Аннотация: всем прогрессистам посвящается, задумайтесь. А так ли это легко ....
- Доброе утро!- Я поздоровался, входя в келью к брату Сергию, перекрестился на образ.
-Сергий, как ты себя чувствуешь? Прошла ломота после бальзама, который я тебе приготовил?
-Благодарствую!
- Ну и, слава богу. Сделал, о чем просил?
Да конечно, вот.- Он нагнулся и достал из-под рабочего стола, доску с вырезанными буквами.
Я принял её, пытался прочитать, что там написано, с трудом смог разобрать пару слов. Провел рукой по поверхности, ощущая все выступы и впадины, замысловатую резьбу красной строки и заглавных букв. Поднес к глазам, рассматривая очертания букв, работа выполнена чисто и безукоризненно. Липовая доска светилась ровным желтоватым светом, пахла немного медом и маслом которым была пропитана.
- Сергий, сколько дней ты её вырезал?
- Сегодня как раз неделя.
- Эта доска одна страница, её ты делал неделю, в книге по травам, должно быть тридцать страниц.
Я смотрел на каменный потолок его кельи, подсчитывая дни которые потребны для печатания книги по травам,- Это получается, что половину года ты будешь только доски резать, это если нет ошибок, и ты сделал всё правильно. Сколько копий с неё можно сделать?- Я покачал, печатной доской.
Сергий, следивший своими карими глазами за мной, слегка напрягся, когда моя рука дрогнула, и я чуть не выронил его работу.
- Э-э, брат Антоний, по аккуратней, не забывай, я неделю корпел над ней
- А почему так долго выходит?
- Как почему? Заготовку разрезать надо, ровной сделать, отскоблить, потом буквицы написать и не просто написать. Слово должно быть так начертано что бы при печати читалось правильно.- Он пожевал сухие губы.
- Ежели как пишешь вырезать, краской смазать и бумагу положить, валиком прикатать, что увидишь? Блеклые старческие глаза смотрели на меня вопросительно.
- Буквицы увижу!- ответил я на вопрос. Что я начертал, то и увижу.
- Ты на доску посмотри внимательней, видел я, что не понял ты ничего.
-Да было дело только пару слов, и разобрал, а почему так?
- Я потому что слово переворачивается, и ты читаешь его задом наперед.
Я молча разглядывал доску, переворачивал её то так то эдак,- А сам то Сергий ты читать так умеешь?
- Умею! И писать могу и читать могу. Давно я этим делом угодным богу, занимаюсь с тех пор как басурмане, жилы на ногах посекли, почитай годков так сорок. Хочешь не хочешь, а научился. И даже себе приспособление себе сделал, что бы писать такими буквицами.
- Это как же ты сподобился?
- Да когда меня увечного сюда привезли, долго без дела был всё по душе выбирал то что нравиться мне больше всего. По нраву мне моему беспокойному, ох, и горяч я по молодости был. Вот и попал по дурости своей.
Старика потянуло на воспоминания, другие братья говорили мне, что он очень словоохотлив, и поговорить, любит. Я прошел до топчана стоящего в углу кельи, и присев стал слушать его рассказ. Он развернулся в мою сторону, улыбнулся мне,- Ну что сделаешь, вот такой Я. Скучно мне здесь только деревяшки кругом, поговорить не с кем, а братья мои истории уже выучили наизусть. Без трудов моих по памяти рассказать могут.
- Хотел ты старче рассказать о подвигах своих ратных, которые до монастыря нашего во славу князя и родины нашей совершил.
- О! как заговорил,- Сергий выпрямился, гордо распрямив свои сухенькие плечи,
- Ты не смотри что я такой, я раньше о-го-го был, кровь с молоком,- И замолчал как бы вспоминая, о чем говорили, потрогал костыли с кожаными накладками стоящие рядом с креслом на больших деревянных колесах, сделанным в монастырской мастерской. Много таких кресел колесило по дорожкам проложенным внутри. Когда я первый раз оказался в обители, мне было странно смотреть на них, безруких и безногих, слепых и одноглазых с лицами исковерканных войнами. Видеть что эти люди, даже половинки людей, каждое утро благодарят бога за то что они живы и могут деяниями своими приносить пользу, что их труд востребован в храмах, церквях.
- Служил я на кордоне, стрелком шестого десятка, четвертой сотни полка пограничной стражи. Наша застава стояла на границе леса. За полсотни верст от степей, там уже редколесье начинается и тропок, дорожек разных много было, пути по которым тати к нам пройти могли. Послали нас в дозор на одну такую тропку, купцы, что стой стороны, пришли, видели половцев не далече. Вот сотник наш, отправив депешу с гонцом.
Старый воин посмотрел на меня,- Не знали мы что гонца перехватили вороги и помощь которую мы ждали, пришла поздно и то потому что долго от нас вестей не было. Это потом нам уцелевшие тати рассказали, как они дозоры обошли и многих из нас на месте порешили из луков постреляв, кого в полон взяли, и то же пытав, смерти предали.
Вот и я, - он развел руками, попал к ним,- Сначала огнем пытали, кричал я так что голос сорвал и только сипеть мог от боли. Потом жареное они ножами на ленты резать стали, тут я сомлел, очнулся ночью, обрадовался сначала,- жив, а как шевельнулся, только господь знает, почему не принял душу мою, так захолонулось сердце мое, что опять в без памяти упал на землю. В себя пришел, вспомнилась вся боль, что они мне причинили, но больше того, что наших обойти могут и к заставе сзади подойти. Осмотрелся вокруг, поляна на которой меня пытали недалеко от речушки лесной была, я сам под кустами валяюсь. Тати недалече от меня у костра спят, стражники ближе чаще расположились, только и смог рассмотреть одного, когда он пошевелился, где остальные не ведал. Решил я бежать, вот здесь,- Он указал на свой рукав,- У меня был маленькие ножны из тряпицы шиты, в них ножик крохотный. Изловчился, достал, и перерезал путы руки мне стягивающие, а когда хотел на колени встать то не смог. Эти изверги перехватили мне жилы под коленями, что б я бежать от них не смог. Попробовал ползти , а руки затекшие не держат, упал я лицом в сырую траву и заплакал от горя и боли тело охватившее. Расхотелось мне жить, увечному, да долг воинский и господь наш отвратили меня от деяния не угодного, не стал я совершать грех великий. Собрался силой и на руках одних пополз в сторону речки,- Он усмехнулся,- Речки, так ручеек, воробей перескочит, клюва не замочит. Как видно услышал господь молитву мою, дополз я до берега, соскользнул в воду и проплыв пару сажень вверх по течению прибился кустам ракиты, низко растущей, забился под неё. Сначала от воды прохладной послабление боли, стало, а потом замерзать начал и силы меня державшие уходить стали. Вот тогда и дал я обет, что положу труд свой и жизнь служению богу ежели он сподобиться помочь мне. Несколько раз без памяти я, по воле божьей, на поверхности держался, чудом не утоп. И поверил я что принял господь обет мой и жив буду. Уже когда первые птицы оживать начали голоса свои к утренним песням готовить, вдруг понял, что не только они в лесу перекликаются, узнал пересвист десятка, который в дальние дозоры ходит. Искусные воины в нем были, у нас все мечтали в том десятке служить, но не всем честь такая выпала. Как тени они проскользнули на ту поляну где вороги были , охранников в ножи приняли, не слышал я тетивы арбалетной ни стрельбы из лука. Значит, ножами порешили. А потом в лесу факелы вспыхнули, люди ходить стали и меня по имени окрикивать, а я шипеть только могу. Голос сорвал, простыл в воде ледяной, мне кажется, криком кричу, да себя не слышу. Решил я на берег выползти, да ослаб совсем, за ветви ракиты цепляться стал и дергать за них из последних сил, может увидят что куст шевелиться да найдут меня. А мне совсем плохо стало, чувствую что темнота в глазах проступает, не вижу ничего, как сквозь шапку меховую звуки слышу что как будто по берегу бежит кто то. потом плеск раздался, да меня волна качнула, я отпустил ветку и темнота меня с головой окутала, тихая такая, спокойная, уютная. Очнулся я уже костра, весь перевязанный, в одеяло меховые завернут, а пить хочу спасу нет. Застонал я от боли меня охватившей. Откинулся край на лицо накинутый, увидел я побратимов своих, и снова тьма приняла меня. В следующий раз очнулся только уже на заставе. Вот такая история со с мной приключилась.
- А потом что было?
- Потом?- Он переспросил, глядя на меня невидящем взглядом, весь, находясь под властью воспоминаний,- Потом я исполнил обет, который богу дал, вот уже почти сорок лет прошло , а помню всё как воочию. С детства мне резьба давалось ,фигурки зверушек разных . ножом резанных, как живые выходили и когда в обители меня спросили что я могу и что умею, показал. Понравилось очень, особенно по нраву был зверь гербовой. Спросили, силен ли я в грамоте, да - ответил: учили нас на заставе, да и по младости лет каждую зиму к попу бегали, учил буквы складывать и цыфири учил. Вот и дали меня в помощь старцу Александру, он печатные доски резал, вот мастер искусный, мог смотреть на свиток и по нему читая мог начинать сразу буквы резать, только линовку делал что б строка ровная была , мне до такого, - Он грустно вздохнул и не дорасти, Развернув свое кресло подъехал к столику и вытащил из под него берестяной короб, небольших размеров, в локоть длиной и шириной и в половину высотой. Поставил его на стол. Положив туда же доску уже готовую и повернувшись, поманил меня, сухим пальцем,- Иди сюда.
Я подошел и встав у него за правым плечом, замер в ожидании. Он взглянул на меня и продолжил.
-Когда я начинал, для меня стало главным делом научиться, как старец Александр резать буквы в правильном виде, что б на бумаге слово получалось. Я пробовал по-разному, плохо у меня выходило, в одной и той же строке буквы разные получались. Огорчался старец, не сказано, но ничего не мог я с собой поделать, стоило буквы нарисовать, как они одинаковые получались у меня, долго я думал, а помог случай. Случился пожар, в нашей обители, это было,- Он поднял взгляд к верху. Губы его едва шевелились как, будто он что подсчитывал.
- Лет так пятнадцать назад, сгорела колокольня, крыша на ней свинцом крытая расплавилась, и он весь вниз стек, рассыпался каплями по двору, обжигая людей, и скотину что выводили.
-А от чего пожар то случился?- перебил я его, это бедствие очень часто навещало святые обители и многие из них пошли по миру от этого.
-Молния попала, прогневали бога, вот и наказал, а будешь перебивать, и тебя бог покарает.- Старик гневно взглянул на меня из-под своих кустистых бровей.
Настоятель наш, на всех епитимью наложил, ни куска свинца на земле не должно было остаться, собрать и на кузницу отдать, там переплавят, новые листы отольют, крышу и перекроют. Вся братия наша три дня исполняла урок этот, ползая по земле, выковыривали и, подбирая все до последнего кусочка. Собрали. Когда принесли на кузню, стал я отдавать то что собрал и увидел кусочек очень на букву похожий, оставил его себе, зажав в кулаке. Попросил братьев о том что хочу настоятеля видеть и встретившись с ним испросил позволения забрать мне этот кусочек, разрешил он, спросив только на богоугодное дело ли он будет потрачен, я сказал что, да. Придя в свою келью, умывшись от грязи и переодевшись в чистую рясу, сел за стол рабочий, взял инструмент и чуть подправив, получил букву.
Взял я чернила, обмакнул в них, осмотрелся вокруг, нашел кусок доски сломанной, приложил, получилась буква, такая, какая нужна. Только когда я во второй раз собрался это сделать, сорвалась капля и капнув на доску, испортила рисунок. Перевернул буквицу свинцовую осмотрел её и увидел, что нет на ней следов краски сверкает как новая, поскоблил её, перевернул и в каплю упавшую приложил, прижал по плотнее и перенес на новое место приложил, надавил, отпустил.
Он посмотрел на меня, его глаза светились блеском юности и мальчишеского задора оттого, что удалось познать тайну неизведанную. Его голос буквально кипел от скрываемого восторга,- Я сделал несколько это несколько раз, и всегда получалась одна и та же буква.
ОНИ, были одинаковые. Попробовал ещё. Потом ещё. А потом понял что пожар не кара господня, а знак свыше и только я смог разглядеть перст указующий.
С этими словами он открыл короб, он оказался внутри разбит на маленькие квадратики, подписанные одной буквой, внутри каждого лежало несколько десятков маленьких и больших буквиц. Взяв за ручку по середине, стал вытаскивать ящички, всего их было четыре. Расставил по столу с правой руки от себя, достал кожаный мешочек прямоугольной формы, развязав завязки, вытряхнул из него свернутую в несколько раз тряпицу, пропитанную краской. Положил доску , поперёк еще одну, - Это для того что бы строка ровная получалась,- Ответил он на мой вопрос, а говорить что б я не перебивал он не стал, сам уже готов был рассказать все о своем мастерстве.
После этого он развернул и закрепил перед собой свиток с моим трактатом о травах. Повернулся ко мне, - Посвети здесь,- Указал куда надо. И дальше я увидел чудо.
Он, смотря в мой свиток, не глядя доставал букву из ящичка правой рукой. Левой, придерживая планку с зарубками, прижимал её к печатной доске, откладывал в то же место, откуда взял. Брал другую обмакивал в краску и всё повторилось, раз, другой. Не успела свеча сгореть и на полпальца, как на доске было пол страницы травника.
Он перестал печатать, взял чистую тряпицу, вытер руки испачканные в краске, отложил в сторону планку и взяв в руки острый нож стал надрезать контур, здесь работа шла медленней, требовалась аккуратность можно было повредить доску и испортить то что было на ней начертано. Отложив в сторону инструмент, он разогнул спину, с кряхтением потер поясницу,- Вот так я это и делаю, поэтому у меня неделя и уходит, другие по пол месяца на одну доску тратят.
- А из чего краску для печати делаешь, - Отставив в сторону светильник, я вернулся на свое место. Что-то меня смутило в том, как он делал печатные доски, но что я пока мог понять.
- Как, как, просто. Беру сажу, сало свиное, ежели его нет то масло конопляное, всё смешиваю вот краска, только сала или масла надо немного, а то слишком жирно плохо будет, буквы расплываются.
Я подошел к столу, испросив разрешения, взял несколько буквиц. Длинный брусок из свинца квадратной формы с трех сторон был вытерт пальцами до блеска, присмотревшись я понял почему , когда он брал их в руки он крутил их между пальцами, с одной стороны был сделан наплыв который очень удобно лег под палец и я понял что ежели сейчас поставлю оттиск то буква будет стоять так как надо. Продолжая крутить их в пальцах спросил как он делает их одинаковыми.
-А это просто. Однажды был в кузне и видел, как кузнец приводил в порядок свой инструмент, я углядел у него странные клещи. Спросил для чего и он мне ответил, что когда просят, то он отливает в них крестики из серебра по форме сделанной из глины. Поговорили мы, он много чего ещё поведал. Я потом из дерева дольше буквицы вырезал, чем отливки делал, с третьего раза только угадал с формой и размером, до этого то больше то меньше.
Долго мы разговаривали сто старым мастером в тот вечер, он рассказал еще несколько историй из своей воинской жизни. Простились мы когда колокола возвестили о вечерней молитве и я простившись с ним ушел к себе. С утра я должен был отправляться в дальний монастырь, где рисовали миниатюры для моего травника.
Я проснулся посередине ночи оттого, что у меня заболело сердце, встав, достал баклажку с отваром. Отпил, посидел немного в ожидании, что оно успокоиться и лег спать. Утром, проснулся, сделав несколько наклонов и поблагодарив господа, что еще жив, стал собирать свои вещи. За мной пришел служка, он пригласил меня к настоятелю, сказав, что он хочет со мной переговорить перед отъездом. Я взял свое имущество, сказав что бы он меня вел пошел за ним следом. Войдя к настоятелю, мы поздоровались. Он спросил - как мне спалось и куда направлюсь, поговорили о погоде, а потом. А потом случилось то что я не мог бы ожидать и своих худших кошмарах.
- Я приношу вам свои извинения, но мы не сможем сделать ваш трактат, раньше чем к зиме.
-Почему,- Я буквально взвыл, Я же вчера разговаривал с Сергием и он мне ....
- Сегодня ночью Сергий умер.
- Обещал мне, - Я уставился на настоятеля, - ЧТО?
- Он умер, он знал что умрет сегодня ночью, и у него было все готово. Вы были последним, с кем он разговаривал за последние десять лет, Он молчальник и нарушил свой обет только из-за того, что ему надо было передать свое мастерство в надежные руки, и он выбрал вас. Он открыл вам свою тайну, какую я не буду спрашивать, я только выполню его последнюю волю и передам вот это. Он водрузил на стол знакомый короб, перетянутый ремнями, был готов к дальним странствиям. Я встал с лавки, на которой сидел, - Где его тело я хотел бы с ним проститься.
Настоятель ответил, что меня туда проводят. Мы распрощались, и я ушел.
часовне стояла простая домовина, с открытой крышкой, горели восковые свечи, распространяя сладкий вкус меда, пахло ладаном. Старческие ссохшиеся руки, сжимали в место свечи, рукоять меча. Одетый в полный доспех, он олицетворял собой Воина.
Не смирившегося, не сдавшегося, не предавшего. Он лежал в домовине, сделанной им самим для себя. Но казалось, что он стоит, стоит рядом со мной и смотрит в даль, охраняя незримые границы отечества. Я встал на одно колено и слова молитвы пришли в мое сердце: - Непобедимый, непостижимый и крепкий во бранех Господи Боже наш! Ты, по неисповедимым судьбам Твоим, овому посылавши Ангела смерти под кровом его, овому на селе, овому на мори, овому же на поле брани от оружий бранных, изрыгающих страшныя и смертоносныя силы, разрушающия телеса, расторгающия члены и сокрушающия кости ратующих; веруем, яко по Твоему, Господи, премудрому смотрению, такову приемлют смерть защитники веры и Отечества....