чтоб проверить уровень масла - все на месте, все нормально! Не веря самому себе, он полез под трактор - пробка на месте, его родная! Тогда он полез в карман - еще одна родная лежала там. "Чертовщина какая-то! - испугался Путо, - мистика просто!" Однако натертая задница болела довольно ощутимо, и это уже мистикой не было. Прихрамывая, он поволокся по дороге домой, хахалясь с мужиками:
   - Всю ж... стер с такой работой, а он, мать его так, не ломается!
   - А ты свою ж... солидолом смажь! - посоветовал Федька, - глядишь и полегчает!
   - Вот завтра и смажу!
   - Смотри, не забудь! - Федька свернул к своему дому, через два дома отстал и Налим, и дальше Путо пошел один. "Ну, погоди! - мысленно обещал он своему трактору, совсем как волк зайцу в мультфильме, - не собрали еще тот трактор, который я сломать бы не мог! Я тебя, гада, достану!" Весь вечер и всю ночь Путо думал, что бы еще сделать с трактором, и наутро встал с ужасной головной болью.
   Утром Федька опять его подковырнул:
   - Путо, не забудь про солидол! - крикнул он, высовываясь из кабины силосника.
   Путин ответ потонул в дружном смехе трактористов.
   Погода была хорошая, в поле выезжали оба звена - и сенники, и силосники. Киса, как всегда, проводила мужиков из мастерской, перекрестила последний трактор и побежала в контору пить чай. День обещал быть спокойным: мужики трезвые, трактора исправные, пред в больнице - что еще надо для полного счастья агронома в Богом забытом колхозе "Гадюкино"?
   Добравшись до поля, силосники, как обычно принялись за работу: Федька на своем комбайне косил, Путо и Налим отвозили, и двое ждали их на силосной яме - трамбовщики. После второго рейса на яму Путо не выдержал - эти паразиты и сегодня собираются работать без перекуров! Он очень поторопился на поле, и подъехал, когда Налим еще грузился. Путо взял ломик, подбежал к работающему силоснику и со всего маху бросил ломик в жатку. Федька не ожидал такой выходки, но все же отреагировал быстро, жатку выключил. Как бы там ни было, но ломик уже успел покорежить и шнек и днище.
   - Ну, Путо, - пообещал Федька, вылезая из кабины, тебе сейчас и солидол не поможет!
   Такой поворот событий в Путины планы не входил. Он хотел убежать от Федьки, но не рассчитал, что по другую сторону силосника трава-то еще не скошена, запутался в ней и упал, и тут его догнал Федька.
   - Федька, черт, - кричал Путо, уворачиваясь от огромных Федькиных ручищ, - да покурить я хотел! Ты ж замучил нас совсем!
   - Работай, пока работается! - отвечал ему Федька, не отвлекаясь от основного занятия, ради которого выбрался из кабины.
   - Федь, а ведь дело Путо говорит, - резонно заметил подоспевший на выручку Путе Налим. - Ты ведь нас совсем замучил. Давай передохнем маленько, а потом сделаем мы твой комбайн!
   - Да, у меня кое-что в тракторе есть, - проскулил Путо, потирая намятые бока.
   - Ну, Бог с тобой, неси, - Федька сменил гнев на милость. Одной, однако, им оказалось мало, и Налим быстро съездил к Буряку и привез еще три, и огурцов на закуску!
   Буряковский самогон развязал Путин язык, и он рассказал мужикам, как он изголялся над своим трактором, но ничего-то у него не вышло! Федька, на которого принятая доза еще не оказала должного действия, сохранял относительную ясность ума и потому решил, что это все придумки пьяного Путы. А так как ему и трезвому веры-то нет, то пьяному и подавно. С этой мыслью он допил остатки прямо из бутылки и присоединился к своим спяще-храпящим коллегам.
   В таком виде их и застала на поле Киса, приехавшая туда на своем верном велосипеде. Пустые бутылки, загрызенные огурцы, ломик, так и не вытащенный из жатки. Слава Богу, хоть трактора заглушены! И что теперь прикажите делать с этими алкашами? Уработались, бедолаги, ломик в жатку сунули, чтоб отдых устроить! Лучше б камень кинули, чтоб правдоподобнее было! Киса со злости залезла в Налимов трактор, достала из аптечки клок ваты и зеленку и разукрасила всем троим физиономии и руки зелеными точечками - зеленый змий их покусал! Вот теперь как проснутся, так пусть скоблят со своих рож эту зеленку, хоть со шкурой вместе! С такими мыслями Киса и поехала в Гадюкино предупредить трамбовщиков, чтоб скоро массу не ждали. Проезжая через перелесок, Кисе показалось, что чего-то не хватает. Ах, да, там же не было УАЗика! Слава Богу, хоть сегодня тут не отсвечивают! Зам на поле все равно не поедет: во-первых, он не знает куда, а во-вторых, до конца рабочего дня он будет сидеть в директорском кабинете, очень желая, чтобы кто-нибудь зашел к нему и увидел его на этом месте и одновременно боясь, что вошедший принесет с собой массу проблем и их придется решать.
   Киса хихикнула про себя. Это хорошо, что некому сунуться к ней на поле. Сейчас она привезет мужикам зеленого молока, отпоит их и к концу дня все будет в порядке. Глядишь, мужиков хватит еще дня на три, а там видно будет.
   "Доделать бы силос до возвращения преда из больницы!" - помечтала Киса; тогда все силосное звено можно будет перекинуть на сено, там хоть повеселее дело пойдет.
  
  
   Славного быка отпоили Любаха с Оськой! Толстые, крепкие ноги, круглые бока, шкура так и лоснится! В тот день, когда его резали, Любаха даже отпросилась с работы, чтоб ее разлюбезный Оська на радостях чего не начудил: он хоть и трезвый, а все равно человек ненадежный. А на этого быка мечталось Любахе обувку зимнюю Мишане купить, да себе какое пальто, да и в дом бы кой-чего не помешало. Потому-то и присматривала она за резчиками, а пуще того - за Оськой. Но Оська вел себя чинно, как и подобает хозяину в такой момент, и Любаха мало-помалу успокоилась, однако в город одного мясо продавать не отпустила, поехала с ним, благо в машине место было. Мясо они очень выгодно сдали оптом, и на радостях Любаха купила Оське бутылку пива. Вырученных денег должно было хватить и на ботинки Мишане, и на пальто Любахе, и на скромный ремонт их маленького, полуразвалившегося дома. Любаха несказанно радовалась своей удаче, а пуще того радовалась, что Оська ее за ум взялся - вот уже четыре дня не пьет, тын загородил, взялся сеновал строить, а то все сено в копнах у дома стояло. Господи, неужели ты и Любахе улыбнулся?
   На другой день Оська вдруг засобирался в дорогу.
   - Ося, ты куда? - сонная Любаха еще нежилась в постели, у нее было пятнадцать минут до подъема.
   - Да ты потянись, Любаш, - сказал Оська, - я подою корову-то. Дачник один тут просил забор покрасить, неплохие деньги пообещал, так я согласился. Я возьму с собой чего поесть?
   - Я соберу, - Любаха свесила ноги с кровати.
   - Да лежи, я сам, - Оська был сама любезность, - хлебушка вон да молочка, да огурчик на грядке сорву. Я до вечера!
   Оська ушел доить корову, а Любаха еще тянулась. Неужели и на ее улице наступает праздник? Счастье-то какое! Может, глядя на папку, и Мишана образумится? Как бы они тогда зажили! Вся деревня завидовала бы их дружной семье! На покосе - вместе, в огороде - вместе, в праздники - тоже вместе! "Нет, не может быть вот так сразу и хорошо", - подумала Любаха, но тут же отогнала от себя эту мысль. О плохом думать не хотелось.
   Оська подоил корову, процедил молоко, налил себе в литровую банку, потом чмокнул Любаху в щечку:
   - Любаша, я долго сегодня! - и убежал.
   Любаха встала, привела себя в порядок: время поджимает, пора гнать корову в стадо. Она шла с коровой по деревне и вся светилась от счастья, ей хотелось каждому встречному-поперечному рассказывать, какой Оська у нее хозяйственный, да заботливый стал! Глядишь, образумится, в колхоз на работу устроится! А там, может, на тракториста выучится, или на инженера. А что, Оська у нее - мужик неглупый, он сможет, если захочет.
   Весь день Любаха летала, как на крыльях, на ужин нажарила любимых Оськиных котлет с макаронами, накрошила огурчиков со сметаной. Оська пришел поздно, сказался уставшим, съел Любахину стряпню и завалился спать. Любаха сама управилась со скотиной, а потом долго сидела в ногах спящего Оськи, любуясь своим ненаглядным и мечтая о светлом будущем.
  
  
   Утром, как и обычно, все специалисты собрались на планерку. Инженер, подражая преду, спросил, у кого какие проблемы? Однако из всех перечисленных проблем, которыми обычно загружала руководство Красная Шапочка, самостоятельно решить он не мог ни одной, поэтому, придав своей физиономии по возможности умное и значительно выражение, произнес:
   - Ну, один я тут ничего решить не могу, для этого надо собрать правление. Вы уж потерпите, Валентина Самсоновна, уж как правление решит!
   - Я-то потерплю, а вот телята вряд ли, - Красная Шапочка отлично понимала, что помощи от него не будет, и разбираться во всем ей придется самой.
   - А знаете что? - вдруг предложила она, - съездили бы вы в город, навестили бы нашего любимого шефа! Да взяли б с собой его зазнобу - пусть порадуется! - а про себя добавила: "Жеребец стоялый!" Уж если помощи от инженера никакой, так хоть под ногами бы не путался.
   Инженер ухватился за эту идею: можно не высиживать мучительные часы в директорском кабинете, ожидая чьего-нибудь прихода, а провести чудесный день в городе. Смущало только одно, и он высказал это вслух:
   - А вы думаете, он будет рад видеть и меня, и ее?
   - А думаете, будет не рад? - вопросом на вопрос ответила Красная Шапочка.
   - Поезжайте, поезжайте, встряла Киса, - а я вам букет для шефа подготовлю. Звоните зазнобе, пусть собирается!
   - Да я и телефона-то ее не знаю! - попытался сопротивляться инженер, но не так-то просто вырваться из цепких женских рук, особенно если дело пахнет бабьим заговором.
   - 3-62 - вступила в игру Симаня.
   Отступать дальше было некуда, и инженер сдался. Он набрал номер и изложил зазнобе суть дела. Любовница была на седьмом небе от счастья - еще ни одну гадюкинскую гетеру не возили к болезному любовнику на колхозной машине! Но, как и полагается порядочной гетере, она для пущей важности поломалась, но сдалась очень быстро и велела приехать за ней через полчаса.
   - Вот и хорошо! - сказала Киса, - за полчаса Симаня успеет подготовить приветственную речь от имени всех колхозников, а я отправлю мужиков в поле и нарву букет, - они обменялись с Красной Шапочкой хитрыми взглядами.
   - Без букета не уезжайте! - бросила Киса через плечо уже с порога.
   - Угу, - буркнул инженер. Какие-то смутные подозрения закрадывались в его душу, неспроста бабы так старательно выпихивают его в город.
   "Я подумаю об этом завтра!" - решил он совсем как Скарлетт.
  
  
   Киса пронеслась по мастерской, как ураган. Сено да силос, каждый знал свою работу и долго объяснять никому не надо, это ж не весенняя посевная, когда каждый день перетасовка. Мужики завели свои трактора и разъехались, и Киса подалась за букетом.
   Далеко идти не надо было - чудесная луговинка была как раз за МТС, на задворках деревни Гадюкино. Киса набрала ромашек, колокольчиков, подмаренников, а в центр букета вставила василисник - бледно-желтый, мохнатый, с приятным медовым запахом!
   Года три назад пред увлекся Кисой. Увлекся до такой степени, что возил ее по полям на своей машине, не упускал случая намекнуть, что был бы не прочь кроме дружбы и заумных бесед иметь и еще кое-что. Киса - женщина неглупая, она и без намеков поняла, куда пред клонит, но зачем ей эти приключения? Добро бы с Иваном не ладилось, или бы вовсе бобылкой жила. Поэтому она упорно делала вид, что не понимает председательских намеков, боясь того момента, когда, изнуренный ожиданием, пред выскажет ей все открытым текстом. Рано или поздно такое объяснение должно было произойти, и если бы было сказано по-людски, так и закончилось бы по-людски.
   И вот в один прекрасный день пред сказал, что он не может так больше, что, как только он ее видит, так его одолевает могучее желание, которое она ну никак не хочет удовлетворить, и от этой неудовлетворенности у него уже все болит. Киса почувствовала себя не женщиной, а инструментом для услады мужика, да еще чужого, этакой меховой варежкой! Ни слова о чувствах, хочу и все, даже не поинтересовался, хочет ли она? Все это слишком быстро пронеслось в Кисиной голове, ей захотелось просто снять туфельку и стукнуть преда по макушке, но дама на то и дама, что не будет она открыто давать по морде, а сделает это тонко и изощренно, поэтому она скорчила жалостливую физиономию и сказала:
   - Приходите вечерком, я вылечу Вас от ваших страданий. Дети у бабушки на Волге загорают, а Иван сегодня поздно придет - он трактор хотел ремонтировать.
   Пред принял все за чистую монету. Ура, он добился своего! Он еле дождался назначенного часа и минута в минуту появился на пороге с букетиком ромашек и кулечком карамелек. Еще с порога он начал рассказывать Кисе о своем желании.
   - Попейте чайку, с травами, - мило улыбалась Киса, - с василисником.
   Пред пил ароматный чай, после каждого глотка торопливо произнося:
   - Хочу, хочу, хочу ..., - и когда весь чай был допит, нетерпеливо спросил:
   - Ну?
   - А теперь хотеть не будете, - сказала Киса, многозначительно взглянув на чайник, - а если я дозировку не выдержала - у каждого организма свои возможности - так Вы и вовсе хотеть не будете. Никогда!
   Остаток карамельки встал у преда поперек горла, а чай почему-то запросился обратно. Так значит, она и тут водила его за нос, она нарочно это все подстроила! Киса знала толк в травах, и то, что она сказала про свой чай, вполне могло быть правдой. У преда все внутри похолодело: что же теперь он скажет своей жене? Или, допустим, совещание молокосдатчиков в сауне? Все, на карьере можно ставить крест!
   - Знаешь что, Кларисса Михайловна, - начал было пред свою тираду, но Киса спокойно перебила его:
   - Знаю. У Вас жена дома, а у меня - муж. Будет кобелячиться-то, не позорил бы свою седую голову.
   Справедливости ради стоит заметить, что голова у преда была совсем не седая, а сказала так Киса только затем, чтоб напомнить, что ему далеко не 23, как Федьке, и в его возрасте уже грех за каждой юбкой волочиться, а уж если свою чесотку терпеть сил нет, так на то в деревне целое стадо гетер существует.
   Пред с позором ретировался, и все, что он усвоил из этого вечера - опасная трава - василисник и ужасная баба - Киса!
  
   Киса вспомнила эту историю и улыбнулась. Надо же, как он тогда за свое мужское достоинство испугался! Да ничего бы ровным счетом не было с того василисника, это просто Кисины придумки. А теперь пред в больнице и опять же не без ее стараний, и не стоит напоминать ему тот давнишний позор, а то еще совсем кондрашка его хватит. Киса выдернула из букета василисник, и, букет сразу приобрел какой-то скучный вид, ему явно не хватало основной идеи. Киса оглядела луговинку, и на ее краю, в кустах заметила таволгу. "То, что надо, - решила Киса, - и в букете красиво, и со смыслом".
  
   Однажды Киса ехала с поля на своем верном велосипеде, и на глаза ей попалась цветущая таволга. Красивое растение, приятный запах, и она сорвала три штучки, чтоб букет у себя на столе поставить. На входе в контору она нос к носу столкнулась с предом.
   - Что это за цветы? - полюбопытствовал он.
   - Таволга, - ответила Киса. К тому времени у преда уже была официальная любовница, и Киса не упустила случая подтрунить над ним; понизив голос, она многозначительно сказала:
   - Ее в чай заваривать надо, для мужиков уж больно хорошо. Конечно, двести раз, как петух, не сможете, но ведь и пять-шесть раз тоже неплохо. Возьмите, попробуйте, а то Вы все говорите, что жирный петух хорошим не бывает, а тут все в комплексе будет - и жирный, и хороший!
   Пред купился, но виду не показал, однако ж, цветы взял. Дня через два-три пред вдруг изъявил желание съездить на поле вместе с Кисой, а по дороге, виновато улыбаясь, спросил:
   - Кларисса Михайловна, покажи, где таволга растет.
   Киса еле удержалась, чтоб не рассмеяться, в глазах ее прыгали веселые чертики, но голос звучал вполне спокойно:
   - А что, помогло?
   - Помогло, очень хорошо помогло, - простодушно ответил пред, - а на зиму ее можно заготовить?
  
  
   Пред лежал в полном недоумении: кто бы мог навестить его в такое время? Любимая жена была вчера вечером, а с утра он никого не ждал. Медсестра с полчаса назад продырявила его задницу, боль отступила и он чувствовал себя сносно. Правда, спуститься вниз к посетителям ему не разрешили, но разрешили сесть на койке и принять посетителей прямо в палате. И теперь он сидел на своей койке в ужасной больничной пижаме, бледный и малость заросший, и с нетерпением смотрел на дверь. Кроме него в палате было еще трое, да две пустые койки. Вставать никому не разрешалось, разве что в туалет да покушать. Наконец дверь открылась, и на пороге появился инженер с букетом, а за ним - любовница. Они оба улыбались, так как доктор их предупредил, что расстраивать преда нельзя, разговоры только о приятных вещах, никаких производственных проблем и т. д. И теперь пара визитеров светилась, как два майских солнышка. Инженер произнес речь, которую ему подготовила Симаня: мол, колхозники очень сожалеют, что он так внезапно заболел, что желают ему скорейшего выздоровления и посылают ему цветочки в знак их добрых пожеланий. С этими словами инженер протянул преду букет. И тут-то пред разглядел таволгу, а, сопоставив с этим еще и тот факт, что инженер с любовницей были довольные и сияющие, он сделал совсем другой вывод. Так вот, значит, чем занимается его верный зам в его отсутствие! Он решил во всем его заменить, когда требовалась просто сидеть в кабинете! Мысли одна глупей другой завертелись в его голове, он уже открыл рот, чтоб наставить эту пару на путь истинный, но вдруг боль подкралась к его сердцу. Пред побледнел да так и замер с открытым ртом. Любовница испугалась, побежала за доктором, а инженер пытался уложить преда в постель, но тот вдруг взбрыкнул с невероятной силой.
   - Отойди, гад, выйду из больницы - год без премии работать будешь! - хрипел пред.
   Инженер явно недоумевал, чем он мог вызвать гнев своего благодетеля, недоумевали и соседи по палате. В это время на помощь уже подоспела любовница с доктором; преду еще раз продырявили задницу и он попритих, а доктор велел визитерам убираться ко всем чертям - все его усилия по лечению преда пошли прахом, начинай теперь все с начала.
  
  
  
  
   Инженер с любовницей преда вышли из больницы в полнейшем недоумении. С чего бы преду так взбеситься?
   "Прощай, премия!" - тоскливо думал инженер.
   "Прощай, шоколадка!" - в унисон с инженером думала любовница.
   Они сели в машину, инженер протянул руку к ключу, да так и остался с протянутой рукой. Куда теперь ехать? В Гадюкино возвращаться не хотелось, да и что там делать? Остаться в городе? Но ведь и в городе надо куда-то податься, не сидеть же вот так в машине под больничными окнами до вечера! Да и куда податься с таким хвостом? Эта птичка продаст его потом с потрохами и глазом не моргнет. Выход подсказала предова любовница:
   - Ну, чего стоять-то? Поехали!
   - Куда прикажете? - спросил инженер, еще додумывая свою мысль.
   - Может, в "Айсберг"? - пыталась прощупать почву любовница, - Уж раз в город выбрались, надо использовать эту возможность. Ну, не в Гадюкино же возвращаться.
   Вообще-то, кафе называлось "Льдинка", но ведь почти у каждого заведения есть название официальное и неофициальное. "Льдинка" значилось на вывеске, а "Айсбергом" этот милый, уютный погребок окрестил народ. Там всегда был большой выбор мороженого, как правило, сладкие вина и приятная музыка. Полумрак, сводчатый потолок, по желанию можно было сидеть не в общем зале, а в отдельном закутке, отгороженном от всех переборкой чуть выше человеческого роста с картинками эротического содержания.
   - В "Айсберг", так в "Айсберг" - согласился инженер, хотя чувствовал себя маленько предателем по отношению к преду.
   Любовница повеселела, она любила заведения такого рода. Пред, правда, был более щедрым и водил ее в ресторан, но какой с утра пораньше ресторан, да еще с инженером? Хотя, по большому счету, какая разница с кем? Нет, для начала хватит и "Айсберга", а там видно будет.
   Инженер не хотел ударить в грязь лицом и заказал любовнице преда столько мороженого, что она предположила, будто он хочет ее заморозить.
   - Я хочу посмотреть на живую Снегурочку, - попытался он с ней заигрывать, но получалось коряво и пошло.
   Любовница ела мороженое, кокетничая с инженером по всем правилам этого искусства. Инженер поначалу не воспринимал всерьез ее кокетство, но потом вдруг решил, что она хочет поблагодарить его за приятно, как ему казалось, проведенное время. Почему бы и нет? Инженер, выждав удобный момент, протянул под стол руку и потрогал ее коленку. Любовница сделала вид, что ничего не заметила и продолжала есть мороженое и кокетничать. Инженер осмелел и принялся тискать коленку с невероятной голодной тоской. Любовница оторвалась от мороженого:
   - Вам плохо?
   - Хорошо, - зло рявкнул инженер. Вот зараза, то глазки строит, а то вдруг "Вам плохо?" - Доедай и поехали!
   - Может, не стоит торопиться? - любовница опять улыбалась и кокетничала.
   "Может, и не стоит", - подумал инженер, но вслух ничего не сказал.
   Однако ж, после "Айсберга" они поехали в городской парк, и долго катались там на чертовом колесе и на всевозможных каруселях, после обеда сходили в кинотеатр на детский сеанс и посмотрели все выпуски "Ну, погоди!", потом посетили еще одно кафе и подались в родное Гадюкино. Прибыли они как раз под конец дня, когда деревенский пастух уже гнал стадо, окруженное зеленым сиянием.
   "До чего же красиво у нас в Гадюкине!" - думал инженер, загоняя машину в гараж.
  
  
   Семья Голдбергов трудилась весь день и полночи. Еще бы, морковка, политая зеленым молоком, выросла размером с газовый баллон и весом килограмм в двадцать-двадцать пять! Оставлять на ночь такой урожай опасно - местные бомжи тут же утащат Мокеихе, она скупает все подряд за бутылку самогона, даже то, что совершенно не нужно в хозяйстве, да и что за нужда кормить Мокеихиных кролей, когда сами они найдут применение своей морковке! Даже дочка Голдбергов, великовозрастная девица, крайне редко участвовавшая в огородных работах, а больше мечтающая о женихах и нарядах, и та вышла на уборку моркови.
   Маша с дочкой копали, а Андрей возил морковку на двор по две-три штуковины на садовой тележке. К полуночи совсем обессилившие Голдберги пришли домой. Во дворе к морковному штабелю привязали собаку - мало ли что удумают вездесущие бомжи!
   Моркови набралось тонны две. И куда ее теперь девать? Кто купит морковину весом в двадцать килограмм, кому она нужна? Дочка уснула очень быстро, а Маша с Андреем еще шептались, рассуждая, куда деть урожай: ведь на такой жаре весь этот морковный штабель завянет за полдня.
   Наутро Маша сбегала в контору и отпросилась с работы на день, а дома села за телефон - обзванивать все городские организации, предлагая им свою морковку. Через полтора часа телефон Голдбергов готов был расплавиться, зато Машины поиски увенчались успехом: часть морковки брал городской ресторан, а остальную - кондитерская фабрика для производства цукатов. В принципе, Голдбергам было безразлично, что произведут из их морковки, главное - побыстрее продать.
   Андрей уже сбегал в соседнюю деревню - там у одного дачника был свой грузовичок. Дачник, конечно, долго удивлялся такому урожаю, и в конце концов выпытал у Андрея секрет выращивания такой морковки.
   К вечеру Андрей вернулся из города с приличной суммой, вырученной за морковку, и с хорошим кульком семян, чтоб вырастить новую партию. Дело в долгий ящик откладывать не стали - вечером же раскопали на полосе место и посеяли морковку. Не удалось с телятами, так может хоть с морковкой получится! Маша опять помечтала о новой шубе, а Андрей - о машине, да с тем и уснули.
  
  
   Деревня Гадюкино процветала. Дачники, коих в Гадюкине было больше, чем "аборигенов", очень быстро осознали все достоинства нового молока и скупали его у гадюкинцев в невероятных количествах. Они растили на своих огородах сумасшедшие урожаи всего, чего только душа пожелает, отпаивали телят и поросят. Деревню Гадюкино захлестнула золотая лихорадка. На фоне этой лихорадки смехотворными выглядели усилия колхозных специалистов извлечь из сложившейся ситуации какую-нибудь пользу и для колхоза. Единственное, что радовало - заготовили и сена и силоса, на две зимы хватит! Технику еще не всю переломали, и до уборки время есть, поэтому решили заготавливать еще - сами не съедим, так соседям продадим! Одно только волновало Красную Шапочку - кого кормить-то? Коров, которые доят зеленым молоком, которое девать некуда? Замкнутый круг. Деревенский люд консервативен, поэтому решили вопрос "Для чего?" отложить на зиму, а пока заняться тем, чем испокон веков занимались крестьяне в летнее время.
  
  
   Оська вот уже третий день красил забор у какого-то богатенького дачника. Впрочем, гадюкинские дачники, в отличие от самих гадюкинцев, все были люди состоятельные - приезжали в Гадюкино на машинах, строили невероятные хоромы, и каждый старался переплюнуть соседа по части крутизны своей дачи. Из числа гадюкинцев, не желавших работать в колхозе, за бешеные деньги нанимали на лето работников для ухода за их экзотическими зверьми, растениями и детьми.
   Любаха была на седьмом небе от счастья - по словам Оськи, дачник за покраску забора пообещал сумму, сопоставимую разве что с зарплатой преда - неслыханная щедрость по гадюкинским меркам! Любаха собирала Оське на день тормозок, а он приходил вечером уставший, съедал ужин и падал в кровать. "Устал, бедняга!" - жалела Любаха Оську, и опять одна ходила за скотиной, ковырялась в огороде, да косила сено.
   Так бы и жила Любаха в своем счастливом неведении, да только в один прекрасный вечер не пришла ее Зорька из стада. Вооружившись хлебушком и веревкой, Любаха пошла искать свою корову, а вездесущие деревенские мальчишки сказали, что подалась она к пруду.
   "Старая ты галоша, - про себя ругала корову Любаха, - сил моих нету, ноги еле идут, а тут еще тебя ищи! Что ты на пруду-то забыла, дома тебе не пьется что ли?" С такими мыслями Любаха вышла за деревню и направилась к пруду. Однако, вместо коровы обнаружила там странную компанию: ее разлюбезный Оська, Толик-Анаша и тетка Варвара сидели на бережку, пили водку и заедали это все огромным огурцом и копченой колбасой! Любаху как громом поразило: а как же забор?
   Пьяный в дупель Оська смотрел на нее мутными глазами и никак не мог взять в толк, про какой забор его пытают?
   Анаша смог только произнести:
   - Солнышко, какой забор? Сейчас покрасим, Солнышко, без вопросов!
   - Да пошел ты, тоже мне солнышко выискалось, - огрызнулась Любаха, - алкаш чертов, чтоб тебя разорвало!
   - Не надо так, Любаня, а то впрямь разорвет, - еле провернула язык тетка Варвара.
   - Да и тебя бы с ними вместе, старая галоша! - переключилась Любаха на тетку Варвару.
   - А меня-то за что?
   - За компанию!
   - Любаша, я сейчас же иду! - изрек Оська, пытаясь подняться, но не смог сохранить равновесие и упал с бережка в пруд. Он прямо в воде снял ботинки, выкинул их на берег:
   - Залезай, Любаша! Вода - как парное молоко!
   Вместо Любахи в пруд залез Анаша, а за ним и тетка Варвара.
   - Утопнете ведь, паразиты! - взмолилась на берегу Любаха, - вылезайте!
   - Залазь к нам, Солнышко! - пригласил ее Анаша.
   - Да пошли вы! - разозлилась Любаха, - хоть тремя лоботрясами в деревне меньше будет!
   Любаха повернулась к ним спиной и удалилась на поиски своей коровы. Пусть себе полощутся, ни дна бы им, ни покрышки.
   После ухода Любахи настроение у всей компании упало, а особенно у Оськи. По большому счету для Анаши и тетки Варвары гроза уже прошла, а для Оськи она только еще начинается. Кто знает, что уготовано ему дома? Как было хорошо, когда Любаха верила красивой сказке про дачника и его забор: и утром соберет, и вечером накормит, нотациями не допекает. А что будет теперь? Да еще не дай Бог денег хватится, что за быка выручили, и что тогда? Ох, как плохо было Оське, когда он возвращался к дому. Он, конечно, протрезвел после молока, но от этого его страдания только усугубились: его грех стал казаться ему действительно тяжким грехом, ужаснейшим преступлением против своей семьи, а не глупым ребячеством и чуть ли не подвигом, как оно было раньше. Но вместе с тем Оська и не раскаивался, его только мучила досада, что он так глупо попался!
   Оська боязливо заглянул в избу. Пусто. Мишана гуляет, а Любаха все еще ищет корову. Какая удача! Оська торопливо скинул с себя мокрую одежду и юркнул в кровать, даже не притронувшись к ужину. Шут с ним, с ужином-то, главное - уснуть до прихода Любахи.
   Бурно проведенный день сделал свое дело - Оська уснул очень быстро. Он не слышал, как пришла Любаха, как она хватилась денег и как долго сидела на крыльце, не в силах даже заплакать от сознания того, как гнусно обманул ее разлюбезный Оська, которому она так верила и которого так любила!
  
  
   Киса опять со злостью крутила педали своего велосипеда. Да будет проклята та минута, когда она решила отпаивать мужиков на поле зеленым молоком! Лучше б они трезвели своим ходом, пусть бы это было дольше, пусть бы у них болели головы и тряслись руки! А то теперь как хорошо! Пьют почти до бесчувствия, а к вечеру похмеляются молоком и с самими невинными рожами появляются в мастерской и сообщают, что у них-де сломался силосник, и они его весь день на поле ремонтировали! Эти сказки можно рассказывать инженеру, но не Кисе, уж она-то знает их как облупленных!
   На заколдованном месте Кису опять обогнал председательский УАЗик. На сей раз за рулем был инженер, а рядом с ним гордо восседала любовница преда, с неизменной шоколадкой в руках.
   УАЗик свернул в кусты, и Киса привычно плюнула в его сторону, проезжая мимо.
   Мужики на поле веселились вовсю. Шум их веселья был слышен даже в перелеске.
   Путо, Федька и Налим даже не пытались найти повод, вернее, они нашли слишком много поводов и выбрать главный из них не смогли: двести лет граненому стакану, последняя пятница на этой неделе и т.д. и т.п. Федька организовал магнитофон, и теперь их мероприятие проходило под музыку, не то, что вчера - под стрекот кузнечиков да жужжание шмелей. Импровизированный стол - промасленная спецовка, брошенная прямо на землю - ломился от яств: тут тебе и огурцы, и помидоры, и лук, и редиска, даже хлебушек и банка "красной рыбы" - кильки в томатном соусе. Само собой разумеется - емкость с горячительным, а на самом видном месте - банка молока. Мужики просто блаженствовали - хорошая компания, хороший стол, хорошая музыка - что еще не хватает для полного счастья? Ну, конечно, задушевной беседы. Тема для беседы, для настоящей мужской беседы, нашлась не скоро: сначала поговорили о видах на урожай, потом о бабах и о коровах, об устройстве дизельного двигателя с пожеланием конструкторам и их матерям доброго здоровья, а уж потом дело дошло до главного:
   - Мужики, а как вы думаете, марсиане и вправду были или нам померещилось? - спросил изрядно захмелевший Путо.
   - Ну, мы ж тогда даже и не пьяные были, не могло так померещиться, - Налим хоть и был изрядно поддавши, но рассуждал вполне здраво.
   - Давайте за марсиан, мужики! - предложил Путо.
   Никто не отказался. Да и кем надо быть, чтоб отказаться выпить за здоровье братьев по разуму?
   - Эх, слетать бы к ним на Марс, посмотреть бы хоть одним глазком! - помечтал Федька.
   - Да ты ж там всех марсианок перелапаешь! - хохотнул Налим, - ты и в Гадюкине-то ни одной девки не пропустил!
   - Мне ж уже 23, пора бы в жизни определяться, а как же я определюсь, если не попробую? - Федька не обижался, когда в разговоре касались его похождений, он и сам был не прочь порассказать, а когда и приукрасить.
   - Потому-то, Федька, тебя и не возьмут - на хрена им конкурент в этом деле? - подначил Федьку Налим.
   - А то тебя возьмут? - возмутился Федька.
   - А я сам не полечу - мне и тут неплохо!
   Путо наконец-то прожевал огурец своим беззубым ртом и примирительно произнес:
   - Да чего вы спорите? Меня возьмут - я мужчина хоть куда! Меня как ярчайший образец мужской породы землян возьмут!
   - В зоопарк разве, - оценил Путу Налим.
   - Да вы посмотрите на меня! - Путо встал. Его немного штормило, но на ногах он держался относительно твердо. Медленно, как заправский стриптизер, снял рубаху:
   - Посмотрите, какая могучая грудь, какие мускулы, - при этих словах он продемонстрировал свои мускулы, походившие на перевяленную воблу, - у меня и ноги как у фотомодели!
   Путо вошел в раж, скинул видавшие виды брюки и продолжал расхваливать свое тело, напоминающее египетскую мумию.
   - Посмотрите-ка, ножки и не кривые, и не волосатые, загляденье, а не ножки - продолжал Путо расхваливать свои прелести, будто собирался продавать все это на базаре.
   - А еще-то что есть, или ты его дома бабе на забаву оставил? - подковырнул его Федька.
   - Есть, а как же! - при этих словах Путо скинул с себя и оставшуюся одежину. Теперь он был в ботинках да мятой кепочке, но это его нисколько не смутило.
   - Я еще знаете, что могу! - Путо огляделся по сторонам, словно ища глазами, что бы еще такое отчебучить, - вот я еще что могу! - с этими словами он в чем был полез на крышу своего трактора и там стал отплясывать ламбаду. И тут-то взгляд его упал на дорогу, выходившую из перелеска. По дороге, распаленная летним солнцем, ехала Киса на своем велосипеде. Путо мигом протрезвел, ноги прилипли к крыше.
   - Киса едет, - сказал он вполголоса мужикам.
   - Да будет тебе! - отозвался Налим, хрустя огурчиком, - с чего бы ей в рань такую на поле тащиться?
   Путо попытался слезть с трактора, но прыгать ему показалось высоковато, а присесть голой задницей на раскаленную крышу не получалось.
   - Федька, дай хоть штаны-то, - скулил он на крыше.
   - Да почто они тебе? - зубоскалил Федька, - или ты перед марсианками ламбаду плясать будешь, а Кисы забоялся?
   - Не умеешь, не берись, - назидательно сказал Налим, закидывая на крышу Путины штаны. Киса приближалась, Путо торопился, но нога в ботинке упорно не желала пролазить в штанину.
   - Киса, не подъезжай близко - ослепнешь! - гаркнул Налим на все поле.
   Наплевав на все Налимовы предупреждения, Киса подъехала к мужикам. Путе так и не удалось надеть штаны, и он стоял на крыше трактора, как статуя на постаменте, прикрываясь штанами. Однако Кису Путин вид ну нисколько не смущал: что она, голого мужика не видела? Да и не мужик это вовсе, это ж Путо!
   - Было бы с чего слепнуть - ослепла бы, а то как бы не стошнило! Тоже мне, стриптиз-шоу а Гадюкине! Прячь свои мощи в штаны, я отвернусь, - сменила Киса гнев на милость, - да не упади хоть, смотри.
   Мужики закинули Путе и рубаху, и он наконец-то слез с трактора.
   - Кис, ты не рассказывай особо-то, - попросил он жалобным голосом.
   - Да ты сам первый расскажешь, - успокоила его Киса.
   - Так может быть и расскажу ... для хохмы когда ... - Путо не нашелся, что еще сказать.
   - Ладно, мужики, кончаем балаган, - откомандовала Киса. - Выпивку я у вас до конца дня конфискую, пейте молоко и полный вперед!
   Такой поворот событий мужиков явно не устраивал: они хотели провести день тихо и спокойно, не трясясь в своих разбитых тракторах, не истекая пСтом в душных кабинах и не стирая задницы о неудобные сиденья. Но с Кисой не расспоришься! Мужики покорно выпили молока и пошли заводить свои трактора.
  
  
   Семья Голдбергов жила радостным ожиданием: наконец-то они нарастили столько морковки, что денег хватало на приличную машину, и поэтому Андрей, отпросившись с работы на три дня, поехал не куда-нибудь, а в саму Москву в автосалон. Перед отъездом Маша произнесла ему наставление о том, как следует вести себя в дороге, аккуратно обращаться с деньгами и т.д. и т.п. Андрей, конечно, побаивался ехать один в такую дорогу да еще с кучей денег, поэтому позвал с собой школьного друга, который жил в городе и работал в магазине господина Кукуева, торговавшего автомобильными запчастями.
   Из Москвы Андрей вернулся в срок, не заставив Машу долго волноваться, и пригнал новенькую "девятку" дико-красного цвета. Маша была на седьмом небе от счастья: в деревне из транспортных средств в относительно зажиточных семьях были велосипеды, в двух домах - лошади с повозками на лето и санями на зиму, у пяти человек были трактора, а вот машина в Гадюкине у них была первая! Куда Любахе с ее дурацкой гордостью за своего алкаша Оську! Маша не ходила, а летала по деревне, и даже мечтала зимой записаться в городскую автошколу; а пока она только садилась за руль и представляла, как она проедет по деревне на своей "девятке", да еще не на месте пассажира, а за рулем, и все деревенские острословы языки засунут в одно место, потому что сказать им будет нечего, и только черная зависть будет точить их пересмешничьи души.
   В день, когда Андрей пригнал машину из Москвы, к чете Голдбергов пришли почти все любопытные жители деревни Гадюкино. И то сказать - теперь деревня стала и совсем цивилизованной: свет есть, три телефона на всю деревню есть, теперь вот и машина в деревне есть. Это тебе не зачуханный грузовичок дачника и не председательский УАЗик, который вечно "на объекте". Однако ж, полет деревенской фантазии оборвал старый Голдберг, отец Андрея, заявив, что никого катать они не будут, что машина куплена не для того, чтоб "всякую деревенщину по городам развозить". Обходились раньше без машины, и сейчас обойдетесь; мол, Маша с Андреем без устали трудились, зарабатывая себе на машину, зарабатывайте и вы, если сможете. Деревенский люд знал скаредную натуру Голдбергов, поэтому поверил каждому слову отца Андрея. Пожалели, конечно, что не удастся им даже разочек проехать в новой диковинной машине, да так и разошлись, впервые за много лет вспомнив про Голдбергову национальность: "Евреи, одно слово!".
   Маша с Андреем до сих пор ощущавшие себя частью Гадюкинского мира, вдруг стали выделяться: Маша уже не желала даже покупать продукты в Гадюкинском магазине, и Андрей по субботам возил ее в город на рынок, где они закупали всего на неделю.
   Старый Голдберг как в воду смотрел, когда произносил перед односельчанами речь о тщетности их надежд на поездку в новой машине: Маша и Андрей даже его ни разу не взяли с собой в город, да что там не взяли - ни разу не спросили его перед поездкой: может, что привезти надо? Старый Голдберг был оскорблен в своих лучших чувствах - родной сын променял его на эту железяку, пусть даже и дико-красного цвета! И он, и доселе-то не бывший великим трезвенником, стал потихоньку попивать горькую; ясно дело, что добром это не кончилось - его престарелый и изношенный организм не выдержал, и его разбил паралич. "Скорая" увезла его в город, и по субботам Маша и Андрей приезжали в больницу навестить его, привозили гостинцы, но от сознания того, что они опять приехали на своей красной машине, старому Голдбергу становилось все хуже и хуже.
  
  
   Деревня Гадюкино погрузилась в пучину пьянства и разврата; зеленое молоко давало невероятные прибыли, а так как коровы были почти у всех гадюкинцев, то работать в колхозе скоро стало некому. Напрасно каждое утро Киса и Красная Шапочка бегали по деревне, уговаривая жителей выйти на работу, везде их ждал один и тот же ответ: "Да пошли вы!" и далее следовал точный адрес. Только шестеро бабулек то ли по сердобольности своей, то ли прежняя трудовая закалка сказывалась, согласились доить коров да ходить за скотиной. Киса, Симаня и Красная Шапочка, ясно дело, им помогали, припахали туда же и своих мужиков. Полевые работы замерли, ладно хоть еще кормов заготовили. Пред в больнице, инженер ... да его и раньше-то в расчет не принимали: одно дело - дрова колоть, другое - колхозом руководить.
   Деревня веселилась вовсю: всего было вдоволь, всего хватало - и денег, и бражки. Каждый день пьянка-гулянка, из всех летних деревенских забот только и осталось, что подоить корову. Наступило Великое Гадюкинское Счастье, безмятежное и беззаботное, почти как у миллионеров в голливудских фильмах...
  
  
   К вечеру на деревню Гадюкино наползла большая черная туча. Поднялся ветер, дождь хлестал с такой силой, что обил все недозрелые яблоки с гадюкинских яблонь, дороги превратились в непроходимое месиво, в сараях жалобно мычали коровы. Гадюкинцы спали, утомленные очередным могучим возлиянием.
   К утру разъяснилось, но Луна почему-то долго не уходила с неба, глядя на деревню большим печальным глазом.
  
  
   Джун опять теребил свое ухо. Глупая привычка, но что делать? Его одолевали раздумья - и зачем они послушали Асию? Древняя земная мудрость гласит - послушай женщину и сделай все наоборот. Ну, как можно было забыть об этом? И он, Джун, так глупо вляпался в эту дурацкую историю, поверив взбалмошной девчонке Асии! Хотя, справедливости ради стоит заметить, что Асия далеко не девчонка, а вполне уравновешенный и здравомыслящий член экипажа, просто она куда более эмоциональна, чем они с Галимом. Но ведь так и быть должно по логике вещей: она - женщина, она - чувства, а они - мужчины, они - разум и холодный расчет. Да будет винить во всем Асию, зачем винить чувства, когда разум не сработал.
   И что теперь прикажете делать с этими братьями по разуму? На что направили они то изобилие, которое в буквальном смысле слова им на голову свалилось? На праздность, пьянку и разврат, что, как известно, ведет к деградации личности. О том ли они мечтали, помогая землянам?
   Ухо у Джуна превратилось в большую красную свеклину. Все, хватит ломать одну голову, пусть во всех трех мозги шевелятся! И он пригласил всех членов экипажа на Большой Совет.
   Экипаж не заставил себя долго ждать, все трое марсиан собрались очень быстро: о неудавшейся попытке помочь землянам думал не только Джун, не только у него болела душа за последствия их дурацкого эксперимента.
   Джун отлично понимал, что сейчас не стоит заниматься поисками виноватого, сейчас главное - решить, что делать дальше. То ли оставлять деревню Гадюкино со всеми ее обитателями и дальше погружаться в пучину праздности и пьянства, то ли попытаться вернуть жизнь в деревне в прежнее русло, уж о прогрессе в Гадюкине марсиане и не помышляли.
   Большой Совет начал Джун, он был краток и немногословен:
   - Уважаемые члены межпланетной исследовательской экспедиции, я собрал вас для того, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: наш эксперимент не удался. Короче, вляпались мы до дальше некуда, а уже через семь дней мы должны отбыть на Марс. Ваши предложения? Что теперь надо делать с этой "параллельной ветвью нашей цивилизации"?
   На этот раз слово взял Галим:
   - Я предлагаю высадиться в деревне Гадюкино, под каким-нибудь благовидным предлогом смешаться с местным населением и провести среди них разъяснительную работу.
   У Асии отвисла челюсть от столь смелого предложения Галима, имевшего в команде репутацию рассудительного и здравомыслящего космического исследователя, способного принимать хладнокровные решения в самых невероятных ситуациях.
   - Ну, ты и загнул! - отреагировал Джун, - да это же чистые дикари! Среди кого ты там разъяснительную работу проводить собрался? И как ты себе вообще это все представляешь?
   Галима голыми руками не возьмешь!
   - Сам еще толком не знаю. Но даже если мы все вернем на прежнее место, пока братья по разуму очухаются, зима настанет. Вымрут половина.
   - Вообще бы всю деревню уничтожить! - в сердцах сказал Джун.
   - Тоже мне, Вершитель Судеб! - осадила командира Асия. - Мы не имеем права распоряжаться их жизнями, и раз уж с нашей подачи заварилась вся эта каша, нам и расхлебывать!
   - И как же ты предлагаешь ее расхлебывать? - поинтересовался Джун.
   - Я считаю, что контакта нам не избежать, - при этих словах Асии Галим посмотрел на нее с благодарностью, - в этом я, пожалуй, соглашусь с Галимом. Для начала надо отобрать у них Изобилие, пусть все будет по-старому, по-земному, а потом надо найти предлог, чтоб появиться в деревне...
   - И что дальше? - не унимался дотошный Джун, - собрать их на краю деревни и произнести речь о вреде пьянства?
   - Нет, надо сделать это изнутри, повернуть дело так, чтоб они сами осознали всю низость своих поступков, - наконец-то подал голос Галим.
   - А может, пьянство у них добродетелью считается, и лень тоже, - Джун не удержался, чтобы не съязвить.
   - Давайте не будем ссориться, мы не для этого здесь собрались! - Асия пыталась разрядить накаляющуюся обстановку. Мужчины вняли голосу разума, который на сей раз принадлежал Асии. - Я предлагаю высадиться в деревне, а там уж по ходу дела сообразим, что к чему.
   Все-таки Асия - женщина, и эмоции взяли верх над разумом.
   - Хорошо, - сказал Джун, - единственное условие - быть всем вместе, не разбредаться.
   Остаток дня был дан членам экипажа кому на отдых, кому на размышления - у кого как получится, и если никто ничего более умного не придумает, то высадку решено было произвести поздно вечером, когда в деревне самый разгар веселья. По мнению марсиан, одурманенные выпивкой гадюкинцы не должны сразу заметить, что в их стане появились чужаки. Таким образом, за вечер можно будет сориентироваться и определиться в своих дальнейших действиях, и с утра пораньше взяться за порядок в деревне Гадюкино.
  
  
   Марсианская экспедиция высадилась в лесу недалеко от Черного Озера. Замаскировав свой спускаемый (впрочем, и поднимаемый тоже) аппарат под груду старого ржавого железа, каких несчетное множество валялось по лесам в окрестностях деревни Гадюкино, они вышли на берег Черного Озера. У Асии даже дух захватило от этой величавой и в то же время сказочной красоты: темная, зеркальная вода с кувшинками ближе к берегу, вокруг озера душистый ельник. Кузнечики, стрекозы, бабочки! Марсиане все это видели на картинках, нарисованных теми землянами, которые миллиарды лет назад прилетели на Марс. Но даже самые красочные картинки блекли по сравнению с тем, что открылось их марсианским взорам.
   Джун, как руководитель экспедиции, вынужден был согласиться с предложением Асии осмотреться и обвыкнуться здесь, а уж только потом идти в деревню:
   - А то будем там, как новорожденные на все смотреть, деревенские сразу неладное заподозрят!
   После получасового привала марсиане научились сдерживать свои эмоции, да и солнышко уже садилось, а до Гадюкина еще идти и идти. Дорога до деревни шла через лес, краем поля и перелеском выходила на большак, а там уж и рукой подать. Мужчины были сдержанны, шли быстро, а Асия вела себя как девчонка: она бегала за бабочками, пыталась поймать кузнечика и нюхала подряд все цветы, нисколько не думая о том, что они могут оказаться ядовитыми.
   Завидев с большака деревенские задворки, Галим одернул Асию:
   - Угомонись, земляне в твоем возрасте так себя не ведут, впрочем, марсиане тоже. Деревня уже видна, не забывай, пожалуйста, что мы здесь не для того, чтоб ловить бабочек!
   - Ладно, Галим, ладно, - Асия нисколько не обиделась на него: технарь, что с него возьмешь! Для него что марсианская каракатица, что земная бабочка - все одно.
   Экспедиция подошла к околице.
   - Куда пойдем? - спросил Джун.
   - Осмотримся сначала, там видно будет, - создавалось впечатление, что экспедицией руководит Галим. Да пусть кто хочет руководит, был бы прок!
   За деревней был пруд, тот самый, где пировал злополучный Оська, излюбленное место отдыха жителей деревни Гадюкино. Марсиане прошли по безлюдной деревне: только в двух домах горел свет, остальные гадюкинцы на берегу пруда праздновали успешное завершение очередного дня. Из Федькиного силосника неслась музыка, на расстеленных и уже порядком замусоленных и помятых газетах лежала немудреная деревенская закусь; кто мог - сидели за "столами", ели и пили, кто не мог - лежал в кустах, их туда оттаскивали те, кто еще мог, чтоб не загораживали проход к столу; были желающие и искупаться, были даже желающие потанцевать, кто пел, кто дрался, короче, отдыхали душой и телом.
   Марсиане переглянулись: разительный контраст составляло это зрелище с тем, что они видели у Черного озера! Как можно заниматься такими дурацкими делами, имея перед глазами такую красоту? Странный все-таки народ, эти земляне!
   Экспедиция осторожно приблизилась к гуляющим. Порядком захмелевший, но держащийся относительно прямо Налим перевел мутный взгляд на компанию в странной одежде:
   - Вы кто?
   - Исследователи! - Галим не придумал ничего более умного.
   - Тогда присоединяйтесь к нам, мы тоже исследователи, - Налим попытался встать, но уже не смог.
   Марсиане решили, что для маскировки им стоит присесть к "столу", что они и сделали. Налим тут же налил и гостям, и себе по хорошему стакану бражки:
   - Давайте за нас, за исследователей, - Налимов язык долго пытался выговорить последнее слово и наконец-то справился с задачей.
   Марсиане переглянулись: Джун пожал плечами, а Галим решительно поднес стакан ко рту. Асии вдруг захотелось испытать то, что испытывают земляне, и она, хитро подмигнув Джуну, сделала большой глоток. Бражка запросилась обратно, и, чтоб удержать ее на месте, Асия стала жевать помидорину, показавшуюся ей вкусной.
   Налим заметил ее страдания.
   - Да ты лучше огурчиком, да хлебушка вот возьми!
   Асия попробовала и хлебушком, и огурчиком, внутри вроде все поуспокоилось, и на нее напало безудержное веселье, ей вдруг захотелось петь и плясать.
   В это время к компании подплыл инженер. Он не участвовал в зарабатывании денег на попойку, потому как в его хозяйстве не то что коровы, а и кошки-то облезлой не было, но поесть-попить на халяву он любил и чуял подобные мероприятия за десять километров. Деревенский люд безропотно кормил и поил халявщика: первейший председателев прихвостень, откажешь ему - беду накличешь! Да и не так уж велик был урон: хмелел он очень быстро, а по причине своей беззубости съедал мало. Точнее, наоборот - съедал мало, потому и хмелел быстро.
   - Вы позволите Вас пригласить? - пытался изобразить галантного кавалера инженер, протягивая руку Асии.
   - Куда? - поинтересовался Галим.
   Инженер аж опешил:
   - На танец, куда же еще? В кустах-то занято!
   - Смотри у меня! - Галим многозначительно показал ему свой кулачище.
   - Да понял я, понял, - замямлил инженер и уже хотел было ретироваться, но Асия встала со своего места:
   - Пойдем, потанцуем! - ей очень хотелось узнать, что испытывают земляне, когда танцуют? Все-таки марсианские развлечения так отличаются от земных!
   Инженер сначала пытался скакать, как джейран, в обнимку с Асией, но она никак не могла попасть с ним в такт и отдавила ему все ноги, тогда он переключился на более медленный танец. Хмель уже порядком одурманил его сознание, он переставал себя контролировать; он и в здравом-то уме и твердой памяти не особо утруждал себя контролем. Инженер беспардонно тискал Асию, держа свои руки далеко от того места, которое называется талией; в ухо он ей пытался шептать пошлые комплементы, из которых Асия ну ничего ровным счетом не понимала: с какой радости она вдруг должна быть киской, рыбкой и фиалкой? И вообще этот брызгающий слюной и издающий дурной запах изо рта землянин ей порядком надоел, но уж очень хотелось узнать, чем же все это кончится?
   Инженер поволок ее к кустам, торопливо приговаривая:
   - Пойдем, пойдем скорее, я тебе неземное блаженство покажу!
   "Неземное я знаю, я хочу как раз самого что ни на есть земного" - чуть не сказала Асия, но сдержалась.
   Инженер затащил ее в кусты и лихорадочно искал пуговки на ее комбинезоне. Наивный, марсиане не то что от пуговок, а и от "молний"-то уж сотни лет как отказались. И тут-то инженер допустил роковую ошибку: он попытался поцеловать Асию в губы. Его зловонное дыхание напрочь убило в Асии все исследовательские инстинкты и разбудило одно единственное желание, которое она тут же воплотила в жизнь - со всего маху двинула инженеру коленкой в низ живота. Бедолага от боли согнулся в три погибели, не удержался на ногах и упал лицом в росяную траву. Асия проверила у него пульс и, убедившись, что он жив, пошла к своим мужчинам.
   Картина, которую она увидела у "стола" повергла ее в шок: Джун и Галим лежали; Джун сжимал в руках недожеванный огурец, а на лбу Галима красовалась раздавленная помидорина. Асия бросилась проверять у них пульс, но в это время к ней подполз Налим:
   - Слабоваты твои исследователи оказались, - слово "исследователи" его язык произнес только с шестого захода, - со второго стакана упали.
   И, икнув, предложил:
   - Давай за ... да какая разница за что? Давай, да и все.
   Асия пыталась отказаться, но Налим не отставал ни в какую, обещал на нее обидеться, перестать ее любить и уважать. Но самым веским доводом оказались его слова о том, что, видно, Асия не русская, и поэтому в целях маскировки Асия согласилась составить Налиму компанию.
   Второй стакан бражки наружу уже не просился, тем более что Асия, помня недавний урок, тут же придавила его малосольным огурчиком. Пожалуй, малосольный огурчик был самым приятным впечатлением от всей этой гулянки.
   Из кустов выполз инженер. Вставать на ноги ему показалось совсем не обязательно, да и сложновато малость, поэтому он в буквальном смысле слова полз. Завидев его, Асия почувствовала угрызения совести - она причинила боль землянину, поэтому она помахала ему рукой и задорно выкрикнула фразу, которую чаще всего слышала от гадюкинцев:
   - Давай выпьем за... - тут она задумалась, за что же можно выпить? - За огурчик!
   - Славный тост, - одобрил Налим, - ползи сюда, халява, раз уж тебя приглашают!
  
  
   Джун с трудом разлепил глаза. Страшно болела неудобно подогнутая нога, в рот словно кто нагадил, голова, казалось, расколется и ее содержимое растечется по... Стоп! Джун ухватил за хвост убегающую мысль. Если содержимое головы растечется по зеленой траве, пусть и сильно помятой и загаженной, значит, он не на Марсе, там трава так просто не растет, а где и растет, так красная, бывает и с фиолетовым отливом, но уж никак не зеленая. Так где же он?
   Джун с трудом приподнял гудящую голову: рядом в несуразной позе лежал Галим, на его светлом комбинезоне - отпечатки чьих-то ног, а на лбу - большое красное пятно, которое при более близком рассмотрении оказалось давленой помидориной.
   Галим был жив и относительно здоров, если не считать головы, по своему состоянию больше похожей на чугунок, нежели на мыслительный орган, потому как именно мыслить-то он и отказывался. Галим попытался встать, но тело удалось удержать только в сидячем положении. Он осмотрелся: вокруг него была примята, да даже не примята, а зверски истоптана трава, валялись огуречные огрызки и давленые помидоры, клочья газет и чьих-то одежд, битые бутылки, расплющенные пластмассовые стаканчики, все кругом заплевано и загажено, местами были даже пятна крови из разбитых носов отдыхающих гадюкинцев. Но самое страшное было не в том, что он проснулся в ужасной помойке, затерянной где-то на задворках Вселенной, а в том, что кроме него и Джуна вокруг не было ни одной живой души! Пропала Асия, исчезли куда-то земляне, в изобилии валявшиеся вчера в кустах вокруг пруда. Даже собак не было, только стрекозы и бабочки!
   - Галим, иди ополоснись - легче будет! - аккуратно сложенный комбинезон Джуна лежал на берегу, а сам Джун бултыхался в пруду, как маленький ребенок.
   - Джун, где Асия? - Галим еще с трудом соображал.
   - Не знаю! Да иди же сюда, - казалось, Джуну было безразлично, что с Асией, и это задело Галима.
   -Не время, командир. Вылазь, пойдем Асию искать!
   - Твоя голова, уважаемый бортмеханик, еще, поди, как стружками набита, а у меня уже все в норме. Иди сюда, иди - на свежую-то голову быстрее придумаем, что делать!
   Наконец до мутного сознания Галима что-то стало доходить, он добрался до бережка, снял комбинезон и с размаху прыгнул в воду. Шлепок получился громкий, волна лизнула бережок, тощие камыши на противоположном конце пруда слегка закачались. Все-таки, Джун был прав: вода освежила Галима, мутное доселе сознание стало потихоньку проясняться.
   - Что будем делать командир? - спросил Галим, вылезая на бережок, чтоб разбежаться и плюхнуться в воду еще раз - уж больно понравилась ему эта процедура.
   - Ну, во-первых, подытожим, что мы о землянах знаем, - Джун уже залезал в комбинезон, в то время как Галим еще плескался в пруду.
   - Они приветствуют друг друга словами "Давай выпьем!" - крикнул Галим с середины пруда. - Вспомни-ка, к кому ни подойди, первое, что говорят: "Давай выпьем!"
   - Странно, в наших древних писаниях они приветствовали друг друга пожеланиями здоровья и благополучия, - удивился Джун явному несоответствию теории и практики.
   - Ты не забывай сколько времени прошло с тех пор; приоритеты изменились!
   - Ни хрена себе приоритет! - эту фразу Джун произнес на чистейшем земном русском языке.
   - Где ты этому научился? - Галим уже выбрался из пруда и теперь затискивал свое мокрое и довольно габаритное тело в комбинезон.
   - Чему? - не понял Джун удивления Галима.
   - Земным оборотам речи, - бортмеханик пояснил свой вопрос.
   - Так ты вчера что делал-то? Жрал что ли только?
   "Во Джун, блин, дает!" - подумал Галим и тут же отметил про себя, что подумал тоже вполне по-земному. Наверное, давало о себе знать общее происхождение их цивилизаций.
   - Ладно, не о том речь, - примирительно сказал он. - Что еще мы о них знаем?
   - Вероятно, выпивка - основной источник их энергии. Вспомни-ка, как они вчера отплясывали, и сегодня уже все разошлись, а мы все с мыслями собраться не можем.
   - Даже это нас нисколько не приблизило к решению основной задачи - где Асия? - Галим уже вполне справился со своим комбинезоном.
   - Сядь, не горячись, - Джун постоянно сдерживал Галима, как опытный наездник горячего жеребца.
   - Командир, вчера Асия с усатым землянином вон в те кусты ходила. Пойдем, глянем - может там что есть? - предложил Галим.
   - Да что там может быть, кроме ... - Джун задумался, как точнее выразить свою мысль, осмотрелся вокруг, - кроме экскрементов! - наконец нашел он нужное слово.
   Марсиане осмотрели кусты, но не нашли там ничего, что могло бы навести их на след Асии. Решено было разделиться: Галим идет на Черное Озеро - вдруг Асия по какой-то причине вернулась к спускаемому аппарату, а Джун посмотрит по деревне, поговорит с местным населением, если, конечно, кого найдет, ведь, как-никак, а с русским языком у него лучше, чем у Галима. Встреча назначена была у пруда на закате.
  
  
   Асия открыла глаза и долго соображала, где она находится: перед глазами был деревянный потолок, не то что некрашеный, а даже и ничем не обшитый; всю эту конструкцию поддеоживали потемневшие от времени матицы. Переведя глаза чуть ниже, она увидела печь - огромную, с полатями и лежанкой, облицованной белыми изразцами; дощатые переборки, бревенчатые стены, на окнах - цветастые ситцевые занавески, выгоревшие на ярком летнем солнышке. Посреди избы стоял небольшой колченогий стол из гладко струганных темных досок, позади стола виднелась широкая лавка, до блеска отполированная хозяйской пятой точкой за долгие годы использования, а ближе к тому месту, где она лежала, стояла небольшая табуреточка с фигурным вырезом по центру. Асия с трудом приподнялась на локтях и разглядела, что лежит она прямо во всех своих одежках и даже в ботинках на кровати сомнительной чистоты, а в ногах пристроился рыже-полосатый кот с безобразно рваными ушами и наполовину отсутствующим хвостом.
   Любое движение отзывалось в голове Асии колокольным звоном. Как врач-биолог, Асия, конечно, понимала свое состояние, но что она могла сделать без своей аптечки? Да ладно аптечка, где она сама? Последние воспоминания, который она смогла выудить из своей звенящей головы, датировались вчерашним вечером и располагались на пруду, а дальше - полнейший провал в памяти.
   Превозмогая колокольный звон, Асия встала, перебазировалась на табуретку и осмотрелась еще раз. Ни одной живой души кроме рыжего кота! Где Галим, где Джун, да что это, в конце концов, происходит?
   Хлопнула входная дверь, всколыхнулась ситцевая занавеска, закрывавшая проем в переборке и служившая дверью. Чьи-то тяжелые шаги протопали за печь, кто-то долго там шебуршался; наконец из-за занавески показалась рыжая голова:
   - А, проснулась! Болит голова-то?
   Однако рыжей голове ответа не требовалось, она исчезла за занавеской и вскоре опять возникла вместе с туловищем, руками-ногами и стаканом.
   - На, испей, полегчает, - участливо заметил рыжий. - Молочка б зеленого, с него лучше, конечно, так коровы опять белым доят, я уж всю деревню обегал.
   Рыжего, казалось, совершенно не интересовало, кто его собеседница, он с таким же успехом мог произносить свою речь и коту.
   Асия наконец-то собралась с силами, раскрыла рот и спросила:
   - Ты кто?
   - Я-то? - рыжий даже опешил. - Я-то - Федька, меня тут каждая собака знает, а вот ты кто?
   - Асия, - больше она не нашлась, что сказать.
   - Ну и имя у тебя! Не русская ты что ли?
   - Не знаю ... - на Марсе давно уже не различали национальности, а признавать себя одной из русских и по этому поводу снова напиваться до бесчувствия Асии что-то не хотелось: она еще не пришла в себя от вчерашних экспериментов.
   - Федь, а как я здесь-то оказалась? - Асия соображала с трудом, но мысли двигались, в общем-то, в правильном направлении.
   - Я принес, - простодушно ответил Федька.
   - ?!
   - Да ты совсем никакая была, я и принес. Думал, приведу тебя в чувства - может, что и получится, а ты ... - Федька махнул рукой.
   - А что я?
   - Проспала ты, вот что! - Федька произнес это таким тоном, как будто Асия совершила какое-то ужасное преступление. Ей вдруг стало стыдно, и она не нашла ничего умнее, как спросить:
   - А что я должна была сделать?
   Настала очередь Федьки удивляться:
   - Да ты с Луны что ли свалилась, не знаешь-то?
   - С Марса.
   - Марсианка ... - Федька покрутил пальцем у виска, потом встал, спихнул на пол своего верного кота и, чтоб скрыть свою досаду, принялся заправлять кровать. Это ж надо так глупо вляпаться! Он такую дорогу тащил ее на себе, он полночи мечтал, как им будет хорошо, когда она проснется, а она оказалась обычной дурой, даром что красивая, невесть откуда взявшейся в его родном Гадюкине. И что теперь прикажете с ней делать, если она элементарного не знает и считает себя марсианкой? Обратно на пруд ее что ли тащить? Федька представил себе такую картину. Нет, надо просто выставить ее из дому под каким-нибудь благовидным предлогом, и пусть катится обратно к себе на Марс, мало ли девок в Гадюкине, чтоб связываться с какой-то сумасшедшей!
   - Ну, очухалась? - Федька завершил свои размышления одновременно с окончанием уборки на кровати. Рыжий кот тут же забрался на подушку и принялся вылизывать свою шерсть.
   - Да вроде бы ... - неуверенно сказала Асия.
   - Ну, и иди тогда, а то мне тоже уходить пора, - соврал Федька и довольно бесцеремонно вывел Асию за калитку.
   Асия стояла у Федькиной калитки в полной растерянности. Куда теперь идти? Где Джун и Галим, что с ними?
   Самым разумным, как ей показалось, было вернуться к тому месту, откуда вчера ее унес Федька. Возможно, остальные члены экипажа еще там. Это "еще" больно царапнуло ее сознание. А если они "уже" - не там, то где их искать? И как вообще найти то самое место?
   Надо было двигаться, не стоять же весь день столбом у калитки, и Асия пошла туда, куда понесли ее ноги.
  
  
   Галим прошел деревню очень быстро, и теперь размашисто шагал по большаку по направлению к Черному Озеру. Голова его прояснилась и теперь работала в обычном режиме: Галим пытался анализировать ситуацию, в которую они попали. И все бы было хорошо, да уж больно сбивают с мысли местные пейзажи, такие на Марсе даже в многочисленных ландшафтных парках не увидишь! Одно только буйство зелени приводило марсианина в какой-то первобытный восторг. "Эту бы красоту да к нашей бы цивилизации, - думал он, - не ценят земляне, что имеют, ох, не ценят!"
   Галим поймал себя на мысли, что уж больно он распереживался за братьев по разуму - это он-то, рассудительный и здравомыслящий Галим, бортмеханик инопланетных кораблей с невероятно большим стажем летной работы! Распустил сопли, как мальчишка! Эмоции его одолели! Асию потеряли, а он тут растекся при виде местной природы!
   Собрав в кулак всю свою волю, Галим вновь попытался направить ход мыслей в нужное русло, однако и это не помогло ему хоть чуть-чуть приблизиться к разгадке страшной тайны исчезновения Асии.
   С такими мыслями Галим и добрался до Черного Озера. Он решил не любоваться природой до того момента, пока они не узнают о судьбе Асии, и отважный бортмеханик решительно направился в сторону груды ржавого железа, под которую был замаскирован их спускаемый аппарат. Следов пребывания там Асии он не обнаружил, зато обнаружил следы пребывания братьев по разуму. Впрочем, Галим предпочел бы быть круглым сиротой, чем иметь таких братьев!
   Входной люк был выдран самым безжалостным образом, непробиваемые стекла иллюминаторов замазаны неизвестной зловонной субстанцией, очень похожей на ту, которая в изобилии находилась в кустах на берегу Гадюкинского пруда. Войдя внутрь, Галим тут же вляпался в кучу этой самой субстанции, и невероятное зловоние распространилось по всему летательному аппарату. Содержимое марсианского желудка запросилось наружу, и Галим не смог заставить свой организм вести себя достойно; он просто пошел у него на поводу, правда, успев отбежать от своего космического дома на довольно приличное расстояние.
   Следующий заход был более продуктивен: Галим уже был готов морально и физически к подобного рода неожиданностям. Преодолев в себе невероятный приступ брезгливости, он зашел внутрь. Увиденная картина повергла его не то что в шок, а в состояние полнейшей прострации: обшивка кресел изрезана в клочья, приборы выдраны вместе с потрохами, на стенах углем были сделаны рисунки людей в странных позах, с гипертрофированными частями тела, которые обычно скрыты под одеждой. Вся эта настенная живопись сопровождалась словами, которые Галим слышал от землян во время памятной попойки на берегу пруда, но значения которых он не понимал. При подготовке к полету они изучали наиболее распространенные земные языки, но ни в одном из них он таких слов не помнил, а вот буквы, из которых они состояли, совершенно точно можно было идентифицировать как принадлежащие русскому языку. Ну, над этой загадкой пусть марсианские лингвисты головы ломают, если вообще их экспедиция когда-нибудь вернется на Марс: корабль-то на орбите, а до нее теперь и добраться не на чем!
   При одной только этой мысли Галиму стало плохо; он даже представить себе не мог, что до конца своей жизни ему придется остаться в этом Богом забытом месте среди дикарей неизвестной породы, так безжалостно уничтоживших плоды труда многих и многих поколений марсианских ученых.
   Галим попытался найти что-нибудь успокоительное в бортовой аптечке, но там не было ни одного лекарства, а по осколкам флакончиков и коробочек бегали стада огромных лесных муравьев, смешно шевеля усиками. Единственное, что он нашел - наполовину съеденную таблетку слабительного, в услугах которой на данный момент он нуждался меньше всего.
   Галим выбрался из руин спускаемого аппарата и зашел в лес. Идти далеко он боялся, вдруг заблудится? - поэтому он все время старался не упускать из виду Черное Озеро, как самый надежный ориентир.
   Через некоторое время мох под ногами стал более мягким и сырым, к запаху разогретого солнцем ельника стал примешиваться запах болота и багульника. Галим пошел на этот чудной запах и оказался у небольшой болотинки, густо поросшей багульником и осоками. Бортмеханик сорвал цветущую веточку, понюхал ее: чудно как-то пахнет! Боясь затеряться, он направился на берег озера, он и так далеко отошел. Выбравшись на полянку, Галим решил передохнуть, не мучить свои ноги; день в самом разгаре, все может случиться, а пока он посидит на лужку, подумает, что теперь делать и как рассказать обо всем Джуну. Да еще неизвестно, какие новости принесет Джун из деревни.
   Галим не переставал нюхать багульник - после по большей части синтетических марсианских запахов, этот естественный действовал на него успокаивающе; пожалуй, даже слишком успокаивающе. Галим вдруг почувствовал невероятную усталость, и его последней мыслью была мысль об Асии - а вдруг на нее здесь напали, и весь этот погром - не обычный вандализм, а следы борьбы их отважной Асии с отпрысками "параллельной ветви цивилизации"? Но пойти проверить эту свою гипотезу Галим уже не смог: багульник сделал свое дело и марсианин спал крепким и самым что ни на есть земным сном, прислонив свою могучую спину к теплому сосновому стволу.
  
  
   Джун шел по единственной деревенской улице, пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни. Зря старался: гадюкинцы отсыпались, и никому из них не было дела до марсиан, затерявшихся на бескрайних гадюкинских просторах. Собаки лениво гавкали из-за калиток, отрабатывая свою миску каши, но ни один хозяин не вышел на их лай.
   После третьего круга по деревне Джун уже хотел прибегнуть к более радикальным мерам, как вдруг заметил двух бритоголовых деревенских пацанов. Но не это заставило его сделать стойку, как хорошо обученную охотничью собаку: мальчишки за веревочку тащили по пыльной дороге прибор из их летательного аппарата.
   - Мальчишки! - окрикнул их Джун, - где вы это взяли?
   - Это-то? - переспросил тот, что повыше. - Так у Черного Озера. Да там много, если Вам, дяденька, чего надо, так еще успеете.
   Джуну стало не по себе.
   - А может, вы мне эту штуку отдадите? - спросил он.
   - С чего бы вдруг? - заартачился Коротышка.
   - Отдать не отдадим, а сменяться можем, - важно изрек тот, что подлиннее.
   - И на что же вы сменяетесь? - полюбопытствовал Джун.
   - А что у тебя есть? - видно, мальчишек интересовало не что-то конкретное, а сам процесс обмена. Джун порылся по карманам и нашел там летную инструкцию, напоминавшую обычную земную пуговицу, только цветом она была серебристая да дырочек не две, а все шесть. Решив, что обойтись они смогут и без этой инструкции, Джун предложил ее мальчишкам.
   - Ух, ты! - вздохнул Коротышка.
   - Меняемся, - заключил длинный, передал Джуну веревочку и забрал "пуговку".
   Поговорив с мальчишками еще какое-то время, Джун узнал, что это не единственный прибор, утащенный из их аппарата, "такие штуковины" есть и у Васьки, и у Гришки, да легче сказать, у кого их нет. В конце беседы было заключено джентльменское соглашение: Джун обменяет все эти приборы на что-нибудь интересное, вроде той пуговки с шестью дырочками, пусть мальчишки несут ему это все, а он их подождет ну хотя бы вот на том камне.
   Мальчишки побежали по деревне, и вскоре Джуну стали приносить приборы, инструменты, даже флакончики от лекарств и клавиши от компьютера, и он, насколько мог, честно менял все это на марсианские безделицы, которых, слава его дурацкой привычке все совать в карманы, у него оказалось великое множество.
   Часа через два поток мальчишек и девчонок иссяк, а Джун оброс невероятной горой приборов, инструментов и прочей всячины, которую деревенская ребятня принесла из их аппарата, а впрочем, и не только оттуда. И теперь перед Джуном стояло два вопроса: первый - как нести весь этот скарб, потому что выпускать его из рук нельзя ни на минуту, это он уже понял; и второй - как с таким грузом искать Асию?
   Судьба и здесь хоть чуть-чуть, но улыбнулась Джуну: по деревне бежала тетка Варвара, волоча на загорбке мешок. Она, как и обычно, голосила на всю деревню, с утра раннего извещая всех жителей о последних новостях:
   - Ой, люди добрые, да что же это за гадство-то в мире делается? - И далее в своей речи она во всех подробностях сообщала о том, что огурцы маленькие, молоко белое и сколько их не поливай этим молоком, они большими не растут, а один даже сдох - верно, молока опился!
   - Глянь вот, мил человек, - затормозила она возле Джуна, - вишь, маленькие какие. И что теперь с ними делать прикажете?
   Джун глянул, но глянул не на огурцы, а на мешок.
   Через полчаса усиленной торговли Джун сменял у тетки Варвары мешок на свои башмаки, здраво рассудив, что без башмаков улететь домой будет можно, а вот без приборов...
   Тетка Варвара тут же переобулась в марсианские ботинки, оставив на обочине свои стоптанные тапки, и подалась дальше, поднимая пыль башмаками, которые были ей велики минимум размера на четыре, и на ходу придумывая историю об их покупке аж в самой Москве в безумно модном магазине за невероятные деньги!
  
  
   Какие ботинки достались тетке Варваре! Даром что большие, они были настолько легки и удобны, что, казалось, сами несут ходока, только руководи, куда тебе надо. Тетка Варвара уже сбегала до соседней деревни и обратно, и все никак не могла нарадоваться своему приобретению. У нее уже давно язык чесался похвастать кому-нибудь, но Гадюкино как вымерло - ни одной живой души! Зря старалась тетка Варвара, бегая по деревне и поднимая клубы пыли - никто не вышел к калитке, никто не поинтересовался последними новостями. Эх, отсталый народ!
   И вдруг, пробегая мимо Федькиного дома, тетка Варвара заметила там шевеление и притаилась в заулке. Федька выводил из дому свою очередную зазнобу, подвел ее к калитке и, даже не поцеловав на прощанье, вернулся в дом.
   Федькина зазноба понравилась тетке Варваре - стройная, красивая, стоит у калитки и озирается, как бы раздумывая, куда идти. Единственное, что показалось тетке Варваре странным, был ее комбинезон - точь-в-точь как на том мужике, что сменял свои ботинки на мешок с десятком завядших огурцов на дне.
   Но это все мелочи, по сравнению с главным событием: тетка Варвара нашла слушателя! Уж теперь-то она вцепится в Федькину зазнобу мертвой хваткой и расскажет ей про свои новые ботинки, а заодно выпытает у нее подробности прошедшей ночи с Федькой, чтоб было о чем поговорить со следующей встреченной живой душой.
   С такими мыслями тетка Варвара чуть ли не бегом помчалась из своей засады к незнакомке.
   - Послушай-ка, милая, что я тебе скажу-то, - начала она свою речь. - Сын ко мне вчера из самой Москвы приезжал, он там министром работает, глянь-ка какие боты мне привез!
   С этими словами тетка Варвара выставила вперед ногу и продемонстрировала свою обувку собеседнице.
   Сердце Асии упало. Из тысячи обувок она узнала бы родные, марсианские - пыле-водонепроницаемые, тараканонепроползаемые ботинки, сконструированные лучшими марсианскими учеными специально для космических полетов! Значит, Джун погиб, иначе с какой радости он стал бы отдавать этой старой перечнице свои ботинки?
   - Где он? - спросила Асия, вперив в тетку Варвару большие глаза.
   - Кто? - пыталась увильнуть от ответа тетка Варвара, хотя отлично поняла, о ком идет речь.
   -С кого ты ботинки сняла, вот кто! - крикнула Асия.
   - Он сам отдал, - заныла Варвара, - на мешок огурцов сменял!
   - Зачем ему твои огурцы? - продолжала свой допрос Асия.
   - Я же не спрашивала, раз просил, значит, надо! - поосмелела Варвара.
   - Где он? - Асия легко приподняла тетку Варвару над землей, потрясла маленько и поставила на место. Как только тетка Варвара почувствовала под ногами твердую почву, она тут же рванула от Асии с невероятной силой, которую можно было бы предположить, глядя на ее натренированную постоянной беготней по деревне фигуру. Отбежав от Асии на приличное расстояние, она крикнула:
   - Дура городская! На камне твой хахаль сидит, огурцы мои жрет!
   - Где? - грозно спросила Асия, делая шаг в сторону Варвары.
   - Там, - махнула рукой Варвара в ту сторону, где видела Джуна и побежала куда подальше от этой взбалмошной особы, которая чуть не вытрясла из нее последний разум, и то неизвестно за что. И где только Федька такую психованную подцепил? "Кобеляка рыжий!" - обвинила во всех своих напастях Варвара Федьку. И вдруг ей пришла в голову мысль подсмотреть, что же будут делать подозрительные чужаки? Один меняет на мешок с завядшими огурцами свою обувку, другая трясет ее незнамо как, чтоб выпытать какие-то глупости. Но главное, у них у обоих одинаковая и довольно странная одежда.
   В тетке Варваре проснулся гениальный сыщик. Правда, прятаться-то особо было негде на деревенской улице, так ведь и необходимости великой в том не было: Асия шла не оглядываясь, а когда впереди заметила силуэт Джуна, в три погибели согнутый под тяжестью своей ноши, то так прибавила шаг, что тетка Варвара чуть ли не бегом за ней бежала, хвала ее новым ботам.
   - Джун! - крикнула Асия, когда между ними осталось не так уж и много.
   Джун резко обернулся, да так и замер, увидев живую и невредимую Асию. Он являл собой зрелище более чем комичное: чудесный марсианский комбинезон, из которого торчали голые ноги, а на плечах огромный мешок. Видно, не все влезло в этот мешок, потому что почти все карманы комбинезона были оттопырены. Асия ожидала всего, чего угодно, только не это: лицезреть своего командира в таком виде на чужой планете! Асия невольно засмеялась. Джун, наделенный изрядным чувством юмора, понял всю комичность ситуации и тоже засмеялся. Держать тяжелый мешок на плечах сил уже не было, и он поставил его к ногам, но из рук не выпускал, и так они стояли и смеялись, как дети, радуясь своей встрече.
   Тетка Варвара, воспользовавшись приступом смеха, незаметно прошмыгнула в заросли сирени, надеясь подслушать их разговор. Но тут ее ждало жестокое разочарование: разговор между ними, конечно же, состоялся и весьма серьезный, но тетка Варвара ничего из него не поняла, кроме двух десятков непечатных слов, вкрапленных в их беседу, как изюминки в кекс. Все остальное происходило на иностранном языке, в этом тетка Варвара готова было поклясться самой страшной клятвой!
   Через некоторое время чужаки взялись за мешок и подались за деревню, на ходу разговаривая на своем тарабарском языке. Тетка Варвара выбралась из своего укрытия и, выждав, когда незнакомцы отойдут на приличное расстояние, помчалась по деревне, намереваясь первого же встречного огорошить своими наблюдениями.
  
  
   Первым встречным оказался Федька. Из окна своей избы он видел, как Асия трясла тетку Варвару, как их "гадюкинский рупор" крался за Асией, и потому решил выйти к калитке. Федька здраво рассудил, что если у Варвары и будут какие новости, то она побежит с ними по деревне и все их выложит любому, у кого хватит терпения ее выслушать. Федька Асию-то из дома выставил, но чувствовал себя довольно неуютно, все-таки что-то в ней было, нутром Федька чуял, что не просто так появилась она у них в деревне. Да и глянулась она ему, чего греха таить! А потому надо было только набраться терпения и дождаться, когда мимо пробежит тетка Варвара, чем Федька и занялся.
   Ждать пришлось не так уж и долго, Федька успел только сигарету выкурить, а уж рупор тут как тут.
   - Федьк, что за краля у тебя ночью была? - с места в карьер взяла тетка Варвара.
   - Тебе-то что за дело? - урезонил ее Федька.
   - А то, что она нерусская, и говорит не по-нашему. И где ты ее только нашел? Может, она шпионка американская!
   - Да я при ней особо-то ничего и не болтал, - пытался вспомнить Федька. - Вчера с пруда ее принес.
   - Как принес? - не поняла тетка Варвара.
   - На руках - как! - разозлился Федька, - пьяная она была. Они ж с нами вчера на пруду были, не помнишь что ли?
   - Не помню, - честно созналась тетка Варвара. - А кто они-то?
   - Да трое их там было, два мужика и она. Они еще одеты одинаково были, рядом с Налимом сидели. А ты-то с чего взяла, что она шпионка?
   И тут тетку Варвару прорвало: она во всех подробностях рассказала, как утром незнакомец выменял у нее на ботинки ("Вот на эти самые!") мешок с огурцами, как "эта дура", увидев ее боты, чуть душу из нее не вытрясла, как она следила за чужаками и хотела подслушать их разговор, но абсолютно ничего не поняла, потому как тот разговор проходил не на русском языке.
   Федька почесал свой затылок и важно произнес:
   - Ты вот что, тетка Варвара, сиди дома и носа не высовывай, потому как опасно это. А я до Налима, попробуем проследить за чужаками. Да смотри, не болтай больно-то, не подымай панику по деревне!
   На тетку Варвару вдруг напал жуткий страх, и она со всех ног рванула домой, заперла дверь на единственный замок и забилась под кровать, дав себе слово не вылезать оттуда до вечера и отлично понимая, что не просидит там и получаса.
   А Федька зашел в дом, надел сапоги, сунул за голенище три года не точеный охотничий нож, взял зачем-то куртку и в таком виде подался к Налиму.
   На истошный Федькин стук в окно вышел босой Налим в заношенных кальсонах с отвисшими коленками и расхристанной середкой, из которой, слава Богу, ничего не торчало. Он оторопело смотрел на Федьку, силясь понять, что ему надо и искренне недоумевая, зачем в такую жару Федька вдруг вырядился в сапоги и куртку.
   На вопросительный взгляд Налима Федька торопливо выложил ему суть проблемы.
   - Сядь-ко, - Налим сел на завалинку, закурил и пригласил Федьку сесть рядом. Федька повиновался.
   - Гринька! - позвал Налим своего вечно сопливого отпрыска, - Иди-ка сюда, да и штуковину свою неси!
   И для ничего не понимающего Федьки пояснил:
   - Вчера вечером они с Кисиными пацанами на Черном озере были, говорит, летающая тарелка там, так принес прибор какой-то: две шкалы, стрелка, а надписи не наши!
   - Покажи! - попросил Федька.
   - Так уж сменял на какую-то фигню...
   На пороге показался Гринька, прервав отцову речь на полуслове.
   - Гриш, дай гляну, - попросил Федька мальца.
   - А не заберешь? - заныл тот.
   - Тебе что сказано? - прикрикнул отец.
   Гринька покорно протянул Федьке небольшую прозрачную пирамидку со слегка скругленными углами. Разноцветные пятна, очень похожие на мазут в луже, растекались внутри пирамидки, образуя причудливые узоры. Федька перевернул пирамидку на другую грань - причудливые узоры немного изменили цветовую гамму. Поиграв маленько пирамидкой, Федька отдал ее законному владельцу.
   - Беги в избу, - откомандовал Гриньке отец, и малой послушно исчез в доме, на прощание шмыгнув носом.
   - Что скажешь? - спросил Налим.
   - Марсиане, - уверенно резюмировал Федька, - одевайся, Налим, идем к Черному озеру.
   Налим был, конечно, не робкого десятка, но и не настолько безрассудный, как Федька. И возраст сказывается (хотя в деревне все в возрасте между детством и старостью одинаково равны и значимы для общества), и какой-никакой житейский опыт, поэтому он прямо и без обиняков заявил:
   - Вдвоем-то боязно. Давай хоть Ивана позовем, он мужик сильный и умом, и руками.
   - Так он, поди, еще с Кисой на ферме, - заметил Федька.
   - Не, я видел, что проходили, иди к нему, а я пока соберусь.
   Федька не заставил себя упрашивать, а тут же рванул до Ивана, благо все оно рядом.
  
  
   - День еще только начинается, а я уже устала как собака!
   - Что и делала-то?
   - Пряники перебирала!
   Иван с Кисой возвращались с фермы, как всегда рядом и как всегда улыбаясь друг другу.
   - Вань, а ведь сегодня коровы-то уже нормальным молоком надоили, так, может, скоро и закончится эта всегадюкинская пьянка? - Киса все-таки была оптимистом по натуре, да и совсем не хотелось ей торчать на ферме, когда столько дел в поле! Ладно еще Симаня и Красная Шапочка - это их профиль, а они с Иваном чувствовали себя не совсем уютно в окружении коровьих задниц.
   - Помечтай, родная, - Иван был более реалистичен, - еще не вся бражка выпита, так что терпи.
   - Пойдем, пойдем поскорее, своя корова еще не доена, - Кисе явно не хотелось обсуждать эту проблему. Иван не стал настаивать - уж что будет, то и будет, в любом случае они не в силах ничего изменить.
   Придя домой, Киса побежала в сарай доить свою Буренку, Иван пошел в избу наводить пойло телку. Мальчишки еще спали, Иван не стал их будить: "Успеют еще устать-то", - с любовью подумал он.
   Утренние дела по дому Иван с Кисой приделали быстро: во-первых, привычка, а во-вторых, чего тянуться-то? День не резиновый, а скоро опять на ферму, да и в огороде надо бы поработать, они и так мальчишек работой загрузили. Но только они сели попить парного молочка, как в открытом окне показалась взъерошенная Федькина голова. Киса тут же приставила палец к губам, давая голове понять, что шуметь нельзя - дети спят, а Иван тихонько сказал:
   - Сейчас выйду.
   Иван вышел, но Кисе показалось, что больно долго он не возвращается. Она допила свое молоко и вышла на крылечко к мужикам.
   - Здравствуй, Федька, - поприветствовала она визитера, - никак, головушка болит - в рань-то такую прибежал!
   Федька вопросительно глянул на Ивана, как бы спрашивая, а стоит ли посвящать глупую бабу в такие проблемы, хотя отлично знал и ответ Ивана, и то, что Киса хоть и баба, но во многих делах иному мужику еще и фору даст, а потому уж и совсем коротенько посвятил Кису в суть дела.
   - Ну, и что ты предлагаешь? - поинтересовалась Киса.
   - Как, что? - Федька считал само собой разумеющимся, что надо срочно бежать на Черное озеро, - пойдем разузнаем, что к чему.
   - Осторожнее, мужики, мало ли чего, - побоялась за них Киса.
   - Да они совсем как мы, и по-нашему говорят, - успокоил ее Федька.
   - А ты-то почем знаешь? - спросила Киса.
   Тут Федьке пришлось рассказать историю о том, как он притащил к себе Асию, и что она ему говорила. Тут уж Киса с Иваном не удержались от смеха:
   - Ну, Федька, мало тебе гадюкинских девок, ты уж на марсианок замахиваешься!
   Федька ничуть не обиделся:
   - Толку-то на нее замахиваться, если она ничего не знает! Наши-то сразу понимают, что к чему, а эта - ни в какую!
   Федька долго мог бы распространяться на эту тему, но его рассуждения прервал Иван:
   - Сейчас соберусь, покури малость, - и пошел в дом.
   -Баламут ты, Федька, - беззлобно сказала Киса и пошла вслед за Иваном.
  
  
   Мужики собрались быстро, и, подгоняемые любопытством, довольно ходко двинулись к Черному озеру. Разговор не клеился, каждый был занят своими мыслями, да и какие к черту могут быть разговоры, когда впереди жуткая неизвестность! Может случиться все, что угодно, и нож за голенищем Федькиного сапога может не понадобиться. Чем ближе подходили мужики к Черному озеру, тем больше боялись, шаг их постепенно замедлялся...
   Зловещую тишину прервал Федька, самый молодой из всей троицы, не имеющий не то, что семьи, а и зазнобы-то более-менее постоянной, жил он один и к жизни своей относился безалаберно - кроме кота никто дома его не ждал.
   - Ну, мужики, сейчас и совсем встанем, - сказал он, храбрясь.
   - Так ведь боязно, Федька, - ответил Налим, ничуть не стыдясь своих страхов.
   - Давайте свернем с дороги и пойдем лесом, - предложил рассудительный Иван. - Так мы их раньше заметим, а заодно и узнаем, сколько их и все такое.
   - Вчера на пруду трое было, - вспомнил Налим, - да одна из них - баба!
   - Недоразумение, а не баба, - вставил в разговор Федька.
   Мужики хихикнули, вспомнив историю с Асией. Федька, конечно, и приукрасить может, но все равно весело.
   - Это на пруду было трое, а тут еще тридцать три может быть, - рассудил Иван.
   - Иван дело говорит, - завершил разговор Налим, - пойдемте-ка лесом, да потихоньку. И не курить - унюхают!
   Мужики свернули в лес и осторожно продвигались к Черному озеру. Дорога лесом да еще с такими предосторожностями заняла довольно много времени, но зато все их старания окупились с лихвой: им удалось добраться до корабля, вернее, до того, что от него осталось, незамеченными.
   Картина, которую они увидели, была более чем мирная: двое мужчин (один и вправду босой, а на другом боты, как у тетки Варвары) сидели на полянке рядом со странной металлической конструкцией, доставали из мешка всевозможные вещи, которые опытный трактористский глаз определил бы как ключи и приборы, и раскладывали их по кучкам; разговор при этом происходил явно не по-русски, хотя в нем ясно слышались некоторые исконно русские слова. Как ни силились мужики понять, о чем речь, ничего у них не получалось.
   Немного погодя из входного люка показалась Асия, держа в руках небольшой рюкзачок с кнопочками и крючочками на боку. Бросив своим мужчинам пару фраз на непонятном языке, она подалась в лес, прямо в сторону гадюкинской засады. Налим, вспомнив Федькин рассказ и живо представив себе картинку, как Федька тащит на себе Асию (во, приспичило парню!), не удержался и хмыкнул.
   Асия насторожилась и стала внимательно вглядываться в кусты. Федькину рыжую голову спрятать в кустах было довольно трудно, уж больно ярко она светилась на фоне буйной летней зелени, и потому она быстро попала в поле зрения Асии.
   - Федька? - позвала она робко. Что-то вдруг в Федьке зашевелилось, запела тоненькая непонятная струнка, молчавшая ранее. Сам не понимая, что делает, Федька встал во весь рост, отправив коту под хвост все старания гадюкинских мужиков выведать еще хоть что-то про чужаков:
   - Асия! - Федька радостно бросился ей навстречу с широко раскинутыми руками.
   Асия поиспугалась, чуть отступила назад, но видимо, справилась со своим страхом, а, может, и женское любопытство взяло верх. Федька подскочил к ней и обнял ее со всей правды, Асия только ахнула.
   - Асия, я скучал по тебе! - шептал ей Федька в самое ухо, - прости дурака, я ведь как из дому выгнал - места себе не находил. Как я рад, Асия!
   Федька вдруг вспомнил, зачем он здесь.
   - Слушай-ка, а вы правда с Марса или нет? - спросил он ее.
   Глаза Асии светились счастьем, она улыбалась, беспечно подставив свое лицо яркому солнышку.
   "У нас даже солнышко одно на обе планеты", - подумалось ей.
   - Правда, - спокойно ответила она, продолжая улыбаться.
   - И сколько вас? - продолжал пытать Федька, не переставая, однако, ее тискать.
   По телу Асии растеклось невероятное блаженство, она перестала бояться землян, более того, она вдруг прониклась к ним (а особенно к Федьке) доверием, и потому выложила ему все как есть:
   - Трое нас всего, только кто-то из ваших испоганил нам весь аппарат, как мы теперь улетим?
   - Починим, - уверенно сказал Федька, - у нас в Гадюкине мужики хорошие! - добавил он не без гордости, хотя и гордиться-то пока особо было нечем, по крайней мере, перед марсианами.
   - Да хочешь, познакомлю? - спохватился Федька и, не дожидаясь ответа Асии, махнул рукой мужикам, мол, выходите.
   Мужики, с любопытством наблюдавшие сцену встречи Федьки и Асии, вылезли из кустов и неловко переминались с ноги на ногу. Повисла тишина, деревенские скромники оробели перед дамой.
   - Знакомьтесь, - представил Федька мужиков, - это - Налим, а это - Иван. Это - Асия, - представил он свою знакомую.
   Мужики опять замешкались: вроде бы даме руку первым не подают, а сама дама что-то не изъявила желания пожать руку гадюкинцам.
   - Очень приятно, - наконец изрек Иван.
   - Что тебе приятно? - полюбопытствовала Асия.
   Иван не успел ответить, до них донесся голос, звавший Асию. Джун начал волноваться за свою спутницу, уж больно долго она разгружала пылесборник. Асия ответила ему что-то на непонятном языке, а потом, улыбнувшись, пояснила своим новым знакомым:
   - Командир зовет, волнуется, что долго. Да пойдемте, я вас познакомлю.
   Мужики переглянулись в нерешительности, и Асия совершенно точно уловила их сомнения.
   - Пойдемте, пойдемте, не бойтесь!
   - Пошли, раз приглашают! - отрезал Федька и пошел вслед за Асией.
  
  
   Последующие три часа были посвящены знакомству и рассказам о жизни на каждой из планет. Гадюкинцы не переставали дивиться чудесам марсианской жизни, а марсиане... Да что говорить, действительность превзошла все их ожидания. Впервые за все время пребывания на Земле Джун был страшно благодарен Асии за то, что она выманила их на эту планету. Теперь у них есть такие друзья, о которых на Марсе только мечтать приходится!
   Слово за слово марсиане пожаловались, что у них разграбили и обгадили весь их летательный аппарат, на что гадюкинские мужики, почесав затылки, степенно заметили:
   - Поможем. Баб позовем - отмоют, а ребятам уши оторвем, чтоб не лезли, куда не следует.
   Марсиане слишком дословно поняли угрозу оторвать уши, и стали уговаривать мужиков не наказывать детей столь сурово. Это вконец развеселило гадюкинцев, а марсиане долго не могли понять, что веселого в том, чтоб отрывать уши детям.
   Под шумок Федька увел Асию в лес и долго рассказывал ей, как называются всевозможные цветы, птицы и бабочки, сам не особо разбираясь во всем этом. Асия была готова слушать не только о цветах и бабочках, она бы слушала о чем угодно, лишь бы Федька говорил. Ей нравилась его манера говорить, его голос, его жесты, когда ему не хватало слов; даже чудная игра света в его рыжих волосах вызывала в ней какой-то первобытный восторг. Федька вдруг заметил ее взгляд и, не долго раздумывая, обнял ее плечи и поцеловал прямо в губы. В ответ Федька ожидал оплеухи, тычка в бок или еще какой гадости, какими обычно пользовались в подобных случаях гадюкинские дамы и что как правило означало, что они не прочь продолжать и дальше в том же духе, но получил совершенно странную реакцию: Асия запустила обе руки ему в волосы, привлекла к себе его голову и буквально впилась своими губами в его губы. Федька чуть не задохнулся от неожиданности и от ее напора.
   - Понравилось? - спросил он, когда наконец Асия его отпустила.
   - А тебе? - ответила она вопросом на вопрос.
   - Мне понравилось, - вздохнул Федька.
   - Тогда давай повторим, чего вздыхать-то?
   Потом они повторили еще, и еще, и еще, пока губы их не стали опухать.
   - Что это? - поинтересовалась Асия, трогая свои распухшие губы.
   - Это пройдет, - утешил ее Федька. - А вы что, там у себя на Марсе, не целуетесь что ли? Скучно ж вам, поди, живется!
   - Целуемся, почему же нет! Только мы не так, мы ... - Асия задумалась, подбирая нужное слово, - мы аккуратнее.
   Федьку такое объяснение вполне устроило, и он опять пустился в пространные рассуждения обо всем подряд. Так, разговаривая, они вышли на берег Черного озера. Присев на корточки, они умылись, губам и правда стало полегче. Они сели на бережок в шуршащие под летним ветерком камыши.
   Сердце Асии готово было выпрыгнуть из груди от счастья: чудесный вид, на Марсе о таком даже и мечтать не приходится, рядом Федька, и она готова слушать его денно и нощно, а целоваться с ним ... У Асии аж дух захватило.
   Словно уловив ее мысли, Федька умолк, опять обнял ее за плечи и, закрыв ее рот поцелуем, нежно и в то же время властно уронил в шуршащие камыши.
  
  
   Солнышко уже клонилось к закату, от деревьев прямо на воду легли длинные тени, муравьи уже закрывали входы в свои муравейники, бабочки устраивались на ночлег в расщелинах коры или под листочками, умолкали дневные птицы и просыпались ночные. От озера потянуло прохладой. Мужики зябко ежились, животы подвело - сказывался голодный день.
   - Эх, Кису б мою сюда! - помечтал Иван.
   - Зачем? - удивился Налим.
   - Она в травах понимает, она б нам сейчас каких лопухов нажарила, шишек-кореньев напекла, глядишь, и в животе бы не урчало.
   - Нам вас и угостить нечем, что ваши варвары не разбили, то зверье добрало. Всю еду приговорили, - пожалился Галим землянам. - Кстати, о бабах, а где у нас Асия?
   Только сейчас все заметили, что и Федька, и Асия исчезли.
   - С Федькой, поди, - рассудил Налим. - Да ничего с ней не случится, Федька ее в обиду не даст, да и обижать тут особо-то некому.
   Джуна такое объяснение поуспокоило. Иван встал со своего места и свистнул в два пальца; с берега раздался ответный свист. Тогда Иван сложил ладони рупором и крикнул в ту сторону:
   - Асия с тобой?
   - Со мной! - немного замешкавшись, ответил Федька.
   - Вот видишь, так что не волнуйся, с ней все в порядке.
   Минут через пятнадцать появились и Федька с Асией. Уже смеркалось, пора бы и до дому - загостились гадюкинцы, а еще столько дел!
   Гадюкинцы пригласили было марсиан к себе - мол, и поедите, и переночуете в нормальных условиях, но те отказались: всего на одну ночь оставили технику без присмотра, как ее уже привели в негодность.
   Гадюкинцы повторили свое обещание помочь с ремонтом и на том расстались.
   В деревню мужики пришли уже затемно, однако, вопреки устоявшейся традиции, с пруда не доносились звуки очередного гулянья. Деревня стояла в тишине и мраке, в редком доме горел свет.
  
  
   - Киса, у нас есть что съедобное? Есть хочу - с утра не евши.
   - Болтался бы дольше незнамо где, - вполголоса ответила Киса, - не шуми, дети спят.
   - Батяня пришел! - раздался из спальни радостный голос младшего.
   - Ага, не спят. А ну, идите сюда, разбойники! - позвал детей Иван.
   Через минуту, шлепая босыми ногами по некрашеному полу, на кухне появились Ивановы отпрыски и встали перед родителями, потупя очи. Раз отец вызывает их из кровати, куда мать с таким трудом загнала их полчаса назад, значит, в чем-то они провинились.
   Отец очень быстро пояснил, в чем дело:
   - Вчера на Черном озере были?
   Отпираться было бессмысленно.
   - Были.
   - Куда дели то, что принесли?
   Киса недоуменно смотрела на своих мужиков: что можно было стибрить на Черном озере?
   - На велосипеды приделали, - младший было отвесил губу, собираясь заныть.
   - Значит так: завтра все до единого болтика соберете в мешок, я вас разбужу пораньше, а сейчас - спать!
   Дети не заставили себя долго упрашивать, и вскоре топот босых ног затих в спальне.
   - Иван, объясни Бога ради, что происходит? - спросила Киса, водружая на плиту сковородку с жареной картошкой.
   - Смеяться будешь, и вправду марсиане, - понизив голос, сказал Иван. Киса - баба разумная, она не побежит сеять панику по деревне, ей доверять можно. В технике она, правда, слабовата, так ведь это общебабская беда, зато много чего другого знает и умеет.
   Однако заявление про марсиан Киса приняла весьма скептически:
   - Ты, Иван, часом не с Налимом снюхался? Ему спьяну уже который день марсиане мерещатся, он, верно, брагу-то на мухоморах настаивает.
   - Ну, ты и дура! - беззлобно заметил Иван, - Я тебе правду говорю. А наши детишечки у них летательный аппарат разобрали, я сам видел.
   - Аппарат видел, что ли? - усомнилась Киса.
   - И аппарат, и марсиан, и даже говорил с ними...
   - По-марсиански, - перебила Ивана Киса, - на-ко вот ешь, а то чего только с голоду не придумаешь!
   - Вот дура-баба! - не выдержал Иван, - пойдем со мной!
   - На Черное озеро? Да ты с ума сошел - ночь на дворе!
   - К детским велосипедам, - пояснил Иван. Он не стал злиться на Кису, справедливо полагая, что трудно сразу во все это поверить. Он ведь Федьке тоже не сразу поверил, мало ли кому чего в голову взбредет!
   Киса не стала перекоряться и ворчать, просто взяла фонарик и вышла вслед за Иваном.
   На велосипедах их мальчишек действительно были приделаны странные приборы, а надписи на шкалах были чем-то средним между современным письмом и древней клинописью.
   Киса долго смотрела на эти странные штуковины, потом аккуратно потрогала пальцем одну из них и вопросительно взглянула на Ивана:
   - Значит, правда?
   - Правда.
   - И что, всю их технику наши два разбойника разгромили?
   - Гринька Налимов там тоже был. Но он сказал, что какой-то дядька в "дурацкой одежде" менял все, что они принесли с озера, на всевозможные безделицы, и он сменялся на пирамидку. Джун, командир марсианский, подтвердил, но сказал, что ребятня не все вернула.
   - Так им теперь и не улететь? - Кисе вдруг стало жаль ни в чем не повинных пришельцев. Хотя "ни в чем" - это, мягко говоря, неправда.
   - Попробуем с мужиками помочь им собрать, - задумчиво произнес Иван.
   - Марсианский летательный аппарат - это вам не трактора, - Киса явно сомневалась в возможностях гадюкинских мужиков.
   - Я думал уже об этом. Что они придумают, что мы придумаем. Техника, они и на Марсе техника. Пойдем ужинать, Киска! - Иван обнял свою жену за то место, где должна быть талия.
  
  
   На следующее утро в деревне Гадюкино шли бурные приготовления к субботнику: бабы собирали тряпки, ведра, порошки и еду для гостей, мужики - ключи, болты, гайки и прочее железо, ребятне было велено все, что унесли с Черного озера, собрать в ящик. Сборы были недолгими, и уже часа через два все желающие принять участие в марсианском субботнике загрузились со всем скарбом в телегу Иванова трактора. Желающих набралось очень много, поэтому Налиму с Федькой пришлось провести жесткий отбор: доярки оставались в деревне - не бросишь же скотину! В деревне же был оставлен и инженер - за ненадобностью, хватит и того, что в Гадюкине у всех только под ногами путается. Больных, любопытных и тетку Варвару тоже не взяли, но применение им нашли - готовить ужин на всех работников. После такой сортировки ремонтная бригада отбыла на Черное озеро.
   По прибытии на место Налим, у которого вдруг проклюнулся недюжинный организаторский талант, всех расставил по местам: пока деревенские бабы собирали на стол, Джун вкратце ознакомил мужиков с устройством летательного аппарата. Детей приехало немного, всего трое из тех, кто постарше и посерьезнее. В их обязанности входило развести костер и греть воду для мытья и стирки.
   Особых приветствий и братаний не происходило - не для того все-таки приехали. После завтрака, который больше-то предназначался гостям, каждый занялся своим делом: бабы отмывали, стирали и зашивали все, что успели загадить деревенские отпрыски, справедливо рассуждая, что среди погромщиков могло оказаться и их чадо, а мужики с шутками и подковырками занялись ремонтом техники. Джун пытался было руководить этим муравейником, а потом только рукой махнул: пусть гадюкинцы соберут хоть трактор, лишь бы он летал. От нахлынувших чувств у него закружилась голова, он присел, прислонившись спиной к дереву, да так и сидел, глядя с блаженной улыбкой на всю эту людскую суматоху. Ему вдруг вспомнилась древняя Земная легенда о Вавилонском столпотворении, и он чуть было не испугался, но потом отогнал от себя эту мысль: гадюкинцы понимали друг друга с полуслова, что мужики, что бабы сновали вокруг их летательного аппарата как муравьи, но никто никому не мешал и каждый занимался своим делом. Через некоторое время из людского муравейника выделился Галим. Он присел рядом с Джуном, пожевал травинку ("Совсем, как настоящий землянин!" - подумал командир), а потом, глядя в никуда, спросил:
   - Как ты думаешь, улетим?
   - Должны. Ты, бортмеханик, мать твою, смотрел бы, что они делают.
   - При чем тут моя мать, я смотрю, - обиженный Галим встал и снова затерялся в людском муравейнике.
   К концу дня на берегу Черного озера стоял марсианский агрегат, отремонтированный и намытый до блеска. Закатное солнышко отражалось в его иллюминаторах, играло озорными бликами на изгибах обшивки. Гадюкинцы даже отступили немного - настолько торжественна и величава была картина.
   - Неужели это мы? - ахнул Федька. - Если он еще и летать будет - детям, внукам и правнукам расскажу, что марсианский корабль ремонтировал.
   - Ты сначала заведи детей-то, а потом мечтай, - произнес стоявший рядом Налим.
   - Да лучше б он и не взлетел, Асия б со мной осталась! - помечтал Федька.
   - А вдруг у них там что не так устроено? - подковырнул его Налим. - И маялся бы потом всю жизнь.
   - Все так, Налим, все так... - Федька не отрывал глаз от сверкающего в закатном солнышке аппарата, и в его голосе Налим услышал одновременно и восхищение сделанной работой, и невероятную тоску, предчувствие потери дорогого и близкого человека. Налим все понял без лишних слов и не стал больше тормошить Федьку: пусть помолчит, подумает о своем, ему есть о чем подумать.
  
   Джун забрался в тракторную телегу, как Ленин на броневик: любые приличия - и земные, и марсианские - требовали поблагодарить за помощь. Да ладно приличия, того требовало сердце, и Джун не смог, не счел нужным сдерживать свои эмоции.
   - Мать вашу, до чего же у вас хорошо! - неожиданно даже для себя произнес Джун. - Честное слово, даже и улетать не хочется...
   - Так и не улетай! - выкрикнул из толпы Федька.
   - Надо, Федя. Надо! - ответил Джун словами Шурика, повторив даже его интонации. Ответ его утонул в дружном смехе гадюкинцев. Джун говорил по-русски почти без акцента, даже заметно окал, как все гадюкинцы - сказывалась отработанная веками феноменальная марсианская способность к обучению. - За те две недели, что мы провели среди вас, мы очень многое узнали и поняли.
   Гадюкинцы очень удивились, услышав про две недели, но виду не подали. Возможно, Джун ошибся, и вместо "два дня" сказал "две недели". Но Джун очень быстро внес ясность в этот вопрос.
   - Не удивляйтесь, я не ошибся, мы действительно были, а точнее, наблюдали и изучали вас, вашу жизнь последние две недели.
   - Так значит, позеленение молока - ваша работа? - догадался Налим и высказал свою догадку вслух. - Опыты на нас ставили?
   - Мы вам помочь хотели... - Джун вдруг почувствовал себя школьником, который урок не выучил, но к доске зачем-то вышел, и теперь не знает, что и сказать.
   - Хотели, как лучше, а получилось как всегда, - разрядил обстановку Федька. Гадюкинцы опять засмеялись, и Джун понял, что не держит зла на них деревенское общество. Чего злиться-то, когда все так обернулось?
   - Короче, спасибо вам, дорогие земляки! Огромное марсианское спасибо! - и Джун собрался было спрыгнуть с телеги.
   - Куда полез? - остановил его Налим. - В деревню поедем, там бабы пирогов напекли!
   - А корабль?
   - Не тронут его! А если что - еще раз починим!
   Сильные руки Федьки легко, как игрушку, подняли Асию на телегу. Гадюкинцы восприняли это, как сигнал к отправке и стали грузить в телегу инструмент, ведра, тряпки и прочий скарб, что брали с собой на Черное озеро, а потом и сами стали забираться в свой деревенский автобус. Галим собрался было остаться сторожить свой корабль, но уж больно кушать хотелось, а в деревне - пирожки с луком. Он хоть и не знал, что такое "пирожки с луком", но по описанию Налима понял, что это что-то вкусное, да к тому же их марсианские запасы подошли к концу: что они сами не съели, то уничтожили погромщики да лесные жители. Короче, корабль опять остался без присмотра, а вся ватага дружно подалась в деревню.
  
  
   Тетка Варвара хоть и взбалмошная баба, а пирожки у нее получаются отменные! Все-таки Налим не ошибся, поручая "гадюкинскому рупору" столь ответственное дело, как пирожки. Стряпухи под руководством тетки Варвары такой "пир на весь мир" организовали, что удивились даже гадюкинцы: давненько такого у них не было, поди, с доперестроечных времен, когда еще праздновали и первую борозду и окончание уборки.
   Столы были накрыты на задворках тетки Варвариного дома, прямо на луговинке, чтоб далеко с кастрюлями не бегать - ведь вся стряпня происходила в доме Варвары - у нее печь с самой большой плитой.
   Столы и лавки собирали по всей деревне; хоть и разномастные все, но никто не расстроился - не формат стола главное! К приезду ремонтной бригады все уже было готово: на столах кроме традиционных деревенских закусок, как огурцы, помидоры и прочее красовались салаты в разноцветных и разноформатных салатниках - и обычный оливье, и морковный, и редисочный, и даже невероятно вкусный с рисом, кукурузой и еще незнамо чем. Была тут и жареная рыба, и селедка, и молодая картошка размером с фасолину, жареная целиком прямо в шкуре в растительном масле, а потом посыпанная молодым укропом; было и мясо, жареное в сметане с сыром, тушеная капуста с первыми грибами - колосовиками. Все эти деревенские кулинарные изыски венчались просто горами пирожков с луком и безумно вкусных ватрушек. Само собой разумеется, была и рябиновка, и самогонка и всевозможные морсы и компоты.
   Марсиане смотрели на все эти горы снеди недоуменно: как бабы успели все это приготовить, это во-первых, а во-вторых, неужели все это можно съесть? Джун чуть было не застонал с досады - неужели опять придется отложить старт? И как потом отчитываться за возвращение не в срок, чем оправдать свое опоздание? Поеданием пирожков и питьем рябиновки? И попробуй объясни там, на Марсе, где все давно привыкли к синтетическим концентратам, что такое прием пищи у землян. Это не просто удовлетворение физиологической потребности, это целая наука и искусство, которому, пожалуй, стоит поучиться.
   Словно заметив его колебания, к нему подплыла тетка Варвара:
   - На тебе твои ботинки, мил человек, негоже в таких опорках от нас улетать!
   Справедливости ради стоит заметить, что не совсем и опорки были на ногах Джуна. Федька дал ему свои старые сандалии, ну, подумаешь, кой-где ремешок оборван, так ведь прошит же, а что веревочки вместо пряжек - так зато лучше с ноги не слетят!
   Джуну вдруг захотелось взять эти страшные сандалии с собой на память, и он не нашел ничего другого, как сказать:
   - Носи на здоровье, тетка Варвара, да не поминай нас лихом!
   - Да не за что лихом-то! - в тон ему ответила тетка Варвара и поплыла дальше, в душе радуясь тому, что марсианские боты останутся при ней.
   Меж тем публика расселась за столами, стопарики и тарелки были заполнены, и слово взял инженер, не пропускавший ни одной деревенской попойки, включая поминки и свадьбы, куда имел обыкновение появляться без приглашения, впрочем, не особо тем смущаясь.
   Свою речь инженер начал издалека: о положении дел на международной арене, о последних авиакатастрофах, засухах и наводнениях, о финансовом состоянии Гадюкина на первое января текущего года.
   Марсиане слушали внимательно, пытаясь как-то увязать то, что происходило в деревне с тем, что произносил инженер. Получалось плохо. Засуха в Нигерии никак не вязалась с их прилетом в Богом забытое Гадюкино. У Джуна даже мелькнула мысль, что и засуха в Нигерии - это тоже их рук дело. Его сомнения развеял Путо, которого по причине беспробудного пьянства на ремонт корабля не взяли, а оставили помогать бабам. Невероятное количество выпивки и закуски на столах и невозможность начать поглощать все это пока не закончится торжественная речь выводили Путу из равновесия. В конце концов, он не выдержал, встал из-за стола, по-за спинам сидящих подкрался к инженеру и вылил на него сзади банку компота со словами:
   - Охолонь, халява, кушать хочется! Ишь, развел бадягу!
   Над столом повисла неловкая тишина. Было слышно, как жужжат мухи, да по худощавому телу инженера стекают струйки компота. Инженер, привыкший ко всякого рода гадостям в свой адрес и не особо отвечавший на них во имя своего же спокойствия и благополучия, снял рубаху и, выжимая, произнес:
   - Ну, кушать, так кушать. Тогда начинаем!
   Гадюкинцы восприняли его слова как сигнал и приступили к решительным действиям. В дружном звоне граненых стопариков, стуке ложек-вилок (кому что досталось) о тарелки да хрусте малосольных огурцов утонули все попытки Джуна рассказать гадюкинцам о своих чувствах. Галиму даже стало жаль своего командира, он совсем как ребенок подергал его за рукав:
   - Сядь, поешь, и правда вкусно!
   Джун сел.
   - Нехорошо, вроде, получается: они нам помогли, а мы им даже "спасибо" сказать не можем!
   Марсиане, сами того не замечая, говорили на чистейшем гадюкинском наречии, иногда даже вставляя в свою речь крепкое русское слово и нисколько этим не смущаясь. Хмель сделал свое дело, и они веселились от души вместе с остальными жителями деревни, пели и плясали, поглощали невероятное количество пищи, а особенно Варвариных пирожков с луком; и в этом буйном и дружном веселии все напрочь забыли о том, что они представители даже не разных национальностей, а совершенно разных миров, потому что было у них и общее дело и общий праздник, а если у людей есть и общее дело и общий праздник, то вражды между ними быть не может, даже если и живут они на разных планетах.
  
  
   - Асия, любая ты моя, оставайся! Не смогу я без тебя, умру! Вот прямо здесь лягу, и умру - горячий Федькин шепот слышался из Варвариной копушки.
   - Да ты и так лежишь, - отвечала ему Асия. Ей тоже очень не хотелось расставаться с Федькой, разум говорил ей одно, а сердце - совершенно другое, и это разногласие сердца и разума рвало ей душу на части. Она пыталась шутить, но получалось совсем не смешно.
   - Федьк, да полетели с нами, - сама не веря в такую возможность, предложила Асия. - Я Джуна уговорю, он поймет, Федька-а! - вдруг совсем по-бабьи заголосила она.
   - Вот дуреха-то! - пытался урезонить ее Федька, - да не шуми ты, сейчас как наши да ваши прибегут, нам и этой-то ночи не достанется!
   Доводы на Асию не действовали, она выла как обычная земная баба перед разлукой, и слезы в два соленых ручья текли у нее по щекам. Федька пустил в ход тяжелую артиллерию: он нежно обнял ее, стал целовать маленькими короткими поцелуйчиками все открытые участки тела, постепенно подбираясь к губам... До сих пор этот прием действовал безотказно, он и сейчас не дал сбоя: всхлипывания постепенно стали затихать, Асия ответила Федьке сначала робко, но потом все больше втягиваясь в игру.
   - Федьк, а ты вспоминать меня будешь? - в промежутке между поцелуями спросила Асия.
   - А как ты думаешь? - ненадолго отвлекаясь от своего занятия, вопросом на вопрос ответил Федька.
   - А я буду. Я буду ночью смотреть на маленькую голубую звездочку и вспоминать тебя, и говорить нашему сыну, что там живет его папка.
   - Постой, какому сыну? - Федька аж подскочил в копушке. - Какому сыну? Откуда у тебя сын?
   Асия испуганно заморгала глазами:
   - А у вас откуда дети берутся? В капусте находят или аист приносит? Мы вас на миллионы лет обогнали, но детей делаем старым дедовским способом и по-другому не научились!
   - Откуда ты знаешь, что он будет? Ведь еще ... - Федька не нашелся, что сказать. Гадюкинские бабы и девки так скоро ему подобные новости не сообщали.
   - Если очень хочется, то обязательно будет, - уверенно произнесла Асия. - А мне очень хочется.
   И тут уже Асия пустила в ход тяжелую артиллерию, и Федька не смог устоять, да и не хотел, если честно.
   Земля и небо, и все звезды Вселенной были свидетелями их любви, и завидовали они влюбленным белой завистью, и желали им счастья, и плакали об их неминуемой разлуке.
  
  
   Наутро вся деревня Гадюкино ровным строем подалась в сторону Черного озера - провожали марсиан. Кто из любопытства, кто за компанию; мужикам было интересно, взлетит ли корабль, который они ремонтировали, ребятня мечтала еще по какой безделушке получить от неожиданных гостей. Тетка Варвара хоть и взбалмошная баба, "рупор Гадюкинский", однако ж и тут успела отличиться: под ее руководством бабы за ночь настряпали еще целую прорву пирожков и прочих закусок. "Чтоб до самого Марса хватило!" - пояснила она утром.
   Налим предлагал всю делегацию отвезти на тракторе, да, во-первых, народу слишком много, это бы целый автопоезд получился, а во-вторых, уж больно хотелось гостям пройтись еще раз пешком (по земле далеких предков, как сказал Джун). На том и порешили, и после утренней дойки вся деревня в полном составе, вплоть до деревенских собак, подалась на Черное озеро.
   Джун и Галим очень быстро смешались с толпой, и, если бы не их комбинезоны, никто бы из толпы их не выделил - ни рост, ни комплекция их не выдавали. Асия же с Федькой, наоборот, от толпы поотстали и шли сзади. Федька, ничуть не стесняясь, обнимал Асию за плечи, а в глазах были смешаны радость и боль одновременно. Асия светилась как влюбленная школьница, и даже Джун не нашел в себе сил оговорить ее за этот опрометчивый шаг. Ему до слез было жалко умницу Асию, которая всю жизнь будет носить в своем сердце боль разделенного и не сбывшегося чувства.
   Наконец вся ватага добралась до Черного озера. Марсианский корабль сверкал в лучах встающего солнышка отмытой обшивкой. Тетка Варвара деловито осведомилась у Джуна, где здесь багажник: пирожки-то куда грузить?
   - Это тебе не Голдбергов "Жигуль", у него не багажник, а грузовой отсек! - строго отрезал Налим.
   - Отсек? - удивилась тетка Варвара, - так тогда мы мало сготовили, пирожкам слишком просторно в отсеке-то будет.
   В дружном хохоте гадюкинцев завяз ответ Налима, а тетка Варвара взяла в оборот Галима и под ее руководством уже грузились пирожки и закуски, а она по ходу дела инструктировала бортмеханика о сроках хранения снеди и способах ее употребления. Галим на все согласно кивал головой, но был почему-то невероятно рассеян и добрую половину пропустил мимо ушей. Под конец тетка Варвара дала ему бутыль со словами:
   - Вдруг с желудками чего, так выпьете. Таблеток-то у вас нету!
   - Нету, - как эхо отозвался Галим. - Да мы скоро уж и дома будем.
   - Как приспичит, так вам и ваше "скоро" вечностью покажется! Бери, пока даю, - откомандовала тетка Варвара.
   Джун взобрался на пень на опушке и собрался было произнести благодарственную речь, но у него почему-то ком встал в горле. Он вдруг ощутил, как дороги стали ему эти люди, и как не хочет он с ними расставаться! Кто только придумал это дурацкое слово "надо". Кому надо? Кому надо, чтоб они расстались, так толком и не узнав друг друга? Господи, какое это мучение - идти против своей души, повинуясь дурацкому "надо"! Однако ж Джун взял себя в руки и, уняв дрожь в голосе, произнес:
   - Дорогие мои земляне! Нет, земляки! Кто бы только знал, как я не хочу с вами расставаться! Но наш долг космических исследователей обязывает нас вернуться домой.
   - Дяденька Джун, вы нас потом завоевывать прилетите, да? - раздался тоненький голосок Манюни, Михеевой дочки.
   -Нет, Манюня, мы ведь с вами теперь друзья, а с друзьями не воюют, правда?
  -- Правда, дяденька Джун, как я сама не догадалась? - и Манюня удивленно развела руками.
   Гадюкинцы засмеялись, и этот добрый смех приободрил Джуна.
   - Спасибо вам, земляки, за теплый прием, за ту помощь, что вы нам оказали...
   - Прилетайте еще, мы вас еще раз сломаем, а потом починим, - встрял в разговор Путо.
   Тетка Варвара, у которой уже текли по лицу слезы, не выдержала ерничества Путы, сняла со своей ноги марсианский бот и, шлепнув им Путу по плешивой макушке, в сердцах произнесла:
   - Умри червяк, дай сказать человеку!
   Путо умолк, а что ему еще оставалось делать?
   Джун продолжал:
   - К сожалению, мне нечем вас отблагодарить, более того, в целях вашей же безопасности я вынужден сделать так, чтоб вы все про нас забыли.
   Тут уже в разговор встрял Оська:
   - Не надо, зачем? Нам все равно никто не поверит, зато у нас останется память, это ведь тоже очень много!
   Джун на минуту задумался, но это было всего лишь минуту:
   - Пожалуй, ты прав, Оська, память должна быть.
   - А зеленое молоко? - Оська вконец осмелел, и решил, что если уж память выпросил, то может и зеленое молоко выпросит?
   - Чего не могу, того не могу, - ответил Джун, даже не успев удивиться Оськиной наглости, - нам пора!
   Его слова прозвучали как приказ. Гадюкинцы принялись прощаться с новыми друзьями, дарить им на память всевозможные безделушки.
   В стороне от всей этой сумятицы стояли Федька с Асией. Асия плакала не стесняясь, а Федька еще держался.
   - На вот, - произнес он дрожащим голосом, протягивая Асие простенькое колечко с бирюзовой вставкой.
   - Что это? - удивилась Асия.
   - У нас принято так. Если парень девушку любит, он дарит ей колечко. И если девушка тоже парня любит, она это колечко носит, - пояснил Федька.
   - Все ясно, - сказала Асия и спрятала колечко в один из многочисленных карманов своего комбинезона.
   Федька истолковал поступок Асии по-своему и обиженно засопел, и это резкое изменение настроения своего ненаглядного не укрылось от внимательных глаз Асии.
   - Федь, я опять что-то не так сделала? - спросила она.
   - Все так, - буркнул Федька.
   - Тогда чего же ты ... - не нашла больше слов Асия.
   - Я думал, ты меня любишь, а у тебя опять опыты, - обиженно отвесил губу Федька.
   - Люблю...
   - А зачем в карман спрятала?
   - Носить буду...
   - Где?
   - В кармане...
   До Федьки наконец-то дошло, что Асия просто не знает, где нужно носить колечко.
   - Доставай! - Федька сам удивился своему приказному тону.
   Асия послушно достала подарок и протянула его Федьке на раскрытой ладошке. До чего же странные создания эти земляне - сначала дарят, потом отбирают!
   - Глупая, на пальце его носят, вот так, - пояснил Федька и надел колечко, - чтоб все знали, что у тебя есть парень и к тебе клинья не подбивали!
   - Федь, вспоминай меня, - сказала Асия каким-то совершенно чужим голосом, - пора мне.
   - Прощай, любая, - с этими словами Федька обнял Асию и так крепко поцеловал ее в губы, что у нее дыханье перехватило.
  
  
   Асия была последним членом марсианского экипажа, поднимающимся в летательный аппарат. Лестница, по которой она поднялась, аккуратно сложилась и втянулась во входной люк. Люк закрылся, и марсианский корабль мягко и бесшумно поднялся над вершинами деревьев, даже не повредив траву, на которой стоял. Корабль сделал круг над Черным озером и устремился в голубую высь, не оставляя после себя ни малейшего следа.
   Гадюкинцы постояли еще маленько на поляне, но марсиане не вернулись, - значит, все у них в порядке, - и пошли в сторону деревни.
  
  
   "Странные созданья - эти земляне, - думал Джун, глядя в иллюминатор на удаляющуюся планету, - у них добрые сердца, светлые головы и золотые руки, а они все это ... мягко говоря, используют не по назначению".
   Джун бросил взгляд на приборную доску, что-то там показалось ему странным, но он никак не мог понять, что именно, и когда, наконец, до его сознания дошло, он вслух рассмеялся самым что ни на есть земным, заливистым смехом, заставив прибежать всю команду.
   Над шкалой одного из приборов красовалась гордая заводская надпись: "Сделано в СССР".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"